Текст книги "Это было в Одессе"

Глава 9

Кончик нити, за который ухватился полковник Гаввард, однако, мало помогал делу. Два предварительных опроса индуса Абиндра-Ната не дали никаких реальных результатов. Абиндра-Нат молчал, глядя тускло-черными, как ночи Индии, глазами на полковника Гавварда.

Между тем полковник Гаввард решил действовать энергично. Во-первых, агитация среди матросов британских судов представляла непосредственную опасность, опасность более грозную, чем целый вражеский флот с дредноутами и субмаринами, во-вторых, полковнику Гавварду было дано срочное задание всеми силами помешать упрочению французского влияния на побережье. Эти две задачи должны были быть решены в кратчайший срок, и полковник Гаввард призвал на помощь всю свою энергию, всю свою волю, весь опыт службы в колониях, где неоднократно приходилось исполнять подобные задания…

Что касается до полковника Маршана, представителя Франции – то приблизительно такая же задача была дана на разрешение ему.

Только методы Маршана несколько отличались от методов Гавварда.

«Лисица Маршан», не однажды отличившийся перед контрразведкой в Сирии, в Бейруте, в Алжире, перебрасываемый в самые опасные места как наиболее энергичный и опытный агент – «Лисица Маршан» действовал иными методами… Он не сомневался в том, что английскому командованию даны директивы сорвать работу Франции, срочные депеши из секретного отдела подтверждали это, и Маршан повел искусную работу с целью разоблачения английского командования.

Агенты Маршана рыскали по побережью и в Одессе, по его представлению Деникину отпустили новые кредиты и перебросили новую партию оружия. Взамен этого был заключен тайный договор на уступку Франции целого ряда доходных предприятий, но Маршану было известно, что параллельные договоры были заключены и с британским командованием, и главной целью Маршана стало добиться того, чтобы хоть один такой документ попал в его руки.

Тогда английским представителям в Версале стало бы очень тяжело бороться с притязаниями Франции: ибо пара таких документов, опубликованных в прессе или, по крайней мере, прочитанных на заседании конференции или Лиги Наций, показали бы, к чему свелись знаменитые пункты Вильсона. Мало того: это повредило бы сближению Америки – мирового кредитора – с Англией, потому что показало бы, что моссульские нефтяные источники, бакинские промыслы и целый ряд аппетитных кусков тайно вырываются Британией не только у Франции, но и у Америки…

Таким образом, задачи Маршана очень походили на задачи Гавварда, и эти два человека, встречавшиеся в обществе как представители дружественных держав, копали друг другу и державе, представителем которой являлся противник, могилу для того, чтобы самому воспользоваться добычей.

Быть может, и Маршан и Гаввард, с согласия секретных отделов, попытались бы войти в соглашение даже с ненавистными им большевиками, устроить что-то вроде Брестского мира, если бы «правительство, расположенное в Москве», согласилось пойти на те требования, которые предъявляли капиталистические хищники.

Но радиобашни Кремля не уставали разоблачать планы мирового империализма, но кремлевские антенны не уставали оповещать мир о преступлениях банков Франции и Сити, но «правительство, расположенное в Москве», категорически отказалось продавать интересы пролетариата (а заодно и интересы России), который героически сражался на всем протяжении от Архангельска до Одессы за свою свободу и за мировую революцию.

Кроме того, настороженное внимание рабочих масс во Франции и в Британии, а также возбужденное состояние народов Востока, не давали возможности к такого рода предположениям.

И агенты Британии и Франции покупали Деникина, покупали зеленые банды, покупали акции и земли, одновременно ведя друг против друга ожесточенную войну.

Эта скрытная война велась с беспощадной жестокостью, и если бы Маршан мог уничтожить Гавварда, дружески ужинающего с ним в «Арлекине», то он сделал бы это не колеблясь. И он знал, что Гаввард сделал бы то же самое.

Но агентура давала мало сведений, и борьба велась скрытно.

