Текст книги "Ближний круг «царя Бориса»"

Он не возражал:

– Поезжайте, но имейте в виду: там может быть все.

Только свернули на мост – опять ГАИ тормозит. Разговор повторяется. Но мы решили проехать в Кремль этой дорогой.

За мостом роилась толпа. Мы еле-еле продвигались по забитой людьми проезжей части. Возбужденные демонстранты стучали по машине руками, но стекла были затемнены и они не могли рассмотреть, кто сидит в салоне.

…Стекла в «Волге» затемнили по моей просьбе – иногда мне приходилось возить шефа без сопровождающих на суперконфиденциальные встречи. Об этих рандеву не знал никто, кроме адъютанта, которого я тихо предупреждал:

– Делай вид, что все нормально, что Президент находится в кабинете.

А тем временем мы через «черный» выход покидали здание. Борис Николаевич садился на заднее сиденье, а я за руль. Таких встреч за все время было три. И темные стекла помогали соблюдать конспирацию.

…Приехали в Кремль и сразу позвонили Верховному главнокомандующему на дачу. Рассказали о ситуации в городе, о вооруженных мятежниках. Ельцин воспринял происходящее более или менее спокойно.

Специальное подразделение Группа «А» по боевой тревоге тоже прибыло в Кремль. Мы собрали старших офицеров прямо на улице, под аркой столовой во дворе Арсенала, объяснили обстановку, предупредили о возможном штурме Белого дома, посмотрели в глаза друг другу. Настроение командиров было боевым. Все, как один, подтвердили, что будут с Президентом до конца, на этом и расстались.

Примерно в половине пятого позвонил М.Н. Полторанин. Он застал меня в кабинете Барсукова – тот давал распоряжения по усилению охраны Кремля, вызывал полковых офицеров и проводил с ними инструктаж.

Михаил Никифорович настаивал на объявлении в Москве чрезвычайного положения.

Я снова позвонил в Барвиху. Ельцин сам снял трубку.

– Борис Николаевич! Мы изучили обстановку, посоветовались и обращаемся к вам: необходимо сейчас же объявить о введении чрезвычайного положения в столице и дать об этом информацию по радио и телевидению.

– Давайте действуйте, я согласен. Скоро буду в Кремле.

С 20 сентября на даче в Барвихе постоянно дежурили вертолеты, чтобы Президент мог в любой момент перелететь в Кремль или другое место. На всякий случай я еще раз предупредил адъютанта Ельцина, что лучше лететь из Барвихи в центр города не напрямую, а в обход: вертолет простой, не бронированный, а чугунных сковородок, как в Афганистане, ни у пилотов, ни тем более у Ельцина (на даче уже тогда были только тефлоновые) не было, на малой высоте можно было поразить из «калашникова» через брюхо вертолета незащищенный, низко летящий, но высокопоставленный царственный зад.

Около шести вечера вертолет приземлился, мы встретили Президента. Подробно доложили обстановку. Борис Николаевич сел за президентский пульт связи и сразу же переговорил с министром внутренних дел Ериным.

В Кремль попеременно приезжали то Черномырдин, то Грачев, то Ерин. Грачев пребывал в растерянности. Как только ему сообщили, что часть боевиков из тереховского «Союза офицеров» собирается штурмовать Министерство обороны, он позвонил Барсукову и попросил о помощи. Тот послал ему роту кремлевских солдат и десять офицеров «Альфы».

Примеру Грачева последовал министр безопасности Голушко – тоже запросил солдат. Барсуков не выдержал.

– Что же ты своих людей не используешь? – воспитывал он по телефону Голушко. – Можно же вооружить всех, кто у тебя в штатском ходит. Вынимай из сейфов пистолеты, автоматы. Вызывай курсантов Высшей школы КГБ. Пусть они защищают.

Когда Президент услышал о кремлевских солдатах, посланных на защиту Грачева, то набросился на Барсукова:

– Вы что, не знаете, что кремлевский полк должен охранять Президента, а не министра обороны?!

