Текст книги "Вилла мертвого доктора"

– Как вы понимаете, конгрессмен, мы делаем все необходимое.

– Бывают ситуации, сэр, когда всего необходимого оказывается мало… – И снова почти без паузы: – Я буду в ваших краях по другим делам примерно через час. Не возражаете, если зайду к вам?

– Рад буду. – Олег положил трубку. Да, когда Хопкинс о чем-то предупреждал, это всегда оказывалось серьезным. Иметь во время следствия по убойному делу рядом с собой представителя власти, который, судя по всему, был близок убитому, никто этого не любит – ни оперативники, ни аналитики. В другой ситуации Олег и бровью бы не повел, отказавшись давать информацию кому бы то ни было… Но Хопкинс никогда ничего не говорил зря. Придется терпеть. – Так какие соображения по возможным версиям?

Это была одна из профессиональных черт Потемкина – он никогда не забывал, на каком именно месте прервался предыдущий разговор. – Сандра?

– Семья? – сказала Сандра нерешительно. – Я о его семье ничего не знаю, но статистически семья – самое уязвимое место успешных людей. Хоть Линкольна возьмите, хоть Толстого, хоть Хемингуэя…

Сандра вышла на любимую тему и могла не останавливаться долго. Впрочем, разве не о семье Хопкинс сказал в первую очередь?

– Раз. – Олег поднял палец. – Вот мы с тобой и будем встречаться с семейным кругом. Еще версии?

– Не знаю, насколько это серьезно, – Лайон покрутил головой, – но я столько уже слышал об этом таинственном Шеппард-Хаузе… Вы там были, сэр, какое впечатление?

– Чудный домик, прямо сказочный. И внутри очень своеобразный. Я что-то слышал неясно-неблагоприятное перед тем, как туда попасть, да и сам Фелпс мне рассказывал. Как его отговаривали от покупки, а он только смеялся… Не знаю, я никакой гнетущей атмосферы там не ощутил. И тем не менее – дыма без огня не бывает. На чем-то ведь все эти легенды основаны. Лайон, разберись. Встретишься со всеми, кто там работает. Составишь график перемещений на сегодняшнее утро – поминутный. Кроме того, постарайся получить общее впечатление. Ну бывает, скажем, человек задержался, уходит с работы поздно вечером… И слышит какие-то подозрительные шорохи…

– И из стены выходит тень бабушки старого Шеппарда, – произнес Ким бесстрастно.

– Вот именно, – продолжал Олег без улыбки. – Кроме того, найди предыдущего владельца особняка и побеседуй. Найди риелтора, который продавал особняк. Ну и так далее…

– Ким, – Олег мотнул подбородком, – ты проверишь по всем сетям и источникам все, что можешь нарыть о Фелпсе, начиная с юности. Мы должны знать все о его семье, привычках, склонностях – тогда, может быть, хоть что-то прояснится. Ну а Сандра займется любимым делом, и я ей в этом помогу.

Вопросы есть?

* * *

– Вам дали самые лестные характеристики, причем самые разные люди. – Конгрессмен Рэдфорд удобно сидел на отодвинутом стуле, закинув ногу на ногу, и глядел на Олега открыто и доброжелательно. – Я и с Джо Веллингтоном успел о вас поговорить, и с вашим руководством. Я их просил, чтобы дело поручили именно такому человеку. С одной стороны – человеку высокого профессионализма и высоких моральных качеств, а с другой – чтобы у него был нестандартный подход, чтобы он смотрел на вещи… – Рэдфорд сделал небольшую паузу, ровно настолько, чтобы подчеркнуть, что он ищет нужное слово, а с другой стороны – не создавать аудитории затруднений в восприятии того текста, который он до нее доносит. – Чтобы он смотрел на вещи… иначе. Не рутинно, не так, как обычно принято. А главное, почему я к вам приехал, – я прошу и настаиваю, чтобы те, кто совершил это страшное преступление, были найдены как можно скорее. И чтобы на это были брошены все силы и средства.

