Текст книги "Дразнилки"

Глава шестая

1

– Лучше беги, – сказала она.

Элка была одета в легкую курточку ярко-красного цвета, в цветные лосины и высокие резиновые сапоги. Лучшая одежда для начала марта.

Лес сбросил краски – потускнел, облысел, подмерз, застыл среди комьев подтаивающих сугробов, черных пятен заиндевевших луж. Мороз привычно, как в детстве, пробежал по волосам и обнаженной коже, высушил пот между лопаток и на висках. Выхин осторожно вздохнул, ощущая покалывание холода в горле. Боялся пошевелиться.

Элка смотрела вроде бы на него, но как будто и в сторону.

– Они знают, что ты здесь, – сказала она. – Андрей идиот, он не остановится. Я бы родителям сказала, но просто не успею. Пока туда, пока обратно – друзья Андрея тебя убьют на фиг.

– Думаешь, лучше убежать?

Выхин обернулся и увидел самого себя образца начала двухтысячного года. Какой же он был нелепый в той самой финской куртке, с шапкой, сползающей на раскрасневшийся лоб. А эти блестящие от пота щеки! А вихры волос, торчащие в разные стороны!

Выхин неосознанно потянулся к своим нынешним волосам, теперь уже редеющим. Понял, что снова потерял сознание, как вчера вечером, и разворошил прошлое, такое яркое и реалистичное, будто он был в нем по-настоящему.

Город помнил о Выхине и возвращал долги.

– Их пять человек. Ты собраться драться, что ли? – Элка покрутила пальцем у виска. – Живо беги, чтоб тебя здесь не было! А я скажу, что видела кого-то вон в той стороне, ближе к реке! Понял меня?

Из правой ноздри у нее показалась густая, безобразно красная капля крови. Элка вытерла тыльной стороной ладони. Вернее – размазала кое-как. Шмыгнула.

– Чего-то еще ждешь, Выхин?

А он ведь тогда ждал, что Элка подойдет ближе. Сам не решался.

Откуда-то донеслись возбужденные окрики. Лес встрепенулся воронами и воробьями. Заскребли друг о дружку ветви, еще только планирующие обзавестись листьями.

Молодой Выхин побежал. Все в этом мире повторяется. Всегда он куда-то бежит.

2

После стычки, в которой Капустин лишился зуба, за Выхиным устроили слежку. Бесполезное, в общем-то, занятие, ведь все и так знали, где живет приезжий. Но суть слежки была в другом – заставить нервничать.

Кто-нибудь (как правило, Вано или тихий Степа) постоянно сидел на скамейке у подъезда. Выхин раз за разом смотрел из окна, не мог успокоиться. В груди колотилось сердце от предчувствия неприятной встречи. Выходить из квартиры не хотелось, но все же приходилось. То в магазин, то вынести мусор, то с мамой или отчимом по разным бытовым делам.

Впрочем, какое-то время его не трогали, а просто наблюдали. Тот же Вано так и сидел на лавочке, щелкал семечки или пил кока-колу, когда напряженный Выхин проходил мимо – иногда, встретившись взглядом, хищно подмигивал, будто знал что-то, чего Выхину определенно следовало опасаться.

Потом объявился сам Капустин. Хуже всего было то, что его семья дружила с семьей Выхина, и получается, что враг проник на территорию, то есть в квартиру, без особых проблем. Он просто пришел в гости с родителями. Мама готовила на кухне и накрывала стол в зале. Отчим и отец Капустиных курили на балконе. В квартире смешались запахи сигаретного дыма и запеченной курицы. Детей отправили в детскую.

Капустин ввалился вальяжно, оперся плечом о дверной косяк, разглядывая книжные полки, стол для рисования, телевизор в углу, застеленную кровать, коробки с игрушками, которые перекочевали из Мурманска, но так и не распаковывались, потому что Выхин повзрослел.

– Рисунки рисуешь, поня-атно, – протянул Капустин, не вынимая рук из карманов джинсов. – Не, ну нормально, в принципе. Если человеку стремно появляться на улице, то он творчеством занимается. Ты бы вот рисовал и не высовывал нос, все дела. Лучше бы было.

Элка просочилась мимо брата в комнату, села на кровать, тоже осматриваясь.

– Прикольно тут у тебя, – сказала она. Видимо, чтобы поддержать.