Действительно странно – вся страна в погонах, а Министерство обороны само себя защитить не может. Вечером Барсукову позвонил Филатов:

– Михаил Иванович, можно к тебе подойти? Пришел Бурбулис, у него срочная информация. Надо, чтобы ты быстренько ее оценил. Уж больно серьезное дело.

Барсуков согласился их принять. Филатов выглядел потерянным. Цвет лица сравнялся с цветом его волос одуванчика. Бурбулис же держался спокойно, но постоянно прерывал рассказ своими многозначительными «М-мм…», «Аа-а…». Трудно было уловить смысл сообщения. Филатов не выдержал и сам сформулировал «суть»:

– Есть человек, готовый нам помочь. Он разработал сверхсекретное оружие, поражающее толпу.

В разговор вступил Бурбулис:

– Миша! Один инженер, кандидат наук, по специальности физик-механик, создал аппарат, позволяющий управлять толпой при помощи высокочастотного излучения. Живет ученый в Подмосковье.

– А что, действительно существуют такие лучи? – заинтересовался генерал-лейтенант.

– Конечно! – заверил Геннадий Эдуардович. – Надо послать к этому «эдисону» людей и проверить эффективность работы прибора. Тогда бы мы смогли применить его в борьбе с массовыми беспорядками – вдруг толпа от Белого дома пойдет на Кремль.

Барсуков вызвал трех офицеров, дал им адрес и приказал выяснить на месте, что же это за чудо-оружие.

Офицеры вернулись около двух ночи. Злые и возмущенные. Оказалось, что «прибор» представляет собой комплект оборудования весом больше… трех тонн! Нужен мощный грузовик, чтобы сдвинуть этот квантовый генератор с места.

Между собой офицеры окрестили устройство гиперболоидом инженера Гарина. «Гиперболоид» воздействовал лазерным лучом на сетчатку глаза через зрачок. После такой «обработки» люди бы ослепли и навсегда выработали иммунитет к митингам.

Прибор мог функционировать только на ровном, почти зеркальном фундаменте. После установки опытный стрелок или снайпер из прицельного устройства имел шанс попасть в зрачок и вывести человека из строя.

Странно, что таким последовательным демократам и гуманистам, какими считали себя Филатов и Бурбулис, пришла в голову мысль о столь бесчеловечной форме расправы со своими согражданами.

Кстати, при испытаниях аппарата «пострадал» один из офицеров ГУО – луч расплавил ему пластмассовый гульфик.

…От микрорайона Теплый Стан к центру двинулась 27-я бригада. Я разговаривал с ее командиром по спецсвязи, и вдруг он мне докладывает:

– Поступила команда остановить движение.

Таманская дивизия, ехавшая к телецентру Останкино, тоже была по чьей-то команде остановлена. Кто давал эти команды? Множество комиссий после октябрьский событий старались получить ответ на простой вопрос, но безрезультатно. Я же думаю, что было потеряно элементарное управление войсками. Многие боялись действовать решительно, к тому же помнили про 91-й год.

Достойно повел себя в непростой ситуации Виктор Федорович Ерин. Он без всякого нажима «сверху» послал милиционеров на защиту телецентра в Останкино. Поздно вечером мы с Барсуковым специально подъехали к нему в министерство на Мытную улицу – поддержать, показать, что готовы разделить ответственность. Посмотрели внимательно друг на друга и без слов поняли: все нормально. Мы там, в Кремле, а он тут, в МВД, но мы заодно и вместе продержимся. Взгляд у Ерина был абсолютно спокойным и твердым, никакого колебания в его воспаленных от усталости глазах я не заметил.

После призывов Руцкого: «Вперед, на штурм Останкино!» – мятежники действительно атаковали телецентр. Погибли люди, немало людей. Но большинство из них, вопреки сказкам впоследствии ура-патриотов, – вовсе не у Белого дома. Там погибло не больше полутора десятков человек, причем в основном зрители. Большинство жертв и пострадавших было в Останкино – сами мятежники, милиция, зеваки, журналисты, случайные прохожие. Здесь нельзя не отметить отвагу и самоотверженность бойцов спецотряда «Витязь» под командованием Сергея Лысюка, защищавших телецентр. Они держались до конца и заслуженно победили.

