Текст книги "Дразнилки"

Глава одиннадцатая

1

Они углубились в лес. Сразу стало прохладнее, и Выхин, присев перед первым попавшимся ручьем, зачерпнул воды, умылся, растер зудевшую шею.

Ленка стояла рядом. Беззаботная девчонка с косичками и рюкзачком. Не верилось, что мертвая. Но в рыхлом зеленоватом свете казалось, что кожа у нее белая-белая, почти прозрачная, а вместо лица размытая клякса, как в Выхиных снах. То есть лицо это было одним из сотен лиц, что видел он в кенотафе и что приходили к нему время от времени, не давая забыть.

– Я не знаю, куда идти, – сказал Выхин. Вода на губах была ледяная, с привкусом земли.

– А как ты находил пещеру раньше?

– Просто шел, не разбирая дороги. Есть цель, я знаю, как до нее добраться, вот и иду. Не важно, в каком направлении.

– Тогда попробуй так же. – Ленка улыбнулась. – Уверена, что получится. Ты ведь был здесь недавно. Освежил воспоминания.

Выхин поднялся, пошел тяжело вдоль ручья, раздвигая руками ветки деревьев и кусты. Доверился чутью – а скорее податливому ощущению, которое сидело где-то на краю сознания.

– Почему ты стала призраком? Как так получилось, что ты здесь? – спросил у вышагивающей рядом Ленки. Она двигалась бесшумно: не было слышно ни шелеста травы под ногами, ни хруста веток. Вроде бы даже не дышала, хотя у самого Выхина от получасовой ходьбы уже началась одышка.

– Мама нас нашла. Очень удачно получилось, – ответила Ленка. – Знаешь, чем питаются твари божии? Эмоциями. Страх, гнев, злость, обида, вот это вот все. Любимое и питательное лакомство. А они еще и Андрея подкармливали, держались за него, как за единственный мостик между жизнью и смертью. А где взять эмоции, если ты завален камнями в могиле?

– Жрать людей.

– Ага. Зазевавшихся. Использовали Андрея, чтобы он утаскивал их в могилу, а потом высасывали из живого человека эмоции. Месяц, два, год… Пока от человека не оставалась высохшая оболочка. Живой вкуснее. Его страх не иссякает, а в переживаниях проявляется много разных оттенков. Жалость к себе, надежда, опустошение, необратимость. Я провела в таком состоянии полгода. Лучше тебе не знать, что испытывает человек в могиле, полной червей, тварей и останков других. Лежишь и не можешь пошевелиться. В твою голову проникают чужие голоса. Перед глазами мелькают незнакомые лица. Кто-то все время шепчет, шепчет, а потом начинает медленно откусывать кусочки разума. Я была уже мертва физически, но вполне себе жива духовно… если можно так выразиться.

Ленка замолчала, а Выхин и не хотел продолжения. Он отчетливо представил, каково это. Потому что голоса побывали и в его голове тоже. Возможно, успели полакомиться и его разумом.

– Когда мама нас нашла, я уже почти растворилась. Не знаю, как описать ощущение, – Ленка все же продолжила: – Как будто меня укрыли теплым ватным одеялом, положили несколько подушек на голову и сели сверху. И вот я лежу во всем этом и медленно умираю. Потом что-то произошло. Появился яркий свет, он разодрал тишину, я увидела две руки, что медленно раскапывали землю, вытаскивали камни. Появились посторонние звуки. Услышала мамин голос. Мама тяжело вздыхала, охала, причитала как-то по-деревенски, так бабки причитают… Я обрадовалась, думала, что она вытащит меня, спасет. Но нет, на самом деле она нашла не меня. Я к тому времени уже умерла. Мама нашла своего любимого старшего брата. Он не изменился для нее. Остался старшеклассником, даже был в той же одежде, в какой уходил много лет назад в лес. Они стали разговаривать. Мама тут же сошла с ума. Представляешь, каково это? Много лет ты бродишь по лесу и ищешь пропавшего брата. У нее и так-то не все дома были, а тут крыша улетела окончательно. Я лежала в могиле и видела, как мама обнимает брата, ощупывает его, разглядывает. Она поверила сразу, что это Андрей. Будто ждала его все это время.

– Но это не он. Только оболочка, которую оставили твари божии.

– Ага. Оболочка, наполненная эмоциями. Сосуд из злости. Они использовали образы из твоей тетради, потому что это самый легкий способ вызвать страх. Ты был злой, когда рисовал карикатуры. Дразнилки внутри кенотафа здорово подпитали тварей.

– Считай, я тоже виноват в том, что они не сгинули в могиле за столько-то лет.

– Можно сказать и так, – подтвердила Ленка. – Но у тебя есть шанс все исправить… Андрей в тот день собрал камни, распихал по карманам и ушел вместе с мамой. А я лежала на дне могилы и не могла понять, жива или мертва. Такое страшное состояние, будто застряла в расщелине между двух скал. Много позже я сообразила, что меня просто не успели дожрать. Плоть истощилась, а сознание – нет. И знаешь, что еще? Мне кажется, мамина любовь ко мне оставила какой-то след в могиле. Частичку энергии, которая меня в конце концов и подняла. Ты веришь в силу любви?

Вопрос прозвучал неожиданно, и Выхин не нашелся сразу, что ответить.

– Наверное, нет, – сказал он. – У меня не было опыта.

– А у меня теперь есть. Хочется в это верить. Хочется думать, что мама не окончательно свихнулась после встречи с братом, а где-то в глубине своего темного разума знает, что поступила плохо. Возможно, мое появление разожжет в ней искорку здравого смысла.

Выхин вышел к реке, остановился, узнавая. Это было интуитивное узнавание, не связанное с деталями, метками или воспоминаниями. Выхин просто понял, что раньше был именно здесь, на этом самом месте. Сознание откликнулось на привычный шум воды и щебет птиц, на шелест веток и прохладный ветер, коснувшийся лица. Вон три ивы склонились над рекой, цепляя зелеными листьями поверхность воды, возле них два валуна и россыпь камней поменьше, а еще выбеленный от времени кусок ствола, на котором удобно было сидеть.

– Мы рядом, – сказал Выхин.

Он вспомнил: из пещеры был слышен шум реки. Подошел ближе, уставился на прозрачную воду, разглядывая мелкие камешки, перекатывающиеся по дну. Здесь было не прохладно, а зябко. Февральский морозец пробился через двадцать лет, чтобы охладить разгоряченные мысли. На лбу проступила испарина.

Ноги сами повели вдоль берега по чавкающей глине и гальке.

– Твоя мама подстроила мой приезд, да? – спросил Выхин у Ленки. – Они с братом ждали, когда я приеду. Потому что только я знаю, где находится кенотаф.

– Ты тоже сосуд. У тебя в голове тоже есть голоса. И память о пещере у тебя втрое сильнее, чем у Капустина. Потому что ты еще живой, Выхин. С живыми проще, ими можно управлять. – Ленка шла сбоку, держась руками за лямки рюкзака. – Да, они ждали тебя. Рассылали телеграммы по всем адресам, что нашли у твоего отчима. Мама перевернула квартиру вверх дном. Нашли один из камней, который подпитывал Андрея.

– Иван Борисыча убила твоя мама?

– Наверное, нет. Наверное, Андрей, – Ленка ответила неуверенно. – Моя мама сбрендила, но не до такой степени. Брат убедил ее, что ты знаешь дорогу к кенотафу, а кенотаф вернет его к жизни. Это все, что ей нужно. Чтобы он жил. А убивать… вряд ли. Тогда бы она убила и тебя тоже.

– Но она меня использовала. Тащила в санаторий, потом в лес… чтобы я вспомнил дорогу. Ей нужно было вернуть прошлое.

– Ты все верно угадал, хороший мальчик, – хмыкнула Ленка. – Теперь верни прошлое для меня, хорошо?

– Откуда мне знать, что ты не заодно с Аллой и Капустиным? Вдруг это часть вашего плана. Мы с тобой были на кладбище…

Ленка пожала плечами:

– Я тоже хочу жить, Выхин. А еще хочу отомстить этим тварям, раз уж подвернулась такая возможность.

Хотелось бы верить.

Он свернул от реки и углубился в густой лес, твердо вышагивая по тропам, о которых и сам не ведал. Зато ведало его тело. Прохлада сменилась густой духотой, как в сауне. Казалось, от земли поднимался пар, из-за которого Выхин пропотел насквозь и с трудом дышал. Он то и дело поглядывал на Ленку, никак не мог взять в толк, верить рассказанному ею или нет. А с другой стороны – был ли у него иной выход? Сбегáть уже поздно. Оставалось идти мимо бесконечных деревьев и кустарников, отдирать от лица липучую паутину, отмахиваться от комаров и мошек, давить ногами влажные кочки. Только вперед, на интуиции и страхе.

Выхин остановился минут через двадцать, устало растирая лицо ладонями. В горле пересохло. Сощурился от яркого солнца, которое нетерпеливо выскочило из-за макушек деревьев.

– Я нашел, – сказал он, глубоко вздохнув. От волнения задрожало что-то внутри, желудок сжался. – Вон кенотаф. Во всей, мать его, красе.

2

Вдалеке над деревьями накренилась, как прохудившаяся Пизанская башня, старая ржавая электровышка. А за ней – горы, упирающиеся снежными макушками в небосвод. Сейчас, под облепившей кожу жарой, Выхин чувствовал острое желание добраться до этих гор, утопить лицо в снегу, охладиться. Чтоб от тела непременно пошел трескучий пар, чтоб стало хорошо. В горах никто его не искал бы и не догонял. Каждому человеку нужно такое место, чтобы чувствовать себя совершенно и безмятежно спокойным.

Потом он опустил взгляд, нащупал среди кустов и густых изумрудных зарослей травы с лопухами черный овал дыры – понял, что больше не сможет упустить вход в кенотаф из виду. Если уж один раз нашел, пиши пропало.

– Я не вижу, – пробормотала Ленка, хмуро осматривая поляну.

– Вон же. Пойдем.

Никто не находит кенотаф просто так.

Выхин взял Ленку за руку – а ведь ладошка ледяная, неживая – и повел сквозь высокую траву к овальному холму. Остановился в полуметре, показал. Ленка охнула то ли от удивления, то ли от испуга – кто ж ее разберет? – и теперь уже осторожно подошла сама, присела перед лазом на корточки.

Ничего не изменилось, отметил Выхин. Комья грязи и камешки, высохшие корешки, а нутро заполнено чернотой – клубящейся и живой. Интересно, сможет ли туда пролезть большой взрослый мужчина? А что, если застрянет, как Винни Пух? Так и умрет, болтая торчащими ногами.

Но это была шальная, детская мысль. На самом же деле Выхина охватило будоражащее предчувствие. Будто он пришел в место, где его ждали, где он хотел побывать много лет, да все никак не добирался. То работа, то путешествия, знаете ли, то бегство от монстров из прошлого…

Выхин заглянул в черноту и, естественно, ничего в ней не разглядел. Подковырнул в грязи крохотный осколок камня, повертел в руке. На осколке едва заметной щербинкой тянулся узор. Он не светился, не был холодным. Выхин осторожно бросил его в отверстие и успел сосчитать до трех, прежде чем услышал едва заметный шорох.

– Я спущусь первым, – решил он. – Мало ли что.

Ленка не возражала. Выражение лица ее стало напряженным, сосредоточенным. Сняв с плеч рюкзак, она мяла пальцами пластиковый язычок молнии, словно размышляла, стоит ли открывать.

Не говоря лишнего, Выхин опустил ноги в отверстие, шумно выдохнул, подался вниз. На секунду показалось, что застрянет – уже застрял! – но земля нехотя приняла его, будто бы даже расступилась. Выхин провалился, чернота обступила, а в ноздри ударил резкий противный запах спертого воздуха, перегноя.

Он упал на колени в лужу, мгновенно набрав в кроссовки воды. Хотел подняться в рост, но голова уперлась в неровный земляной потолок. Выхин и мальчишкой-то не особо здесь мог выпрямиться, а сейчас и подавно.

От землистого рыхлого пола поднимался пар. Тишина была вокруг. Но тишина не абсолютная, а выжидательная, словно местные обитатели, кто бы они ни были, приглядывались к новому гостю, пытались опознать его.

Первый звук: всплеск. В каменном гробу, стоящем в центре, что-то шевельнулось. Вода лениво перелилась через бортик и стеклá черными ручьями по рыжим, иссохшим стеблям хмеля.

Выхин осторожно подошел на полусогнутых, сдирая налипшую на щеки паутину.

В воде каменной коробки гроба пузырилась желтая курточка. Тело лежало лицом вверх, голубые глаза смотрели в потолок, влажные губы потрескались. Это был мальчик, определенно, лет пятнадцати. Слишком высокий для своего возраста, слишком большой, широкоплечий, он едва помещался в склепе. Волосы шевелились, как черви. Мальчик моргнул – с век сорвались капли воды. Губы разошлись в улыбке. Он шумно сглотнул, а потом сказал знакомым голосом:

Мы так рады, что ты здесь!

И еще:

Частичка тебя, Выхин, всегда была в наших сердцах. Не забыл?

Детство вернулось, радостное, радостное время.

Он не испугался, потому что ожидал увидеть нечто подобное, но все равно отпрянул от гроба, запнулся, упал спиной в воду. Холод проник за шиворот, в рукава футболки, под брюки. Только сейчас Выхин сообразил, что невольно кричит. Крик этот метался под сводами пещеры, порождая ответную реакцию – камни вокруг засветились голубоватым светом. По стенам поползли узоры, словно Выхин повернул невидимый рубильник и оживил мертвое место. Те, кто затаился – невидимые лица, – проступили сквозь мох и хмель светящимися контурами. Выпучили черные глаза без век, открыли черные рты без губ, втянули забытые запахи черными носами без хрящей.

Вода сильно заплескала, переливаясь через край гроба. Рука в сгнившей перчатке, с черными толстыми пальцами ухватилась за перегородку. Мертвец шумно сел. Жирная густая грязь сползала по его лицу ото лба к подбородку, обнажая изборожденную морщинами кожу.

Мы тебя ждали.

Голос в голове Выхина был детский, знакомый. Да и сам мальчишка… конечно, как было не узнать? Это ведь он, Лёва, тот самый, что нашел кенотаф и оставил частичку себя внутри навсегда.

Ты вспомнил, да? Это радостно.

Нам всем радостно.

Мы соскучились.

Так долго искали. Так долго ждали. Догоняли. А ты убегал.

Мальчик Лёва поднялся в полный рост, расплескивая воду. По коже его и по куртке, по штанам тоже забегали голубые узоры. Он спрыгнул. Полусгнившие ботинки с чавканьем погрузились в мягкую землю.

– Ленка!

Вышел не крик, а короткий кашель. Выхин понял, что не добежит до выхода, не выберется. Вернее, никто его отсюда больше не выпустит. Не нужно было возвращаться. Иногда возвращение – это верный путь к забвению.

С другой стороны… разве не хотел он найти покой? Разве не мечтал оказаться там, где провел много интересных и приятных часов? Бегал сюда, как наркоман за дозой. Рисовал…

Да, да, рисовал.

Много, часто, всех, кого видел.

Мальчик Лёва читал его мысли, потому что был им тоже. Частичка сознания, души, как хотите называйте – он все это время был здесь, но одновременно с этим затаился внутри головы Выхина. Рос вместе с ним, развивался, смотрел на мир, докладывал тварям божиим обо всем, что происходит. Крохотная поганенькая частичка.

Выхин не сразу понял, чтó именно держит в руках мальчик Лёва. Сгнившие пальцы крепко сжимали что-то влажное, буро-зеленого цвета, бесформенное. Затем от комка отделился смятый лист и тяжело спикировал в воду.

– Ленка, ты мне нужна…

Она не появлялась. Не могла проникнуть сюда. Призракам тут не место. Только Выхин мог, потому что оставил жертвенную частичку на радость древним богам. Он забрал их камни, а они – его сущность, потаенные страхи и злобу.

Вспомнил?

Влажные губы натянулись, кожа начала трескаться, и сквозь раны проступили выбеленные кусочки мяса. Вместо крови – вода. Капли застыли на подбородке.

Да, вспомнил. Первыми рисунками, которыми Выхин отметился здесь, были вовсе не карикатурные изображения Капустина и его дружков. Сначала Выхин рисовал самого себя. Шариковой ручкой с черной пастой. Избавлялся от гнева.

Мальчик Лёва толстыми пальцами перевернул несколько разбухших от влаги и времени страниц. Ничего там нельзя было разобрать – даже если бы Выхин рискнул и подошел ближе. Но память, коварная стерва, подбросила воспоминания в разгорающийся костер страха.

«Жирный, жирный, поезд пассажирный».

Огромный паровоз на рельсах в форме человеческого тела и с безобразным жирным лицом. Из раскрытой пасти идут клубы дыма. Нарисовал – и словно отпустил боль от дразнилки, расстался с ней.

«Жирный пончик – дай талончик».

Рыхлый жареный пончик с густыми каплями подсолнечного масла. Лицо угадывалось с трудом. Оторвав кусок от собственного тела, он жрал его кривыми черными зубами. Сожрал – и сразу стало легче.

«Жир-промкомбинат, сиськи, письки, лимонад!»

«Жирная бочка сделала сыночка!»

«Жирное сало с лестницы упало!»

– Вы пожирали мои эмоции! Мой гнев! Вы отбирали у меня злость! – Выхин бессильно огляделся. – Вам только это и надо было.

– Как будто ты верил во что-то другое, – ответил мальчик Лёва, смешно кривляясь. С его сгнившего от влаги лица сползала морщинистая кожа. – Ты всего лишь еще одно лакомство, каких много. Просто успел сбежать. Знаешь, даже мухам иногда везет.

– Я и сейчас сбегу, – Выхин пока не знал, как именно. – Ленка, спускайся! Зря я, что ли, их отвлекаю?

Вокруг засмеялись многоголосьем. Засверкали узоры. А еще сотни лиц ворвались в сознание Выхина, беззвучно открывая рты, щурясь, кривляясь. Вместе с ними кривлялся и мальчик Лёва, окончательно превратившийся в гниющего мертвеца. Разбухшая тетрадь выскользнула из рук и шлепнулась в воду.

– Какая Ленка? Глупый, глупый беглец! Оставайся здесь навсегда. Нам нужны твои рисунки, твой новый гнев и страх. Ты ведь много накопил его, пока убегал.

Выхин поднял с земли два небольших камня и зажал их в кулаках. Камни были ледяными и покалывали кожу, будто били током.

– Вы заставьте, – сказал он. Появился какой-то слепой, непредсказуемый азарт.

Смех усилился. Переливы сотен голосов резонировали от стен и наполняли пещеру густым болезненным гулом. Твари божии соскучились. Твари божии не сдерживались больше.

Мальчик Лёва неожиданно проворно прыгнул на Выхина, выставив перед собой руки. Скрюченные пальцы вцепились в шею. Запах гнилого мяса ударил в ноздри. Бледное лицо казалось изжеванным и измятым, клочья тонкой кожи сползали вместе с гноем и сукровицей.

Выхин ударил – слева, в висок кулаком. Голова мальчика Лёвы дернулась. Огромные, блестящие от влаги глаза провернулись в глазницах против часовой стрелки.

– Не надо так! – сказал мальчик Лёва хриплым ломающимся голоском. – Не сопротивляйся, остынь!

Выхин ударил еще раз. Потом коленкой, целясь между ног. Мальчик Лёва, оказавшийся на удивление сильным, не отреагировал. Скрюченные пальцы достигли губ Выхина, зацепились, как рыболовные крючки, и стали раздирать рот, раскрывать его. Сам Лёва тоже открыл рот, будто от возбуждения. Сквозь частокол редких сгнивших зубов просунулся белый вертлявый язык. Он удлинялся и вытягивался.

Выхин сжал челюсти, в надежде откусить мясистые пальцы мальчика-монстра, но зубы уперлись в твердое, а Лёва даже не поморщился. Удары тоже не помогали. Мальчик был сильнее. Вдобавок со всех сторон навалились голоса тварей божиих, их смех и подбадривание. Перед глазами мелькали лица, лица. Старики, девушки, юноши, женщины, старухи.

Не сопротивляйся.

Соединись.

Стань тем, кем и должен был стать много лет назад.

О, как долго мы ждали.

С возвращением, дорогой!

Извивающийся язык коснулся губ Выхина. Потусторонний холод мгновенно сковал лицо, омертвил кожу, проник внутрь и – по всему телу. На короткое мгновение Выхин почувствовал острую ледяную боль, словно в него воткнули разом миллионы длинных игл.

Мертвый мальчик, дитя прошлого, слепленное из страхов и злости подростка, крепко обнял Выхина, прижал к себе, слился с ним. Два тела будто оказались слеплены из пластилина, который мяли невидимые пальцы. Внутри Выхина что-то ломалось, дробилось, рвалось. Сквозь его кожу проникали холод, влага, гниль. В него забирался мальчик Лёва. Мальчик соскучился. Еще бы, так долго ждать! Ему не терпелось вернуться в утробу эмоций, заполнить пустоту, которая болталась внутри Выхина двадцать лет, будто ненужный орган, вроде аппендикса.

Пальцы разжались. Два камня, покрытых инеем и узорами, упали на землю. А твари божии вдруг запели нестройным хором.

Это была песня о слиянии и соединении. Песня жажды и свободы. Песня, от которой у обычного человека непроизвольно зарождается глубинный древний страх перед неведомым злом.

3

Она услышала песню, когда в очередной раз пыталась спуститься в пещеру. Чернота не давала проникнуть внутрь – была плотной, вязкой, как желе. Выталкивала Ленку наружу.

До этого из кенотафа доносились только редкие, рваные крики Выхина.

А затем зазвучала песня. Звуки были будто свежие ростки неведомой травы, взрыхлившие почву.

Ленка, сидящая на сухой жаркой земле, свесившая ноги в черноту провала, замерла. По затылку пробежали мурашки. Даже мертвые люди могут бояться.

Она закрыла глаза, впитывая древние слова, интонации, рифмы. Твари божии радовались. Твари божии мечтали выбраться на свободу и были близки к своей цели. Сосуд наполнился.

Темнота под ее ногами перестала напоминать по консистенции густую нефть. Твари отвлеклись.

Ленка почувствовала это, оттолкнулась руками от земли и юркнула в узкий провал. Свет яркого летнего солнца оказался отрезан чернотой. Камни и корни оцарапали кожу, но боли Ленка не чувствовала. Мир вокруг вибрировал в такт убаюкивающей и торжественной песне.

Ленка коснулась ногами влажной земли, часто-часто заморгала, привыкая к полумраку.

Пещера с низким неровным потолком светилась голубоватым светом. На стенах пульсировали узоры – то тускнели, то вспыхивали вновь. Они поддерживали ритм песни, словно древний потусторонний эквалайзер. Место было заброшенное и давно забытое: паутина, влажный мох, редкие пучки рыжей травы, торчащие то тут, то там сквозь неровные швы между камнями. Запах стоял спертый, густой, неприятный.

В центре пещеры помещался каменный гроб. Изнутри него лился зеленоватый свет, словно прошедший сквозь толщу грязной воды. А возле гроба двигалось нечто, отдаленно напоминающее человека.

Ленка не сразу сообразила, что пытливо разглядывает Выхина. Он трансформировался. Лицо раздулось, как воздушный шарик, лопнула кожа на щеках и подбородке, потрескались губы. Глаза скрылись в набухших складках, волосы лезли клочьями. Одежда расползалась и падала в воду, но вместо нее сквозь тело будто бы проступала другая одежда – яркая, цветная, подростковая. Она была слишком маленькая для жирдяя. Рукава рубашки стянулись на локтях, брюки оканчивались где-то в области коленей, а мясистые пальцы вылезали из разодранных ботинок.

Монстр неуклюже крутился на месте, бил себя ладонями по щекам, что-то невнятно бормотал. Но его не было слышно, потому что гнилой воздух пещеры наполняли другие голоса.

Смотри на нас.

Сливайся.

С возвращением, Лёва, друг наш сердечный, милый, хороший.

Мы прощаем тебе братьев наших умерших.

Прощаем расставания на много лет.

Как хорошо, что ты вернулся.

Сливайся, наполняйся, торжествуй, властвуй.

Голоса отлипали от узоров на камнях и почти осязаемо парили вокруг. Ленка вспомнила их – твари божии были в могиле. Бесконечная болтовня древних богов. Когда тебе много тысяч лет, только и остается, что болтать. Бесполезные слова, льющиеся в уши, забивающие сознание информационным мусором. Так они и проникают в головы людей, так и жрут эмоции.

Ленка зажала уши руками, присела на колено, осматриваясь. Пока Выхин сливался – или что там происходило, – у нее было время закончить начатое.

Узоры на камнях пульсировали. Там, где их не было видно под мхом или грязью, легко угадывались нужные очертания.

Мы пойдем в город с тобой, дружище.

Встретимся с еще одним нашим другом.

Наберемся сил.

Бери нас, наполняйся нами.

Она сразу увидела нужные камни – первые в этой пещере. Древние, тускло блестящие от времени и гладкие от воды. Нижняя кладка слева от склепа. На камнях этих не рос мох, между ними не торчала трава и корни, а пульсирующие узоры были слабыми, едва различимыми. Этим тварям было так много лет, что они помнили скуластое тонкое лицо Одама и худое, точеное лицо Ивы.

Один такой камень был в могиле у Капустина. Та древняя тварь издохла в эмоциональных конвульсиях. Она бредила и испражнялась бессвязными грязными словами. Что-то бормотала на неизвестном языке. Узор на камешке поблескивал нервно и тускло. Когда энергия ушла, а камень потеплел, Ленка почувствовала необузданную радость. Голоса в ее голове – присосавшиеся к эмоциям паразиты – затянули протяжную тоскливую песню смерти и упокоения. Они пытались забить Ленкины эмоции, но у них ничего не получилось. Ленка бормотала сгнившими губами: «Вы все останетесь здесь. Теплые камешки у берега реки. Дети будут бросать вас в воду, а ледяной поток отнесет вас в море, чтобы вы вечно лежали на дне среди тысяч таких же мертвецов!»

Тогда Ленка поняла, чего хочет. Все очень просто: отомстить. Увидеть смерть других тварей. Тех самых, первых, которые прятались в кенотафе.

Ну что ж, она здесь.

Голоса вокруг перестали болтать и снова стройно запели песню на неизвестном языке. Выхин тяжело упал на колени, продолжая бить себя. Трансформация продолжалась.

Ленка осторожно сдвинулась с места. Ноги не чувствовали холода. Но запах был вездесущ, забивал ноздри и горло.

Выхин вдруг резко наклонился, опустил голову таким образом, что над водой осталась только макушка с облезлыми редкими волосами. Выпрямился. Рот его оказался наполнен камнями. Обычными камнями. Выхин стал жевать их с хрустом и скрежетом. Выпало несколько сломанных зубов, а по губам заструилась яркая, розовая кровь. Кадык ходил ходуном.

Голоса взвыли в экстазе, и Ленка на мгновение потеряла ориентиры, оказалась в водовороте этих голосов, пульсирующих узоров, мелькающих лиц. Она крепче зажала уши руками, заморгала, разгоняя морок. Двинулась к стене, тяжело и неторопливо. Хруст ломающихся зубов и дробящихся камней болезненно отдавался внутри головы.

Выхин снова нырнул, снова зачерпнул ртом камни, как ковшом, но уже не жевал их, а глотал, шлепая разбухшими губами, помогая ладонями. Ничего человеческого в Выхине не осталось. Он был карикатурой из тетради, нарисованным монстром.

Последний рывок – и Ленка присела на корточки, разглядывая блестящие гладкие камешки. Вокруг все выло, пело, сотрясалось в энергетическом оргазме, сложно было сосредоточиться. Но она попыталась.

Вот они, твари, перед ней. Как долго Ленка мечтала добраться до них, уничтожить? Каждое мгновение! Каждую секунду, которую провела в могиле, застрявшая между жизнью и смертью! Каждый раз, когда они присасывались к сознанию, чтобы пожрать!

Потому что месть – это лучшее, что придумало человечество. Кто бы что ни говорил, а без мести жизнь была бы серой и скучной, совершенно ненужной. Только чувство мести заставляет многих людей жить. Это защитный механизм, еще одна древняя сила, позволившая человечеству забраться на вершину пищевой цепочки.

– Ну, привет!

Воздух дрожал. Ленка прислонила ладонь к древнему камню и почувствовала исходящий от него холод.

Ясный старческий голос выделился вдруг из общего хора и прозвучал глубоко в ее голове.

Кто ты такая?

– Не знаете меня, да? – прошептала Ленка. – А ваши друзья-родственники знали. Ваши червячки могильные, твари божии.

Кто ты такая?

Скрипучий голос стал громче, и пение вдруг прекратилось. На Ленку упала тяжелая затхлая тишина. Только Выхин за спиной возился с чем-то, сухо глотал камни и собственные зубы.

А потом сквозь тишину проступили первые осторожные голоса тварей. Они походили на червяков, забирающихся в голову через уши, ноздри, рот. Медленные, тихие, извивающиеся.

Как ты здесь оказалась, незнакомка?

Откуда ты?

Что ты здесь делаешь?

Мы не знаем тебя. Это странно.

Не узнаём.

Времени на раздумья не было. Склонившись над каменной кладкой, Ленка принялась выцарапывать один из первых камней. Ногти скрежетали по гладкой поверхности. Зацепиться было почти не за что.

Голоса постепенно забирались глубже.

Быстрее! Быстрее!

Пальцами кое-как ухватилась за выемку, потянула. Камень подался легко и вот уже оказался в Ленкиной руке. Он был почти невесомый. Следующие три камня, потеряв целостность конструкции, выпали сами. Посыпалась старая глиняная крошка. Какое-то юркое насекомое метнулось по старым корешкам и грязи.

Ленка выцарапывала оставшиеся камни один за другим. Они падали к ее ногам в сырой мох.

Что ты делаешь?

Как ты можешь?

Никто не может, а она – может!

И вдруг – яркий, острый как бритва голос болезненно разре́зал сознание.

Она мертва! Эта девочка – мертва! Я вижу следы смерти в ее мыслях!

Мы ели ее! Наши братья выживали с ее помощью!

Укусы! Тут везде укусы! О, какая же она была вкусная, эта девочка!

Ленка затрясла головой – конечно же, не помогло. Зажмурилась только для того, чтобы увидеть в темноте под веками бледные лица стариков и детей, женщин и мужчин. Голоса вспыхнули, как новогодние гирлянды. Они были в глубине ее сознания, проникли туда, где уже почти все было съедено и уничтожено. В закоулки, отделяющие жизнь от смерти.

Голоса галдели, шептали, ругались, злились. Голоса набросились на остатки сознания с жадностью голодных собак.

Закружилась голова, Ленка тяжело оперлась руками о стену, открыла глаза и попыталась сосредоточиться. Сознание рвали на куски. Ленка чувствовала, что сил почти не осталось. Еще немного, и какая-нибудь тварь божия перегрызет оставшиеся лоскуты, удерживающие Ленку в этом мире.

Она потянулась за древним камнем. Рука дрожала, тело вело из стороны в сторону. Ухватилась за ледяной гладкий бок с третьей попытки.

И что теперь? Что с ними делать, с этими древними тварями? Она знала ответ с самого начала. Знала еще тогда, когда лежала в могиле около мертвого Капустина и корчилась от боли. Когда ты почти умер – открываются двери в комнаты сознания, которые при жизни всегда надежно закрыты. Больше нет секретов и недомолвок. Знания – это прощальный подарок жизни, яркий фейерверк перед долгим путешествием в ночь.

Отпусти его!

Разожми руку!

Как же вкусно, как же питательно! Давайте поднажмем, братцы! Вы когда-нибудь пробовали блюдо, томленное на границе жизни и смерти! Божественно!

За спиной у Ленки зашевелилось, застонало. Она медленно повернулась. Чтобы не потерять равновесие, села на землю, прислонилась к стене. Твари божии рвали сознание на куски, впивались зубками, жевали, глотали, чавкали.

Около склепа нелепой громадиной высился Выхин. Больше всего он походил на тролля из сказок: такой же большой, бесформенный, с шишковатой лысой головой, западающими глазами, выпирающей челюстью. С подбородка тянулась окровавленная слюна, несколько зубов торчали в стороны из-под нижней губы. Выхин молчал и разглядывал Ленку.

Твари божии оставили его, набросившись своей крохотной колонией на добычу вкуснее. Сейчас Выхин был человеком, тем самым, хорошим, в общем-то, мужиком, который совершил в этой жизни всего одну, но очень страшную ошибку.

– Иди сюда, – позвала Ленка, едва выдавливая слова сквозь онемевшие губы.

Она чувствовала, как холодок поднимается от кончиков ног выше. Чувствовала, что растворяется, как банальный призрак из фильмов ужасов.

Выхин шевельнулся, разгоняя ногами мутную воду. Медленно подошел. Монстр Франкенштейна, забава тварей божиих, карикатура из школьной тетрадки.