Текст книги "Российская коррупция"

Эпидемия

Система получастной-полугосударственной экономики с мощным элементом бюрократического регулирования есть идеальный питательный бульон для бактерий коррупции.

Егор Гайдар

Долгие годы коммунистический режим заглушал коррупцию, загонял ее внутрь общества, но лечить общество был не в состоянии, и в последние годы его существования болезнь государственного аппарата, подобно гнойным нарывам, прорывалась все чаще и чаще. Когда же советская власть пала, то разразилась эпидемия коррупции. Большинство тех, кто сегодня управляет страной, входили во властные структуры советского государства; стереотипы поведения, навыки и традиции сохранились и в изменившихся условиях приняли особенно уродливые формы.

Партноменклатура, чтобы сохранить себя, потеснилась в коридорах власти, допустила в свою среду так называемых демократов или людей непосредственно из уголовной среды. Бюрократия отказалась от марксистско-ленинской идеологии. Коммунизм осужден нравственно и интеллектуально. Бывшая партноменклатура, поделившая власть с «новыми русскими», успешно освоила вместо марксистской терминологии националистическую. Но социальный климат не стал здоровее. Под двуглавым орлом, сменившим серп и молот, скрывается золотой телец. По-прежнему страной правит огромная, неуклюжая, жестокая бюрократическая коррумпированная система. Она подминает под себя все общественные отношения.

Гипертрофированное бюрократическое государство со сверхмощным военным и фискально-полицейским аппаратом соединилось с рынком и частной собственностью, возник монстр, названный номенклатурным капитализмом. Его главное отличие от цивилизованного капитализма в том, что успешная деятельность предприятий зависит не от производительности труда и конкуренции товаров, а от льготных кредитов, налоговых и таможенных льгот. Коррупция в таких условиях – важнейшее орудие управления. Власть чиновника огромна. «Вместо закона – вор в законе, причем не в классическом законе, а, так сказать, вор в официальном законе – его величество Чиновник. Если говорить культурно – номенклатурный капитализм, а если так, попросту, то всеобщий бардак. Всеобщий бардак – это такой специальный, отрегулированный, жестко регламентированный порядок, выгодный тем, кто наверху, позволяющий делить честно: бублик – господам чиновникам, а дырку от бублика – народу», – так сочно выразил сущность номенклатурного капитализма в одном из своих выступлений во время президентской гонки Александр Лебедь.

Неспособность советской власти справиться с экономическими проблемами в брежневский период стала очевидной даже для руководства КПСС, и тогда номенклатура начала коррупционными методами – теневая экономика, казнокрадство, взяточничество – внедрять капиталистические отношения, стремясь сохранить при этом свою личную власть. Она начала загодя, еще в период застоя, готовить себе позиции, а при перестройке захватывать государственную собственность. По данным Института социологии РАН, в год первых выборов в Государственную думу более 75 процентов политической и 61 процент экономической элиты составляли выходцы из старой советской номенклатуры.

Партноменклатура сбросила красный колпак вместе с советской властью и напялила трехцветный. Она обменяла ставшие ей ненужными идеологические фетиши на собственность, сменила «Капитал» на капитал, разделив и захватив государственное имущество. Если раньше легитимизация власти основывалась на сакральных идеологических заклинаниях типа «диктатура пролетариата» или «общенародное государство», то теперь легитимность опирается на демократические процедуры выборов – народ сам избирает свое руководство. Поэтому новой, избранной народом номенклатуре уже не нужны идеологические фиговые листки для оправдания и прикрытия своей власти. Отныне можно властвовать и обогащаться по закону. Наряду с величайшим завоеванием демократии – гласностью это едва ли не единственное применение демократических процедур в постсоветской России.

Экономические результаты зависят не только от политики государства по отношению к бизнесу и народу, но и от внешних обстоятельств и изначальной ситуации. Когда вечный оппозиционер Андрей Синявский, глядя из Парижа, возмутился: «Это же надо было устроить такую воровскую власть, что народу стало хуже, чем при коммунистах», – он упустил из виду изначальную ситуацию. При этой ситуации могло ли быть иначе без гражданской войны?