А войска все никак не подходили.

Часов около одиннадцати вечера Борис Николаевич пошел поспать в заднюю комнату, а меня попросил сесть за пульт управления страной. Я просидел в президентском кресле почти всю ночь с 3 на 4 октября. В критический момент Президент разрешил мне «порулить», не одергивал замечаниями типа «не лезь в политику».

Расположившись за пультом, я нажимал определенную кнопку, и мне тут же почтительно отвечали:

– Слушаю, Борис Николаевич.

Я поправлял собеседника:

– Это Александр Васильевич.

А дальше принимал доклады, раздавал команды, собирал информацию, чтобы потом рассказать о последних событиях Верховному главнокомандующему.

После полуночи я понял: информация, поступающая в Кремль, мягко говоря, не совсем соответствует действительности. Из ГАИ доложили:

– Никаких частей Министерства обороны в городе нет. Останкино штурмуют, на защите только внутренние войска и милиция.

В самом же министерстве, как мне сообщили, идет постоянное заседание штаба – там присутствуют и Черномырдин, и Сосковец, и министр Грачев. Я уже понял: пока Павла Сергеевича не подтолкнешь, самостоятельно он ничего делать не будет.

Незадолго до этого неутешительного заключения ко мне подошел мой заместитель, капитан первого ранга Геннадий Иванович Захаров, и объяснил, как бы он очистил Белый дом военным путем. Мирного пути все равно уже не будет. Раз оппозиция первой пролила кровь, с ней теперь придется разговаривать на ее же языке.

Захаров нарисовал схему, из которой следовало, что для взятия Белого дома требуется всего-то десяток танков: пять боевых машин откроют стрельбу с Калининского моста, а остальные пять – с противоположной стороны.

– Хорошо, поезжай в Генштаб, к Грачеву. Если удастся, изложи ему свой план и предупреди, что мы скоро тоже там будем, – напутствовал я Захарова.

Было около двух часов ночи.

Геннадий Иванович успешно миновал все кордоны, ни разу не предъявив своего удостоверения. Дежурный проводил его до апартаментов министра обороны России генерала армии Грачева.

В кабинете был полумрак, горела только настольная лампа. Из задней комнаты появился Павел Сергеевич в голубом полосатом десантном тельнике, в бриджах с подтяжками и в домашних тапочках. Заметив в комнате Захарова, удивленно спросил:

– Ты кто такой?

Захаров объяснил, что пришел от Коржакова предупредить на всякий случай, что скоро в Генштаб приедет Президент. Грачев спешно приказал дежурному:

– Срочно собери мне здесь всех, кто есть живые.

Только после этого в кабинет пришли генералы. Грачев попросил:

– Немедленно подготовьте ситуацию: где мы находимся, что сейчас делается, что будем докладывать Верховному.

Предупредив Грачева, Захаров вернулся в Кремль.

Пришлось разбудить Бориса Николаевича и разъяснить ситуацию. Президент выслушал меня и согласился, что необходимо ехать в Министерство обороны.

Он тоже недоумевал – ведь Грачев сказал, что войска в Москву вошли, беспокоиться нечего. Но со всех постов ГАИ поступала другая информация: войска стоят на Кольцевой дороге, в столице нет ни одного подразделения.

Служба безопасности проверила маршрут от Кремля до Знаменки – именно там заседал штаб Министерства обороны. Захарова я взял с собой.

Впервые за четверть века моей службы в Кремле я наблюдал такую картину: куда-то делось обычное освещение, на посту у Боровицких ворот ни одного сотрудника ГАИ, на Знаменке не то что фонарь, ни одно окно не оживлено светом: какая-то оцепеневшая во мраке, напряженно притихшая столица.

В министерство мы вошли через персональный вход министра, на лифте поднялись на нужный этаж и через заднюю комнату попали в кабинет.

Атмосфера мне сразу не понравилась – комната прокурена, Грачев в рубашке. Через распахнутый ворот видна тельняшка. Другие участники заседания тоже выглядели растерянными, помятыми. Бодрее, точнее, свежее остальных был Черномырдин.

