Текст книги "Обратная сторона Японии"

Александр Куланов
Обратная сторона Японии

– Уехать. Как можно дальше!

– Куда?

– В Японию. Дальше некуда…

Из к/ф «Турецкий гамбит»

Никакая часть настоящего издания ни в каких целях не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, будь то электронные или механические, включая фотокопирование и запись на магнитный носитель, если на это нет письменного разрешения ООО «Издательство «Эксмо».

От автора

Самое обычное определение, которое дают наши туристы Японии, вернувшись оттуда, – «Другая планета». Банально, но так и есть: Япония – отдельная планета на Земле. Маленькая планетка, густо населенная народом, который порой похож на «зеленых человечков», но тщательно маскируется под «таких, как все», непознаваем, непредсказуем и жутко интересен.

Больше всего японские «инопланетяне» любят заниматься собой. Оттого у них на планете все очень неплохо – на привычный нам постсоветский взгляд: чисто на улицах и густо в магазинах. Самый страшный шок наши люди испытывали, приехав из Японии в конце 1980-х годов – во время перестройки, когда вернувшимся уже не рекомендовалось забыть, как нелепый сон, свое пребывание в японском космосе и можно было вслух говорить все, что об этом думаешь. Сказать удавалось немногое. За исключением многостраничной «Ветки сакуры», самым, пожалуй, распространенным отзывом о Японии было краткое, но емкое «Нет слов!». Для многих «инопланетных» реалий слов не находилось не только в словарике советского человека, но и в больших словарях русского языка – тех, что с позолоченными корешками. Это естественно: незнакомы реалии – нет определений для них. В лучшем положении оказались те, кто привык довольствоваться краткой словарной формой и яркими образами, – поэты и писатели-сатирики. Их планета Япония отправилась по сто лет назад ею же самой определенной орбите привычных стереотипов: через гейш и самураев к роботам и панасоникам. Разница была только в степени восторженности: Михаил Михайлович Жванецкий, вернувшись из Токио, вскричал: «Простите меня за то, что я был, а вы не были в Японии!», а Игорь Моисеич Иртеньев лишь грустно рассказал о невозможном:

 
Там видео в каждой квартире,
Там на нос по десять «Тойот».
Там сделать решил харакири,
Бери себе меч – и вперед.
Еще там у них император,
Проснувшись, является вдруг,
На нем треугольная шляпа
И серый японский сюртук.
И пусть там бывает цунами –
Японский народный потоп,
Но я вам скажу между нами,
Что все у японцев тип-топ.
Я зависти к ним не питаю,
Но все же обидно подчас,
Что нам до них – как до Китая,
А им – как до лампы до нас.
 

Однако время шло, и с каждым годом отбор в «космонавты» становился все демократичнее (если были деньги, других конкурсов на поездку в Японию уже можно было не проходить), все больше российских тружеников отправлялось на прежде почти недоступную планету. Поехали в Японию и наши ученые, и наши девушки. И первые, и вторые старались обратно если и возвращаться, то только в качестве космических туристов: прилетел на Родину, увидел, всплакнул, и все, все – обратно, домой, в Токио! Рассказывали о своей жизни скупо, хотя показывали много красивых фотографий цветущей сакуры, ночной рекламы и дневных небоскребов.

За двадцать лет свободы получилось, что вроде и ездим в Японию много (не все, но в целом), и книжек японских, да и наших про нее написано столько, что можно библиотеку «инопланетную» составить, а все про одно и то же: как им хорошо на свете живется, какие они умницы-трудоголики, да про то, что по количеству мобильных телефонов на душу школьников Япония впереди всех.

Не избежал соблазна и я: попав в Японию впервые на неделю, я год отходил от шока; следующая поездка заставила меня взяться за перо, очередная подвела к мысли о том, что не все еще описано в наших книжках, а уж следующая – долгая, как сама жизнь (что в этом удивительного – ведь Эйнштейн доказал, что время на разных планетах бежит по-разному), усадила меня за компьютер.

Я долго думал о том, как собрать воедино разрозненные записки о том, что увидел в Японии. Понятно было, как книжка будет называться – выражение «обратная сторона Японии» я услышал несколько лет назад от своего знакомого, но нужен был какой-то скелет, на которой мне предстояло нанизать мясо своих статей, сухожилия размышлений и оголенные нервы воспоминаний. И тут я вспомнил, что поразило меня едва ли не больше всего, когда только начиналась моя японская жизнь.

