Текст книги "Когда наша не попадала"

Вбану стремительно убежал к реке, успев только сказать, что для воинов эти «каркодилы» нужная вещь! И зубы, и шкура. Пожав плечами, Ивашка искупнулся в море и решил понять язык этого народа. Как учил его волхв, он прилёг в тенёчке, расслабился и весь обратился в слух. Проснулся он, когда уже начало темнеть. Ярило, или, как его называли здесь, Ишоко, притомился за целый день и поэтому гораздо быстрее, чем дома, скатывался за горизонт. Темнота прыгнула из джунглей, но напоролась на яркий костёр и, обиженно заскулив, улеглась неподалёку. Вбану вернулся гордый – как же, в одиночку двух каркодилов в селение приволок! – и был он не один. Три стройных девушки восхищённо смотрели на военного вождя, победителя каркодилов, покорителя харлеев и просто красивого парня. Но и волхв не ударил в песок лицом и поприветствовал прибывших на их языке. «Шаман…» – восхищенно прошептали молодицы и стали делить добычу. А потом была ночь, тёмная-тёмная, арапская, одним словом.

Утром Ивашка чувствовал себя прекрасно, только вот почему-то ныл правый глаз, тот самый, в который когда-то Машка снежком угодила. Но некогда было печалиться, скоро уже в дорогу.

Атаман решил обойтись без птичек и прочего зверья. Ноги даны человеку, чтобы ходить!

У ладьи оставалась невеликая команда во главе с сусаниным, а остальные разбирали дорожные припасы. Лапти все надели самые новые, и в наплечные короба ещё про запас положили. Хоть и идти-то всего ничего, день да ночь и ещё день, но запас лишним не бывает. Чтоб не было случайностей, в дорогу собрался и Вбану с десятком своих ребят. Сборы были коротки, и по утреннему холодку тронулись в путь. Ивашка немного покряхтел с непривычки, вернее, с отвычки, под коробом, но, получив указание, что своя ноша не тянет, успокоился и окунулся в привычный ритм дороги. Путь-то гладкий, деревья-великаны от Ишоко укрывают, ветер тоже не пускают, но терпимо пока. Лапоточки весело шагают по незнамой земле, чутко угадывая, куда ступить, глаза по сторонам смотрят, язык с Вбану треплется, а голова… А голова думает, новому учится, старое не забывает.

Эх, дорога… Во все времена, да во всей земле великой, манишь ты человека к себе. Там вдали, или вблизи, но за поворотом обещаешь ты ему что-то новое и прекрасное. Неприятности человек сам себе находит.

За поворотом отряд влетел в чей-то караван. Та лесная дорожка коварно влилась в широкий тракт, скрыв свои намерения крутым поворотом и стеной леса. Гвалт поднялся до самых небес, но, убедившись, что он там никому не интересен, быстро вернулся на землю. Кричали все, и особенно серые небольшие зверьки с длинными ушами. Те самые, которых в Греции ишаками называют. Волхв присмотрелся и подумал, что если бы на него столько нагрузили, то орал бы он ещё громче. Тем не менее, вопли невысокого человека со странным головным убором в виде длинного кушака, намотанного в несколько слоев, легко перекрывали даже громогласное «Иии-ааа!!» Вбану кричал чуть тише, но сверкающие грани копейного навершия заставляли прислушиваться и к нему. Спесь Федорович очень громко молчал, неторопливо закатывая рукава. Трубный рёв легко поглотил все остальные звуки и, смолкнув, оставил лишь звенящую тишину. Ивашка перевёл взгляд на огромного, странного зверя, с двумя головами. Одна голова была спереди, причём с длинным хоботом, а вторая почему-то сзади, на месте хвоста. «Тяни-толкай!» – вспомнил волхв рисунок из древней книги про редких бестий. На спине у животного стояла небольшая беседка с поднятыми боковинами, а там восседала… Взгляд юноши несколько раз цепко обшарил хрупкую девичью фигурку, невольно задерживаясь на выдающихся достопримечательностях, с огорчением скользнул по черной густой сетке, скрывающей личико, и вновь вернулся на ослепительную белизну до упомрачения хрупкой талии. Удар в ухо вернул волхва на землю. Мотнув головой, Ивашка с удивлением воззрился на черноволосого парня в необъятной ширины штанах, безрукавке на голое, мускулистое тело и каких-то чувяках с загнутыми носами. Уклонившись от второго удара, волхв махнул в ответ и понял, что драться придётся серьезно. Вёрток оказался защитничек. Прекрасное видение на тяни-толкаевой спине что-то гневно закричало, ишаки его активно поддержали. Но парней это не остановило, мужская драка – дело серьезное. Ивашка несколько раз пропустил хлёсткие удары, слегка разозлился и смог поймать машущего ногами и руками противника на противоходе. От тщательно отмеренной плюхи собеседник скрылся в кустах, даже не успев сказать «до свиданья». Тяжело вздохнув, волхв подобрал оброненные чувяки и полез в колючки, разыскивать пропажу.