Президент вошел, все встали. Ниже генерал-полковника военных по званию не было, но спроси любого из них, кто конкретно и чем сейчас занимается, – ответить сразу вряд ли смогли бы.

Борису Николаевичу доложили обстановку. Никто ничего из этого доклада не понял. Ельцин спросил:

– Что будем дальше делать?

Наступила мертвая тишина. Все потупили глаза. Президент повторил вопрос:

– Как мы дальше будем с ними разбираться, как их будем выкуривать?

Опять тишина.

Тогда я не выдержал:

– Разрешите высказать предложение.

Верховный вопросительно поднял брови, но позволил говорить. Я продолжил:

– Борис Николаевич, у нас есть конкретный план. Здесь находится мой заместитель, капитан первого ранга Захаров. Он может подробно доложить, как взять Белый дом. Выслушайте, пожалуйста, его.

Президент спросил:

– Готовы слушать?

Все закивали.

В кабинет пригласили Захарова: в сером костюме, в темной рубашке, седой, жилистый русский офицер, так и не научившийся носить «гражданку». Он немного оробел, увидев такое сборище генералов во главе с Верховным главнокомандующим Вооруженными силами России, – все уставились на него. Но после первых фраз робость прошла, и каперанг четко, по-военному изложил план взятия Белого дома.

По профессии Захаров – диверсант, один из создателей наших суперзасекреченных, а от этого романтично-загадочных «морских котиков». Сам многократно первым выходил в море на глубине из подводной лодки через торпедный отсек. Имеет сотни таких же «отмороженных», в хорошем смысле, учеников. Так вот, когда его уволили на пенсию, он пришел ко мне и попросился на работу. Я выслушал его внимательно, изучил анкету и сделал вывод: «Геннадий Иванович, я еще не знаю, какие поставлю тебе задачи, но предлагаю быть одним из моих заместителей». – «Согласен».

Я почему-то был уверен, что такой человек мне обязательно будет полезен. Когда была создана Служба безопасности Президента как федеральный орган, на двух своих заместителей я хотел подать представление на генерал-майора. Один без колебания согласился, а капитан первого ранга Захаров уперся: «Не надо пехотного генерала, я как был моряк, так им и останусь».

После октябрьских событий я назначил его руководителем Центра спецназначения. Центр этот мы создали для того, чтобы гасить кризисные ситуации, к которым раньше чувствовали себя малоподготовленными. 93-й год многому научил, из этих событий все мы извлекли суровый урок.

После назначения начальником Центра спецназа я уговорил Верховного присвоить Г.И. Захарову за особые заслуги звание контр-адмирала. С тех пор он получил от коллег не очень обидное для него прозвище: Канарис.

…Когда Геннадий Иванович сказал, что для успешной операции всего-то нужно десяток танков и батальон личного состава, генералы оживились: наконец появилось конкретное дело. Шеф поднял начальника Генштаба Михаила Петровича Колесникова:

– Есть у вас десять танков?

– Борис Николаевич, танки-то у нас есть, танкистов нет.

– А где танкисты?

– Танкисты на картошке.

– Вы что, на всю Российскую армию не можете десять танкистов найти?! – опешил Президент. – Пусть офицеры садятся в машины.

– Я сейчас все выясню, – перепугался генерал. Шеф пригрозил:

– Десять минут вам даю для того, чтобы вы доложили о выполнении, иначе…

На генералов, как я уже говорил, план Захарова подействовал – они слушали безропотно, раскрыв рот. Никто о столь решительных, радикальных действиях и не помышлял. У меня сложилось впечатление, что каждый из них думал лишь об одном – как оправдать собственное бездействие.

Борис Николаевич спросил:

– Будут у кого-нибудь замечания?

Привычная тишина. Прибыл Колесников: танкисты и танки готовы.

Решение о штурме приняли, и Президент приказал:

– Все, в семь утра прибудут танки, тогда и начинайте.