Среди множества самых разных качеств, неизменно потрясавших меня в наших земных «инопланетянах», – твердая уверенность японского народа в том, что ярко выраженные сезоны существуют только в их стране. Нет, конечно, времена года официально обозначены во всем мире, но только на Японских островах, по мнению их рядовых жителей, они действительно заметны и имеют право на легальное существование. Один из первых вопросов, которые задавали мне в Японии и продолжают задавать другим русским, рассказывающим о своей стране: «Неужели в России тоже есть четыре сезона?» Это – стандарт, такой же, как и неизменное и бескрайнее удивление, следующее за утвердительным ответом. Больше того, я с ужасом заметил, что и многие русские, прожив в Японии больше года, как-то постепенно, исподволь начинают верить в то, что зима, весна, лето и осень бывают только у них дома – в Японии.

Наконец и я прожил в этой стране целый год – день в день, и все японские сезоны опробовал на себе, они перестали быть только японскими и стали моими – личными. Я так и не поверил, что только здесь существуют какие-то особые метеорологические условия, но, привыкнув к японской классификации, решил разбить главы в этой книге по сезонному принципу: начиная с весны, когда ровно в ее середине – 15 апреля – я приехал в Токио, и весной же заканчивая.

Эта удивительная для нас, но совершенно естественная для «инопланетян» вера в миф собственного изготовления стала для меня символом особого отношения японцев к себе и миру, олицетворением их островного мировоззрения, напоминающего взгляд из аквариума: все видно, есть возможность передвигаться и удивляться. Я не собираюсь с этим спорить. Я вообще не собираюсь ни с кем спорить. Эта книжка – не повод к дискуссии, это, скорее, пример возрождаемого ныне жанра путевых записок. Надеюсь, что их чтение не будет слишком обременительным для читателя, но все же даст ему хоть немного нового в представлении об одной из самых модных у нас стран. «Обратная сторона Японии» – это салат, надеюсь, что питательный, и, хочется верить, что вкусный.

Кое-что из того, что вошло в эту книгу, публиковалось ранее в разных журналах и газетах. Чаще под моей фамилией, время от времени – под псевдонимами, иногда даже женскими, так что автор, заслуживший когда-то своим желанием рассказывать о Японии правду и ничего, кроме правды, прозвище «имиджбрейкер», не будет особо жалостлив и к себе, срывая маски, прежде всего свои, а не чужие. Иногда я менял имена и фамилии своих героев – многие из них еще живут там, где я их встретил, и так, как я это описал. Во всем же остальном я твердо придерживался идеи дзуйхицу – следовать вслед за кистью, или, чтобы было понятно среднестатистическому читателю, не знакомому пока с инопланетной лексикой, по акынскому принципу «что вижу, то пою», ничего не приукрашивая и не меняя. Жизнь слишком удивительна, чтобы возникала еще и необходимость что-либо придумывать. Ну… разве что самую малость.

Те, кто читал первое издание этой книги, упрекали меня в субъективности. Очень надеюсь, что это так и есть. Книга и задумывалась как только мой, субъективный от начала и до конца, взгляд на обратную сторону Японии. При этом у меня было много времени и много друзей на этой планете – их взгляды оказали на меня большое влия ние, а вам, надеюсь, они покажутся достаточно интересными, чтобы прочитать эту книгу до конца.

Примечание. Для книги, основу которой составили личные впечатления и частные мнения автора, не было смысла подбирать снимки, сделанные профессиональными фотографами. Именно поэтому в качестве иллюстраций использованы, за исключением случаев исторической съемки, любительские фотографии автора книги, за качество которых он приносит извинения.

Часть 1. Весна

Гайдзин

Первая задача, которую надо решить приезжающему в любую страну иностранцу, – подбор жилья. В Японии это дело поставлено на широкую ногу. В каждом квартале есть офис «Фудо-сан», в котором вам найдут практически любой интересующий вас вариант заселения при условии, что у вас есть деньги, нет домашних животных и… вы не иностранец. Если с деньгами и животными (в Японии к их содержанию относятся с большой ответственностью, и ни разу за все время пребывания там я не встретил ни одной бродячей собаки) понятно, то с гостями из-за рубежа сложнее. Для определения иностранцев в японском языке существует несколько терминов, главный из которых – «гайдзин».

