Текст книги "Химера"

– Что же это у неё за жизнь такая? Мы ведь сегодня в электричке поцапались как раз на эту тему. Перекати-полем её назвал. Не понравилось, знаете ли.

Ян грустно улыбнулся.

– Что тут непонятного? Лилия совершенно не способна сколь-либо долго состоять с мужчиной в прокрустовом ложе семейно-бытовых отношений. Ничего, кроме скуки, она там не находит. И в этом она по-своему несчастный человек, если мерить обывательскими мерками. Её императив – безусловная свобода, абсолютная независимость. Мне неловко говорить об этой чудо-девушке в таком фривольном аспекте, но попробую пояснить одной фразой – и мужик ей требуется, потому что особа она вполне живая и радостей жизни отнюдь не чурается, и быт её мгновенно заедает.

– А может, ей нужен такой-же, как она? Я не вольного бродягу имею в виду, а… ну, способности эти. Возможно, я и неправ, но есть в ней этакое высокомерие к окружающим. На взгляд со стороны – типичный интроверт, насупившийся на весь белый свет. Захочу, мол, и сделаю с вами всё, что душе угодно.

– Высокомерие к окружающим? Мимо цели, ничего подобного. Она очень даже самокритична, слышали ведь – «мой скверный характер». Лили прекрасно осознаёт, что таких уникумов, как она – единицы. Но если вдруг встретит такого-же… – Ян покачал головой, – нет, лучше бы не надо, на мой взгляд, это может закончиться плачевно.

Он покосился на Славку с улыбкой.

– А ведь вы её боитесь? Правильно делаете, говорю без иронии. Я сам побаиваюсь.

Часы пробили девять, Ян пристукнул ладонями по подлокотникам, обозначая финал беседы, и выбрался из кресла. Поднялся и Славка, и они вышли на веранду. Поначалу он не обнаружил Лилии, но затем содрогнулся, увидев её находящейся в вольере. Она сидела на корточках и почёсывала пёсику за ушами, а тот, динозаврище эдакое, валялся на спине и чуть ли не дрыгал лапами от удовольствия.

– Не беспокойтесь, они с Фоксом друзья, – сказал Ян добродушно.

– Мне тоже показалось, что в этой своей свободе она не слишком счастлива. А если заедает быт, значит обойдёмся без быта. Бродяжничать будем, если ей так нравится, – сказал Славка упрямо.

– Даже так? – с усмешкой покосился Ян, – подумайте хорошенько, Вячеслав, ну что за глупое мальчишество, вы уже давно не ребёнок. Нельзя, противопоказано надолго привязываться к таким, как Лили. Диктата она не терпит, подкаблучников презирает, а пресловутое равноправие… Я человек старозаветных взглядов и не очень понимаю, что значит сожительство в условиях равноправия таких разных созданий, как мужчина и женщина. Выстроить фасад благополучия, путём бесконечных уступок друг другу – да, это самое простое решение, но тут применимо какое-то иное определение. Бытует предположение, что в будущем человек станет единополым, размножение заменится клонированием, и лишь только тогда вечные вопросы отпадут сами собой. Но это будет уже не человечество, а нечто другое. Не ломайте голову и не стройте долгих планов, Вячеслав, не стоит этого делать – в вашем-то положении. Пусть всё разрешится само собой.

Лилия, выскользнув из вольера, приближалась к ним неспешной походкой, и Ян добавил чуть тише:

– Самое главное: надеюсь, у вас хватит ума держать язык за зубами при посторонних касательно факта знакомства с такой необычной особой. Всегда имейте в виду, что она – не одиночка, как это может показаться. В случае возникновения по вашей вине нездорового постороннего интереса – попадёте в сложное положение. А то, чего она не говорит мне, возможно, посчастливится узнать вам. Пусть не полностью, по мелочам, но всё-же…

– Если мы по-прежнему будем цапаться по десять раз на дню, то не очень уверен, – сказал Славка мрачно и подумал о Гордее. Нет, кажется, ничего такого он приятелю сообщить не успел.

– Ну что, наша тайная вечеря завершена, мы можем идти?

Лилия на веранду не поднималась, стояла внизу, сунув руки в карманы джинсовой курточки, и до Славки только сейчас дошло, что утром она была одета совсем по-другому.

– Ступайте, ребятки, шагайте, мои уникальные, – Ян взглянул на небо, – вечер-то какой, а? Весна на дворе, радуйтесь жизни, пока есть время, а то не успеете оглянуться – старость настигнет, нервы и болячки, и будете, как я, суставами скрипеть и жалеть о годах, потраченных на всякую ерунду.

Этот чудаковатый мозгоправ всё-же расщедрился напоследок на некоторое проявление чувств. Лилия сделала ручкой.

– Всего хорошего, Ян Павлович.

– Лили, будь на связи, не исчезай и не забывай, о чём вели речь.

Едва они оказались за калиткой, Славка подступил с вопросом.

– Лиль, а где и когда ты переодеться успела?

– Глазастый… Когда надо, тогда и успела.

Она оценила выражение его лица.

– Слава, я не привязана к какому-то одному жилью. У меня вообще-то прописка имеется. Может, ты намерен ещё и тупо меня ревновать? Если простой факт смены одежды вызывает у тебя подозрение, то дело у нас так не пойдёт.

– Да ничего я такого не думаю…

– Думаешь, думаешь. Твои мысли незамысловаты, как и ты сам. Пока запомни одно – я ничего никогда не делаю просто так. Придёт время – пооткровенничаем, а сейчас рано.

– Так всё-таки – какова была цель и польза от нашего визита к этому мудрецу?

– Ты же слышал – одного человека там и вправду нашли. Уже что-то. Надеюсь, скоро Ян его обнаружит. Мне тоже кое-что было нужно, но это тебя не касается.

Заходящее солнце расцветило березняк пурпурными красками. Они не дошли и до его середины, как Лилия вдруг свернула по неприметной тропинке в сторону.

– Куда идём? – поинтересовался Славка.

– Тут недалеко пруд имеется, искупаться хочу, – заявила она безмятежно. Озадаченный Славка заметил на её губах блуждающую улыбку и догадался, что Лилия задумала некий экспромт с оттенком экстрима.

– Так ведь вода ещё холодная, – пробормотал он неуверенно.

– Ничего страшного, для меня сойдёт, а ты как знаешь.

Деревья закончились перед невысоким обрывом, и по травянистому склону они спустились к небольшому, метров тридцать в диаметре, водоёму. Если это и был пруд, то никаких признаков застоялости – ряски и прочей гадости – не наблюдалось, лишь кое-где вдоль берега стлались по тёмной воде длинные перья рогоза. Высокая, по колено, трава доходила почти до кромки воды.

Быстрыми и ловкими движениями Лилия разделась и нагой русалкой скользнула в воду без присущего женщинам писка, и лишь там, на середине, позволила себе восторженно ухнуть. Трясущимися от нетерпения руками Славка стянул одежду и, не задумываясь, последовал её примеру. Правда, вскоре выскочил обратно. Вода и вправду оказалась холодной, хотя и не сказать, чтобы ледяной. Лилия, отфыркиваясь, держалась на воде в центре пруда, качала головой и таращила глаза.

– Ух ты! Солдатик-то у нас какой шустрый, уже готов к бою, – не промедлила она со скабрезной насмешкой.

Её беспардонность привела Славку в состояние весёлого негодования, и он принялся гоняться за ней брассом по всему водоёму. Наконец они выскочили на берег, и упали в росистую траву, и долго катались по ней, покрывая поцелуями тела друг друга. Потом она оказалась сверху, и любила размеренно и неторопливо, следя за его реакцией. Он пытался шептать ей что-то невнятно-ликующее, и каждый раз она накрывала его губы своими.

Постепенно ускоряя темп, Лилия и сама потеряла контроль, а вскоре они испытали такой взрыв эмоций, что Славке почудилось, на мгновения он и в самом деле опрокинулся в какие-то другие измерения.

По сумеречному небу ползли бронзовые облака, стрёкот кузнечиков усилился, и солнце, пробиваясь сквозь кроны деревьев, посылало на землю последние сочные лучи. Лилия со вздохом усталого блаженства оторвалась от Славки, села рядом и принялась лениво щекотать ему нос травинкой. Лицо её в вечернем свете, с раскрасневшимися щеками и прилипшими ко лбу прядками волос, казалось ему незнакомым. К их распалённым телам, нарушая покой и благолепие, начали слетаться назойливые кровопийцы.

