Текст книги "Охотник"

– Нет, Наташа, мы похожи на кота Базилио и лису Алису, – сказал он и заковылял на своем костылике.

– Смешно, – сказала Наташа без тени улыбки. – Так куда же, все-таки, мы идем? В милицию?

– Нет, Наташа, в милицию мы не пойдем.

– Почему? Почему?! Нужно, чтобы этих бандитов немедленно аресто…

– Погоди, Наташа, погоди, – перебил Гурон. Он увидел впереди скамейку и предложил: – Давай присядем.

Гурону предстоял очень тяжелый разговор, и он не был уверен, что женщина – измученная и испуганная женщина – сможет понять то, что не понимают многие мужики. Они присели на скамейку, Гурон вытряхнул из пачки последнюю беломорину, прикурил, затянулся горьким дымом.

– Выслушай меня внимательно, Наташа, – сказал Гурон.

– Я слушаю.

– Выслушай и попытайся понять… Мы не пойдем в милицию. Мы не пойдем в милицию потому, что, во-первых, это бессмысленно – не поможет милиция. А во-вторых, есть другой, гораздо более эффективный способ наказать этих уродов.

– Какой? – быстро спросила Наташа.

– Не важно, – сказал Гурон. – Главное, что он сработает.

– Ты хочешь их… как овчарку?

Гурон закашлялся, подумал: правильнее сказать: как бешеных собак… Он кашлял, затягивая ответ, но Наташа все поняла и вдруг спросила:

– Метод Рясного?

Гурон удивленно вскинул голову, посмотрел ей в глаза. А Наташа снова спросила:

– Вы уверены, Жан, что у вас есть такое право?

Гурон мог бы ответить: да, уверен. Меня учили, что действовать нужно самым эффективным образом. Всегда. При любых обстоятельствах. В данных обстоятельствах самый эффективный образ действий: физическое уничтожение Рафаэля и его подручных… так что же тут мудрить?

Он сказал:

– Наташа, эти шакалы избили и едва не убили Валентина.

– Как? – сказала она. – Вы же говорили…

– Я говорил неправду. Вы что же думаете: на нас напали случайно? Нет, у них есть серьезные претензии к Вальке и ко мне. Итак: они едва не убили Валентина – раз. Они захватили нас – два. Если бы мы не смогли сбежать, то утром за нас взялись бы всерьез – три. Вы понимаете, что вас ожидало?

– Догадываюсь, – тихо ответила она.

– Вам их жалко?

Она опустила голову, ничего не ответила. Гурон сильно затянулся, отбросил окурок, сказал:

– Сейчас я отвезу вас…

– Мы снова на «вы»?

Две минуты назад Наташа сама перешла на «вы», но не заметила этого, а Гурон не стал поправлять.

– Извини, – сказал он, – конечно, на «ты»… Я отвезу тебя в Выборг.

– Но Валя…

– Именно Валя так решил, – жестко отрезал Гурон. – Я отвезу тебя в Выборг, ты поживешь там два-три дня, а я за это время постараюсь все уладить… Ты любишь Валентина?

Она кивнула и заплакала… Гурон обреченно вздохнул.

* * *

Денег не было ни рубля – у Гурона бумажник забрали при обыске, Наташа сама забыла свою сумочку в «Волге». Не на что было купить пачку сигарет, выпить чашку кофе, взять билет на электричку.

– Деньги достанем, – сказал Гурон. – Сиди здесь и жди меня.

– А ты… куда?

– Сиди здесь, я быстро.

Он ушел. Он еще не знал, где и как достанет деньги, но точно знал, что достанет… Он шел по пустынной улице и довольно скоро увидел указатель: «АЗС. 300 м». Он направился туда, куда указывала стрелка, и через четыре минут был у заправки. Он осмотрелся, решил: пожалуй, то, что нужно – место тихое, кусты скрывают выезжающий с заправки автомобиль от оператора.

Гурон подобрал пустую бутылку из-под пива и засел в кустах. Часы показывали шесть с минутами, толстые шланги были обернуты вокруг колонок, на колонках висели таблички: «Бензина нет». На заправке не было ни людей, ни машин. Гурон настроился на долгое ожидание, но уже минут через пять на заправку въехала «девятка» цвета «мокрый асфальт» с тонированными стеклами и магнитной антенной на крыше. Открылась правая передняя дверца, из нее на всю дурягу закричал приблатненый баритон:

 
Пусть суд идет, пусть собраны улики.
Не зарекаясь от сумы и от тюрьмы,
Я говорю вам, пацаны: все чики-чики,
Все чики-чики, говорю вам, пацаны.
 