Тут подал голос Грачев:

– Борис Николаевич, я соглашусь участвовать в операции по захвату Белого дома только в том случае, если у меня будет ваше письменное распоряжение.

Опять возникла напряженная тишина. У шефа появился недобрый огонек в глазах. Он молча встал и направился к двери. Около порога остановился и подчеркнуто холодно посмотрел на «лучшего министра обороны всех времен и народов». Затем тихо, с металлом в голосе произнес:

– Я вам пришлю нарочным письменный приказ.

Вернувшись в Кремль, тотчас дал указание Илюшину подготовить документ. Когда первый помощник проходил в кабинет к шефу с указом о штурме, я заметил, что костюмчик и штиблеты на нем были те же, что и в марте. Видимо, для него это были своеобразные талисманы в трудные времена. Ельцин подписал указ и фельдсвязью отослал Грачеву. Мы все тогда подумали, что этим поступком Грачев приговорил себя к отставке и шеф ему позорного колебания не простит. Но простил, и потом еще многое прощал.

Борис Николаевич опять заснул с ангельским храпаком в задней комнате. А я вновь сел «управлять страной». Чуть свет позвонил встревоженный Барсуков:

– Слушай, Саня, ко мне пришли командиры из «Альфы». Они говорят, что группа не хочет идти на штурм. Офицеры растеряны, некоторые считают, что все происходящее антиконституционно. Им для выполнения приказа нужно якобы решение Конституционного суда.

Интересная ситуация – чтобы выполнить приказ Президента, необходимо подтверждение Конституционного суда! Такая логика уже ни в какие рамки не укладывалась. Ведь Президент к тому же и Верховный главнокомандующий, а военнослужащий обязан сначала выполнить приказ и только потом его обжаловать. Так положено по Уставу, закону, который Конституционный суд не опротестовывал.

Мы с Барсуковым решили собрать командиров подразделений Группы «А» в зале Совета безопасности – пусть Президент с ними лично переговорит.

Пришлось снова будить Бориса Николаевича. Я попросил, чтобы он побрился и выглядел посвежее – все-таки ночь для него была прерывистой. Поручив адъютанту проводить Президента до зала, сам пришел туда заранее.

Собралось около сорока офицеров. Многих из них я встречал прежде. Всегда такие улыбчивые, радушные, теперь эти мускулистые парни поглядывали на меня исподлобья, угрюмо и настороженно. Я знал, что «альфистов» одолевают сомнения, но каждый боится высказать их вслух.

Вскоре в зал пришел Верховный главнокомандующий. Командир Группы «А» скомандовал:

– Товарищи офицеры!

Ельцин обвел окружающих пытливым взглядом:

– Товарищи офицеры, прошу садиться.

Барсуков заранее предупредил Ельцина о настроении группы. Борис Николаевич произнес краткую речь. Но перед этим суровым голосом спросил командиров:

– Вы будете выполнять приказ Президента?

В ответ – пугающее молчание.

Суть трехминутного выступления Ельцина сводилась к следующему:

– Вы обязаны выполнить приказ. И не надо себя мучить сомнениями. Никого репрессиям не подвергнут.

Произнеся короткий монолог, Президент удалился. Настроение у него испортилось. Если после посещения Министерства обороны Борис Николаевич воспрянул, то теперь явно упал духом.

Потом, награждая отличившихся участников событий 93-го года, Ельцин никак не отметил генерала Барсукова – считал, что «Альфа» неуверенно себя повела из-за плохого руководства. Хотя никакой вины генерала в этом не было. Спецподразделение подчинялось ему всего несколько месяцев, и Барсуков не успел до конца изменить психологический климат среди спецназовцев.

Не знаю, кто подбросил «Альфе» идею про Конституционный суд, но мне доводы офицеров показались банальной отговоркой. Они не желали стать пушечным мясом, опасались повторения ситуации 91-го года – в те августовские дни их тоже втянули в политику, тоже приказывали штурмовать Белый дом. А до этого у них уже были и Вильнюс, и Рига, и другие болевые точки. А политики их потом «сдавали».

…Офицеры «Альфы» расставили снайперов с северной стороны Белого дома. Они вяло перестреливались со снайперами мятежников.