Гайдзин – это «человек извне». Термин по сути не обидный, но несущий оттенок снисхождения японцев к иностранцам – людям уродливым внешне, разбалансированным внутренне, невнимательным, бестолковым, со своими «тараканами в голове», но в целом безопасным, если их немного. В общем и целом гайдзин по-японски примерно то же самое, что немец по-русски, если забыть на время о представлении немцев как вековечных врагов, то есть человек без языка – немой. Есть еще хэнна-гайдзин – странный иностранец, бака-гайдзин – глупый иностранец. Все это исключительно важные для приспособления к жизни в Японии термины, но пока вернемся к жилью.

Снять его иностранцу может оказаться непросто, потому что большинство японцев в принципе относятся к иностранцам с оттенком недоверия, и на то есть серьезные причины. Япония – страна, где 98% населения – японцы. Несмотря на то что она примерно равна по площади Германии, японцы считают свою страну маленькой – острова на 70% покрыты горами, а сравнительно равнинный Хоккайдо малозаселен – холодно. Получается, что на сравнительно небольшой территории сконцентрировано 126 миллионов человек, относящихся к одному народу, важными чертами которого являются дисциплина, группизм и внимательное наблюдение друг за другом. Если японец в чем-то провинился, совершил преступление, его когда-нибудь обязательно найдут – общий уровень раскрытия преступлений в стране свыше 75%, а убийств – 98%. Уследить же за иностранцем, а тем паче предсказать его действия куда сложнее. Вроде весь на виду, ходит, как пожарная каланча, но при этом совершенно непонятно, что у него на уме, да еще и удрать может за границу. А где гарантии, что он будет вовремя платить за жилье, а не прикинется немым, глухим и слепым бака-гайдзином? Чтобы понять, насколько гайдзин на виду в Японии, приведу пример из собственной практики. Как-то раз в хорошую погоду я вывесил на балконе футон – матрац, который таким способом принято здесь сушить, чтобы не заводились в нем от сырости всяческие кусачие организмы. Вывесил и ушел в магазин у станции, совсем неподалеку. В магазине меня застал телефонный звонок. Звонил мой сосед Вадик:

– Ты где?

– В магазине, а что?

– Дождь пошел, а у тебя футон сушится на балконе. Соседка мне позвонила, беспокоится, что намокнет.

– Спасибо. Я тут рядом, сейчас вернусь, сниму. Кстати, а ты сам-то где? Что-то я давно тебя не видел.

– Да уж неделю как в Хиросиме, в командировке.

– В Хиросиме? Так ты оттуда звонишь?

– Ну да. Видел дом напротив – через садик? Там одна японская бабулька. Она за тобой постоянно в бинокль наблюдает. Увидела, что футон мокнет, а ты ушел, и позвонила твоей квартирной хозяйке. Та нашла мою жену, а жена позвонила мне, – и Вадик повесил трубку.

Но все это было позже, а пока… Если денег у вас немного, то снять квартиру может оказаться делом совсем проблематичным. Отдать за первый месяц три ежемесячные суммы – нормальная практика, своеобразная страховка домовладельцу на тот случай, если с принадлежащей ему квартирой что-то произойдет. А ежемесячная плата – это совсем немало. Мне повезло – японский сэнсэй подыскал мне отличную квартирку, состоящую из комнаты площадью шесть татами в японском стиле (то есть кроме этих татами и стола со стульями, которые мне подарил мой сэнсэй, там ничего не было), а также кухни с двухконфорочной плитой, ванны и туалета – все вместе общей площадью еще шесть татами. Одно татами имеет стандартный размер 180 на 90 см, то есть 12 татами моей квартиры – это примерно 20 квадратных метров в европейском исчислении. Жил я у станции Оомори, совсем недалеко от главной столичной железнодорожной линии Яманотэ, и стоило это удовольствие 9 манов в месяц (1 ман – 10 000 иен), что по тогдашнему курсу равнялось примерно 850 долларам. В эту же сумму были включены и коммунальные платежи, что по японским понятиям совсем уж здорово. Хотя, конечно, все относительно – въехавший после меня в эту же квартиру известный переводчик Митя Коваленин счел ее недостаточно хорошей и вскоре нашел другую. Может быть, его смутила маленькая квадратная ванна в стиле офуро, для подогревания воды в которой надо было высечь искру в газовом аппарате методом верчения специальной ручки, или кухня с небольшим зарешеченным окошком и прихожей размером примерно 50 квадратных сантиметров? Не знаю, но я своей квартирой был доволен, а цена ее по крайней мере не превышала цен за аналогичные апартаменты в нашем районе.

