Текст книги "Тревожная Балтика. Том 2"

Вскоре опять раздались настырные звонки, Мирков впустил необычайно веселого Андропова, который кинулся к шкафчику для одежды и, порывшись, вытащил небольшую палочку с намотанной леской и крючками. Кинул взгляд на склоненную над столом голову старшины, отрывисто буркнул, чтобы тот шел на палубу чистить рыбу. Удалился.

День был воскресный, будто с заказанной специальносолнечной погодой. Рыбная ловля на голый крючок, которую затеяли мичманы, увлекла не менее страстных рыбаков – старослужащих матросов, кому единственно было дозволено это приятное времяпрепровождение, согласно все тому же табелю о рангах. Не отягощенные службой и бытовыми проблемами, те с удовольствием предавались приятной забаве. Готовились еще до выхода в море, ладили снасти и с нетерпением ждали соответствующего случая.

Вопреки желанию Александру пришлось оставить каюту. Выбрался на свет божий, увидел огромное море и много света вокруг, зажмурился от солнца и неповторимого запаха большой воды. Пошел к рыбакам. Все блистало яркими красками, перекатываясь и ослепляя глаза, сверкали солнечные блики, скользили по всем сторонам борта и бежали вдаль. Хотелось броситься в морскую бездонную прохладу, подняв тысячи брызг.

Два мичмана и три матроса забрасывали через борт самодельные удочки, делали два-три рывка и, к удивлению Александра, тут же втаскивали на борт полуметровых рыбин. Снова забрасывали, дергали, скоро подбирали руками леску, выбрасывали на палубу несколько юрких рыб, отчего зрители приходили в восторг. Улов собирали в деревянный ящик. Вызванный в помощь Королев ножом вспарывал брюхо и отправлял рыбину в другой ящик.

– Старшина, – позвал мичман, заметив подошедшего Миркова, – помоги Королеву, а то он не управляется.

Разочарованный Мирков взял нож и присел возле ящика. На палубу плюхались все новые и новые рыбины, подпрыгивали, извивались, что вводило рыбаков в кураж, они торопили разделочников. Внутренности выбрасывали за борт, что служило хорошей приманкой для других рыбин.

– Это не помеша-ает… – говорил довольный мичман, наслаждался работой. – Все-таки какое-то разнообразие в меню. А то макароны и консервы уже поднадоели. И вяленую рыбку можно сделать, и маринованную, – быстро подобрав леску, он вытащил несколько рыбин. – Старшина, – беспечно обратился мичман к Миркову, сидящему на корточках и сосредоточенно разделывающему рыбу. – Я вот за тобой давно наблюдаю. Ты вовсе на старшину не похож. Какой-то всегда угрюмый, грязный… Болеешь, что ли?

– Нет, – буркнул себе под нос Саша, восприняв сказанное как очередное оскорбление.

– А чего же ты тогда такой отмороженный? Андропов, это твой помощник?

– Мой, – повернув лицо к мичману, ответил тот равнодушно.

– А чего он у тебя такой? – громко продолжал мичман.

– А я откуда знаю… Это у него спрашивайте…

– Ты вот сидишь возле Королева, – продолжал мичман, – и ничем не отличаешься от него. Та же замкнутость и неопрятный вид. Тебе лет сколько?

– Двадцать один.

– У-у… – протянул удивленно мичман, – возраст уже порядочный. Так ты должен здесь петухом ходить, а не курицей мокрой.

Все заулыбались.

«Вместо того чтобы помочь, так все смеются, – зло подумал Мирков. – Живут же люди, которые все знают, но им нет никакого дела до несчастий сослуживца».

Рисующейся походкой на палубу вышел улыбающийся Жмайло, держа руки в карманах, повернулся к разделочникам.

– А… «кагаси»… – в его словах звучала неприязнь. – Пускай работают, это их дело… Как рыбалка? – добродушно поинтересовался у остальных с приветливой улыбкой.

– Тебя здесь еще не хватало, – гаркнул Андропов, насупился строго. – А ну, пошел отсюда!

Матрос не ждал такого поворота, пугливо насторожился.

– Да я, Шуга, пргишел посмотгеть, – залепетал он обиженно, мягко произнося имя «годка».

– Посмотрел? – зло оборвал его Андропов, выходя из себя без видимой причины, закипая от гнева. – Теперь пош-шел отсюда!

– Да я, Шуга… – затянул тонким фальцетом Жмайло, надеясь, что тот угомонится.

– Я тебе сказал, пошел отсюда! – сорвался на крик Андропов, разволновался.

– Шуга, что я тебе сделал плохого?.. – пугливо прошептал озадаченный матрос.

– В том-то и дело, что ничего хорошего! – налился тот кровью. – Бегом отсюда, а то с «карасями» бачковать заставлю! И руки из карманов вытащи – «карась» сраный! – сделал шаг к Жмайло.

Матрос растерялся, вытащил руки, ерзал на месте подвзглядом Андропова. Неловко поглядывал на «карасей», которые разделывали рыбу и тихо радовались.

– Ладно, ладно, Шуга… – поспешил успокоить старшину Жмайло, глазами молил не допустить до позора.

– Пошел отсюда! – сорвался вновь Андропов, указал дорогу движением сурового лица.

– Я пойду, но ты меня перед «кагасней» позогишь, – заметил обиженно матрос, но, встретив жестокий взгляд старшины, замолчал, погас лицом, стал жалким и поникшим. Развернулся, зло цыкнул на «карасей» и удалился гордой походкой.

– Чего ты его так, Шура? – поинтересовался один из матросов.

– Да ну его… Я его морду не перевариваю. Будет ходить здесь, вонять. Жалко, когда он был «карасем», я с ним по-доброму обходился, сейчас я бы ему показал, где раки зимуют.

Глава шестая

Мирков еще спал, когда неожиданно зазвонил телефон. Подняв трубку, услышал спокойный голос командира, который просил срочно явиться к нему.

Прибыв, хотел представиться, но тот прервал.

– Надо помочь радистам, – голос капитан-лейтинанта звучал напряженно. – ЗАСС поломался, а открытым текстом передавать не имеем права, – он подал три мелко исписанных листка бумаги. – Сможешь?

Взглянув, Александр понял, что работа предстоит большая, не укладывающаяся в нормативы. Но экстраординарная ситуация требовала немедленного решения. Командир просил помощи, а Александр не привык отказывать. После разрешения выйти вернулся в свою каюту. И тут возникли проблемы. Специфика шифровального дела, огромный текст и ограниченные технические возможности шифровальной машины да непрекращающаяся качка создавали множество дополнительных трудностей. Рукописный текст необходимо было переносить на машинку, а та выдавала узкую бумажную ленту с бесконечными рядами пятизначных цифр. Это была кропотливая, буквально ювелирная работа, отбиравшая силы и время. Каждую полоску, а их становилось все больше и больше, Мирков наклеивал на чистые бланки телеграмм. Объем работы был колоссальный, требовал концентрации внимания и сил. Но чем меньше оставалось времени до подъема, тем больше замирало сердце. Разрывался между работой шифровальщика и такой же обязательной работой на бачке, понимал, что обрекает себя на очередную суровую разборку. Много раз давал Шайдулину твердое обещание исправиться, старался выполнить его. Как заведенный, ни на секунду не отрываясь от работы, несколько раз отдавал бланки в радиорубку и вновь бросался к шифровальной машине. Но, как ни торопился, через четыре часа прозвучала команда «Побудка», а вскоре объявили и о приеме пищи. Отчаяние Александра было безграничным, догадывался, что может произойти, когда обнаружится его отсутствие у бачка – а вдруг он вовсе останется без еды?

«Может, они войдут в мое положение? Тем более Шайдулин прекрасно знает причину моей задержки», – оправдывался перед собой. Но не верил татарину, готовому предать любого ради спасения собственной шкуры. Действительно, его отсутствие вызвало взрыв негодования.

Пять раз он бегал к радистам с бланками, и пять раз Шайдулин молча принимал телеграммы. Не сдержался, зло напомнил старшине об обязательном бачковании. Тот ответил, что не успеет, сослался на срочную работу, но матросу былы совершенно не нужны его проблемы.

После пяти часов кропотливой работы с волнениемпоспешил в полупустой кубрик, где среди грязной посудыего ждал злой Шикаревский.

– Ты почему не явился к завтраку? – зыркнул он на Александра из-под насупившихся бровей, недобро поднял верхнюю губу. Ждал ответа, знал, чем был тот занят.

Мирков сочувствовал изможденному матросу, работавшему круглосуточно, считал себя виноватым.

– Было много работы… – изобразил он улыбку, желая сгладить вину.

– Плевал я на твою работу, – зло отрубил матрос, готовый перейти на крик. – Здесь твоя работа!

– Мне оставили поесть? – полюбопытствовал Мирков спокойным голосом, стараясь не придавать особого значения его словам.

Шикаревский зло поднял сузившиеся глаза.

– Ты посмотри, какой «годок»… Есть ему подавай. А ты заслужил?! – насупился, глянул на тарелку с остывшим вторым блюдом, ткнул пальцем.

– Вот, ешь.

Управляясь с посудой, вытирая ветошью ящик, матрос то и дело напряженно поглядывал на старшину. Мирков уставился в тарелку, не реагировал.

В кубрик ворвался возбужденный Шайдулин.

– Ну все, Шифра! Больше уговоров не будет! – от возмущения он не мог стоять на месте.

– Но я работал… Ты же знаешь… – разозлился Мирков, рассчитывающий на понимание.

– А меня не колышет твоя работа! Твоя работа – бачок! Ну, держи-ись… Шифра! – не желая ничего слышать, Шайдулин решительно оставил кубрик.

От боли в сердце Александр только сжал зубы, через силу доев остатки. Кое-как добрался до своей каюты и тамбез чувств упал на топчан.

Шайдулин через переборку радиорубки услышал, как хлопнула дверь каюты шифровальщиков. Решил действовать, спустился в кубрик, где Шикаревский остервенело тер посуду газетой. Окликнул его у входа. Матрос никак не отреагировал на грубый тон, не ждал ничего хорошего. Лишь буркнул равнодушно:

– Чего?

Шайдулин сдержал себя, скрипнув зубами. Приказал подойти.

– Чё тебе надо? – повторил недружелюбно Шикаревский.

– Ты меньше разговаривай, делай то, что тебе «борзые караси» говорят, – демонстрировал Шайдулин свое превосходство. – У тебя осталось мало времени на раздумья, а оно работает не на тебя.

Не в состоянии противостоять силе, Шикаревский, сжав зубы, зло втянул носом воздух. Отворачивая смурной взгляд, неохотно оставил работу и кротко приблизился к матросу, который был ниже его на голову, содрогнулся от сильного удара в грудь.

– Сколько раз тебе говорили про него?! – злобствовал Шайдулин. – Или ты хочешь, чтобы я за него взялся? Так если я возьмусь, и тебе, и ему конец придет!

– Так ты же видишь, что он дурку включил, – бубнил Шикаревский.

– Бей его как только можешь, раз он без палки и кулака не понимает! – Шайдулин привычно приподнял в угрозе плечи, готовый ударить. – Если сам не можешь – зови своих «карасей»! – внезапно стих. – Позови сюда «карасей».

Иванов и Петров находились в кубрике, покорно потянулись к Шайдулину. Шикаревский окликнул из нижнего кубрика остальных. Предчувствуя нехорошее, те настороженно молчали, опускали глаза, словно были виноваты в чем-то таком, чего нельзя исправить.

– Вы что, не можете заставить его работать? Он у себя целыми днями дрыхнет, а вы за него работаете. Он и Шикаревского не уважает – бачковать не хочет, да и на вас положил, а вы за него, дураки, приборки делаете?!

Матросы молчали, не поднимали глаз.

Коршуном налетел Жмайло, с лицом, перекошенным звериной злобой, отстранил Шайдулина.

– Да я вас, «кагасей», сгною в поелах! Я вас… твою мать, «кагасями» до конца службы оставлю! – иступленно заорал он, готовый вцепиться в глотку каждому, охотно подкрепляя злобу отборными матерными словами. Обрушил кулак на одного из матросов. – Я вам, ублюдкам, уже не раз говорил об этом! Говорил?! Он вас, ублюдков, не уважает, а вы уши развесили! Если бы я был на вашем месте, то давно бы ему мозги вправил! Шикагевский, – глядел непримиримо. – Если сам не можешь, своих «кагасей» попроси! – Шикаревский лишь сморщился. – Бегом, ублюдки, вызывайте его на газговог! И чтобы он был как шелковый! – ногами и кулаками вытолкал всех вон из кубрика.

Александр лежал неподвижной колодой, только таким образом он мог отойти от грязи жизни. Как ни пытался найти выход, видел только хаос и деградацию. Устал ждать счастливой минуты возвращения на берег, с которым связывал конец мучений.

На звонок открыл дверь, увидел усталого Шикаревского, за спиной которого теснились обреченные однопризывники. Пять пар запавших глаз молча смотрели на него, не предвещая ничего хорошего.

Мирков понял, с чем пришли.

– Чего вы хотите? – поинтересовался с холодным равнодушием, одной рукой держался за ручку открытой двери, ожидая их действий.

– Шифра, выйди, поговорить надо, – хмуро попросил Шикаревский.

Предвидя очередную разборку, Александр шагнул вперед, закрыл дверь. Взглянул вновь, и жалость отозвалась в его сердце, он видел обманутых людей, обреченных на невзгоды.

– Шифра, почему ты нам не помогаешь? – набрался смелости Королев, полный злобы и отчаяния, выражая крайнее возмущение. Он старался казаться мужественным, но только больше демонстрировал свою беззащитность. – Почему мы за тебя должны все приборки делать?! – сорвался мальчик на фальцет, приготовил руки для удара. – Чего ты молчишь?!

Он подступил, в слезах и в отчаянии всадил в грудь старшине маленький костлявый кулачок. Этого товарищи не ждали от него.

Мирков смолчал, стыдился своего позора, скрывал неловкость под глупой улыбкой. Сердце ответило снисхождением к несчастному, обманутому человеку. Хотел ему и всем раскрыть глаза, в каком дерьме они сидят и кто правит ими. Взглянул на Королева доброй улыбкой и почувствовал полную безнадежность. Замер со снисходительной улыбкой.

Жесткое лицо Иванова выражало неприкрытую ненависть.

– Мрр-азь… – бросил он презрительно в глаза и, нежелая больше тратить силы на ничтожество, обрушил крепкий кулак.

Александр отшатнулся – он будто впервые увидел этого человека. Поразило несоответствие одежды с образом убежденного в своих поступках человека. Матрос стоял как нищий, в дурно пахнущей робе, в разбухших, с чужой ноги, ботинках, закрученных проволокой. Но не это беспокоило его, считавшего главным качеством на корабле умением подчиняться большинству, что давало возможность верно подступить к заветной цели – праву распоряжаться жизнями других.

– Ты чего до сих пор бачка не знаешь? – продолжил Иванов сурово.

– Я же не виноват, что у меня такая специальность…

– Да он и бачка не знает, и специальности не знает… – криво ухмыльнулся Шикаревский, повторил жест Иванова. Это задело Александра, который считал его более близким человеком, а теперь последняя тонкая нить была разорвана.

И все же матрос был в чем-то прав. Измотанный бачком и приборками, камбузом и палубными работами, вечно униженный и обруганный, Александр отупел настолько, что обрабатывал телеграммы трясущимися руками, делал непозволительные ошибки.

Он по-доброму смотрел на ослепленных дурманом людей и хотел сказать им: «Вы, слепцы! Образумьтесь и посмотрите вокруг себя. Вы же подобны жителям катакомб. Вас обманывают и над вами издеваются! Вместо того чтобы объединиться, вы слепцами идете на поводу у своих насильников и кровопийц! Это они – виновники ваших бед, а не я. Это они травят ваши души, выхолащивают разум!»

– Чего ты молчишь? – грубо пробудил его от мыслей Иванов тоном старослужащего.

– А что мне говорить… – ответил равнодушно, сохраняя показное спокойствие, что их возмутило.

Королев сорвался, напрягая тоненькую шейку, перешел на визг:

– Да я тебя убью, если не будешь бачковать! – трясся в ярости, сжимал костлявые кулачки, напрягая маленькую голову с узким подбородком, с трудом сдерживал слезы. – Понял?! – толчком приложился к груди старшины.

Неловкая улыбка застыла на лице Александра, так смотрит отец на злобного несмышленыша.

– Ты понял?!

– Понял… – успокоил его Мирков.

– Чтобы и Шикаревскому, и нам помогал! – осмелев, не отступал Королев, готовый драться. – Ты по-онял?! – отчаянно крикнул на манер Жмайло.

– Да…

– Чтобы на камбуз ходил за бачком до команды! Чтобы тебя не ждали. И запомни, палуба в кубрике тоже твоя! – стиснув зубы, бросил матрос презрительно. – Ну а теперь ползи в свою нору!

Положение было глупейшее. Толпа стояла, испытывая вражду к одиночке. Только Петров остался равнодушен.

«То, что они нисколько не уважают меня, это вне сомнения. Но что ответить этим забитым запуганным слепцам? Пожалуй, ничего… Они считают, что я проиграл, пусть. Главное, я не опустился до их уровня». Повернулся лицом к каюте, спиной почувствовал неприятие, ключом сдержанно открыл дверь, шагнул вперед. Достигнув пика чувств, оставался спокоен до безумия. Понял, что случилось самое страшное, о чем предупреждали Мачковский и Мацкявичус. Больше не на кого было рассчитывать, не с кем поговорить. Грудью лег на топчан и замер.

Учась на уроках собственной жизни, он понял, что своей смертью разрешил бы неимоверно сложную проблему. Стали безразличными все, кто его окружал и пытался навязать свою волю извне. Он уподобился Гулливеру, попавшему в путы к лилипутам.

Когда на следующий день понуро пришел в кубрик, в душе было пусто, не воспринимал реплики и упреки, работал словно послушный робот. Презирал себя за упрямство, завидовал другим людям, а себя видел немым созданием, поскольку за весь день вовсе мог не произнести ни слова. Думал, что совсем забудет речь.

– Ложку, – требовал кто-нибудь. Подавал, слыша злой упрек: – Почему она жирная? – В ответ Шикаревский, недобро сверкнув глазами, быстро протягивал чистую.

– Хлеб, – требовал другой. – Убери эту грязную тарелку.

Саша подает, убирает, ставит чистую. Если кто-либо заканчивал есть первым, замирал, словно задумавшись о чем-то постороннем, то тут же немедленно убирал тарелку, подавал второе блюдо. В случае промедления – брань «заждавшегося». Отработав, потный от жары и беготни, плелся в свою каюту, падал на топчан, закрывал глаза. Остальное время посвящал одиночеству, пребывал в нескончаемом водовороте мыслей и поступков.

Глава седьмая

Ковчег Ноя с живыми тварями качался на волнах сорок пятые сутки.

Круглосуточные вахты, качка, ставшая привычной, одни и те же лица, монотонность и отупляющая рутина жизни, накопившаяся усталость гасили эмоции и обезличивали чувства. И не возникало мысли, что их кораблик – лишь малая песчинка, не защищенная ничем перед стихиями моря и неба. Члены экипажа верили в удачу, не задумывались о вероятности трагического исхода похода. Не роптали, сносили все трудности, превозносили бесстрашие, граничившее с полной бесшабашностью. Гордились, что на их долю выпал великий случай стать мореходами, открывателями всегда меняющегося мира.

Болтаясь в водах Северного моря, моряки исполняли свой долг. Экономили пресную воду, не замечали, что прошла вторая неделя, а помывки не было. Командир свел расход до минимума: камбуз, обслуживание двигателей, утреннее умывание, о чем объявили на вечерней поверке. Но про запас была «спиртовая баня».

После ужина командир вызвал корабельного врача, дал добро на помывку, отпустил необходимое количество спирта.

Когда в кубрик внесли таз со спиртом, восторгу команды не было границ.

– О!.. – загудели радостно, сгрудившись вокруг посудины, глаза горели угольками. – Шила сколько принесли… Полный таз, это надо же. На всех хватит.

Тем временем лейтенант-медик равнодушно бросал в таз небольшие ватные тампоны.

Запах спирта будоражил воображение, веселил душу, настраивал на игриво-шутливый лад. Матросы смеялись, потирали руки, словно не замечали флегматичного офицера. Тот только усмехался, в ответ на шутку суетящегося Герасюка заметил:

– Ну так бери и пей.

Тот бросил плотоядный взгляд на спирт, но остановили плавающие ватные тампоны. Переменился в лице, сконфуженно отказался. Все засмеялись, потянулись доставать тампоны. Раздевшись до пояса, возили ватой по телу.

Александр решил не идти на помывку, не желал вторгаться в чуждый коллектив. Занялся стенографией. От урока оторвал звонок в дверь, он впустил оживленного Андропова, отводившего глаза.

– Чего ты мыться не идешь? – проговорил тот скороговоркой, стараясь побороть напряжение. На хмурое «Не хочу» возмутился: – Как это ты не хочешь?! – Задергался, волновался, чувствуя вину: – Ты и в прошлый раз не хотел и сейчас отказываешься!

Сердце Миркова заболело от одной только мысли, что придется идти в кубрик. Отчаянно соврал:

– Я ходи-ил… – чуть не плакал, желая, чтобы его оставили в покое.

– Не ходил ты! Врешь ты все!

– Не-е-ет… – лепетал жалко.

– Все. Чтоб через пять минут был в кубрике! – оборвал Андропов резко, хлопнул за собой дверью.

С минуту просидел в раздумье, низко склонив голову.

На его появление в кубрике никто не обратил особого внимания, лишь смерили косыми враждебными взглядами. Матросы балансировали на качающейся палубе, неторопливо возили тампонами по обнаженным телам, использованные бросали в консервную банку, вылавливали новый.

Александр разделся, двумя пальцами осторожно захватил мокрую вату.

Лейтенант с любопытством озирал голые торсы матросов, обратил внимание на худосочного Петрова. Привлекли странные темно-лиловые пятна на груди, врач попросил его подойти поближе.

– А что это у тебя, Петров? – поинтересовался он, внимательно осматривая впалую грудь.

Все напряглись в ожидании ответа.

Матрос молчал. Не знал, что отвечать: утаивать нельзя и говорить правду опасно.

– Почему ты молчишь? – удивился офицер, не спуская глаз с подозрительных кровоподтеков.

– Это я ударился… – неловко опустил глаза.

– Ну что ты мне рассказываешь? – возмутился лейтенант. – Как можно удариться этим местом?

– Да правда… я об угол двери ударился… – бормотал тот пересохшими губами.

– Вот так шел и ударился? – недоверчиво уточнил офицер.

– Да…

Притихнув, все ждали, как поведет себя матрос в сложной ситуации. Остались довольны ответом, рассмеялись.

– Ну и Петро-ов, ну и шутни-ик… – иронизировал Корж. – Хм… это же надо быть таким неосторо-ожным?.. Ну и приду-умал… – хитро подмигнул товарищам. – Молодец, Петров!

И всем, кроме офицера, было понятно, о чем идет речь. Ответили смешками.

Офицер предложил ему одеться, повел к командиру. Не дожидаясь разрешения войти, лейтенант открыл дверь, увидел в кресле командира, который о чем-то разговаривал с замполитом.

– Чего тебе, Васильев? – спросил командир.

Офицер пропустил вперед унылого поникшего матроса.

– Да вот, – махнул рукой Васильев в сторону Петрова, чей запущенный вид, болезненное лицо и поникшиеплечи производили тягостное впечатление.

– Что такое, Петров? – озадаченно полюбопытствовал командир.

– Да вот, я у Петрова обнаружил синяки на груди. Что-то они мне подозрительны, – равнодушно отозвался лейтенант, будто речь шла о неодушевленном предмете.

Все трое молча уставились на опустившего стриженую, с чуть отросшими светлыми волосами, тяжелую голову болезненно-бледного матроса.

– Петров, скажи нам, пожалуйста, откуда взялись на твоем теле синие пятна? – обратился лейтенант, располагаясь рядом с офицерами в кресле.

– Да, – живо поддакнул замполит, который, предчувствуя интересное, ерзал на диване.

– Это я ударился… – ответил тот равнодушно после паузы, не поднимая головы.

– Ну обо что можно так удариться, чтобы на груди и ребрах появились синяки? – допытывался лейтенант.

– Да, – тут же поддакнул замполит. – Расскажи нам, как это все произошло?!

– Шел… и ударился… – стоял на своем Петров.

– Ну-у… – протянул замполит, улыбнулся. – Да нет же, Петров, ведь так просто не быва-ает. Неужели ты думаешь, что здесь сидят, – он посмотрел на командира, – дураки, которые не понимают, откуда синяки берутся? Ты говори без обмана, как все произошло!

– Шел я в кубрик, меня окликнул Иванов, – импровизировал на ходу Петров, глядя им в ноги. – Я и внимания не обратил, что дверь была открыта, и как шел, так и ударился…

– Да-а… – грустно выдохнул замполит. – Значит, ты шел, тебя позвал Иванов, ты ударился?

– Да…

– И ударился именно грудью и ребрами?

– Да.

– Но от одного удара не может быть такого количества синяков! – разозлился замполит, ерзая на месте.

Матрос стоял молча, понурив голову.

– Ты будешь говорить правду командиру?! – прикрикнул замполит.

Петров поднял глаза.

– А что говорить… – обронил равнодушно. – Сказал, что ударился… Вот и все.

– Не надо нам… – Цыбуля хотел добавить бранное слово, но сдержался, – нас за дураков считать! Здесь все умные и знают, откуда что берется! Признайся, тебя били, кто?!

– Никто меня не бил. Это я ударился, – по-прежнему стоял на своем матрос.

Тупое упрямство взбесило замполита. Кровь ударила ему в голову, он сорвался было с дивана, но остался сидеть, ерзая, словно на горячем.

– Да что ты нам мозги компостируешь! Нам знать надо – кто у нас способен на такую подлость, уличить этого мерзавца! – кричал на матроса. – Надо отбить ему руки и проучить, чтобы не позорил наш здоровый коллектив!

Происходящее нисколько не задело Петрова, битого жизнью, знавшего, куда может завести доверие к офицерам.

– Ты будешь говорить правду командиру корабля?! – тупо стоял на своем замполит.

Молчание матроса становилось тягостным.

– Ладно, – спокойно осадил офицера Андронников, разрешил Петрову уйти.

Ничего не сказав, тот неуклюже повернулся и вышел.

Александр лежал, боролся с нахлынувшими мыслями. Старался найти ответ, но, как себя не заставлял, его не было. Через открытую дверь штурманской рубки внезапно донеслись громкие взволнованные голоса штурмана и командира, а потом внизу раздался топот ног.

– Слева по борту неизвестное судно, держит курс в нашем направлении! – доложил сигнальщик, и все бросились к иллюминаторам, увидели небольшой военный корабль, который настигал их. Это было непонятно и безумно интересно, прямо как в романах о пиратах. Все ждали, как развернутся события. Командир дал команду держаться прежнего курса, всем оставаться на своих местах – последнее не исполнили. Свободные от вахты столпились у двух иллюминаторов кубрика.

Завидев на горизонте странное рыболовецкое судно под гидрографическим флагом, с торчащими во все стороны антеннами, сторожевой катер решил приблизиться и хорошенько рассмотреть диковинный корабль. Командование «ГС-242» на свой страх и риск соображало, какой прием оказать незваному визитеру. И тут же подумали об отчете, который были обязаны предоставить вышестоящему командованию. Не сговариваясь, командир, замполит и помощник командира Раевский мигом бросились в каюты, спешно достали фотоаппараты, выскочили на палубу, торопясь запечатлеть настигающий их корабль. Удача сама шла им в руки, упустить такой шанс – позор для уважающего себя охотника.

Корабль потенциального противника уверенно настиг «ГС-242», придерживаясь двадцатиметровой дистанции, доверчиво подставил борт и слепил глаза, разжигая любопытство. Тут же защелкали фотоаппараты. От нетерпения матросы норовили высунуться в иллюминаторы. Не выдержав, двое выбежали на палубу, замахали руками, завопили, захлебываясь от восторга: «Эге-ге-гей!!»

Но и противоположная сторона проявила не меньшее любопытство. Там так же выскочили на палубу, целились фотоаппаратами, кричали, махали руками.

Капитан-лейтенант Раевский, фотографируя, ненароком задел замполита, который недовольно посмотрел на соседа и прошипел обиженно: «Ты поосторожней, Раевский! Тоже мне!»

Раевский ко всем относился с иронией, тем более к бестолковому замполиту, и сейчас не обратил внимания на его обиду. Усмехнулся: «Не подставляйся, швабра», – чем только еще больше обидел последнего. Замполит весь раздулся, побагровел, но не нашелся, что ответить.

Пока офицеры препирались, командир, не обращая ни на кого внимания, ловко нажимал кнопку фотоаппарата.

Сторожевик ускорил ход, развернулся и скрылся за горизонтом. Все вернулись на койки, возбужденно обсуждая увиденное, но тут торопливо вошел взволнованный командир, на его лице застыли смятение и недовольство. Все поняли, что предстоит что-то нехорошее, редко командир позволял себе подобное, приготовились выслушать упреки. Андронников молчал, томительная пауза затягивалась, матросы ежились.

– Кто вам разрешил высовываться?! – начал он резко, всем стало неловко, не любили его, но уважали. – Вы что, не знаете, что достаточно одного выстрела из пушки, которой вооружен корабль, чтобы вас не стало?! Вы же сами знаете, какое у нас вооружение и какой старый корабль! Вместо того чтобы занять боевые посты, вы высовываетесь из иллюминаторов и орете! Где же ваша бдительность?! – горько сморщился.

Матросы стыдливо опустили глаза. Повисло тягостное молчание.

Командир резко развернулся и вышел.

– А вы знаете, какое у нас оружие? – бросил всем Корж после его ухода. Не дождавшись ответа, объяснил: – У нас, кроме автоматов, есть только один ручной пулемет, который, кажется, хранится под диваном у помощника командира, да несколько гранат… Зачем они нужны, в кого их бросать?

Все с облегчением рассмеялись.