Текст книги "Ближний круг «царя Бориса»"
Автор книги: Александр Коржаков
Жанр: Публицистика: прочее, Публицистика
Возрастные ограничения: +12
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 14 (всего у книги 18 страниц)
Закат
Сотрудник 9-го управления КГБ СССР, повар Дмитрий Юрьевич Самарин приходил работать еще к секретарю ЦК КПСС Ельцину, затем вернулся, когда уже я пригласил его к Председателю Верховного Совета РСФСР Ельцину. Надо было начинать работу у прежнего хозяина с нуля.
Борис Николаевич всегда рассказывал, как он мало ест. Видимо, еще в свердловские времена кто-то внушил ему, что плохой аппетит – это признак хорошего тона. На самом деле он любил вкусно и обильно поесть. Особенно он обожал жирное мясо – свинину предпочитал жареную, с ободком из сала, рульку, баранину просил непременно сочную, с курдючным салом. А гарнир к мясу подавали простой, без кулинарных изысков – картошку «из семейных запасов».
Раньше в семье Ельцина был культ салатов. Особенно удавалась селедка «под шубой». Я даже недоумевал, почему наши профессиональные повара эту незатейливую «шубу» не могли так же вкусно приготовить.
На завтрак, как правило, Наина Иосифовна или дочурки варили Борису Николаевичу жиденькую кашу – овсяную, рисовую или пшенную. И обязательно чай. Кофе просил реже. Раньше, когда мы только начали вместе работать, Ельцин предпочитал хороший кофе. Но, если на каком-нибудь мероприятии садились за чужой стол, он всегда заказывал чай. Я это заметил и стал возить с собой термос. Не было такого, чтобы кто-то наливал шефу из непроверенного чайника.
В опальные годы мы частенько, по моей инициативе, жарили яичницу, чтобы хоть что-то горячее съесть. Я готовил на сливочном масле и, если шеф не возражал, добавлял к яйцам лук и иногда помидоры.
Ельцин говорил, что любит вяленую рыбу, леща например, но на самом деле ел ее редко. Я решил, что ему тяжело ее чистить, ведь левая кисть у Бориса Николаевича изуродована. Если варили раков, их обрабатывала Наина Иосифовна, складывала шейки на тарелку супругу, а он только жевал. Но во время визита в Китай я понял, что оторванные фаланги здесь ни при чем. Ельцин мгновенно освоил палочки и ловко орудовал ими в тарелке. А вяленую рыбу и раков просто ленился чистить.
…Самарин осмотрел помещение в Белом доме – маленький тесный пищеблок – и без раздумий заявил, что готов работать. Зарплату я ему предложил относительно небольшую – 300 рублей. Сам в то время получал 500.
За короткий срок в Службе безопасности Президента было создано специальное подразделение, которое следило за качеством президентской еды. Если же шефу приходилось есть на официальном мероприятии, то врачи заранее предупреждали:
– Борис Николаевич, мы посылали своего специалиста на кухню. Он видел, как готовят. И вот это блюдо есть не стоит…
Но иногда Ельцин пренебрегал советами врачей и рекомендациями Самарина. В Якутии, например, в 94-м случилось настоящее ЧП. Едва Борис Николаевич сошел с трапа самолета, как ему симпатичные якутки в национальной одежде преподнесли кумыс. Самарин прошептал в ухо:
– Ни в коем случае кумыс не пейте.
По протоколу достаточно пригубить напиток и заесть кусочком хлеба. Но Ельцин увлекся кумысом, и через некоторое время возникла чрезвычайная ситуация. А Шойгу был тогда далеко. Вся команда, ответственная за безопасность Президента во время визита, «встала на уши». В кратчайший срок вдоль маршрута следования Бориса Николаевича были поставлены маленькие деревянные домики, и каждый второй был удостоен высочайшего посещения. Такие же новенькие строения появились повсюду, где у Президента проходили встречи с местными жителями.
