Текст книги "По обе линии фронта"

– Кричит, что мы сносили палестинские поселения, и вот к чему все это привело.

– Сносили? – с театральной укоризной спросил Сергей, будто в этом был повинен Игорь.

– Было дело, – кивнул тот.

– Но вы и свои поселения со спорных территорий убирали. Это неправильно. Метод кнута и пряника неправильный. Пряника – тоже не правильный, а правильный только метод кнута.

Пока они разговаривали, один из полицейских, пытаясь привести в чувство возмутителя спокойствия, стал показывать ему руки. Тот должен был увидеть, что у него нет ни дубинки, ни электрошокера. Ничего, кроме кипы, которую он желает отдать.

– Теперь он кричит, что он в этом доме живет, что он вышел в магазин на несколько минут, вернулся, а от квартиры ничего не осталось, – продолжал переводить Игорь.

– Он часом не кричит, что в квартире кто-то остался?

– Нет.

– Тогда он должен танцевать от радости, потому что если бы ему не приспичило в магазин, сейчас, спасатели пытались бы найти его тело под развалинами.

– Он еще не понял, что чудом спасся. У него стресс.

– Вижу. К нему сейчас вообще лучше с микрофоном не соваться. Но и того, что он кричит – вполне хватит.

Громов осмотрелся, выбирая с кем можно поговорить. Полицейские – отпадали сразу же. Они находятся при исполнении служебных обязанностей, и вообще им было не до разговоров. Зеваки оставались на самый крайний случай, когда спрашивать больше некого. Следовало найти пострадавших и свидетелей обстрела. Задавать им вопросы будет легко, поскольку Сергей и сам все превосходно видел. Хронику происшедшего восстанавливать по чужим словам не было надобности. Пострадавших тем временем увозили кареты скорой помощи. Вот к ним-то полицейские могли и не дать пройти. Работа оператора мешала работе врачей. Впрочем, попробовать следовало.

Неожиданно Громов обратил внимание на человека в светлых брюках, в расстегнутой на верхние пуговицы рубашке. Под мышками у него начинали проступать пятна пота, как будто он только совсем недавно оказался на улице, а до этого сидел либо в офисе, либо в машине с кондиционером. Кстати, здесь, как и во многих странах мира, на машины чиновников мигалки не ставили. Подумав об этом, Сергей вспомнил, как однажды, застряв в лондонской пробке, премьер-министр Великобритании Тони Блэр был вынужден отправиться на работу на Даунинг-стрит, 10 на метро. Об этом написало множество газет и, скорее всего, это был неплохой пиар-ход, чтобы повысить рейтинг у общественности. Между прочим, их повышала и победоносная война.

Получалось, этот чиновник бросил свою машину где-то на прилегающей улице. Наверное, она тоже была белая, чтобы не выделяться среди остальных. Будь на его месте наш чиновник, он все равно купил бы себе черный лимузин, несмотря на то, что тот нагревается гораздо быстрее и без кондиционера за несколько минут на солнце превращается в раскаленную печку, в которой можно свариться заживо.

Громов заметил, что толпа перед чиновником расступается, видимо узнавая. Еще следом за ним шло два человека, очевидно совмещавших в себе функции помощников, референтов, советников и охранников. Российские чиновники, даже очень низкого ранга обычно окружали себя свитами внушительнее. К примеру, начальник ДЭЗа шел на осмотр принадлежащих ему владений в сопровождении сантехников и дворников, в большинстве своем выходцев из средней Азии. Из-за этого он походил на мелкого хана, отправившегося в завоевательный поход. Чиновников рангом повыше сопровождали помощники и эскорт журналистов из районных СМИ, которые должны были осветить в местных изданиях славные дела повелителя.

– Мэр Хайфы, – сказал Игорь, посмотрев на чиновника.

– Давай-ка его немного помучаем вопросами.

– Думаешь, согласится?

– А зачем его спрашивать? Суешь под нос микрофон, начинаешь вопросы задавать, не захочет отвечать – ему же хуже и будет. Это можно расценить, как сокрытие информации. Он бюджетные деньги получает? Получает. Должен быть открыт для народа, и отвечать на самые провокационные вопросы.

– Ты будешь задавать провокационные вопросы? – спросил Игорь.

Похоже, ему переводить их не хотелось.

– Не буду, не бойся.

Вот только планам Громова не суждено было сбыться. В тот момент, когда они пошли к чиновнику, вновь раздался сигнал воздушной тревоги. За несколько секунд до этого помощник мэра что-то зашептал своему шефу на ухо, точно узнал о предстоящей бомбардировке заранее. Вот он схватил его за рубашку, потащил в сторону. Заметно побледневший мэр то и дело поглядывал вверх. Очевидно, он знал, что ракеты летят относительно медленно и приближение одной из них можно успеть заметить. Лучше бы он смотрел себе под ноги.

Между тем находившиеся на улице люди бросились в укрытия. Помощники буквально на руках отнесли шефа к стене ближайшего здания. Сергей еще успел подумать, что она – не самое хорошие укрытие от ракеты. Примерно такое же, как высокое дерево в грозу. Хотя от осколков стена способна и уберечь.

– Они сюда сейчас залепят! – крикнул Игорь.

Он, так же как и мэр, то и дело смотрел в небо и со стороны походил на Пятачка из советского мультфильма про «Вини Пуха», который, прикрываясь зонтиком, бегает поддеревом и говорит, что, кажется дождь начинается. У Игоря зонтика не было, да и от осколков зонтик – не защита, не то, что от дождевых капель.

– Они дождались, когда здесь соберется народ, и запустили вторую ракету, – объяснил Игорь.

Говоря, он все еще смотрел в небо, и возникала иллюзия, что сообщает он это тем, кто занимается обстрелом. Причем, они находятся прямо в небесах, а не в тридцати километрах отсюда, к северо-западу.

Да где-то так. Понять это стало возможно лишь после того, как был взорван дом. Воронки точно определить направление не давали.

Ох, сейчас и рванет, вдруг подумал Сергей. Посмотрев на Илью, он ткнул пальцем в сторону мэра с помощниками и крикнул:

– Валим туда!

Он знал, они, опытные люди, по звуку могли определить, куда ракета попадет и где от нее можно спрятаться.

Схватив впавшего в транс Игоря, Громов дотащил его до стены ближайшего дома и повалил на землю. Тот, не понимая, что с ним происходит, стал вырываться.

– Твою мать! – крикнул Сергей. – Ща рванет. Лежи…

Бам!

Вспышки он не увидел. Услышал всего лишь, как ракета взорвалась. Причем, где-то очень близко, возможно в соседнем доме.

Немного погодя Игорь встал и отряхнулся. На лице его читалась обида. Очевидно, ему казалось, что с ним на глазах мэра Хайфы обошлись слишком бесцеремонно. Впрочем, помощники мэра оказались ничуть не в лучшем положении.

– Мэра я тебе все-таки заснял, – сообщил Илья. – То, как он тут взрыв пережидал.

– Ты гений! – воскликнул Сергей и посмотрел на часы. О том, что случилось в городе, стоило рассказать. – У нас еще минут сорок. Потом придется возвращаться в гостиницу.

Сергей сидел за столом и набрасывал текст для предстоящего прямого включения. Илье поляки предложили свою камеру, но он отказался. Ему было привычнее работать с той, с которой приехал в Израиль. Каждая камера имеет свой характер, как машина, к ней надо привыкнуть, почувствовать ее, понять – на что она способа и когда начнет капризничать.

Илья поставил свою камеру на штатив, подключил проводами к аппаратуре, установленной в микроавтобусе поляков. Потом они выставили перед своим микроавтобусом с тарелкой складной столик, пластмассовые кресла, расправили зонтик от солнца. Они устроились с комфортом, как на курорте. Когда не было работы и не требовалось перегонять отснятый материал, загорали, складывая зонтик. Администрация гостиницы смотрела сквозь пальцы на то, что они иногда расстилали на газоне полотенца и валялись на них. Проголодавшись, они отправляли дежурного в ближайшую забегаловку, и тот приносил, завернутую в бумагу, шаверму, а пиво, соки и вода хранились у них в маленьком холодильнике. Его подключили к генератору, к нему же подключали кофеварку. Не работа, а рай на земле, причем за это еще полагались суточные, поскольку все происходило на войне.