Стоимость квартиры напрямую зависит и от типа дома. Таких типов в Японии существует два: апато и мансен (или манщен). Апато – это квартирка (обычно небольшая, вроде моей, или маленькая, как та, в которой жил один мой приятель, с общей (а не жилой!) площадью в 6 татами) в двух– или трехэтажном доме. Дома эти чаще всего металлические с пластиком или деревянные. Капитальному ремонту не подлежат, но землетрясения им не страшны – легкий, но прочный каркас разве что цунами унесет. По мере полного износа дома разбираются, а на их месте собираются новые. Чем дом старше, тем он дешевле и тем хуже в нем жить. Все просто. Отопления нет, окно может напоминать тюремное, а может быть, как у меня, – во всю стену. Если не задергивать плотные занавески, возникает стойкое ощущение, что ты рыбка в тесном аквариуме.

Вторая категория – мансен – многоэтажки с квартирами, как правило, значительно большими по площади и, соответственно, более дорогими. Мои друзья, жившие в центре Иокогамы – города-спутника Токио, снимали трехкомнатную квартиру, сопоставимую по размерам с обычной московской «трешкой» образца 1970-х годов, за 25 манов в месяц – примерно 2300 долларов.

Цены на жилье выросли в Японии одновременно с ростом цен на все остальное – в последней четверти прошедшего столетия. Причин тому было немало, самые экзотичные из них – скупка земли фирмами, близкими к организованной преступности (строительный бизнес в Японии традиционно переплетен с якудза), невозвращение «плохих» банковских кредитов и многое другое, что требует для обычного человека специальных разъяснений. Интересная деталь – в 1991 году была зафиксирована наивысшая цена на землю в центре Токио – 400 тысяч долларов (50 миллионов иен) за квадратный метр для офисной и 70 тысяч долларов для жилой застройки. Педантичные японские риелторы, кстати, оценили не только Токио. Вся Япония стоила в том же 1991 году 2300 триллионов иен – в три раза дороже, чем все Соединенные Штаты Америки, вместе взятые и превышающие Японию по площади в 25 раз.

После начала стагнации экономики цены замерли, а к началу нового века медленно поползли вниз. Тем не менее Япония и сейчас страна настолько дорогая, что не всегда удается внятно объяснить – насколько. Особенно трудно это понять москвичам, которые убеждены, что дороже Рублево-Успенского шоссе в мире ничего быть не может. Если они все-таки вникают в суть цитируемых чисел, то японцы удостаиваются высшего знака новорусского признания: покачивания головой сверху вниз и слова «супер» с ударением на «е»: мы их догнали! Реально!

Ну, да бог с ними, с новыми русскими. Важно, что самих японцев квартирный вопрос не испортил. Фетишизации татами в массовом масштабе, как у нас, я там не заметил. Квартира, а лучше дом, нужна, конечно, всякому, но все равно в молодости это почти невозможно, а со временем наверняка удастся взять кредит лет на пятьдесят – и все будет хорошо. Стабильная страна со стабильной экономикой – что еще нужно, чтобы встретить старость?

Вторая трудность, с которой мне пришлось столкнуться по приезде в Японию и которая тоже была успешно преодолена, – это язык.

Существует мнение, что японский язык практически не поддается изучению, что это ужасное наречие, изобилующее труднопроизносимыми словами и звуками, что человек, знающий японский, – это уникум, к которому можно подходить только с поклоном. Эта и тому подобная белиберда отчасти следствие сваливания в кучу всех восточно-азиатских языков (до сих пор многие думают, что японцы сюсюкают и не выговаривают «р», хотя проблемы у них, наоборот, с «л»), отчасти – результат слухов, распространяемых самими японистами с целью создания некой эксклюзивности изучаемого предмета. Бывает, что делающий чрезвычайно умное лицо, говоря о японском языке, как раз большим специалистом в нем не является, ибо язык этот делится на несколько уровней. Разговорный проще письменного, но и в разговорном, и письменном есть несколько уровней. Простой разговорный не годится, например, для беседы с сэнсэем, а писать все подряд азбуками – кана (их в японском языке две) – не следует, ибо есть несколько тысяч иероглифов, которые порядочные люди должны знать.