…За три месяца до выборов Президент выгнал верного шеф-повара Диму Самарина и всю его команду с работы. А дело в том, что я приказал не хранить ни одной бутылки спиртного на президентской кухне. Ельцин знал об этом и, если уж очень хотел выпить, приглашал кого-нибудь из доверенных людей на прием. Встречи с Черномырдиным, например, всегда заканчивались для Ельцина необходимым расслаблением. Но порой Президент вызывал кого-нибудь из дежурных в приемной (причем безошибочно выбирал того, кто послабее характером) и приказывал:
– Иди и купи.
Сотрудник тут же прибегал ко мне:
– Александр Васильевич! Что мне делать? Борис Николаевич дал 100 долларов и просит принести поллитру…
Я посылал его менять деньги, а сам доставал из запасника «проверенную» водку. Ребята с Петровки, 38, «подарили» мне аппарат для закручивания пробок на бутылках. У них такого оборудования полно – изымают у жуликов, производящих фальшивое спиртное. И вот я, сидя в кремлевском кабинете, занимался производством предельно разбавленной водки. Доставал чистенькую бутылочку и до половины заполнял питьевой водой, затем добавлял в нее водки со спецкухни. Быстро закатывал напиток (про себя называл эту операцию «Закат») и вручал парню, который к этому времени уже успевал деньги разменять.
– Ты отдай сдачу Президенту и скажи, что только такая водка продавалась, – инструктировал я.
Борис Николаевич, к счастью, плохо разбирался во вкусе «беленькой». Если он жаловался мне: «Ой, какая-то слабая попалась», то я быстро его успокаивал: «Да она просто мягкая».
С июня 1995 года врачи запретили ему после инфаркта пить крепкое – только немного шампанского особого сорта «Мартини Асти». Он редко кого им угощал, удостоился, пожалуй, только Президент Беларуси. Лукашенко потом сетовал, что после седьмой «Мартини» у него уже «днище срывало». Других Ельцин стремился напоить водкой, и Сосковец, например, всегда говорил мне «спасибо» за то, что я подставлял свою «проверенную» бутылку. А перед Ельциным регулярно нахваливал мягкость напитка, подыгрывая мне, что, мол, это он вместе со мной попросил, чтобы на «Кристалле» делали такую для Президента. Не дать водки вообще, увы, было невозможно. Даже на второй день после шунтирования, несмотря на строжайший запрет врачей, Наина Иосифовна была поймана с поличным, когда пыталась пронести тайком супругу коньячок под халатом.
Борис Николаевич издавна любил заканчивать рабочий день коньячком, предпочитая дорогой, грузинский. Еще в московском горкоме начальник группы охраны Юрий Федорович Кожухов под вечер аккуратно заходил к нему с оттопыренным задним карманом брюк. Несмотря на спецпоходку, выгнутую спину и отведенные плечи, разрез пиджака частенько предательски обнажал горлышко бутылки. «Секрет» был официально открыт мне после пицундских волейбольных баталий, когда вместо Кожухова он стал приглашать в комнату отдыха меня. Любопытно, что набор рюмок и бокалов был рассчитан всего на две персоны – два фужера, два бокала для вина и две рюмки. Тосты у усталого Бориса Николаевича традиционно краткие – «Ну!». Пытаясь налить в маленькую, я все время получал замечание и тут же наливал в те, которые по 125 граммов. Потом, пока пуля не пролетела, наливал «по второй». Выпитую бутылку я привык ставить на пол, и шеф в первый раз удивился – «Кожухов так никогда не делал – всегда уносил с собой». Я ответил: «А кого бояться, мы что, воруем? После рабочего дня – можно». Но боялся он, конечно, Горбачева – ведь был «сухой» закон, правда, какой-то незаконченный.
Для меня коньяк без закуски напиток тяжеловатый, я умудрялся хотя бы «боржомчика» глотнуть до отъезда. А по дороге на дачу боролся с недовольным организмом. Шефу было легче – членам Политбюро (иногда и кандидатам в члены) выдавали редкие для того времени таблетки от кашля – «Стрепсилс». И Борис Николаевич после «второй» запихивал в рот пару этих кругляшек (сейчас они навалом в каждой аптеке), они ему заменяли закуску и заодно частично отбивали «амбре».
