Текст книги "Глас Времени"

Гитлер никогда не видел представителей той цивилизации. Все, что он о них знает, основано на рассказах Рудольфа Гесса. Скомканным, далеким от образности языком, он рассказывал фюреру, что они высокого роста (как и положено исконным арийцам), у них атлетический вид (что, впрочем, тоже несет в себе некую арийскость), и вообще, они такие умные и технически развитые. Но как быть с серо-зеленой кожей и овальными черными глазами, никто не знает. Они, скорее, похожи на насекомых, упругую зеленую саранчу, нежели на людей. Взяв любую обезьяну, можно найти больше признаков родства с человеком. Но фюрер закрывает на это глаза. Ему хочется верить в материализовавшиеся легенды, которые он выдумал сам.

Глаза Гитлера становятся бешенными. Теперь он полностью во власти собственного монолога. Он то срывается в крик, то громко шепчет. Ходит по кабинету и жестикулирует, а когда останавливается, кладет руки на причинное место и раскачивается.

Лабберт не отвечает на вопросы, ибо, как правило, фюрер в своих речах задает их самому себе.

– Это то, к чему должны стремиться и мы! Теперь меня ничто не остановит! Если когда-то над моими помыслами нависала пелена сомнений, то теперь она окончательно развеяна! Я завоюю Европу, Англию, сожму в тиски Россию! А потом падет главный враг – капиталистический дьявол Америки! Силами наших предков с южного континента нам будет оказана мощная поддержка. Германия вырвет первенство по всем отраслям! Один наш самолет будет способен противостоять целой эскадрилье вражеских истребителей. Бронемашины закатают в грязь никчемную технику врага. Новейшие средства связи переведут тактику ведения войны на другой уровень. Всё это – чудо-оружие! Мы одержим победу здесь, а потом отправимся в будущее! Вопреки законам вселенной, мы перестроим весь мир во всех временах!

«Безумец!» – ужасается Лабберт.

– Все же до того как наши войска вступят в схватку со временем, мы должны решить наиважнейшую задачу: обеспечить германскому народу жизненное пространство. Со дня на день падет Варшава. Еще одна европейская страна окажется в наших руках. Но воплотив в жизнь это задание, военная машина Германии будет не в силах остановиться, пока не поглотит весь континент.

Пауза. В огромном кабинете долго пульсирует эхо голоса двадцатого века.

Но Гитлер не выдохся, напротив – завелся!

– Как ваше самочувствие, герр Лабберт? – Голос звучит неожиданно мягко.

– Хорошо.

– Уверены? – Гитлер сощуривает глаза, взирая на бледное лицо собеседника.

– Абсолютно.

Гитлер присаживается в кресло напротив.

– Вы готовы выполнить моё личное поручение?

– Разумеется, мой фюрер. Все, что угодно.

На этот раз у Лабберта не хватает смелости для дерзких мыслей, вроде: «Ну, что тебе от меня надо?» Гипнотическое воздействие фюрера на пике. Даже такой посредственный нацист, как Лабберт, рядом с Гитлером становится готовым к самопожертвованию.

– Вы отправляетесь в Антарктиду! Не в кратковременную экспедицию, а для постоянного проживания. Мартин Борман уже готовит документацию вашего назначения на новую должность. Позже он свяжется лично. Вам будет доверено вступать в контакт с исконной расой. Вы станете членом могущественного аппарата, культивирующего основу для становления великой колониальной державы. Державы, гражданами которой станут истинные арийцы. Рядом с вами будут трудиться такие же гениальные сыны отечества. Вам будут предоставлены возможности для комфортного существования. Уже сейчас между нашими землями курсируют транспортные суда, везущие на своих палубах гигантское количество материально-технических ресурсов. Позже мы многократно увеличим поставки, и через десять лет под лучами антарктического солнца засверкают новые города!

Лабберт догадывается, какие колоссальные ресурсы на сегодняшний день расходуются на освоение Антарктики. По его подсчетам, первый город там засверкает быстрее, чем рассчитывает фюрер.