«Современная российская идеология безнравственного обогащения коренится в московском слое позднебрежневской эпохи, когда многотысячная армия чиновников, их семей, чад и домочадцев, близких и дальних родственников размножалась, переплеталась связями, подтаскивала своих из провинции, пристраивала их на службу в столице и за границей. Возможно, ни в одной из индустриально развитых стран мира нет столь мощной, хищной и своеобразной в субкультурном отношении олигархии, что сложилась в Москве», – с такими обвинениями столичной политической элиты выступил в «Известиях» петербургский культуролог, профессор Александр Запесоцкий. Столице в силу концентрации в ней власти и капитала безусловно принадлежит приоритет, но идеология безнравственного обогащения произрастала не только в первой столице, но и во второй, и в провинции. И там сложилась своя олигархия – может быть, менее мощная, но такая же хищная, как в Москве.

Чтобы понять, в каком направлении развивалась коррупция, нужно хотя бы бегло сказать об основных этапах процесса становления нового господствующего класса.

На первом этапе «к строительству капитализма» был подключен комсомол. Комсомольским вождям было поручено обналичивание денег. Они начали эти операции в 1987 году созданием молодежно-комсомольских структур в области шоу-бизнеса, международной торговли и туризма. Следствием «молодежно-номенклатурного бизнеса» явилось раскручивание инфляции. Инфляция – самая выгодная коммерческая операция нашего времени. Она необходима возникающей паразитической буржуазии, сращенной с коррумпированным чиновничеством. Она служит прикрытием для расхищения национального богатства.

Комсомольские боссы, имеющие доверительные отношения с последними партийными и советскими руководителями, под предлогом повышения эффективности управления предприятиями сумели растащить по кускам государственную собственность, а затем создать финансово-промышленные конгломераты, объединяющие банки и десятки предприятий. Основатель финансово-промышленной империи ОНЭКСИМ-банка Владимир Потанин был секретарем комсомольской организации МГИМО, Михаил Ходорковский в 80-х годах – вторым секретарем Московского горкома комсомола, а в 90-х он уже во главе финансовой группы «Менатеп» и нефтяного холдинга «ЮКСИ», занимающего первое место в мире по разведанным запасам нефти и третье – по ее добыче. В списке богатейших людей планеты, опубликованном американским журналом «Forbs» в 1997 году, он – 133-й, его личное состояние оценено в 2,4 миллиарда долларов.

В 1987–1990 годах серией союзных и российских законов единая государственная собственность была разделена на союзную, федеральную и муниципальную и перешла в полное хозяйственное ведение верхушки различных ведомств и директорского корпуса. Если раньше директор был только государственным служащим, имеющим ничтожно мало прав, но за все отвечающим, то теперь он превратился в полноправного хозяина, свободно распоряжающегося всем имуществом предприятия. Директорам предприятий и колхозно-совхозным руководителям была предоставлена уникальная возможность индивидуального обогащения за счет государства. Эти преобразования превратили бывших государственных служащих – хозяйственных руководителей – в класс богатых.

Как это происходило, можно проиллюстрировать хотя бы на примере Сердобского часового завода, до приватизации поставлявшего несколько десятков модификаций часов в 56 стран мира. Директор завода Евгений Муравьев был активистом компартии – как тогда говорили, «вырос из парторга», был делегатом XXVIII съезда КПСС и учредительного съезда КПРФ. Приватизацию он провел по принципу коммунистического равенства: все 100 процентов собственности были поделены поровну между четырьмя тысячами работников завода. Каждый получил соответственно по 0,025 доли собственности, и бывшее государственное предприятие превратилось в ничейное. Это обстоятельство помогло директору создать при заводе шесть малых предприятий. Наиболее мощным стало МП «Согласие», в котором завод владел половиной долевой собственности, а вторую половину представляли Муравьев, его заместитель Игорь Чирков и заместитель директора автогиганта «ЗИЛ» Сергей Кружалов. В счет заводской доли приказом Муравьева малому предприятию была передана мощная строительная база с большим количеством машин и механизмов (ее стоимость – порядка четырех миллионов долларов) с условием их выкупа через пять лет. В качестве своей доли физические лица внесли «интеллектуальную собственность» – идеи, оценив их, как видим, недешево. Директором фирмы «Согласие» стал Чирков и, будучи заместителем директора завода, сам оформлял заказы фирме и сам в качестве подрядчика их принимал, а Муравьев как распорядитель заводских кредитов подписывал процентовки. Всего за полгода фирма выплатила заводу стоимость его вклада, а доли хозяев «Согласия» удвоились. Они стали владельцами гаражей с десятками грузовиков, автокранов, ангаров, набитых стройматериалами и сантехникой. Завод между тем ветшал, не мог рассчитаться с кредитами, и акционеры стали требовать расследования. Тогда Муравьев и Кружалов вышли из МП, а на его базе теперь уже единоличный владелец Чирков организовал индивидуальное частное предприятие. К тому времени его владелец построил трехэтажный дом в Сочи, достраивал двухэтажный особняк в Сердобске и заодно дачу нужному человеку – прокурору города Владимиру Кукленкову.