Десять минут назад, когда Громов подошел к польскому видеоинженеру и объяснил, что будет делать включение с его тарелки, тот сказал:

– Нам уже позвонили, и включить тебя мы готовы. Что будешь пить? Кофе, чай, кока-кола?

Потом поляк посмотрел на часы, высчитывая – сколько еще осталось до прямого включения. Время заказывалось по Гринвичу, а если у кого-то и было двое часов, то их выставляли по местному и по времени своей страны. У Сергея часы стояли по-московскому, а мобильный телефон – по-местному. Мобильный телефон будил его по утрам, а по часам он сверялся – сколько времени осталось до эфира. Поляка звали Збигнев.

– Еще сорок минут? – спросил поляк.

– Подходит, – согласился Сергей.

– Так что налить?

– Кофе, – почти не раздумывая, сказал Сергей, и обратился к Илье: – А что ты будешь пить?

– Кока-колу, – последовал ответ.

Поляк кивнул и, уступив Громову свой стул, пошел к холодильнику.

Набрасывая строку за строкой, Сергей взглянул на Илью. А тот как раз перегонял отснятый материал.

Лет десять назад все снимали на камеры формата Бетакам. Теперь вновь начиналась война форматов. Прошлую выиграла фирма «Сони», а в этой пока кто одерживает верх было неясно. Пока что поле битвы оставалось за «Панасоником». Предложенные этой фирмой кассеты – оказалась во много раз меньше, чем бетакамовские, примерно такие же, как и аудиокассеты. Соответственно они занимали меньше места в сумке. Вместо одного получасового бетакама, а более продолжительные кассеты в камеру вообще не влезали, и их можно было воспроизводить только на магнитофонах, в сумку умещалось пяток кассет нового формата. Качество съемки при этом не страдало, напротив – картинка получалась более четкой, да и по продолжительности новые кассеты вдвое или втрое превосходили старые. Но и они устарели почти сразу же. Началась эра цифрового телевидения, появились камеры, снимающие на флешки, на диски. Чтобы перегонять со всех этих форматов, пришлось бы забить микроавтобус кучей всевозможных магнитофонов. Поди угадай – в каком формате тебе принесут отснятый для перегона материал. Но проблема решалась просто. Картинку и записанный звук – можно было перегнать, подключив к ретранслирующей аппаратуре камеру. А вот с бетакамом подобный номер не проходил.

Текст писался легко, впечатления от увиденного еще не ушли, не стерлись из памяти и были куда как ярче, чем все снятое Ильей. На камере картинка все равно получается неполной. Чтобы полностью почувствовать происходящее, надо оказаться на месте, почувствовать на своей шкуре, а потом передать словами. Когда Сергей закончил, у него осталось до включения еще минут двадцать пять. Он перечитал текст и кое-что подправил. Поляк сказал Громову, что тот может смело открывать холодильник и, не спрашивая, брать из него все, что захочет, но Сергей ограничился еще одной чашкой кофе.

В Москве он подходил к камере минут за пять до включения. Бывали случаи, что ведущий в студии начинал уже читать подводку, а на него еще продолжали навешивать наушники и микрофоны. Режиссеры в студии обливались нервным потом, поскольку надо было проверить до включения – уровень звука и выставить кадр. Тут же они ничего из этого не успевали, и случись накладка – исправить ее сразу уже могли и не успеть.

Сейчас он встал в кадр заранее, поговорил с Москвой. Все было нормально, его слышали, и он слышал студию. До эфира оставалось минут семь, когда опять завыла воздушная тревога. Поляк, вновь севший на пластиковый стул, посмотрел в небо, развел руками, объясняя Сергею, что вой сирены будет слышен в микрофон, может даже перекроет немного его слова, но тут уж ничего не поделаешь.