«Хорошее решение избавиться от неугодного человека, – думает Лабберт. – Боялся, что арестуют, посадят в лагерь, отравят… Видимо, я действительно хороший ученый и верный идеалам нацист»

Отказаться равнозначно приговору. Отклонив предложение самого фюрера, на жизни в Германии вне концентрационного лагеря можно поставить крест. Тем паче Лабберт стал для режима опасной бомбой. Болезнь, прогрессирующая в его теле, в Германии будет вызывать всеобщее безразличие, ибо лечить человека, которого предписано убить, в нацистском государстве никто не станет. Поездка в Антарктиду гарантирует внимание со стороны врачей и должный уход, остаться без которых Лабберт боится больше всего.

– Я почту за честь выполнить это поручение.

– Я недаром спросил, как вы себя чувствуете. У вас болезненный вид. Добавлю, что в Антарктиду поедут лучшие имперские специалисты. С учетом новых средств, в медицине они будут творить чудеса. Современные методы обследований помогут бороться со сложными заболеваниями. Понимаете, о чем я?

– В ближайшие годы мне вряд ли это понадобится, – жизнерадостно говорит Лабберт, думая о том, как Гитлер догадался о «сложном заболевании». – Итак, по прибытии в Мюнхен я займусь передачей дел новому руководству. Максимально быстро решу личные вопросы и буду готов отплыть в любое время.

Гитлер поднимается и вновь начинает бродить. Забредая в слабо освещённую часть комнаты, он становится похож на призрака с туманным лицом и светящимися глазами.

– Вообще-то я должен сделать вам выговор, герр Лабберт! Вы скрыли от всех очень важную информацию. Почему умолчали о двух случайно захваченных из будущего персонах?!

Колючая тишина.

Наивные надежды, что двое исчезнут сами собой, к горькому сожалению не оправдалась.

– Эти люди представляют большую угрозу. Думаю, более точных объяснений не нужно?

– Безумцам никто не поверит, мой фюрер…

– Опрометчиво! Не поверят сплетнику, а человеку, который может свои слова подтвердить, верить будут безоговорочно! Кто эти люди? Возможно, среди них ученый! Скажем, он выведет формулу, которая будет наилучшим доказательством его слов.

В суматохе Лабберт этого не учел.

– Прежде чем отправиться к нашим предкам, я поручаю вам промежуточное задание: отыскать этих людей и сделать так, чтобы от них не осталось следа. Можете учинить все, что угодно, я наделяю вас эксклюзивными полномочиями. Мне доложили, что один из них уже пойман и проходит допрос. Второго придется искать. После того, как гешефт произойдет, немедленно доложите. К тому времени я, скорее всего, отбуду в ставку, но вы обязаны стелефонироваться с моим штабом. Адъютанты и связисты будут наготове.

Лабберт не понаслышке знает о ярости Гитлера, которая наступает, когда что-то идет не так. Но сейчас фюрер выдержан и спокоен.

– Постарайтесь решить эту проблему как можно скорее. Через несколько дней из Гамбурга выдвинется грузовой конвой, состоящий из множества кораблей. Следующий отправится только через месяц, поэтому я хочу, чтобы вы успели. В скором времени авиаконструкторы создадут самолет, способный на трансконтинентальный перелет, тогда дорога вместо нескольких месяцев будет занимать несколько часов. Итак, вам все ясно?

Лабберт встает.

– Так точно, мой фюрер!

– И еще: устройство должно оставаться при вас. Если хотите, я приставлю к вам охрану из своего штаба. Его нужно вернуть нашим антарктическим братьям в целости и сохранности. Теперь никому не будет позволено переноситься в другое время.

– Охрану я обеспечу сам, а что делать с образцами техники? Среди прочего, там есть средства, способные удвоить наши шансы в войне.

– Технику запрут в хранилище. Я сам решу, что с ней делать потом.

Гитлер улыбается.

– Кстати, внешне «Мерседес» просто ужасен! Куда годятся эти безвкусные линии? Может, он и обладает выдающимися техническими характеристиками, но ездить в этом кирпиче я бы не стал. Распоряжусь, чтобы инженеры в будущем и думать забыли о проектировании подобного облика.