– Я, кажется, разгадал твой замысел. Ты ведь хотела кое-что скопировать из моего прошлого? – нарушил молчание Славка, – та фотография, на водохранилище…

Лилия подумала и улыбнулась.

– Ах вон ты о чём. Честное слово, даже в голову не приходило. Просто на меня иногда накатывает, ты уж не обижайся. Надеюсь, твоё мужское эго не пострадало?

– Ни в коей мере. Ты замечательная, ты ненормальная. Ты чудо.

– Уже лучше. На этот раз хоть змеёй не обозвал.

Славка повертел головой.

– У тебя нет ощущения, что за нами подглядывают?

Она оглядываться не стала.

– А если и так? Пусть завидуют.

На них обрушился целый сонм комаров, и они, не сговариваясь, кинулись в воду. Но и после, на берегу, Славке с Лилией пришлось заняться чем-то вроде физзарядки, потому что проклятые насекомые продолжали упорно атаковать. Напялив одежду прямо на мокрые тела, они спешно ретировались наверх, под деревья, и быстрым шагом двинулись к электричке.

– У меня из головы никак не уходит твоя фрейдистская оговорка, – вдруг сказала она.

– Какая-какая?

– Такая. Ты ведь до сих пор любишь её.

Славка переварил услышанное и изумился.

– Лиль, о чём ты? Как можно испытывать чувства к женщине, с которой расстался много лет назад!

– А почему же, случайно встретив, так разволновался? Не ври хотя бы сам себе, – сказала она убеждённо.

– Лиль, сейчас у меня есть ты… – терпеливо начал Славка.

– А что я? Сегодня я есть, а завтра может не быть, – перебила она, – могу поспорить, что Ян тебе мозги уже вправил. В том смысле, что зря связался с такой плохо приручаемой дамой.

– Умом догадываюсь, что зря, а всем остальным… Мы, мужики, такие – влипаем, как мухи в мёд, – попытался он отшутиться.

– Не лучшее сравнение, – фыркнула Лилия, – вообще-то мухи влипают во что попало.

Славка остановился, притянул её к себе и полез с нежностями.

– Перестань бурчать. Ты, только ты, и знаешь – я опять тебя хочу.

Она выскользнула из его рук.

– Не доводи до греха, неугомонный, мы так до дома сегодня не доберёмся.

Они вышли к платформе, и тут Лилия встала в раздумье.

– Не хочу на электричке, надоел мне этот общественный транспорт. Пойдём в посёлок, такси возьмём.

– Ты представляешь, во что это выльется?

– Не твоя забота, кавалер. Сегодня я угощаю.

Одинокая «лада-десятка» притулилась возле автобусной остановки. Через полуоткрытое окно сочился трепетный Иглесиас-папа, под лобовым стеклом стыдливо притаился листик с нарисованными шашечками. Местный извозчик подрёмывал, откинув голову на спинку сиденья.

– С добрым утром, страна, – бесцеремонно разбудила его Лилия, – к вам явился замечательный калым. Нам приспичило на ночь глядя попасть в город Комсомольск.

Водила хлопал глазами, оглядывая подозрительную растрёпанную парочку.

– Это где такой?

Славка назвал район, таксёр выудил откуда-то помятую карту области, пошарил по ней пальцем и присвистнул.

– Ё-моё, товарищи… До МКАДа километров пятьдесят, а там чуть не пол-Москвы обогнуть надо, и потом ещё около восьмидесяти. Если на пробки и гаишников не нарвёмся, всё равно в один конец часа три уйдёт.

– Превалирующая доминанта ваших умопостроений не подлежит сомнению, однако давайте поближе к нашим барашкам. Три тысячи устроит? – осведомилась Лилия.

Арифмометр в башке простоватого труженика руля щёлкал вполне оперативно.

– Какие три? Пять. Ребята, поймите правильно – обратная ходка у меня верняк впустую будет.