– Что там у вас? – услышал Сергей в наушнике голос режиссера.

– Воздушная тревога.

– Ого, это опасно? Может обойдемся без прямого включения? – голос был уже другой. Подобное решение мог принимать шеф-редактор выпуска или кто-то рангом повыше.

– Да ладно, прорвемся, – махнул рукой Сергей и почти сразу же услышал голос ведущего из студии, обращавшегося к нему.

Как раз за несколько секунд до этого сирена замолчала, поскольку минута, отведенная на эвакуацию, истекла.

Громов подумал, что наверное так следует учить спортсменов ставить рекорды. Не успел добежать за минуту до бомбоубежища – все, считай, что ты труп. Каждый раз расстояние надо увеличивать и со временем спортсмен за минуту будет пробегать все большую дистанцию. Кажется, он даже видел подобную систему в одном из тележурналов «Ералаш» и называлась она бразильской. Там один мальчик именно так учил своего приятеля стоять на воротах. За его спиной были не настоящие ворота, обтянутые сеткой, а витрина парикмахерской. Пропусти он мяч – тот разобьет витрину. Когда они витрину все-таки разбили, то тут же стали по бразильской системе обучаться бегу.

Поляк с тревогой смотрел на нечто находившееся у Сергея за спиной, в море. Кажется, там что-то происходило. Даже Илья, забыв о камере, смотрел туда же.

Понимая, что это отвлекает от репортажа и, испытывая поэтому раздражение, Громов оглянулся и как раз застал тот момент, когда в море упало две ракеты. В месте падения выросли высокие столбы. Получилось очень эффектно, словно ливанцы положили ракеты точно у него за спиной, поскольку прознали о включении.

То, что ракеты попали в фокус камеры и теперь видны на заднем фоне, можно было не сомневаться. Илья их тоже видел и конечно чуть скорректировал план.

«Только бы режиссеры в студии, как раз сейчас, не перекрыли меня какой-то картинкой», – подумал Громов.

Он чуть изменил текст сообщения, рассказал о ракетах, и это удачно вписалось в новость, которая началась с информации о воздушной тревоге, замолчавшей лишь несколько секунд назад. Теперь все могли увидеть ее причину.

– Будьте осторожны, – напутствовали его из студии.

Збигнев показал большой палец и спросил:

– Все?

– Да.

Громов вытащил пачку сигарет. До эфира он не курил, поскольку из-за этого мог сесть голос. Теперь следовало позволить себе немного расслабиться. Сергей предложил сигареты поляку. Тот отказался.

– Мне сообщили, что в город попало несколько ракет, – сказал поляк.

– Где?

– Точно не знаю.

– Ясно. Спасибо за информацию.

– Что будем дальше делать? – спросил Илья.

Он освободил свою камеру от проводов, соединявших ее с аппаратурой поляков, сложил штатив и был готов к дальнейшим подвигам, но на лице его читалось, что он с большим удовольствием послал бы все очень далеко, а потом отправился слегка заморить червячка.

– Ты же шавермой перекусил, когда я текст писал, – сказал ему Сергей.

– Разве это еда? – ответил Илья.

– А почему бы и нет?

– Понятно. Опять куда-то спешно едем? – обреченно спросил оператор.

– В госпиталь. Надо посмотреть, что там.

В госпиталь их не пустили, оставили за воротами, поскольку никто из них не пострадал, а значит им нечего было делать внутри. Вот если кого-то из них, не дай бог конечно, ранит или они попадут в автомобильную катастрофу или еще что с ним неприятное приключится – тогда добро пожаловать.

Но вовсе не это им говорил офицер, которого поставили охранять ворота госпиталя. На шее у него висело автоматическое ружье М-16. Положив на него руки, офицер мельком взглянул на аккредитации.

– Военная цензура, – сказал он, – мы не хотим, чтобы началась паника. Нельзя внутри снимать.

