Текст книги "Anamnesis. Том 2"

– …… …… …… ……ь! Док, ты живой? Что это было?

– А я знаю? – кряхтя, я с трудом поднялся с земли.

– Это он же? Ну, которого я подстрелил?

– Похоже на то! По крайней мере, по размерам подходит. И по повадкам. Только этот прозрачный был, а тот – нет.

– Палыч, а ты знаешь, эта тварь мне кого-то напомнила… я потому и замешкался тогда с выстрелом, – задумчиво сообщил лейтенант.

– Да?! И кого же?

– Да не понял я. Лицо, понимаешь, прозрачное, черты расплываются. Но что-то знакомое, точно!

– Может, что-то из фильмов ужасов? – хмыкнул я. Постепенно ко мне возвращалось чувство реальности.

– Да ну тебя! Я серьёзно говорю: что-то знакомое, – обиделся Семён и, подхватив с земли горящую ветку, пошёл в темноту, – Надо пистолет найти.

– Ладно, не злись. Всё равно мы с тобой сейчас ничего путного не придумаем. Давай лучше костёр обратно соберём, пока совсем не угас, – предложил я и, обернувшись к дороге, крикнул, – Оксана!

– Что?

– Как там Антон?

– Так же. Дышит спокойно, я трубочку держу!

– Молодец. Держите. Скоро уже вертолёт должен прилететь!

Подтверждая мои слова, в небе послышался нарастающий рокот мотора.

30 сентября, Кобельки, участковая больница, 00—18

Лейтенант допил свой чай и вздохнул:

– Весёлый нынче денёк вышел, верно, Палыч?

– Да уж! – согласился я мрачно, – День удался. А особенно – ночь.

Мы сидели в моём рабочем кабинете уже почти час. И чаёвничали, обсуждая случившееся. Наша миссис Хадсон, она же Клавдия Петровна, едва успевала пополнять запасы кипятка и заварки. Деликатно не задавая вопросов. За что мы были премного ей благодарны.

– Знаешь, что меня интересует больше всего, Семён? – поинтересовался я.

Он уставился на меня:

– Теряюсь в догадках. Лично меня в этой истории интересует всё!

– Если эта прозрачная тварь и есть наш маньяк, то почему он набросился на тебя? Почему не на Оксану? Нелогично получается как-то.

Лейтенант задумался:

– Да, нестыковочка. Хотя… Допустим, он здраво рассудил, что из всех нас я представляю для него наибольшую опасность. Ну, хотя бы потому, что вооружён. Вот и решил сначала устранить меня, как досадную помеху, а уж потом спокойно, не торопясь, добраться до Оксаны. Резонно?

– Не совсем. Что ему мешало дождаться удобного момента, когда Оксана останется одна и завершить начатое? Почему он так спешил, вот что мне непонятно, – не согласился я, – Смотри, что получается: он преследует женщину, почти настигает. Тут, к счастью, появляемся мы с тобой. Ты стреляешь в маньяка и, похоже, ранишь его. По крайней мере, пули причинили ему сильную боль: вспомни, как он ревел тогда!

Семён кивнул.

– По идее, впервые получив такой отпор, он должен был затаиться на какое-то время, зализать раны. А вместо этого, буквально через несколько минут после ранения, тварь вновь нападает. И не на Оксану, а на тебя! К чему такая спешка? Почему он полез на рожон? Непонятно. Мне кажется, мы с тобой что-то упускаем из виду. Что-то важное, – закончил я свои дедуктивные выкладки.

Лейтенант пожал плечами:

– Возможно, упускаем. Даже наверняка. Мы ничего не знаем об убийце. Вернее – даже больше, чем ничего. То, что мы с тобой сегодня увидели и узнали, ничего не объясняет. Кроме отсутствия следов на месте преступления: если убивали эти фантомы, которые потом бесследно растворялись – понятно, почему мы не находили следов. Зато появляется один большой вопрос: убийца – он кто? Человек? Или нечто иное?

Теперь пришла моя очередь плечами пожимать:

– Семён, я не знаю. Как и ты. Могу лишь предположить: он – человек. Обладающий некими удивительными, необъяснимыми с научной точки зрения способностями. Человек, который может создавать себе двойников. Дублей. Ты Стругацких читал?

– Было дело, – кивнул лейтенант.

– «Понедельник начинается в субботу» помнишь? Там сотрудники НИИ ЧАВО себе дублей создавали. Только в книге – с мирными целями, а наш маньяк – с преступными.