Потом из дверцы вылез «добрый молодец» в кожаной куртке, спортивных штанах и золотой цепью на мощной шее… Гурон решил: подходит… сейчас все будет «чики-чики». Молодец по-хозяйски размотал шланг и вставил пистолет в горловину бака. Голос «королевы бензоколонки», усиленный динамиком, произнес:

– Не видите, написано: «Бензина нет»?

«Добрый молодец» подошел к окошку и громко, не хуже динамика, сказал:

– Мама, не лечи. Максаю чухонскими рубликами.

Он протянул в окошко деньги – видимо, финские марки – и благополучно заправился из колонки, в которой «бензина нет».

Гурон – грязный, небритый, в расстегнутой чуть не до пупа рубашке – вывалился из кустов едва ли не под колеса выезжающей с заправки «девятки». Он шел покачиваясь, размахивая бутылкой из-под пива… скрипнули тормоза, машина остановилась. Гурон покачнулся, оперся о капот. Из машины неторопливо вылез «добрый молодец», вслед ему несся приблатненный баритон.

Со словами: убью урода, – молодец сделал шаг к Гурону. И Гурон сделал шаг навстречу молод цу, широко раскинул руки и сказал:

– Подкинь до Питера, мастер.

– Щас подкину! – ответил молодец, выбросил вперед кулак, но кулак провалился в пустоту, а на голову молодцу опустилась бутылка. Магнитола орала:

 
Я говорю вам, пацаны: все чики-чики.
Все чики-чики, говорю вам, пацаны.
 

* * *

Наташа сидела на скамейке, думала: господи, как долго его нет… как долго!.. не случилось ли чего?

Из переулка вдруг выскочила «девятка» с тонированными стеклами, остановилась напротив Наташи… она посмотрела на машину с тревогой. Открылась передняя дверца, из машины выскользнул гоблин в обычной бандитской униформе – кожаная куртка, спортивные штаны, золотая цепь. Наташа сжалась.

– Садитесь, маркиза, поехали, – сказал гоблин голосом Индейца.

– Где ты взял машину? – спросила она. – И этот… наряд?

– Один добрый молодец дал напрокат.

Наташа покачала головой, ничего не сказала и села в машину. Гурон резко, с проворотом колес, взял с места.

До Выборга они не доехали, бросили «девятку» в лесу, сели на электричку. В вагоне Гурон сразу задремал.

* * *

В Выборге был туман. Он стелился над вымощенной булыжником Вокзальной площадью, лохматыми клочьями покрывал залив Салакка-Лахти. В прорехах тумана лежала темная неподвижная вода. Крепостная башня, казалось, плыла на белой волне. Где-то в тумане нервно вскрикивала пароходная сирена.

– Вот мой дом, – сказала Наташа, когда они пришли на улицу Водной заставы. – Ключей нет, придется будить маму.

Гурон кашлянул в кулак, сморщился от боли в затылке.

– Наташа, – сказал он, – мне очень жаль, что все так получилось…

– Не надо… не надо об этом. – Наташа открыла дверь подъезда. – Сейчас я напою тебя чаем, потом ты ляжешь спать.

Гурон взял ее за локоть:

– Минутку, Наташа. За предложение спасибо, но мне нужно вернуться в Питер.

– Прямо сейчас?

– Прямо сейчас.

– Но…

– Так надо, Наташа, – твердо сказал Гурон. – У тебя есть телефон?

– Да, но…

– Тебе придется оставаться здесь, пока я не позвоню. Диктуй номер.

Механически она продиктовала номер, потом растерянно спросила:

– Куда ты такой поедешь? Тебе нужно выспаться, тебя нужно показать врачу.

Гурон через силу улыбнулся:

– В электричке высплюсь… жди звонка. И ни о чем не думай – все будет хорошо.

Он пожал руку Наташи чуть выше локтя, повернулся и пошел. Наташа печально смотрела ему вслед.