Он точно извинялся, что не может разрешить войти внутрь.

Какие ужасы там скрываются? Причем, нельзя не признать, что показанные по телевизору развороченные тела своих солдат, настроение жителям страны не поднимают.

– А снаружи? – спросил Громов.

– Если вы не будите заходить за ворота, то можно.

Пострадавших во время обстрела в госпиталь, видимо, уже привезли, сейчас ждали тяжело-раненных с фронта, а там-то действительно идет война. Армия обороны Израиля пересекла ливанскую границу, но встретила сильное сопротивление, и войска продвигаются в час по чайной ложке, неся большие потери. Большие потери – это когда за день убивают десять солдат, но даже если убивают одного – это все равно потеря.

Вертолетные винты заполоскали воздух. На посадку шел транспортный Сикорский, огромный, как морская рыбина, выкрашенная в защитные цвета. На территории госпиталя находилась большая посадочная площадка для вертолетов. Из здания выбежало несколько человек, одетых в светло-голубые халаты, они катили двое носилок. Их предупредили об ожидаемом количестве раненых. Винты вертолета еще не успокоились, врачи придерживали руками шапочки, чтобы их не сорвал ветер.

Илье было видно, что происходит возле вертолета гораздо лучше, чем Сергею. Камера заменяла бинокль, правда, не очень хорошо, но заменяла. Он видел, как бездыханные тела сгрузили на тележки, повезли их в госпиталь. Сергей лишь рассмотрел, что у одного раненого перевязана бинтами грудь, а у другого еще и голова.

Винты вновь заработали, вертолет медленно, точно был перегружен, приподнялся, на мгновение завис над посадочной площадкой, потом полетел к ливанской границе. Вряд ли за новой партией раненных, ведь в него за рейс можно было загрузить не один десяток человек, а привезли всего двоих. Значит, раненых больше не было и вертолет не скоро вернется обратно. Не стоило его здесь ждать. Зато стало понятно, куда надо ехать завтра.

Вдоль границы с ливанской стороны, на высотах располагались укрепленные бункеры. Готовили их долго, не один год. Орудий там не было, только пулеметы и гранатометы, съестные припасы на тот случай, если защитников укреплений окружат. Проложили и длинные подземные тоннели, забетонировали толстым слоем стены, пол и потолки, прогрызли в камне ходы, может и не такие крепкие и разветвленные, какие строили японцы на островах Тихого океана, с которыми американцы намучились, штурмуя их и обстреливая из корабельных орудий. И все равно укрепления сравнять с землей не удалось. Только в первый день высадки, к примеру, на Иводзиму потери измерялись тысячами убитых и раненных. Советские войска без помощи мощного флота разбили, засевшую в не менее мощных укреплениях, миллионную Квантунскую армию, но ведь тогда у нас были самые опытные, самые лучшие в мире солдаты, которые могли разгромить любого врага, Если бы не Британия и США, они бы дошли до Ла-Манша.

Такой роскоши, как потерять даже сотню солдат в один день, израильтяне позволить себе не могли. Гробы с передовой очень плохо действуют на патриотический дух населения. Наземную операцию не начинали, пока не разрушат эти укрепления, обрабатывая их из гаубиц и самолетами.

Сергей слышал гул этой стрельбы, лезть на передовую не собирался, но его группа неожиданно наткнулась на спецназовцев. Рядом с дорогой рос яблоневый сад. Спецназовцы прятались в нем и за кустами, что окружали дорогу, как будто поджидали кого-то, кто по этой дороге проедет. Ладно бы, если все это происходило на ливанской территории, но кого они ждали на израильской? Или это боевики «Хезболла», переодевшись в израильскую форму, пробрались на вражескую территорию и готовят здесь диверсию?

Лица спецназовцев были раскрашены черными полосками, как в фильмах про Рэмбо, да и сами они точно были массовкой из кино. Так и казалось, что где-то поблизости находится съемочная группа и вот-вот режиссер должен крикнуть «мотор». После этой команды спецназовцы покинут укрытия и пойдут в атаку на врага, которого нет поблизости, потому что эти кадры либо потом снимут, либо уже сняли.