– Аладдин, – сказал незнакомец в ответ на протянутую руку. Ивашка задумчиво почесал затылок и, немного смущаясь, ответил:

– Да ладно тебе извиняться. Я тоже был неправ. Обувайся вот, землица дюже горячая.

– Зовут меня так – Аладдин, – парень поднялся, потёр ухо, которое стремительно увеличивалось в размерах, будучи уже ярко-красным, и пожал руку волхва. – Друг.

– Ивашка. Согласен, друг.

– Но! – Аладдин поднял палец. – На принцессу Жасмин ты так больше не смотри. Обижусь. И джинн, то есть тяни-толкай, обидится.

– Аладдин, Жасмин, джинн… Морем сюда плыли?

– Конечно, морем, Синдбад-мореход довёз.

Ивашка уже ничему не удивлялся, ну опять попаданцы из сказочной Аравии, давно известные во всех преданьях старины глубокой… Бывает и не такое, на море свои законы, лишь бы вовремя домой вернуться. Хотя до сих пор ватажка всегда вовремя возвращалась, в аккурат когда пиво дозревало.

– А с Синдбадом познакомишь? Принцессе-то мне не по чину представляться.

– Его с нами нет, – вздохнул араб. – Дальше поплыл, ему султан Птицу Рух для своего дворца заказал.

– Да-а-а? Ну, будем надеяться, что ваш моряк втолкует птичке направление полёта. А тигра принцесса с собой взяла?

– Тоже нет. Визит неофициальный, поэтому без телохранителей.

К этому времени парни уже выбрались на дорогу, где шум почти прекратился. Драка горячих ребят сильно разрядила обстановку, так что уже скоро караван тронулся в дальнейший путь. Под предлогом охраны, ватажка со своими арапами выбралась вперёд, и сейчас волхв рассказывал атаману о встреченных.

Выслушав, Спесь обернулся и нашёл глазами хитрую физиономию джинна. Убедившись, что Аладдин оправдывается перед своей принцессой, и, подмигнув передней голове, атаман веско изрёк:

– Драться боле ни-ни! Не по чину нам. Тем более, – обратился он к парню, – нашей зимой они у нас скочурятся оба. Южные звери и джинн, и принцесса, их хоть в печке держи, всё равно смерзнут.

– А у нас зимой тепло, – с надеждой заметил Вбану, внимательно слушающий.

– Хм-м-м… – изрёк Спесь Фёдорович, потянулся было почесать затылок, стимулируя мыслительный процесс, но наткнулся на бобровую шапку. – Эт шо за чудо?!! А я-то думаю, чего это бошку так парит!

– Дык послу, да ещё и с отчеством, положено бобра носить, – отвёл смеющийся взгляд в сторону Геллер.

– Какой, к похмельному ляху, посол?!!! Меня князь куда послал? В Атлантиду, ни дна ей, ни покрышки!!! А к ампыратору ентому мы за онучами твоими двигаем. Никакое это не посольство! Так… неофициальный, хм тоже, визит. Мимо проходили, зашли, пива занесли, вместе и выпили. Всем ясно?!!

– Ясно, батька, – нестройным хором выразила согласие ватажка.

– И вообще… К ампиратору пущай принцессы ездят, а мы к Дыку в гости! А тебе, Вбана, лучше не мечтать о сей красотке. Такому цветочку и огород нужен соответствующий, не в обиду будет тебе сказано.