Когда мы с Барсуковым пробирались к Белому дому на рекогносцировку вдоль бетонного забора, густо исписанного антипрезидентскими лозунгами, «альфисты» нас инструктировали: где нужно пригнуться, где побыстрее перебежать. Один участок, например, находился под особым контролем снайперов. Приходилось пригибаться: бронежилета я не носил, был в штатском – в черном плаще.

В конце концов, после душещипательных уговоров генерала Барсукова молодой офицер группы Геннадий Сергеев предложил:

– Дайте нам хотя бы БМД (боевые машины десанта). Мы согласны на машинах ехать. А так, оголенными, идти вперед глупо – станем легкой добычей снайперов.

Территорию вокруг Белого дома разбили на условные участки. За один участок отвечали десантники, за другой – МВД, за третий – «Альфа».

Барсуков связался с Ериным, тот сразу прислал четыре БМД с солдатами-водителями. На вопрос: «Есть ли добровольцы?» – откликнулись восемь человек. Молоденьких, тонкошеих водителей заменили на опытных, закованных в броню спецназовцев. Сели в машины и поехали к Белому дому. Минут через десять по рации приходит сообщение: убит Геннадий Сергеев, двадцатидевятилетний младший лейтенант, тот самый, кто первым предложил пересесть на БМД. Посмертно ему было присвоено звание Героя России.

…Почему так и не удалось задержать снайперов, помогавших мятежникам? Да их никто и не ловил: они благополучно ушли «огородами». Министр безопасности Голушко получил орден «За личное мужество», хотя поставленную задачу – перекрыть подземные коммуникации, соединяющие Белый дом с другими зданиями и улицами, – не выполнил. Схема коммуникаций у МБ была, я сам по ним лазил еще в 91-м году. Основная часть боевиков покинула Белый дом как раз через подземные выходы. Один из тоннелей был проложен прямо под Москвой-рекой до гостиницы «Украина» и упирался в канализационный люк. В тоннелях этих, кстати, чисто – крысы не бегают, горит свет и можно разгуливать в полный рост…

В Кремле все ожидали штурма. Я кратко прояснил собравшимся обстановку. Телевидение (СИМ) вело прямую трансляцию с места событий, и все замерли у экранов. Я же не мог позволить себе наблюдать события по телевизору и вернулся к Белому дому. Правда, перед этим отправил Президента на вертолете в Барвиху. На прощание он мне тихо, но достаточно твердо сказал: «Александр Васильевич, самое лучшее, если представится такая возможность, надо кончить обоих (надеюсь, читателям понятно – кого. – А.К.) на месте, чтобы другим было неповадно». И я потом действительно держал пистолет на боевом взводе с патроном в патроннике и, наверное, выполнил бы эту неформальную просьбу Верховного, настолько я был на них тогда зол. Но, слава богу, такой возможности мне не представилось, поэтому рук я ничьей кровью не замарал. Кстати, Семья, узнав, что Коржаков не рядом, а неизвестно где, посчитала, будто я бросил Бориса Николаевича. Адъютанту Кузнецову пришлось выслушивать истерические претензии Наины к Коржакову в том, что он якобы спрятался за толстенными стенами Кремля, а они тут без защиты, без танков, без пушек. Позже, узнав, как все было на самом деле, она всяческими знаками внимания пыталась смягчить свою паническую бестактность.

«Паркетная» Служба безопасности Президента, кто не был занят непосредственно с охраняемыми лицами, в полном составе с полным боекомплектом и в бронежилетах прибыла к гостинице «Мир» со стороны американского посольства и тоже участвовала в штурме здания. Некоторые офицеры и прапорщики впоследствии были награждены правительственными наградами. Правда, произошел анекдотический случай. Я послал своего помощника полковника Томозова Владимира в дежурную часть с приказом вскрыть НЗ боеприпасов. А дежурный уперся, не дает: нет, говорит, это только для чрезвычайной ситуации. Пришлось мне по телефону дать разгон перестраховщику, объяснив, что сейчас и есть чрезвычайная ситуация. Ящики были вскрыты: гранаты, запалы к ним, дополнительные боеприпасы были выданы личному составу.

