Текст книги "Я иду к тебе, сынок!"

– Дежурный капитан Воропаев!

Маша сначала опешила, она не ожидала, что ей ответит военный.

– Мне бы Виктора… – она взглянула на визитку. – Виктора Константиновича Понырева.

– Он сейчас в отъезде. Что и от кого передать? – уже игриво спросил голос.

– Передавать ничего не нужно, мне хотелось переговорить с ним лично. Не скажете, когда он прибудет?

– Трудно сказать.

Маша прочувствовала игривое настроение капитана и решила подыграть:

– Очень плохо, что вы ничего не можете сказать, товарищ капитан. Когда я с ним свяжусь, я обязательно ему передам, что вы разучились говорить. Возможно, он подберёт себе более толкового помощника.

Тон капитана изменился мгновенно:

– Извините, вы не так меня поняли. Просто я хотел сказать, что не знаю, когда точно прибудет товарищ подполковник. Но после обеда обещал точно быть.

– Тогда передайте подполковнику Поныреву, что ему звонила генерал Святкина из министерства обороны.

Маша положила трубку, рассмеялась, а потом присвистнула и сказала, зажав рот рукой:

– Ой, что-то будет! А он, оказывается, большая шишка.

– Кто? – спросила Дуся.

– Да не важно кто, а важно где, – отшутилась Маша. – Во всяком случае, эта шишка не на ровном месте. Попутчик мой, вместе из Москвы ехали. А прикидывался простым бизнесменом.

16

На товарной станции им побегать не дали. Кругом стояли часовые, не давая приближаться ни к эстакадам, ни к складам, ни к территории, огороженной забором и колючей проволокой, где стояла военная техника. За три часа женщины слышали лишь несколько фраз: «Стой, кто идёт!», «Не положено.», «Не знаю.», «Делать вам нечего.» и ещё несколько распространенных мужских идиом и междометий, которые обычно на бумагу не переводятся.

Они перепачкались в угле, в мазуте, а Маша вдобавок порвала на коленях джинсы, зацепившись за острый конец проволоки – катанки, которая после разгрузки валялась повсюду. Теперь уже женщины матерились не хуже солдат, которые только что гоняли их в шею. Они пристроились в укромном уголке за пакгаузом и стали чистить перышки, а Маша долго зашивала на себе коленку, чтобы лоскут не висел синим знаменем её неудачи. Найдя на станции телефон и набирая номер, Маша, глядя на залатанную штанину, сквозь зубы цедила:

– Кажется, я сегодня кого-нибудь убью. Алло! Мне бы подполковника Понырева. Здравствуйте, Виктор, это Маша, ваша попутчица по поезду.

– Маша, – обрадовался Виктор, – очень рад вас слышать. Подождите-ка, это вы представлялись в роли генеральши из министерства обороны?

Она услышала его смех и ответила:

– Я. Понимаете, я хотела поставить на место вашего игривого капитана.

– Свидетельствую – вам это удалось. Он с полчаса бегал по кабинету и ломал голову, что это за генеральша такая в Москве объявилась, пока я не приехал и не сказал ему, что вы просто дочь отставного генерала-штабиста. Только тогда он успокоился. Вы всё ещё в Моздоке? А как ваши родственники? Впрочем, извините, я думаю, что вопрос этот неуместен.

– Мне нужна ваша помощь.

– Какого характера? – И после того, как Маша, запинаясь и перескакивая с одной мысли на другую, рассказала про свою беду, Виктор её перебил:

– Я понимаю так, что это не телефонный разговор? Тогда предлагаю встретиться. Вы где сейчас находитесь?

Маша объяснила и добавила:

– Только я не одна, со мной ещё одна женщина, она тоже… Вобщем, по тому же делу.

– Хорошо, через полчаса буду. Заодно вместе пообедаем. Отказы не принимаются. Стол за счет джентльмена.

Они сбегали в туалет, Маша купила в киоске газеты, в которых смаковали предстоящие выборы, болезнь президента, инфляцию, вынос тела Ленина из Мавзолея, на первых полосам размещались страшные репортажи о боевых действиях в Чечне. Она с особым вниманием прочитала корреспонденцию из Грозного, куда, по её мнению, предстоял ей путь. Там, кажется, бои затихали, и боевики покидали полуразрушенный город.

Виктор подъехал на УАЗике-буханке по-военному точно, усадил дам в салон и не то сказал женщинам, не то приказал водителю:

– А сейчас надо бы перекусить.

По дороге он несколько раз звонил по радиотелефону, отдавая короткие и неясные для неосведомленных и посторонних ушей распоряжения.

– Как это ты подцепила такого красавца? – шёпотом спросила Дуся и хихикнула в кулак.

– Потом расскажу, – на ухо ей ответила Маша.

Скоро они подъехали к какому-то зданию без вывески, оказавшимся внутри прекрасно оборудованным кафе с тихой музыкой. Народу в нем было немного. Виктор помог женщинам раздеться и пригласил к столику. Дуся, одернув розовую вязаную кофточку и поправив волосы, прошептала, словно в церкви:

– Ой, куда вы нас привели! Я совсем неодета.

– Ерунда, – отмахнулся Виктор, – здесь смотрят не на платья, а на кошельки. – Увидев округлившиеся Дусины глаза, добавил: – Проходите и не беспокойтесь, я угощаю.

К дальнему столику рядом с густой развесистой пальмой подошел парень-кавказец в синем костюме, предложил меню. Виктор его не взял, а сразу спросил:

– У вас есть что-нибудь мясное, горячее и горячительное?

– Без проблем.

– Тогда несите три харчо, три бифштекса, три салата мясных, три сока лимона и по сто пятьдесят хорошей водки. Понял – хорошей! Вы не возражаете? – спросил он женщин.

– Пожалуй, по сто хватит, – ответила Маша.

– Значит, дамам – по сто.

Выпив под салат, женщины, что называется, поплыли: на зардевшихся щеках у Дуси появились ямочки, а глазка её забегали молодыми тараканчиками; Маша напротив, как-то сникла и побледнела – видно, сказывалась усталость последних дней.

– Ну, красавицы, какие у вас проблемы? – спросил Виктор, когда заметил, что они «дошли».

Дуся первая стала рассказывать о Гришаньке, об своих мытарствах и об оставленных в деревне семействе и хозяйстве. Она не рассказывала, а как бы жаловалась, подперев голову рукой и словно напевая. Виктор иногда поглядывал на Машу и, когда Дуся закончила свои жалобы, укоризненно сказал:

– Что же вы, Маша, ничего мне не сказали.

Маша пожала плечами.

– Во первых, я не знала, кто вы, а потом – что толку жаловаться и плакаться, если кроме него самого ему никто не поможет. Я даже предположить не могла, что вы военный.

– Диспозиция понятна, – вздохнул Виктор. – Значит, так: я попробую что-то разузнать по своим каналам и связям, может быть, узнаю, где расположены сейчас части. Вернеё всего, они расположены или в Грозном или под Грозным. Хотя не обольщайтесь, сейчас кругом такой бардак, иногда сам командующий не знает, где и какая часть точно находится.

– А как сейчас попасть в Грозный? – спросила Маша.

Виктор с сомнением покрутил головой:

– Вот туда я вам соваться не советую. Там настоящая бойня.

– А в газетах пишут – всё хорошо, – встряла Дуся, – законную власть восстанавливают.

– Вы что, до сих пор верите, что пишут в газетах? Побойтесь Бога! – Виктор насмешливо посмотрел на Дусю. – Журналюги работают либо на хозяина, либо на власть и пишут то, что им приносит сенсации, имя и деньги. Об остальном забудьте.

– И все-таки мне надо попасть в Грозный, – упрямо и тихо сказала Маша.

В её голосе Виктору послышалась непоколебимость и упрямство. Он внимательно посмотрел на неё, отложил ложку, но отговаривать не стал, понимая, что это не изменит её решения.

– Вот что, дорогие мои, – сказал он, – добраться туда, конечно, можно. Регулярных рейсов нет, но тут работает много диких частников, они отвезут вас хоть к самому дьяволу! Но они дерут такие деньги… Они вас, извините, без штанов оставят. Вобщем, я чувствую, вы настроены решительно. Я обещал Маше всякую помощь, и потому возьму грех на душу. Послезавтра у меня деловая поездка в сторону Грозного, место в машине для вас найдется. Но учтите, я могу взять вас только до Червленой, дальше будете добираться сами. Там сейчас боевиков нет, они сейчас все в горы уходят и по домам залегли. От Червленой до Грозного недалеко, километров тридцать, так что доберётесь. Завтра мне позвоните, скажу результат, может быть, что-то разузнаю.

Когда закончили обедать, Дуся икнула, хлопнула себя по животу и снова по-мужичьи икнула,

– Ик! Во нажралась, как на убой! – Заметив укоризненный взгляд Маши, виновато взглянула на Виктора. – Извините, Виктор, спасибо вам большое за угощение. В последние дни я ела всё больше всухомятку.

Виктор засмеялся:

– Я понимаю, сам люблю вкусно и поплотнеё поесть. А женщинам тем более нельзя терять формы.

Когда женщины распрощались с Виктором, Маша вдруг вспомнила о Галининых сережках. Носить с собой она их боялась – по слухам, здесь, как и по всей России, бесчинствовали различные преступные группировки, которые без всякого разбору – бедный ты или богатый, и без зазрения совести грабили всякого, кто попадался им под руку. Вешать их на уши было верхом глупости, а таская в кармане, их недолго и потерять. И Маша решила от них избавиться.

В центре города нашли ломбард, но там за сережки давали такую смехотворную цену, словно они были сделаны не из золота и драгоценных камней, а из медной проволоки со стекляшками. Проще их было просто выкинуть и из кармана и из головы. Но бабья жадность взяла верх над рассудком, и Маша сказала Дусе:

– Давай-ка смотаемся на местный рынок, может быть, там чего получится.

Но Дуся села на заснеженную скамеёчку у входа в ломбард и по-женски охнула:

– Ох, ты, Господи, совсем ухайдакалась, ноги, проклятые, не идут. Давай посидим немного, куда нам торопиться. И на базар твой успеём сходить.

Маша присела рядом. У неё и самой ноги гудели, словно провода в рождественские морозы.

Из ломбарда вышел высокий усатый кавказец, он пристально посмотрел на женщин и пошёл к белой машине. Он сел в салон и стал с кем-то говорить по мобильному телефону, изредка бросая взгляд на присмиревших от усталости женщин. Дуся сидела понурая, ничего не замечая вокруг, а Маша заметила, как мимо них прошли двое парней в кожанках, а потом вернулись назад, словно что-то забыли. «Обложили», – со страхом подумала она, еле сдерживая дрожь в теле, какую испытывает, наверное, обложенный со всех сторон заяц, и чувствуя неожиданные позывы ниже живота. И ей тоже захотелось заверещать от безысходности, но голос куда-то пропал. Она покрутила головой, ища спасения, но на улице, как назло, никого поблизости не было. Лишь несколько спешащих куда-то прохожих мелькали далеко от них.

Тот, что сидел в машине, нагло и насмешливо смотрел на Машу, и она вдруг отчётливо вспомнила, где видела его: он тоже был в ломбарде, и пока она торговалась с продавцом, стоял в стороне и старательно разглядывал витрину. Она тут же связала его звонок по телефону с появлением этих двоих в кожаных куртках и испугалась ещё больше. Маша понимала, что в ломбард пути тоже не было, она была почему-то убеждена, что уличная тройка и хозяева этого заведения были связаны между собой.

Маша посмотрела на уставшую и ничего не подозревающую подругу и решила её не тревожить – чем она сможет помочь, если эти трое крепких мужиков начнут их грабить или убивать. Она вспомнила про деньги, припрятанные в разных местах её тела, представила, как их волосатые лапы шарят по её телу, и содрогнулась.

И тут что-то изменилось. Маша сначала не поняла – что. Кавказец в машине вдруг поднял боковое стекло в машине и стал отвлеченно смотреть в сторону, а двое парней, остановившись у тополя, стали прикуривать сигареты. Она огляделась вокруг и вдруг увидела, как из-за поворота показались трое военных в камуфляжной форме. Они о чем-то оживленно говорили и смеялись, а один жестикулировал руками, словно оживляя свой рассказ.

Маша поняла, что это был знак судьбы и их единственный шанс. Вот они уже в двадцати шагах от них. Она быстро взглянула на легковушку, на отвлеченно разговаривающих громил и бросилась навстречу патрулю.

– Товарищи военные, товарищи военные! – Те остановились, удивлённо глядя на кричавшую женщину, а Маша, приблизившись к ним, понизила голос: – Извините, пожалуйста, ну прямо не у кого спросить. Скажите, как добраться нам до рынка? Мы с подругой неместные, вот и блуждаем тут.

Один из военных построжел, сухо отрекомендовался:

– Капитан Мазуйло. А документы у вас есть, гражданочка?

– Документы? – растерялась Маша. – Конечно, есть. Сейчас. – Она вытащила из сумочки паспорт. – Вот, пожалуйста.

Капитан, перелистывая паспорт, не отставал:

– Откуда приехали? По какой надобности?

Маша отвечала как можно пространнеё, а сама осторожно оглядывалась по сторонам – машина и парни куда-то исчезли. Наконец капитан извиняющимся голосом сказал:

– Извините, служба. Бывает, боевики и женщин с бомбами подсылают. Вот и бдим. Про часть вашего сына ничего не слыхал, наверное, она дислоцируется где-то в другом месте. А на рынок добраться просто.

Капитан объяснил, еле заметно улыбнулся и попрощался. Маша подбежала к Дусе и потащила её за рукав к автобусной остановке.

– Быстрее давай, тетёха!

– А что такое? – встрепенулась так ничего и не заметившая Дуся.

Маша хотела ей рассказать о том, что их едва не ограбили, но потом раздумала, чтобы не пугать подругу по несчастью:

– Ничего. На автобус опоздаем.

Пока бежали к остановке, Маша то и дело оглядывалась, боясь заметить грабителей, но тех и след простыл.

17

Базар бурлил, переливался из края в край, волновался, словно бурное море, галдел, кричал, ругался, курился паром, выдыхаемым тысячами глоток. Прежде чем раствориться в этом людовороте, Маша остановила Дусю:

– Держись рядом, хорошо? Если потеряемся, встретимся вон у той розовой палатки. Видишь?

– Ага, – кивнула Дуся. – Да не бойся, не потеряюсь, что я маленькая, что ли.

Длинные прилавки базара были завалены разноцветным, разношерстным и разнозапаховым товаром. Он делился как бы на две части: в одной продавали продовольственные товары, в другом – промышленные. Маша тянула уцепившуюся за её рукав Дусю туда, где можно было сбагрить сережки. Кроме обычного для всей России китайского и турецкого ширпотреба, здесь продавали и чисто кавказские товары: папахи, бурки, шаровары, цветастые платки и платья, чувяки, казацкое обмундирование и даже плетки. Наконец они набрели на машину, с задней дверцы которой цыганистый мужик продавал поддельные побрякушки под золото: кольца, серьги, подвески, гарнитуры, которые годились лишь для того, чтобы потом изготовить из неё медную проволоку. Покупатели в основном продавали глаза, посмеиваясь над простаками, которые крутили в руках блестящее золотом ювелирное изделие и, дико пялясь на ценники, спрашивали:

– Настоящее золото?

– Ты что, слепой, да? Конечно, настоящее! Бери, сто лет носить будешь и меня вспоминать.

«Как не вспоминать, – со злорадством подумала Маша, – только какими словами, ты, наверно, уже и сам знаешь». Но простаки, чуя подвох, клали «золото» назад и уходили. Дуся сказала:

– Маша, я пойду, ковры посмотрю. Какие красивые, я в жизни таких не видела!

– Иди, только не пропадай, я здесь буду.

Она понимала, что в этой круговерти смешно предлагать свой товар, но решила терпеливо дожидаться своего клиента. Наконец она увидела, как к цыгану подошла богато одетая женщина с голубыми глазами в сопровождении женщины постарше и прилипла к прилавку. Она посмотрела на блестящие поделки и брезгливо пропела:

– Тут одна дрянь.

– Я же тебе говорила, – отозвалась старшая, – такие вещи надо покупать заранее и не здесь, в этой проклятой толкучке, а в хорошем магазине, где тебя не надуют.

Они стали уходить, Маша подумала, что терять ей уже нечего и шагнула им навстречу:

– Извините, пожалуйста, я тут случайно услышала… Может быть, вам подойдёт вот это.

Пожилая потянула, было, молодую в сторону, что-то прошептав ей на ухо, но та отбрыкнулась и попросила Машу:

– Покажите, что у вас есть.

Маша протянула ей одну серьгу. Женщина долго её разглядывала, поворачивая в пальцах, было видно, что вещица ей нравится, но сомнения не позволяли ей сказать решающего слова.

– А вторую можно посмотреть?

Маша протянула вторую серьгу. В тёплом снежном свете желтизна благородного металла и бирюза подвесок гармонировали, как море и предзакатное, окрашенное последними лучами солнца, небо. Это заметила и покупательница, она повернулась к своей провожатой:

– Тетя, мне это нравится.

Тетя что-то фыркнула и демонстративно отвернулась. Женщина снова повернулась к Маше:

– Это точно золото?

– А вот посмотрите, здесь госклеймо, это куплено ещё во времена Советского Союза.

Женщина поджала нижнюю губу и слегка прикусила её, видно было, что сомнения ещё боролись в ней с желанием. Она долго разглядывала клеймо и пробу, а потом спросила:

– Зачем вы их продаёте, ведь сейчас такие вещи стараются приобретать, а не продавать. Они, если хотите знать, заменяют все наши банки.

Маша не знала, что сказать, хотела грубо ответить, что, мол, не бойся, не ворованное, но вдруг сказала другое:

– Я сына своего ищу, мне нужны деньги.

– Я понимаю. Я вам верю, – подумав, ответила женщина. – Вы сможете немного подождать?

– Если сойдёмся в цене.

– А сколько вы просите?

Маша назвала среднюю цену между рыночной и ломбардной стоимостью, и женщина сказала:

– Хорошо, подождите немного.

Она отошла к тёте, о чём-то долго спорила с ней, а к Маше подошла вся раскрасневшаяся и решительная.

– Я беру. Вам в долларах или в деревянных?

– Мне всё равно, – ответила Маша. И ей действительно было все равно.

Продав серьги, она сразу же пожалела о своём поступке. Ей вдруг стало жалко Галину, которая, может быть, в душевном порыве, необдуманно сунула серьги в её карман, пожалела себя, вынужденную продавать сейчас чужую вещь, и Сашку, которому, может быть, и не нужна вовсе эта жертвенность. Она подумала: «Ну почему вот эта разряженная богатая девушка может покупать дорогие вещи, ходить в дорогой дубленке и шапке, а она и Галина…» Стоп! – остановила себя Маша. Если она так будет думать обо всех, то, наверное, сойдет с ума, ведь не золото же, в конце концов, правит миром и их душами. Всем правит судьба, независимо от того, верит в неё кто-то или нет. Вот если бы Сашка не служил в армии, если бы не случилась эта заваруха на Кавказе, разве она поехала бы в этот незнакомый ей город, стала бы мыкаться по чужим домам и базарам? А ведь могло случиться и так, что не её Сашка, а сын вот этой женщины-покупательницы мог оказаться в Грозном, и тогда уже ей пришлось бы продавать свою дорогую, расшитую узорами, дубленку, чтобы найти денег на дорогу.

Да, могло быть и так, подумала Маша, глядя, как женщина отсчитывает российские рубли. Скоро она, довольная покупкой, растворилась в толпе, а Маша, сунув деньги за лифчик, пошла разыскивать Дусю. Она нашла её у розового киоска, уплетающей горячий чебурек. Увидев Машу, она протянула ей второй:

– Хоцешь? Укусный, гояций.

Маша молча взяла у неё чебурек и стала уплетать. Дуся спросила:

– Ну что, продала?

Маша кивнула головой.

– Почём?

– За деньги.

– Ага, понятно, – согласилась неизвестно с чем Дуся. – Теперь-то куда?

– Пошли на зимнюю квартиру, чего тут больше делать.

18

Они уже пробирались к выходу, когда Маша услышала отчаянный женский крик:

– Гады, за что же я вам деньги-то отдала! А ну, верните! Как же нет, если мне ребята из его части говорили, что своими глазами видели, как ваши его в машину запихали. Сволочи вы все!!!

Ей вполголоса пытались что-то объяснять, но женщина, уже заведенная, кричала:

– Мошенники! Грабители! На материнском горе наживаетесь! Ну, погодите! Бог-то, хоть русский, хоть ваш, мусульманский, он накажет вас за ваш обман!

Маша остановила рвущуюся из толпы Дусю, приподнявшись на цыпочки, огляделась поверх голов и в промежутках между киосками увидела странную кампанию: в окружении троих кавказцев, размахивая руками и брызгая слюной, стояла маленькая, худенькая женщина, насылая на них проклятия и угрозы.

Потом Маша будет тысячу раз благодарить себя и Бога, что не поддалась на уговоры Дуся не вмешиваться в эту свару. Она строго сказала ей:

– Или жди здесь, или пошли со мной.

Дуся вмиг притихла, а Маша неосознанно уже тянула её за собой, ожесточённо расталкивая толпу руками, не слыша проклятий и ругани в её адрес. Маша прислонила Дусю к стенке киоска и приказала:

– Если не хочешь вмешиваться, стой здесь и не вякай. Я скоро приду.

Маленькая женщина уже куда-то исчезла, а трое кавказцев стояли у тополя и, ожесточенно жестикулируя, что-то гоготали на своём языке. Один из них, рослый мужчина в черной дубленке, в серой папахе, с удивительно пронзительным взглядом стальных глаз заметил её приближение и одним движением руки остановил перебранку. Глядя прямо ей в глаза, словно пытаясь утопиться в них, он подошел к ней и прямо спросил:

– Женщина, чего надо?

– Извините, – растерялась Маша, – я нечаянно услышала, что с вами… тут… женщина разговаривала и…

– Какое вам дело, с кем мы разговариваем, – спокойно возразил мужчина. – Вы что, шпионка?

– Нет, нет, вы неправильно меня поняли, – испуганно выставила перед собой ладони Маша, словно защищаясь от неоправданных обвинений. – Видите ли, я тоже ищу своего сына. Но его здесь, в Моздоке, не нашла. Я… мы всё вокруг исходили, но… Понимаете? Может быть, вы сможете мне помочь. Возможно, он в плену, но точно я не знаю.

– Откуда вы знаете, женщина, что он в плену? Может, его убили, или лежит в госпитале. Может, он дезертировал и сидит сейчас дома и дожидается свою красивую маму, а?

Кавказец хитро прищурился, и в его красивых глазах заиграли смешинки.

– Зачем вы так говорите? Вы что, всех русских считаете дураками?

– Нет, нет, – ослабил натиск кавказец, – я не хотел вас обижать. Простите, ради Аллаха. Просто я хотел узнать, откуда у вас такие сведения. А то бывает так, напридумывают неизвестно что, а потом истерику поднимают. Вот, например, эта женщина обратилась к нам за помощью узнать, нет ли её сына в плену. Взяли с неё плату, такие дела бесплатно не делаются, узнали, что её сына в плену нет, а она…

– Да, я слышала. У меня всё по-другому. Мне прислали сначала письмо из воинской части, сообщили, что Сашка, сын мой, пропал без вести. Но потом я получила другое письмо, и в нём пишут, что он находится в плену и, если я не заплачу пять миллионов рублей, то они его убьют. Поймите, ведь мой сын не сам пошёл на эту проклятую войну, его заставили, он…

Мужчина её перебил:

– Кто написал вам последнее письмо?

– Письмо? Кто? – глупо переспросила Маша. – А, сейчас, сейчас вспомню, Так, как же его… Вспомнила. Р. Р. Ачигов. Нет, нет, Р. Амчиров. Да, да, точно, Амчиров.

– Амчиров, Амчиров, – повторил кавказец, – не знаю такого. А как фамилия вашего сына?

– Святкин, Святкин Александр.

– Подождите здесь, я сейчас вернусь.

Он отошёл к своим товарищам и что-то спросил у них. Один из них достал из кармана листок бумаги, бегло просмотрел его, потом что-то пролопотал и отвернулся. Кавказец вернулся к ней.

– Если он в плену, то мы сможем найти вашего сына. Но бесплатно этого делать никто не будет. Вы понимаете? Такса полтора миллиона деревянных или триста баксов. Но выкуп вам всё равно придётся платить. Как, согласны?

Маша вспомнила про свои загашники, разложенные по всему телу, про деньги, вырученные за серёжки, про троих молодцов у ломбарда и струсила:

– Таких денег у меня при себе нет. Вот если завтра…

Чувствуя её нерешительность, мужчина улыбнулся одними губами и твердо сказал:

– Вы боитесь. Запомните, настоящий мужчина-горец всегда держит своё слово. Если захотите меня встретить снова, спросите здесь любого мужчину, где найти Магомета, вам скажут.

С этими словами он важно удалился, гордо неся на своей голове папаху и засунув руки в глубокие карманы черной дубленки.

После посещения рынка женщины, по замечанию Дуси, не стали больше снашивать до ж… свои ноги, а поехали на квартиру к старикам. По дороге взяли палку хорошей колбасы, конфет и печенья, чтобы побаловать своих благодетелей.

До обеда следующего дня они пролежали, по образному выражению той же Дуси, «кверху дырой», смотрели телевизор, слушали бесконечный житейский роман дяди Кондрата, а потом встали, помогли очистить двор и тропинку к дому от свежего снега, перетаскали из сарая в предбанник целую поленницу дров.

Пока Маша ходила звонить Виктору, Дуся написала письмо домой. Она встретила подругу у самого порога, помогла ей раздеться и потащила её к столу.

– Вот, послушай, я письмо домой написала.

– Да неудобно чужие письма читать, – отнекивалась Маша.

– А чего тут такого-то, чать, не любовное. Ну, слушай. «Здравствуйте, дорогие мои Коленька, Зиночка, Валечка, Настенька, Катенька, Тонечка и Петенька. Пишет вам с самого Кавказа ваша жена и мамонька. Тут хоть и Кавказ, а горы маленькие, как у нас в деревне Козина горка, с которой вы на санках катаетесь. Город Моздок большой и летом, наверно, красивый, а сейчас кругом снег, голо и холодно. Растительности тут много, в основном, тополя, высокие такие.

Гришаньку нашего я пока не нашла, но я знаю, что он жив и здоров. Так мне один знахарь сказал, а я ему верю, потому что всё, что раньше с Гришанькой случалось, он просказал в точности. За меня не волнуйтесь, я тут не одна, со мной ещё одна хорошая женщина, Маша, она тоже своёго сынка ищет.

Морозы здесь послабже наших, но тоже стоять на месте не дают, вот и бегаем по разным местам. Были в госпитале, там нашего Гришаньки нету. И слава Богу, калекой быть или больным не больно какая сладость. Собираемся ехать в Грозный, говорят и пишут, что там сейчас спокойно, частей всяких и госпиталей полно. Вот, наверно, и все пока новости. Если меня не будет долго, я ещё пропишу. А вы хозяйство не упускайте…»

И дальше следовала большая инструкция по содержанию стельной телки, поросят, овец и поименный список, примерно на страницу, кому следовало передать приветы. По Машиным прикидкам получалось, что разлюбезные родственники Дуси должны были оббежать всю деревню и несколько соседних сел в придачу.

Только после того, как был надписан и запечатан конверт, Дуся спросила:

– Ну, чего нового сообщил тебе твой красавчик?

– Да нет ничего нового, – вздохнула Маша. – Здесь наших парней нет. Как он сказал, судя по документам в штабе округа, части, в которых они служат, проследовали дальше, в восточном направлении. Так что готовься в поездку в Грозный.

– Ну, чего ж, – задумчиво ответила Дуся, теребя седеющие прядки волос, свисающие с виска, – в Грозный, так в Грозный. Поедем, где наша не пропадала.

Провожая их следующим утром, старики не сдерживали слез.

– Когда найдёте своих сынков, обязательно загляните к нам, порадуйте стариков, – наказывал дядя Кондрат. – А за вещички будьте спокойны, сохраним.

Накануне, собираясь в поездку, Маша оставила всё лишние, по её разумению, вещи, у стариков, а все остальное впихнула в рюкзак. Сама оделась как можно попроще и потеплее. Дуся всё своё тащила с собой, все время приговаривая, что ни за что не оставит своё добро: а вдруг завтра она встретит своего ненаглядного сыночка, а его и угостить нечем.

Тетя Паша их троекратно перекрестила и поцеловала в щеки.

– Спаси вас Христос, дочки, берегите себя, не на гулянку едете. – Она тяжело вздохнула и промокнула глаза концом платка. – И когда это было, Господи, чтоб матери за своими сынами на войну ездили.

В забрезжившем синем утреннем рассвете две просто одетые женщины – одна с рюкзаком за спиной, вторая с большими узлами из старой клетчатой шали – уходили из своёго, возможно, последнего мирного пристанища. Что ждет их впереди, не знал никто: ни они сами, ни их родные и друзья, ни один человек на земле. Наверное, не знал этого и сам Господь Бог. Вот одна из них оглянулась, посмотрела на сливающиеся с темнотой фигурки стариков, стоящих на высоком крыльце, и помахала им рукой.

19

В условленном месте они прождали сначала час, потом второй. Дуся стала потихоньку взвинчиваться и из неё посыпались ругательства:

– Паразит, мог бы и пожалеть женщин. Стой вот тут, сопли морозь, а он, гад такой, сидит сейчас, наверное, в тепле и кофе попивает. Ты как, замёрзла? – спросила она Машу.

– Да есть немного, – ответила Маша, приплясывая гопака.

– Ага, вижу, как немного, скоро мясо от костей начнёт отделяться. Чёрт, и куда же он запропастился? Позвонить бы надо, что ли, – неуверенно предложила Дуся. – Может, он и не приедет. А?

Маша не ответила, она просто сейчас жалела, что не назначила место встречи там, где теплее. В этот момент к ним подскочил зелёный УАЗик, который затормозил, взвихрив под собой снежную метель, и из него выскочил Виктор в расстёгнутом полушубке.

– Заждались, наверное? Извините, оправдываться не буду, но честное слово, не виноват! Садитесь, сейчас согреетесь. Машина новая, печка топит вовсю.

Дуся, только минуту назад поносившая Виктора, на чём свет стоит, вдруг заулыбалась и кинулась к нему чуть ли не с распростертыми обьятиями.

– Ой, Виктор, наконец-то! Какой вы молодец! Нет, вы не думайте, что мы тут вас маленьким язычком трепали, нет. Мы понимаем, что вы человек занятой, что…

Маша вдруг расхохоталась, нагибаясь и хлопая ладонями по коленям. Виктор с недоумением взглянул на неё, потом спросил:

– В чём дело, Маша, у меня что, ширинка расстёгнута?

– Да нет, что вы, – ответила она, вытирая весёлые слёзы. – Так, что-то смешинка напала.

Дуся «врубилась», над чем хохочет её подруга и обиженно просопела:

– Смешинка на неё, видите ли, напала! Хватит ржать-то, ехать пора.

Наконец все устроились в машине, и уже через полчаса УАЗик, выскочив за пределы города, мерно и мирно урчал, как сытое животное, то спускаясь, то поднимаясь с одного перевала на другой. Потом слева появились заснеженные поля, с выпирающими мозолями черных кочек и полощащимися на ветру метелками ковыля. Кое-где поля были перечеркнуты лесными полосами и перепаханы гусеницами и колесами бронетехники. В низинах курчавились низкорослые леса и кустарник, цепляющийся за голые скалы.

Изредка навстречу им попадались колонны беженцев, которые тащились пешком, ехали на грузовиках, тракторах и легковушках, похожих на навьюченных мулов, набитых скарбом и людьми. Одиночек было мало. Видно, люди пытались держаться вместе, чтобы не нарваться на мародёров или бандитов, гуляющих и промышляющих в это неспокойное время на всех дорогах Чечни.

Виктор сидел спереди, держа между ног автомат с двумя рожками, перевязанных белой изолентой, а в кармане дверцы лежали три гранаты. Шофёр-солдатик гладил дорогу взглядом, насвистывая что-то непонятное, больше похожеё на бравурный марш. Маша с Дусей сидели позади, скучно глядя по сторонам сквозь промерзшие боковые стекла на не меняющийся нудный пейзаж.

Пока они ехали спокойно. Перед отправлением Виктор предупредил их, чтобы на блок-постах они сидели как мышки в норке и не выходили из машины, что бы снаружи ни случилось. Когда Дуся спросила, зачем это, Виктор объяснил, что им, военным, не положено возить с собой гражданских лиц, за это сильно бьют. «Даже подполковников?» – спросила Дуся, на что Виктор ответил, что подполковникам тем более – с них спрос больше.