– Так то ж фантастика!

– А то, что мы сегодня видели – это что?! Обычное дело для Кобельков? Пустяки, дело житейское, с кем не бывает?! – взвился я.

– Ладно, Палыч, не заводись. Может, ты и прав. Сейчас мы всё равно этого не поймём: мало вводных. Давай лучше подумаем, что дальше делать будем? – примирительным тоном спросил Семён.

– А что делать? Оксану мы с мужем в Нероград отправили: туда, надеюсь, убийца не дотянется. Наверняка не дотянется, иначе убийства не ограничивались бы только здешними местами. Значит, у маньяка есть какой-то лимит по расстоянию до цели. Уже хорошо.

– Угу, – лейтенант приканчивал очередную чашку чая.

– Далее: я, как и планировали, проверю архивы. Если выяснится, что все убитые наблюдались у Марии Глебовны, придётся установить за ней наблюдение. Возможно, она нас выведет на убийцу. Кстати, теперь-то мы знаем точно, что она не убивала. По крайней мере, лично.

– Точно! – опять согласился Семён.

– Идём дальше. Надо будет срочно поднять списки всех беременных в окрестных сёлах… ну, в радиусе поражения нашего маньяка. И взять их под охрану.

– Сдурел?! – лейтенант поперхнулся чаем, – Где я тебе столько народу возьму? Ты хоть представляешь, сколько в округе может быть беременных?!

– С трудом, – честно признался я, – Но другого способа обезопасить их, пока ты не поймаешь убийцу, я не вижу.

– Пока мы не поймаем! – вредно поправил меня участковый.

– Мы, так мы, – не стал возражать я. Чего уж греха таить, заинтересованость лейтенанта во мне, как в носителе интеллектуального начала, мне льстила.

– Палыч, пошли спать! – неожиданно прервал мои разглагольствования Семён, – Утро вечера мудренее. У меня мозги уже отключились.

Я прислушался к себе – и понял, как смертельно устал:

– Пошли. Я тоже уже в кому впадаю.

Проводив лейтенанта до машины, я побрёл в свою «квартиру». Улыбаясь в предвкушении встречи с Алей.

Но её дома не оказалось. В растерянности я стоял над заправленной кроватью и чувствовал, как в душу проворно вползает пустота.

Не позволяя ей заползти целиком, я выскочил в коридор и устремился в приёмное отделение.

Клавдия Петровна усердно и неторопливо крутила из нарезанных бинтов марлевые шарики. На столе перед ней накопилась уже изрядная куча.

– Клавдия Петровна, вы Алю не видели? – спросил я, стараясь быть спокойным. Получалось с трудом и неубедительно.

– Аленьку-то? Видела, как же! Она минут пять, как вышла…

– Куда вышла?! С кем?! – моё показное спокойствие как рукой сняло.

– Одна, конечно. На крыльцо. Наверное, просто воздухом подышать…

Не дослушав фельдшерицу, я выскочил на крыльцо. Снаружи никого не было. Вряд ли Аля вышла подышать воздухом: было довольно холодно, да ещё и ливень зарядил. Почти летний, с крупными, увесистыми каплями. Вот только холодный.

– Аля! – негромко позвал я и огляделся.

Никто не отозвался. Глаза уже привыкли к темноте и я увидел вдалеке светлое пятно, удаляющееся в сторону леса.

– Аля! – позвал я уже громче и устремился за ней.

Далёкий силуэт не приближался, несмотря на то, что я почти бежал. Правда, бежать по скользкой старой траве было весьма затруднительно: ноги разъезжались, я то и дело поскальзывался, а несколько раз – и вовсе падал. Но упрямо поднимался на ноги и продолжал погоню за светлым пятном в ночи.

Девушка вошла в лес. По моей спине опять пробежался холодок страха: куда же она одна, да в такое время! Я ещё ускорился.

В лесу темень стояла несусветная. Сердце моё упало: я вертел головой во все стороны, но не видел в темноте ни малейшего просвета. Аля исчезла!

– Аля! – уже во всё горло крикнул я.

Бесполезно! Шум дождя перекрывал все остальные звуки. По какому-то наитию, я помчался вперёд. Уворачиваясь от бегущих навстречу деревьев и прислушиваясь к ночи.

Несколько минут я нёсся по спящему лесу. Куда – я не знал. Зато знал, зачем. Вернее – за кем. Где то там, в большом тёмном лесу, была моя Алька. Одна.

Деревья вдруг расступились, выпуская меня на большую поляну. И я увидел.

Она кружилась в самом центре поляны. Раскинув руки, запрокинув голову и подставив лицо дождю, Аля танцевала под ним. В ритме капель, покидающих небо. Под музыку осени.

Я тоже услышал её. Любуясь тонкой танцующей фигуркой, я вдруг понял, что шум капель давно уже слился в странную, чарующую музыку. Которая заполнила собой всё: тёмный уснувший лес, плачущее небо, умирающую траву под ногами… И моё сознание.

Я стоял, слушал и смотрел. Аля кружилась в своём странном танце и временами мне казалось, что она взлетает, отрывается от земли, перепархивает с места на место, словно огромная бабочка.

Я смотрел – и боялся, что музыка стихнет, и танец закончится. Будто восьмиклассник, впервые набравшийся смелости пригласить на танец предмет своих мечтаний – и теперь с трепетом ожидающий окончания песни.

Боялся – и в то же время желал этого.

Потому что Аля сейчас была не со мной. И не здесь. Она танцевала в своём, неведомом и недоступном мне мире. Далёком и совершенно чужом. Понимание этого настигло меня сразу же, едва я увидел кружащуюся в дожде фигурку.

Да – не со мной. Да – не здесь. Да – чужая…

Но, Господи, как же это было красиво!

Я стоял и смотрел. Понимая, что ничего, более прекрасного, я никогда не видел и не увижу…

Спустя вечность дождь кончился. И, вместе с ним, стихла волшебная музыка.

Аля подошла ко мне и обняла за шею:

– Спасибо, что не остановил меня, Кот!

– Ты видела меня?

– Я танцевала для тебя.

– Это было красиво. Очень красиво.

– Да. Я знаю.

– Ты замёрзла, наверное? – я стащил с себя куртку и укутал Алю.

– Не замёрзла. Но всё равно, спасибо. Ты её согрел. Я люблю твоё тепло, – улыбнулась она.

– Не уходи больше так, Кошка! – попросил я её.

– Как?

– Так… внезапно.

– Не буду, – серьёзно пообещала она, – Пошли домой?

– Пошли.

Не торопясь, обнявшись, мы побрели по мокрому ночному лесу. Домой.

30 сентября, Кобельки, участковая больница, 03—25

Аля уснула, уютно устроившись головкой на моём плече. Я слушал её спокойное, немного посапывающее дыхание, перебирал рыжие волосы и смотрел в потолок. Не спалось.

Слишком уж много событий навалилось за прошедшие сутки. После трёхнедельного затишья вновь появился загадочный маньяк. Ещё больше запутав и без того запутанную историю с этими убийствами. Теперь приходилось поневоле ломать голову, с кем (или с чем!) мы имеем дело. Ответы на этот непростой вопрос упорно не находились.

Аля что-то тихо пробормотала во сне и перевернулась на другой бок, выскользнув из-под одеяла. Я старательно укрыл её, поцеловал в макушку и встал. Сон, кажется, напрочь забыл о моём существовании.

Подойдя к окну, я уткнулся лбом в приятно – холодное стекло и принялся вглядываться в темноту. Туда, где в ночи должно было быть озеро.

Там оно и было, наверное. А где-то на озере горел огонёк. Судя по мерцанию, это был костёр. Или факел. Во всяком случае, открытое пламя. Рыбаки?

Непонятным образом факт наличия огня в глубине озера меня встревожил. До боли в глазах я всматривался в ночь, пытаясь разглядеть что-нибудь ещё, кроме мерцающего оранжевого пятна. Бесполезно.

– Кот, ты что? – сонный голос Али за спиной заставил меня вздрогнуть. Я обернулся:

– Ничего, Алюшка. Просто не спится.

Она села в постели:

– Тебе неспокойно?

– Да.

Врать ей я не умел.

– Иди ко мне.

Я подошёл и присел рядом:

– Я тебя разбудил. Извини, Котёнок.

– Не разбудил. Я сама проснулась, – она притянула меня к себе, – Что тебе сказать, чтобы ты не тревожился?

Я пожал плечами:

– Не знаю. Просто скажи, что ты со мной.

– Я с тобой, Кот. Вся – с тобой.

– Как это – вся?

– Телом. Мыслями. Чувствами. Душой.

Я покрепче обнял её:

– Кажется, я понял, чего боюсь. Боюсь, что ты вдруг исчезнешь так же внезапно, как появилась. И придёт пустота.

– Не исчезну. Не хочу исчезать. Я хочу быть с тобой, Кот, – она отстранилась слегка, улыбнулась и провела ладошкой по моей щеке, – Ты же не против?

– Я – за. Мне не жить без тебя, Алька.

– Не говори так, пожалуйста! – она вдруг стала серьёзной.

– Почему?

– Живут не для кого-то и не ради кого-то. Жить стоит ради самой жизни.

– Я не понимаю…

– Поймёшь. Когда-то поймёшь обязательно. Но это так.

– Иногда мне кажется, что ты старше меня раз в сто! – улыбнулся я.

– Кто знает, может и в самом деле так? У меня же паспорта нет! – её глаза опять смеялись.

– Должен сказать, что для старушки ты очень даже ничего… во всех смыслах!

– Нахал! – она щёлкнула меня по носу, – Но чертовски привлекательный!

– Ага… и сексуальный! – скромно добавил я.

– Да ну? Докажи!

Я и доказал…

Отдышавшись, она легонько царапнула меня ноготками по животу:

– Зверь!

– Сама такая! – выдохнул я.

Аля тихо засмеялась:

– Мы, наверное, забавно смотримся со стороны: лежим, пыхтим и обзываемся! – она положила голову мне на грудь, – Мне хорошо с тобой, Кот! Очень – очень хорошо! И не только телом.

– А мне – с тобой. Вот ведь, совпадение какое! – счастливо улыбаясь, я глядел в потолок. Тревога прошла напрочь.

Она приподнялась и заглянула мне в лицо. Её волосы щекотались.

– Кот, я тебе хочу сказать… – и запнулась.

– Что, Кошка?

– Нет, не сейчас. Завтра. Сначала мне кое-что надо будет уточнить, – передумала она.

– Ну вот, заинтриговала – и в кусты? Я же теперь мучаться буду. Не засну до утра.

Она улыбнулась:

– А ты и так не заснёшь!

– Это почему же?

– А вот почему…

До утра я и в самом деле не заснул.

30 сентября, Кобельки, участковая больница, 12—40.

– Следующий! – крикнула в коридор Клавдия Петровна. Поправила очки и с неимоверно деловым видом принялась проворно что-то писать в гигантском журнале приёма.

Сначала в дверь вошёл палец. Средний палец правой руки, нагло устремлённый вверх. Я скрипнул зубами и начал было приподниматься…

Но следом за пальцем вошло всё остальное. Выражение лица у хозяина перста было таким жалким, что мой гнев тут же улетучился. К тому же, присмотревшись, я понял, что привело ко мне страдальца:

– И давно это у вас? – поинтересовался я.

– Дня два назад началось, – шмыгнул тот носом.

– А сегодня всю ночь дёргало, верно?

– Точно! А вы откуда…

– А панариции себя иначе и не ведут! – пресёк я ненужные вопросы.

– Кто не ведёт? – не понял болезный.

– Панариции. Так ваш гнойник на пальце по научному зовётся! – блеснул я эрудицией, – Резать надо!

– Да вы что?! – мужичок проворно спрятал руку за спину. И тут же взвыл от боли, видимо, зацепившись больным пальцем за штаны.

– Сегодня всю ночь не спали, верно? – уточнил я. И усмехнулся по себя: мне тоже нынче спать не довелось, но чувствовал я себя несравненно лучше моего пациента. Диалектика!

– Не спал! – угрюмо подтвердил тот.

– От боли метались, не так ли? – продолжал садистничать я.

– Метался, – согласился владелец пальца.

– Хотите продолжения?

– Не-ет! – с явным ужасом на лице взвизгнул клиент.

– Тогда резать! Новокаин переносите?

Мужик молча покивал головой. Противник был деморализован и сломлен.

– Вот и отлично. Сейчас быстренько обезболим и вскроем. Глазом моргнуть не успеете. Клавдия Петровна, проводите товарища в перевязочную.

Поглядев вслед удаляющемуся носителю пальца, я совершенно некстати вспомнил историю, происшедшую во время моей практики после четвёртого курса в одной из городских больниц Нерограда.

А начиналось всё примерно так же. В одно прекрасное утро в приёмное отделение пришёл страдальческого вида мужчина и предъявил дежурному врачу палец. С панарицием.

Врач, недолго думая, вызвал в приёмное хирурга. Тот вскоре явился, осмотрел палец и, разумеется, предложил гнойник вскрыть. Со стороны пациента особых возражений не последовало, поскольку он всю ночь развлекался тем, что бегал по стенам и потолку от невыносимой, дёргающей боли.

Дальше события развивались стремительно. Даже слишком.

Хирург завёл беднягу в пустующую гнойную операционную, наложил на больной палец жгутик и принялся исправно обкалывать его новокаином. Обколов, взялся было за скальпель, но…

…С удивлением обнаружил, что бодренький доселе пациент бодрость свою как-то порастерял… Да и вообще, пришёл в совершенно нетоварный вид: побелел, посинел и свалился без сознания на пол. А потом и вовсе дышать перестал.

Случилась у него аллергия на новокаин. Да не какая-нибудь крапивница, а полноценный анафилактический шок со всеми вытекающими…

Благо, поблизости оказались реаниматоры. Прибежав на рёв разочарованного хирурга, бригада быстренько закинула бездыханное тело на операционный стол (напомню, происходило всё в операционной, это важно!) и принялась возвращать его к жизни.

Через какое-то время это им удалось. Пациент задышал, пришёл в сознание и даже открыл глаза. Но лишь для того, чтобы тут же зажмуриться от ужаса.

Потому что огромная, весом в центнер, операционная лампа, висящая в аккурат над столом, вдруг выкорчевалась со своего места и, вместе с изрядным куском потолка, обрушилась на грудь несчастного. Благо, хоть реаниматологи успели затылки поубирать…

Короче: наступило следующее утро. Клиент приходит в себя в реанимации. И начинает медленно, но верно сходить с ума. Всего лишь от осознания того, во что он превратился:

Изо рта торчит трубка, подсоединённая к ритмично пыхтящему аппарату.

Под правой ключицей образовалась дырка, из которой тоже торчит трубка (но поменьше первой!), в которую что-то там капается.

Грудь и правая рука почему-то в гипсе.

Всё тело жутко болит, будто по нему прошлось на водопой стадо слонов.

И, наконец, над всем этим торчит распухший палец свободной руки. Всё с тем же гнойником. Что характерно – невскрытым.

Вот это называется – зайти пальчик полечить…

В этот раз, к счастью, всё обошлось. Я быстренько вскрыл панариций, поставил дренаж и отпустил осчастливленного туземца домой. А сам пошёл рыться в архивах.

Уже через час я понял, что наши подозрения в отношении Марии Глебовны были отнюдь не беспочвенны. Все женщины из печального списка наблюдались у неё. За исключением Смуряковой – но это исключение мы уже обсудили.

Закрыв последнюю карту, я откинулся на спинку стула и прикрыл глаза. Действительность с каждым днём становилась всё мрачнее и мрачнее. Вот, теперь ещё и агент врага обнаружился в наших рядах!

Мария Глебовна… вот уж никогда не подумал бы, что она может как-то быть связана с убийцей. Милейшая женщина, одинокая и немного взбалмошная. Никакого зла в её поступках, как ни пытался, я найти не мог. Но факты – упрямая вещь.

Вот они, факты – передо мной. Четырнадцать тонких книжек с фамилиями погибших женщин на обложках. И, соответственно, четырнадцать (как минимум!) детей, так и не увидевших солнца. Целое кладбище раскинулось на моём столе. Страшное зрелище.

– Можно, Пал Палыч? – в дверь заглянула Клавдия Петровна.

– Да, конечно! – я опомнился, – Что случилось?

– Там Семён приехал. Участковый наш. Вас просит выйти, – доложила она.

– А чего сам не зашёл? – удивился я.

– А я его не пустила: Аленька только что полы в коридоре вымыла, а он в сапогах. Натопчет ведь!

– Ну, раз в сапогах, тогда конечно… В сапогах никак нельзя! – пробомотал я, собирая в стопку разбросанные по столу амбулаторные карты, – Скажите ему, что я выйду сейчас. Порядок только наведу.

– Хорошо, – фельдшерица взяла с угла стола лежащий там скорбный список, мельком взглянула на него и передала мне, – Вот ещё заберите, это ваше, кажется.

– Моё, – кивнул я и торопливо спрятал листок в карман.

Лейтенанта я обнаружил в обществе Али и Данилы. Втроём они сидели на скамеечке перед больницей и любовались восхитительным видом озера, о чём-то негромко переговариваясь. Собственно, переговаривались Семён с Алей. Данила в разговоре принимал весьма избирательное участие, изредка вставляя в их диалог наполненные эмоциями звуки. Преимущественно гласные.

– Привет! – я присел рядом, – Не помешаю?

– Не-е-а-а! – замотал головой Данила.

– Ну, вот тебе и ответили! – засмеялся лейтенант, пожимая мне руку, – Здорово, док! Как ты после вчерашнего? Выспался?

В моём сознании вопрос прозвучал несколько двусмысленно. Я покосился на Алю. Она украдкой показала мне язык и засмеялась. Я тоже:

– Да, дрых без задних ног. Как убитый!

– А чего это вы хохочете? – подозрительно поинтересовался Семён, переводя взгляд с девушки на меня и обратно.

– Да так, вспомнилось кое-что, – успокоил я его, – Чего звал?

– Наш вчерашний разговор помнишь? У Абрама Мееровича?

– Конечно.

– Проверил?

– Проверил, – я стал серьёзным.

– И что?

– Мы были правы: все наблюдались у неё.

– Блин! – резюмировал лейтенант и умолк.

Аля внимательно посмотрела на нас:

– У вас деловой разговор? Тогда я побежала: у меня тоже дел куча! – она быстро чмокнула меня в щёку и умчалась.

Семён с улыбкой посмотрел ей вслед:

– Счастливый ты, Палыч! – сообщил он мне.

– Ага! – согласился я.

– А-а-ля хоро-о-ошая! – протянул Данила.

– Очень! – и с этим я был полностью согласен.

– Что потом думаете делать? Ну, когда тебе уезжать время придёт? – вдруг поинтересовался лейтенант.

Я пожал плечами:

– Ко мне переберёмся, в Нероград. Поженимся, детей нарожаем. И будем жить долго и счастливо. Это, если тезисно о планах.

– Точно поженитесь?

– Я, по крайней мере, Альке предложение хочу сделать. Очень надеюсь, что она его примет.

– А чего до сих пор не сделал?

Я опять пожал плечами. На этот вопрос у меня ответа не было. И в самом деле, почему? Я ведь уже давно поймал себя на том, что безумно хочу, чтобы Алька стала моей женой. Так чего тяну?!

– Палыч, я тебе одну вещь скажу: такая женщина может встретиться только раз в жизни. А может и не встретиться. Не упусти шанс, – очень веско сообщил лейтенант.

– Я знаю, Семён. Знаю. И Альку не отпущу ни за что. Если только она сама не захочет уйти. А я всё сделаю для того, чтобы не захотела, – тихо ответил я.

Помолчали. Потом лейтенант спохватился:

– Так что с Марьей делать будем?

– А что мы с ней можем сделать? Надо как-то попытаться понаблюдать за ней: вдруг и в самом деле выведет нас на маньяка?

– Возможно. Вот только вопрос – когда? Весь день, как я понимаю, она в больнице?

– Не только день, но и вечер. Она до ночи здесь задерживается, как и все остальные! – уточнил я.

– Значит, если она время от времени встречается с убийцей, то только ночью?

– Выходит.

– Ладно. Давай так: я тебе оставлю рацию, а ты вечером, когда она соберётся уходить, сообщишь мне. Я прослежу, – предложил участковый.

– Принимается, но с одной поправочкой: проследим оба! – внёс я свои коррективы.

Семён пристально посмотрел на меня:

– Палыч, это может быть опасно.

– Да ну? А я и не догадывался! – свредничал я, – Тем более, пойдём вместе. В общении с нашим прозрачным приятелем нужно, чтобы кто-то прикрывал спину.

Лейтенант встрепенулся:

– Слушай, я ведь тебя даже не поблагодарил за вчерашнее! Ты же мне жизнь спас тогда, у костра!

– Да ладно тебе! – смутился я, – В следующий раз ты меня прикроешь. Так что, мы договорились? Идём вместе?

– Ладно, всё равно ведь не отстанешь! Пошли вместе, …Ватсон хренов!

Я не успел достойно ответить. Из открытого окна больницы донёсся истошный визг. Мы с лейтенантом бросились внутрь.

Визжали Инка с Нинкой. Наши поварихи сгрудились над огромной открытой флягой с молоком и на два голоса трубили тонкими голосами, будто кастрированные слоны. Слов было не разобрать.

– Тихо! – рявкнул я и пожалел, что не могу стрельнуть в потолок из маузера. Ввиду отсутствия оного.

От наступившей тишины тут же заложило уши. Санитарки-поварихи с изумлением глядели на меня, одинаково открыв рты. Я смутился:

– Э-э-э… Что случилось? Почему крик?

– Так молоко! – исчерпывающе ответила Инка (или Нинка?)

– Что – молоко?

– Скисло! – хором ответили обе и картинно указали на флягу.

Я подошёл поближе: из горловины в самом деле несло кислятиной.

– Скисло, скисло! Вот, попробуйте! – полная рука сунула мне под нос стакан с забродившим молоком. Я неосторожно сделал вдох и глаза мои тут же заслезились.

– Спасибо, не надо, верю! – скороговоркой отбился я от угощения и обвёл взглядом источники недавнего шума.

Поварихи стояли со скорбными лицами, опустив руки.

– Ну, скисло молоко. Такое бывает? Чего голосить-то? – поинтересовался я.

– Доктор, да как же?! Нам же молоко теперь в следующий раз только через три дня подвезут. Чем больных кормить – поить будем?

– Простоквашей, – усмехнулся я. Но тут же по вытянувшимся лицам поварих понял, что шутка не прокатывает.

– А каши? Каши на чём варить? – опять запричитала Нинка (или Инка?).

– Тихо! – вновь прикрикнул я на поварих, – Надо подумать!

– А чего тут думать-то? – зазвенел удивлённый голос.

Рядом со злосчастной флягой невесть откуда появилась Аля. Она рассеянно водила пальчиком по пузатому боку сосуда и вопросительно смотрела на меня. А в зелёных глазах скакали бесенята.

– То есть? – переспросил я.

– Я говорю: и думать тут нечего! Молоко свежее, парное. Пахнет потрясающе, наверное вкусное! – Аля мечтательно закатила глаза и облизала губки.

Случилась немая сцена. Четыре пары глаз уставились на девушку. А она медленно, почти демонстративно, взяла из рук опешившей поварихи стакан, от которого я только что отбился, поднесла его к губам… И в несколько глотков выпила до дна!

– Очень вкусное! – потвердила Аля. И облизнулась.

Кошка!

Поварихи отмерли. Они разом ринулись к фляге и с размаху треснулись лбами над горловиной, пытаясь одновременно в неё заглянуть. Обе синхронно сели на пол, потирая лбы.

Я подошёл к освободившейся фляге, наклонился над ней и осторожно втянул носом воздух.

Аля была совершенно права: из горловины вкусно пахло парным молоком! И ничем больше.

– И в самом деле: чего тут думать-то? Молоко свежее. Вопрос исчерпан! – внезапно охрипшим голосом заявил я.

Подхватил под локоток Алю и вместе с ней вышел в коридор. Ощущая затылком недоумённые взгляды свидетелей чудесного воскрешения молока.

– Это ты? – вполголоса спросил я Алю, когда мы вышли.

– Что? – она вскинула на меня невинные глаза.

– Это ты молоко э-э… освежила? – с трудом я подыскал формулировку.

– Ага! – просто ответила она.

– Как?!!

Аля пожала плечами:

– Не знаю… Само собой как-то получилось. Как с часами.

Я прижал её к себе:

– Алька, чудо ты моё! Может, ты колдунья?

– Не знаю. Может быть, – она улыбнулась.

– Ты представляешь, какие слухи теперь поползут по округе?! Да что там слухи – легенды! К тебе же паломники потянутся! Не зарастёт народная тропа… – вздохнул я.

Она потупилась:

– Кот, прости. Я как-то об этом не подумала. Я этого не хочу!

– Да ладно, чего уж теперь. Ты только в следующий раз постарайся не демонстрировать свои чудесные способности широкой публике. Хорошо?

– А тебе?

– А мне – можно. И даже нужно! – я засмеялся и легонько подтолкнул Алю в сторону нашей «квартиры», – Иди, Кошка, посиди дома и подумай о своём поведении. Можешь даже встать в угол!

– Вот ещё! – фыркнула она и удалилась, гордо вскинув голову.

А я вернулся к месту явления чуда. Мизансцена не изменилась: поварихи по-прежнему сидели на полу и тёрли лбы, а Семён в полной задумчивости подпирал плечом дверной косяк.

– Так, уважаемые товарищи, вношу ясность: всё, что вы видели только что, является лишь плодом вашего воспалённого воображения! Потому, как передовая материалистическая наука чудеса отвергает. Ясно? – заявил я и грозно уставился на ушибленных поварих.

– Ясно! – нестройным хором ответили они.

Лейтенант хмыкнул. Я свирепо посмотрел на него и продолжил:

– А если серьёзно, то чтобы – ни-ко-му! И ни-ни! Узнаю, что проболтались – уволю к лешему! Не глядя на регалии и заслуги! Понятно?

– Нет! – пискнула Нинка (или Инка?).

– Что именно непонятно? – нахмурился я.

– Кто не глядя нарыгали?

Лейтенант заржал и вывалился за дверь. Из коридора донёсся мощный хохот. Будто там улыбнулся целый табун лошадиных призраков бывшей конюшни.

Я скорбно вздохнул: с кем приходится работать!

– Короче: никому ничего не болтать! А рЕгалии – это награды такие. Вроде ордена.

И с достоинством вышел из пищеблока.

30 сентября, Кобельки, участковая больница, 23—20.

Я смотрел на потерянное в кромешной тьме озеро и испытывал лёгкое чувство «дежа вю». Где-то там, довольно далеко от берега, опять горел огонь. Как и прошлой ночью. И опять, при виде мерцающего оранжевого пятнышка навалилась неясная тревога.

В дверь кабинета постучали. Я оторвался от окна и обернулся:

– Войдите!

Вошла Мария Глебовна:

– Пал Палыч, я закончила, можно домой? – вид у акушерки был усталый. Да и немудрено.

– Да, конечно! Давно пора, – через силу улыбнулся я.

Всё-таки, как просто навесить на человека ярлык – и тут же изменить к нему отношение! Пока у нас нет никаких доказательств причастности Марии Глебовны к убийствам, а я уже смотрю на неё, как на врага народа. И цежу сквозь зубы. А вдруг мы ошиблись?

– Мария Глебовна! – окликнул я её.

Она обернулась уже в дверях:

– Да, доктор?

– Вы бы не задерживались так допоздна, а? Устаёте ведь!

Акушерка невесело улыбнулась:

– Да я бы рада. Но только не получается как-то. А теперь, с ранением Антона – и вовсе невмоготу стало. Люди-то меньше не болеют, – она пристально взглянула на меня и добавила, – А вот вам, Пал Палыч и в самом деле отдохнуть бы! Глаза у вас совсем ввалились. Да и Аленьку поберечь надо: особенно теперь!

– Я её всегда берегу, независимо от времени суток! – улыбнулся я: Алька умудрилась влюбить в себя не только меня, но и всю больницу!

Мария Глебовна как-то странно посмотрела на меня и покачала головой. Потом открыла было рот, собираясь что-то сказать, – но передумала.

– Ладно, вы идите, а то я вас ещё больше задерживаю, уговаривая не задерживаться! – рассмеялся я.

– Спокойной ночи, Пал Палыч!

– Спокойной ночи!

Едва акушерка вышла за порог, я вытащил из кармана портативную рацию, выданную мне лейтенантом, и забубнил в неё:

– Первый, первый, я второй! Лёд тронулся! – и мысленно заржал. Кодовую фразу предложил я, беззастенчиво сдув её у Ильфа с Петровым.

– Второй, понял тебя. Наблюдаю ледоход. Присоединяйся! – прохрипела рация.

– Есть присоединяться! – бодро отрапортовал я и, сорвав с себя халат, рванул было к выходу из больницы.

Но вдруг остановился. И открыл дверь моей казённой «квартиры».

Аля с ногами забралась в своё любимое кресло и с упоением читала «Мастера и Маргариту». Если мне не изменяет память, уже в пятый или шестой раз.

– Котёнок, мне нужно уйти. Правда, нужно. Семён просил ему помочь кое в чём. Ты меня не дожидайся, ложись спать, хорошо? – я наклонился и с наслаждением зарылся лицом в её волосы.

Она тихо засмеялась:

– Обожаю, когда ты так делаешь! Конечно, иди, если нужно. Только будь осторожен, ладно?

– Обещаю! – я приник к её губам и на какое-то время выпал из реальности. Вернулся, когда кончилось дыхание.

– Кот, ты обязательно разбуди меня, когда вернёшься! Ну, так, как ты умеешь! – Аля лукаво посмотрела на меня.

– Слово джентльмена! – я ещё раз поцеловал её и выскочил за дверь.

В кармане уже вовсю хрипела рация: