Текст книги "Сны. Бред (сборник)"

«Дайнер» семнадцатого февраля
Последний концерт

Табачный дым привычно обжигал ноздри молодого вокалиста малоизвестной группы Naked Manhattan. Бред старался запомнить все подробности завершающего концерта в «Дайнере». Американский стиль заведения и дух рок-н-ролла на протяжении нескольких лет манили Бреда в это место. Множество выступлений прошло пятничными вечерами, и вот настало последнее. В этот раз витрины переливались ярче обычного, люди были веселее, а концерт – зажигательней. Дешевый виски приобрел новые вкусовые качества: терпкая сладость и забористая горечь жонглировали в одном бокале.

В «Дайнере» Бред окунался в американскую мечту. Он с наслаждением разглядывал бар, будто видел его впервые. Гравюрная карта США прилеплена к потолку, макеты бензоколонок и таксофонов выстроены у ребристой стены. Особой магией обладал «Дайнер», провожая своего любимого исполнителя навсегда. Парень, в благодарность за первые выступления, пел самозабвенно, как будто делал это последний раз не в баре, а в жизни.

Посетители и официанты были знакомы Бреду. Он протяжно улыбнулся Ирине, которая сегодня грустила. Кивнул белокурым студентам. Встречаясь взглядами с приятелями, он мысленно прощался с каждым.

Ставшие родными за несколько лет, посетители свято хранили прочную цепочку «Исполнитель – Слушатель». Бред знал почти всех, собравшихся этим вечером в «Дайнере». Только один мужчина, который сидел за маленьким столиком в зале для некурящих, показался ему незнакомым. Правда, одинокий странник быстро присоседился к компании и уже ничем не выделялся среди завсегдатаев.

Заглушая хоровод музыкальных бесов, голос стремился станцевать роковой танец разрывающегося сердца. Чувства щемили душу – хотелось и плакать, и смеяться. За спиной раздавался до боли знакомый ритм барабанных палочек Джима. Бред кончиками пальцев ощущал бешеный вихрь нот, носившихся по залу.

Вокалист наслаждался моментом вступления тромбона, украдкой наблюдая, как Маугли, сосредоточенно исполнявший партию, ловил неотрывный женский взгляд. Несколько девушек занимали самый близкий к беззащитной сцене столик.

Никто, кроме музыкантов, не знал, что для Бреда это последнее выступление в «Дайнере». Вокалист усердно рвал горло и тугие струны. Он ощущал экстаз от тяжести гитары, висевшей на кожаном ремне. Зажимая аккорды, он тонким медиатором то плавно, то резко перебегал от одной струны к другой.

К выступлениям в «Дайнере» Бред всегда относился с трепетом. Публика сразу приняла репертуар группы и дарила аплодисменты. Здесь было легко и непринужденно, присутствовал общий дух веселья. Изрядно выпившие люди, казалось, быстро находили взаимопонимание. Во внутренний мир человека вторгался рок-н-ролл и создавал невидимую сеть из эфемерных звуков. Иллюзорность ненадолго приобретала реальность, и мечты сбывались.

Бред не ожидал, что выступление будет встречено с таким воодушевлением. Толпа ревела и просила еще песен, как будто люди догадывались о том, что вокалист отыгрывает прощальный концерт. Один мужчина так разошелся, что, раздевшись по пояс, повис на балке под потолком. Посетителям нравилось это короткое шоу, многие поддерживали странный поступок. Крики и смех раздавались повсюду.

Сентиментальные чувства Бреда обострились в преддверии окончания концерта. Он был охвачен мукой приближающейся независимости от «Дайнера». Заботливо приютивший неизвестную группу бар-ресторан оставался один. Паб прощался с родным человеком, который сыграл мелодии, органично слившиеся с заведением в одно целое.

Бред несколько раз играл на бис, полностью вымотав свою команду. Он изо всех сил пытался оттянуть момент последней песни. Но неизбежное случилось, и вокалисту ничего не оставалось, кроме как погрузить в машину инструменты и отвезти их на базу.

Катастрофа

Бред не хотел сбегать из родного дома как преступник, но то, что он делал, напоминало жестокую детскую шалость. Парень положил в рюкзак только самые нужные вещи и документы. Сомнений не было, но железный кол переживаний распарывал душу насквозь.

Замученный лист бумаги лежал перед ним, склоняя на откровение. Ему казалась, что последнее письмо он дописать не сможет. Тупые рисунки испещряли блокнот, а смысл жизни никак не хотел превращаться в слова. Бред думал, что напишет о любви, о своей единственной любви, о призвании, о том, без чего терялась потребность к существованию. Фразы настолько были банальны и не отражали чувств, что парень бесцеремонно пачкал бумагу странными созданиями, стараясь ни на секунду не выпускать потный стержень из рук. Он стремился рассказать о мелодиях, властвующих над ним, о том, как он покорен до-мажору и соль-диезу, о том, как трепещет струна под жарким танцем его пальцев. Впервые Бред не мог подобрать нужной формы для облечения своего поступка. Потрепанные листы не принимали иллюзорных стремлений молодого музыканта. Затаясь, они надеялись, что хирург одумается и осознает важность своего ремесла. Уверенность вокалиста бесцеремонно двигалась вперед, расталкивая локтями накопленный врачебный опыт и стабильность будущих побед.

Трудно было представить более тяжелое послание. Что Бред мог написать о своей жизни в нескольких предложениях? Люди, которые воспитали его, не смогли распознать его мечту годами, так что же они смогут понять из простой записки? Только одно: что сын любит своих родителей и благодарен им за все. Так он и написал, а чуть ниже добавил: «Простите, что не оправдал ваших ожиданий».

Отец никогда не простит безумный поступок. Он скорее откажется от своего ребенка, чем признает, что его сын – рок-музыкант. Он не посетил ни одного концерта Бреда. В разговорах избегал этой темы, не желая ничего знать о его успехах на музыкальном поприще. Старший Волкер игнорировал факт существования студии и неформальное хобби сына. Единственное, что он хотел, – чтобы увлечение прошло, и верил, что когда-нибудь парень опомнится. Мама тоже не восторгалась музыкальными талантами сына. В отличие от отца, который, прочтя односложную записку, обидится на отречение от медицины, она не простит, что сын сбежал не попрощавшись.

Бред представил жизнь родителей без него. Он словно увидел их первый день вдвоем: капающие слезы и обирающее молчание. Беспокойство носилось как раненый зверь по дрожащему организму юноши. Невидимая опасность будто нависла над ним.

Бред вспомнил недавний мистический случай. Он написал текст новой песни, в которой «красную» женщину случайно убивает ребенок. Слова песни сами по себе родились в голове, будто были кем-то продиктованы. На следующий день после презентации песни газеты пестрели жуткими фотографиями аварии, в которой погибла женщина сорока пяти лет, одетая… в красное платье. Какой-то подросток угнал машину, но не справился с управлением и наехал на нее. Бред посчитал бы печальную историю совпадением, но не мог забыть, что в тот день ДТП случайно увидел в толпе эту женщину в ярком платье, о котором сочинял текст.

С отъездом из города Бред связывал еще и надежду избавиться от загадочного неприятеля. С момента нападения двух бандитов его не покидало чувство, что за ним наблюдают. К тому же парня преследовали мелкие странности, такие как могила, нарисованная пальцем на лобовом стекле его машины. Казалось, что кто-то задумал подшутить над размеренной повседневностью парня. Кто скрывался за маской недоброжелателя, Бред не понимал. Он пробовал наблюдать за теми, кто мог ему завидовать и кому он перешел дорогу. Мари, Чарли, Сэм… Наняв в агентстве охранника, он велел ему держаться на расстоянии и быть начеку. Пока Бред находился в клинике, телохранитель проверял близких людей. Выяснилось, что ни один из списка не мог быть замешанным в провокации. Тогда Бред постарался выкинуть гадкий случай из головы.

Не найдя, что бы такого еще положить в рюкзак, кроме документов, нескольких блокнотов с текстами и дисков со своими и чужими записями, Бред надел любимые голубые джинсы, черную футболку и такого же цвета толстовку, накинул спортивного вида кожаную куртку, сунул в карман бумажник с наличными и кредитками. Он оглядел свою комнату, где на стенах висели плакаты Моррисона, Вишеса, Леннона и других любимых музыкантов. Сложил разбросанные вещи, заправил огромный синий диван, задернул шторы.

Проходя по длинному коридору, Бред неожиданно для себя остановился возле комнаты родителей. Думая, что они спят, решил посмотреть на них в последний раз. Приоткрыв дубовую дверь, он столкнулся взглядом с мамой. Она нежно улыбнулась ему.

– Я на репетицию, – выдавил из себя Бред, замешкавшись на пороге.

– Будь осторожен. – В голосе мамы слышалась забота. Отец спал рядом и даже не пошевелился.

– Хорошо. – Он улыбнулся в ответ, уже закрывая за собой дверь.

– Сынок, ты что-то хотел? – раздалось позади.

Он снова оказался напротив матери.

– Да, пожелать тебе спокойной ночи, – еще раз улыбнувшись, ответил Бред.

Ночь выдалась темной и промозглой. Он сел в свой Opel и поехал в дальний путь. На улицах, как всегда в такое время, машин почти не было. Двигаясь быстро, по пути прослушивая запасенные диски, Бред уверенно вел машину. Чувство тревоги не покинуло, даже когда парень выехал за пределы города. Он убеждал себя, что дискомфорт вызван его домыслами и волнениями перед новой жизнью.

К заправке он подъехал ранним утром, солнце только начинало всходить. Залив полный бак бензина, Бред припарковал машину и зашел в маленькую закусочную. Выпив кофе и заказав несколько сэндвичей, он сел напротив окна и понял, что неудачно поставил автомобиль, потому что его не было видно. Что-то заставило выбежать на улицу. На дороге парень обнаружил Opel в том же состоянии, в котором его оставил. Он не знал причины своего беспокойства, но решил не возвращаться за завтраком, а ехать дальше.

Сквозь лобовое стекло Бред смотрел на прелести природы. Мокрые облака походили на растянутые рукой художника линии. Проносящиеся мимо пейзажи цепляли глаз горожанина. Зимние окрестности маленьких домиков тут и там окутывал серый дымок, сочившийся из кирпичных труб. В ранний час на трассе было мало машин, лишь изредка Бреда обгоняла Volvo или Toyota. Он слушал музыку и разглядывал немудреное великолепие простых придорожных деревень.

Парень представлял себя на сцене большого стадиона, где множество людей жаждет его появления. Крики толпы с призывами, гортанное поддевание его собственным песням. Всё еще не верилось в исполнение давних желаний. Профессиональная студия, заинтересованные в общем успехе музыканты, знакомства с известными людьми, выступления с популярными группами и гастроли. Он мечтал объехать весь мир и с содроганием сердца надеялся, что его песни будут интересны и в провинции, и в самих оплотах музыкальных движений. Ему представлялись безумство сценических лучей и незабываемая радость от концерта. Казалось, череда случайных событий так невероятна, что может в любой момент превратиться в иллюзию.

Бред прокручивал в голове последний месяц жизни снова и снова, как бы привыкая к новым мыслям. Столько лет он готовился ко всему произошедшему, но всё равно был растерян. Не хотелось представлять, что будут делать его друзья, как станут жить родители, но рассуждения сами наплывали живой картиной. Мысли то душили, то отпускали Бреда. Думы о брошенном ремесле потеснили все остальные. Он втянулся в размышления о работе, но тут нога, давившая на тормоз, перестала ощущать педаль.

Крутой поворот приближался с неумолимой быстротой. Впереди – глубокий обрыв. Бред давил на тормоз, но педаль не реагировала. Он понимал, что на такой скорости нет шансов вписаться в поворот. Что случилось с педалью, безотказно служившей много лет, он не знал. И когда было суждено произойти аварии?! Именно в тот день, что сулил новую жизнь и теперь так стремительно забирал вместе с ней и старую! Паники не было, лишь бесконечная грусть парализовала сознание. Opel несся на непокорной скорости к пропасти. Юноша намеревался бороться до последнего дыхания, но у судьбы были свои планы. Много сил он приложил для того, чтобы дотянуться до мечты, и не хотел нелепо упустить всё. Два его мира, реальный и иллюзорный, совпали лишь в одном – в забвении. Бред сигналил, чтобы хоть кто-нибудь поспешил на помощь. Машину безостановочно несло к обрыву. Впереди не было видно ни одного автомобиля. Бред в отчаянии подумал, что его вряд ли быстро достанут. Неизвестно, когда найдут неприметные остатки покореженного железа в густых кустах.

Сердце сжалось от обиды на мир и несправедливость. Неужели бабушкина сказка о судьбе и призвании правдива и ему никогда не стать музыкантом? Бред в последние несколько мгновений жизни хотел бы ощутить более приятные чувства и вспомнить какой-нибудь счастливый день, но обида давила и слезы наполнили глаза, когда машина скользнула за край, на секунду зависнув в воздухе.

При ударе машина звучно смялась. Она, переворачиваясь по инерции, быстро катилась вглубь оврага. По пологому склону хаотично двигались ошметки железа. Остановился Opel в самой гуще растительности, опираясь на погнутую крышу.

Последнее, что видел Бред, – ясное красное сияние. Он подумал, что кровь застилает глаза и алые цвета ему мерещатся. Яркий шар крутился прямо перед глазами, но парень не был уверен, открыты ли они. Бред с грустью думал о музыке, в голове тихонько играла последняя сочиненная песня, вещая миру о простом законе взаимной любви вокала и баса.

Всё со временем меняется, проходит и хорошее, и плохое… Иногда кажется, что уже пережито самое потрясающее событие и незачем больше существовать на планете Земля. Каждодневные дела могут раздосадовать своей бесполезностью, но никакие эмоции в течение дня, в течение жизни не сравнятся с непередаваемой грустью, когда к любому делу человек про себя добавляет слово «последнее». Последняя песня, последний вздох…

Утро вступало в свои права, обогащая землю стальным зимним рассветом. Зарождались новые почки, еще незаметные под снегом. На деревьях, как только придет пора, в такое же, как это, раннее утро появятся цветы, затем вырастут плоды. Еда с ветвей накормит животное, которое кристально чистым утром, похожим на это, принесет потомство.

Природа всю ночь ждала свежести зарождающейся жизни: и зверь, и человек улыбались, открыв глаза. Дисбаланс ухода молодой души из тела никак не сочетался с новизной этого дня. Такая нелепость, казалось, могла возмутить даже богов, но вокруг было тихо, всё будто притаилось, и если Бог всё же был поражен случившимся, то никак себя не проявил.