Потемкин слушал Рэдфорда и думал о том, к чему за время работы в Штатах возвращался не раз. Как похожи бывают друг на друга люди, выросшие на разных концах земли, в разных странах, в разных политических системах. «Как будто их одна мама рожала», – подумал он по-русски и чуть не улыбнулся – но улыбаться, конечно, было никак нельзя. Симпатичный и дружелюбный конгрессмен вел себя так, как было ему привычно, не допуская никаких оплошностей, ничуть не принижая собеседника, наоборот – стремясь показать, насколько партнер по разговору важен для него и насколько значима эта встреча.

– Господин Рэдфорд, – начал Олег негромко и сразу получил то, чего ожидал.

– Просто Мэл. Ни «господинов», ни титулов. Для вас я – Мэл, и прошу вас именно на таком уровне со мной общаться. Кстати, не возражаете, если я вас буду звать Ал? Или Алек? Терпеть не могу, когда коверкают имена, а эти я точно произнесу правильно, будьте уверены.

– Спасибо. Алек – привычнее… Итак, Мэл, позвольте мне не морочить вам голову общими словами и правильными соображениями, не имеющими отношения к делу. Хопкинс говорил мне о вас. Вы будете знать все, что не составляет служебной тайны. Хочу отметить, что я ценю добрые отзывы, которые вы обо мне выслушали. Что сказать? Следствие в самом начале, и мы активно работаем. Я бы хотел узнать подробнее о ваших отношениях с профессором Фелпсом. Вы вот упомянули Джо Веллингтона. Но в том деле[2]2
  Имеется в виду рассказ «На Малхоланде темно» с тем же главным героем.


[Закрыть] речь шла об убийстве его сына. Сегодня – сумасшедший день, я еще не успел навести справки, но, кажется, Фелпс не был вам родственником…

Рэдфорд встал, прошелся по кабинету. Хозяйская повадка – он ходил из угла в угол, уверенный, что его не прервут, не поторопят. Потемкин прислушивался к себе и с удивлением отмечал, что, как ни странно, этот человек его, Олега, не раздражает – как раздражало бы большинство представителей этого класса… сословия… Про себя Олег говорил «этой породы» – вроде достаточно точно и емко.

Американские политики – в дорогих (но не чрезмерно дорогих) костюмах, в безукоризненных (но опять-таки достаточно демократичных) сорочках, в неизменно голубых или алых галстуках (оттенки могут варьироваться, но никогда – никогда, слышите! – не наденет представитель этой породы галстук желтый или зеленый…). И вот поведение этих людей так же регламентировано, как их костюмы. И манера общения их – отработанная в сотнях и тысячах публичных выступлений – тоже никогда не меняется.

Олег глядел на молчаливо шагающего по комнате конгрессмена Мэлвина Рэдфорда и вспоминал, как он общался в Москве с замечательными актерами, которых знала вся страна. Сперва он познакомился с Курильским, потом – с Гребельским. По ходу следствия о пропаже драгоценностей из квартиры знаменитой актрисы Олегу пришлось долго и подробно беседовать с каждым из них. И Потемкин все задавал себе вопросы – что не так в общении с этими умными и доброжелательными людьми? Да нет, все было нормально… Просто Потемкин не переставал спрашивать себя – какую именно из своих замечательных ролей играет, разговаривая с ним, его собеседник?

Вот и с Рэдфордом так.

– Знаете, не все и не всегда определяется родством. – Рэдфорд остановился напротив и взглянул Потемкину прямо в глаза. – Признайтесь, вы ведь сейчас думали о том, когда этот чудак из конгресса, то есть я, оставит вас в покое со своими хорошо выученными речами и даст вам спокойно работать. – Он поднял руку, как бы отгораживаясь ладонью от протестующего жеста Олега. – Вы – профессионал и еще наведете обо мне справки. Скажу доверительно: я занимаюсь политикой больше двадцати лет. Как вы понимаете, за это время случалось всякое. Но никогда я не обращался к полицейским или следователям с теми просьбами, с какими обращаюсь сейчас к вам. Никогда – за двадцать лет. Убедительно?

Он снова прошелся по комнате.