Лилия торговаться не стала, молча порылась в сумочке, сунула в окошко несколько купюр, открыла заднюю дверь и подтолкнула Славку. Они расположились рядышком в правом углу, машина взяла с места, и Славка прошептал Лилии укоризненно:

– Ты с ума сошла, что за барство?

Она повернулась к нему.

– Если не заткнёшься, я тебя задушу. Для начала поцелуями.

– Идея похвальная, я согласен, – воодушевился Славка, и они впились друг в друга, и дышали друг другом, пока у обоих не закружилась голова. Пару раз Славка ловил в зеркальце взгляд водителя, недоверчиво посматривавшего на чумовых клиентов. Любопытство, смешанное с подозрительностью, явно разбирало его. И когда Славка с Лилией отвалились в стороны, он сделал попытку ненавязчиво прощупать пассажиров.

– А чего на электричке не поехали? Если не секрет. Тут платформа совсем рядом.

– Гражданин водитель, а звать вас как? Если не секрет, – спросила Лилия ему в тон.

– Михаил.

– Оч-приятно, ну а мы… Рома и Юлия. Видите ли, Михаил, у нас сегодня событие – корпоративный бонус на службе обломился, и мы решили профукать его на такси да кабаки. Мы племя младое, незнакомое, интеллект на грани фантастики, посему на большее ума не хватает. Вот и весь вопрос.

Корпоративный бонус… Славка едва сдержался, чтобы не заржать, а таксист ещё раз глянул через зеркало, хмыкнул и на время примолк. У сладкой парочки, несомненно, верховодила дама, и её острый язычок давал понять, что все поползновения завязать доверительный диалог будут пока что вежливо, но непреклонно отклоняться.

Меж тем, выскочив на трассу и оставив в стороне россыпь огней Подольска, машина углубилась в многоэтажное скопище московских пригородов. Движение стало более плотным, а впереди, от горизонта до горизонта, сияла, моргала и переливалась всеми цветами радуги необъятная столичная иллюминация. То ускоряясь, то натыкаясь на возникающие временами заторы – «дачники прутся, в неудобное время попали», чертыхался водила – «лада» вынырнула наконец на шумную четырёхрядную окружную и, с ходу проскочив во вторую полосу, погнала в восточном направлении, оставляя мегаполис по левому борту.

Лилия задремала, посапывая в славкино плечо, голова то и дело сползала вниз, и вскоре ей это надоело. Стянув с себя куртку, она постелила её Славке на колени и улеглась калачиком вдоль сиденья. Его и самого клонило в сон. Прикинув, что они не проделали ещё и половины пути, он решил, что сомкнуть на полчасика глаза не помешает. Но не прошло и пяти минут, как машина стала притормаживать, а сквозь закрытые веки Славка уловил какое-то мерцание.

Он открыл глаза и приник к стеклу. На правой по ходу обочине открылась во всём своём безобразии картина дорожной аварии. Тревожная пульсация маячков на крышах «Скорой» и двух дэпээсников, смятый, скрученный в дугу отбойник, из кювета торчит задняя половина авто с фордовским шильдиком, а куда улетела передняя, не понять вовсе. Крошево стекла, и нечто на носилках, накрытое светлой материей в тёмных подтёках…

– Кажись, очередной отъездился, – подал голос таксист.

– Или отлетался, – вяло поддакнул Славка.

Долгое безмолвие утомило извозчика, и он обрадовался малейшему поводу почесать языком.

– Брательник у меня старшой, дальнобоем работает. Виделись на днях, рассказывал… Иду, говорит, из Белоруссии с грузом. Минское шоссе, правый ряд, всё чин-чином, не нарушаю и не превышаю. Москва почти уже видна, пост ГАИ впереди, метров сто остаётся. Тут справа, откуда-то из леса, не разбери дороги вылетает кабриолет и не тормозя лупит ему прямо в правое колесо. Ну тягачу-то что, даже не шелохнулся, а у кабриолета морда и левый бок в гармошку, а та, что рулила – поскольку крыши у тачки нет – через отбойник в кювет выпорхнула. Будь это где в глухомани, я бы, говорит, из-за такой дуры и тормозить не стал. А так, как честный дядя, притёр к обочине, сижу, жду. Гаишники это дело увидали, даже мотор не стали заводить, пешком подошли. Дальше самое интересное. Выбирается эта каскадёрша из канавы – сопля в мини-юбке, лет семнадцати – на блюстителей ноль внимания, подлетает к тягачу и давай в дверь колотить. Вылазь, мол, козёл недоеный, хана тебе приснилась, теперь всей твоей фуры долбаной не хватит рассчитаться. Гаишники там, на Минке, мужики тёртые-перетёртые, и те малость охре…

Водила осёкся, оглянулся и пробормотал.