От греха подальше Муравьев решил сбежать. С захиревшего завода он перебрался в городскую администрацию и стал заместителем ее главы. Но успел перед уходом передать помещение заводской столовой – 700 квадратных метров в ИЧП Чиркова и поручиться за некую фирму, взявшую в банке кредит в полмиллиарда рублей и растворившуюся в пространстве. К 1996 году долги завода составили 3 миллиона долларов, а выпускал он лишь десять процентов того, что производил прежде. Заводчане пытались вернуть то, что у них было отобрано, но безуспешно: против решительно выступил новый дачевладелец – городской прокурор.

Еще Горький говорил: «В России воровать будут, пока кто-нибудь не украдет все». В этот процесс нынче вовлечены миллионы людей, однако по-крупному это могут делать лишь те, кто имеет служебную возможность распоряжаться либо государственной, либо коллективной собственностью. Нормальной, основанной на законе коммерческой деятельностью миллиардные состояния не сколотишь.

Комитет по драгоценным металлам и драгоценным камням России возглавлял Евгений Бычков, заведовавший при Ельцине отделом Свердловского обкома КПСС. В начале 1992 года судьба свела его с директором двух коммерческих структур Андреем Козленком. У того уже был опыт взаимодействия с системой комитета, и после сделки, заключенной им с подведомственным комитету заводом «Кристалл», пропало 120 миллионов. Но это не смутило Бычкова, и с его благословения завод «Кристалл» заключил с некой корпорацией «Golden ADA» из Сан-Франциско договор на открытие в США ювелирного магазина. Американскую корпорацию представлял Козленок, и на его имя «Роскомдрагмет» отправил в США 1,3 миллиона долларов.

Если бы «Роскомдрагмет» запросил, как это положено, документы о финансовом состоянии американской фирмы, то узнал бы, что на момент подписания договора корпорации не существовало. Она появилась в октябре 1992 года, когда из Москвы пришли казенные деньги, они и составили уставный капитал фирмы: 700 тысяч долларов внес от своего имени Козленок, а 600 тысяч – ранее эмигрировавшие из СССР братья Ашот и Давид Шегиряны. Эта троица и стала учредителем «Golden ADA». Операция удивительно напоминала те, что проводил КГБ в 80-х годах, укрывая за рубежом деньги КПСС.

В начале 1993 года Бычков направил министру финансов Борису Федорову письмо, в котором сообщил, что известная в США корпорация «Golden ADA» готова открыть России кредитную линию в 500 миллионов долларов под залог в виде бриллиантов, золота и ювелирных изделий. Федоров наложил резолюцию: «Не возражаю, если доложат мне о результатах проработки этого вопроса». Докладывать министру Бычков не стал, а резолюцию использовал вместо постановления правительства, которое только и могло разрешить вывоз драгоценностей из страны. А дальше начались практические дела. Бычков от имени «Роскомдрагмета» и Ашот Шегирян от имени заокеанской корпорации подписывают контракт на поставку ей драгоценностей из государственного валютного резерва России на сумму 96,6 миллиона долларов. Про кредит же «забыли». Бриллианты и золотые изделия из Гохрана потекли за океан. Вскоре «Golden ADA» сообщила, что они не находят сбыта в США, и щедрый «Роскомдрагмет» тут же уценил их втрое. На деньги российской казны Козленок и братья Шегиряны купили виллы, самолеты и вертолеты, роскошные автомобили в США, Бельгии и России.