Поэтому, когда мне Наина Иосифовна однажды сказала, что «это вы споили моего супруга», я с чистой совестью и искренней наглостью ответил: «Нет, это вы из Свердловска такого алкаша привезли».
Горбачев тоже любил коньяк, но другой. Несмотря на всю любовь к Шеварднадзе, в кремлевском меню и партийный молдавский, и дорогой грузинский заменил исключительно на армянский.
Водка же возникла в нашей «винной карте», когда у Бориса Николаевича впервые в жизни разыгралась подагра. Ее симптомы – в докторов летели карандаши, подушки, телефонные трубки, торшеры. Боль он всегда не переносил, а тут суставы. На дачу в Барвиху призвали всех светил медицины, в том числе и народной. Все – не то. И только спустя несколько дней вызывает меня шеф к себе: «Александр Васильевич, сегодня один из специалистов сказал, что подагра неизлечима, это болезнь дворянская – тех, кто пьет вино, шампанское и коньяк. А по многолетним наблюдениям ученых по этой язве, она не берет пьющих только водку. Александр Васильевич, меняем нашу ориентацию».
Я передал Барсукову, а по его команде ориентацию стала менять страна. Все банкеты, приемы, спецбуфеты, официальные мероприятия в центре и регионах… Я, честно скажу, был рад – от коньяка у меня всегда была страшная изжога. Некоторые почитатели опального звездоносного продукта с радостью пустили бы слух, что это Коржаков специально заразил Президента подагрой, вот только происхождением я подкачал. Ну никак оно у меня не княжеское.
От общенародного лекарства боль действительно утихла, но прежняя обувь 41-го размера уже не подходила. А дело было в момент очередного внеочередного отпуска в Завидове. Он там ходил в валенках. И вот утром выхожу я из комнаты и не нахожу своих туфель 46-го размера. Иду в столовую. Борис Николаевич уже там, в моих ботинках и говорит: «Не представляете, как мне в них хорошо!» Пришлось подарить. Короче, он в них влез и больше не вылезал.
Мою растоптанную обувку адъютанты вылизали до блеска, и Президент в ней несколько месяцев работал. В это время как раз прибыл с визитом президент США.
Ельцин принимал его в Большом Кремлевском дворце и, к моему удивлению, приехал в тех самых ботинках. По горизонтальному полу он двигался уверенной походкой старого лыжника. Но вот когда вдоль почетного караула поднимался по лестнице, я силился своими широкими штанинами хоть как-то прикрыть от прессы торчащие и шлепающие пятки главы государства. Может, никто, кроме меня, и не слышал это чавканье, а у меня этот звук бил в ушах барабаном.
Через некоторое время Бородин приобрел Президенту несколько пар новых туфель, сначала 45-го размера, а когда опухоль спала, и 44-го. Это я все о пользе водки.
…Перед выборами Черномырдин регулярно посещал Ельцина. Побеседовав, они за обедом обычно выпивали. К этим встречам на президентской кухне готовились – в шкафу стояли две бутылки «проверенной, мягкой» водки, приготовленные из одной нормальной. Но на этот раз Виктор Степанович покинул Президента на редкость быстро, без фуршета – минут через пятнадцать. Шеф ринулся на кухню и устроил там «инспекцию». Естественно, обнаружил две непочатые бутылки. Налил в ярости сам себе полный «коржаковский» стакан и выпил. Затем позвонил мне по прямому телефону:
– Я приказываю вам уволить всю кухню до одного.
– За что?
– Я не люблю, когда меня обманывают.
– Хорошо, постараюсь все выяснить, – дипломатично пообещал я Президенту.
– Не выяснить, а уволить приказываю, – еще пуще завелся Президент. Он сам перезвонил начальнику ФСО Крапивину и приказал ему набрать новый штат официантов и поваров.
Крапивин с перепугу прибегает ко мне:
– Что делать?
– Ты на всякий случай подбирай, а я постараюсь конфликт устаканить.