Маршан давал несколько поручений Анне Ор; все эти поручения исполнялись киноактрисой, но приносили мало пользы. В свою очередь, полковник Гаввард допрашивал Анну Ор об исполнении некоторых заданий командования Его Королевского Величества, но и здесь было то же…

Двойной шпионаж измучил Анну Ор: эта женщина, знавшая раньше только съемки сентиментальных кинодрам и любовников, попала в сложное положение, из которого не видела выхода. Ее тяготение к Казарину, которого она любила безнадежной, последней любовью тридцатишестилетней женщины, о которой сказал поэт: «Последняя любовь, яркая, как румянец чахоточного…» – это чувство еще более усложняло положение Анны Ор.

В разговоре с полковником Гаввардом она призналась:

– Я вынуждена исполнить взятые на себя обязательства, но я жажду покоя, полковник… Я мечтаю о том времени, когда смогу вставать утром беззаботная, как прежде, зная, что мой день принадлежит мне и что моя ночь равна моему дню…

– Очень хорошо, – ответил сухо Гаввард, – идиллическое времяпрепровождение… Мы все мечтаем об этом…

Он улыбнулся, если можно это было назвать улыбкой:

– Но сейчас надо работать. Мисс, тройное вознаграждение за документы, уличающие того, кто произвел все эти действия, имевшие конечной целью нанесение вреда британской короне…

Язык полковника Гавварда приобретал в некоторых случаях точный стиль документов секретного отдела.

Анна Ор наклонила голову, под ее глазами лежала глубокая синева.

– Я делаю все, что могу, – сказала она.

– Да, – ответил Гаввард. – А что касается до этого Казарина и вашего отношения к нему…

Он улыбнулся улыбкой, которая привела бы в восторг любого жителя Сандвичевых островов:

– То это будет заслуженной наградой после тяжелой работы, не правда ли?

Анна Ор широко открыла глаза: она не думала, что Гаввард знает ее тайну. Но он знал. Поднявшись и взяв в руки стек, Гаввард добавил:

– Итак, я жду дальнейших сведений.

Почти то же говорил вчера Маршан…

Та же неуловимая рука, которая покончила с агентом Великобритании в гостинице «Бристоль», которая расстроила целый ряд планов британского командования и таких же планов французского, та же самая рука вскрыла портфель полковника Гавварда и похитила оттуда два довольно значительных документа, свидетельствовавших о крайне интимных действиях командования.

Это случилось в восемь часов вечера. В десять полковник Гаввард, сообщая об этом Томсону и Стильби, сказал:

– Эти документы должны быть возвращены, хотя бы ценой нашей жизни!

Он вызвал снова Анну Ор.

На этот раз донесение актрисы послужило на пользу: Анна Ор довела до сведения Гавварда, что экстренный курьер Маршана отправляется сегодня ночью в Париж. Он везет, очевидно, важные документы, так как его отбытие глубоко конспиративно, и Анне Ор удалось только случайно узнать об этом.

– Годдем, – сказал Гаввард, – мы примем меры…

Он, Томсон и Стильби совещались не больше получаса. Точный путь курьера был намечен. Лучший агент Гавварда получил срочное задание: курьер должен был следовать до Константинополя на французском миноносце, а оттуда в Париж железной дорогой…

Перед полковником Гаввардом стоял алжирец, смуглый малый с энергичной физиономией: кочегар с миноносца французского флота.

Полковник Гаввард дал ему точные инструкции. Алжирец получил половину суммы вперед, остальную половину он должен был получить при исполнении задания.

Алжирца выпустили тайным ходом из здания британского командования. Миноносец отбывал в шесть часов утра…

Майор Стильби, получив последние инструкции, удалился: он должен был готовиться к отъезду.

Курьер Маршана, молодой марселец лейтенант дʼАнгвиль, прибыл на борт миноносца «Дантон» в десять часов вечера. Встреченный командиром, он удалился в отведенную ему каюту.

«Дантон» стал разводить пары, готовясь к отходу…

Через час после прибытия курьера на борт, алжирец-кочегар спустил за борт крепкую веревку; ночь была очень темна… И по этой веревке пробрался наверх человек в макинтоше, в мягкой шляпе, с ловкими, почти кошачьими движениями.

Провожаемый под покровом ночи вахтенным-алжирцем, человек нырнул в трюм и оставался там незамеченным почти все время путешествия в Константинополь…

В шесть часов утра «Дантон» вышел из одесского порта и пошел на всех парах к Востоку.

В семь часов утра алжирец принес матросский костюм неизвестному, пребывавшему в трюме, тот быстро переоделся, прежняя его одежда была брошена за борт шедшего полным ходом миноносца.

– Ты приготовил все? – спросил неизвестный шепотом.

Алжирец кивнул головой.

Каюта курьера находилась в конце судна, почти на корме. В полутемном коридоре неизвестный быстро вынул из кармана матросской куртки инструменты и приступил к вскрытию двери каюты.

Он работал настолько бесшумно, что даже алжирец, стоявший на часах в пяти шагах от него, ничего не услышал. В каюте было темно, курьер спал глубоким сном. В темноте слабо белело его лицо. Мягкими, кошачьими движениями быстро двигался по темной каюте неизвестный…

– Готово.

Дверь каюты была тщательно закрыта, неизвестный быстро прошел вместе с алжирцем наверх, прошел, никем не замеченный, к носу и исчез, как привидение, в трюме миноносца…

Курьер французского командования по прибытии в Константинополь сдал свой пакет на хранение в контрразведку. Вечером он выехал в Париж, сопровождаемый другим агентом британской разведки.

Что касается до неизвестного в трюме «Дантона», то он выбрался с помощью того же алжирца Селима из трюма. Дальнейшее его пребывание в Константинополе окружено полной тайной…

Совершенно неизвестно, где именно он останавливался в Константинополе, как он провел два дня, предшествовавшие отходу пассажирского парохода нерегулярных рейсов Константинополь – Одесса.

Во всяком случае, обратный рейс парохода застал его в каюте первого класса. Всю дорогу до Одессы он ни разу не сомкнул глаз.

Когда полковник Гаввард увидел входящего в комнату Стильби, он приподнялся с кресла:

– Готово, Стильби?

– Готово, сэр… – ответил Стильби кратко.

Полковник Гаввард занялся рассмотрением пакета, переданного ему Стильби. Пакет был вскрыт в присутствии Гавварда, Томсона и Стильби. Печати были осторожно сняты, пакет был развернут, и на столе полковника Гавварда очутилась груда белой, неисписанной бумаги…

Гаввард посмотрел на Томсона.

Удивленный взгляд Томсона, однако, не смутил Гавварда. Он сказал коротко:

– Неужели он пользуется невидимыми чернилами?

Над струей пара из чайника, приготовленного Стильби, бумаги оставались такими же белыми и неисписанными…

– Проклятие! – сказал сдавленным голосом Гаввард, швырнув бумаги на стол.

Вечером в «Арлекине» полковник Маршан сказал с обычной своей улыбкой Гавварду:

– Нами были отправлены два курьера в Париж…

– Два? – спросил Гаввард холодно.

– Да… Один на миноносце «Дантон», другой спустя двенадцать часов на греческом пароходе. Я получил сведения, что оба курьера благополучно прибыли в Константинополь.

– Очень рад, – сказал холодно и сухо полковник Гаввард, – очень рад, что курьеры дружественной нам державы проехали благополучно. Бокал поммери, сэр?

Полковник Маршан согласился выпить бокал поммери. Лисья улыбка не сходила с его лица. Лицо Гавварда было холодно и вежливо… Поздно ночью он вызвал к себе Стильби и сказал, стукнув кулаком по столу:

– Проклятие: он одурачил нас…

– Кто, сэр?

– Маршан… Он имел сведения, что мы готовимся. Черт, но откуда он это узнал?

Они пристально посмотрели друг на друга.

– Ор?

– Не может быть, – сказал коротко Гаввард. – Она сама была введена в заблуждение. Во всяком случае, это надо выяснить…

Стильби согласился с этим.

Полковник Гаввард спросил:

– Как арестованный индус?

– Вполне здоров.

– Завтра я опять допрошу его.

– Слушаю, сэр…

Полковник Гаввард, помолчав, сказал:

– Стильби, все вещи опасные для… для здоровья отобраны у него?

– Конечно, сэр.

– Бритва?

– Ее не было.

– Перочинный нож?

– Даже запонки.

– Подтяжки?

– Да, сэр.

Полковник Гаввард сказал раздельно:

– Стильби, на вашей ответственности…

– Слушаю, сэр…

Гаввард отпустил Стильби и задумался. Он сидел, пыхтя трубкой, до четырех часов утра и улегся спать уже на рассвете.

Полковник Маршан также лег в это время: он разбирал груды донесений агентов до рассвета.

Леди Эдит Холлстен продолжала свой образ жизни знатной туристки. В Одессе, где на окраинах умирали от сыпного тифа и голода, в центре кипела болезненная шумная жизнь. Балы сменялись маскарадами, кабаре и кафе были переполнены; слетевшиеся со всех концов России спекулянты, бежавшие князья, помещики, банкиры и международные авантюристы шумно прожигали свои бриллианты и иностранную валюту.

Банкир Петропуло устраивал балы за балами, и леди Эдит Холлстен была приглашена как знатная гостья на один из этих балов.

В бальном платье, выше среднего роста, с драгоценным ожерельем из розового жемчуга на белой шее, с золотисто-белокурой прической пышных волос и высоко поднятой головой, дочь вождя консерваторов делила успех вечера с киноактрисой Анной Ор. Эти две женщины выделялись среди других, среди толпы приглашенных, непохожие друг на друга, как день и ночь…

Огромные черные глаза Анны Ор смотрели сегодня уверенно и горели от двух бокалов шампанского, черное шелковое платье с открытой смуглой шеей и нить ярко-красного коралла – таков был костюм Анны Ор в этот вечер.

– Кто из них лучше? – спросил Маршан у какого-то лейтенанта.

Лейтенант посмотрел сквозь монокль:

– Их нельзя сравнить, – сказал он коротко.

– Почему?

– Потому что, господин полковник, одна – дочь вождя консерваторов, леди, а другая актриса. Э?

Полковник Маршан улыбнулся:

– Но обе женщины, лейтенант…

Бальные платья и фраки мужчин, бледные и возбужденные лица; Казарин сказал сидевшему рядом с ним литератору, также бежавшему на Юг из Москвы:

– Инсценировка пира во время чумы. И какая инсценировка!..

Литератор, ставший после революции горячим поклонником шпицрутенов, Аракчеева и военных поселений и вместо новелл писавший брошюры в «Осваге», тряхнул седой, аккуратно подстриженной бородкой:

– Неудачное сравнение, поручик…

Казарин поглядел на литератора со странной улыбкой. Он хотел еще что-то добавить, но поднялся. К ним подошла Анна Ор:

– Я не мешаю?

– Просим, – сказал литератор, снова тряхнув седой бородкой, – прекрасным женщинам первое место…

Он любил женщин, но женщины не любили его, и это портило нервы этому знаменитому литератору, чьи новеллы были переведены на все европейские языки. Он не мог привыкнуть к мысли, что его удел – писать о любви, а удел других – любить.

Анна Ор рассмеялась:

– Месье Казарин сегодня задумчив?

– Нет, – сказал Казарин, – я просто думал сейчас о том, как опишут подобные вечера, все это общество, через пятьдесят лет.

Литератор снова отвел разговор от литературной, по его мнению, темы. Он заговорил об убийстве, происшедшем вчера ночью: французский лейтенант, возвращавшийся домой, был убит неизвестно кем на улице.

– Большевистские агенты, – с ненавистью сказал литератор.

Казарин молчал, наблюдая танцующих. Затем он сказал внезапно:

– Кто знает…

Литератор рассердился:

– Мы это знаем!

Анна Ор сказала мягко своим бархатным голосом:

– Не надо спорить… Господин Казарин, вы не приглашаете меня танцевать?

Покачиваясь в танце и глядя прямо в глаза Казарину, она сказала:

– Я однажды подметила одно выражение вашего лица, которого не могу забыть…

– Да? – сказал неопределенно Казарин.

– Да. И знаете, когда это было…

– Когда?

– Когда мы ездили на автомобиле, помните? Казарин, вы знаете, я подозреваю, что в вас живет какой-то другой человек…

Рука, охватывавшая Анну Ор, не ослабела. Казарин улыбнулся, его голос был спокоен:

– Разве в каждом из нас не живет другой человек?

– Но тот, который живет в вас, он страшен своей загадочностью, своей необъяснимостью, своей тайной… Казарин, кто вы?

Стальные глаза Казарина посмотрели прямо в глаза Анны Ор:

– Поручик Казарин, сударыня… Причисленный к британскому командованию для связи.

– Я знаю, – сказала нервно Анна Ор.

Он усадил ее в кресло: оркестр, скрытый за пальмами, заиграл новый танец. Анна Ор следила за танцующими. Затем она сказала тихо:

– Мне так хочется покоя…

Казарин спокойно ответил:

– Вам рано еще отдыхать, сударыня. Вы так молоды…

Легкая дрожь пробежала по плечам Анны Ор. Она ничего не ответила.

Леди Эдит, сопровождаемая французским лейтенантом, подошла к ним.

– Хороший вечер, весело, – сказала она, сияя британским здоровьем.

Ужин, сверкавший хрусталем и блеском электрических люстр, продолжался до трех часов ночи.

Леди Эдит, сидевшая рядом с лейтенантом, тщетно ухаживавшим за красивой англичанкой, искала взглядом Казарина. Но его не было за ужином. Анна Ор сидела с литератором, немного опьяневшим и потрясавшим седой козлиной бородкой.

Справа от леди Эдит сидел недавно представленный генерал из деникинского штаба.

В половине четвертого, когда пили кофе, Казарин вновь появился в зале.

Леди Эдит завладела им и, изредка взглядывая туда, где находилась Анна Ор, постаралась ввести молчаливого офицера со стальными глазами в курс британского великосветского флирта. Это плохо удавалось ей…

На рассвете, уезжая домой, она сказала благосклонно банкиру Петропуло, проводившему ее до автомобиля:

– Очень удачный вечер… Почти как в Лондоне…

Толстый и лысый Петропуло склонился в низком поклоне.

У себя в «Бристоле» леди Эдит, снимая драгоценности, обратила внимание на небольшой холмик пепла на туалетном столе. Она рассердилась в первый момент, но вспомнив, что ключи от комнат были с ней и никто не мог войти в ее отсутствие на территорию Великобритании в трех комнатах «Бристоля», испугалась: леди Эдит хорошо знала, что находится в зоне военных действий, что она находится в городе, где происходят большие события…

Леди Эдит осмотрела внимательно комнату и убедилась, что кто-то в ее отсутствие был здесь.

– Кто же? – спросила себя леди Эдит.

Она осмотрела драгоценности, спрятанные в столе: все было цело, это не были воры.

Осмотр шкатулки с бумагами, где хранились письма, убедил леди Эдит, что тот, кто был в ее комнате, интересовался главным образом ее перепиской: письма, несомненно, перебирала чья-то рука, женский инстинкт подсказал это леди Эдит: кроме того, по некоторым мелочам она увидела, что письма сложены в ином порядке.

Леди сначала очень испугалась. Но, вспомнив, что прибыла на Восток с чисто спортивными намерениями, быстро взяла себя в руки: приключение – это очень занятно!

Взглянув в зеркало, она сказала себе:

– Миледи, вам будет что рассказать в Лондоне и миссис Дженетт, и леди Бальфур, и мисс Ллойд Джордж…

Затем она задумалась:

– Но как они могли войти сюда?

Это было непонятно… Леди Эдит тщательно осмотрела все окна, все двери; за занавесью у входа в спальню она нашла еще одно доказательство: второпях брошенное письмо, очевидно, оказавшееся ненужным…

Теребя пальцами письмо, леди Эдит испытала сложное чувство. Она могла бы сообщить об этом Гавварду… Но решила не делать этого.

Горничная, вошедшая приготовить постель леди Эдит, подтвердила, что все время находилась в передней комнате. Леди Эдит отпустила ее и снова занялась исследованиями. Она заметила, что рама одного из окон была несколько расшатана. Тщательно осмотрев окно, леди Эдит пришла к выводу, что те, кто были в комнате, проникли в нее именно через это окно. Тем более что это было единственное окно, выходившее на темную, безлюдную улицу. Леди Эдит, засыпая, припомнила все ей известные сочинения мистера Конан Дойля и заснула с сознанием того, что она наконец пережила приключение, достойное настоящей леди, прибывшей на Восток…

Леди Эдит уже крепко спала сном здоровой, утомленной женщины, когда чья-то тень бесшумно скользнула через полуосвещенную комнату гостиницы «Бристоль», проскользнула к двери, бесшумно открыла ее и снова так же бесшумно закрыла за собой…

Леди Эдит в это время снились скачки, дерби и победитель джентльменской скачки. Затем ей приснилось, что она едет верхом, утренняя прогулка в Гайд-парке… Дует легкий ветерок… Леди Эдит спала крепко и так же крепко спала в соседней комнате ее горничная…

Глава 10

Полковник Гаввард вторично допросил инженер-механика Абиндра-Ната.

Смуглое лицо индуса несколько осунулось, скулы выдавались резче, но глаза смотрели так же спокойно и непроницаемо.

– Инженер Абиндра, – сказал полковник Гаввард, затягиваясь сигарным дымом, – нами точно установлено, что кем-то похищенный из бюро лазарета паспорт лейтенанта Абиндры был передан вам. Вы использовали этот паспорт для службы в британском флоте с неизвестными нам тайными намерениями. Вы не отрицаете этого, инженер Абиндра?

Индус молчал, глядя упорным немигающим взглядом черных глаз.

Полковник Гаввард повторил:

– Ваши намерения нам неизвестны. Но, судя по всему, они были направлены во вред британской короне; очевидно, ваши сообщники находились в Лондоне, Константинополе и здесь. Может быть, они и сейчас находятся в рядах моряков Его Королевского Величества?

Индус молчал.

Гаввард сказал резко:

– Мистер Абиндра, мы будем говорить напрямик: британское командование не будет церемониться с вами. Я могу избавить вас от многих совершенно лишних неприятностей и обещать вам, слово джентльмена, спокойную и немучительную смерть. Условие: вы объясните нам ваши намерения.

Абиндра-Нат молчал с непроницаемым лицом.

Полковник Гаввард положил сигару в пепельницу, добавил:

– Вы не умрете прежде, чем мы не добьемся от вас нужных сведений. Инженер Абиндра, вы слышали, вероятно, в Индии мое имя? Вы уроженец Непала, а там хорошо знают, кто такой полковник Гаввард. Мое имя порукой тому, что вы не умрете прежде, чем я не выжму из вас все, что мне нужно…

Внезапно инженер Абиндра сказал гортанным голосом:

– Полковник Гаввард – это безуспешно. Я не скажу ничего. Отдайте распоряжение повесить меня.

Полковник Гаввард посмотрел на сухое, нервное лицо индуса:

– Не-ет, – сказал он резко.

Минута молчания. Затем Гаввард сказал коротко:

– Я не останавливаюсь ни перед чем. Это слишком важно. И по-дружески, как джентльмен, советую вам дать необходимые сведения. Легкая и скорая смерть, именующий себя инженером Абиндра, – это достаточная награда?

Легкое пожатие плеч: индус продолжает молчать.

Гаввард сказал с еле заметным раздражением:

– Я выжимал из индусов многое, Абиндра-Нат; будем так называть вас, пока я выжму и из вас. Я видел уже не одного такого, как вы…

Абиндра-Нат неожиданно выпрямился, его глаза загорелись:

– Такого вы еще не видели, сэр, – сказал он неожиданно взволнованным голосом.

И добавил, глядя прямо в серые глаза полковника Гавварда черными горящими глазами:

– Я повторяю, повесьте меня: вы ничего все равно не добьетесь.

Если бы полковник Гаввард был склонен к поэтическим сравнениям, он подумал бы, что это сама Индия с ненавистью взглянула в холодные серые глаза Британии…

Но Гаввард подумал о том, что этот индус все-таки необычен, несомненно, это важный преступник, не рядовой агент, и он сказал вслух:

– Я предложил вам сделку: за показания легкая и немучительная смерть. Сделка не состоялась. Мы подождем…

Индуса увели. По распоряжению Гавварда, он был заключен в каюте «Адмирабля», часовые проверялись лично командиром Томсоном. Гаввард сказал Томсону:

– Артур, если что-нибудь случится с индусом, даже наша двадцатилетняя дружба не будет иметь значения: вы будете преданы военному суду…

И Артур Томсон, командир «Адмирабля», вытянулся и ответил своему товарищу по службе в Индии корректно и официально:

– Будет исполнено, сэр!

Полковник Гаввард путем долгих размышлений пришел к выводу, что имел дело с сильной организацией. И несомненно, что арестованный индус был одним из главарей, одним из вождей этой организации. Но каковы были цели этих людей? Где были их сообщники? Для Маршана это было слишком сложно: агентура Маршана не могла похищать документы в бюро лазарета на Трафальгар-сквере. Полковник Гаввард всю ночь писал доклад высшему командованию британских сил на Востоке, в котором доказывал, руководствуясь своим опытом, что на Востоке они имеют дело с двумя параллельными организациями, действующими самостоятельно: французской агентурой, преследующей чисто империалистические цели и старающейся подорвать авторитет Британии, и другой организацией, преследующей иные цели. Какие – этого не знал ни полковник Гаввард, ни кто-либо другой…

«Это не агенты большевиков, – писал в своем докладе полковник Гаввард, – так как большевики, имеющие возможность непосредственного влияния на рабочие массы, не могут терять времени на подобные авантюры.

Они действуют открыто, сражаясь с деникинцами и оповещая мир о планах британского правительства. Но тайная организация, с которой мы имеем дело, несомненно, действует в духе, полезном большевикам, несомненно, сочувствует их борьбе с мировым империализмом. Очень возможно, что это организация людей, поставивших своей целью освобождение колоний из-под власти Великобритании, что это союз или партия, в которую входят много членов. Эта организация образовалась во время войны, пока мы были заняты уничтожением Германии. И борьба с ними, несомненно, так же важна, сэр, как и борьба с французским влиянием. Я прилагаю все усилия…»

Полковник Гаввард писал в течение шести часов, затем внимательно перечитал все написанное, внес некоторые изменения и сообщил Стильби, что курьер в Константинополь, к лорду Алленби, должен быть отправлен утром.

Доклад Гавварда был заперт в несгораемой кассе, в помещении, охранявшемся двумя часовыми.

И этот доклад исчез бесследно, каким-то необъяснимым образом, причем все замки кассы остались целыми и нетронутыми…

Майор Стильби никогда не видел своего начальника в состоянии такого бешенства. Полковник Гаввард то бледнел, то багровел. Он беззвучно приказал майору Стильби удалиться. И сидел в кресле с широко открытыми глазами в течение часа. За всю карьеру полковника Гавварда с ним никогда не случалось ничего подобного: ни в Пенджабе, ни в Непале, ни в Сирии, ни вообще где бы то ни было…

Полковник Гаввард после часа безмолвного и окаменелого изумления изломал в куски три стека, расшвырял по комнате все бумаги, находившиеся на столе, и ходил из угла в угол в течение двух с половиной часов. Приехавшему Томсону майор Стильби сообщил о своих опасениях относительно рассудка Гавварда…

Но вошедшему Томсону Гаввард сказал, стиснув зубы, свою любимую фразу:

– Не будь я Гаввард…

Борьба полковника Гавварда была сложной и трудной борьбой: он боролся против французского командования, во-первых. Он боролся против большевиков, во-вторых. Он боролся против неизвестной тайной организации, относительно которой ничего не знал, кроме того, что она опасна и угрожает ему, представителю Великобритании, в-третьих.

И, сжав кулаки, с проклятиями, полковник Гаввард поклялся, что он останется победителем…

Томсон молча слушал его. Затем сказал неторопливо, и его длинное лицо слегка сморщилось:

– Джон, ты поставил в известность высшее командование?

– Конечно, черт побери! И мне известно, что точно такие же преступления против Британии происходят и в Константинополе. Там арестовано трое албанцев.

Задумчиво Томсон сказал:

– Я думаю, Гаввард, что это нелегкое дело, борьба здесь. Потому что, во-первых, рабочие массы Британии начинают понимать, что наши сообщения о большевизме иногда превратны…

– Хм… – сказал Гаввард.

– А массы колониальных народов начинают понимать, что Версальская конференция ничего не изменит в их положении…

Полковник Гаввард ничего не ответил, он насвистывал: «Правь, Британия…»

Командир Томсон попрощался с полковником Гаввардом и вышел: это была их последняя встреча, ибо через три часа командир Томсон оставил свою службу во флоте Его Британского Величества при некоторых, не совсем обычных обстоятельствах…

Командир Томсон вернулся на борт крейсера «Адмирабль» в пять часов вечера. В половине шестого взволнованный помощник ворвался в каюту командира и сообщил, что в помещении арестованного индуса неладно…

Командир Томсон прошел в каюту арестованного, у входа в которую стояли, вытянувшись, два матроса на часах, и увидел тело инженер-механика Абиндра-Ната, содрогавшееся в агонии. Индус на мгновение приоткрыл глаза, затем опустил снова веки; может быть, под ними пробегали картины Непала, гортанные голоса смуглых, как шоколад, девушек… По телу индуса пробежала последняя судорога: уроженец Пенджаба или Непала, именовавший себя инженер-механиком Абиндра-Натом, вторично скончался на борту крейсера «Адмирабль», и его вторая смерть была так же безмолвна, как и первая, в лазарете на Трафальгар-сквере…

Артур Томсон был истым британцем, ни один мускул не дрогнул на его лице, когда он увидел, как умирала его карьера вместе с телом индуса. Он круто повернулся и вышел, сопровождаемый помощником, который взволнованно объяснял, что неизвестно каким путем арестованный достал пакет с ядом, которым и отравился.

Артур Томсон, командир «Адмирабля», медленно вернулся в свою каюту. Он присел к столу и написал своему старому товарищу, с которым он двадцать лет был на «ты», краткую, официальную записку:

«Сэр! Индус умер. Прошу принять мою отставку и довести до сведения Британского Адмиралтейства об исключении меня из списка моряков британского флота. Командование крейсером передано помощнику. С чувством искреннего уважения, Томсон, командир “Адмирабля”».

Затем он снял со стены карточку шотландской девушки, ожидавшей его далеко на севере, и выбросил ее в окно каюты. И выстрел браунинга оповестил команду «Адмирабля» о том, что командир Артур Томсон кончил свою карьеру…

По распоряжению Гавварда, тело командира Томсона было похоронено со всеми почестями по морскому обычаю: предано воде. При похоронах присутствовали: представитель французского командования полковник Маршан, леди Холлстен, представители Италии и Греции, офицеры французской и британской разведки и представитель деникинского командования в лице поручика Казарина. После залпа из всех орудий «Адмирабля» тело Томсона, зашитое в холстину, было брошено в воду. Полковник Гаввард круто повернулся и пошел к сходням. Его догнал помощник Томсона:

– Смею спросить, сэр, что сделать с телом индуса?

Полковник Гаввард кратко ответил:

– Стильби займется этим…

Майор Стильби занялся телом индуса. Он осмотрел тело индуса в присутствии судового врача, мистера Грэхама, который констатировал смерть от приема дозы стрихнина, затем тщательно спрятал мешочек, валявшийся рядом с телом индуса.

Тело Абиндра-Ната было также предано воде, но без салюта из орудий и без всяких почестей…