– Ой, извиняюсь, что-то я разорался. Девушка, наверное, спит?

– Ничего, продолжайте, очень интересно, – сказала Лилия, не открывая глаз.

– И смех, и грех. Картина Репина «блондинка в шоке», одним словом. Менты было к ней: гражданочка, у вас хоть права имеются? Какие, на хрен, права – блажит – я тачку у мамки взяла, по парку покататься, что тут такого? А мама кто? Директор «ооо-шалтай-болтай» она, не слыхали про такое? И вообще я несовершеннолетняя, ко мне приставать не положено, отвалите по-хорошему и идите тащите службу, тут без вас есть кому разобраться. Мой папаня, мол, мужик суровый, генерал-лейтенант каких-то очень страшных войск, он сейчас приедет, всех раком нагнёт и маршировать заставит… Гаишники посмеялись, конечно, но братана отпустили, тем более что он претензий к этой кукле не имел. Недавно в новостях такую-же отмороженную показывали. Тоже, скорее всего, чья-то дочурка. Человека насмерть переехала и спокойно дальше понеслась. Менты её догнали, окружили, требуют выйти из машины, а эта сука сидит себе и хихикает по мобильнику: – Милый, представляешь, я щас какого-то дурика на дороге долбанула, кажись наповал. Теперь пра-аблем, наверное, будет…

Михаил покрутил головой и сказал с чувством.

– Я это всё к чему? Наш батя, старый коммуняка, тридцать первого года рождения, он при виде такого всегда говорит одно: Сталина на них нету. Плохо жилось, о свободах мечтали? Гамбургеров, тампаксов да мальборо хотелось отведать? Двадцать лет как ту свободу на прилавок выбросили – жрите на здоровье, только не подавитесь ненароком, а то несварение желудка приключится, конфуз будет на весь мир. Конфуз и вышел, а по-другому и быть не могло. Это батины слова, не подумайте, что я от себя разглагольствую. У отцов и детей, как говорится, своя правда. Чёрт его разберёт, послушаешь наших ворчунов престарелых, историю полистаешь – неужели и в самом деле эту страну лишь кнут, тюрьма да эшафот в чувство приводят?

– О господи, ещё один философ… – чуть слышно пробормотала Лилия. Потянулась, поёрзала на сиденье, устраиваясь поудобнее, и спросила:

– Михаил, простите за любопытство – а лет вам сколько?

– Тридцать семь.

– Ну, вам ещё рановато впадать в старческое брюзжание. Согласна, печально наблюдать, как эта самая свобода повсеместно мутировала в гнилую отрыжку жлобской вседозволенности. Любая благая цель, доведённая до абсурда, неизбежно превращается в свою противоположность. Только я не совсем уяснила – ваша пролетарская ненависть направлена конкретно на глупых девиц за рулём или на поведение богатого хамла вообще?

– Конечно, вообще… Да не пролетарская у меня ненависть, девушка… – с досадой проговорил водила.

– Юлия, – вежливо напомнила она.

– Юлия, у меня в трудовой книжке стажа – два года. Всего. В девяносто первом, в ноябре, с армии пришёл – мы тогда в городе Алексин жили – на работу устраиваться смысла никакого, с зарплатой везде кидалово. Страна – сама по себе, кто ей рулит – непонятно. Знакомые все как один на барахолках, топчутся в валенках, греются палёной водярой и торгуют чем ни попадя, и в головах одна задача – настрогать рублёвой древесины, половину обменять на баксы, половину прожрать. Поглядел я на эту тоску, взял в напарники другана – тоже, как я, без дела мыкался – и погнали мы в столицу искать чего получше. А что Москва? Там тогда тоже бардак был, как и везде. Выйдешь на площадь – митинг, свернёшь за угол – демонстрация. Как статью за тунеядство отменили – такое впечатление, все бездельники страны сразу митинговать ринулись. А что, языком чесать – не камушки ворочать, и денежка от кукловодов капает. Подрядились мы на стройку, частникам коттеджи под Химками лепить. Равшанам с джамшудами в ту пору было не до нас, они на другой стройке трудились – независимость свою возводили, да что-то там у них быстро всё обвалилось… Год с лишним уродовались мы как проклятые, жили по бытовкам и питались чем придётся. Скопил я худо-бедно на своего первого жигуля-трёхлетку и отвалил восвояси. С той поры зарёкся я, табу себе установил: никогда, ни за какие коврижки не мантулить на дядю, да и на государство тоже. Не интересен ты в этой новой стране ни властям, ни тем более барыге-частнику, и заработаешь ты у него не обеспеченную спокойную старость, а грыжу и радикулит.

Ну и, как водится, худа без добра не бывает: на обратном пути посадила меня, видать, судьба в нужную электричку. Девчонка в ней из Москвы возвращалась, своя, тульская, на педагогический поступала. Слово за слово, дело пошло, и вот уже пятнадцать лет живём-поживаем, двое школьников-пацанов растут. Пока цены божеские были, поближе к Москве успели перебраться, домик построили. Она учительствует, а я всё так же – закону своему не изменяю, кручусь-верчусь единолично, никому не должен, и пенсии мне ни от кого не надо, дай бог здоровья – я её сам себе обеспечу.

Машина по плавной дуге соскользнула с МКАДа, беспрепятственно миновала очередной пост борцов за безопасность движения и устремилась по прямой, удаляясь от столицы.

– Вы оба молодые, может, сложновато мою политику раскумекать. Сейчас ведь не жизнь стала, а гонка, спешка, суета – лет пять разницы в возрасте, а люди уже друг друга не слышат и понимать не хотят. Но у меня лично вот такая философия по жизни вышла.

Лилия молчала, и Славке показалось, что она беззастенчиво дрыхнет. Но минуту спустя она пошевелилась и сказала с ленцой в голосе:

– Что же здесь сложного, очень понятная, вполне себе мещанская философия. Позволю одну оговорку: она хороша для претворения в жизнь в столице или её ближних окрестностях. Сдай, к примеру, квартиру в Москве студенту из небедствующих, а сам круглый год дыши воздухом на экологически чистой даче – или, как в вашем случае, на расстоянии вытянутой руки от центра. Разве не так? Подольский район, место вполне престижное, цены на метраж скоро Калифорнию догонят. А обитай вы километрах в пятистах отсюда?

Михаил махнул рукой.

– Не-е, Юлия, не переубедите. Согласен, в глубинке манёвра поменьше, но работать на себя можно везде, и не близость к Москве тут главное.

– Хорошо, а с тем, что ваш батя, правоверный коммунист, не совсем прав, спорить не будете? Да, свободы и впрямь поначалу обожрались, импортная «вдова клико» в голову бахнула, но сейчас хоть какие-то правила игры обозначились. Я советскую власть в юном возрасте застала, не мне рассуждать о тех временах, но вы тут Сталина упомянули, кнут, плаху… А ну как возьмут и вернут наши правители всё назад, что делать будем? Построят всех в колонну и погонят на общественно-полезный труд, статью за тунеядство вновь в кодекс пропишут. Хочешь-не хочешь, а заставят план давать, дневной да пятилетний. Металл варить, варежки вязать, кирпичи на морозе класть… Лучше бы прелести тех времён не возвращать, как считаете? Или вы, как истый кухонный государственник, душой за всю страну радеете?

Михаил покачал головой, но не возмутился, а спросил осторожно:

– Юлия, настала моя пора извиняться. А вам самой сколько лет?

– Двадцать пять, помнится. А что, выгляжу старше? – притворно озаботилась она.

– Нет, говорите старше. Вы вообще какие-то странные клиенты. Спутник ваш что-то всю дорогу в рот воды набрал, молчит себе скромно… Вы супруги?