День тоже шёл, вслед за путниками, шел, шел и дошёл. Начало смеркаться, караван остановился на ночлег. Быстро и сноровисто поставили лёгкий шатер для принцессы, собрали дрова для костров, а Вбану со товарищи нарубили колючего кустарника. На удивленный взгляд Ивашки, вождь ответил коронной фразой Спеся:

– Случаи бывают разные.

Когда из черноты выглянули румяные щёчки первых звёзд, костры уже горели, люди поели и сейчас устраивались у огня, чтобы с пользой и весельем провести вечер. Волхв невольно посмотрел в сторону шатра и вздохнул. Алладин устроился у входа и явно собирался провести там всё время до утра. Жаль, парень собирался его расспросить о жизни, о девушках и вообще. Вбану собственноручно приготовил горячий напиток из коры какого-то дерева и, после одобрения атамана, налил всем желающим. Прихлебывая кисловатый отвар, волхв аккуратно раскладывал в памяти все впечатления, писать не было ни желания, ни возможности. Спесь негромко обсуждал со старшими и вождём очередность караулов. Ночной мрак, особо сгустившийся у костра, качнулся и выпустил на свет караванщика. Погладив свою бороду двумя руками, он поклонился и невысоким густым голосом спросил:

– О высокочтимые служители великого духа Авось и ты, воевода, чья кожа цвета ночи не может скрыть сияния белоснежной честности, позволите ли мне, скромному купцу, присоединиться к вашей беседе, полной похвальной бдительности и благоухания прямоты.

Несколько минут стояла оглушительная тишина, казалось, даже ветки в костре перестали потрескивать ожидая ответа атамана.

– Конечно, присаживайтесь, глубокоуважаемый…

– Ибн-Комод, так зовусь я от Йемена до Бейрута.

– Теперь так будут звать тебя и гораздо севернее, Ибн-Комод, – торжественно провозгласил Спесь и сам подал купцу чашу с отваром.

– Много слышал я о далеких и непроходимых лесах, где водятся удивительные звери и живут замечательные люди, только встретиться никак не удавалось. Теперь мне повезло и, смею надеяться, что вождь согласится наполнить кувшин моего любопытства чистейшей влагой своего рассказа.

На этот раз Спесь Федорович был настороже, тем более, и Синдбад вспомнился. Так что задержка на понимание была незаметной.

– Конечно, расскажу, о Родине всегда приятно вспомнить. Но с условием, что Ибн-Комод тоже откроет засовы своей памяти и усладит наш слух какой-либо историей. Молодых у нас много, а им всегда полезно послушать о других странах и народах.

Отпив из чаши, караванщик посмотрел на огонь и согласился:

– Молодым надо слушать про чужие страны, чтобы лучше понимать других.

Спесь Федорович приосанился и повёл речь не хуже какого-нибудь скальда. Ивашка тревожно обернулся – нет, показалось. Эйрика оставили около ладьи, Гриць попросил, сказал, чтобы дикие звери и люди не мешали. Но как воспевал отчизну Кудаглядов! До небес вздымались стройные деревья, и воздух из тех лесов можно было продавать на базарах по золотому за вздох. Небо терялось, смотря в голубизну озер, и само путалось, где кончалась вода и начиналось оно. Звенели морозы, и волки гонялись за путниками, чтобы сорвать с тех тулупы и валенки. Кружилась голова от женского пения, и мужи могучие смело выходили на кромешный бой, ибо разные бывают соседи, иных только дубьем в чувство и приведёшь. Тяжело, невыносимо тяжело уходить из тех мест, но тем радостнее возвращаться. И лучшее место это на всей земле, потому что именно там находится сердце этого мира. Где-то есть голова, где-то есть и желудок. А сердце и душа мира – у нас!

– А душа у нас широкая, – горделиво закончил Спесь и подлил гостю отвара.

– Надо, ой, надо у вас побывать, – согласился Ибн-Комод. – Погостить, ну и поторговать, конечно. Ведь именно у вас водятся страшные звери с восхитительно прекрасной шубкой, которая так нежно обвивает хрупкие плечики прелестниц.

– Почему страшные? – удивился Геллер, – Звери как звери, мелкие только.

– Не знаю, богатур, не знаю. Но только до сих пор вспоминают в городе Бейрут, как привезли белобородые люди меха на продажу. И какой-то негодяй, позорящий само звание купца, попытался обмануть их. Тогда они всем показали, как приходит этот пушистый зверёк, только они говорили, что он был полный. Город, конечно, отстроили, но память об этом осталась.