Удачная афера влечет за собой следующую, и «Golden ADA» открыла в России специализированное предприятие по огранке драгоценных камней. Так родилась «Звезда Урала», зарегистрировавшая свой юридический адрес в московской коммунальной квартире. В феврале – марте 1994 года новая фирма получила необработанных алмазов на 88,7 миллиона долларов. Потом алмазы переправили в США, а оттуда в Бельгию, по адресам фирм, принадлежащих Козленку. Часть огранили и продали, оставшуюся часть под видом заирских Козленок продал всемирному монополисту – компании «Де Бирс».

Но на Западе уклонение от уплаты налогов – тяжкое преступление, и 1998 год Козленок встретил в афинской тюрьме. В США против него и братьев Шегирянов возбуждено дело о неуплате налогов – 60 миллионов долларов. Все их американское имущество описано и пойдет с молотка в уплату долга. Схожее положение сложилось и в Бельгии. А российские чиновники, с помощью которых страна потеряла 180 миллионов долларов, устроены прекрасно. Евгений Бычков – председатель Ассоциации российских производителей бриллиантов и заместитель председателя правления банка «Российский кредит», покровитель Козленка в МВД – заместитель министра Петр Богданов теперь владелец оружейного магазина на Петровке.

Впрочем, расследование, которое после выдачи Козленка Москве, по российской традиции, растянется, скорее всего, на несколько лет, возможно, и позволит привлечь к ответственности казнокрадов и взяточников (а без взяток казну не украсть). Может быть…

В 1988–1992 годах высшие хозяйственные чиновники провели скрытую приватизацию экономической инфраструктуры – управления промышленностью, системы распределения и банков. На месте промышленных министерств были созданы концерны (корпорации), на месте госснабов и торгов – биржи, совместные предприятия, торговые дома, на месте государственных банков – коммерческие банки. Так, вместо союзного Министерства лесной промышленности в том же здании – с той же мебелью и кадрами – возникла корпорация в форме акционерного общества «Российские лесопромышленники», и президентом ее стал последний министр Игорь Санкин. Так же на месте Миннефтегазстроя появился могущественный «Газпром» во главе с Виктором Черномырдиным.

Большая часть крупных банков была образована в результате приватизации отделений госбанков («Банк Санкт-Петербург» и другие) и спецбанков («Промстройбанк», «Агропромбанк» и другие). Им к тому же была обеспечена государственная поддержка в виде льготных кредитов на длительные сроки и под мизерные проценты. Но и капиталы новых банков, таких как «Инкомбанк», «Столичный», «Менатеп», в значительной части имели государственное происхождение (к примеру, в «Национальном кредите» – 16 процентов). Приватизация распределительной системы завершилась созданием «комсомольских» бирж – МТБ, МЦФБ.

Параллельно с этими глобальными процессами происходил и другой, менее заметный, но оказавший свое влияние и на экономику, и на нравственное состояние общества. Речь идет о легализации теневой экономики советского периода. Сам характер «левого» производства связывал его с преступным миром, и когда теневое производство превратилось в легальный бизнес, то в нем осталась и часть прежнего преступного мира, пополнившаяся свежими силами.

Налоговый пресс и всевозможные ограничения, начиная с первого кооперативного законодательства, сразу же поставили бывших теневиков и новых кооператоров в такие условия, что, не нарушая закон, было просто невозможно работать. Чтобы производить и торговать, малому бизнесу не оставалось ничего другого, как искать обходные пути, а выходы лежали только через взятку и взаимодействие с криминальными группами. Все новое российское предпринимательство зарождалось в условиях коррупции и под контролем преступного мира.

К приватизации государственной собственности до возникновения самого понятия «приватизация» в российской экономике наряду с чиновниками прорвались и случайные люди – наиболее ловкие дельцы со стороны, сумевшие установить контакты с госаппаратом. Каким путем они добивались помощи чиновников, остается только догадываться.