– Мой фюрер. – Глаза Лабберта неподдельно влажны. – Я должен предостеречь вас…

– От чего? Герр Лабберт, я же сказал: не желаю ничего знать касательно будущего.

– Это очень важно. Пожалуйста, позвольте хотя бы намекнуть.

Гитлер раздумывает. Щеки округляются, на лице возникает улыбка:

– Только мягко.

– Это случится не сейчас… через несколько лет. В расположении восточной ставки. Одним жарким летним днем… – Лабберт готов убить себя за то, что в нем восторжествовала жалость к этому изуверу, но ничего не может с собой поделать. Он смотрит в глаза Гитлера и видит, как за тонкой линией сетчатки над миром гогочет дьявол. Видит очертания этого подземного властелина. Вокруг пылают костры, пламя которых подожжет и истребит человечество. Сам Гитлер прекрасно об этом знает. Он понимает, кого именно человек, стоящий напротив, видит в его глазах.

– Что же дальше?

Дьявол в глазах Гитлера делает вопросительный лик и как бы тоже задает этот вопрос.

– Держитесь середины стола, – выплескивает из себя Лабберт. – Не подходите к краю…

Фюрер картинно морщит нос, сводя брови. Дьявол в его глазах берет вымышленный блокнот, вымышленный карандаш и, закрыв языком верхнюю губу, театрально записывает.

Много дней проведет Гитлер, склонившись над тем роковым столом. Сегодняшний разговор забудется, но за секунду до взрыва неведомая рука оттолкнет властителя пылающей империи в сторону.

Устройство вновь спрятано в портфель. Фюрер Германии не пожелал проявить к нему интерес. После рукопожатия Лабберт покидает мрачную обитель властителя полумира. Адъютант провожает его до машины, где в ожидании томится верный Хорст.

Гитлер усаживается в кресло. Наедине с собой он может общаться с повелителем неизвестных сил. Они беседуют на им двоим понятном языке. Сие нечто кроваво-красным силуэтом бродит по эрмитажу. Квинтэссенция зла то присядет в кресло, то опрокинет графин, смеется, а потом долго изучает гигантский глобус, покручивая шар в разные стороны.

В те недолгие секунды, когда «оно» освобождает Гитлера от своего присутствия, его бирюзовые глаза наполняются противоположностью зла.

Они источают первозданную синеву мировых океанов и холод антарктических льдов.

Глава 7

1

Иосиф передвигает ладонь по шероховатой стойке бара, потягивая пиво. Усталый кельнер в глубине зала переворачивает стулья, составляет их на крышки столов и берется за швабру. Он здесь выполняет разного рода функции: от уборщика до бармена, к тому же является хозяином. Говорит, «крохотная пивная не требует дополнительного персонала». Рассчитывать только на собственные силы ему удобнее. К тому же баром владеет для душевных потребностей, и только потом – для заработка.

– Приятный вкус. Как называется сорт? – отнимая кружку от губ, интересуется Иосиф.

– Фестбир. Сварено специально для Октоберфеста. Однако в этом году, в связи с войной, мероприятие отменили. Пивовары Германии готовились и наварили – хоть залейся. Вообще, боюсь, мой бар скоро придется закрыть. – Владелец многозначительно разводит руками.

– Неужели пиво перестает пользоваться спросом?

Хозяин не отвечает. Ему претит признаваться, что заведение еженедельно посещают гестаповцы и требуют стать осведомителем: доносить на собственных подвыпивших клиентов.

– Личные обстоятельства, – лжет он, налегая на швабру.

Иосиф чувствует интонацию и всё понимает.

– Минувшее лето было превосходным, не правда ли? – новым тоном продолжает владелец. – Люди пребывали в каком-то особом состоянии. Наверное, такое бывает только перед войной.

– По всей видимости.

Владелец отправляется освободить ведро. Иосиф тоскливо, но энергично озирает помещение. Чарующая атмосфера прошлого. Каждый предмет замешан в стихии эпохи. От стен струится невидимая сила, присущая великим временам.

Четверть кружки выпита, и с каждым новым глотком волшебство незнакомого вкуса теряется. Он залпом допивает остальное и утирает рот.

