Текст книги "Когда наша не попадала"

Глава восьмая
Почём наша не попадала…

 
Раскинулось море широко,
И волны бушуют вдали…
Ватажник, плывём мы далеко,
Вдали от родимой земли.
 

Над зеркалом вод звучала старая ватажная песня, весла вспарывали плоть океана, но, видимо, великого дракона это не тревожило. Или же он уже остался позади, в далеком времени, прошлом ли, будущем, кто знает? Ивана не волновали эти мысли, гладкая ручка весла в руках, труд до седьмого пота – вот что нужно, чтобы задушить змеюку тоски.

Отплыли они сразу, ночь не стала преградой на пути. И может быть, в темноте и был совершен очередной переход, волхву не хотелось об этом думать. Хотелось домой, хотелось уюта, покоя, забвения. Всё проходит, и когда-нибудь он сможет вспоминать без рвущей сердце боли. Может быть. А пока – песня и весло в руке.

– Тихий океан, ой, какой тихий. Не к добру, – подал голос сусанин. Встревоженный атаман кивнул сменщику и встал из-за весла. Проходя к кормчему, остановился и скомандовал:

– Иван, за мной.

– Батько-о-о! – умоляюще протянул парень.

– Давай, давай! – голос атамана был строг, но когда они отошли немного от гребцов, сменился на шепот. – Крепись, паря, крепись. В жизни были и будут потери, но мужчина не плачет. Он только огорчается.

Подойдя к рулевому, атаман сердито цыкнул на выпрыгнувшего из-за бухты веревок щенка и, посмотрев на океан, спросил:

– О чём печалишься, Гриць?

– Что-то нас опять не туда занесло, атаман. Воняет здесь совсем не по-нашему. И вон, глянь, какая гадость по воде плывёт.

Сусанин ткнул пальцем в проплывающий раздражающе яркий предмет.

– Поймаем? – азартно спросил Спесь.

– Не стоит, я уже посмотрел, – мрачно ответил Иван, – То же самое, что было с тем каптри. Неживое.

– Ось нас и кидануло!! – восхитился Кудаглядов. – А здесь кого спасать будем?

– Самим бы спастись, – нахмурился волхв. – Может быть, туман поищем? Не нравится мне это время.

– Поздно, – нахмурился кормчий, до сих пор оглядывающий небо. – Вона какая-то птаха летит, неживая.

– А может, живая, – лениво возразил атаман, из-под ладони оглядывая небо. – Вспомни, какие пташки летали, когда мы с тем богом встретились.

– Атаман… – недовольно проворчал сусанин. – Ты же сам видишь, что это дело рук шаловливых, человеческих.

– А чо тебе не нравится? – удивился Кудаглядов. – Научились люди летать, и пусть им. Как там говорили? «… раскроются глаза ваши, и вы станете подобны богу, зная добро и зло…»

– Богу – богово, а человеку хватит человеческого, – не согласился Гриць, недовольно оглядывая проносящийся над головой сверкающий предмет с каким-то дрожащим диском впереди. В прозрачном пузыре были видны человеческие лица, разглядывающие ватажников. Покачав длинными крыльями, «птичка» легко взмыла ввысь и вскоре растаяла в яркой голубизне неба.

– Так я и говорю, – продолжил кормчий. – Знают они добро и зло, но какое это добро?

– То есть? – растерялся Иван.

– Не совпадает порой богово добро с добром человеческим потому, что часто человек думает о себе, своем роде, а бог должен думать обо всех живущих и всех неживых. И что зло для нас, то мелочь для создателей миров.

– Будем видеть, будем жить! – окончил спор атаман и, проводив взглядом очередной переливающийся на солнце пузырь за бортом, потянул волхва за собой. – Пошли, погребём, пока ветра нет.

Ночью никому не спалось, небо на горизонте светилось так, что даже звезды не были видны. А звезды здесь были знатные. Незнамые светила своим заревом выламывались из черноты небес и, казалось, занавес ночи трещал по всем швам под напором звездного сияния. Волхв лежал на палубе, смотрел вверх и размышлял о том, хорошо ли будет людям, если ветхая небесная ткань порвётся окончательно. Хоть и помнил он уроки, что природа равнодушна к людям, что даже леса живут, считая тысячи лет, как дни недели, но природу не зря прозвали матерью. Люби её, и она всегда повернётся к тебе добром. Так что не дело это, если ночь исчезнет. Ночь – это не чернота, да и в чёрном цвете нет ничего страшного. Страшно только одно: когда чернота воцаряется в человеческой душе, когда все краски мира сменяются одной, но и она стирается в безнадежную серость. А тёмная ночь? Она бывает нужна, когда своей весенней добротой скрывает от завистливых или насмешливых глаз счастье молодых. «Благословенны боги, день и ночь созданы для блага человека и природы. Но почему так горит запад? Пожар у них, что ли?» – с этими мыслями Иван и уснул.

Утро было на удивление спокойным и даже расслабленным. Солнышко, ещё заспанное и нежаркое, гладило своими лучиками тыльную сторону паруса, помогая ветерку подталкивать ладью. Команда, лениво позавтракав, расселась на палубе, негромко переговариваясь и время от времени поглядывая вперёд. О ночных огнях все молчали, будто договорившись потерпеть, а не заниматься гаданиями. Дело было ясным, как безоблачное небо. Их опять закинуло во времена неведомые, так что гадай не гадай, а думать всё равно придётся. Но где-то в глубине души у каждого теплилась надежда: а вдруг это и есть таинственная Атлантида, и потом можно будет вернуться? На горизонте вновь засверкало, казалось, там солнце коснулось полированной горы и блестки вернулись назад, спеша сообщить об открытии. Море уже не пустовало, огромные сооружения скользили во все стороны, то рассыпая по волнам отражения застекленных окон, то просто проходя мимо ладьи металлическими стенами высотой в несколько десятков человеческих ростов. Время от времени презрительно короткие ревуны сгоняли кораблик с пути этих исполинов, и сусанин каждый раз скрежетал зубами. Атаман всё больше и больше мрачнел, но молчал. Наконец-то из-за борта очередного гиганта открылась бухта. Все берега были плотно заставлены зданиями, бликующими миллиардами солнечных зайчиков, и над бухтой купался в утренней свежести огромный мост. Невообразимой толщины изогнутые фермы искрились от блеска оставшейся с ночи влаги, и яркие повозки, мчащиеся по мосту, усиливали атмосферу праздника.

– Мда-а-а, – с хрустом почесал в затылке Лисовин. – Если это и Атлантида, то совсем не наша. Ты только погляди, какую они бяку на берег вытащили.

Народ послушно посмотрел налево. На торчащем в море куске земли громоздилось что-то вроде рыбацких челнов, зачем-то вкопанных до середины в землю. Лавок для гребцов не было видно, в середине горбилось вездесущее стекло.

– Это же сколько бабам работы? – с невольным восхищением заметил Михайло. – Сколько же им, бедным, стекольцев намывать надобно, и так кажный год…

Ладья тем временем скользнула под мостом, и, после недолгого колебания, сусанин направил её к ближайшему причалу, возле которого толпились самые маленькие кораблики. Атаман повернулся к Ивану и смущенно прокашлялся:

– Учи язык, Иван. А то я ни одного знакомого слова не слышу.

Волхв нахмурился, но делать было нечего: в самом деле, все орали на каком-то чужом языке. А немцем, то есть немым, быть не хотелось.

Ладья проходила рядом с белоснежным, сравнительно небольшим, судном, когда волна от выползающего из гавани очередного мастодонта качнула привязанную к берегу соседку. Раздался скрежет, и на палубу яхты выскочил небритый мужик в шлепанцах, каких-то обгрызенных штанах и кричаще яркой рубашке, завязанной узлом на пузе.

– Ой, горе мне, горе!! Какие поцы поцарапали борта моей ласточки, нажитой непосильным честным трудом?!

– Хм-м-м… – коротко, но веско выразил свое отношение Гриць.

– И почему ви мне совсем не верите? – воздел руки вверх мужик. – Ведь есть здесь что-то нажитое честным трудом?!!

– И что? – вежливо поинтересовался атаман.

– Ну… – мужчина растерялся. – Хотя бы вот – шлепанцы! Я их на первую зарплату купил, тридцать лет уже ношу, как память!! Кстати, как ни странно, но мне кажется, вы совсем похожи на людей. Я дико извиняюсь, но так странно не слышать: «Я позвоню адвокату».

Атаман вопросительно посмотрел на Ивана, но тот уже лежал на палубе, вслушиваясь в разноязычный шум крупного порта.

– А звонить обязательно? – оставшийся без поводыря Спесь Федорович немного растерялся.

– Вай мэ! – восхищенно воскликнул хозяин белого суденышка, – Откуда ви такие, настоящие, свалились на мою бедную и совсем уже лысую голову? Может быть, ещё по морде лица бить будете, не обращаясь в Гаагу?

– Кого? – деловито поинтересовался Михайло, осмотревшись по сторонам. – Никакой Гаги не вижу.

Полезший было в карман своих штанов человек резко остановился и восхищенно уставился на внезапно заговорившего мужика.

– А я-то, дурак, бабушке не верил, когда она сказки рассказывала… Как сейчас помню, – он назидательно выставил палец, кого-то пародируя, и даже тон речи его стал назидательным. – Запомните, Боренька, медведи гораздо умнее людей, они никогда не говорят, что они о людях думают!

– О! – радостно ответил Михайло. – Теперь я знаю, кого стукнуть нужно!

– Не надо никого стукать! – вскрикнул Борис, отскакивая от натянутой по борту веревки. – Честное слово, я никому не расскажу! Позвольте представиться, Борис, олигарх. Мелкого масштаба. К вам можно на борт, или так и будем перекрикиваться, как два поца в пустыне Сахара?

– Ну, прыгай, что ли, – немного растерявшись от напористой говорильни, Спесь Федорович заколебался.

– Это мы мигом! Только вот распоряжусь привязать вашу лодочку, так что давайте веревочки, я тут скомандую малость, – с этими словами мужчина повернулся к появившимся из недр яхты двум темнокожим парням и что-то резко сказал на другом языке.

Ладья была крепко пришвартована, и Борис уже шумел на корме, раздав всем по банке, как он сказал, с пивом. Реакция команды на это так называемое пиво была неоднозначной. Лаконичней всех выразился Михайло, который молча выкинул банку за борт и выжидательно посмотрел на Лисовина. Тот вздохнул и в ответ взглянул на атамана. Спесь Федорович, закончив отплевываться, только махнул рукой. Первую братину поднесли гостю и с огромным трудом смогли оторвать его руки от уже пустой посудины. Он всё упрашивал чашу выжать «ещё капельку нектара».

– Лю-ю-юди!!! – наконец-то обрёл дар речи Борис. – Если ЭТО продать, то… Нет! Продавать такое чудо – это преступление! Даже хуже – это глупость. Только по капле – и за алмазы… Хотя тоже нет. Убьют сразу.

– Постой, мил-человек, – встревожился Лисовин. – Кто убьёт? И за что?

Взгляд нувориша, или олигарха, как он сам себя называл, мгновенно окаменел. Уже другим тоном, страшно спокойным, он негромко ответил:

– За что? А за живое пиво, которое пьешь – и видишь солнце над хмелем, слышишь журчание родника, теплое бархатное прикосновение уютной темноты подвала. И понимаешь, что всё это сделано с любовью. Тьфу, – он сплюнул за борт. – Простите, привязалась реклама. Даже не знаю, как это сказать, слишком многие слова мы потеряли, расплатившись настоящим их значением за сверкающую пустоту так называемого современного мира. Смертельно опасно это знание для него…

– Пиво? – искренне удивился Лисовин.

– Нет, не пиво, – отмахнулся Борис. – Его вкуса и не оценят, это я ещё помню, а остальные… Страшно то, что остались ещё люди, не хотящие знать про Гиннес и Будвайзер.

– Дык кому они опасны? – недоумевал главный повар-наблюдатель.

– Ви хотите знать про мировую закулису? – вновь стал балагурить мужчина, только взгляд-то остался пристальным и спокойным. – Их есть у меня, причём самые свежие. Кстати, а что такой молодый мужчина совсем лежит на досках, у него таки никакого матраса нет?

– Пусть лежит, – на этот раз отмахнулся атаман. – Язык он так учит, совсем здесь разбаловались, по-нашему никто не говорит, кроме тебя, конечно.