Выхин разглядывал Капустина. Разбитая губа у того уже почти зажила, оставив небольшую припухлость под носом.

– Бухло где-нибудь прячешь? Или мамка запрещает?

– Я не пью.

– Зато я пью. Надо же было подготовиться, встретить гостей.

– Ты мне не гость.

Они несколько секунд разглядывали друг друга. Выхин чувствовал силу в собственной комнате, хоть и знал, что ни за что не устроит драку при матери. Капустин же понимал, что ничего ему не грозит, поэтому нахально ухмылялся.

– Дружище, ты вообще не врубаешься, во что ввязался, – сказал он. – Чисто по-соседски скажу, что лучше бы тебе держаться подальше от безлюдных мест. Я слежу за тобой. Сечешь?

– Андрей, перестань! – перебила брата Элка. – Ты снова начинаешь? Почему вы не можете помириться? Глупости развели на пустом месте.

– Может быть, и помирились бы раньше, – тряхнул головой Капустин.

– Все из-за зуба, да?

– Элка, ты иногда такая дурында. Нет, дело уже не в зубе.

Много позже Выхин понял, что нет ничего глупее в жизни, чем месть.

Месть обманчива, поскольку дает ложное ощущение превосходства. Тот, кто мстит, не понимает, что в его судьбе больше не осталось выбора, он отправился по единственному пути, с которого уже не сможет свернуть. Месть ограничивает кругозор, создает тоннельное зрение, как у пьяницы – так же окрыляет, но ненадолго. У мести всегда один финал – разочарование. Потому что месть не дает удовлетворения в конечном итоге. У нее другая цель, искусственная, взращенная культурой, суевериями, религией. Цель эта – убедить самого себя, что все сделал правильно. Но, как и любая искусственная цель, она не несет в себе никакого развития. Краткосрочная радость сменится разочарованием, а значит, победитель окажется проигравшим, потеряет запал и упрется в тупик.

Если бы Выхин пришел к этой мысли раньше, он разложил бы ее перед Капустиным, как готовое блюдо на праздничном столе. Но в пятнадцать лет никто не думает о сложном. Хочется простого и ясного пути. Выбил зуб – думай о последствиях.

– О, у тебя есть приставка, – сказал в тот вечер Капустин и бесцеремонно плюхнулся на диван рядом с сестрой. – Вруби что-нибудь на двоих, мы с Элкой порежемся. И пожрать принеси, ты же гостеприимный хозяин. Мамка твоя вроде курицу жарит. Проверим, как у вас там на Севере с готовкой…

Еще через несколько дней слежка плавно перетекла в провокации. Вынося мусор, Выхин увидел, что на лавочке никого нет. Вано куда-то убрался. О нем напоминала разве что шелуха от семечек вокруг скамейки. Выхин подошел к мусорному баку, швырнул пакет на стопку таких же пакетов и в этот момент почувствовал странный влажный удар, нанесенный сзади. Спина и затылок вдруг промокли. Выхин резко развернулся и получил еще один удар – в грудь. Шумно лопнуло. Кто-то захохотал. Выхин увидел, как на футболке расплывается маслянистое пятно голубого цвета.

Неподалеку от него стояли Вано, Степа, Сашка-лысый. Двое держали в руках воздушные шарики, наполненные краской.

– Привет, жирноухий, – осклабился Вано и швырнул шарик в Выхина.

Увернуться не получилось, шарик ударил в плечо, и вязкие брызги заляпали подбородок, попали на губы и за шиворот.

– Бомби фашиста!

Выхин метнулся за мусорные баки, в гнусную вонь разложившихся очистков и блевотины, а шарики летели ему вслед, шумно лопаясь и окатывая краской. Финальный шарик угодил в затылок. Выхина будто швырнуло в комок ваты: звуки сделались приглушенными, перед глазами поплыло. Он запнулся, упал через ограду в оледенелые кусты. Где-то смеялись Вано и компания, но они его больше не трогали и вскоре ушли. Выхин же не двигался несколько минут, чувствуя, как поганая краска медленно, будто ленивые черви, сползает по щекам и шее. Наконец он поднялся и побрел домой – спасительные сто метров – оттираться.

3

А потом они выследили Выхина у кинотеатра.

Выхин бросил взгляд через плечо, обнаружил в двух шагах позади Вано и лысого плечистого Сашку. Оба шли неторопливо, держались на расстоянии. В руках – хоккейные клюшки. Выхин сразу понял, что клюшки им нужны были не для того, чтобы в хоккей играть, не дурак.

Он ускорил шаг. Преследователи ускорились тоже. Идти до микрорайона было около полукилометра, но это если рисковать и соваться в безлюдные места. По оживленным улицам пришлось бы делать крюк, лишние десять или пятнадцать минут, но зато вокруг точно были люди и машины. Вряд ли Капустин с дружками решились бы напасть вот так у всех на глазах.

– Левее заходи! – услышал Выхин чей-то окрик, рефлекторно дернулся влево и успел заметить бегущего с соседней улицы Капустина. Тот размахивал клюшкой, как саблей. На лицо Капустин натянул бандану «Короля и Шута», оставив открытыми только глаза.

Адреналин заставил бешено заколотиться сердце. На Выхина устроили охоту!

Вано и Сашка сорвались с места, оттолкнув какого-то прохожего. Ничуть не стесняясь.

– Бей его!

Выхин понял, что нападение будет коротким и болезненным – его, скорее всего, изобьют клюшками и убегут, пока кто-нибудь не вызвал милицию, – но просто так даваться в руки Капустину Выхин не собирался.

Он увернулся от первого удара, почувствовав, как клюшка чиркнула по бедру. Второй удар пришелся в плечо, резкая боль взметнулась к затылку, к вискам.

Выхин взвыл, не разжимая зубы, толкнул Сашку в грудь обеими руками. Тот отступил на шаг, запнулся, упал на задницу, роняя клюшку.

– Ах ты ж сука!

Капустин был рядом. Тогда Выхин побежал через дорогу, не глядя, под гудки автомобилей, нырнул в узкий проулок за магазином, пронесся мимо мусорных мешков, по гравию.

Сзади нагоняли, улюлюкая и крича дразнилки.

– Эй, жирный, не смей так быстро бегать!

– Догоним и выколотим из тебя тонну мыла!

– Давай уже, сдохни от сердечного приступа!

– Подрезай его, ребята!

Проулок закончился оживленной улицей. Выхин тут же рванул налево, не понимая, куда бежит и в какой стороне дом. Он еще не знал города, не ориентировался в нем. Ноги отяжелели, в груди начало колоть, а морозный воздух вдруг сделался горячим и сухим.

Через дорогу увидел Вадика и Степу, еще парочку друзей Капустина. Они тоже бежали, с хоккейными клюшками, вровень с Выхиным, ожидая, видимо, когда тот выдохнется.

Встречным людям не было дела до подростков. Да даже если бы и было, какой от этого толк?

Из-за спины снова засмеялись и закричали обидное:

– Жиртрест, сдохни! Давай уже!

Он понимал, что еле волочит ноги. Руки опустились вдоль тела. Захотелось остановиться, чтобы быстрее уже все кончилось. Может быть, так и сделать?

По затылку что-то больно ударило. Выхин обернулся и увидел, что в него кидают камни. Степа, Вадик и присоединившийся к ним Сашка, набрав горсти гравия в ладони, теперь швыряли их в Выхина.

– Давайте, пацаны, устроим ему Тамерлана!

Слева из-за машин выскочили, как чертики, Капустин и Вано. Отступать можно было только прямо, по узкому тротуару вдоль бетонного забора. Выхин заковылял, то и дело получая камешками по затылку и спине. Шипел от боли. Он чувствовал: еще пара шагов, еще немного, и его нагонят, повалят и начнут бить. Боли как раз Выхин не боялся. Ему не хотелось падать и быть слабаком, который ничего не может сделать. Бессилие хуже всего.

Но его не нагоняли и не били. Только швыряли камешки и дразнили. Наверное, такая была установка от Капустина: вымотать жертву, помучить ожиданием.

Из-за этого Выхин злился еще больше и в какой-то момент твердо решил для себя, что сегодня не упадет. Не в этот раз.

Бетонный забор неожиданно сменила невысокая рабица, сквозь которую был виден лес. Грязные холмики снега обступали темные стволы деревьев. Голые ветки тянулись к серому небу. Там, в глубине леса, поджидала спасительная темнота, в которой можно было укрыться, затаиться, не дать себя поймать.

Он уцепился за дрожащую сетку, перегнулся, рухнул спиной в снег, ломая подтаявшую корку, вскочил и бросился к лесу, за деревья, в укрытие.

Ветер будто толкал в спину, помогал. Рядом взметнулось облако воробьев. В кроссовки сразу же набралась холодная влага.

– Стой, сука! – закричали в спину. – Убегает! Куда? За ним! Живее!

Крики растворялись в лесу, будто снежинки под напором солнечных лучей.

Он бежал какое-то время, не оглядываясь, пока не задохнулся горячим воздухом. Остановился, рухнул на мокрый ствол дерева. Стер пот с лица, осмотрелся. Лес и лес. Куда дальше-то? Куда спрятаться, чтобы никто и никогда его больше не нашел?

Где-то журчала река. Звуки вокруг были звонкими, яркими. Щебетала, надрываясь, птица. Выхин отдышался, поднялся. Он понятия не имел, как ориентироваться в лесу, но был уверен, что если просто двигаться вдоль реки, то рано или поздно выйдешь к мосту или дороге. Вряд ли этот лес такой огромный, что Выхина больше никто и никогда не найдет.

Он усмехнулся собственной трусости. Надо было остаться, чтобы его отлупили клюшками. По крайней мере, тогда не нужно было бы бегать по лесу в промокших кроссовках.

Побрел к реке, на звуки. И через несколько минут вдруг столкнулся с Элкой. Ее ярко-красная курточка мелькнула в заснеженных кустах. Элка, увидев Выхина, испуганно вскрикнула, но сразу же взяла себя в руки.

– Лучше беги!

…И он побежал снова, задыхаясь и ощущая боль в животе, в груди. Не привык так много бегать. Не умел трусливо поджимать хвост.

Он выскочил к берегу и замер у кромки льда, покрытого кляксами трещин. В середине реки лед был изломан, его куски упрямо тащила река вместе с ветками и грязью.

Вокруг стоял звенящий монотонный гул, смешавшийся с шумом воды.

– А вот и наш дружочек-пирожочек!

Капустин как будто специально поджидал его здесь. Он вышел из-за деревьев, перекидывая клюшку из руки в руку. За ним шагали Вано и Степа. А слева, у берега, показались остальные, отрезая Выхину путь к отступлению. Разве что бежать по льду реки, к воде…

Он нагнулся, торопливо отыскал пару увесистых камней, выковырял их из наледи, сжал в кулаках. Страх прошел. Появилось желание выбить Капустину еще один зуб. Почему бы и нет?

Вперед выдвинулась Маро, в руках у нее был нож.

– Ты серьезно? – брякнул Выхин. – Ребят, может, вы как-то немного успокоитесь?

– Да нет, пацан. Это мы тебя хотим успокоить. Ты же глупый, не понимаешь.

Его взяли в кольцо, приближаясь. Маро хихикала как безумная, словно не могла остановиться.

Гул от ломающегося в реке льда стоял такой, что заболела голова. Где-то снова заверещала птица. Выхин отпрыгнул на лед, где-то на полметра от берега, чувствуя, как тот потрескивает под ногами. Интересно, глубокая тут река? Холодная вода? Наверняка ледяная, горная. Почему-то вспомнился эпизод из «Титаника» с замерзающим Ди Каприо.

– Плавать-то умеешь, братан? – спросил Вано ласковым тоном.

Они с бритоголовым Сашкой стояли ближе всех. В два шага настигнут. Выхин приготовился бить не щадя, хоть и понимал, что шансов что-то сделать, прежде чем его повалят и забьют клюшками, почти не было.

Он выставил перед собой кулаки, сжав камни так, что они больно впились в ладони.

– Можно я его порежу? – спросила Маро.

– Погоди. Сначала ему надо извиниться. – Капустин выдвинулся вперед. – Слышь, жирдяй. Думаешь, мы просто так тебя сюда загоняли, как свинюшку в стойло? У меня на тебя планы. Типа, зуб за зуб и все такое. Выполнишь пару условий, сильно не тронем. А там тебе решать.

– Что за условия? – спросил Выхин. Он заметил, как из леса вышла Элка – красная клякса курточки в серой слякоти подтаявшего снега – и замерла чуть в стороне.

– Наш человек, соображаешь, – ухмыльнулся Капустин. – При других обстоятельствах я б тебя к себе пригласил. Сдружились бы. Короче, зуб себе выбьешь – будем квиты.

– Прямо сейчас?

– Ага. Сам себе, как-нибудь. А мы на этом тебя отпустим и больше трогать не будем. Пока не нарвешься.

Маро то ли хихикнула, то ли плаксиво взвизгнула. Очень ей хотелось пустить в дело нож.

– Так не пойдет, – сказал Выхин, подумав. – Вшестером на одного – это уже неправильно, не по-пацански. Да еще фигню какую-то выдумал. Давай как положено. Один на один на кулаках. До первой крови. Кто победит, тот и решает, что делать дальше.

В одиночку он бы уложил Капустина с пары ударов, это все знали. Выхин и не надеялся, что тот согласится. Просто тянул время, крутил-вертел в голове разные мысли.

И точно:

– Так не пойдет, – Капустин с хрустом опустил клюшку в грязное месиво, ломая тонкую наледь. – Ты нас всех оскорбил, со всеми и дерись.

– С каждым по очереди?

– Почему бы и нет. Ты вон какой здоровый, сильный. Справишься, или чего?

Выхин оглянулся. Выхода не было. Разве что прыгать в ледяной поток и плыть на другой берег.

Вано повторил движение Капустина, коротким ударом клюшки взломал тонкую наледь. Сашка проделал то же самое. Звонкий хруст. Вадик. Толик. Даже тихий Степа монотонно ударил по наледи, раз, второй. Они молча молотили лед клюшками, как древние воины, настраивающиеся на битву. Не на жизнь, а на смерть. Не до первой крови, а до последней сломанной кости.

Тающие крошки льда взмывали в воздух. Мир подернулся белой рыхлой дымкой, и сквозь нее Выхин увидел истинные лица своих преследователей. Карикатурные, нарисованные ручкой в тетради. Подростки с гипертрофированными телами, скрюченными конечностями, изуродованными лицами. Они скалились, рычали, повизгивали. Большеголовая Маро, разодетая в свадебное платье, что трещало по швам из-за тугого жира, визжала громче всех.

– Давайте порежем! Давайте! Давайте! Давайте!

Подумалось: как же отвратительно, до тошноты жарко. Выхин тоскливо посмотрел на серое небо, отчего-то ожидая увидеть яркое солнце и едва видную дымку, которая ползет на юге по небосводу все лето от июня до конца августа.

Капустин кивнул Вано, и тот побежал на Выхина, выставив перед собой клюшку, как заправский самурай. Влажная белая пыль развеялась, холодный ветер ударил в лицо, приводя в чувство. Выхин уклонился от клюшки, перехватил, подтолкнул Вано вперед и вбок, помогая силе инерции, а потом ударил ногой Вано под правое колено. Тот явно не ожидал такой резвости, охнул, выронил клюшку и упал лицом в лед. Проехал носом, оставляя розовато-кровавый след.

– Вано!

Маро бросилась ко льду, размахивая ножом. Собиралась если не убить, то покалечить, тут без вопросов. Выхин успел заметить ухмылку на лице Капустина и его жест рукой остальным: не мешайте. И еще заметил, как мелькнула красная курточка слева. Элка выскользнула из-за спин, схватила – сгребла! – Маро за шиворот и дернула на себя. Элка была старше, сильнее. Маро нелепо взмахнула руками, поскользнулась на кромке льда и едва не упала головой назад. Элка подхватила ее за подмышки, уложила и тут же вырвала нож.

– Отдай! Мой! Ты что делаешь? Отдай!

Элка отпрыгнула. Маро извернулась, как дикий зверек, вскочила на четвереньки и хотела было наброситься на Элку, но ее одернул Капустин:

– Не сходи с ума! Стой!

Его окрик подействовал отрезвляюще. Маро сразу же выпрямилась и затихла. Элка же стояла, выставив нож перед собой.

– Вы с ума сошли все? – воскликнула она, перекрикивая шум реки. – Это же не шутки, это все очень серьезно! Убить человека в лесу? Андрей, у тебя мозги вообще есть?

– Да ладно тебе, – насупился Капустин, выдавливая улыбку. – Ну заигрались немного. Думаешь, твоего жирдяя кто-нибудь бы реально порезал?

У ног Выхина заерзал Вано, сел, прижимая к разбитому носу горсть снега.

– Убью суку, – гнусно просипел он.

– Андрей, немедленно прекрати, или я все расскажу маме. Это все слишком далеко зашло, – сказала Элка, продолжая держать нож на вытянутой руке. Кончик лезвия дрожал, ловя тусклых солнечных зайчиков.

– Мы просто играем, дурочка, – сказал Капустин, мягко ломая носком ботинка тонкий лед. – Просто это игры не для тебя, а для тех, кто немного взрослее. Кто в теме, понимаешь? Давай сюда нож, а то поранишься, мне потом с мамой общаться.

Элка повернулась к Выхину. Взгляд у нее был испуганный, затравленный.

– Беги отсюда, – сказала она. – Живее, слышишь?

Вано схватил его за штанину, рванул на себя, сипло, сосредоточенно дыша. Не ожидавший этого Выхин едва не упал, но сохранил равновесие, вырвался и ударил Вано ботинком по лицу, что есть силы, с внутренним чувством удовлетворения отмечая проступивший на щеке Вано глубокий след от подошвы, с налипшей грязью, льдом, крошками снега.

Потом спрыгнул со льда на берег и побежал вдоль реки, к лесу, быстрее, пока не догнали. Услышал рваный, затихающий крик Элки:

– Андрей, скажи всем стоять! Я правда ударю, Андр…

Возможно, за ним гнались. Выхин не знал, не оглядывался. Нырнул в черноту стволов и высохших кустарников, провалился в сугроб по щиколотки, выбрался, перебрался через ручей, побежал – насколько это вообще было возможно – глубже, дальше, пока не стих шум реки и не стало вдруг непривычно тихо, как бывает, наверное, только в редких уголках планеты в сказочное неопределенное время.

Тогда Выхин остановился отдышаться. Он не умел и не любил бегать. В ботинках хлюпала подтаявшая жижа, от которой оледенели и распухли пальцы. Мама точно не обрадуется, когда он заявится домой в таком состоянии… Огляделся. Деревья обступили, шевеля погремушками оледеневшей воды на ветках. Левее и вдалеке размазались холмы с редкими кляксами темно-рыжей травы, проступающей сквозь снег. Серое небо будто лежало на макушках деревьев, готовое прорваться и опуститься ниже, укрыть здесь все. Над деревьями, ровно напротив Выхина, торчала вышка электропередачи, увешанная гирляндами катушек, но без проводов. Что-то старое, заброшенное. Ориентируясь на вышку, Выхин пошел через поляну, мимо снежных холмиков и кустарника с человеческий рост, который сохранил на всю зиму огрызки желтых высохших листьев.

Правая нога подвернулась и резко провалилась под снег. Выхин взмахнул руками, но не смог удержать равновесие. Мир рухнул, увлекая Выхина за собой, в черную влажную пустоту.

Он больно стукнулся подбородком о край ямы, впился пальцами в землю, сдирая ногти. Затылком мазнул по каменистой стене. По голове застукали камешки и кусочки земли. Выхин провалился в яму. В ноздри ударил густой запах перегноя, застоявшейся воды. Ботинки уперлись во что-то мягкое и податливое. Выхин задрал голову и увидел круг света в полуметре над собой. Вытяни руки – и можно выбраться. Но он не вытянул, а, наоборот, пригнулся, медленно ощупывая темноту.

Стены расступились, Выхин понял, что провалился не в яму, а в пещеру. Что-то вроде берлоги или дота.

Под ногами – густой влажный мох, хлюпает. Стены тоже были покрыты мхом. Выхин зажмурился и медленно сосчитал до десяти. Открыл глаза и разглядел очертания пещеры. Овальная, метра полтора в высоту, с парой крохотных щелей-окошек, сквозь которые осторожно заплывал бледный рассеянный свет. В каждой из четырех стен были выдолблены углубления, будто для сна. По крайней мере, кто-нибудь невысокий, вроде Маро, мог бы улечься там без проблем. В центре пещеры стоял плоский камень, и он очень походил на могилу – такие Выхин видел в фильмах.

В затылке похолодело от настигнувшего внезапного страха. Чья-то могила, вот что это. А он случайно наткнулся, провалился, растревожил.

Но с другой стороны… это же не фильм ужасов. Никто сейчас не встанет из могилы и не сожрет Выхина. Хотелось в это верить…

Он подошел к склепу ближе и разглядел, что у него нет крышки. В плоском камне просто выдолбили прямоугольное углубление. Внутри в мутной воде плавали ошметки травы, обрывок сигаретной пачки, мертвые насекомые и лягушка – кверху брюхом.

Выхин поморщился, решив дальше не исследовать, прошел к одному из углублений в стене, сел. Получилось так, что его колени едва не достали до подбородка. Но углубление было хотя бы сухим и почему-то теплым. Выхин провел ладонью, ощутил неровности – низ был выложен из камней, аккуратно подогнанных друг к другу. Камни, впрочем, тоже оказались не обычными, а с извилистыми выпуклостями, полосками, будто чем-то изрисованы. Выхин подковырнул один камень. Тот отделился легко, был теплым и сухим. Света не хватало, но Выхин все же разглядел светлые узоры на поверхности камня.

А потом они засветились.

Тонкие линии вспыхнули горячим бледным светом, очерчивая дрожащие тени вокруг. Тут же засветились стены, выпячивая из темноты переплетения линий, обнажая узоры от пола до потолка, в выбоинах и на склепе в центре. Линии раскалились стремительно. Выхин с криком уронил камень, тот наполовину погрузился в мутный мох, но продолжал светить ровным белым светом. Казалось, в пещере кто-то развесил гирлянды и включил их.

Хотелось убежать. Выбраться на поверхность. Никогда сюда не возвращаться.

В воздухе запахло свежестью, откуда-то потянуло сквозняком.

Ноги не слушались. Обожженная ладонь болела.

Линии наслаивались одна на другую, объединялись, переплетались в новые узоры. Земля под ногами тоже засветилась, мох и грязь окрашивали свет в странные фосфоресцирующие тона.

Выхин пискнул. От страха он не мог выдавить из себя других звуков. Казалось, из склепа сейчас непременно вылезет-таки тварь, от которой пахнет гнилью, глиной, грязью. Тварь эта тоже будет светиться, ее кожа окажется покрыта сотней узоров, набухшие линии – будто татуировки – оплетут с ног до головы. Тварь эта набросится на Выхина… и что сделает? Зачем ей его жрать? Что в нем такого?

Прошла минута, а может час или два, но никто ниоткуда не вылез. Линии пульсировали, пол светился, хорошо стали видны склеп, выбоины в стенах, грязь и подтаявший снег под ногами. От мха поднимался пар и аккуратно расплывался по пещере.

Выхин попробовал пошевелиться – получилось. Поднялся. Никто не набросился на него, никто не хотел остановить. Подошвы ботинок погрузились в светящуюся жижу, по пещере эхом разнесся чавкающий звук.

Выхин крутил головой, осматриваясь. Он вдруг заметил, что линии и узоры не были бессмысленными. Они складывались в рисунки. Это были лица, множество человеческих лиц – женщины и мужчины, дети, старики, подростки. Кто-то бородат, кто-то лыс. Кто-то кричал, кто-то плотно сжимал губы. Линии соединяли лица между собой витиеватой вязью. Анфас, профиль, впадины глаз, острые носы, широкие лбы, оттопыренные уши. Лица, лица, лица. На стенах, на потолке, на склепе и даже под ногами.

Выхин подумал, что он хотел бы их всех перерисовать. Немедленно. Только нужно сбегать домой за тетрадью и ручками. Переобуться, накинуть сухое, прихватить фонарик, свечи, спички, лопату, ведро, раскладной табурет отчима, и еще одежды, еды какой-нибудь, чтобы остаться в пещере на день или два, пока не перерисует их всех, лица, лица, лица.

«Кенотаф, – подумал он. Или подумал, что подумал. – Это не пещера, а кенотаф. Древнее ложное погребение. Могила без тела. А в нем камни. Так правильно».

Выхин схватился за голову от возбуждения и радости. Он понял, что нашел свое место. У каждого ведь бывают свои места, куда хочется спрятаться от проблем и больше никогда не выбираться. Подвал, чердак, рабочий кабинет, туалет, автомобиль, балкон, кенотаф в лесу.

Он бросился к дыре, сквозь которую провалился сюда. Боялся, что не выберется, но выбрался в два счета, глотнул свежего морозного воздуха, закашлялся, ткнулся носом в талый снег, сгреб пальцами мокрую траву и рассмеялся от нахлынувшего внезапно счастья. Стоило закрыть глаза – а светящиеся лица уже были там, в глазах, ждали его.

Прекрасное, прекрасное чувство.