Из кладовки слышится скрип дужки ведра. Хозяин возвращается, устало вытирая руки о фартук.

– Пожалуй, не буду надоедать вопросами, откуда вы знаете русский, – говорит он. – Все же я разбираюсь и могу сказать, что выругались вы довольно умело. Вы не шпион, шпион бы так не прокололся. Скорее всего, эмигрант или…

– Я хотел бы избежать этого разговора, но вижу, такой ход не поспособствует благоприятной беседе и не оправдает кружку пива, которой вы меня угостили. Я действительно эмигрант, только не в том понимании, какое вы, скорее всего, вкладываете в данное слово.

– Тогда как же? Насколько я знаю, слово «эмигрант» имеет вполне определенное значение.

– Я метафорический эмигрант. Родился и вырос в России, в зрелом возрасте решил отправиться в Германию, после чего оказался в неприятной истории.

– Скорее, вы тогда эмигрант добровольный. Таких не вынуждают, но те все-таки бегут.

– Загвоздка в том, что ехал я в свободную Германию, а оказался в стране, захваченной диктатором.

Владелец спотыкается о стойку бара, но чудом сохраняет равновесие.

– Но как?

– Вы подумали, что отбыл я очень давно, и дорога заняла столько времени, сколько понадобилось, чтобы власть стала тоталитарной? Нет. Для меня эти события измеряются несколькими часами. Вот стою на земле демократии – и вот за мной гонятся штурмовые отряды, а между этим лишь сутки. Это случилось по вине некоего человека, точнее, устройства, которое при нем находилось. Вы слышали научно-фантастический термин «машина времени»? Не знаю, как у вас на книжном рынке с фантастикой: вероятно, после всеобщего сожжения книг с приходом Гитлера, и без того скудный ассортимент сократился? Еще бы, ведь «Моя борьба» объявлена книгой века, и в ней якобы есть всё, что должен знать немец в политическом и культурном плане. – Иосиф считывает недоумение на лице собеседника. – Хорошо, что у меня нет моральной нужды никому ничего доказывать, – говорит он после короткой паузы. – Иначе я бы сошел с ума, пытаясь отстоять свою правоту. Ведь даже в моём будущем путешествия во времени неосуществимы.

– Вы запутали меня. Что такое машина времени – я понимаю. Но как это возможно?

– Я бы и сам не прочь иметь голову чуть больше, чтобы понять. В моих силах лишь рассказать краткую историю, передать сухие факты. Копать глубже мне не позволяет отсутствие элементарных познаний в науке и эзотерике, поскольку уверен: в моей ситуации эти две вещи имеют особое значение.

– Вы не похожи на обманщика. Оттого страннее кажется ваш бред.

– У вас есть право считать меня идиотом.

– Все-таки, что же случилось?

– Я из 2015 года. Из мира, в котором, быть может, не так хорошо и замечательно, но, по крайней мере, там нет диктатур. Хотя стойте… Есть диктатура денег, но это уже другая история. Я жил в России, долгое время работал учителем немецкого, и в какой-то момент решился на путешествие. А какая страна первым делом может привлечь учителя немецкого? В Германии своего времени я не пробыл и дня. Вечером мне посчастливилось повстречать одного человека. Он-то и вовлек меня в авантюру. В том, что случилось дальше, во многом виноват я сам. Тот человек велел убираться, а я проявил интерес и решил остаться. По ощущениям, кажется, прошла минута, а временное колесо прокрутилось на много лет назад. Потом были штурмовые отряды, гоняющиеся за нами по баварским лугам, Мюнхен, очередная погоня, и вот я оказался здесь.

Владелец сует руку в карман за сигаретами.

– Хотите?

– Не курю.

– Тогда еще пива?

– Не пил ничего лучше. Но – без обид – нет. Не хочу терять сладость. В нашем времени пивовары заключены в строгие производственно-технические рамки. Они зациклены на объемах, на сроках хранения, а это негативно сказывается на вкусе. А во вкусе вашего пива есть что-то такое, чем оно, вероятно, было наделено изначально. На углу я прочел рекламу пивзавода, призывавшую употреблять его продукцию. На ней изображен огромный производственный цех с двигающимися по конвейеру бутылками. Эту индустрию ждут большие перемены.