«Российский Рокфеллер», а в 1987 году еще никому не известный инженер, к тому же исключенный за какие-то махинации из партии, Владимир Брынцалов начал с того, что создал кооператив «Пчелка», который занялся производством меда и лечебных препаратов на основе пчелиного молочка. Вскоре он объединил кооператив с тремя фармацевтическими заводами в Ассоциацию производителей лекарств. В 1990 году она была преобразована в акционерное общество и стала называться ФАО «Ферейн». Брынцалов стал его президентом, а затем, скупив 90 процентов акций, и хозяином. В том же году он добился (как?) от начальника объединения «Мосмедпрепараты» включения в состав «Ферейна» завода «Антиген». Этот крупнейший завод, занимающий в Москве 80 гектаров, был самым передовым фармацевтическим предприятием в СССР. Росчерком пера чиновника прибыльное государственное предприятие превратилось в частное, а его владелец начал восхождение по тропе богатства и власти и через несколько лет стал одним из самых состоятельных людей в России, депутатом Государственной думы и в избирательную кампанию 1996 года даже выдвинул себя кандидатом в президенты страны.

Безудержная распродажа множества государственных предприятий, в том числе крупнейших, частным лицам означала передачу новой элите колоссальных богатств практически бесплатно. До 70 процентов выставляемой на аукционные торги недвижимости попадает в руки заранее намеченных лиц. Торги, как правило, проходят по разработанному сценарию. В Москве наиболее лакомые куски, такие как Лужники, были распроданы по бросовым ценам или переданы фирмам, чьими компаньонами являются чиновники столичного правительства. «Фонд развития Международного университета» бывшего мэра Гавриила Попова приобрел у столичной мэрии правительственный дом отдыха «Кунцево», известный как дача Брежнева. Стоимость сделки тщательно скрывается. Авиационной аферой назвала пресса приватизацию некой частной фирмой зала официальных делегаций (зал VIP) международного аэропорта «Шереметьево». 25 тысяч долларов – взнос за контрольный пакет акций – зал окупает за несколько часов работы (один пассажир – 50 долларов).

В Мурманске ловкий делец Алексей Химчук купил здание технического училища и сразу же продал его в десять раз дороже. Им планировался захват контрольных пакетов акций 53 крупнейших приватизированных предприятий Петербурга и Мурманска, и среди них пакет акций АО «Севрыба» стоимостью – ни много ни мало – 5 миллиардов долларов.

В некоторых случаях разгадать то, о чем можно было только догадываться, помогают не смущающаяся ничем гласность и характерное для эпидемии коррупции бесстыдство. Тот же Брынцалов уже в роли кандидата в президенты России охотно демонстрировал перед телекамерой свои строящиеся в Подмосковье три дворца. На вопрос журналиста, не было ли попыток помешать ему в отводе земли и выдаче разрешений, Брынцалов, бравируя, ответил, что приезжал прокурор, но он отвел его за угол и дал две тысячи долларов. Кого отводил он за угол и сколько дал при «прихватизации» фармацевтического завода, он не сказал.

К началу широко объявленной ваучерной приватизации латентная была уже завершена. Разрекламированный властью раздел государственного имущества, когда каждому гражданину выдавался документ, подтверждающий его долю в национальном богатстве, оказался сплошным обманом. Практически полная сумма всех ваучеров составляла ничтожную долю процента от общей стоимости национального достояния. Процедура же реализации ваучеров была проведена так, что население ничего за них не получило. Официальная приватизация позволила юридически оформить передел собственности, и если раньше господствующий слой владел ею совокупно и анонимно, то теперь контрольный пакет акций оказался в кармане директора госпредприятия, а более или менее значительные пакеты акций – в руках других руководителей. Хотя акции и распределялись среди рядовых работников, круг реальных владельцев бывшей государственной собственности остался небольшим.

Смешанные полугосударственные формы (концерны, холдинги, государственный капитал в акционерных банках) наилучшим образом прикрывают частный капитал, давая ему возможность действовать под видом и на правах государственного. Состоявшаяся псевдоприватизация превратилась в барьер на пути развития частной собственности, а значит и формирования настоящего, а не номенклатурного капитализма. Но отнюдь не в интересах сегодняшней российской бюрократии помогать становлению полноценной системы частной собственности, отделенной от государства. Бюрократия стремится сохранить неопределенную систему собственности, так как это позволяет номенклатуре не нести за нее ответственность, но распоряжаться ею, пользоваться доходами с нее, как со своей.

Федеральная продовольственная корпорация (ФПК) при Минсельхозе была создана в помощь отечественным совхозам и колхозам. Покупая через корпорацию у них (только у них) выращенный урожай, государство инвестировало средства в развитие аграрного комплекса. Федеральные кредиты для закупки продовольствия выдавались всего под 3 процента годовых. Невиданная финансовая льгота, однако, впрок не пошла. Двенадцать миллионов долларов, предназначенных на закупку алтайского зерна в 1995 году, вмиг очутились на счетах зарубежных банков. Из суммы, равной 40 миллионам долларов бюджетных средств, отправленных на Ставропольщину, до крестьян дошло только 10 процентов. Московская фирма «М-Фуд», получив от корпорации 30 миллионов долларов на закупку продовольствия для Вооруженных Сил, тут же перечислила эти деньги другой фирме, которая исчезла на следующий день. Главы фирм, пользующихся доверием ФПК, назначались с ведома тогдашнего вице-премьера Александра Заверюхи, курировавшего село. В 1996 году он лично распорядился направить 2,5 миллиона долларов на компенсацию затрат по комбикормам в Волгоградской области. Как обычно, деньги канули неизвестно куда. В 1997 году задание правительства по закупкам зерна ФПК выполнила на 12 процентов, а по остальным видам продовольствия – на десятые доли процента, в результате казенные средства «распылились» и 500-миллионная (если считать в долларах) задолженность ФПК была погашена из бюджета. Заверюха ушел в отставку и стал председателем наблюдательного совета «Агропромбанка».

Для получения сверхприбыли определенная часть номенклатуры требовала себе привилегий. Если в советское время они имели вещественно-потребительский характер – дачи, машины, ателье, спецполиклиники, то теперь привилегии заключаются в допуске к деятельности, приносящей сверхприбыль. Приоритетными стали экспортные отрасли (нефть, газ, лес, металлы) и корпорации, сосредоточившие в своих руках экспорт сырья, а также банки, имеющие право валютных операций. Они получили исключительные права от государства и быстро наращивают капитал. Он сконцентрировался в холдингах или финансово-промышленных группах, образовавшихся вокруг банков. Номенклатурный государственный капитализм таким путем создал правящую экономическую элиту, и она оказалась в состоянии предъявлять политические требования власти, настаивая на патриотической экономической политике, или, иначе говоря, требуя протекционизма – привилегий для отечественного предпринимательства и установления сильной централизованной власти.

В то же время другая часть предпринимателей в погоне за сверхприбылью, совсем не считаясь с нуждами отечественной промышленности, добилась от правительства невиданных таможенных льгот и загнала в угол винно-водочное и табачное производства. В 1993 году Национальная федерация спорта («национальная», но самом деле принадлежащая нескольким частным лицам), во главе которой стоял тренер и постоянный партнер Президента по игре в теннис Шамиль Тарпищев, и некоторые другие спортивные и общественные организации (ветеранов Афганистана, инвалидные) получили право беспошлинного импорта товаров и полную отмену акцизов и налога на добавленную стоимость на импортируемые ими товары. Правда, льготы предоставлялись под конкретные спортивные мероприятия. Но руководители НФС истолковали их как вообще право беспошлинного ввоза всегда и всего. И потекла в страну в невиданном количестве заграничная водка, виски, коньяки. Организации спортсменов и инвалидов превратились в крупнейших импортеров этих товаров. НФС заключала контракты на суммы от миллиона до нескольких сотен миллионов долларов.

Таможенные льготы НФС позволяли ей создавать дочерние фирмы и «кормить» их, получая прибыли на перепродаже дорогостоящих иномарок, которые обходились НФС в два-три раза дешевле их продажной цены. Эти фирмы зарабатывали на каждой такой машине по 20–40 тысяч долларов. НФС было легко работать благодаря близости ее руководителя, ставшего министром спорта, к Президенту и покровительству начальника Службы безопасности Президента Александра Коржакова и директора ФСБ Михаила Барсукова.