– Во всяком случае, ничего убедительней я придумать не могу… Мотивы? Ричард Фелпс был человек редкий. Он был человек, я бы сказал, не от мира сего. Нет, все у него в жизни было, как у нормального человека, ни святым, ни отшельником, ни тем более монахом он не был. Но, поверьте мне, по роду работы я встречаюсь с разными людьми. С сотнями людей, я бы сказал. А второго такого Фелпса не было и не будет.

Потому что у Фелпса были принципы, от которых он не отступал никогда, ни при каких обстоятельствах. И все, кто знал его, знали эту его особенность. А если не знали – то чувствовали. Он помогал мне не раз избираться в конгресс. Люди в нашем округе его знали и ему верили как никому другому… Это продолжалось много лет. Я и на следующих выборах на него рассчитывал.

– Мэл, мне тут говорили о другом замечательном враче, который погиб при неясных обстоятельствах.

Рэдфорд поднял на Олега тяжелый взгляд – то ли припоминая что-то, то ли проверяя, почему задан вопрос.

– Это вам наверняка о Ленни Квинсе наболтали. А чего тут неясного? Он был алкоголик – а это, знаете ли, приговор. Так он и жил, так он с собой и покончил. И никаких сравнений с Ричардом Фелпсом тут быть не может. Тут и говорить не о чем.

Конгрессмен сел и облокотился на стол совсем по-домашнему.

– Помогите мне… – сказал он тихо. – Я уверен – вы сможете.

Он поднялся, поправил галстук и протянул Потемкину руку.

– Я уверен, сэр, – голос его снова звучал как с трибуны, – уверен, что вы приложите все усилия для немедленной поимки этих ублюдков и торжества справедливости!

Это уже опять говорил конгрессмен Рэдфорд.

Рукопожатие его, конечно, было энергичным и крепким.

Когда за ним закрылась дверь, Олег подумал, что забот у него и его помощников теперь точно прибавится.

* * *

Уоррен Митчелл, предыдущий хозяин особняка, согласился на встречу сразу. Он принял Лайона у себя дома, в десяти минутах езды от Шеппард-Хауза. Небольшой двухэтажный домик постройки пятидесятых годов прошлого столетия, когда город Лос-Анджелес стал всерьез осваивать долину Сан-Фернандо. Теперь эта долина – по существу, отдельный огромный город с пятимиллионным населением. Лайон знал, что у предприимчивых политиков в конце прошлого века даже возникла идея – официально отсоединиться от Лос-Анджелеса и создать совершенно независимую городскую структуру. Однако жители при голосовании высказались решительно против.

– На хрена мне еще дополнительных бездельников кормить? – сказал тогда Лайону знакомый электромонтер. – Ты считаешь, они о нас думают? Хрена! Они думают, как создать новую структуру и взятки собирать… Нет, уж лучше я буду терпеть тех, кто уже есть, раз с ними ничего сделать не могу.

Наверное, так думал не только он один – во всяком случае, вопрос этот был похоронен и больше не возникал.

– Да, – сказал Митчелл, указывая в окно, откуда открывался прекрасный вид на застроенную долину. – Вы – человек молодой и не можете помнить того, что у нас, стариков, в памяти… Представьте себе – никаких построек, никаких городских кварталов, а бескрайние рощи – апельсиновые, глядишь в это окно – два цвета: оранжевый и изумрудный… И редко – черепичная крыша. Застройка настоящая, массовая, здесь началась только после войны. А прежде тут была апельсиновая долина…

– Но вы-то пришли сюда раньше?

– Не я, мой отец. – Митчел указал на каминную полку, где стояла выцветшая фотография человека в джинсах, в ковбойской шляпе и техасских туфлях на высоких каблуках.

– Техас? Сан-Антонио?

Митчелл поглядел на Лайона с интересом.

– Ну то, что Техас, – это детективом быть не надо. Но почему Сан-Антонио?

– Рисунок на шляпе характерный… Я там работал год. Но, впрочем, могу и ошибиться. Техас велик.

Митчелл взглянул одобрительно.

– Да, Техас велик, вы правы. И никто из тех, кто нас, техасцев, толком не понимает, не сможет с нами нормально работать.

– Штат одинокой звезды… – Лайон бросил на Уоррена Митчелла быстрый взгляд, подумав про себя: «Может, уже хватит лирики?»

– Отец купил здесь землю за бесценок, – рассказывал Митчелл, отхлебнув из низкого широкого стакана. – И построил несколько домов. Тот, из-за которого вы сегодня ко мне пришли, построен среди первых, а этот, где мы с вами сидим, уже позже. И благодаря тому, что отец купил тогда эту землю и пригнал сюда строителей, я имею возможность сейчас здесь с вами сидеть, пить этот бурбон восемнадцатилетней выдержки и ни о чем особенно не беспокоиться. Как понимаете, я не бездельник. – Уоррен вытянул к Лайону большие красные руки – руки ковбоя и строителя, не человека, просидевшего век за письменным столом. – Я всю жизнь работал, и зарабатывал, и детей вырастил, и то, что оставил отец, удвоил. Утроил даже. Но он начинал на ровном месте, когда сюда приехал, а я шел по его следам. Разницу вам, может, и трудно различить, но она огромная. Отец рисковал всем. А мне в жизни полно встречалось людей, да и вам, наверное, – Уоррен отхлебнул снова, – которые теоретически все знают и умеют, но вот рисковать – ни разу в жизни не рисковали…

– Вы по-прежнему владеете всеми этими домами?

– Некоторыми, скажем так. Вот Шеппард-Хауз, по поводу которого вы ко мне явились, доктор Фелпс меня просто уговорил продать, я этого совсем не хотел. Что, вы там были? – И, увидев, что Лайон помотал головой, продолжил: – Ну так побываете еще. Дом в этом огромном городе – единственный в своем роде. Второго такого просто нет. И не собирался я его продавать, но вы же не знали Фелпса? Он, если чего-то ему в голову взбредет, всегда своего добивался… Был из тех, кто рискует и не боится, – с такими работать трудно, но в результате – хорошо. Они – надежные. Но неудобные для многих.

– Кому же профессор Фелпс был неудобен?

– А вот это вы с вашими коллегами, как я понимаю, сейчас и выясняете. – Митчелл прищурился. – Политикам, это ясно. Да, потом, и коллегам-медикам многим, наверное, его позиция была не в жилу. Вы человек здоровый, я тоже, бог милостив, но каковы у нас медицинские страховки и сколько людей их просто не может купить – это вы наверняка знаете. Но система сложилась десятилетиями и многих людей, особенно богатых, вполне устраивает. Попытайтесь что-то изменить – тут же кричат о социализме и пугают Кубой…

Я – человек совсем небедный, – Митчелл сделал паузу, – но я живу, как отец научил, и своих детей так же воспитал. Чем больше у тебя есть, тем больше ты должен думать о тех, у кого этого нет… А социализм – этим пусть политики друг друга пугают.

Лайон слушал, не перебивая. В конце концов, это все – об убитом Фелпсе, и все правда – он многим мешал. И кто знает, кто нажал курок – и кто велел нажать?

Дождавшись паузы, он спросил у Митчелла:

– О Шеппард-Хаузе всякое говорят. Что странная у этого дома история. Вроде даже привидения там появлялись?

– Стыдно вам, молодой человек. Вы хоть раз в жизни видели привидения? Вы посмотрите на этот научно-технический прогресс, который сейчас на каждом шагу. Интернет, скайп, социальные сети – вы в скольких состоите? На Фейсбуке проводите полдня, на Твиттере, где еще?

– Но это – черта нашего времени, – возразил Лайон. – Без этого сейчас никакая работа невозможна!

– Странно… А как же все эти работы делались лет двадцать назад, не говорю – пятьдесят? Да нет! – Уоррен махнул рукой. – Вы мне не начинайте рассказывать о необходимости всего этого и полезности. Просто – не знаю, задумывались ли вы об этом или нет, – все в этом мире двояко. Атомную бомбу сделали раньше атомной электростанции. И этот ваш интернет – он прекрасен и необходим, но сколько порнухи, насилия, убийств – и никак от этого не защитишься. Опять же – личная ваша жизнь, ничего не осталось, что вам принадлежит, только вам одному. Вот настоящие привидения, а вы мне о чем говорите?

– А я вам говорю о странностях Шеппард-Хауза. Они на самом деле есть или выдумки все это?

Уоррен сделал долгую паузу.

– Я бы вам по-хорошему мог сказать, что ничего такого не было, и все тут. Но вы умеете слушать. И когда я за бутылкой выходил и вернулся в комнату, вы поднялись с кресла. Не знаю, кто ваши родители, но вас хорошо воспитали. Поэтому давайте я порассуждаю вслух, а вы послушайте. Может быть, вам это пригодится, может быть – нет. Но ссылаться на меня вы не будете ни в коем случае. А если даже сошлетесь – я ничего не подтвержу, а факты… Нет никаких фактов. Ни у кого.

Значит, первым арендатором Шеппард-Хауза был Джей Хонкин – тогда замечательный актер, звезда Голливуда. Как все голливудские звезды тогда и сейчас, пользовался бешеным успехом. Потому он и въехал в Шеппард-Хауз. Дом ему понравился – это само собой, но и то его привлекало, что далеко это было от тогдашнего города, вроде бы небольшое загородное имение. И поклонницы его здесь не так доставали. Конечно, у него еще был дом, в Беверли-Хиллз, там он вел, так сказать, светскую жизнь. А здесь – прятался от докучливых почитательниц. В доме постоянно жили трое – служанка Сесилия, дама средних лет, английского воспитания – так мой отец рассказывал, захотите – покажу фотографии, есть где-то старый альбом. Такая пуританка с поджатыми губами. Она вроде бы и не улыбалась никогда. Шофер Дэвид – он водил для Джея «Линкольн L» – тогда, в начале двадцатых годов двадцатого века, – последний писк моды. И еще жила в доме любимая женщина Джея – Анжелика Кресчент…

Лайон уже окончательно попрощался с заранее намеченным жестким расписанием. Ладно, опять будет рабочий вечер, переходящий в ночь, – ему не привыкать. Удивляло другое – Уоррен Митчелл, очевидно, вообще способный рассказчик, вел разговор так, как будто все это видел своими глазами.

– Нет, я родился в тридцатом… – Митчелл спокойно поглядел на Лайона. – Просто вы уже поняли – я очень любил отца, до сих пор у меня мало что есть дороже этих воспоминаний. Нас было в семье трое детей – две старших сестры и я. И отец не то чтобы очень меня выделял, он всегда и везде старался быть справедливым, такой у него пунктик был, но все равно – меня и наказывали строже в случае чего, но и перепадало многое такое, чего сестры не знали. Он меня и на охоту брал, и на рыбалку. А так как человек он был простой, по-моему, и школу не окончил, не то что университет, то рассказывал мне вместо литературных историй истории из жизни.

И из техасского его прошлого – как они там стада пасли и с непокорными индейцами воевали, и потом – из Калифорнии. Его самого в этих рассказах не было, но умел он говорить так, что я до сих пор некоторые истории помню. А истории иногда бывали очень даже страшненькие.

И одна такая страшная история как раз и связана с Шеппард-Хаузом, это вроде старинного семейного предания. И посвящена она как раз этому звездному парню, Джею Хонкину. И я обещал отцу, что никогда и никому об этом рассказывать не буду, если только речь не идет о человеческой жизни. Но сейчас… – Митчелл посмотрел Лайону прямо в глаза. – Сейчас именно о жизни и идет речь.

* * *

Где может жить преуспевающий американский врач? Да где угодно, ответят вам. Но это «где угодно» содержит в каждой местности строго очерченный круг дорогих районов, городков или просто закрытых комплексов. В Лос-Анджелесе это вовсе не обязательно Бель-Эйр или широко известный благодаря Голливуду Беверли-Хиллз. Это может быть вполне и Студио-Сити, и добротный зеленый Шерман-Оакс… Олег сам жил в Шерман-Оакс и потому узнал без удивления, что дом семьи Ричарда Фелпса как раз здесь и расположен. Ну, конечно, к югу от бульвара.

Для человека, который в Лос-Анджелесе не жил – это, естественно, пустой звук. Какой там юг и какой еще бульвар? Ответы несложные: юг – это сторона света, а бульвар – в данном случае одна из центральных лос-анджелесских магистралей. Называется точно – бульвар Вентура. Совсем неширокая улица, по два ряда движения в каждую сторону, но битком набитая магазинами, мелкими и крупными бизнесами, кафе, ресторанами…

Иметь офис или бизнес на Вентуре – это престижно, адрес не вызывает дополнительных вопросов. Иметь дом к югу от Вентуры – тоже престижно, здесь дома, даже в одном квартале от бульвара, уже стоят значительно дороже. А еще южнее – еще дороже, потому что там сначала зеленые предгорья, а потом горы. А в них уже – кто что может и желает, от уютных небольших домиков до просторных вилл. Как и ожидал Олег, дом Фелпсов можно было отнести примерно к середине этого ряда – не рядовой дом, конечно, но и не вилла.

– Миллиона на два с половиной, – пробормотала Сандра вполголоса, и Олег знал, что ей можно доверять. Занимаясь по службе семейными проблемами, Сандра легко на глазок определяла стоимость любого лос-анджелесского жилья.

Нажав кнопку переговорного устройства, Олег назвал себя. Ворота медленно открылись, и «Кадиллак» плавно заскользил вниз, мимо теннисного корта на сваях, мимо служебных помещений, туда, где перед домом была разбита яркая цветочная клумба и автомобильная дорога изгибалась полукольцом.

Олег и Сандра остановились у входа, вышли из автомобиля. Оглядеться по сторонам не успели – от дверей навстречу к ним шла хрупкая женщина, Олег узнал в ней жену Фелпса. Звали ее Зоя.

Олег знал еще с предыдущих встреч, что ничего русского в корнях и биографии Зои нет. В то время, когда она родилась, в Америке была мода на Зой – только и всего. Как сейчас, когда услышишь «Таня» или тем паче «Маша», – не вскидывайся, ища глазами русских. Увидишь или черную даму, или типичную мексиканку… Ну и англосаксонские дамы своим вниманием эти имена в последние десятилетия не оставляют.

– Спасибо, что приехали, – сказала Зоя суховато. – Предпочла бы, чтобы вы появились не по службе, а в гостях. Я не раз говорила Ричарду, что вас следует пригласить. Он, как всегда, мне все обещал, и, как всегда, все делал по-своему. И вот что из этого вышло. И ничего хорошего получиться не могло, уверяю вас. А вы… – Зоя перевела взгляд на Сандру.

– Консультант Амальдено, – представил коллегу Олег. – Вы не возражаете, если мы зададим вам несколько вопросов?

– Ну конечно… – Зоя продолжала говорить, пока они шли к дому. – Вы не представляете, как это тяжело – отвечать на бесконечные вопросы полиции, не иметь возможности остаться наедине с собой… Хорошо, что журналисты не разнюхали пока адрес – дом на мое имя, а у меня фамилия другая, не мужа, ну да вы знаете, конечно… Но уверяю вас, скоро и здесь покоя не будет… И все это я должна выносить, как всегда, на своих плечах.

Олег увидел, как Сандра чуть приподняла брови, и подумал, что да – вот для этой милой женщины по имени Зоя смерть ее мужа значит, по всей вероятности, куда меньше, чем те неудобства, которые ей приходится доблестно переживать.

В гостиной в креслах у журнального столика сидели трое.

– Майкл Сатырос, бизнесмен, – представила их Зоя, – Элен, моя подруга, Грэг – он известный актер, вы его, наверное, знаете по экрану.

– Сожалею, но я – человек не экранный, – сказал Олег сухо. – Когда я говорил о том, что мы хотим с вами побеседовать, я не знал, что у вас гости…

– Близкие люди пришли выразить соболезнование, – сказала Зоя чуть вызывающе. – Что в этом плохого?

– Ничего, конечно… – Олег после минутной паузы спросил неожиданно: – Может быть, вы разрешите нам пройти сейчас в кабинет… в кабинет профессора? Это ни в коем случае не обыск или досмотр. Просто я многое слышал о вашем муже, и мне важно понять, в какой обстановке он работал, что окружало его… Это прямого отношения к расследованию не имеет, но нередко помогает, и очень.

– Отчего же… – Зоя была слегка озадачена и поглядела на Грэга, будто спрашивая у него разрешения. Тот кивнул медленно и очень театрально… Олег так и представил себе, как этот человек с идеальным пробором все время видит себя со стороны, и подумал, что актер он, скорее всего, плохой.

– Прошу прощения, Элен и Майкл, я сейчас провожу наших… гостей (перед словом гостей была заметная пауза), да, провожу их и вернусь, и, надеюсь, ничто больше нам не помешает.

Домашний кабинет Фелпса оказался неожиданно большим. И вообще – не так выглядели разнообразные кабинеты, в которые привык входить Олег. В тех, привычных, доминировали книжные полки, уставленные томами, и огромные, как танки, письменные столы. В некоторых кабинетах на столах и на полках царил беспорядок, в иных они были образцово организованы… С дорогими чернильными приборами под старину, старинными пепельницами, изысканными настольными лампами – все это должно было внушить вошедшему мысль о значимости хозяина и огромной (под стать размерам письменного стола) работе, которую этот хозяин проводит.

Другое дело, думал Олег, что во многих случаях (далеко не во всех, конечно) хозяева кабинетов сами забыли, когда подходили к этим полкам, книги в таких кабинетах годами стояли нетронутые, а столы, лампы и шкафы представляли собой прекрасно продуманную декорацию для приемов посетителей, а в последние годы – и для разговоров хозяина по скайпу. В тщательно продуманный, хотя и сделанный с должной долей рабочей небрежности кадр попадало все, что нужно, в нужном количестве и качестве, и человек, глядящий с другой стороны страны или планеты на хозяина кабинета, должен был испытать необходимое почтение и проникнуться масштабом значимости своего собеседника.

Ничего подобного не было в кабинете Фелпса. Огромное, почти во всю стену окно с потрясающим видом на долину, где над дальними горами горел закат.

Легкие столы с компьютерами – они образовывали что-то вроде полукруга, и компьютеров было не меньше пяти. Исписанная синим и красным маркерами белая доска на стене.

Большой телеэкран – опять же на стене. Все это скорее походило на какой-то пункт управления, диспетчерскую, может быть, чем на пристанище почтенного профессора-медика.

– А профессор-то наш молодец, – заметила Сандра вполголоса, и Олег кивнул. Хорошо, когда коллеги оценивают ситуацию в том же ключе, что и ты. Олег представил себе, какие озадаченные лица были бы у некоторых его знакомых, сюда попавших, и улыбнулся про себя.

– Если я вам здесь не нужна, – проговорила Зоя, – я вернусь в гостиную. – Мне неловко заставлять людей ждать, они же пришли ко мне… Разумеется, я полагаюсь на вашу скромность, наружный осмотр – и это все.

– Благодарю вас. – Олег с Сандрой подошли к столам и стали смотреть на экраны компьютеров.

Один был включен на сайт медицинской библиотеки, на другом виднелись неровные линии биржевых котировок, на третьем шла новостная программа, на четвертом был персональный медицинский сайт Фелпса. Олег нажал на кнопку – более пятидесяти вопросов за сегодня, активность немаленькая… Разбираться, кто и о чем спрашивает, он пока не стал.

– Посмотрите! – Сандра стояла у противоположной стены, большая часть которой была укрыта матерчатой занавеской. Так в былые времена в целях секретности укрывались карты в каких-нибудь военных или полицейских кабинетах. – Я думаю, что, если мы сюда заглянем, это не нарушит нашего обещания о поверхностном досмотре…

Олег подошел к коллеге, отодвинул в сторону занавеску. Опять же – доска, но на этот раз стеклянная, с налепленными вырезками из газет, фотографиями и цифрами.