– В широком производстве есть плюсы. Скажем, приятнее иметь серийный автомобиль с четкими характеристиками, чем неизвестный аппарат, собранный механиком-одиночкой в гараже. Мы отошли от темы. Кто тот человек? – бармен подносит спичку к сигарете и щурит глаза.

– Бог знает. Назвался Лаббертом… Он из вашего времени. Мы встретились возле одного мюнхенского ресторана. В первую минуту знакомства этот человек произвел странное впечатление. Он не был недоумком, но не знал простых вещей, выражался тривиальным, грамотным языком, исключая словесные обороты моей эпохи. И пусть он стал первым человеком, с которым мне довелось вступить в диалог в землях Германии, я твердо знал: так быть не должно.

– Это он заманил вас сюда?

– Нет. Я довез его до определенного места и высадил. Если бы не любопытство, ничего бы не произошло. Я начал наблюдать. Прибыли полицейские. Я поспешил предупредить его, но было слишком поздно. Дальше всё пошло слишком быстро. Лабберт, я и двое служителей закона очутились в 1939 году. По неизвестным причинам один из полицейских получил травмы, которые привели к смерти. Меня сюда никто не заманивал, сам виноват.

– Тогда в чем проблема? – спрашивает хозяин, выпуская дым. – Наверняка этот человек с устройством может отправить вас обратно. Как я понимаю, вы не в восторге от двадцатого века?

– Как сказать… Если бы за мной не охотились чуть ли не все правоохранительные силы, я бы с удовольствием провел здесь несколько недель. Путешествие получилось бы гораздо интереснее, чем я планировал. Беда в том, что этот человек сбежал. И я не знаю, где его теперь искать. По моим догадкам, он может являться высокопоставленным офицером. Возможно, это облегчит поиск, однако уж точно не облегчит выход с ним на контакт.

Владелец тушит сигарету. Он равнодушен к словам Иосифа, ибо не верит ни одному из них. Включает кран и молча принимается за посуду.

«Зачем я болтаю? – думает Иосиф. – Как глупо сейчас выгляжу. Ужасно глупо. Хотелось с кем-нибудь поделиться. Поделился, и что получил в ответ? Неверие, безразличие и безмолвие. И так будет всегда. Мне незачем раскрывать рот, чтобы получить совет или сочувствие. Отныне буду изо всех сил подавлять в себе это стремление. Всю жизнь я был слишком наивным и не понимал, что личные проблемы мало кого интересуют. Точно так же, как один человек не может чувствовать боли другого. Можно сколько угодно представлять, говорить «чувствую», но это всего лишь слова. Кто-то будет умирать, истекать кровью, а ты в это время будешь жрать и повторять, насколько жизнь хороша. Сейчас где-то в этом городе привязанный к стулу Лотар плюется последними зубами, а я, наглотавшись прохладного пива, сижу и проявляю недовольство. Если бы я мог прочувствовать боль и горе тех, кто погибнет в грядущей войне, я бы заткнулся и радовался, что не задыхаюсь в газовой камере Освенцима и не умираю под бомбами в пылающем Сталинграде»

– Где находится ближайшее отделение гестапо? – громко интересуется Иосиф.

От неожиданности бармен роняет в раковину кружку.

– На Хольцштрассе 15. Угловое здание. Это в пяти минутах ходьбы.

– И там настоящие представители гестапо?

– Разумеется, настоящие. Туда местным жителям рекомендовано обращаться с доносами. Но вам для чего?

Иосиф спрыгивает с барного стула и направляется к выходу.

– Прощайте.

2

В камере, где допрашивали Лотара, большие перемены.

– Ты совершил ошибку, когда приказал солдатам освободить мне руки и покинуть камеру, – говорит Лотар гестаповцу, наскоро привязанному к стулу. – Оказывается, вы не такие крутые, как это рисуют в народном эпосе настоящего и будущего.

– Несмотря на мнимый успех, ты должен признать, что дальше допросной тебе пробраться вряд ли удастся. Через минуту сюда влетят мои люди и пристрелят как…

– Не пристрелят! – громко, но так, чтобы звук не дошел до коридора, где находится охрана, рявкает Лотар. В руках у него пистолет системы «вальтер», готовый выстрелить по нажатию спускового крючка. – Видимо, это мое призвание – сносить гестаповские головы. Их на моем счету уже три, твоя будет четвертой.

– Чего ты хочешь? – морщится гестаповец. От удара кулаком у него заболело лицо.

– Единственное требование – покинуть здание.

– Что дальше? Ты не сможешь скрываться, а ускользнуть за пределы города – тем более. Через час снова будешь в камере, только тогда я лично сломаю тебе ребра.

– Я решу, что мне делать. В этот раз я попался специально. Пусть твои псы попробуют изловить меня, когда я того не хочу.

– В два счета. К утру будешь висеть на крюках. Но тогда сострадания не жди…

– Закрой пасть!

Лотар освобождает гестаповца от веревок и выталкивает в коридор в качестве заложника.

3

В Иосифа вселяется дух новоявленного воина, на войне не бывавшего. Он следует к зданию, глазами ища полицейских. В неосвещенном углу видит тень и пускается вдогонку.

– Эй!

Но тень убегает, словно пугливая кошка. Презренно фыркнув, Иосиф идет дальше.

– Хольцштрассе 15, – бормочет Иосиф, шагая по улице без фонарей. – Вот и оно.

Из окон первого этажа лучится электрический свет. Чувство, когда сам преследуешь опасность, заводит и пробуждает. Хотя заставляет ощутить холодную испарину, когда все-таки приходит осознание, что нет четкого плана.

У входа бездействует одинокий автомобиль. Салон пуст. На нервах Иосиф выдает что-то типа танца. Идет дальше. До ненавистного гестапо всего несколько шагов. В помещении уловимо движение. Кто-то разговаривает на повышенных тонах. Иосиф подходит поближе и прислушивается. В эту секунду двери открываются. Крепкие объятия показавшейся парочки толкают на двусмысленные предположения. Но пистолет в руке одного, приставленный к горлу другого, вносит категоричную ясность. Иосиф понимает: перед ним сцена захвата заложника.

– Лотар?! – Иосиф узнает профиль захватчика.

Окликнутый оборачивается. Лицо в пятнах подсыхающей крови и ссадинах. Выражение яростное и напряженное. Однако, распознав в зовущем своего товарища, Лотар сверкает оставшимися зубами:

– Ты ли это, старик?! Не пугайся, бери ключи и усаживайся за руль.

У входа в количестве шести штук толпятся гестаповцы в фуражках, бессильные что-либо сделать: их нерасторопный начальник, пренебрегший правилами, взят под прицел.

Впрочем, будучи под прицелом, надежды он не теряет. С ловкостью змеи гестаповская шишка выкручивается и бьет Лотара чуть ниже колена. Тот вскрикивает. Лицо искажается, пистолет выскальзывает и падает на брусчатку. Лотар мгновенно концентрируется и наклоняется к оружию, но ударом ноги гестаповец откидывает «Парабеллум» к бордюру. Расстегивая кобуру, из толпы выбегает рослый офицер. Иосиф понимает: наконец выпал шанс вступить в игру, только действовать нужно мгновенно. Полицейских навыков у него нет, однако это не мешает оттолкнуться от земли и боком пролететь несколько метров. Падая на шлифованные камни мюнхенской мостовой, он раздирает локоть. Но такой пустяк несопоставим с превосходным результатом: к этому моменту офицер достал револьвер, его рука понимается в сторону Лотара, но Иосиф опережает.

Гремит выстрел. Долговязый немец отступает на шаг и опускает подбородок. Его тело пронзает острая боль. Китель в точке пулевого отверстия становится мокрым. Немец прикладывает ладонь и чувствует кровь. Но рука с револьвером лишь на градус опустилась к земле.

– Стреляй еще! Быстро!

Не вставая, Иосиф производит следующий выстрел. У подстреленного подгибаются коленки. Но гад стоек: рука держится горизонтально. Тогда палец Иосифа нажимает курок еще два раза, и противник валится.

– Готов! – незамедлительно комментирует Лотар. – Следи за остальными.

«Остальные» поднимают руки и смотрят на Иосифа. В их глазах странное безразличие. Их не волнует сам факт смерти товарища, они думают, как разорвать убийцу. Убей их всех, оставив одного, и тот один думал бы точно так же. Вот они, боевые единицы государственной машины смерти!

– Садись за руль! – велит Иосифу Лотар.

Иосиф выжимает сцепление и поворачивает ключ зажигания. Стартер с полоборота заводит двигатель. В заднюю дверь влетает офицер, за ним прыгает Лотар.

– Трогай!

Первая передача – и послушный «Опель» плавно берет с места. Через несколько секунд Иосиф понимает: слишком темно. Рыщет пальцами по приборной панели, но нужного рычажка не находит.

– Черт возьми, мы разобьемся! Идиот! Первый тумблер в положение «вниз»! – орет гестаповец.

Фары загораются, изливая на мостовую желтоватый свет.

– Ну и баран!

– Еще один выкрик в сторону моего друга – и твоей коленке не миновать пулевого отверстия! – угрожает Лотар.

– Твой друг – болван, который нас чуть не угробил!

Хлопок. Оглушительный вскрик.

– Я предупреждал.

4

Машина петляет по ночным улицам Мюнхена. Иосиф держит курс за пределы городской черты. В этом ему помогает захваченный гестаповец. Не проходит и двадцати минут, как машина сворачивает на грунтовую дорогу где-то на юго-западной окраине города.

Иосиф гасит фары и глушит мотор. Темно-синее небо, предвосхищая рассвет, хозяйственно прячет звезды. Вдалеке слышны отголоски встревоженного города. В форточку «Опеля» задувает приносящий с собой вкус осени мягкий ветер. В подобные минуты неплохо быть одному. Тогда в колеблющейся тишине можно услышать голос своего далекого собственного «я», своей внутренней потаенной природы.

– Йозеф, идем-ка, прогуляемся.

Ветер тормошит стебли травянистых растений. Две фигуры медленно бредут по дороге. Автомобиль смотрит им вслед.

Лотар останавливается и протягивает Иосифу руку.

– Спасибо, что вернулся меня спасти. И прошу меня извинить.

– За что?

– Я был о тебе другого мнения. Вчера утром, когда за домами мелькнула твоя удаляющаяся спина, я подумал: «этот парень никогда не вернется». Целый день ублюдки пытали меня. Признаюсь: в минуты отчаяния, когда думал, что мне крышка, я проклинал себя за то, что не выбрал другой путь спасения. Проклинал, что доверился тебе. Но ты оказался другим, ты пришел. Спасибо! И еще раз прости.

– Извинений не нужно, ведь ты находился в сложной ситуации и имел на это право. Ну, а я… что мне оставалось делать? И похвалы я вряд ли заслуживаю, так как весь день отсиживался на чердаке у каких-то евреев, а вечером забрел в пивной бар. Это вместо того, чтобы действовать. Если бы не твои решительные действия, я был бы пойман возле той парадной. Меня бы уже привязали к стулу и разбили лицо.

– Привяжут к стулу и станут бить по лицу – самое малое, что с тобой сделают в гестапо. На мне хотели испытать столярные инструменты. Молотки, отвертки, щипцы. Эти гады знают толк в допросах. В Афганистане я видел подобное: при мне сотрудники американской разведки пытали талибов. Воспоминания сослужили мне хорошую службу: когда гестаповец принес ящик с инструментами, я даже глазом не моргнул. Ничем не выдал страха. Все потому, что в действительности страх обездвижил меня полностью.

Иосиф вздыхает и поджимает губы:

– Вернемся к насущному. Человек, которого ты захватил, кто он?

– Эсесовская шишка.

– Хочешь, чтобы он стал нашей гарантией?

– В нашей ситуации влиятельный заложник лишним не будет. Еще он может помочь в поиске нашего дорогого сукиного сына, которому я непременно сверну шею.

– Зря ты прострелил ему колено, он там истекает кровью. А если помрет? У тебя уже есть план?