– Стой! – закричал Сергей, а то Игорь, который почти и не следил за тем, что творится по сторонам дороги, мог проехать мимо.

Дорога была хорошей. Снаряды не оставляли на ней рытвин. Гони и гони, как по автобану в свое удовольствие.

Сергей и Илья выбрались из машины, пошли прямо через кусты. Пробившись через них, Громов встал столбом, словно грибник, увидевший пень, обсыпанный опятами. Несколько секунд он ничего сказать не мог, настолько неожиданной была встреча. По идее спецназовцы должны были заговорить первыми, но они только посмотрели на журналистов и ничего не сказали, словно их здесь и не было. Возможно, это было самое лучшее развитие событий – не заметить друг друга и тихо разойтись.

Набравшись наглости, Сергей заговорщически спросил:

– Вы куда?

Никто прикладом винтовки его не ударил, напротив – ему даже стали отвечать, причем, правдиво. А ведь могли и соврать, а то и вовсе промолчать.

– В Ливан.

– Мы с вами, – сказал Громов.

Ох, эти спецназовцы не на прогулку отправились, там ведь их не с цветами ждут, а с чем-то другим. Интересно, они что собрались ликвидировать лидера «Хезболлы» Сайда Насраллу? Но тогда надо гримироваться не под Рембо, а под боевиков.

Самолеты позиции противника, как смогли, обработали, ну примерно так же как обрабатывают химикатами посевные площади, но все равно и в современной войне без пехоты, которая несет самые ощутимые потери, не обойтись. Разве что появятся в скором времени, андроиды или какие-то другие роботы, на которых и будут возлагать самые трудные задачи.

«Я хочу увидеть, как доблестная и непобедимая израильская армия входит в Ливан». Если он скажет такое, то эти спецназовцы поднимут его на смех, потому что никакого парадного шествия не будет, как и очень эффектных со стороны, штыковых атак. Солдат берегут, куда больше, чем дорогущие танки «Меркава».

– Нет, – сказали Сергею.

Если переводить ответ дословно, то он звучал более грубо, примерно как «хрен вам». Ничего другого ожидать и не следовало. Ну, зачем спецназовцам брать с собой обузу в виде русских журналистов? Придется тогда их оберегать. А если, не дай бог, что с ними случиться? Будет скандал, большой скандал. К тому же выяснилось, что операция ко всему прочему секретная.

Сергей ждал, когда спецназовцы двинутся с места, чтобы пристроиться им в кильватер, в войнах прошлых веков, так пристраивались позади армии – маркитанты, проститутки, мародеры и прочие, кто хотел поживиться на войне. Спецназовцы журналистов не прогоняли и терпеливо ждали, когда они сами уйдут. Ну спрашивается, что проще, чем встать, да отогнать журналистов крепким словом, послав куда подальше? В России так бы и сделали, а если его не поймут, то применить что-нибудь более действенное. Так ведь нет. Свобода слова – священна, нельзя мешать работе журналистов. Это было пассивное сопротивление, такое же, к которому в свое время в Индии призывал Махатма Ганди. У него все получилось, и Британская империя из Индии ушла. Так вот сидеть, играя в игру, кто кого пересидит, можно было очень долго, поскольку Сергей располагал практически неограниченным временем. У него даже обратный билет в Москву имелся с открытой датой, а вот у спецназовцев лишнего времени явно не было. Того и гляди, Сергей станет виновником провала этой секретной операции. Он хотел пожелать спецназовцам удачи на прощание, но опять же – они идут не в гости в Ливан, а убивать или проводить диверсии и там они не будут следовать принципу «непротивление злу». Что тут «зло» тоже вопрос спорный. На него ливанцы и израильтяне дадут диаметрально противоположные ответы. И уж точно и те и другие не будут следовать библейской инструкции о том, что если тебя ударили по правой щеке, то подставь левую.

Боевики «Хезболлы» были врагами этим спецназовцам, но не были врагами Сергею. К русским, пожалуй, единственным в мире хорошо относились и израильтяне, и ливанцы, и палестинцы. Вот поэтому Сергей и ушел по-английски, то есть не попрощавшись.

Линия фронта проходила ровно по этой дороге, Вообще-то она была размыта, не существовало такого, чтобы друг напротив друга окопались ливанцы и израильтяне, поливая противника из всего, что было под рукой. Дорога петляла между гор, но три километра были совсем открыты. Попадая на них, чувствуешь, будто выбрался на сцену – всем тебя видно. Над головой, очень высоко проносились израильские снаряды, которые обрабатывали позиции ливанцев, в ответ летели снаряды ливанцев. У них на вооружении было припасено кое-что китайского производства, а в Китае делают любой ширпотреб.

– Ехать здесь надо не просто быстро, а очень быстро, – наставлял Игоря Громов.

– Я понял, – сказал Игорь.

– Быстро – это сколько? – не унимался Сергей.

– Километров 120, – предположил Игорь.

– Ха, 120 – так только черепахи двигаются. У тебя на спидометре какая скорость обозначена крайней?

– 220, – сказал Игорь, посмотрев на спидометр.

– А я ездил с людьми, которые эту стрелку спидометра на бок кладут.

– На гонках?

– Нет. По дороге.

– Куда только ваша полиция смотрит?

– В карман.

– Мне что тоже надо стрелку на бок положить? – спросил Игорь.

– А ты сможешь?

– А надо?

– 200 в час надо ехать, но недолго.

Восемьдесят километров для Игоря оказалось пределом возможностей. Сергей понял это и перестал его подгонять.

Салон они со всех сторон обложили бронежилетами. Делается это следующим образом – открывается окно, в щель просовывается жилет, застегивается, а потом окно поднимается, получается, что бронежилет надет на стекло. Бронежилеты положили возле дверей, Игорь всегда возил с собой парочку, но со всех сторон все равно не закрылись от возможного обстрела, так что в дело пошла и сумка с аппаратурой. Везли ее не в багажнике, а тоже в салоне. Вообще-то пуля из Калашникова рельс пробивает. Борт машины она прошьет, как картонку, но может какой-нибудь из аккумуляторов к камере ее и остановит. Точно так же, когда по морям и океанам ходили парусники, а не бронированные монстры, моряки перед битвой складывали возле бортов свернутые гамаки. От ядра это была слабая защита, но пуля в брезенте могла и завязнуть.

В машине стало темновато. Обзор был куда как хуже чем при самой сильной тонировке, боковые зеркала перестали существовать. Может из-за этого Игорь ехал так медленно.

«Тебе надо в Москву приехать, да по МКАД погонять ночью», – злился Сергей, смотря на то, как Игорь очень аккуратно ведет машину. Инструктор или экзаменатор не нарадовался бы на такого ученика. Вдруг Игорь резко ударил по тормозам.

– Что там? – спросил Сергей, он смотрел в окно, думая, что там воронка от взрыва, которую сразу и не объедешь, но никакой воронки не было.

– Мангусты, – зачарованно сказал Игорь и показал пальцем на трех зверьков, видневшихся на обочине дороге. Ладно бы они ее переходили, а Игорь, как сторонник партии «экологов и любителей живности», не мог их переехать, поскольку людей много, а вот мангустов – гораздо меньше. Нет же, звери и не думали двигаться с места.

Взгляд у Игоря был зачарованный, как у молодого офицера в фильме «Освобождение», который на своем танке въехав за ограду Берлинского зоопарка, увидел в обзорную щель львов, антилоп, которых прежде разве что на картинках и рассматривал. Он открыл люк, вылез наполовину из танка, но в зоопарке прятались еще и снайперы. Пуля угодила офицеру точно в лоб. На губах его была улыбка, а в глазах спокойствие. Все же «Освобождение» куда как лучше американского попкорна про войну.