Отставив чашу, купец вновь погладил свою длинную бороду, прикрыл глаза и начал свой рассказ:

– Дошло до меня, о великий царь, что в городе Багдаде, где всё спокойно, жил очень мудрый падишах. В мудрости своей пронзил он ткань невежества острой иглой понимания и узрел истину. А в саду того падишаха росла прекрасная роза, плод его последней любви, очаровательная принцесса Жасмин. Когда вошла она в возраст, то на благоухание её со всех сторон света прилетели пчёлы-женихи. Жужжащим роем заполонили они парадный зал дворца, и только величие хозяина удерживало их жала в ножнах. Косые взгляды кидали они на соперников, и ладони их тискали эфесы ятаганов и мечей. Сильно тревожило это падишаха. Помнил он, конечно, сказку про хитроумного Улисса, который связал всех женихов нерушимой клятвой, но то ведь только сказка.

Ивашка открыл было рот, но получил толчок в бок и промолчал, недоуменно взглянув на Геллера. Тот приложил палец к губам.

– А надо сказать, что падишах давно уже сменил горячего скакуна молодости на степенного верблюда мудрости. И желал он не только прибавления в своём семействе, но и верного правителя своей державе. Но как найти его среди этих любителей сладкого? Принцесса была ему не помощница, томление терзало её грудь и застилало глаза. Никак не могла она рассмотреть в этой толпе того единственного, что заставит часто биться её сердечко. Понял отец, что нельзя предоставлять ей право выбора, потому что отвергнет она всех и в выражениях стесняться не будет. Острый, ох острый язычок был у любимейшей дочки падишаха Багдадского. И хоть любил он свою дочурку, но страну свою любил тоже. Позвал падишах на совет визиря и великого визиря тоже пригласил. Скрепив прореху в ткани понимания сверкающим швом разумения, великий падишах не смотрел на родовитость предков. Так что великий визирь был у него из Магриба и знатностью только немножечко уступал самому повелителю, а просто визирь был из окрестностей Багдада и отцом своим гордо называл простого водоноса. Обоих ценил повелитель за умные советы и верность себе. Долго судили и рядили советчики. Не выходили они из покоя Совета три дня и три ночи. Уже скрежетали клинки в ножнах, готовые нести смерть, как наконец-то объявили женихам волю повелителя.

Ибн-Комод прервался и потянулся за чашей. Заворожено слушавшие ватажники очнулись и стали переговариваться. Вбану посмотрел на небо и что-то прошептал на ухо атаману. Купец перехватил его взгляд, улыбнулся и извиняющимся тоном произнес:

– Пора уже прекращать дозволенные речи. Завтра опять в дорогу, надо отдохнуть. Будет отдых, тогда и закончу историю.

Попрощавшись, он ушёл к своему месту, а дружинники стали укладываться. Только Ивашка всё не мог никак успокоиться, и Геллеру пришлось отдуваться за всех.

– Дядько! Ну почему он Одиссея назвал сказкой? Ведь жив этот хитроумный грек, да и принцесса Жасмин – вона она, только руку протяни.

– Руку протягивать не надо, – зевнул Володимир. – А то оттяпают. А Одиссей действительно жив и даже здоров, но он-то в море-акияне. А с какого Багдада этот Ибн-Комод, неведомо. Да и принцесса может быть совсем другая. Восток, знамо, – дело тонкое!

– А пошто он так об ней отозвался? Странного она желает… Это же девчонка!

– Эх, парень, женщины всегда женщины. Поверь мне, пройдут века, и наши приключения переврёт какой-нибудь косноязычный скальд, а они так и будут желать странного. Того, чего они сами понять не смогут. А мы, мужчины, будем доставать им звёзды с неба и половики с верёвок, рушить царства и рубить дрова. А они будут кривить губки, ждать от нас подвигов и уюта и говорить «Я не этого хотела»…

– А почему говорить-то скальд должен? Может быть, всё-таки боян?

– Нет, боянам врать и забывать нельзя. Они сразу в котов-мурлыков превращаются. Хотя… Ты знаешь, что-то в последнее время котов много развелось.

Утро радостным не было. По небу бродили чёрные тучи, хмуро косясь на землю. С земли на них так же хмуро посматривали люди. Даже шустролапый щенок-ветерок, весело гоняющийся за каждым листочком и развевающий духоту, куда-то спрятался. На совет собрались все и после долгого чесания в затылках наконец-то спросили у местного жителя:

– Дождик будет?

– Дождя не будет! – веско заявил Вбану и, посмотрев на небо, добавил: – Будет сильный ливень. А так как дорога дальше идёт вдоль реки, нам лучше остаться на месте.

Геллер возмутился:

– Да что мы, растаем, что ли? А мою рубаху Дык совсем заносит!

– Подожди, – удивился атаман. – Ты же говорил, что онучи давал.

– Не помню, – смутился богатырь. – Что давал, точно помню, а вот что именно…

– Нельзя идти, Шамбо сильно сердиться будет! – уверенно возразил арап.

– Это кто такой? – поинтересовался Спесь.

– Стрелы он кидает огненные с неба. Если в кого попадёт, то совсем мёртвый тот становится.

– У нас этим Перун занимается, – возразил Геллер.

– Поэтому вашему Шамбо по нам нельзя блискавицами швыряться. Не по чину ему!

Разгорелся спор, в нём участвовали все, пока Спесю это не надоело:

– Послушали умных, давайте спросим у учёных. Ивашка, пойди сюда. Скажи нам, может ли моланка здесь в человека попасть?

– Конечно, может, – удивился вопросу волхв.

– Так мы же Перуновы! А здесь Шамбо стрелами небесными заведует!

– Коли в тебя угодит, тебе будет всё равно. Боги на небесах промеж собой потом разберутся, но легче нам от этого не будет.

– О! – поднял палец Спесь Федорович. – Значит, ладим шатры и пережидаем на месте. Надеюсь, что почтенный Ибн-Комод последует нашему примеру?

– Конечно, – араб был спокоен, только четки перебирал немного нервозно. – Пойду попрошу джинна помочь нам.

Когда пронесся первый порыв злого ветра, всё было уже готово. Глубоко в землю были вбиты колы, и бывалые морепроходцы уже завязали узлы предусмотрительно прихваченных морских канатов. Джинн из странного зверя превратился в большой серый шатёр, который накрыл почти весь караван. Принцесса была в гневе, но караванщик хранил невероятное для здешнего климата ледяное спокойствие, он делал своё дело, и никто ему не был указом. Так что всё досталось Аладдину. И гневные слова, и даже несколько пощечин. Покрутив головой, Ивашка сочувственно вздохнул и скрылся в своём шатре. Вовремя. С неба хлынуло море. Струи воды ветер закручивал в жгуты, и они с яростью молотили в натянутую ткань. Часто блискал ослепительный свет, и почти сразу всё тряслось от оглушительного хохота арапского божка. Но уютно горел костёрчик, горячий отвар бодрил тело, и неторопливо, прерываясь только на гром, рассказывалась быличка.

– Визирь поведал о событиях давних, героических и поэтому ужасных. Очень давно подступили к городу свирепые враги. Обложив град со всех сторон, стали они рваться в него. Глыбы камня, пущенные машинами, разрушали дома горожан и убивали людей. По ночам не было темноты от тысяч огненных стрел, и воющие волны захватчиков бились о крепкие стены. Стойко сражались все. И бедный, и богатый стояли на стенах, там, где падали мужчины, вставали женщины и дети. Падишах не сходил с коня, во главе своей гвардии всегда успевая на самое опасное место. Город держался, и тогда вражеский чародей призвал гулей и ифритов. Поэтому вызвал падишах к себе наследника и велел ему вырваться из города и увезти, спрятать величайшее достояние, простую медную лампу. Тайна была в этой лампе, тайна и благосостояние города. Только потому, что раб лампы, могучий джинн, возвёл стены города, поднял воду из-под земного плена, посадил сады, и возник город среди песков.

– Подожди, уважаемый, – пробасил Лисовин. – А почему падишах не приказал джинну разметать захватчиков?

– Нельзя. Нельзя, чтобы существо иного мира причинило вред человеку. Великий чародей, да славится имя его, достопочтенный Соломон, ввёл этот закон для всех джиннов, и никто не может нарушить его! Даже ифриты могли только разрушить стены, но не убить человека. Для этого у врага были простые воины. И юный принц вместе с десятком друзей смог покинуть город. А падишах поднялся на стену и грустно посмотрел на вражеский лагерь. Близилось утро, и близился последний штурм. «Великий падишах, – поклонился ему могучий человек в кожаном фартуке. – Я кузнец и хочу сказать, что кончилось у нас железо. Не из чего делать нам наконечники для стрел и копий». «Будем крепче держать в руках сабли», – грустно улыбнулся повелитель. «Позволь спросить, о, всемогущий», – вновь поклонился кузнец. «Оставь славословия, на стене мы все равны. Спрашивай». «Ты знаешь их язык. Скажи, что они кричат, когда идут на приступ?» Падишах усмехнулся, он удивлялся этому с самого начала. «Золото». Они все кричат: «Золото!». Воин обернулся и посмотрел на сверкающую в свете пожаров крышу дворца, потом взглянул на кузнечный молот в своей руке. Пожал плечами, а повелитель напряженно задумался, потом хлопнул кузнеца по плечу и восторженно воскликнул: «Мы дадим им золото! Слушай меня…»

До утра горели в кузнях огни, но пришла пора – и медленно солнце стало взбираться в небесную крутизну. Сегодня оно не спешило, противно было смотреть на то, как люди убивают друг друга. Взревели хриплые рога, и, увязая в песке, отшвыривая трупы и обломки осадных машин, первыми побрели ифриты. Сзади их подпирали закованные в тяжелую броню личные слуги злобного мага, ну и уже потом катилось основное войско. А надсмотрщиками у них были гули-трупоеды. Мерзко рокотали огромные барабаны, заставляя нечисть держаться в строю, и угнетающе их бой давил на защитников: «падё-ё-ёт, падё-ё-ёт». Но неожиданно в воздух взвился первый пронзительный звук зурны, его подхватил звонкая дробь барабана и полилась тягучая, пронзительно сладострастная мелодия. Под эту мелодию танцуют дразняще желанные девы, заставляя прерываться дыхание у юнцов и молодеть стариков. Эта музыка заставляет краснеть юных дев и маняще улыбаться женщин. Не найти человека, который никогда бы не слышал или не мечтал услышать эту мелодию жизни и торжествующей любви. Музыканты плакали, но играли, музыканты погибали, но залитые кровью инструменты брали другие, и музыка звучала! И люди на стенах танцевали, танцевали с саблями в руках, танцевали, рубя головы прорвавшимся захватчикам. Танцевали, скидывая глыбы камня на проклятых ифритов и выливая чаны кипятка на орущих «золото-о-о!» мерзавцев. Танец жизни танцевали люди, но смерть забирала танцоров. И махнул платком падишах: «Дайте им золото». Перекрывая рёв битвы, гнусаво взревели трубы, и встали лучшие лучники в полный рост, и тускло желтели наконечники их стрел. И дикий визг горящей нечисти был им наградой после первого залпа. Не в силах перенести создания иблиса чистое золото, и хотя нет жизни у нежити, но смерть есть. Отшатнулся копейщик от жара горящего ифрита, но нагнулся за наконечником стрелы. Несколько минут смотрел, не в силах поверить, потом отбросил копьё и помчался собирать стрелы. Стрелы лились рекой, со стен летели и копья с такими же тусклыми наконечниками. Редко они убивали кого-либо, золото – мягкий металл, но кровь лилась рекою. Давно пропали затоптанные командиры, в ярости метался на холме маг-преступник, а над кровавой битвой, где все против всех, метался истерический крик: «Зо-о-олото!». И именно в этот момент вернулся к стенам города наследник падишаха. Не мог он выполнить строгий приказ отца, не могли он и его друзья просто бежать со своей Родины. Падишах мог бы гордиться таким наследником. Окинув взглядом поле битвы, ставшее полем раздора, принц принял единственно верное решение. Они ударили в копья по шатру предводителя, именно туда, где оставались последние, кто мог навести порядок. Никого не осталось в живых на том холме, и до сих пор, юные девушки носят туда воду, чтобы поливать выросший на голом песке розовый куст с одиннадцатью цветками. Одним розовым и остальными белыми. Их было одиннадцать – юношей, чьи щеки так и не узнали прикосновения девичьих губ.

Но вместе с принцем погибла и тайна местонахождения медной лампы. Великий падишах желает, чтобы будущий муж прекрасной пэри нашёл эту лампу и тем самым принёс в город благосостояние и богатство. Тем, кто решится на поиски, будет оказана любая возможная помощь в течение месяца. От имени падишаха, да славится в веках имя его, желаю вам удачи!..

Тишина сменила неторопливо текущую речь Ибн-Комода, но тут все обратили внимание на прекратившийся стук дождя и стали нетерпеливо выбираться из духоты на свежий воздух. Но как бы ни торопились люди, все говорили слова благодарности уважаемому рассказчику.

Дороги не было. Вместо неё весело журчал большой ручей, и даже Геллер почувствовал себя неуютно, представив, что творится возле реки. А посредине ручья лежала огромная свинья и удовлетворенно похрюкивала, пуская пузыри.

– Сал-л-ло!!! – громкий страстный шёпот за спиной заставил Ивашку вздрогнуть. Непейвода, встопорщив усы, вытягивал шашку из ножен. С двух сторон на него кинулись Ибн-Комод и Спесь, схватили и повисли на плечах.

– Не совершайте ошибку, почтеннейший потрясатель стен здравого смысла. Это не животное оскорбительное для истинного правоверного, а балующийся джинн. Любит он, грешным делом, пошутить над людьми, а воду просто обожает.

Пока араб заговаривал зубы, Спесь командовал:

– Чашу! Горилку! Цыбулю! Нож! Нет, нож не надо! Ещё чашу! Пей!! Ну что, полегчало?

– Фу-у-ух!! Отпустило, низкий поклон вам, уважаемый, не дали беду совершить. И тебе поклон, атаман. Вот за что я тебя люблю, так за то, что душу человека понять завсегда можешь. Всё, отпускайте. Не, ну кажи, якая тварина, так над чоловиком насмихатися?! Одним словом, ворог людський.

Успокоив лихого людину, караванщик подошел к ручью и что-то стал доказывать зверюге. Свинья поначалу и ухом не вела, но всё-таки, видно, проняло несуществующую душу джинна, и хрюшка исчезла во внезапно появившемся облаке. Когда же облако рассеялось, в воде лежал всё тот же слон. Всё-таки чувство вины было знакомо нежити, так как, опустив хобот в воду, он со значением покосился на Ибн-Комода. Что-то бормоча себе под нос, тот отправился к шатру принцессы, стараясь идти быстро, но степенно. Джунгли оживали после буйства стихии, подала голос какая-то отчаянная птаха и, после краткой паузы, её с одобрением поддержал целый хор. Из сумрака деревьев вылетел гнилой желтый плод и с чмоканьем размазался по серой морщинистой шкуре. Но фонтан воды из хобота метко угодил в цель, и возмущенный вопль обрадовал джинна. Именно этот момент выбрал Ишоко, чтобы выглянуть из-за тучи, и яркая радуга засверкала на фонтане, вознаграждая стрелка и радуя души людей. Второй фонтан слон вылил на себя и, удовлетворенный, вылез из ручья. Тем временем, возле шатра разгорался скандал. Принцесса, измученная дорогой, ожиданием, страхом за первую свою дипломатическую миссию, требовала немедленно пуститься в путь, пользуясь могуществом джинна. Все попытки возразить отметались с ходу, на возражения только поднимался голос и девичьи капризы стремительно перерастали в деспотичную истерику. Аладдин стоял рядом, то краснея, то бледнея, и молчал. Пришлось вмешаться Спесю Федоровичу. Как истинный дипломат, тот некоторое время помолчал, но потом негромко сказал:

– Цыть!

Пока принцесса ртом хватала воздух, не в силах снести такое хамство, Кудаглядов подозвал к компании Вбану и предложил тому прочитать лекцию о зверях джунглей и их пищевых пристрастиях. Вот тут и пригодился Аладдин. Оказалось, что у него очень широкие плечи и за них так удобно прятаться, а прижавшись к его спине, можно почувствовать себя в безопасности. Зная, что он не предаст, защитит и спасёт, можно сделать вид, что уступаешь только из-за почтения к возрасту собеседников. И можно подождать, даже до завтра.

Подошло время обеда, и на стоянке вкусно запахло. Каша с мясом, свежие фрукты – чего ещё можно надо желать путнику?

– Хлеба… – грустно ответил Геллер, пряча облизанную ложку за кушак.

– Не балуй, – ответил атаман, задумчиво стругая длинный желтый фрукт в чашку с кашей. – Вот выйдем в акиян, вспомнишь свежее мясцо и сладкие плоды.

– Дык, это я так… По привычке, – смутился Володимир, подумал и вновь достал ложку.

– Дядько, – влез с вопросом Ивашка. – А что это за мясо было?

– Какая разница? Главное, что съедобное, – отмахнулся дядька, накладывая себе кашу с горкой. Горка была солидная. – Ешь давай, атаман прав, нескоро мы ещё свежаниной побалуемся.

К шатру подошёл купец. Спесь Федорович поднялся с земли и пригласил уважаемого гостя на разостланный ковёр. Ковёр волхв выпросил у Аладдина, надо же уважить человека.

– Ждём вас и жаждём продолжения бывальщины.

Собравшиеся мореходы поддержали атамана, и, после обязательных отнекиваний, караванщик продолжил свой рассказ о жизни и смерти, о любви и предательстве, в общем, о том, что нас окружает.

– Не все, далеко не все, кинулись искать песчинку в бархане. Очень многие отказались и разъехались по домам. Но никому не было причинено обиды, и даже гордые дети предгорий не могли найти урон для своей тщательно сберегаемой чести. Но всё-таки были и мечтатели, по-иному трудно их назвать. Они разъехались по пустыне, и это всё о них. Речь пойдёт о простом жителе славного и великого города Багдада, молодом парне по имени… Впрочем, что нам до его имени? По-разному его звали, назовём и мы его по-своему. Козир[7]7
  Ерш (арабс.)


[Закрыть], пусть будет так. Рыбка хоть и мала, но врагов у неё много. Но не по зубам им она, ершистая больно. Итак, Козир, как обычно, пребывал на базаре, жадно ища хоть какую-нибудь работу. И в этот момент запели трубы и услышал весь Базар, что ищет Великий Визирь юношу, крепкого телом, храброго и не безобразного. Готов Магрибец поручить ему службу трудную и сулил награду великую. Вместе со всеми вышел и Козир, терять ему было нечего, а работы он не боялся. Повезло ему или нет, в тот час сказать было трудно, но выбрали стражники и его. Всех, немногим больше двух десятков, привели в сад, что примыкал к дворцу Великого Визиря, и попросили обождать. И хоть непривычно и смешно было видеть – подумать только – вежливых стражников, никто даже не улыбнулся. Слишком все были взволнованы, так что напрасно стояли на столах кувшины с прохладным шербетом и блюда с яствами. Почти напрасно, потому что Козир здраво рассудил, что быть может всякое, а наесться про запас не помешает. Немного времени прошло, как стали приглашать юношей по одному во дворец. Назад в сад никто не возвращался, и оставшийся народ потихоньку начал тревожиться. Опять-таки – кроме нашего героя. «Чему быть, того не миновать. А чему не бывать, того и не надо бояться», – спокойно ответил он на вопросы и продолжил своё увлекательное занятие. Подошла и его очередь, и юноша спокойно проследовал навстречу судьбе. Конечно, спокоен он был только внешне. От острого взгляда не ускользнуло то, что шёл он последним, и то, что эбеновые стражники держали в руках секиры со сверкающими лезвиями. «Никогда не надо платить только у друзей, а где их взять?» С такими мыслями он и вошёл в комнату, освещенную лишь пламенем жаровни. Не сразу Козир заметил хозяина, но, увидев высокого человека в богато расшитом халате, стал осторожно его рассматривать. Хоть и немало было лет Магрибцу, но черна была его борода и чёрные же кудри спускались на плечи. О, Магриб! Край, где песчаное море сталкивается с морем воды. Край, где люди разных народов живут, любят и воюют под сверкающим мечом солнца. Край – от слова «крайность». Выходят оттуда либо люди высочайшей добродетели, либо мерзкие чёрные колдуны. А вот кем являлся хозяин, было скрыто в мареве пустыни.