– Да что вы, неужели похоже? Не-е, супруги не имеют права ездить на такси, тем более в такое время. Завтра рабочая неделя, все мужья-жёны сейчас дома сидят, мелодраму по телевизору смотрят, отпрысков баиньки укладывают. Нам с утра тоже вообще-то на работу, ну да мы люди ночные, безалаберные. Дженерейшен некст. На вечеринах жжём, по клубам шастаем. А на службе отсыпаемся.

– Хорошая у вас служба, – сказал простодушный Михаил, – и где такая?

– О, мы трудимся в одном очень секретном НИИ – каком, сказать не могу. Мы там – специалисты. По связям с общественностью. Это такая популярная ныне профессия, для самых отъявленных бездельников. А парень у меня на самом деле не молчун, он ещё как говорить могёт, но только тогда, когда я отмашку дам.

Славка, чтобы сохранить невозмутимый вид, принялся потирать лицо ладонями. Михаил поднял глаза на зеркальце и, вероятно, лишь сейчас допетрил, что странная девушка Юлия попросту забавляется и метёт пургу.

Лилии меж тем наскучило валяться и крутиться на сидении, она села и вытянула ноги.

– Устала? Потерпи ещё с полчасика, – сказал Славка.

– Конечно, устала. Сегодня весь день суматошный выдался, – откликнулась она ворчливо. Наклонилась к нему и шепнула:

– До самого подъезда ехать не надо. Останови его метров за двести, прогуляемся.

Славка, давно уяснивший, что вопросы задавать бесполезно, молча кивнул.

Электронные часики на приборном щитке показывали половину двенадцатого, когда впереди в свете фар выплыл наконец указатель со стрелочкой направо, гласивший, что до Комсомольска остаётся десять километров. Машина свернула, и Михаил, всю дорогу если и превышавший, то ненамного, позволил себе расслабиться. Стрелка спидометра завалила за сотню, а поскольку на окольных дорогах частенько царствует закон подлости, беспечность, даже временная, неминуемо вознаграждается. Скучающая на въезде в посёлок бело-синяя «газель» замечена была слишком поздно, блюститель дорожного порядка бодро выскочил наружу, сверкая в лучах фар, как иллюминированный Дед Мороз, и затряс полосатой выручалочкой.

Тёмной ночью тёмный лес, за кустами дэпээс.

Михаил в сердцах плюнул в окно, притёрся к обочине и поспешил навстречу гаишнику, по шофёрскому ритуалу намереваясь пообщаться без лишних свидетелей. Оба, ведя душевный диалог, прошли к «газели» и скрылись внутри. Лилия с хмурым вниманием наблюдала за процессом.

– Может, пойдёшь уговоришь? Трудовой копейки человек лишается, – предложил Славка неуверенно.

– Ты идиот?! Мне – гаишника уговаривать? Придумай чего поумнее, – буркнула она, – отстегнёт сколько надо и вернётся, велика проблема. Ты же видел – тот и права у него не смотрел.

И действительно, не прошло и полминуты, как Михаил выпрыгнул из «газели» и заторопился обратно.

– Много взяли? – полюбопытствовала Лилия.

– Двести, – процедил таксист, – родные кошки-мышки: где-то приобретаем, где-то теряем. Диалектика, м-мать твою…

На Мелиоративной Славка попросил притормозить. Разминая затёкшие суставы, он выбрался из машины, а Лилия, наклонившись вперёд, ловко сунула что-то Михаилу в нагрудный кармашек.

– Да перестаньте, Юлия, сам виноват, при чём здесь пассажиры… – деланно возмутился тот.

– Протесты не принимаются, – сказала она, захлопывая дверцу, – вам эти сотни достаются тяжелее, чем нам. А философия ваша хотя и наивная, но лично мне она очень даже близка. Я серьёзно. Счастливой дороги.

В молчании они дошли до славкиного двора, и едва оказались в темноте, как Лилия остановилась.

– Давай постоим минут пять. Только помалкивай и без вопросов.

Славка мало что различал, лишь от доминошного столика доносились приглушённая возня и хихиканье. На верхнем этаже распахнулось окно, и бдительная мамаша сказала грозно:

– Оксана, марш домой, сколько можно повторять!

– Да иду, иду. Блин, достала…

Судя по голосу, девчушка позднего школьного возраста. Извлёкши себя из шаловливых лап вожделеющего ухажёра, она прошмыгнула в подъезд, хлопнула дверь, и всё стихло. Кавалер щёлкнул зажигалкой, прикурил и побрёл в темноте в противоположный конец двора.

Лилия замерла, вглядываясь в темноту, в тревожном безмолвии текли томительные минуты.

– Пойдём, – наконец глухо сказала она.

– Ты чего-то боишься? – не выдержал Славка.

– Иногда бояться не помешает, – ответила Лилия уклончиво.

Они поднялись на четвёртый этаж, вошли в прихожую, и только тут странное напряжение покинуло её.

– Ф-фу, как я устала, – выдохнула Лилия, сбрасывая куртку, – есть хочу, спать хочу…

– Любви хочу… – закончил Славка.

– А вот и фигушки. Мы просто ляжем спать, – заявила она, – я действительно валюсь с ног, и партнёрша из меня никакая. Тёплый душ, стакан чая и в люлю.

Она приказала ему включить чайник и проскользнула в ванную. За дверью зашумела вода, Славка взялся за ручку, оказалось заперто.

– Так нечестно, Джульетта! – крикнул он в щель двери и отправился на кухню.

И всё-же Лилия после визита к Яну заметно оттаяла, исчез снисходительный холодок во взгляде и разговоре, и даже с трудягой-извозчиком Михаилом – простофилей двухмерным – она временами общалась почти на равных. Славка ткнул чайник, сел за стол, и тут все посторонние мысли, даже эротические, вмиг вылетели у него из головы. Он вспомнил про архив.

Все семейные бумаги хранились в правом нижнем отделе стенного шкафа, единым пластом в кубической коробке от старого, давно выброшенного пылесоса «вихрь». От волнения руки мелко подрагивали, Славка раскрывал корочки документов и папки, заполненные старыми квитанциями, перебирал письма и открытки, но нигде не находил знакомого конверта из плотной бумаги. И фамилию того вертолётчика вновь запамятовал. Мясная какая-то фамилия, Буженинов, что ли… Да что там безвестный пилот, сам факт прошлогоднего происшествия в уральских лесах вердиктом самоуверенного гипотизёра Яна поставлен под сомнение. Ляпсус мемориэ у вас приключился, товарищ Вячеслав, обшибочка вышла, ищите другую истину. И в других местах.

Славка добрался до дна коробки, на ковре громоздился приличный штабелёк бумаг, но конверт так и не обнаружился. А лежал он, помнится, где-то в верхних слоях. Повода для тихой паники, конечно, ещё нет. Живём в режиме «угадай-ка», откуда знать, кто мог здесь порыться и с какой целью. Скорее всего, текущий раунд игры угадал Ян, и конверта никакого нет. И тогда возникают совсем другие вопросы.

Если украдены, то кем?

Славка принялся складывать бумаги в обратном порядке, не особо сортируя. Не собираюсь я ломать голову, она и так плохо соображает на ночь глядя, думал он. Если конверт всё-таки был и кому-то вдруг понадобился, то эти игры и их смысл пока в любом случае ему неведомы. Ну и ладно, забавляйтесь на здоровье, лично мне всё это начинает понемногу надоедать. В некотором раздражении Славка задвинул коробку на своё место и закрыл дверку шкафа. Подойдя к столику, он нажал кнопку пульта – мелькали кадры какого-то боевика, взметались клубы пламени, разнообразный автотранспорт низвергался в пропасть и брызгали в экран кровавые сопли – и тут взгляд его упал на глебову книжицу. Обложка самиздатовского творения, уже двое суток позабытого на столе, претерпела некоторые метаморфозы. Приглядевшись, Славка заметил, кроме пространного и немного туманного «Принципы образования и жизнедеятельности независимых общественных форм» ещё несколько слов, приписанных ниже шариковой ручкой. Нестройными печатными буквами кто-то вывел: ЧУПРУНОВ АЛЕКСЕЙ БОЛЬНИЦА ГОРЕЛКИ.