– Зато с ранением он от нас не убежит. А плана пока нет. Когда на протяжении двух часов бьют ногами, мысли путаются. Но мы обязательно придумаем. Основная задача не изменилась: по-прежнему ищем Лабберта. Ибо без него застрянем здесь навсегда.

– Как в таких ситуациях говорят следователи, нужны зацепки.

– Из зацепок только его имя.

– А если он его выдумал?

Лотар качает головой:

– Не похоже. Но если так, это всё усложняет.

На горизонте, где поле переходит в лес, мелькает яркий электрический свет. Иосиф с Лотаром приковывают к нему всё свое внимание. Источник скрыт, но луч отчетливо скачет. Вдруг на противоположной стороне появляется точно такой же подрагивающий луч. Затем из низины поднимается и сам источник: две яркие точки.

– Автомобили! – рычит Лотар. – Как эти черти нас нашли?!

Они окружены эсэсовцами, подбирающимися с четырех сторон. Кольцо быстро сужается. В считанные минуты оно смыкается вокруг «Опеля».

– Остаемся или пробуем прорваться? – колеблется Иосиф.

– Уходить бесполезно, пристрелят.

Один автомобиль вырывается вперед и, слепя фарами, движется прямо на них. Иосиф оборачивается: за спиной цепочка людей с винтовками.

Затормозив, автомобиль окутывается облаком пыли, которое, благодаря свету фар, выглядит волшебно, будто все происходит в театре. Но настоящий театр начинается дальше: дверца открывается, выпуская некоего человека в длинном плаще. Именно такие плащи в будущем, благодаря художественному представлению, будут связывать со служителями нацизму.

– Хорошо, что нас еще не пристрелили, – говорит Лотар. – Еще лучше, что кто-то идет на переговоры.

Плащ останавливается в пяти шагах. Фары бьют так, что человек предстает сплошным черным пятном.

– Эй, назовись! – выкрикивает Иосиф.

Плащ думает одну секунду и подходит ближе.

– Это я, Лабберт! Вы меня знаете.

– Сукин сын! – цедит Лотар. – Конечно, мы тебя знаем! Ты тот самый ублюдок, который испортил нам жизнь.

– Не бойтесь. Вы в безопасности.

– Зато ты вряд ли!

– Оставьте глупости, вы их наделали предостаточно. Хочу, чтобы вы знали: люди за вашими спинами здесь не для того, чтобы стрелять. Они спустят курок только в крайнем случае. И у них, и у меня приказ!

– Что еще за приказ?

– Обязательно узнаете, если отправитесь со мной. Предлагаю сделать это добровольно.

Иосиф шепчет Лотару:

– Что будем делать?

– Ты еще спрашиваешь? Вот же он, голубчик, сам припорхнул, искать не нужно. Делаем доброжелательный вид, а как только выдастся возможность, силой заставим его отправить нас обратно.

Они кивают и подходят на расстояние вытянутой руки.

– Правильный выбор, – говорит Лабберт. – Вам нечего бояться.

– Бояться? – брезгливо косится Лотар. – Тебя? Осла, который сбежал и вдобавок нас обчистил?

– По-другому вы бы не отпустили меня. Я солдат, у меня был приказ. Я не мог задерживаться и должен был вернуться к своим.

– Что солдат, это мы видим, эсесовская морда. Вон как петлицы блестят. – Лотар всего лишь играет, выказывая грубость. – Небось, какой-нибудь бригаденфюрер?

– Штандартенфюрер. Это соответствует полковнику.

– Я знаю, чему это соответствует, харя полковничья! Перед тобой штабс-капитан в запасе!

– Армии?

– Бундесвера! Вооруженных сил Федеративной Республики Германии. Страна с таким названием вас ждет в будущем.

– Воевал?

– Воевал.

– С кем?

– Это долгая история. Скажем так: в нашем времени противник не обязательно должен иметь гражданство.

– Значит, ты не просто полицейский, ты бывший военный.

Иосиф выходит из себя:

– Может, продолжите беседу потом? И мне неуютно, что на меня нацелены винтовки.