…После трагической гибели товарища, случившейся у всех на глазах, команда «Альфы» преобразилась. Появилось боевое настроение, исчезли сомнения. Они стали подтягиваться вдоль забора гуськом и накапливаться вблизи Белого дома.

Я пошел вместе с ними. Рядом со мной был мой друг – Владимир Виноградов, бизнесмен (в 91-м году этот человек тоже нам помогал. Сегодня он под своей фамилией выпускает отличную водку). В модной светло-коричневой тужурке из тонкой кожи и с автоматом в руках, Володя напоминал французского «маки». Он побежал к подъезду, самому ближнему к горбатому мостику, я – за ним. Вошли в подъезд, крикнули:

– Тут никого нет!

Увидев, как мы спокойно вошли в подъезд, к нам стали подтягиваться остальные. Барсуков почти одновременно вошел в Белый дом с другого, западного крыла, с остальной частью группы.

Мы начали обследовать первый этаж. В нос ударил специфический запах – смесь больничного спертого воздуха и вокзального сортира. Значит, воду действительно отключили. Повсюду валялись обрывки бинтов, повязок, ваты…

Осмотрев крыло здания на первом этаже – то самое, которое выходит на гостиницу «Мир», мы поднялись на второй этаж. Там кто-то зашевелился около лестницы, я шагнул вперед, а в это время мой сотрудник внезапно выстрелил из «стечкина». Чуть не ранил меня. Пуля пролетела прямо около уха, и от близкого выстрела я на время оглох на одно ухо (ну прямо как шеф, тоже на одно). Через некоторое время – автоматическая очередь из другого пролета. Туда кинулся один из молодых бойцов «Альфы» и ответил своей очередью… Медленно поднимались выше, осматривая каждое помещение.

Дошли до третьего этажа, и вдруг кто-то открыл стрельбу по окнам здания из крупнокалиберного пулемета. На головы посыпались осколки камней, стекол. Мы укрылись в нише и стали гадать: кто же это устроил? Вроде всех боевиков вокруг здания прогнали. Стрельба продолжалась минут десять, от цементной пыли уже дышать стало нечем. Потом выяснилось: это приехал санкт-петербургский ОМОН и с ходу вступил в бой. Очередной пример несогласованности действий.

От случайной пули омоновцев, увы, пострадал полковник другой спецгруппы – «Вымпела». Его ранило в ногу. Пуля изуродовала коленный сустав, и боевой офицер без боя превратился в инвалида.

Связались с питерскими по рации, объяснили, что стреляют по своим.

На пятом этаже «Альфа» активизировалась. Меня начали оберегать. Впереди шел офицер и постоянно предупреждал:

– Александр Васильевич, подождите, тут опасно.

Ребята поняли, что неудобно повсюду пропускать генерала вперед.

Наконец были обнаружены люди. Они сидели в темноте, с зашторенными для светомаскировки окнами, в небольшом зале заседаний, обреченные, готовые ко всему. Один боец «Альфы» предложили:

– Может, туда гранату бросить?

Я возразил:

– Да вы что! Давайте сначала выясним, кто там находится. Могут сидеть простые сотрудники.

Начинаем выяснять, кто такие. Оказалось, депутаты и технический персонал. Всего около сотни. Среди них, например, был ныне всем известный Иван Рыбкин. У меня до сих пор хранится список всех тех, кого мы застали на пятом этаже.

Образовали своеобразный КПП. Первым обыскивал задержанных боец «Альфы». А я проверял удостоверения и бросал их в спортивную сумку – Виноградов где-то раздобыл ее специально для этой процедуры.

Набралась полная сумка именных удостоверений. У меня их потом попросил посмотреть Филатов, ну и, конечно, ополовинил сумку. За эти прошедшие 10 лет я вернул многим депутатам того Верховного Совета эти удостоверения на память, в том числе и таким, как Иван Рыбкин, Иван Полозков, Алексей Пономарев и др. Осталось около 30 штук. Лежат в сейфе в Госдуме. Если кто-то захочет заполучить их обратно, то, пожалуйста, телефон: 292-87-78.

