Текст книги "Вся власть Советам. Том 3"

Этот грозно и целеустремленно шагающий взвод выглядел для здешних условий настолько чужеродно и дико, что Казимир Кетлинский понял: он видит сейчас представителей той силы, что походя пустила под откос всю мировую историю. Откуда бы они ни пришли, было ясно, что все свои дальнейшие действия они будут строить только исходя из своих представлениях о будущем России.

Рядом со странным поручиком, будто для придания происходящему окончательной фантасмагоричности, словно воины Апокалипсиса, шагали еще пятеро мужчин в черных кожаных куртках…

Одного из них Кетлинский узнал сразу – и в животе у него похолодело. Бывший шифровальщик «Аскольда» Самохин был свидетелем всех его неблаговидных дел. Ведь через его руки проходили все шифрованные телеграммы по делу о взрыве на «Аскольде» в ночь с 20 на 21 августа 1916 года. Сейчас бывший кондуктор был одет в черный кожаный костюм самокатчика, что, скорее всего, указывало на его принадлежность к большевистским комиссарам.

Еще один «комиссар» двигался чуть позади Самохина. В нем Кетлинский с ходу узнал того, кого господа из жандармерии называли «профессиональным революционером». От присутствующего тут же Юрьева этот неизвестный пока комиссар отличался как волк от шакала. И контр-адмирал подумал, что вряд ли к такому вот российскому «Марату» французы или англичане вряд ли сумеют «найти подходы». По счастью, сия порода людей была не особо многочисленной, иначе бы они разнесли весь мир на мелкие куски.

Еще три человека из сопровождавших солдат были одеты во флотские шинели, и, что удивительно, тоже с погонами. Контр-адмирал и капитаны первого и второго рангов. Повеяло временами «проклятого царизма», что, несомненно, должно было вызвать ужасающее раздражение у революционных масс. Правда, Казимир Филиппович ничуть не сомневался, что новые власти, как и в Питере, не останавливаясь даже перед применением пулеметов, сумеют поставить на место здешних расхристанных обормотов, утвердив вокруг себя новый порядок. Информации о том, что происходило совсем недавно в столице бывшей Империи, на Мурмане было предостаточно. И никто не сомневался, что все заинтересованные лица поняли преподанный им с таким старанием урок. Сожалел контр-адмирал Кетлинский только об одном – что лично ему жить в эту прекрасную пору, скорее всего, уже не придется.

Из трех приближающихся флотских офицеров Кетлинский лично знал только одного. Во времена Порт-Артура, одновременно и славные и позорные, они с Ивановым-седьмым были молодыми двадцатидевятилетними лейтенантами. И вот сейчас, через тринадцать лет, судьба вновь свела их, но теперь они как бы по разные стороны фронта.

– Я имею честь видеть контр-адмирала Кетлинского? – спросил Иванов-седьмой, подойдя вплотную. За его спиной солдаты рассыпались полукругом, оцепив всю честную компанию и отрезая ей путь к бегству.

– Да, это я, – кивнул Кетлинский, – а теперь, милостивый государь, представьтесь вы.

Прибывший контр-адмирал вскинул руку к фуражке.

– Иванов Модест Васильевич, по распоряжению Председателя Совнаркома товарища Сталина, должен сменить вас на посту командующего Флотилией Ледовитого океана и Мурманским особым укрепленным районом.

– Добро, Модест Васильевич, – кивнул Кетлинский. – А что, если я отвечу вам, что не признаю вашего товарища Сталина?

– А кого вы тогда признаете? – ехидно спросил опирающийся на резную трость капитан 1-го ранга, сопровождавший контр-адмирала Иванова. – Иного законного правительства у России нет, и в ближайшее время не будет.

Каперанг ехидно посмотрел на остолбеневших встречающих и, приложив руку к козырьку фуражки, сказал:

– Имею честь представиться, господа: капитан 1-го ранга Петров Алексей Константинович, назначен к Модесту Васильевичу начальником контрразведки. По распоряжению нового правительства об интернировании всех иностранных сил, находящихся на территории Советской России, попрошу мистера Фоссета и месье де Лагатинери сдать оружие. Это касается и вас, Казимир Филиппович. Гражданин Юрьев, я бы посоветовал вам не хвататься за свой маузер. Это может пагубно отразиться на вашем здоровье. Военная контрразведка и ведомство товарища Дзержинского к вам тоже имеет немало вопросов. Еще раз прошу всех вас не делать глупостей. Прибывшие с нами морские пехотинцы с крейсера «Североморск» абсолютно не понимают глупых шуток и резких телодвижений. Мистер Фоссет, вы зря вцепились в кобуру. Поверьте мне, вы получите пулю раньше, чем снимете с предохранителя свой «Веблей»…

И тут бывший товарищ, а ныне гражданин Юрьев неожиданно решил показать свой характер. На глазах растерянного Кетлинского и багровых от злости господ союзников, он пригнул голову, принял боксерскую стойку и нанес молниеносный удар правой в лицо поручику, с ухмылкой наблюдавшему за этим представлением. Точнее, попытался нанести, поскольку поручик неожиданно уплыл в сторону, атакующий кулак Юрьева провалился в пустоту, так что председатель Мурманского ревкома на мгновение потерял равновесие. Еще через мгновение старший лейтенант Синицин привычным, много раз отработанным движением перехватил правую руку буяна и резко вывернул ее, взяв своего противника на болевой прием. Зафиксировав его, Синицин сделал движение подбородком. Два морпеха с куском крепкого нейлонового шнура подскочили к воющему от боли Юрьеву и в мгновение ока сделали тому «ласточку». Лежа на животе с ногами, подтянутыми к затылку, поверженный альфа-самец уже не выл, а скулил от обиды и унижения.

– Итак, господа, – как ни в чем не бывало, сказал контр-адмирал Иванов, похлопывая снятыми перчатками о раскрытую ладонь, – ведите себя прилично, и вас минует чаша сия. Сдайте оружие, и пройдемте в штаб, где мы сможем поговорить по-человечески.

Первым, поняв всю бесполезность сопротивления, свой наган рукоятью вперед подал контр-адмирал Кетлинский. Вслед за ним ту же процедуру совершили майор Фоссет и капитан де Лагатинери… На этот раз все обошлось без эксцессов. У цивилизованных людей не принято оказывать сопротивления противнику, попав в безвыходное положение. Ведь после того, как пришельцами влегкую был захвачен британский броненосец «Глори», а крейсер «Аскольд», напротив, встал на сторону незваных гостей, надеяться господам союзникам на какую-либо помощь было бессмысленно.

Посыльного отправили за лейтенантом Веселаго, исполнявшим у Кетлинского обязанности начальника штаба. Арестовывать его никто не собирался, но капитан 2-го ранга Белли пожелал принять дела у своего предшественника, как было принято в русском флоте. Часть морских пехотинцев в компании одного из комиссаров, развязав ставшего совершенно ручным Юрьева, отправились менять власть в местной контрразведке. Остальные же, вместе с новым начальством и задержанным Кетлинским, проследовали к зданию штаба Мурманского оборонительного района.

Полчаса спустя, штаб Главнамура.

Контр-адмирал Иванов внимательно посмотрел на сидящих прямо напротив него майора Фоссета и капитана де Лагатинери.

– Итак, господа бывшие союзники, – начал он по-английски, – буду краток. В связи с выходом Советской России из Антанты и прекращения состояния войны с Германией премьер Сталин считает совершенно неуместным дальнейшее нахождение союзных сил на российской территории. Согласно этому положению, английская и французская военные миссии в Мурманске будут интернированы и отправлены за пределы Советской России. Но наша страна желала бы иметь дружественные отношения со всеми мировыми державами. Если это невозможно, то, начиная с сего момента, любое вторжение иностранных вооруженных сил на российскую территорию, а равно в российские территориальные воды будет считаться актом агрессии, со всеми вытекающими из этого последствиями. Это официальная позиция моего правительства, которую я имею честь до вас довести. У вас есть ко мне вопросы?

– Да, адмирал, – ответил майор Фоссет, – мне все вполне понятно. Мы только хотели бы знать, почему Россия вышла из войны как раз в тот момент, когда ее армия и флот стали одерживать впечатляющие победы на фронте?

– Видите ли, майор… – контр-адмирал Иванов на мгновение задумался, – наверное, это потому, что те, кто принимал решение о начале с сепаратных переговоров с Германией, с самого начала осознавал ненужность и преступность для России этой войны. Народ от войны устал, и продолжение боевых действий вылилось бы в последующий русский бунт, кровавый и бессмысленный.

– Правильно, Модест Васильевич! – раздался от дверей голос капитана 1-го ранга Перова, вошедшего так тихо, что никто этого не заметил. – Мы сейчас не будем глубоко вдаваться в историю, но следовало бы выделить тот факт, что именно Англия спровоцировала летом 1914 года политический кризис в Европе, который впоследствии и вылился в полноценную мировую бойню. А также стоит отметить настоятельную просьбу французского командования о переносе главного удара русской армии в летне-осеннюю кампанию 1914 года с Галицийского на Силезское направление, что привело в отмене успешно развивавшегося наступления на Будапешт и разгрому наносивших отвлекающие удары армий Реннекампфа и Самсонова. А также безуспешный и стоивший нам больших потерь штурм Силезских УРов, в которых полег цвет русской армии. Увы, господа, теперь пришло время и вам платить по своим счетам. Как там говорят ваши заокеанские кузены: «Ничего личного, только бизнес». Да, должен сказать, что к настоящему моменту крейсер «Виндиктив», как и линкор «Глори», тоже интернирован, и мои люди уже приступают к его разоружению.

Майор Фоссет и капитан де Лагатинери, слегка опешив, переводили взгляды с контр-адмирала Иванова на каперанга Перова и обратно, пока наконец майор Фоссет не издал сакраментальную для англичанина фразу: «Who is mister…»

– Перов, – любезно подсказал ему адмирал Иванов, – капитан 1-го ранга Перов, командир того самого великолепного корабля «Североморск», который вы только что имели честь видеть на Мурманском рейде. Все прочие вопросы, господа, как говорится, без комментариев. Сейчас вас отконвоируют в вашу миссию, дабы вы могли приступить к сбору личных вещей. Прощайте, господа бывшие союзники, и всего вам наилучшего. Ваши обратные билеты уже, что называется, оплачены…

Когда офицеров Антанты вывели, контр-адмирал Иванов повернулся к Кетлинскому.

– А вот с вами, Казимир Филиппович, разговор будет совершенно особый, – сказал он уже более мягким тоном. – Уж больно вы человек неоднозначный…

При этих словах каперанг Перов и старлей Синицын улыбнулись, словно услышали какую-то только им понятную шутку.

– Да уж, Модест Васильевич… – Каперанг Перов кивнул на стулья, расставленные вокруг стола. – Давайте присядем, что ли? Разговор будет длинным, а, как говорится по-русски, в ногах правды нет.

– Действительно, господа, присядем, – кивнул контр-адмирал Иванов, – нам ведь важно разобраться в деле моего предшественника по существу, а не просто подписать формальную бумагу, которая позволит без дальнейших проволочек поставить его к стенке. – Он посмотрел на каперанга Петрова. – Приступайте, Алексей Константинович, начало за вашей епархией.

Каперанг открыл свою папку.

– Итак, Казимир Филиппович, согласно обнаруженным нами в архивах данным, вы сфальсифицировали дело о расследовании взрыва на крейсере «Аскольд» в ночь с 20-го на 21 августа 1916 года в Тулоне. Да-с! Имеющиеся в нашем распоряжении живые свидетели говорят, что ни один из тех матросов, которых вы обвиняли в членстве в антиправительственных организациях, никогда к ним не принадлежали. С точки зрения уголовного права, вы просто убили четырех человек, а еще сотне сломали жизнь, отправив их на каторгу и в штрафные части. О мотивах этого вашего поступка мы сейчас говорить не будем, тонкие движения души – это не по нашему ведомству. Хотя… В общем, присутствующий здесь комиссар Самохин Степан Леонтьевич подтверждает все вышесказанное и является живым свидетелем по вашему делу, хотя можно было бы обойтись и одними бумажками из архива.

Кетлинский выслушал эти слова, вытянувшись в струнку и побелев как лист бумаги. Каперанг Петров, вздохнул, сморщившись, потер свою правую ногу, раненую еще в сражении с японскими крейсерами в Корейском проливе в августе 1904 года, и посмотрел на подследственного контр-адмирала ласково, почти участливо. Затем, едва заметно заикаясь, продолжил:

– Кроме того, службой армейской контрразведки, представленной на Мурмане не только вступившим в сговор с врагами России поручиком Элленом, были обнаружены ваши непонятные контакты с британским адмиралом Кемпом и только что покинувшими нас господами из союзных миссий. У нас есть информация, что на этих встречах обсуждалась передача Мурмана под юрисдикцию британского командования. В тот момент, когда ревкомы еще слабы, а гарнизон базы и команды русских кораблей разложены, для оккупации Мурманска и окрестностей не потребовалось бы много сил. Все должно было случиться в самое ближайшее время, когда сюда подойдет британская эскадра контр-адмирала Генри-Френсиса Оливера, включающая в себя линкор «Дредноут», два броненосных крейсера типа «Кент», а также транспорты с двумя полками колониальной пехоты. – Петров, пожевал губами, ухмыльнулся и посмотрел прямо в глаза Кетлинскому. – Мы опередили их всего на пять дней… Ведь так, уважаемый Казимир Филиппович? Что же касается ваших душевных движений, то их метания тоже не вызывают у меня никаких положительных эмоций. Вы присягали государю-императору, потом стали сторонником конституционной монархии, потом присягнули буржуазной республике – Временному правительству, потом выразили желание исполнять распоряжения господина Сталина, а после заключения Рижского мира вступили в переговоры с представителями союзного командования. И все это с легкостью, можно сказать, необыкновенной. Я бы такому человеку, как вы, не доверил бы не только флотилию Ледовитого Океана и оборонительный район на Мурмане, но и старенький миноносец, вкупе с ободранным причалом для его базирования…

В воздухе повисла тишина. Было слышно, как висящие на стене часы с маятником отбивают улетающие в вечность секунды. Прямо здесь и сейчас, в этой комнате, менялась власть и делалась история.

– Насколько я понимаю, Казимир Филиппович, – продолжил каперанг Петров, – именно на основании этих дел и было принято решение отстранить вас и всех ваших подчиненных от исполнения служебных обязанностей и прислать вам на смену контр-адмирала Иванова с командой. У меня все.

Кетлинский тяжело вздохнул и севшим голосом произнес:

– Наверное, это было неизбежно, господа… В голове у меня сейчас такая каша, что, прости меня Господи, я и сам не знаю, с чего начать. Ответьте мне только на один вопрос… ведь даже осужденный имеет право знать, почему его осудили к смертной казни… Почему вы, офицеры русского императорского флота, пошли служить большевикам и их вождю, этому недоучившемуся грузинскому семинаристу?

– Видите ли, Казимир Филиппович, – вздохнул Иванов, – вы еще пока не осуждены… И вам рано готовиться ко встрече со Всевышним. А что касается службы, то мы служим не конкретному человеку, а нашей матери – России. Я лично тоже много думал об этом. Мы служили ей, когда на троне сидел император Николай, потом мы служили ей при Временном Правительстве, менявшем кабинеты и министров и отказывавшемся от слов, которое оно давало накануне. Теперь мы служим ей под руководством господина – извините, товарища – Сталина. Императоры и премьеры приходят и уходят, а Россия остается. И ее интересы превыше разных там партийных линий. Сейчас, после того как Керенский передал власть Сталину, и в особенности после Рижского мира, очень многие политические деятели, считающие себя патриотами и честными людьми, совершенно спокойно готовы назло большевикам продать Россию по частям кому угодно: туркам, французам, англичанам, японцам, немцам, американцам… Или же оторвать для себя, любимого, маленький кусочек под автономное и самостийное, так сказать, княжество. Этому не бывать! Чтобы сохранить страну от дальнейшего развала, мы, русские офицеры, готовы на все. Сейчас большевики – это единственная реальная сила, способная остановить развал России и ее сползание к гражданской войне.

Кетлинский задумчиво побарабанил пальцами по столу.

– Тогда скажите мне, зачем большевикам этот северный, заснеженный и Богом забытый медвежий угол, связанный с Россией ниточкой скверной железной дороги? Или я чего-то не понимаю, или с окончанием войны это место станет снова никому не нужным и опять погрузится в запустение еще лет на сто? Мне, знаете ли, это не все равно. Можете мне не верить, но я, можно сказать, уже прикипел к этому краю всей душой.

– Узко мыслите, Казимир Филиппович, – ответил контр-адмирал Иванов, – Мурман имеет огромное значение для будущего процветания Русской державы, как бы она ни называлась. Незамерзающий круглый год порт, огромные запасы самых полезных ископаемых в недрах этой земли и несметные косяки рыбы в море. Возможности базирования флота с его дальнейшем беспрепятственным выходом в Атлантику. Скорее всего, Мурманск и Александровск станут основными базами русского военного флота в двадцатом веке, превзойдя Кронштадт и Севастополь. А для этого еще многое необходимо сделать. Главное, что уже имеется железная дорога, соединяющая нас с Петрозаводском и далее с Россией, что делает возможным реализацию всех дальнейших планов. В недалеком будущем Мурман будет кормить, снабжать, обогревать и защищать Россию. И эти планы вполне осуществимы. Сегодня ночью сюда прибудет первый эшелон из Питера. Из балтийцев уже сформированы надежные сменные команды для «Чесмы», трофейной «Глори», и пополнение для «Аскольда». Спешащую сюда британскую эскадру ждет неприятный сюрприз. И меня это ничуть не огорчает – с такими союзниками России не надо никаких врагов. Что касается вашей дальнейшей судьбы, то… – контр-адмирал Иванов немного помолчал, – ничто еще не предрешено. Учитывая ваши организационные таланты, а также то, что вы до самого последнего момента сопротивлялись проникновению сюда иностранного влияния, выносить вам строгий и не подлежащий обжалованию приговор еще рано… Кроме того, просьбы не обходиться с вами слишком сурово поступили совсем с неожиданной стороны. Возможно, во искупление всего содеянного вам будет поручено некое очень опасное, но важное и ответственное задание… – Контр-адмирал Иванов внимательно посмотрел на Кетлинского. – Казимир Филиппович, у вас ведь тут в Мурманске супруга и дочь Вера? Возможно, при выполнении этого задания вы погибнете. Все мы люди военные, и смертью нас напугать трудно. Я не забыл, как вы вели себя в Порт-Артуре, отражая атаки японских брандеров. Подтверждением вашей личной отваги стала золотая сабля с надписью «За храбрость», которой вы были награждены. Поэтому я вам советую подумать о ваших близких и их будущем. Лучше быть вдовой и дочерью мертвого героя, чем человека, расстрелянного по приговору военного трибунала. Кроме того, ведь вы можете и не погибнуть, и в этом случае лежащая перед вами папка навечно отправится в архивы. Больше никто и никогда не вспомнит о той позорной Тулонской истории. Подумайте об этом…

– Сейчас вас отведут на квартиру, в которой вы будете находиться под домашним арестом, – добавил каперанг Петров. – Могу так же сообщить, что у вас есть время на размышления – до завтрашнего утра…

Примерно в то же время. Уполномоченный ВЦИК по Мурманскому особому району Вячеслав Михайлович Молотов.

Наконец-то закончилась наше несколько затянувшееся морское путешествие. И шатало нас, и болтало нас, то вверх, то вниз, так что я забыл даже, где находятся небо и земля. Скажем прямо, к качке я так и не смог привыкнуть, и после этого стал уважать моряков, которые месяцами не сходят на берег, оставаясь на палубах своих кораблей. Я бы так, наверное, не смог.

На берег нас доставил быстроходный катер, мчащийся по волнам, едва касаясь днищем воды. Ох уж мне эти потомки – они буквально помешаны на быстроте и скорости, нам за ними не угнаться. С другой стороны, угнаться за ними не могут и наши враги, а это уже большой плюс для молодой Советской России. Вот и в этот раз мы сумели упредить англичан на четыре-пять дней.

Сойдя с катера на причал, я почувствовал, что он тоже раскачивается под моими ногами. Меня чуть было снова не вырвало. Но я сумел подавить позывы к тошноте, и сглотнул липкую противную слюну. А мои спутники – так называемые морские пехотинцы, в большинстве своем молодые парни – как ни в чем не бывало, посмеиваясь, построились в колонну и, возглавляемые такими же невозмутимыми офицерами, направились в сторону штаба Главнамура.

Там их уже поджидали личности, изображающие местные власти в лице бывшего командующего флотилией, председателя мурманского ревкома и руководителей военных миссий стран Антанты. В общем, я этим господам не завидую, настроение у товарища Иванова и его команды боевое, инструкции товарищ Сталин им дал недвусмысленные, а силовая поддержка со стороны потомков делает вооруженное сопротивление бессмысленным.

Пока военные будут разбираться по своей линии и менять командование на флотилии и на берегу, мне предстояло окончательно прояснить персональный вопрос тех, кто здесь сейчас представляет советскую власть.

Одернув кожаную тужурку, я направился к тому месту, где, по моим сведениям, располагался Мурманский совдеп. Следом за мной, скрипя по свежевыпавшему снегу высокими ботинками на толстой подошве, двинулись двое морских пехотинцев, приданные мне, как туманно выразился их унтер, «во избежание негативных нюансов».

Справка, которую передал мне товарищ Сталин, гласила, что Мурманский Совет рабочих и солдатских депутатов был избран в марте этого года из представителей моряков Флотилии Ледовитого океана, солдат и рабочих-железнодорожников. Сейчас его возглавлял Тимофей Дмитриевич Аверченко. Это был большевик, направленный партией в Мурманск еще в сентябре. Впрочем, и до него в Мурманском Совете преобладали революционные настроения. Своим решением совет установил единую продолжительность рабочего дня, единые цены на продукты питания, а также создал Мурманский Ревком.

Но с ревкомом у них вышла осечка. На должность его руководителя пробрался некто Юрьев Алексей Михайлович, отмеченный в моих бумагах как сторонник Троцкого и потенциальный изменник делу социалистической революции. Поэтому основной моей задачей станет именно работа с местным совдепом, который следовало усилить, переизбрав некоторых его членов.

Первоначально я хотел назначить главой местной советской власти приехавшего вместе с нами товарища Самохина Степана Леонтьевича, бывшего унтера с крейсера «Аскольд». Но Сталин сказал не искать легких путей, ибо за Самохиным уже закреплена должность комиссара флотилии Ледовитого Океана и Мурманского оборонительного района. Дел у него по военной линии и так будет выше крыши, а вся гражданская, советская и хозяйственная деятельность ложится на мои плечи. И ведь с товарищем Сталиным не поспоришь – придется делать то, что он сказал.

Работы же у меня непочатый край. Помимо главной сейчас задачи – отражения внешней опасности, – мне необходимо заняться охраной складов военного снаряжения, а также поддержанием работоспособности железной дороги от Петрозаводска до Мурманска – в данный момент та, прямо скажем, в неудовлетворительном состоянии. Я читал копию докладной записки контр-адмирала Кетлинского, и волосы у меня вставали дыбом от осознания того, что дорога, оказывается, просто сметана на живую нитку, и ездить по ней небезопасно для жизни.

А проблема с военнопленными? Война с германцами закончилась, а на Севере сейчас более двенадцати тысяч германцев и мадьяр. Германцев по условию мирного договора нужно можно скорее отправить на родину. Вопрос лишь в том, на чем отправлять. Пропускная способность железной дороги крайне мала, и составляет всего лишь восемь пар поездов по двадцать вагонов в каждом. А ведь никто не отменял задачу по вывозу в Центральную Россию скопившихся здесь запасов военных грузов и промышленного сырья, поставленного бывшими союзниками для ведения войны с Германией.

К тому же перевозимых военнопленных в дороге надо кормить (то есть изыскать продовольствие), обеспечить охраной: все же бывшие военные, могут черт знает что учудить по пути в свой Фатерланд. При этом необходимо предупредить все совдепы по пути следования о массовом исходе бывших солдат армии кайзера, а также привести в боевую готовность местные отряды Красной Гвардии. Ведь товарищ Тамбовцев рассказывал, что в их прошлом учудили чехословаки – бывшие солдаты Австро-Венгерской империи. Вполне вероятно, что найдутся провокаторы и вражеские агенты, которые попробуют использовать германских военнопленных против советской власти.

Хорошо, что эти пленные не имеют при себе оружия, как те чехословаки, и не способны устроить ничего больше, чем драка на вокзале с нашими дезертирами. Кстати, вдобавок к задаче по вывозу германских пленных в ближайшее время на нас может свалиться выводимый из Франции Русский экспедиционный корпус, численностью около сорока тысяч штыков. Какая-то его часть может остаться здесь для усиления обороны Мурмана. Но старшие возраста, естественно, будут демобилизованы, и их тоже придется отправлять в Россию.

Кстати, пленные мадьяры пусть пока посидят, подождут, пока официальный мирный договор будет подписан и с Австро-Венгерской империей. У нас еще много работы для ее трудолюбивых подданных.

Вот этим, всем сразу, мне и придется заниматься. Заниматься вопросы советской власти, функционирования порта и железной дороги, наличия в городе продовольствия и ценами на него, выплатами зарплат и функционированием банков и сберегательных касс… А главное, предстоит следить за тем, чтобы какие-нибудь ультрареволюционные товарищи не отмочили ничего такого, за что нам будет мучительно больно все последующие семьдесят четыре года… Почему именно столько? Потому что так сказал товарищ Тамбовцев, а он знает что говорит.

Правда, к нашему счастью, помимо обычного прямого телеграфного провода, у меня есть возможность поддерживать связь с Петроградом и с помощью радио. На кораблях Особой эскадры мощные радиостанции, и в любое время дня и суток через них можно связаться со Сталиным или Дзержинским, и получить от них совет или указание, как поступить в том или ином случае. А если корабли выйдут в море, то на берегу останется радиостанция и радисты, умеющие с ней обращаться.

Самым главным, конечно же, являются не железо и машины, а люди, прибывшие вместе со мной в Мурманск, чтобы навести здесь порядок. По пути я успел хорошо с ними познакомиться. Большинство из них еще в царское время были офицерами российского императорского флота, белой костью. Но, как сказал товарищ Сталин: «эти товарищи, несмотря на их золотые погоны, вполне проверенные, и доверять ты им должен полностью»; и при этом он так многозначительно посмотрел на меня, что я понял: происхождение в данном случае не имеет никакого значения. К тому же со мной будут товарищ Самохин, имеющий в Мурманске хорошие связи, и мой старый знакомый, товарищ Рыбин, которого я лично знал еще по подпольной работе. Раньше ему приходилось иметь дело с царскими ищейками и провокаторами охранки, а сейчас он должен будет заняться очищением местных совдепов и ревкомов от набившихся туда всяких проходимцев, вроде того же Юрьева и уголовных элементов.

Я знаю, что Рыбин (или иначе «товарищ Антон») это доверенный сотрудник Феликса Эдмундовича Дзержинского. Так что помощники у меня надежные. С ними можно бороться с любыми врагами советской власти. Пусть она еще молодая, но сила у нее огромная.

Достаточно вспомнить, как нам удалось справиться с Германией, с которой не могло справиться ни царское правительство, ни Временное правительство Керенского. Недаром Ленин на последнем заседании ВЦИК сказал во всеуслышание: «Товарищи, запомните: большевики пришли к власти всерьез и надолго!»

Я запомнил эти слова. Да, о власти народа мы столько мечтали тогда, когда принадлежность к нашей партии каралась ссылкой или каторгой. А теперь те, кто нас преследовал, сами идут к нам на службу. Видел я в ведомстве товарища Дзержинского несколько бывших жандармов. И ничего, работают на новую власть, как говорил Феликс Эдмундович, не за страх, а за совесть. Оказывается, честно служить Советской России можно и не разделяя идей о мировой революции. Теперь Троцкого уже нет в живых, как и его единомышленников, готовых «раздуть мировой пожар» и бросить в огонь этого пожара Россию. Я тоже никогда не разделял этих завиральных идей Троцкого, и очень рад, что последователей этого «иудушки» из рядов нашей партии вычищают решительно и бесповоротно.

А главное – это слова товарища Сталин, когда он прощался со мной. Он задумчиво разглядывал меня, словно решая, справлюсь ли я с порученным мне партийным заданием, а потом вздохнул и сказал:

– Товарищ Молотов, что бы там ни случилось, вы должны помнить лишь одно: Мурманск, да и весь Русский Север, должен быть советским. Любой ценой. Вы даже представить себе не можете, какие богатства скрываются в его недрах. Поставить их на службу Советской России – вот наша задача!

Похоже, что он посвящен во что-то, что пока неизвестно мне. Видно, как тяжело нести ему этот груз в тот момент, когда даже Ленин предпочел ограничиться одной лишь теоретической работой, хотя и ее тоже хватает. Но, как бы то ни было, а приказ партии – для меня закон, и если надо, я выполню его любой ценой.

Вот мы и пришли, мурманский совдеп. Хлопнула дверь, две коренастые тени в полном вооружении встали за моей спиной. Сизый дым от самокруток в воздухе – хоть топор вешай. Сразу стихли разговоры. Немая сцена, прямо как в «Ревизоре» у Гоголя… (Да-да, сподобился – прочитал. Крайне актуально, знаете ли, в наши смутные времена. Хлестаков, это не фамилия, Хлестаков это, можно сказать, теперь для многих – профессия.)

– Здравствуйте, товарищи! – сказал я, внимательно оглядывая присутствующих. – Кто тут из вас будет председатель Мурманского Совета Тимофей Дмитриевич Аверченко?

19(6) ноября 1917 года. Полдень. Псковская железная дорога. Неподалеку от Луги.

Штабной вагон первого эшелона механизированной бригады Красной гвардии.

Полковник ГРУ Бережной Вячеслав Николаевич.

Стучат колеса, гремят сцепки, отчаянно кричит паровоз на поворотах, предупреждая путников, переходящих через пути, о своем появлении. Поля и леса за окнами вагона покрыты первым снегом. В штабном вагоне – компания, сюрреалистическая для нашей прошлой реальности.