У меня рядом с кабинетом пустовала комната для адъютантов. Самарину и его команде я предложил:
– Ребята, приходите в эту комнату, как на работу. У шефа семь пятниц на неделе…
И они стали приходить. Обслуживали тех, кто бывал у меня. Я так и объявлял:
– Уволенные, чай, пожалуйста, принесите… Уволенные, можете идти домой.
А Президенту вскоре набрали новых официантов. Правда, одного из уволенных, Сергея, он через день приказал вернуть. Нам стало понятно, кто же подносил Президенту «непроверенную» водку. Я все же надеялся, что выборы снимут «лигачевский стресс» у Ельцина, и он ребят позовет обратно.
…Самарина восстановили в должности только через четыре месяца. Хотя, как оказалось, Ельцин приказа не подписывал. С одобрения Наины Иосифовны и Тани, тогда еще Дьяченко, Диму «спрятали» на хозяйственной должности. А в феврале 97-го уволили снова: Дмитрий Самарин оказался в числе тех, кто отмечал мою победу на депутатских выборах в Туле.
Сейчас он работает шеф-поваром в ресторане «Робин Гуд» на Большой Грузинской улице. Желающие могут проверить.
Преемники
Тема новых выборов Президента России стала проскальзывать в разговорах сразу после переезда в Кремль, в августе 1991 года. Борис Николаевич в ту пору работал еще с энтузиазмом, но его изнуряла постоянная свара с Верховным Советом, выпады Хасбулатова, Руцкого. Борьба все заметнее мешала нормальной деятельности.
В начале 92-го в минуты отчаяния Ельцин в сердцах повторял:
– Второго срока я не вынесу, мне нужен преемник. Я так же честно отвечал:
– Что ж, Борис Николаевич, здоровье подорвано, и, наверное, стоит подумать о преемнике, который способен продолжить ваше дело. Только надо его заранее готовить «на царство».
Мне не хотелось обманывать шефа, внушать, хоть ему это было и приятно, что он незаменимый. За меня это успешно делали другие:
– Только вы, Борис Николаевич, и никто другой!
Если уж мысли о преемнике стали посещать шефа, я начал пристально оглядываться вокруг.
В одну из первых поездок в Италию Президент пригласил вновь назначенного вице-премьера в правительстве Гайдара – Виктора Степановича Черномырдина.
Мне импонировала аккуратность Виктора Степановича в одежде. Сразу было видно, что костюмы дорогие, сшитые, может быть, чуть старомодно, но зато известными домами моделей. Некоторую неловкость вызвала у меня манера Черномырдина материться. Он не ругался, а именно разговаривал матом. Без этих слов становился косноязычен, предложения лишались глаголов и наречий. И я, честно говоря, могу позволить себе ненормативную лексику, но только в узком мужском кругу. А под влиянием шефа, который мата не выносил, я вообще почти перестал выражаться. У Виктора Степановича же мат был нормальным языком общения. Горбачев, кстати, тоже без мата даже на Политбюро фразы произнести не мог. Это всегда сильно коробило Ельцина…
Черномырдин через несколько месяцев премьерства стал брать на себя повышенные обязательства, заботливо предлагая Президенту:
– Зачем вам это решать? Давайте этим вопросом займусь я, не взваливайте на себя такое количество дел.
Чем чаще возникали подобные разговоры, тем острее Президент ощущал: вместе с обязанностями он отдает и власть. Она потихонечку перетекает в другие руки.
Шеф не раз предлагал Виктору Степановичу стать преемником. Но тот от подобных предложений предусмотрительно категорически отказывался.
Вслед за Черномырдиным возникла фигура Лужкова. До этого свою власть Юрию Михайловичу добровольно отдал первый мэр Москвы Гавриил Попов. Он взял Лужкова к себе в заместители по настоятельной рекомендации Президента. По моему глубокому убеждению, карьеру Лужкову в значительной степени помог сделать Борис Николаевич. Они начали сотрудничать еще в ту пору, когда Ельцин работал первым секретарем Московского горкома партии.