Среди депутатов была одна женщина по фамилии Виноградова – высокого роста и богатырского телосложения. Еще раньше мы ее прозвали «женщиной с веслом». В советские времена эти саженные белые символы гармоничного развития новой общности – советский народ – можно было встретить в каждом парке или санатории. И эта депутатка напоминала нам знакомое с детства каменное изваяние.

Она кичилась своей близостью к Борису Николаевичу. Всегда к нему подходила на съездах и приемах, старалась встать поближе, сфотографироваться рядом. Соратникам рассказывала, какая она ярая поклонница Президента, как чутко Борис Николаевич реагирует на ее советы. А в итоге оказалась в этой темной комнате Белого дома.

Процедура досмотра продолжалась больше часа. Тех, у кого были офицерские удостоверения или какие-то казачьи или приднестровские документы, отводили отдельно. Особое внимание обращали на руки: если закопченные в оружейном нагаре, а указательный палец натерт от спускового крючка, уводили на первый этаж под охраной…

Ко мне подошел офицер «Альфы» и доложил: внизу, в холле парадного подъезда, находятся Руцкой и Хасбулатов. Никто не знает, что с ними делать. Они встали в середину группы депутатов и сами не выходят. Их опасаются забирать силой. Я спустился на первый этаж. Барсукова там не встретил. Он в это время занимался отправкой в следственный изолятор задержанных генералов – «Временного правительства Руцкого – Хасбулатова» – Баранникова, Ачалова, Дунаева. С Бараннниковым даже успел приватно переговорить: дескать, как тот дошел до жизни такой, что вступил в открытую вооруженную борьбу с Президентом после того, что для него Ельцин сделал.

В парадном подъезде Белого дома действительно находилась большая группа гражданских. Полковник МВД доложил:

– Депутаты окружили Хасбулатова и Руцкого. Что делать? Никто из главных не хочет выходить.

Я спросил:

– Есть автобус со шторками?

– Так точно.

– Подгоняйте прямо ко входу.

Подъехал автобус. Я посмотрел на эту плотную массу и понял: действовать надо решительно. Если зачинщиков не убрать, процесс затянется. У меня за два дня накопилось столько злобы, что выглядел я, наверное, как Бармалей. Плотная человеческая масса стояла тихо, не шевелясь. Лица у всех подавленные, веки опущенные.

Тогда я приблизился к депутатам и металлическим голосом медленно, громко и четко произнес:

– Хасбулатов и Руцкой – на выход!

В ответ – молчание. Помедлив несколько секунд, толпа нерешительно расступилась и выпустила бывших Председателя Верховного Совета РФ и вице-президента.

Ко мне по-военному подошел начальник подразделения охраны Руцкого подполковник Тараненко и высказал просьбу немного подождать:

– Александр Васильевич, извините, пожалуйста, сейчас сотрудники пошли за его вещами, в кабинет.

Руцкой понимал, что его повезут в тюрьму, и заранее приказал собрать вещи. Вскоре действительно принесли такой огромный баул, что я подумал, будто генерал в него и матрас закатал – еле запихнули в автобус.

Хасбулатов был без вещей. Держался он довольно спокойно. Глаз не прятал, только выглядел слишком истощенным и с необычным бледно-болотным цветом лица.

Ни от кого из депутатов спиртным не пахло, и их внешний вид показался мне достаточно аккуратным.

Руцкой, не поднимая глаз, молча, с вещами прошел в автобус. Зато, пока ждали его вещи, я заметил ненавидящий, просто испепеляющий меня взгляд человека с усиками и в черном берете с красным треугольником, в черном комбинезоне без знаков различия. Что-то знакомое в нем почудилось. Надо сказать, что, по некоторым сведениям, большую роль в мятеже сыграл Баркашов. Я его в глаза никогда не видел, только слышал о нем. Поймав взгляд человека в черном, я подумал: «Уж не Баркашов ли это?» – и скомандовал: