Текст книги "Институты правят экономикой"

Государство и частная собственность

Если хотите, чтобы люди защищали свою страну, дайте им долю собственности.

Ли Куан Ю, премьер-министр Сингапура (1959–1990 гг.)

Среди ученых либерального направления господствует точка зрения, что именно частная собственность обеспечивает более эффективное использование всех факторов производства, динамичное развитие как отдельных предприятий, так и всей национальной экономики.

По их мнению, плохая спецификация (определение) прав собственности создает впечатление общедоступности ресурсов, что резко снижает эффективность их использования. Чиновники, не являясь реальными собственниками, не проявляют должной заботы о рациональном использовании находящихся в их распоряжении ресурсов, а население не считает серьезным правонарушением мелкое воровство на работе. Ненадежная защита прав собственности ведет к срыву заключенных контрактов, возникновению кризиса неплатежей. Кроме того, плохая спецификация форм собственности часто приводит к перекачке активов предприятий от официальных собственников (акционеров) в распоряжение наемных менеджеров. В связи с этим часто утверждается, что «правильная» приватизация – это такая, при которой вводятся институциональные ограничения, сводящие к минимуму злоупотребления.

Однако ряд специалистов по институциональной экономике считают, что проблема спецификации прав собственности не является узловой, что наиболее важно для успешного экономического развития наличие конкуренции.

В России приватизация не сопровождалась стимулированием конкуренции, поэтому экономика страны превратилась в «некое соединение коррумпированности, мафиозности, бандитизма, прозападных моделей транснациональных систем менеджмента, ценных бумаг и т. д.», включающее в себя огромные квазисоциалистические и просто плутовские сегменты [38].

Ученые, не находящиеся в плену либеральных догм, уже давно заметили, что важнее отношений собственности является создание конкурентной среды даже без активной приватизации государственных предприятий.

Дж. Стиглиц отмечал, что опыт Китая и России наиболее ярко продемонстрировал, что конкуренция более важна для успешного экономического развития, чем форма собственности. Китай расширил сферу конкуренции без приватизации государственных предприятий. В России же большая часть экономики была приватизирована, при этом специальные меры по стимулированию конкуренции не предпринимались. Трудно себе представить больший разрыв в объемах производства – Россия скатилась до уровня десятилетней давности, в то время как в Китае на протяжении почти двух десятилетий поддерживаются двузначные темпы экономического роста [41, с. 24].

Опыт реформирования экономики в период становления рыночных отношений показал, как велико значение институциональных условий, которые создаются государством.

Обследование в первой половине 90-х годов прошлого века 119 белорусских предприятий различных форм собственности показало, что две трети предприятий коллективной и частной форм собственности освоили выпуск новых видов продукции, в то время как среди государственных предприятий на расширение традиционного перечня наименований выпускаемой продукции пошли менее половины из них. На каждом шестом обследованном государственном предприятии вообще не было осуществлено никаких нововведений [39]. Таким образом, вырисовывалась более заметная способность негосударственных предприятий реагировать на требования рынка и, соответственно, развивать производство.

Естественно, что государство приняло меры к исправлению ситуации: оно стало активнее вмешиваться в работу предприятий.

После того как государство усилило свое влияние на экономику, опросы руководителей белорусских предприятий показали, что власти стали вмешивается в деятельность предприятий независимо от формы их собственности. Так, об активном вмешательстве в ценообразование заявляло 64,4 % опрошенных руководителей государственных предприятий и 64,7 % – приватизированных. Вмешательство государственных инстанций в производственные решения на приватизированных предприятиях происходит даже чаще, чем на государственных (соответственно 54,3 и 50,8 %). Инвестиционная активность регламентировалась государством у 33 % приватизированных предприятий и у 43 % государственных предприятий. Причем усиление влияния государства имело одностороннюю направленность: оно служило поддержке государственных предприятий [40].

В Беларуси были созданы такие институциональные условия хозяйствования, при которых предприятию быть в государственной собственности выгоднее, чем в частной, так как государство различными мерами облегчает существование государственных предприятий, оказывая поддержку именно им, ставя их в более благоприятные условия.