– Гони! – заорал Сергей на Игоря, разрушая эту идиллическую картину, пока по ним не начал стрелять снайпер. – Ты что, прифигел?

Игорь вышел из транса, нажал на газ, машина так сорвалась с места, что Сергея вдавило в кресло. Они пронеслись опасный участок на очень хорошей скорости.

«Может ведь, когда захочет», – подумал Громов о гоночных способностях Игоря.

Через несколько километров они наткнулись на мобильное артиллерийское подразделение. Вот эта встреча неожиданной не была. Стрельба гаубиц была так же хорошо слышна, как раскаты грома. Вблизи от этого грохота и вовсе так закладывало уши, как не закладывает во время подъема или посадки, сколько рот не открывай, чтобы давление стало поменьше. Причем, уши при этом следовало заткнуть пальцами, а у солдат, суетившихся возле пушек, руки были заняты, они скармливали гаубицам снаряды. Поэтому солдаты были в наушниках, обшитых какой-то лохматой тканью, как те, что иногда носят в холодное время, чтобы уши не отморозить. А может они обшили такой тканью обычные наушники для магнитофона, предположил Громов, и сейчас слушают вовсе не эти раскаты, а какую-нибудь музыку? Дану Интернешнл? Игорь говорил, что в Израиле она не очень популярна. Наверное, они слушают что-то другое, патриотическое, наподобие нашего: «Наверх вы, товарищи, все по местам, последний парад наступает!»

Стволы плевались пламенем, затем из них вытекали облачка дыма, которые тут же сносил ветер, после каждого выстрела гаубицы вдавливало в землю, потом они подпрыгивали, точно отряхивались от налипшей пыли, и в них заталкивали новый снаряд. Рядышком стояли колесные тягачи. Гаубицы били километров на двадцать, то есть как раз примерно настолько, насколько могли лететь ракеты боевиков. Наверняка, артиллеристы знали – сколько требуется времени боевикам, чтобы вычислить месторасположение мобильной группы и когда стоит ждать ракет возмездия. Вряд ли на все про все уйдет более получаса, значит надо убраться отсюда прежде, чем выйдет этот срок, а за это время выпустить как можно больше снарядов. Они, наверняка, упражнялись в скорости стрельбы, как моряки на кораблях, потому что чем больше ты успеешь всадить в борт противника ядер и снарядов, тем больше у тебя шансов остаться в живых.

Громов вышел из машины и надел бронежилет, поскольку военные строго-настрого приказывали всем журналистам их носить. Он было пошел к артиллеристам, чтобы спросить – разрешают ли они провести съемку, но потом подумал, что в таком грохоте его все равно никто не расслышит, хоть ори на самое ухо, сажая голосовые связки. Если он подойдет к солдату, который, обливаясь потом, тащит к гаубице тяжеленный снаряд, и начнет задавать вопросы, ответ будет очевиден. Хотя ют спецназовцы не послали же их куда подальше?

К Сергею шел офицер. Вообще-то в движениях его никакой агрессии не было, а то ведь еще издали мог бы рукой замахать, закричать, чтобы убирались.

Похоже, здесь в каждом подразделении есть кто-то, отвечающий за общение со средствами массовой информации, подумал Громов. Как же это удобно.

– Поснимать можно? – спросил Сергей.

– Сейчас выясню, – сказал это, офицер покосился на аккредитацию. Тем временем Илья, еще даже не получив разрешение, принялся возиться со своей камерой. Он поставил ее на штатив и даже нажимал на кнопку записи.

Офицер оператора пока не останавливал. Интересно, если снимать не разрешат, он что, отберет у них кассету и растопчет ее? Много лет назад в таких ситуациях, когда снимать запрещали и требовали уничтожить запись, оператор вынимал из камеры кассету, показывал ее и говорил, что он засветил запись. Такой обман тогда проходил. Сейчас скорее всего не получится.

Офицер тем временем вытащил рацию, стал с кем-то связываться.

– Тут приехали русские журналисты, хотят нас поснимать. С документами все в порядке.