Что же помешало Ельцину остановить выбор на Лужкове как на преемнике? Причин было две. Во-первых, тесные отношения Лужкова и его подчиненных с Гусинским настораживали шефа. Другая причина была банальнее. Ельцина пугало влияние Лены Батуриной на супруга и его окружение. Еще никто не забыл кипучей деятельности Раисы Максимовны в Кремле, и никто не желал повторения печального опыта. Тема «властных жен» в отечественной политике могла бы стать основой серьезного исследования. Может, я когда-нибудь этим займусь. Но пока не устаю задавать вопросы. Почему жена Брежнева Виктория Петровна не была тайным руководителем? Почему супругу Андропова Татьяну Филипповну никто в роли повелительницы не видел? И почему же у тех, кто сегодня у власти, либо жены, либо дочки заправляют всем? Видимо, это происходит оттого, что не все женщины способны реализовать себя самостоятельно. Им обязательно нужен трамплин в виде должностного положения мужа или отца. А уж с высоты его карьеры гораздо проще прыгнуть вверх. И прыгают, не понимая, что все вокруг, даже внешне доброжелательные люди, знают истинную цену таких «взлетов». Выбирают ведь президентов и мэров, а не дочерей и жен. Впрочем, в отдельных странах Азии и Латинской Америки женщины-родственницы впрямую наследовали верховную власть.
Но Лужков тоже не принял предложения стать преемником. Зная коварно-притворный характер шефа, и премьер, и мэр Москвы допускали, что Борис Николаевич, как Иван Грозный, просто испытывал их на преданность. Потому отказывались резко, энергично, правда, только на словах.
Третьим кандидатом в преемники стал Олег Сосковец. Он прекрасно зарекомендовал себя в работе, в личном общении. К тому же у Олега Николаевича была тогда приятная, умная, скромная жена. Она не претендовала на роль столбовой дворянки, а уж тем более царицы морской, и подарила ему дочку и сына. Но возникли непредвиденные обстоятельства – кандидат в преемники № 1 на дух не выносил кандидата № 3. Виктор Степанович неоднократно, иногда в ультимативной форме, просил Президента снять первого вице-премьера. Это была примитивная, первобытная ревность, которая со временем приобрела чудовищные масштабы.
Окружение премьера собирало компромат на первого зама. Прокуратура организовывала проверки. Разумеется, ничего существенного не находила, но кровь друг другу преемники попортили.
Несмотря на конфронтацию, симпатии Бориса Николаевича к Олегу Николаевичу росли, и как-то шеф мне посетовал:
– Пришел Черномырдин и опять просил, чтобы я снял Сосковца. Я ему ответил: «Делайте что хотите, а Сосковца я вам не отдам».
Это было за год до выборов-96. Олег Николаевич прочно укрепился в самом ближайшем окружении Президента, стал одним из тех, кого шеф принимал и в неформальной обстановке, иногда один на один. Я никогда не ревновал. Олег потом рассказывал мне об этих встречах в благоговейном по отношению к Президенту тоне.
А Виктор Степанович искал союзников в другом лагере. Он заходил к Илюшину и докладывал о беседах с Ельциным. Потом все стало наоборот. Когда Борис Николаевич лежал продолжительное время в больнице, Илюшин, навестив шефа, тут же мчался на доклад к премьеру, и они подолгу беседовали.
За «дружбу» Илюшин после выборов получил пост вице-премьера и кураторство социальной сферы. Правда, такая должность в правительстве равнозначна чугунному хомуту. Под его тяжестью Илюшин пал при первой же реорганизации кабинета и с тех пор «прозябает» на должности члена правления Газпрома.
Помимо трех основных кандидатов в преемники, возникла кандидатура еще одного, запасного, я бы сказал, внештатного. Идея передать полномочия Борису Немцову родилась после первой поездки в Нижний Новгород. Шефу понравился молодой нижегородский губернатор.
Ко мне он тоже частенько заходил в Кремле и поначалу производил впечатление, доброжелательного, открытого, настырного, энергичного человека. Мы как-то сразу перешли с Немцовым на «ты», и, когда у меня спрашивали его отчество, я не сразу вспоминал, что он – Ефимович.
Но поразительно быстро Немцов изменился – стал снобом, мог публично позволить себе «пинать» больного Ельцина, а уж в неформальной обстановке отзывался о нем просто оскорбительно. Шутки губернатора не отличались эстетизмом, и все чаще мне жаловались на сальности, ставшие нормой в высказываниях Бориса Ефимовича о Борисе Николаевиче.
Растущее пренебрежение к Президенту сопровождалось у Немцова собственным возвеличиванием. Тогда в Нижегородской области начались реформы «по Явлинскому». Пресса много об этом писала, и Борис Ефимович Немцов, тогдашний предводитель правых демократов, бывший сочинский картежник, угадавший политический прикуп, быстро запамятовал, кому именно он обязан своей известностью и славой.
…Но в ту, первую поездку в Нижний Новгород и я потрафил шефу:
– Смотрите на него: молодой, умный, английский язык наизусть выучил, энергии у него много. Вы еще на Олимпе пробудете лет десять, но если начнете Немцова воспитывать, то за этот срок сумеете вырастить нового, еще одного умного Президента.
В 90-м, кстати, Бурбулис предлагал создать клуб политиков-юниоров – воспитывать их потихоньку, лелеять, с каждым проводить работу и потом выбрать одного, самого подходящего. Увы, но, похоже, все фантазии Геннадия Эдуардовича нежизнеспособны.
Кандидатура Немцова быстро отпала после истории с подписями против чеченской войны. Борис Ефимович провел популистскую акцию: «Кто против войны в Чечне?» (интересно, а кто «за»?) – и собрал миллион подписей нижегородцев, недовольных военными действиями на Кавказе. Он не поленился притащить все эти папки к Президенту, и тогда я его спросил:
– Боря, так кто же у нас за войну?! Назови хоть одного человека! Все 150 миллионов тебе подпишут эти листочки. И что ты этим доказал?
Шеф его принял и пообещал:
– Я обязательно поеду в Чечню.
Немцов попросил:
– Возьмите меня с собой.
Знали об этом только они вдвоем. И шеф не забыл про уговор. Когда время визита в Чечню было определено, он сам позвонил нижегородскому губернатору. Так Немцов оказался в Чечне.
Дата поездки держалась строго под секретом. Это мероприятие было поручено полностью провести Службе безопасности Президента, и когда – мы решали сами. Не хочу бить себя по голенищам, но успех поездки в том, что наша служба никого в это не посвятила. Мне рассказывали, как рвал и метал первый помощник Президента Виктор Васильевич Илюшин, узнав о том, что Президент находится с визитом в Чечне, из средств массовой информации. На первом этапе разработкой программы занимались Коржаков, Барсуков, Захаров. Несколько раз побывали там в командировках. Нужно было найти наиболее удобный повод и безопасную форму поездки. Важно было и определить верную последовательность общения с местными лидерами накануне выборов главы республики. На втором этапе, в работу включились структуры и Министерства обороны, и МВД, и ФСБ. В это время на прием к Ельцину в Москву прибыла делегация из Чечни, возглавляемая вице-президентом, то есть уже и. о. Президента Ичкерии, Яндарбиевым. Гостей расположили в одном из особняков ФСО под надежной охраной. Начались переговоры, в Кремле. Президент России пытался вести их в жесткой манере, но результата это не принесло. Обе стороны остались недовольны итогами переговоров и приняли решение продолжить встречу завтра.
Гостям предложили хорошо и, главное, спокойно отдохнуть под надежной, гарантированной охраной. Они с удовольствием приняли это предложение – хоть отмыться и попариться нормально. Вот в этот момент мы и предложили устроить Президенту визит в Чечню. Все помнят этот сильный предвыборный ход Ельцина: подписание на танке указа о выводе войск из Чечни, встречи с местными жителями, военнослужащими… Я, вообще, считал и считаю, что если бы в 1994 году был принят на высшем уровне законный президент Чечни генерал-майор Советской армии Джохар Дудаев, войны могло и не быть…
Риск при перемещениях был минимизирован. Летали не на президентских, а на боевых вертолетах, на малой высоте группой около пятнадцати машин. Я думаю, что это была одна из лучших операций, координировавшихся Службой безопасности Президента.