На слух однотоновый японский язык воспринимается значительно легче, чем двухтоновый китайский, четырехтоновый вьетнамский или щелкающее наречие бушменов пустыни Калахари. Стиль общения между японскими ровесниками (во всех смыслах этого слова) точно так же, как и у нас, подразумевает относительно небольшой словарный запас и несложные грамматические формы, так что вашему покорному слуге, совсем не ставящему целью всей жизни изучение японского языка, оказалось нетрудно влиться в межнациональное общение стажеров и аспирантов Токийского университета. При этом углубленное изучение даже разговорного японского языка способно доставить наслаждение и порадовать множеством лингвистических и филологических открытий – «божественный» язык (Япония, по традиционному убеждению части ее населения, – страна богов) не уступает в богатстве словарных форм «великому и могучему».

Русских людей в Японии разнообразие японского языка волнует лишь частично и только ту их немногочисленную часть, которая этот язык и изучает. Они делают свои маленькие, но ценные открытия, пишут в сообщества в ЖЖ и вообще двигают практическую лингвистику вперед. Но вот странная вещь: большая, подавляющая часть русских, живущих в Стране корня солнца (или Стране солнечного корня – так переводится название «Нихон» на русский), учит два звучащих по-разному языка. Да еще умудряется на этой почве друг с другом ссориться, делить что-то и исполняться друг к другу неистощимой злобы и агрессии.

Причина столь странного поведения в следующем. В японском языке есть пара-тройка звуков, передать которые на русском весьма затруднительно. Да, впрочем, на многих других языках – тоже, поэтому в каждом крупном, распространенном языке есть свой вариант транскрибирования японских слов. В русском языке таких аж два плюс один. Первый – официальный, так называемая поливановская транслитерация, передающая спорные звуки как «си», «дзи», «дзу». Второй – хэпберновская, то есть европейская. Она трактует те же самые звуки как «shi», «ji», «jи», то есть «ши», «джи», «джю». Вспомните разночтения «дзюдо» и «джюдо», «дзю-дзюцу» и «джиу-джитсу», «Фудзи» и «Фуджи» (раньше-то вообще было – «Хузи»!) и, наконец, эпохальные «суши-суси».

Копий и палочек для еды (они же хаси, они же хаши) об эти суси-суши сломано так много, что вряд ли стоит собирать их остатки. С точки зрения словаря правильно «суси», но этот предмет фастфуда стал уже самостоятельным брендом, попав в Россию из Америки и Европы (а не из Японии!), и менять теперь названия ресторанов «Суши весла» на «Суси весла» как-то странно. Дело вкуса, но мне лично кажется, что поливановский вариант ближе к звучанию оригинала, хотя и передает его далеко не точно. Другое дело, что сами японцы привыкли к американизмам, и в общении с иностранцами им самим частенько кажется, что «Шынджуку» звучит более по-японски, чем «Синдзюку», равно как и «Тошыба» с ударением на «ы» больше похоже на название фирмы, чем очень близкое к оригиналу произношение «Тосиба» с долгим ударным «о». Лично мне это сильно напоминает наше желание коверкать иностранные слова и кричать в общении с представителями других стран – может, им так понятнее?

Филолог Сергей Грис, с которым я познакомился вскоре после своего приезда в Токио, предложил свой – третий – вариант транскрипции. Он решил записать звуки теми буквами, которые наиболее близки по произношению к японским звукам. Получается «Щинджюку», «Тощиба», «сущи». Не спорю – действительно похоже, и даже очень. Но… совершенно не учтены особенности массового русского произношения. Все эти слова надо выговаривать очень аккуратно, с правильной артикуляцией, с акцентированием на мягких, шипящих согласных и точным воспроизведением гласных. «Щи», а не «шы». Однако наш язык устроен таким образом, что шипящие в нем произносятся довольно жестко, и очень скоро «Щинджюку» снова становится «Шынджуку». Получается грубо и коряво. По мне так лучше уж «Синдзюку», хотя и это не идеал. Тем более что родной язык способен оптимизировать произношение иностранных слов (Нью-Йорк, а не Нью-Йоок), а по-японски японисты говорят значительно правильнее, чем изучавшие японский в Японии неяпонисты. В японской речи звуки у профессионалов становятся свистящими, шипящими и так далее – все как надо. Часть упорно и крайне агрессивно долбящих свои «шы» гайджынов мне кажется излишне убежденной в своей правоте – они продолжают собираться своей гайджынской тусовкой на Шыбуе и отправляются оттуда на Шынджуку, а в качестве основного аргумента своей правоты и неправоты японистов приводят коронное: «Они все козлы тупые». Это их дело, никого не собираюсь агитировать за поливановскую транслитерацию, но в письменной речи, извините, буду придерживаться ее, пусть она и не идеальна.