Московское управление ФСБ проверило смету международного турнира по хоккею, проводившегося в 1994 году, и, сравнив с таможенными документами, установило, что льгота в 30 раз превысила сумму, выделенную на проведение соревнования. Было возбуждено уголовное дело. Но вскоре начальнику управления генерал-майору Евгению Севастьянову позвонили Коржаков и Тарпищев. Они потребовали, чтобы дело было прекращено. Генерал отказался, и тогда ему позвонил и. о. Генерального прокурора Алексей Ильюшенко и нервно потребовал: «Дело прекратить». Севастьянов снова отказался, ссылаясь на закон. Раз так, дело в порядке прокурорского надзора затребовала Генеральная прокуратура и прекратила сама. Вскоре Севастьянова сняли с должности и уволили из ФСБ.

К этому времени организация «национального здоровья» – НФС под патронажем Коржакова, Барсукова и Тарпищева превратилась в крупнейшего импортера алкоголя и табака. Только в 1995 году этого ходового товара было ввезено в страну на сумму, превышающую миллиард долларов. НФС контролировала 70 процентов импорта алкоголя и была крупнейшей структурой, помогавшей предпринимателям уходить от таможенных пошлин. За это получала часть их прибыли. Руководители спортивных организаций стали миллиардерами, а бюджет недобрал из-за импортных льгот сотни миллионов долларов.

Усилиями спортивных чиновников продовольственные ларьки и магазины завалены импортной водкой. Несколько лет шла борьба за отмену этих льгот, но спортивное лобби оказывалось каждый раз сильней государства. Даже мартовский, 1995 года, указ Президента, отменивший все льготы, в течение года не мог вступить в действие. Каждый раз, когда приближался срок отмены льгот, он отодвигался распоряжением то правительства, то Таможенного комитета, то депутаты Государственной думы с поразительным единодушием, независимо от партийной принадлежности, голосовали за очередную отсрочку. Борьба за льготы из области чистой коррупции переросла в вооруженную борьбу группировок с уничтожением конкурентов. Когда таможенные льготы правительству все же удалось отменить, НФС из бюджета было выплачено 600 миллионов долларов в виде компенсации за понесенные ею потери. Уже не имея привилегий, НФС по-прежнему по возможности обходила таможню. В 1996 году был ввезен 31 вагон бельгийской водки под видом украинской, и только на налогах удалось сэкономить не меньше 2,2 миллиона долларов.

Зато отечественное производство «жидкого золота» – до недавнего времени главного источника пополнения доходной статьи бюджета – стало невыгодным из-за абсолютной неконкурентоспособности российских производителей: они ведь не были освобождены от НДС! В доходной части дефицитного российского бюджета доля от продажи водки и вина за несколько лет уменьшилась в четыре раза. Спрос на импортную водку и ее относительная дешевизна сделали выгодным подпольное производство фальсифицированного продукта, ларьки завалили самым престижным «импортом», сделанным из технического спирта. Специалисты считают, что продукция подпольного производства составляет примерно 45 процентов от учтенного объема. Таможенники задержали в Астрахани 11 вагонов с этиловым спиртом, следовавших из Бельгии якобы в Турцию и направленных туда, как выяснилось, несуществующей английской фирмой. Только в Северной Осетии, где официально действуют 170 линий по розливу водки производительностью до шести тысяч бутылок в час, в 1995–1996 годах «исчезло» 500 транзитных цистерн с этиловым спиртом. Экономика этой кавказской республики в основном спирто-водочная и теневая.

Большинство контрабандного спирта, питающего теневую экономику Северной Осетии, а также других регионов России, поступало через Грузию. Спирт из Турции на морских судах завозили в Поти, перегружали в спиртовозы и направляли по Военно-Грузинской дороге к российской границе. Здесь машины стояли в ожидании клиентуры. Тем временем в России бутлегерские фирмы собирали заказы. Есть заказ – и спиртовоз, минуя границу, следовал во Владикавказ. Там его содержимое перегружалось в машину заказчика и отправлялось вглубь страны. Спирт, как правило, самый дешевый и плохо очищенный, лабораторные пробы показали содержание сивушных масел в сорок семь раз (!) выше допустимых норм. В каждом спиртовозе было от 10 до 40 тонн такой продукции. Провоз через грузинскую территорию, не считая затрат на взятки, обходился контрабандистам по восемь центов с литра. По мере продвижения из Грузии в Россию цена спирта возрастала – вдвое по прохождении пограничного и таможенного постов, еще в два-три раза при движении по российским трассам.