Несмотря на то, что государственные предприятия обычно менее рентабельны по сравнению с частными структурами, в доминантном государстве они продолжают сохранять ведущую роль. Такие предприятия часто осуществляют хозяйственную деятельность, которую следует рассматривать как предпринимательскую по следующим причинам. Во-первых, она направлена на извлечение прибыли. Во-вторых, эта предпринимательская деятельность ведется за счет имущества (в том числе денежных средств) собственни-ка-государства. В этом случае предпринимателем целесообразно рассматривать само государство, а не менеджеров такого предприятия.

Оценка эффективности институциональной системы

Возникает вопрос: какая институциональная система и на какой институциональной матрице более эффективна?

Обычно критерием оценки эффективности институциональной системы считается степень достижения Парето-эффективности (аллокативной эффективности), суть которой заключается в наиболее полном удовлетворении потребностей всех членов общества при данном уровне обеспеченности ресурсами. Однако в различных институциональных системах подходы к распределению ресурсов существенно различаются.

С точки зрения перспективного развития важное значение имеет не только получение максимального экономического результата при заданной величине ресурсов, но и обеспечение социальной стабильности в обществе как за счет субсидирования отдельных предприятий (например, с целью сохранения занятости), так и прямых социальных программ для частичного выравнивания доходов домашних хозяйств. При этом ориентация на гарантию относительного социального равенства находит поддержку населения, что способствует повышению устойчивости институциональной системы в исторической перспективе.

Для самосохранения институциональная система должна создавать заинтересованность в этом у максимально широких слоев населения не только путем идеологической обработки, но и реальным повышением уровня жизни домашних хозяйств. Поэтому оценку ее эффективности следует проводить исходя из степени рациональности использования ресурсов страны и решения стоящих перед страной социально-экономических проблем. Ее можно оценить косвенным путем на основе определения степени социальной стабильности в обществе, а также возможности реализации субъектами хозяйствования всех форм собственности и населением собственных интересов. При этом общество должно, минимизируя в разумных пределах централизованное перераспределение валового внутреннего продукта, стремиться к повышению эффективности хозяйствования, долговременному обеспечению социально-политической стабильности на основе создания благоприятных условий для развития всех субъектов экономических отношений.

Другой подход к оценке эффективности институциональной системы предложил Ф. Хайек. Он доказывал, что выигрывает не то общество, которое производит больше продукции с меньшими затратами сырья и материалов, а то, которое производит продукцию с меньшими затратами трансакционных издержек [42, с. 296]. Однако на практике при исчислении таких издержек возникают серьезные проблемы.

Существует два основных подхода к трактовке трансакционных издержек. Первый подход базируется на их рассмотрении как издержек, связанных только с исполнением рыночных трансакций (операций). Однако такой подход малоприменим в странах, базирующихся на восточной институциональной матрице, где роль рыночных трансакций невелика и доминируют административные трансакции. Поэтому все большее распространение получает второй подход, заключающийся в распространении понятия трансакционных издержек на всю экономическую жизнь. К ним относят, в частности, и издержки, сопровождающие внутриорганизационные трансакции (т. е. без прямого участия цен), расходы на поддержание функционирования формальных институциональных структур. Существует также мнение, что трансакционные издержки – часть институциональных издержек, направленных на создание институтов, облегчающих обмен [43, с. 10–11]. Некоторые авторы английское слово «transaction» на русском языке умудряются писать с буквой «з» («транзакция»). В результате возникает путаница в понятийном аппарате.

По нашему мнению, целесообразно разделять трансакционные и институциональные издержки. Если в первом случае это будут конкретные издержки субъектов хозяйствования при выходе на рынок (регистрация, получение лицензий и сертификатов и пр.), а также при осуществлении сделок, то во втором случае – издержки на поддержание соблюдения институциональных норм. Это относится прежде всего к расходам на поддержание формально установленных институциональных норм. Эти издержки обычно финансируются государством из республиканского или местных бюджетов. Кроме того, они могут финансироваться за счет хозрасчетной деятельности государственных структур. Например, Национальный банк Республики Беларусь обеспечивает соблюдение комплекса институциональных норм в денежно-кредитной сфере [44, п. 12]. При этом он получает доходы от осуществления им кредитной деятельности, операций с ценными бумагами, иностранной валютой, драгоценными металлами и драгоценными камнями и иных операций и даже делится прибылью с республиканским бюджетом [44, п. 42, 43].

Применительно к экономике в этом случае под институциональными издержками будут пониматься материальные, человеческие и финансовые ресурсы, необходимые для соблюдения установленных законодательством норм. Вложение этих ресурсов в поддержание институциональных элементов экономической сферы позволяет обеспечить эффективное функционирование денежно-кредитной и бюджетно-налоговых сфер, препятствует развитию теневой экономики, принуждает субъекты хозяйствования к следованию установленным в хозяйственной деятельности правилам.

Ресурсы, направляемые на формирование, сохранение и использование институтов, мы классифицируем как институциональные. Предлагаемый нами подход позволяет четко разграничить издержки, возникающие на уровне предприятий и на уровне государства, а также упрощает методику их исчисления.

При этом трансакционные и институциональные издержки не следует отождествлять с трансформационными издержками, которые классиками неоинституционализма отождествляются с затратами на производство продукции, работ и услуг, связанными с соединением факторов производства. То есть затраты на приобретение сырья и материалов, комплектующих изделий и топлива, выплату заработной платы, начисление амортизации и другие являются основой калькулирования себестоимости продукции.

Таким образом, предлагается следующая классификация издержек в терминологии, принятой в институциональной теории:

трансформационные издержки – это издержки, связанные с затратами на производство продукции;

трансакционные издержки – издержки экономических субъектов, связанные с осуществлением операций обмена (реализации) товаров;

институциональные издержки – затраты, связанные с обеспечением соблюдения установленных институциональных норм. На практике обычно финансируются из бюджетов различного уровня или за счет хозрасчетной деятельности государственных структур.

Однако в период проведения институциональных реформ возникают дополнительные расходы, которые несет как общество в целом, так и субъекты хозяйствования и даже индивиды. В результате возникают издержки институциональной трансформации. Здесь в основном можно согласиться с В. М. Полтеровичем, который к таким издержкам относит расходы на: а) составление проекта институциональной трансформации; б) лоббирование проекта; в) создание и поддержание промежуточных институтов для реализации проекта; г) реализацию проекта; д) адаптацию системы к новому институту [31, с. 6]. Хотелось бы только уточнить, что адаптация необходима не только для системы в целом, но и для ее составных элементов, включая как коллективы, так и индивидов.

В период институциональных реформ издержки институциональной трансформации могут существенно увеличивать совокупные общественные издержки и тем самым снижать эффективность экономической деятельности.

Для улучшения функционирования экономики в целом и ее отдельных составных частей не обязательно добиваться минимизации трансакционных издержек. По нашему мнению, такие издержки необходимо сокращать на единицу реализуемого товара. В условиях же проведения достаточно агрессивной маркетинговой политики общая сумма трансакционных издержек может (и даже должна) возрастать. При этом необходимо, чтобы реализация товаров увеличивалась в большей степени. Аналогично и все другие показатели, характеризующие институциональную эффективность экономики, должны иметь не абсолютное, а относительное выражение.

Китай как витрина восточной институциональной матрицы

Китайские ученые убеждены, что попытка перенять западную систему мгновенно без соответствующей экономической основы и культурной традиции, – «не только фантастика, но и авантюра».

Может быть, именно благодаря такой философии Китай уже много лет и демонстрирует стабильно высокие темпы экономического роста.

А. С. Запесоцкий

Поскольку белорусская и российские институциональные системы построены на X (восточной) – матрице, то для нас представляет интерес успешный опыт совершенствования экономического механизма в странах, также функционирующих на основе этой матрицы. Ярким представителем восточной модели является Китай.

Институциональная система Китая принципиально отличается от западной институциональной модели. Она базируется на приоритете государственных интересов над индивидуальными. Аналогичный подход характерен и для Республики Беларусь и в несколько смазанном виде из-за наличия псевдорыночного регулирования – в Российской Федерации.

К огорчению либералов, в Китае создана не рыночная, а квазирыночная экономика с преобладающей долей государственного сектора. Она включает элементы рыночной экономики параллельно с плановой системой управления и сохранение контроля государства над основными отраслями народного хозяйства. При этом предполагается сохранение сложившейся политической системы, что заведомо не допускает слепое копирование западного опыта [45, с. 94, 98].

Государственная собственность в Китайской Народной Республике продолжает занимать лидирующее положение по доле в валовой продукции промышленности, розничному товарообороту, численности занятых.

В государственном секторе сконцентрированы важнейшие средства производства ведущих отраслей (промышленность, транспорт и связь, финансовые учреждения, госхозы в сельском хозяйстве) [46, с. 106–107]. Государственные компании сосредоточены также в металлургии, тяжелой промышленности, судостроении, добыче угля. По аналогии с нашей страной, китайские государственные предприятия имеют доступ к дешевым кредитам и льготы по налогообложению.

В Китае успешно развиваются коммерческие банки преимущественно с государственным капиталом.

Более 43 % активов всей банковской системы принадлежит 5 крупнейшим банкам, основным собственником которых является правительство Китая и связанные с ним инвестиционные компании. При этом деятельность иностранных банков в Китае ограничена, в том числе они не имеют права выдавать кредиты в национальной валюте физическим лицам и выпускать кредитные карты [47, с. 505–506].

В Китае инвестиции осуществляются в основном за счет государства. Для этого используется до половины производимого ВВП.

«The Economist» признает, что большие государственные вложения в строительство метро, канализационные системы и доступное жилье поддерживают экономический рост и создают задел на будущее. Финансы, энергоносители, телекоммуникации и транспорт – практически вне зоны досягаемости для частного бизнеса. В то же время западные исследователи считают, что государственные компании, осуществляющие инвестиционный заряд экономики, имеют высокий уровень задолженности и менее эффективно работают по сравнению с предприятиями из частного сектора. Тем не менее авторы статьи весьма пессимистично оценивают вероятность реформирования китайского государственного сектора на западный манер [48].

Таким образом, в Китае сохраняется ведущая роль государственного сектора, что характерно для Х-матрицы. Доминирующая роль государства в экономике неоднократно подчеркивалась партийными и государственными руководителями КНР. Более того, менеджеры государственных предприятий считают, что государственный сектор экономики КНР нуждается в дальнейшем расширении для обеспечения национальной экономической безопасности, роста государственных инвестиций в экономику и зарубежную экспансию китайских государственных корпораций. При этом игнорируется мнение международных экономических организаций, выступающих против укрепления китайского госсектора [49].

Отмечая нежелание Китая перестраивать свою экономику по либеральным принципам, Чжан Чжифэн пишет, что «экономические и социальные процессы, происходящие ныне в китайском обществе, дают основание говорить о диалектическом взаимодействии планомерности и рынка при ведущей роли планомерного регулирования, о способности планового воздействия на поворот рыночной конъюнктуры в нужном для общества направлении». Опыт китайских реформ показывает, что некоторые ныне существующие концепции находятся в противоречии с реальностью, что одни теории теряют свою популярность, другие – сходят на нет. Серьезные сомнения вызывают, например, постулаты, на которых построен монетаризм: саморегулирующаяся система; способность частной собственности и конкуренции обеспечить макроэкономическую стабильность; решающая роль денег в общественном воспроизводстве и т. д. Не выдерживает критики и теория «рыночного социализма», которая признает единственным регулятором производства рынок. Полностью несостоятельными оказались взгляды защитников альтернативы «план или рынок», которые трактуют плановое развитие народного хозяйства и товарно-денежные отношения как взаимоисключающие начала [46, с. 114].

Несмотря на сохранение государственного контроля над экономикой, китайские власти признают необходимость ликвидации низкоэффективных государственных предприятий. Вместе с тем для предотвращения социальных эксцессов в Китае разработаны системы компенсации для увольняемых с государственных предприятий.

В промышленном секторе Китая в ближайшие годы будет сокращено от 5 до 6 млн человек с выплатой увольняемым значительной компенсации. Так, для предотвращения социальных волнений уволенным из угольной и сталелитейной отраслей будет выплачена компенсация на общую сумму 23 млрд долл, или в среднем 4 тыс. долл. США. Общая цифра компенсаций, вероятнее всего, возрастет из-за закрытия убыточных государственных организаций в других отраслях [50].

Таким образом, при реформировании институциональной системы в России и Беларуси необходимо использовать опыт стран с аналогичной восточной институциональной матрицей (Китай, Сингапур, Тайвань). По примеру Китая для предотвращения социальных конфликтов с увольняемыми работниками финансовые ресурсы, ранее направляемые на поддержку неэффективных предприятий, целесообразно одноразово использовать для выплат компенсаций, достаточных для переподготовки на пользующиеся спросом специальности или для переезда в районы, нуждающиеся в рабочей силе (в том числе в сельскую местность). На территориях, где есть спрос на рабочую силу, необходимо активное строительство дешевого арендного жилья за счет государства. Кроме того, обязательно осуществление комплекса мер по стимулированию самозанятости, а также предоставлению серьезных налоговых льгот за каждое созданное рабочее место. В аграрном секторе необходимо ввести упрощенный порядок выделения земельных участков для ведения фермерского (крестьянского) хозяйства с субсидированием производства сельскохозяйственной продукции. Такая политика в итоге будет выгодна государству, которое прекратит дотировать убыточные государственные предприятия и обеспечит занятость высвобождающихся работников.

Политика поддержки государственного сектора даже в ущерб повышению его эффективности в конечном счете дает существенные результаты на внешних рынках.

Товарооборот Китая с Африкой с 2002 по 2015 г. вырос в 20 раз. Китай стал главным торговым партнером Африканского континента, обогнав США, Индию, Бразилию и тем более Россию [51].

Развитие торговых связей оказалась весьма выгодным для Китая, но создало определенные проблемы для партнеров.

Приобретенные африканские ресурсы китайские компании переправляют в Китай, где и происходит их обработка в ущерб развитию африканской промышленности. Китайские компании практически не делятся технологиями, предпочитают нанимать китайских рабочих, а также не принимают должных мер к обеспечению экологической безопасности в странах, где размещены их предприятия. В Замбии в 2006 г. китайские представители преградили путь на территорию шахты замбийскому министру природных ресурсов. В таких компаниях обычно низкий уровень корпоративной социальной ответственности. В Нигере и Замбии руководство китайских компаний долгое время заставляло рабочих спускаться в шахты без спецснаряжения, в Мозамбике китайцев подозревают в контрабанде, браконьерстве и вырубке лесов. В Кении власти были вынуждены арестовать владельца китайского ресторана, установившего запрет на его посещение африканцами. Во многих странах раздаются обвинения в демпинге китайской продукции, нарушении трудового законодательства [51].

Если в Китае коррупция в больших размерах наказывается смертной казнью, то за рубежом решение возникающих проблем с помощью взяток является обычной практикой китайских представителей.

Китай уже давно освоил технологию стимулирования собственного экспорта за счет связанных кредитов. Такие кредиты весьма соблазнительны для ссудополучателей из-за низких процентных ставок. Но они прежде всего стимулируют китайский экспорт и предоставляют дополнительную занятость для китайцев.

В первом десятилетии XXI в. в Африку переехали около миллиона китайцев, которые заняли ведущие позиции на предприятиях с китайским капиталом и фактически обеспечивают реализацию китайских интересов в Африке. Кроме того, дешевый китайский импорт подорвал местное предпринимательство, которое и без того находилось в зачаточном состоянии. В итоге, по данным экспертов издания «African Globe», потери африканской экономики от растущего китайского проникновения составили 75 тыс. рабочих мест [52].

Активное привлечение китайских связанных кредитов создало ряд проблем и для белорусской экономики.

В ряде случаев китайской стороной в Беларуси кредитовались проекты, которые оказались неэффективными. Так, китайская корпорация CITIC Construction Ltd. осуществила в Беларуси три крупных проекта по производству цемента. За 2008–2013 гг. в модернизацию цементной отрасли было вложено 1,2 млрд долл. США. В результате производство цемента в Беларуси к концу 2013 г. многократно увеличилось, но сбыт этой продукции существенно сократился, что породило серьезные проблемы с обеспечением окупаемости кредитов [53]. Представляется также весьма спорным в плане окупаемости и проект «Великий Камень», где гарантом возврата кредитов, выданных китайскими банками, является Министерство финансов Республики Беларусь. Это значит, что фактически весь риск возложен на белорусскую сторону, в то время как существенные выгоды в виде поставки в Беларусь товаров и использования китайской рабочей силы получит партнер. По сути дела, Китай за счет белорусских денег (пусть и отсроченных до момента выплаты кредита) продвигает на наш рынок собственное оборудование и рабочую силу.

Таким образом, в Китайской Народной Республике вполне эффективно функционирует институциональная система, построенная на X (восточной) – матрице. Хотя в ней и проявляются известные недостатки доминирования системы административного регулирования над «свободной» игрой рыночных сил, практика показывает, что в Китае созданы достаточно эффективные институциональные инструменты, позволяющие решать стоящие перед страной социально-экономические задачи.