Тем более что, несмотря на уверения части моих соотечественников-гайджынов в том, что шипящих и свистящих (то есть «поливановских») русских японцы вообще не понимают, меня все же или понимали, или тщательно скрывали, что не понимают.

Учитывая, что я никогда не собирался становиться лингвистом, то, выбрав подходящую лично для себя транскрипцию, я предпочел сосредоточиться на внефилологических наблюдениях. Учились мы по самому распространенному, доступному для понимания даже бака-гайдзинов учебнику «Минна-но нихонго» («Японский для всех»). Замечательная особенность преподавания по нему заключалась в том, что на занятиях каждую грамматическую форму мы повторяли с примерами из собственной жизни в Японии, и наши преподаватели-сэнсэи проявляли к нашей личной жизни живейший интерес. На практике это выглядело так (разговор идет по-японски):

– Скажите, чем вы занимались вчера вечером?

– М-м-м, я… делал уборку.

– Ах, вот как? К вам, наверное, должна была прийти гаруфурэндо?

– Гаруфурэндо? А! Girlfriend! Да, должна была.

– Вот оно что! Она русская или японка? Сколько ей лет? Какого цвета у нее волосы? Вы планируете остаться жить с ней в Японии или вернетесь на родину?

Вопросы сыпались как из рога изобилия. Заканчивалось обычно все одним и тем же: «Вы планируете остаться в Японии?» Японцы – люди чрезвычайно любопытные по своей природе, хотя их любопытство и носит обычно поверхностный характер. Но его как раз хватало, чтобы общаться с нашей группой, в которой среди 43 человек были представители 27 стран мира, и порождать очень комфортный уровень вежливой заинтересованности в делах друг друга. Большинство в нашей разношерстной компании представляли свои страны в одиночку. Группами – только китайцы и корейцы. Почти все отвечали на вопросы японского сэнсэя стандартными ответами, как бы включаясь в игру «Иностранная маска, я знаю о твоей стране все!». Раз вы китаец, вас обязательно спросят, сколько у вас детей и собираетесь ли вы заводить еще. Если кореец, то как вы относитесь к собачатине?, ну а мне… Мне тоже приходилось отвечать на стандартные вопросы, но, памятуя о теме своей стажировки – «Компаративный анализ взаимных имиджей России и Японии», я старался если не развенчивать мифические представления о русских, то хотя бы немного удивить японцев.

Учитывая мою специфическую биографию, это было нетрудно.

– Вы что делали вчера вечером?

– Гулял.

– Пешком?

– Пешком.

– Ах, вот оно что. И куда же вы ходили?

– В город Кавасаки, на станцию Мусаси-Мидзоногути.

– Это далеко от вас?

– Нет, 12 километров.

– Сколько?!

– 12 километров.

– И вы шли пешком туда и обратно?

– Да.

– А… сколько вообще вы можете пройти пешком?

– Не знаю, больше чем на 62 километра в день не ходил.

Как мне было объяснить японскому сэнсэю, что в военном училище 12 километров за расстояние никогда не считалось? А водка? До Японии я ее ни разу не пробовал – не испытывал такой потребности, и знаю много людей, которые ее тоже никогда не пили. Убедить в этом японцев я так и не смог. Как доказать человеку, для которого русский – это казак в папахе с бутылкой водки в руке, что я ее никогда не пил? Пришлось пробовать прямо в Японии, но это уже совсем другая история.

Большинство изучающих японский язык наибольшие трудности испытывают с освоением иероглифов. Мне кажется, это тоже в значительной степени результат психологической установки, вызванной отрицательным пиаром: «Иероглифы – это чудовищно! Их могут учить только китайцы и японцы». Эти и подобные им утверждения запугивают студентов еще до того, как они откроют первый учебник. Мне показалось, что освоение иероглифов напоминает первый прыжок с парашютом. Помню, я все время слышал, что это страшно. Когда же в армии мы начали готовиться к первому прыжку, то за две недели нас так замучили теоретической подготовкой и тренировочными укладками, а в воздухе так встряхнуло при болтанке, что, едва открылась дверь, мы ринулись в нее всем скопом и выпускающий взмок, пытаясь остановить нас, чтобы мы не спутались в небе в единый клубок. Тут уж не до страха – работать надо!

К тому же учить все эти тысячи иероглифов для жизни в Японии точно так же не нужно, как и совершенно необходимо, живя в Японии, разговаривать по-японски и различать элементарные знаки количеством около полутора-двух сотен. Говорить в Японии по-английски почти не с кем. Японцы учат английский язык годами и десятилетиями, но выучить его не могут. Мой сэнсэй объяснил это просто: «Японскому народу повезло – нас никто никогда не завоевывал и не переселял. Вот евреи, говорят, имеют склонность к иностранным языкам. А почему? А потому что на протяжении тысячелетий это был народ скитальцев, странников. Евреи живут во всех странах, даже в Японии, и говорят на всех языках. А японцам некуда было идти, потому и языки иностранные нам даются с таким трудом».

Японцы столь усердно учат английский и с таким вниманием смотрят на американцев, что автоматически забывают о существовании других стран и языков. Мы с моей будущей женой стояли как-то в магазине, мерили что-то и обсуждали потенциальную покупку по-русски. Рядом, внимательно к нам прислушиваясь, пристроились два японца – типичные сарариманы лет тридцати пяти-сорока. Слушали, слушали, и наконец один пожаловался другому: «Двадцать лет учу этот английский, а о чем они разговаривают, все равно не понимаю». Это не анекдот, это широко распространенная в Японии быль.

Если вы не хотите, чтобы круг вашего общения был ограничен англосаксами, японскими тележурналистами и девушками, работающими в клубах развлекательных районов Роппонги и Синдзюку, учите японский – он этого стоит!

Интересно, что в наиболее выгодном положении оказываются в Японии иностранцы, знающие японский язык, но не афиширующие это знание. Россия, мягко говоря, не самая популярная тут страна, и мы, русские, как ни странно, даже можем извлечь из этого некоторую пользу. Речь идет о работе «большой белой обезьяной». Так мы называли этот вид заработка, который довелось попробовать многим гайдзинам, хотя, возможно, они и придумывали для него более благозвучные определения. Русские в Японии могут оказаться кем угодно – в зависимости от фантазии работодателя и собственных способностей. Мой друг Андрей, в прошлом кандидат политических наук, а ныне преуспевающий бизнесмен, однажды выдавал себя в Японии за психиатра из Белиза – настоящий психиатр не приехал, а потерять лицо устроителям международного мероприятия не хотелось. Где находится Белиз и как выглядят белизцы, вряд ли кто в Японии знает, так что белый иностранец, говорящий по-английски с легким акцентом («бабушка бежала в Белиз из России, спасаясь от большевиков»), выглядел очень представительно и совершенно очаровал японцев рассказами о своей экзотической стране.

Другого моего друга знакомая русская певица Катя однажды попросила помочь ей в «раскрутке». Используя элементарные знания французского языка и презентабельную внешность, главным атрибутом которой в тот вечер стали очки, он блестяще справился с задачей. Представ в ночном клубе перед поклонниками певицы в качестве канадского музыкального критика, мой друг, специально и тщательно коверкая французские слова на японский лад, с похвалой отозвался о Катином творчестве, а когда ему начали задавать профессиональные вопросы, глубоко наморщил лоб и начал рассказывать что-то о Канаде, мешая французские слова с английскими, те с немецкими, а немецкие с японскими. Понять что-то было невозможно, риска уличить его в музыкальном непрофессионализме – никакого, а успех оказался ошеломляющим. Как тут не вспомнить и русскую фотомодель Машу, по требованию продюсера выдававшую себя за Мэри из Кливленда, и Мишу, который, прожив в Японии лет десять, изображал перед камерой впервые попавшего туда немецкого туриста. То, как нас, к обоюдному удовольствию, использовали оборотистые японцы для выманивания денег у своих менее сообразительных сограждан, сильно напоминало демонстрацию диковинных зверьков, которые к тому же умеют разговаривать почти как люди, только непонятно. Наряду с обслуживанием хостесс-бизнеса и туризмом, такая деятельность приносила наиболее гарантированный доход «странным иностранцам» – хэнна-гайдзинам, каковыми и были многие из нас. Настала и моя очередь испытать себя в новом качестве.