Олег разобрал названия крупных медицинских страховых компаний Blue Shield of California, Blue Cross of California, Kaisers и еще, и еще – они были соединены стрелками с квадратиками поменьше, где тоже были какие-то названия, Олегом слышанные, но непонятно, в какой связи. Крупные зеленые и желтые цифры рядом с каждым квадратом, обведенные фломастером вырезки из газет, какие-то странные фото людей, групповые и портретные, – все это больше напоминало оперативные схемы, какими пользуются спецслужбы при расследовании текущих дел, и никак не ассоциировалось с профессорским кабинетом…

Олег посмотрел на Сандру.

– Еще не знаю, – сказала Сандра раздумчиво, – вроде что-то с системой здравоохранения?

– Похоже. Сделай пока фото, чтобы потом подробнее разобраться.

Обойдя неторопливо кабинет, Олег подошел к книжным стеллажам – они занимали стену, противоположную окну. Энциклопедической литературы и подписных изданий здесь вообще не было. Только отдельные книги. Дорогих фолиантов – раз-два и обчелся, главным образом – рабочие обыденные книги. Корешки поблекли, золотое тиснение стерлось – видно было, что к ним возвращались неоднократно.

Специальная литература по кардиологии занимала три полки. Имена авторов Олегу ничего не говорили, да и названия работ, если честно, мало о чем могли сказать неспециалисту. Рядом – книги по философии. Очень интересный выбор философов – от древних до современных. Рядом на одной полке – и Платон, и Кьеркегор, и Декарт, и Паскаль. И рядом фамилии, которых Олег не знал, видимо, современные философы, а Олег уже и забыл, когда в последний раз открывал книгу по философии.

И целая секция художественной литературы. Эта полка, подумал Олег, могла бы находиться в квартире любого московского интеллигента – настолько привычен для человека русской культуры был выбор книг: европейские классики, от Гюго и Бальзака до Свифта и Голсуорси. Американская литература – от Лонгфелло и Эмерсона до Джона Огдена… И Достоевский. И Толстой. Про себя Олег подумал, что это – редкая коллекция, где случайных книг, по-видимому, просто нет. А это что за маленькая, почти невидная полочка слева внизу? Уже не книги, а несколько коробочек – лекарства, видимо. Что, интересно, профессор здесь держал? Среди препаратов, Потемкину незнакомых, – коробочка с красноречивым черепом и костями, нарисованными фломастером. Внутри – тонкие ампулы с белым порошком, похожим на сахарный песок. Цианид калия? Похоже… Зачем это Фелпсу в рабочем кабинете?

Да, замечательный профессор Фелпс… Был замечательный профессор Фелпс, уточнил про себя Олег и почувствовал ломоту в правом виске – первый признак вечерней мигрени…

Сандра времени не теряла – она сделала снимки и общего вида комнаты, и книжных полок, и компьютерных экранов – будет Киму завтра дополнительный материал для работы.

– Ну что, пообщаемся с гостями? Ты начнешь?

– Пошли, шеф!

Приближаясь к гостиной, они слышали веселые голоса и женский смех. На траурную поминальную вечеринку это мало походило. Олег кашлянул нарочито громко, и голоса затихли.

– Спасибо за разрешение побыть в кабинете покойного профессора Фелпса. – Олег говорил нарочито официально. – Это мне и моей коллеге уже дало многое, теперь, если можно, несколько вопросов. Но, хочу вас предупредить, вопросы могут быть такие, которые никто не склонен обсуждать даже в присутствии близких друзей.

– Так что, если хотите, – вступила Сандра, – наши беседы можно перенести на завтра. Может быть, имеет смысл так и сделать?

– Я не собираюсь ехать в полицию. – Зоя была раздражена.

– Мы не полиция, мадам. – Сандра парировала без тени раздражения. – И, что касается вас, мы с шефом можем завтра зайти к вам снова. И с вашими друзьями можем встретиться таким образом, чтобы не слишком нарушать их планы.

– Я у себя с утра до шести – в любое время, – с готовностью отозвался Майкл Сатырос, протягивая Сандре визитную карточку. – Заходите, рад буду помочь.

– У меня – репетиции с утра до трех. Потом можем встретиться в удобном месте. Честно говоря, мне не с руки принимать вас в театре… – Грэг был снова слегка пафосен.