Пресса впервые взахлеб писала об отличной работе СБП. Чего только стоила статья нашего всегдашнего критика (правы или не правы – все равно мы – плохие) обозревателя ИТАР-ТАСС – Тамары Замятиной.
После проведения запланированных мероприятий Лобов – представитель Президента в Чечне – устроил в Ханкале потрясающий обед. Столько яств на приеме в Кремле не отведаешь.
Начали произносить тосты за здоровье Президента. Участники пира честно все стопки выпивали до дна, и лишь Немцов тихонечко пригублял спиртное и ставил рюмку на стол. Он сидел в президиуме, а я – сбоку. Как всегда, старался расположиться так, чтобы видеть и шефа, и его окружение.
Во время обеда я намекнул Грачеву:
– Наш юный друг даже за здоровье Президента ничего не пьет. Ну-ка, Паша, заведи его.
Паша кивнул:
– Понял.
Встал и очередной тост опять стал произносить за Верховного. Исчерпав все превосходные степени, «лучший министр обороны» неожиданно изрек:
– Среди нас собрались некоторые товарищи, которые громче всех горлопанили, шипели, как гаденыши, изображали из себя миротворцев, а успехами своими обязаны только Президенту. Борис Ефимович, почему же вы за Президента не можете выпить до дна? Вы что, больной?
Немцов уже при упоминании «горлопанства» насторожился, а под конец речи Грачева смутился. Махом выпил водку и тут же посмотрел на меня. Догадался, кто «настропалил» Павла Сергеевича. После этого он каждую выпитую рюмку мне показывал и вскоре сам начал кочевряжиться, что, дескать, не все пьют, как положено.
Трапеза закончилась, и разгоряченный Немцов отозвал меня в сторонку:
– Саша, ну почему ты меня так не любишь, почему ты меня так ненавидишь?
Я ответил:
– А за что ты обижаешь Президента? Какое ты имеешь право так себя вести, это же элементарная непорядочность. Уйди со своего губернаторского поста, а потом уже любые подписи собирай…
Он задумался и попросил, чтобы я обязательно принял его в Москве. Я пообещал:
– Хорошо, приезжай, приму. Созвонимся.
Кстати, если Борис выходил на меня по каким-то делам, я всегда отвечал. Он, например, особенно волновался, когда вышел Закон об охране высших должностных лиц, в том числе и губернаторов. На следующий же день позвонил мне и с раздражением в голосе пытался выяснить, почему официально не утверждают тех людей, которые его уже давно, правда незаконно, охраняют. Я объяснил, что они не прошли элементарной проверки. Надо выяснить хотя бы, откуда они пришли к Немцову – из милиции, из рэкета, от дружбана Климентьева или еще откуда-нибудь. Но он не унимался. Пришлось губернатора осадить:
– Подожди немного, люди твои ведь до этого не голодали. Мы их проверим, подучим, и они на законных основаниях будут получать зарплату и носить оружие.
Но мне такое нетерпение, связанное с сугубо личной проблемой, не понравилось. Настораживали и другие моменты. Немцов разговаривал с Президентом подобострастно, но, едва покидал его кабинет, тут же менял осанку. Очень напоминал агента Алексеева.
Однажды Борис Ефимович уже больного Президента раззадорил и уговорил сыграть с ним пару в теннис. Я пытался возражать, учитывая далеко не лучшую физическую форму Бориса Николаевича. Но Немцов его буквально «завел». Президент «сражался» в паре с Тарпищевым, а я был партнером Немцова. Случилось так, что во второй партии Ельцин неудачно попятился, ноги у него заплелись и он упал на спину. Немного ободрал локоть и ударился затылком о корт. Корт – не жесткий, но удар все же ощутимый, а голова-то не простая – президентская. Впредь, во избежание подобных инцидентов, я решил выставлять адъютанта позади Президента, который, если что, обязан был подхватить шефа на лету.
С этим нововведением в свою очередь случился казус. Пост, вверенный адъютанту, оказался небезопасен. Тут надо сказать, что у меня неплохая по скорости подача, и, когда мне хотелось досадить шефу, если тот не в меру хорохорился на площадке, играя с мастером, я ее применял. Во время одного из таких матчей я так и поступил. Ельцин даже не заметил мяча, и тот, как маленькое ядро, попал в самое неудачное место адъютанту, целиком сосредоточившемуся на движениях Президента. Полковник чуть на этом «ядре» не улетел. Он упал, скорчился, прижал руки ниже живота, хватает ртом воздух, катается по полу, сраженный не пулей чеченца, а мячом своего начальника. В общем, и смех, и грех. Только минут через двадцать пришел в чувство. Потом на медкомиссии перед уходом на пенсию никаких «отклонений» в результате травмы у него обнаружено не было.
…А в конце того матча Немцов рвал и метал, уличал меня в подыгрывании противникам. Я действительно не стремился к победе – шеф для меня даже через сетку противником не был. К тому же в теннисе я всегда исповедую принцип: проиграть друзьям – это счастье!
После этой теннисной партии Ельцин окончательно убедился, что Немцов его преемником быть не сможет.
Постепенно настроение у Бориса Николаевича улучшилось, фраза: «Нет, я не хочу быть опять Президентом» – с языка исчезла. Он переломил себя, победил в душе и бессилие, и апатию. А я делал все, чтобы его окружали крепкие, жизнерадостные люди, от которых поднималось настроение.
Придет, например, Бородин, надутый кипучей, истинно завхозной энергией, новыми планами, теперь уже не только по переустройству Кремля, но и Москвы, а то и России. Всегда у него есть свежий анекдот, всегда он с Президентом весел. Сосковец тоже хорошо влиял на Президента – остроумный, в меру добродушный, беспощадный к врагам Бориса Николаевича.
Пожалуй, сильнее остальных на шефа воздействовал Тарпищев. Ельцин его любил. И Шамиль отвечал ему такой же нежностью. Притащил как-то в разгар лета Президенту подарок – дорогие лыжи с ботинками. Подарил и модную лыжную форму. Президент не вытерпел, нацепил блестящие пластиковые лыжи и прошелся вокруг обеденного стола в Барвихе. Глаза у него светились от радости.
После таких посещений Борис Николаевич возбуждался, заражался оптимизмом. А доклады Илюшина и Филатова в периоды депрессий Президента я действительно пытался ограничивать. У Виктора Васильевича была неприятная обязанность приносить плохие новости. Шеф их называл одним лаконичным словом: «дерьмо». И, конечно, после прихода первого помощника настроение у Ельцина портилось. Мои новости он также часто называл этим словом. Но у меня всегда был готов ответ:
– Вы меня на «дерьмо» поставили, вот я вам его и ношу. Если бы поставили на «шоу», я бы вам «попсу» нес.
Но все-таки я старался выбрать удачный момент для вбрасывания «дерьма» – когда шеф был в боевой форме.
От Филатова же – одна головная боль. Борис Николаевич даже жаловался:
– Смотрю на него и не слушаю. Когда он говорит, у него во рту будто две мухи сношаются. Он приносит с собой огромную папку бумаг и начинает мне про них рассказывать. Я намекаю ему: «Ну это же ваши вопросы, сами должны решать», а он не понимает.
Доходило даже до того, что шеф в открытую просил:
– Половину бумаг отложите в сторону и оставьте у меня.
– Какую половину? – уточнял Филатов.
– Да любую! – совершенно серьезно отвечал Президент.
…Окончательное решение самому идти на выборы было принято в конце 1995 года. Точку в длинной цепи сомнений и долгих раздумий поставила Семья:
– Папа, только ты, и больше никто!
И Наина Иосифовна, которая еще совсем недавно уговаривала мужа: «Боря, бросай политику», – теперь благим матом причитала: «Боря, кроме тебя, некому».
Семья вкусила благополучие, комфорт, бесконечное внимание и не всегда заслуженное преклонение. А Татьяна, младшая дочь, родившая второго сына, опять забеременела – теперь уже властью.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.