Текст книги "Опыты литературной инженерии. Книга 2"

Мечты монархиста

Что Россия без царя? Смутьяны, пьяницы, лентяи. И вруны! И воры! Нужен России царь, ох как нужен! А царю что положено? Трон ему положен. Инкрустированный драгоценностями. И чтобы можно было поближе к трону. У самых ног его. На теплом ковре. На ковре ворсистом. Еще царю положена корона – или как там ее? – шапка Мономаха. С изумрудами, бриллиантами, а по периметру вышитая жемчугами. Смотреть на эту красоту – глаз не оторвать. Власть! Сила! Царю обязательно нужны сапожки сафьяновые. Чтоб как ножкой топнет, так все и задрожат! Сапожки вышитые, с узорами. Павлины чтоб там были, естественно. На высоком каблучке сапожки должны быть, на востреньком. Если кто чего – наступить ему сапожком хотя бы на полу кафтана, пусть на полу потрепыхается! Можно и на руку наступить, чтобы, значит, в казну не лез.

Чуть не забыл про тройку. И про золоченую карету. Нет, тогда квадригу лошадей, желательно белых, как лебеди. Без бубенцов, солидно так, авторитетно. И сзади на подпятниках парочка добрых молодцев в форменной одежде и с автоматами Калашникова. Чтобы в плечах – косая сажень, а автоматы тоже с золочеными прикладами! А на голове чтобы меховые шапки с хвостами. Ясное дело, из забайкальского соболя. Можно даже без бриллиантов, а просто со стразами.

На пирах – блюда чтобы всякие. Много. Наши, исконно русские. Осетрина строго первой свежести, поросеночек с хреном, грибочки и квашеная капусточка. Водочка как слеза должна быть. Только из спирта «альфа», чтобы все заморские гости видели. Не паленая осетинская! Наверное, нужно такой малый придворный водочный заводик организовать. В нем все по высшему разряду. Без недолива и подмены экологически чистых ингредиентов.

По праздникам перед Кремлем столы накрывать. Рядами, рядов по пятьдесят от Лобного места до Исторического музея. Смотреть, чтобы посуду не тырили, но не обижать насчет выпивки и закуски! Официантов со всей Москвы согнать, в белых фартуках и с полотенцами на локте. Если кому плохо, чтобы тут же вытереть. Зарплату официантам пусть владельцы ресторанов платят, а то расплодилось их столько, что пройти спокойно по городу нельзя: метрополи и астории всякие, и этот еще – «Арарат Парк Хаятт»! При царе, брат, чуть голову поднял не по чину, тебе раз, укорочение в росте. Как раз на одну голову. Вот и притихли бы и не скакали бы по Манежной площади с дымовушками!

Само собой, никак нельзя без плахи. Хоть какой. Хоть из магазинного мясного отдела. Хоть поменьше. Совсем не обязательно на этой плахе что-то рубить. Но надо, чтоб стояла для устрашения. Чтобы видели ее все и знали, что ежели чего – под топор со всей своей дурьей башкой!

Ну, иногда можно на эту плаху кой-кого и притащить, и уложить. Вот сидят по тюрьмам всякие. Их кормить надо. А зачем? На плаху их! Пусть все видят и знают: виноват перед государем – под топор! Говорят, в тюрьмах переполненные камеры, друг у друга на голове, спят по очереди, туберкулез. А тут естественная разрядка. Гигиенично и другим неповадно!

Дальше говорю. Вот старики и старухи. Сидят, понимаешь, семечки лузгают. Только и говорят, что про свои болячки. Пенсии, видишь ли, им плати! Из нашего с тобой кармана. С нашего заработанного руб ля! А они только про лекарства и про аптеки, что, мол, дорого или вообще нету, и тому подобное. На плаху их! В порядке пока живой очереди. В государстве тут же появляются свободные деньги пенсионного фонда. Их – на молодежь, на детские ясли, на производство. Чтобы все видели, что заводы дымят, фабрики шумят, реки текут, куда надо. Власть есть в стране. Строгая и справедливая. А про аптекарей этих я чуть не забыл. Тоже на плаху их, чтоб не наживались на здоровье молодежи, не жулили! Видишь ли, лечебную настойку «Боярышник на спирту» изъяли из продажи, сволочи! Там и цена была, и соответствующее качество.

Заводчиков прочих – на плаху. Заводы – рабочим! Вон тех, что с пачками денег спят – банкиров, – на плаху немедля! Деньги отобрать и всем нам немедленно раздать! Поделить поровну, главное. Но если ты мать-одиночка – тебе больше. В расчете на ребеночка или двух. У кого как. Если ребеночка нет – рожай! Население не должно убывать, прирастать оно должно. Государь смотрит из Кремля. Все видит. Например, в какой-нибудь Орловской губернии или, скажем, на Сахалине прироста нет. Дивизию ОМОНа туда. На полгода в командировку. Ребята там все здоровые. Кем же еще генофонд укреплять? Лет через семь в школу пойдут детки один к одному, как огурчики! Начиная со дня рождения, для тех, кто зарегистрирован как «сын полка», ввести пожизненные пенсии. Землетрясения и засухи царским Указом отменить! Ввести орденские ленты через плечо. Гимном, кстати, народ недоволен!

Собственность отечественную заграничную – виллы и яхты – в страну вернуть. Чего нельзя привезти, то продать на местах, и деньги все равно вернуть. А также изъять заграничные банковские вклады. Хотели вывести из-под налогов, стырить – не выйдет! Всё – сюда! И поделить поровну! А тех, кто деньги за бугром злостно прятал, – на плаху! Без всякого сожаления. Чтобы другим, значит… Повсеместно организовать хоровое пение. Кино – в массы! Кинорежиссеров – под одну гребенку! Даже ни на сантиметр чтоб не торчали, государевы подхалимы!

Нефть поделить, газ поделить, лес поделить, железную руду поделить. Кто делить будет? Государь, естественно. По заслугам, по справедливости. Квадратами страну расчертить и каждому по квадрату. А если на твоем квадрате, к примеру, нефти нет, то из другого квадрата тебе привезут. А ты ему, к примеру, свой лес. Выходит, активная торговля. Всем выгодно и приятно. Кто делиться, торговать имею в виду, не захочет – для того плаха есть.

Чуть не забыл: мы за дружбу народов! Кто наш – тому квадрат. Кто не наш – пусть домой едет. Тут ему с квадратом не обколется. Пусть едет домой, свою землю делит! Правда, можно и у нас подработать. Государь не запретит. Но квадрата ему точно не будет. Но дружить можно. Можно и аренду разрешить. Вдруг у тебя квадрат – сплошная вода? Рыбу будешь разводить. Рыбачья артель у тебя на аренде. Чего зря ноги мочить? Сиди знай, попивай пивко. Государь не допустит разбазаривания ни твоей рыбы, ни твоего леса, ни твоего газа. Раз говорит, что газ надо в Европу гнать – загоним! По кооперации загоним. Легко. Опять же, международные обязательства соблюдем, престиж страны поднимем.

Думу особым Указом разогнать! Депутатов – в колонии общего режима. Можно без суда. При царе оставить только Верховный Совет. Человек так десять-двадцать. Не больше. Обязательно с представительством от церкви. Без православной веры в России никак нельзя! На каждом квадрате должна быть воздвигнута церковь. Иноверцев за бесплатно не потерпим. Налог с них на пребывание! Россия всегда была православной веры, а все прочие пришлые пусть у себя костелы, мечети, синагоги и дацаны ставят! Выходит, нужно и с границами определиться. Братьев-славян к себе, прочих – побоку! Наши пусть будут называться Великими княжествами. И ихним Президентам не обидно, и все при одном царе! У царя чтоб в запасных митрополит сидел! Смотрел, чтобы всех новорожденных крестили по обряду. Монашество обоих полов поощрять. Монастырям – отельные квадраты как эталоны ведения хозяйства. Вроде ихних кибуцев, значит. Беглых трудоспособных приписывать к монастырям на вспомогательные работы. Общественное оповещение в случае чего только колокольным звоном!

Побирушек и бомжей вывезти в тундру или на лесоповал. Партийным функционерам, даже если из ЕР, – лопаты в руки, пусть каналы копают! Академиков – на отдельное поселение, чтобы людям глаза не мозолили. По телескопу всем выдать или по пробирке, чтобы науку двигали. Только незаметно для людского глаза. Чтобы нас с тобой не раздражать своим умным видом. Будешь черт-те что из себя корчить – соответствующую бумагу царю. И на плаху! Восстановить практику глушения вражеских радиопередач. Генетику признать лженаукой. За опоздание на рабочее место более чем на пять минут – ссылка на освоение арктических богатств. За ударный труд вручать вымпел и бесплатную путевку в дом отдыха на две недели. С танцами и выпивкой.

Этих врачей-вредителей, каждого десятого, на плаху! Остальные перепугаются, лечить начнут по-человечески. А ты как думал? Нашего брата не испугаешь, так от него вовек ничего не добьешься. Пугать надо! Ох, как пугать! С раннего детства. Пороть надо. Публично. Сечь розгами, лупить плетками, а в армии – шомполами! Куда тогда дедовщина денется? Фьюить – и нет дедовщины вместе с дедами! На плацу до смерти шомполами запорют!

На всех площадях открыть рынки. Пусть народ хоть чем торгует. Капиталистам на зависть. Свободная торговля! Ура! Но кто цену заломит, того хвать, специальные люди для этого есть, и – на плаху. Выходит, что и цены будут божеские, и мухлежу не будет. Смотри: вон она, плаха, на виду стоит! Тем, кто патриот, шубы дарить с царского плеча. Открыть комиссионные магазины. Чтобы ту шубу в случае чего можно было сдать за деньги.

Царю, понятное дело, почет и уважение! Чтоб наследственное право и все прочее. И царицу туда также. И царевых деток. Вместо министерства иностранных дел – царев Приказ. Чтобы там все английский знали и вели дела исключительно в интересах державы. И головой при этом куховарить. Японцам их вшивые острова отдать, взамен у них отрезать часть водных просторов. Чтобы на квадраты и для развития рыболовства. Им же потом эту рыбу и продавать. Тут настоящий «чендж»: нам рыбка, а вам, олухи, пустыри, залитые мазутом. С китайцами не ссориться. У них товары дешевые. Америка нам не указ. Они богатые, но ненадолго. Пускай сами разбираются и с Евросоюзом, и с Африкой. В Афганистан больше ни ногой! Что мы там забыли? С Грецией надо помягче. У них оливковое масло и апельсины. Они могут, если умно за дело взяться, и к нам примкнуть на правах автономии. Появятся свои тропические фрукты и резервная база для Черноморского флота. Черное море соединить с Каспийским через Кумо-Манычскую впадину и организовать курортную зону для российских граждан по всему побережью. Кто из заграничных будет бурчать, показать потихоньку склад с атомными бомбами: видишь?

Выезд из страны запретить. Загранпаспорта отобрать, мало ли что? Пусть пока тут посидят, нарастят ВВП до приемлемого размера. Про въезд даже не знаю, как сказать… Пусть едут потихоньку, но только с деньгами. Налогом их обложить, что ли? А если налог не платят – на плаху. Топоры заказывать только в Златоусте, на Урале. Поддерживать отечественного производителя. Футбольных судей – на мыло! Атомные электростанции закрыть и огородить забором. В Краснодарском крае выращивать только чай. Царя в документах называть Помазанник Божий.

Для учителей ввести воинские звания. Автопром разогнать к чертовой матери! Все равно толку от них не было и никогда не будет. Наращивать поголовье лошадей, травы в государстве хватит. И смертей на дорогах тысяч на тридцать в год станет меньше! Китайские лампочки не покупать, постепенно переходить на отечественные светодиоды. На телевидении оставить два канала: дневной и ночной. Чтобы днем для души, а ночью для тела. Газеты – на туалетную бумагу. За опоздание поезда – машиниста на плаху! Самолеты – в металлолом! Дирекции ЖКХ в полном составе перетопить в прорубях поголовно. Из-за них нечего даже плаху марать! Сантехников перевешать на фонарях вверх ногами! Восстановить опричнину. Назначить народные гулянья по случаю церковных праздников. Вернуть в массы национальные виды спорта: лапту и городки. Подать заявку в Олимпийский комитет по их причислению к олимпийским видам. Ежегодно проводить чемпионат страны по интеллектуальному триатлону: «очко», «бура», «козел». Актеров согнать в гильдию скоморохов и сечь батогами за вольнодумные речи! Армию во главе с генералами – на сельхозработы. И следить, чтобы не сачковали. Автоматы и танки пока отобрать и спрятать. Погранцы пусть по южным рубежам устраивают бахчи с арбузами; по западным можно фасоль или картошку.

Проституцию узаконить и обложить налогом. Налог поделить. Отказаться от киотского протокола и перейти на дровяное отопление. Больше будет газа на экспорт. Бабки от продажи газа поделить. Всех дармоедов-чиновников – к станкам. Хоть подсобными рабочими. На ползарплаты. Вякнешь, что не согласен или чего не умеешь, – на плаху! Иномарки – в прокат под расписку. Ювелиров переловить и в кандалы как сознательных расхитителей.

Ввести в оборот золотой червонец весом в десять граммов. Получается, где-то одна треть унции. Соответственно, и стоимость. У нас золото почем сегодня? Посчитаем. Дай калькулятор. Так: делим 31.1034768 на 3. Получаем 10.367825 граммов. Это вес червонца. Грамм золота стоит сегодня на мировой бирже 44.014 доллара. 456,3 доллара – вот стоимость одной монеты. Доллар нынче почем? 65.9 руб лей. Переводим в руб ли: 30070,17 руб лей. И прощай, инфляция! Рубль навечно становится конвертируемым. Доллары, евро, юани, иены, английский фунты – на помойку! Для царя ковровые дорожки закупить в Самарканде или Тегеране.

Наркоманов – на плаху. Безнадежных больных – туда же! Чтобы ни одного таракана или комара в быту! Вытравить ядом. Зубы чистить порошком. Пропагандировать национальную кухню: борщ из крапивы и кашу из лебеды. Определить норму – не менее семи коров на квадрат собственности. И пасти́ добросовестно, и молочные продукты сдавать государству. Если у тебя вода или болото, то, соответственно, разводи рыбу, раков или клюкву. Кому достался завод – гони продукцию по госзаказу и фиксированным ценам. От коров или клюквы автоматически освобождаешься. Горы и ледники на карте зачеркнуть. От них никакого толку. Где тундра, там вместо коров северные олени. Мыло выдавать по норме. А также соль и спички. Грузовики красить только в защитный цвет. Личный транспорт, телевизоры и стиральные машины поставить на учет в военкоматы. Интернет-провайдеров заставить вырвать свои поганые провода с корнем. Если что – пригрозить плахой! За пользование спутниковым Интернетом – на плаху! Даешь самодержавие!

Плаху мыть ежедневно и посыпать солью на ночь, чтобы не разводить заразу.

Мина

Директором школы был Михаил Иванович Потульницкий – интеллигент старой закалки, всегда вежливый и сдержанный. В кругу учащихся старших классов, которые, как предполагалось, уже имели право на собственное мнение, директор носил прозвище Пух за вечно торчащие в разные стороны седые волосы на яйцевидной лысине. В солнечные дни они создавали вокруг головы директора нечто вроде нимба почитаемого святого.

Еще у Пуха в кабинете был шкаф. Большой, старинный шкаф, в котором, по словам очевидцев, хранился такой арсенал конфискованного стрелкового оружия, которого хватило бы на добрую стрелковую роту. В те времена по части вооружения мы не бедствовали. На переменах в туалете исправно работала биржа по обмену, выкупу и залогу всего, во что можно вставить патрон и выстрелить. К то-нибудь из учителей изредка прорывал заслон выставленных стражей, неосмотрительно разинувших рот на очередную диковинку, и отбирал то, что не удалось быстро спрятать или выбросить в окно. Огнестрельная единица, по давно заведенному ритуалу, вместе с бывшим владельцем доставлялась в кабинет к Пуху, где чинился суд, скорый и правый: оружие и боеприпасы – в шкаф, виновника – домой за родителями. Куда в то время смотрели милиция и КГБ, мы не ведали. Наверное, своих дел у них было по горло. Поэтому большой старинный шкаф в кабинете у Пуха работал по ниппельной схеме – только наполнялся, выделяя наружу лишь запах ружейной смазки. Сам Пух никогда не опускался до визитов в туалет и пошлого отбирания стволов. Акт конфискации вооружения проходил торжественно, как сдача достойному победителю. И в наших душах существовала убежденность, что оружие учащихся – законные военные трофеи директора.

В седьмом классе я некоторое время был владельцем никелированного Браунинга-6, калибра 7,65. Недостатка в патронах не было, поэтому Браунинг работал с усердием швейной машинки в портняжной мастерской.

Потом я выменял браунинг на чисто басмаческий маузер с деревянной кобурой-прикладом. Из этого пистолета стрелять было нельзя – у него был слегка погнут ствол. Но при этом маузер обладал достоинством, перед которым блекли парабеллумы, вальтеры и ТТ вместе взятые. Зажав маузер между колен, можно было долго плевать ему в дуло, и когда заряд достигал среза ствола, можно было выстрелить в классную доску, напугав учителя до икоты. Бой у маузера был настолько мощный, что без всякого патрона, только от сотрясения, произведенного тяжелым затвором, «плевок» благополучно перелетал через весь класс и вляпывался в доску. Конечно, маузер скоро перекочевал в шкаф к Пуху, а я вынужден был некоторое время довольствоваться чешским пистолетом «Че-Зет» («Чешска Збройовка») с экзотической гравировкой. Специалистов по оружию и боеприпасам, включая снаряды, авиабомбы и мины, в школе было чересчур даже много. Из массы выделялись два самородка из параллельного с нами класса – Иванчик и Белозеров. Вот уж кто были общешкольными авторитетами! Если у кого что не ладилось, патрон ли клинил в немецком автомате «Шмайссер», мушка ли была сбита с американского «Ремингтона», или, того хуже, откровенно барахлил ручной пулемет Дегтерева РПД – один или другой «Левша» выправляли болячки своих и трофейных железяк с удивительной легкостью, с помощью простейших инструментов.

Прошедшая война ходила у нас по пятам. Многие из учеников в старших классах носили форму, сшитую из добротных черных эсэсовских мундиров. На некоторых дырочки от штыка были аккуратно заштопаны. Город был набит оружием, как украинский шпиг чесноком. Особенно богат был канал под городом. Каналом называлась сложная система городской канализации и русел рек, упрятанных под землю. В войну канал использовали обе воюющие стороны, его же использовали беженцы и бандиты. Все считали, что оружие под землей не в тягость, и запасали, и хранили его в канале в большом избытке. Поэтому пополнять запасы было легко. Даже неприятный запах канала не отпугивал юных снабженцев. За автомат ППШ можно было выручить целых два руб ля – это на те-то деньги! Пистолет ввиду своей компактности стоил дороже – пятерку.

Тол мы спокойно выплавляли из авиабомб и снарядов, благо в ближайшем к городу лесу, под перепрелой соломой, громоздились штабеля этого добра, брошенные в свое время и нашими и немцами. Тол шел на благое дело – на рыбную ловлю. С едой дела обстояли не так хорошо, как с патронами и гранатами, поэтому собранный сачком после взрыва разнокалиберный улов тащили по домам, справедливо рассчитывая на благодарность родителей.

В трех километрах за деревней Брюховичи ржавела на лесной поляне немецкая «Пантера». Этот танк горел, поэтому остатки серо-зеленой краски можно было найти только на брюхе. А так «Пантера» была ржаво-коричневой, с безнадежно опущенной пушкой. Популярной игрой моих товарищей была «Перестрелка». Разделившись поровну, обычно, четыре на четыре, одна компания становилась «русскими», а вторая – «немцами». «Немцы» залазили в танк, а «русские» укладывались на животы в полузаросший противотанковый ров. И начиналось! «Русские» лупили по несчастной «Пантере» изо всех стволов, чихая от пороховой гари и теряя слух от грохота выстрелов. Пули лязгали о броню и надсадно выли в рикошетах, оставляя на ржавчине серые плешинки от свинца. «Немцы» терпеливо сносили осаду, честно говоря, наслаждаясь собственной неуязвимостью и пением безвредных пуль. Настрелявшись до одури, «русские» кричали немцам: «Отбой!», а сами скатывались на дно рва, в заросли мать-и-мачехи. Прибодрившиеся «немцы» доставали свои разнокалиберные огнедышащие устройства, выползали из танка и, удобно пристроившись на броне, открывали ответный огонь. Пули выбивали фонтанчики песка из старого бруствера, летели в воздух срезанные травинки и ветки кустов. На коре деревьев начинали влажно блестеть свежие срезы. Скажу вам честно, лежать в обмелевшем рве было страшно. Совсем не то, что сидеть в танке. Иногда какая-нибудь особенно мерзкая пуля прорывала бруствер и с чавканьем вонзалась в противоположный, более низкий борт рва в каких-то десяти сантиметрах у нас над головами. Но «русские» на то и были «русскими», чтобы испытания, выпавшие на их долю, были более полноценными.

Минами и бомбами мы особенно не баловались. По городу ходили точные слухи о подорвавшихся пацанах, а умножать число погибших или искалеченных в наши расчеты не входило.

Мой одноклассник Алик Гринько жил в трехэтажном доме, который топился углем. Как-то раз свою свежую добычу из шести противотанковых гранат ему удалось пристроить на временное хранение в кучу угля, который был сложен в подвале. Его мать, придя с плетеной корзиной за топливом, обнаружила заначку, за что Алик был бит и с позором вместе с гранатами выдворен из дому. Не желая расставаться с добром, Алик пришел ко мне с просьбой поместить гранаты на временное хранение до субботы.

Так как я считал себя умнее Алика, то с готовностью спрятал гранаты в духовке русской плиты, которая топилась крайне редко: мама готовила еду на газовой плитке. Придя на следующий день со школы, я с изумлением увидел все шесть гранат, установленные в строгую линеечку на кухонном столе. Мама по случаю какого-то праздника как раз собиралась печь пироги в этой чертовой духовке! Так как до субботы было еще далеко, то я покорно сгреб гранаты в портфель, куда они поместились с большим трудом, и поплелся к однокласснику Гринько. Алик был дома. Он сразу все понял, отпросился у матери на часок погулять, и мы с ним отправились в загородную рощицу, где с большим сожалением, но не без удовольствия, взорвали злосчастные боеприпасы.

Редко какой пятиклассник не ориентировался в клеймах и не знал, что почитаемые всеми патроны «Парабеллум» изготавливались в городах Карлсруэ, Магдебурге, Нюрнберге, Оснабрюкке, Шёнбекке, Берлине и Дурлахе. А также то, что звездочка на донце гильзы обозначала самый стойкий к коррозии материал – латунь. Водители трамваев давно привыкли к очередям: подкладывать эти пистолетные патроны на рельсы было любимым развлечением детворы из младших классов. Взрослые давно наплевали на шалости своих чад, понимая, что запасы всякого дерьма после войны не меряны, и ушлое дитё всегда найдет свой патрон. Единственное, на что они не скупились, так это на увещевания быть поосторожнее, не брать в руки незнакомых железяк и не ковыряться во взрывателях.

Однажды соседи по улице, ученики ремесленного училища, притащили к нам в школу неизвестную мину. Она была размером с буханку хлеба, в ребристом металлическом корпусе. С двух сторон оттуда торчали рожки взрывателей. Понятно, что мина была противотанковой, но неизвестной национальности и конструкции. Знатоки и старейшины, провозившись с миной всю большую перемену, расписались в своем бессилии и позвали на помощь Белозерова и Иванчика. Прозвенел звонок, все разошлись по классам, только Иванчик и Белозеров, прихватив мину, отправились в выемку между высокой насыпью железной дороги и глухой стеной санэпидстанции, где приступили к детальному изучению опасного устройства.

На следующей перемене человек двадцать самых любопытных помчались к месту разборки мины. Мы застали обоих пиротехников за самым напряженным процессом – извлечением взрывателей. Сидящий на корточках Белозеров, увидев нашу компанию, скомандовал, чтобы мы спрятались за насыпью. Пристроившись за ближним горячим от солнца рельсом, мы, вытянув шеи, наблюдали за великим таинством.

Внезапно что-то произошло внизу. Белозеров вскочил на ноги и бросился бежать вдоль стены здания. Иванчик, который сидел на траве, не успел вскочить – он просто отшвырнул мину в сторону. Мы услышали знакомый хлопок запала: оказалось, второй взрыватель мины автоматически устанавливался на неизвлекаемость в случае попытки обезвредить первый! Мина не граната, она должна взрываться немедленно. Но у этой подлой мины сработал замедлитель в одну секунду. Этой секунды хватило, чтобы мы сунули головы под рельс. Внизу ударил мощный взрыв. Хотя глаза у меня были плотно зажмурены от страха, сквозь веки я увидел оранжевую вспышку. Несколько осколков с такой силой ударили по рельсу, что он загудел, угасающей волной рассылая обиду в обе стороны пути. Мы вынырнули из-за края насыпи: в рассеивающемся черном тротиловом дыму, в клубах пыли от изуродованной стены санэпидстанции корчилось кровавое месиво. Это было то, что секунду назад было Иванчиком. Белозеров с оторванной ногой полз от места взрыва, оставляя жуткий ручей крови, который даже в тени выемки показался нам ярко-красным.

Вдруг неизвестно откуда появился Пух. Какое чутье привело его в мрачный закуток в ста метрах от школы, я не пойму никогда! Сорвав с себя брючный ремень, он перетянул им, как жгутом, остатки ноги Белозерова, подхватил его на руки и почти бегом бросился вдоль дома. С противоположной стороны здания обычно стоял грузовичок с красным крестом. В нем возили бригаду санэпиднадзора и всякие там крысиные яды. К счастью, машина оказалась на месте, а весь персонал станции, перепуганный взрывом, высыпал на улицу. Пух, не выпуская из рук Белозерова, погрузился в машину, она сорвалась с места и умчалась. Мы остались посреди пустой улицы, так как персонал станции побежал за дом, к месту взрыва. Второй раз посмотреть на то, что мы увидели с насыпи, никто из нас не решился. На брусчатке мостовой алели кровавые разводы, растоптанные чьими-то ботинками.

В школьном дворе толпились наши товарищи. Уроки были сорваны. Все тормошили нас и расспрашивали: что случилось? Никто из нас не мог говорить. Тот самый Алик Гринько, который лежал на насыпи рядом со мной, вдруг с ужасом уставился на свой рукав: к манжету прилип окровавленный кусочек человеческого мяса. Видимо, Алик во время взрыва не убрал руку с рельса. К ого-то в толпе стошнило. Бледный, как мел, Гринько медленно добрел до туалета и струей воды смыл комочек с рукава в раковину. Вода в старой раковине перед тем, как, вращаясь воронкой, исчезнуть в сливе, порозовела.

Белозеров поправлялся. Ему обещали изготовить протез, а Пух лежал в клинике мединститута с обширным инфарктом. Мы ходили к нему под окно – он лежал на втором этаже, приносили газеты и фрукты. Фрукты, понятное дело, мы воровали в колхозном саду за городом.

Во время одного из набегов на сад мы с Гринько и еще с одним парнем были пойманы сторожами и вынуждены были рассказать причины, побудившие нас к грабежу. Сторожа отпустили нас, яблоки не забрали и наказали впредь приходить открыто и рвать яблоки с их позволения.

Пух потом долго лежал в санатории в тех же Брюховичах. За это время в школьном дворе прошли два бурных собрания старшеклассников. Когда директора выписали, в первый же день в кабинет к нему выстроилась длинная очередь: народ добровольно разоружался. Я сдал свой «Че-Зет», Гринько приволок «Парабеллум» со стертой поворонкой, а десятиклассник Сапожко, по прозвищу Сапог, ручной пулемет Дегтерева с запасным диском. Стандартных трехлинеек было около десятка, столько же примерно «Шмайссеров», остальную дрянь можно было учитывать не штуками, а килограммами. В очереди редко, но слышались вздохи сожаления: «Проклятая мина!»