– Ага, сами мы не местные… Но только не показывайте его Илоне Давыдовой, а то зачем вам бабский труп на борту? Говорят, это плохая примета, к несчастью. Ну да ладно, пусть себе учит, а я буду говорить! Итак, вся мировая компания делится на закулису и, соответственно, предкулису. О второй мы говорить совсем ничего не будем, а вот о первой говорить есть чего, и этого чего очень много. Знать, конечно, ничего нельзя, но говорить можно. Во-первых, мировых правительств очень много, все они, конечно, тайные, и некоторые настолько тайные, что сами о себе не знают. Значит, они нам совершенно неинтересны. Во-вторых, это разумеется, масоны. Отдельные личности говорят – жидомасоны, но что эти личности понимают в жидах? Это не во-вторых, а совсем даже в-третьих. Масоны, конечно, являются мировым правительством, потому что это все знают, и, более того, они это тоже знают. Единственное что они не знают: а зачем им это надо?

С тоской посмотрев на братину, которую хозяйственный Лисовин заворачивал в тряпку, Борис отхлебнул из банки, передернулся и с неожиданной тоской произнёс:

– Ну вот, отучили вы меня от пива навсегда. Сколько докторов пытались, и всё зря, а нужно было только показать какое пиво на самом деле бывает.

Плеснуло за бортом, и в ответ раздался громкий вопль с причала. Гость только рявкнул в ответ и попытался улыбнуться:

– Плевать на ихние штрафы, поговорим лучше о жидах.

– Погодь, – вылез вперёд сусанин. – О жидах говорить не надо, народ как народ. Ты лучше скажи, кто действительно правит миром?

– Деньги и людская жадность, конечно. И, друзья, смотрю, к вам спешит представитель этого правительства, деньги требовать, портовый сбор, как он это называет.

– А за что платить-то? – удивился Непейвода. – За то, что на воде место занимаем, что ли?

– И за это тоже, у вас деньги-то есть, а то я скину ему с карточки?

Кудаглядов повернулся к Лисовину:

– Ты позаботься, если кого скинуть надо. А то Михайле поручить, так этого кинутого придется долго искать. А если не надо кидаться, то дай-ка пару обрубков, что в сундучке лежат. Так и знал, что эта Атлантида нам боком выйдет…

Увидев обрубки металла, Борис несколько минут хватал ртом воздух, потом зашипел:

– Спрячь!! И никому не показывай!!! Вы прямо как младенцы в джунглях, откуда только и выбрались?

– Погоди, – протянул руку Геллер, покрутил обрубок желтоватого стержня и, пожав плечами, отдал обратно. – И чего так шуметь?

– Блин, как ты не понимаешь… Это же ЗО-ЛО-то!!

– Блин – это хорошо. Особенно с маслицем, – мечтательно вздохнул сусанин, но потом проявил интерес и переспросил: – Где золото, покажите? Помню, как энти дикие орали «Золото, золото!!»

– Какие именно дикие? – проявил вялый интерес Кудаглядов. – Много их было.

– Ну те, помнишь, на ихних, как они говорили, каравеллах, бородатые все. Ты ещё радовался, что вроде нормальных мужиков встретили.

– А-а-а. Этот… как же его звали? Вспомнил, Колумб! Не, нормальные они были, пока про золото не вспомнили, потом резко одичали и потеряли человеческий вид. Совсем дикари, больше одной плюхи не держат.

Потрясенный Борис молча переводил глаза с одного на другого и только хватал ртом воздух. Атаман забеспокоился и отдал обрубок Лисовину:

– Заверни в тряпочку. И достань ещё бочонок, видишь, совсем плохо человеку. Мил человек, ты-то, надеюсь, не одичаешь?

Гость передернулся, глубоко вздохнул, потряс головой и наконец-то смог ответить:

– Нет, я уже нормальный. Боже, опять спрашиваю, откуда вы на мою голову свалились? Бедному Христофору морду начистили, теперь понятно, почему он до Америки не доплыл.

– Он сам полез, – привычно огрызнулся Спесь и с наслаждением отхлебнул из братины. – На-ко, испей.

После Бориса чашу пришлось наполнять по новой, сильно потрясли мужика новости. К чести команды было то, что никто не высказал даже тени недовольства, хотя каждому досталось буквально по паре глотков.

– Ничего не понимаю, – Борис уселся на палубу. – Из какого захолустья вы выпали в наш мир и где пропадали последние несколько тысяч лет? Золота не знаете, Колумбов бьете… Кук – тоже ваша работа?

– Всех не упомнишь, – дипломатично ответил Спесь Федорович, устраиваясь поудобней. – А с энтим Кукой что случилось? Тоже золото увидел?

– Съели его, на островах каких-то.

Геллер помрачнел и потихоньку стал закатывать рукава:

– Обидеть норовишь? Человека есть не можно. Пусть он даже распоследней кукой будет или коломбом каким. Хучь дикий, но всё-таки на человека похож.

– Извиняюсь, ляпнул, не подумав, – меланхолично ответил Борис, прислушиваясь к крикам с причала. – Подождите, сейчас я с этим вомпером разберусь, и вернемся к нашим баранам.

Рукава Володимир откатывать обратно не спешил:

– Так-с-с, и где он тут баранов увидел?

– Бараны – это хорошо, – стараясь успокоить Геллера, Лисовин говорил негромко и размеренно. – Помнишь, как тот мужик нас бараниной на палочках угощал?

– Какой именно?

– Тот самый, у которого кораблик на мель сел возле горы какой-то. У него ещё зверьем вся лодка забита была…

– А-а-а, вспомнил. Семья у него большая ещё была, шумная. Он ещё жаловался, что ткемали и кинзу каких-то забыл, шашлык-де неправильный получается.

– Кстати, атаман. Если о шашлыках и баранах заговорили, то не пора бы пообедать?

В разговор вмешался Борис, вернувшийся с причала:

– Не знаю, что вы задумали, но есть у меня подозрение, что добром это не кончится. Поэтому приглашаю всех с собой на берег, вон, кстати, ваш полиглот проснулся, сразу видно – голодный, глазища сверкают!

Иван поднялся с палубы и сразу нашел взглядом атамана:

– Батько! Давай уходить, здесь… омерзительно.

– О! Как точно выразился молодой человек! Говорите, Атлантиду ищете? Ну так вы её уже нашли. Весь наш мир – это Атлантида, то есть концовка известна, неизвестны только сроки.

– Стоп, стоп, – поднял руки Спесь Федорович. – Гришь, нашли? А ты что, Иван, думаешь? Кстати, познакомься, это Борис, при виде золота дичает, но в чувство приходит быстро, сразу видно, воспитание хорошее. Хитрован, конечно, но у сусанина дороги спрашивать не собирается, сам кого хочешь пошлет, далеко-далеко. Что скажешь, Иван?

Иван шагнул вперёд и пожал протянутую руку. Описание атамана было точным, но к себе и ватаге Иван зла не чувствовал.

– Это не Атлантида, атаман. Давно уже не Атлантида, это гораздо хуже. Здесь забыли, ради чего живёт человек, и, возможно, Борис прав. Этот мир скоро исчезнет, только из-за того, что ему незачем жить.

– Будем надеяться на обратное, – хмуро ответил Кудаглядов. – Ибо не выполнена ещё воля пославшего нас.

– Есть ещё вечные ценности! – непонятно чему обрадовался Борис и на вопросительный взгляд охотно пояснил: – Издавна и во веки веков будут существовать те, кто посылает, и те, кого посылают. А первый признак крушения всего – это посылание в ответ и причём совсем по другому адресу. Ну так мы идём? Я уверен, что до вечера мир уцелеет.

– Идём, идём. А чем закончился разговор с тем вомпером? Мы, небось, у тебя в долгу?

– Да ничего вы мне не должны! Я ему сказал, что вы этнографическая экспедиция, путешествующая с целью подтверждения теории академика Чихогрипозного о центрах кристаллизации цивилизаций в местах разлива портера, сунул сотку, и всё путем.

Атаман несколько минут безмолвно шевелил губами, видимо, повторяя фразу, потом с тоской посмотрел на своего штатного умника.

– Все нормально. Борис сказал, что если разлить тёмное пиво, так возле него сразу соберутся умные люди!

– А-а-а! Так какая же это теория, это истина! Всё! Споры окончены, идём все. Лисовин, прихвати обрубок, в хозяйстве пригодится.

Выйдя за ограду, ватажка оказалась в ущелье среди зданий головокружительной высоты. Солнце, столь яркое в море, бессильно буйствовало где-то в высоте, то и дело пытаясь прорваться вниз ослепительными отблесками зеркальных окон. Морячки не обращали внимания на эти происки, завороженными взглядами провожая ослепительно полуодетых див, лениво фланирующих по черным дорожкам. Перехватив пару взглядов, Борис досадливо крякнул и, вытащив из кармана раскладную коробочку, что-то быстро забормотал в неё. По широкой центральной части, тоже залитой пружинящей под лаптями массой, непрерывным потоком текли сверкающие повозки, большей частью открытые. С них-то и не сводили голодных взглядов длинноногие дивы. На толпу бравых ватажников внимания уже не хватало. Ровно текущая река раздвинулась, пропуская огромную повозку с затененными стеклами, и Борис довольно сказал:

– Лучше плохо ехать, чем хорошо идти. Садимся, братцы, обедать надо за городом.

Спесь Федорович поглядел на Ивана, потом на остальных, пожал плечами и зашёл в широко открытую дверь. За ним потянулись и остальные. В повозке, или, как назвал её Борис, автобусе, было прохладно. Огромные стекла и приподнятые над землей мягкие кресла располагали к неторопливому созерцанию видов, вот только музыка… Когда управляющий этим автобусом нажал какую-то кнопку и со всех сторон на ватажников обрушился звук, то Эйрик восхищенно открыл рот, а Михайло решительно встал и ринулся по проходу. Еле успели его поймать, и то он вырывался и кричал:

– Пустите меня! Не позволю животную мучить! Кошка – она почти как человек! Только умнее!

– Иван! – взмолился Кудаглядов. – Да растолкуй ты этому медведю, что это человечина орёт!

Волхв прислушался и даже разобрал отдельные слова, очень похожие на человеческие.

– Михайло! То ж парень жалится, что от него девчонка ушла к другому. Или другой, что-то не могу понять.

– Это чело-о-овек орёт? – удивился Эйрик. – Непонятно, зачем он из бочки металлической, с горы катящейся, так кричит? С таким голосом ему только рати сражающиеся распугивать, а о девках вовек забыть надо. У девчат же ушки нежные, им даже я не пою.

Принимающий их хозяин улыбнулся и, спустившись к водителю, бросил ему пару слов и какую-то сиреневую бумажку. Вопли стихли, и все прильнули к окнам.

Интересного было много: яркие вывески, незнакомые дома, удивительные растения. Но Иван внимательно всматривался в людей, и они ему не нравились. Нет, все были здоровые, красивые, улыбающиеся, но что-то было отталкивающее в этом глянце. Казалось, по улицам скользит одна и та же фигура, внезапно раздробившаяся на миллионы копий. Одна и та же улыбка, за которой не было ни доброты, ни радушия. Одни и те же пустые выпученные глаза и нескрываемая жадность в этом скользящем взгляде. Устав смотреть, Иван прислушался к разговору. Борис негромко что-то рассказывал атаману, и казалось, что он оправдывается:

– Нет, Спесь Федорович. Возле этого котла я не самая заметная фигура. И мой черпачок достаточно средних размеров. Только вот накипи становится больше, так что и мне хватает. Котел бурлит, и уже сейчас не хватит изделий человеческих рук и всего золота, чтобы заполнить его. Что сгорает под котлом? В основном жадность, глупость и вечная мечта: получить всё и сразу, не работая. Я продаю дорого мечты о сладкой жизни и покупаю дешево разбитые надежды. Это называется биржевая деятельность. Кому? В основном таким же перекупщикам, как и я, только масштабы у них меньше. Конечно, работящие люди остались, посмотрите внимательнее в окно, атаман. Они не сверкают фальшивыми улыбками и не наряжаются вычурно и ярко, они просто делают свое дело. Внимательнее надо смотреть, чтобы увидеть тех, трудами которых ещё держится мир.

Иван последовал совету и вскоре действительно заметил несуетливых, спокойных людей, в неброских, но удобных одеждах. Они делали дело, поддерживая чистоту, блеск и порядок в городе. А Борис, словно желая отвлечься, громко воскликнул:

– А вот сейчас мы зайдём и посмотрим на то, что женщины будут носить в будущем году. Кажется, княгиня давала такой наказ?

Атаман явно смутился, но спорить не стал. Уже выйдя из автобуса, Иван заметил хитрый взгляд проводника и поэтому внимательно прочитал плакат на входе. Большими переливающимися буквами объявлялось, что здесь проходит какая-то презентация непонятно почему высокой моды. Хотелось поинтересоваться, не придётся ли слишком задирать голову, но потом волхв решил не спорить. Может быть, лестницы дадут, иначе зачем показывать то, что никто рассмотреть снизу не сможет.

Лестницы не потребовались. Потребовалось только удерживать Володимира и затыкать рот Эйрику. Дядька Геллер всё хотел выбраться на площадку, которую перепуганный Борис назвал «подиум», чтобы объяснить скользящим по ним бесплотным телам, что такое одежда и как её надо носить. А Эйрик долго смотрел выпученными глазами на невообразимую толпу, потом икнул и прошептал: «Счас спою». Одно хорошо, Лисовин, сидящий рядом, это услышал и быстро заткнул рот скальду тем, что попалось под руку. Попался парик сидящего перед ними мужика, который быстро строчил что-то в блокноте, не отрывая взгляда от подиума. Посмотрев на падающую челюсть атамана и Володимира с Эйриком, Иван толкнул хозяина и негромко сказал:

– Скоро будут бить.

– Кого? – насторожился Борис.

– Сначала тех, – волхв, ткнул пальцем в направлении сцены. – А потом – кто попадётся под руку.

– Понял. Быстро уходим. Скандал я запланировал после обеда.

В автобусе все бурно обсуждали увиденное. Только атаман молчал и хмурился, видимо, представлял реакцию княгини. Геллер грозился вернуться и отомстить ворогам, что голодом девочек заморили. Эйрик отплевывался и сокрушенно качал головой, дескать, даже отморозки нурги над своими рабами так не издеваются. Только Борис не унывал и предлагал оптимистично смотреть вперёд. Там уже виднелся ресторан, в котором всех обещали накормить. Иван, в общем-то, ждал этого, единственное, что его настораживало – обещание скандала. Город был большой, и всех побить было проблематично. Слишком много времени это бы заняло.

Когда все вышли на воздух и натолкнулись на бесстрастные улыбки встречающих, помрачнел и Борис. Но потом он тряхнул головой и сердито проворчал:

– Значит, улыбаемся? Ну что же, будет вам сейчас загул «а ля рус», по полной программе. Вот только немножко сначала потратимся. Эй, позовите мне метрдотеля!

– Какой такой рус? Ты же еврей, – поправил Гриць. – Грех, от собственного народа отрекаться.

Борис устало вздохнул:

– Это в России я мог позволить себе роскошь быть евреем, здесь же я – русский! Сейчас куплю этот кенгурятник, и будь я проклят, если к утру здесь хоть что-нибудь целое останется! Они хотели, чтобы русские гуляли, так они загул и получат!

Дальнейшее Иван помнил местами и временами. Пива было мало, а то, что подавали, пить было невозможно, но зато прозрачной обжигающей жидкости, которую все не сговариваясь называли «аква вита», было море разливанное. И как убедился Иван, переплыть это море не смог никто. Но отдельные картинки были интересны. Вот Борис, обнявшись с сусаниным, требует цыган и медведей. Им быстро приводят ярко-раскрашенных девиц со смешными зверьками на руках. Девиц изгоняют, зверьков, хоть Гриць и кричит, что над такими медведями все зайцы от смеху помрут, оставляют. Вот Геллер обучает кенгуру кулачному бою и все время сокрушается, что соперник хороший, но больно лёгкий, после пропущенного удара долго искать приходится. Лисовин же возражает, что каждый раз кенгуру совсем другой, потому что те, кто плюху словил, если и встают, то только для того, чтобы быстро упрыгать. А тут со звоном вылетает большое окно, и кто-то улетает в темноту. Стая кенгуру устремляется за ним.

– За вожака приняли, – басит сусанин, пытаясь накормить медвежонка сладким печеньем.

Оказывается, Непейвода заказал сало и, попробовав, что ему принесли, пошёл разбираться с поваром.

– Горячих блюд больше не будет, – коротко прокомментировал результаты разборки Эйрик.

Потом все бегали, кричали, что надо тушить, а Ивана медленно несли в автобус. Борис орал в свою коробочку, что пусть высылают пожарные машины, но не торопятся, потому что он ещё не разгулялся. Последнее, что запомнил волхв, – это смущенный Михайло, стоящий перед Кудаглядовым, и их диалог:

– Вот, батько, спас из огня.

– Спас, говоришь?

– О, Майкл, – подтвердил томный голос из-под правой подмышки, из-под левой согласились, также томно: – Мишель.

– Значить, спасаться будешь сам! – поставил точку атаман, и Иван рухнул в сон.

А на причале их ждала засада! От вспышек яркого света и диких криков волхв проснулся, а после глоточка живительной влаги из предусмотрительно прихваченной Лисовином баклажки даже смог разобрать смысл криков. Хотя и не понял, что такое «интервью», почему и кому они должны его отдать и с чего это вдруг Борис назвался каким-то «пресс-атташе». Пользуясь тем, что отважный друг отвлек на себя неприятеля, ватажники перебрались на ладью и стали ждать.

Борис сражался, как лев, по просьбе атамана Иван быстро переводил его ответы, стараясь успеть записать их на бересте.

– Нет! Все свои задачи этнографическая экспедиция выполнила и никаких других городов посещать не будет! Почему? Все вопросы к академику Чихогрипозному. Какой пожар? Это не пожар, это научный эксперимент. Нет и ещё раз нет. Жертв не было, за отвагу на пожаре спасатель награду уже получил, но награждение продолжается, и присутствие прессы там не обязательно. Спасатель человек очень скромный. Как название вашего журнала? «Под флагом радуги»? Нет, к сожалению, адекватно перевести всё, что говорят участники экспедиции о ваших читателях, невозможно. Но вы можете записать, что они желают счастливого пути вашим читателям в один перуанский город или в места обожания читателей. В выборе мест гендерной принадлежностью свобода не ограничивается. А вы из какого издания? «Природа-да!!»? Можете записать, что в процессе научных работ не пострадало ни одно животное. Вылет птиц, выполз пресмыкающихся и выбег млекопитающих рода «хомо» был осуществлен самостоятельно и без принуждения. Куда проследовал неопознанный прыгающий объект с эскортом кенгуру? К Индийскому океану. Не знаю, может быть, у него там гнездо, догоните, спросите. Всё, всё. Эксперимент был очень напряженный, и участникам требуется отдых. Пресс-конференция закончена.

А потом они прощались. Атаман всё-таки заставил Бориса взять пару обрубков золота, сказав, что с дикарями ему ещё придётся сталкиваться. А Борис, с тоской в глазах, всё выспрашивал у сусанина, как же найти дорогу в Беловодье, где живет мечта каждого человека. Остался позади мир, в котором не было будущего, и грустно было оставлять там человека. Но впереди раскинулся океан, и хотелось верить, что друг сам найдёт единственную дорогу, по которой сможет прийти к его мечте. Потому что можно посоветовать, как её найти, но за руку на неё не приведёшь, для каждого дорога своя.

– Приплыли, – царящую на ладье атмосферу неги и покоя грубо разрушил бас сусанина. Иван оторвал голову от нагретых солнцем досок палубы, пахнущих родными лесами, и встревожено огляделся. Вроде, всё было по-старому: безбрежный океан, поблескивающие волны и безоблачное небо над головой. Но небо становилось ближе и ближе! Волхв вскочил на ноги и, потрясенный, замер. Океан исчез, и ладья беспомощно тыкалась в появившийся ниоткуда берег, как слепушка-кутёк в собакино пузо. И запах… Не слишком резкий, не то, чтобы противный, а просто какой-то чуждый солнечному радостному утру, запах тлена окутал весь мир, заставив съежиться горизонт и покрыться дымкой светло-голубое небо.