* * *

В электричке Гурон спал. Его разбудили, когда поезд прибыл на Финляндский вокзал. На вокзале было полно людей с сумками и рюкзаками – суббота, дачники отправляются на «фазенды» копать картошку. В аптечном киоске Гурон купил упаковку пенталгина, проглотил сразу две таблетки, запил минералкой. Он чувствовал себя очень скверно, но времени на жалость к самому себе не было… впрочем, он и не умел жалеть себя.

В буфете на вокзале он выпил три чашки скверного, но горячего кофе, наметил план действий. План был прост и стратегически построен на фразе, произнесенной лечащим врачом Валентина: расстреливать таких надо.

Сделаем, доктор!

* * *

Гурон предполагал, что возле больницы его могут ждать и проник в нее с тыла, через служебный вход. На хирургии он нашел лечащего врача Паганеля, вручил пакет с лекарствами. Как и вчера, врач выглядел усталым, жевал резинку, но сквозь земляничный аромат все равно прорывался запах алкоголя.

– Доброе утро, Сергей Василич, – сказал Гурон. – Как Валентин?

– Пока порадовать вас нечем.

– Понятно… Я принес лекарства.

Врач внимательно изучил лицо Гурона и ответил:

– Давайте-ка я вас посмотрю.

– Зачем это?

– Затем, что вы, голубчик, явный кандидат на госпитализацию.

– Пустое, Сергей Василич… просто я ночь не спал.

Хирург покачал головой, но ничего не сказал. А Гурон спросил:

– Скажите, Сергей Василич, можно ли организовать запись о выписке Валентина Степаныча?

– Ему рано выписываться. Я же вам объяснял.

– Я понимаю… я имел в виду другое: можно спустить в справочное информацию, что пациент Корзунов выписан?

Хирург помолчал, потом сказал: можно. Гурон пожал ему руку, направился к дверям… Хирург окликнул его:

– Жан Петрович.

Гурон обернулся. Сергей Васильевич подошел, вытащил из кармана халата пачку таблеток, протянул.

– Принимайте вот это… поможет.

– Спасибо.

– И еще: я не знаю, в какие игры вы играете, но… я желаю вам удачи.

* * *

Паганель выглядел худо. Гурону даже показалось, что хуже, чем вчера. Валентин лежал и смотрел в потолок. Поверх одеяла покоилась загипсованная рука. Гурон положил на тумбочку пакет с «передачкой», присел рядом.

– Привет, Паганель.

– Здорово, Индеец.

– Как ты?

– Нормально… Наташу отвез?

– Обижаешь, начальник.

– А эти… уроды… не проявлялись?

– Да брось ты, Валя. Они в штаны наложили. Забудь про них раз и навсегда.

– Хорошо бы. Но навряд ли, Ваня, я когда-нибудь забуду.

– Забудь, Паганель, забудь, – убежденно сказал Гурон. – Слушай, я ключи от сашкиной квартиры потерял. Можно у тебя тормознуться на денек?

– Не вопрос. Я черкану записку Эдите.

Спустя полчаса Гурон покинул «третью истребительную» через служебный вход.

* * *

Соседка Паганеля, Эдита Яновна, по записке Валентина выдала Гурону ключи от квартиры… она бы и безо всякой записки выдала – Жана она знала с той поры, когда Индеец, Чапай и Паганель были еще детьми.

Увидев Гурона, Эдита Яновна всплеснула руками, ахнула:

– Жан… Французик! Это ты?

– Я, Эдита Яновна, я, – склонил голову Гурон. Ему очень хотелось лечь, но пришлось потратить минут двадцать на чашку чая и разговор с Эдитой. После того, как ключи были выданы, Гурон заглянул в валькину квартиру. Он пробыл там три минуты – взял ключи от гаража и кой-какие мелочи. Потом поставил на входную дверь две простенькие «контрольки» и ушел в гараж.

Он разложил сиденье «Волги», принял таблетку, предложенную доктором, и лег в машине. Уснул мгновенно, как будто провалился в колодец.

* * *

Гурон проспал до вечера. Проснулся, прислушался к своим ощущениям – самым главным был голод. Голова болела, но уже меньше. Он выбрался из своей «берлоги», отправился на квартиру. Прежде, чем подойти к подъезду, долго изучал двор. Наблюдения не было, обе «контрольки» тоже оказались на месте.

Не включая света, не приближаясь к окнам, он побрился и поужинал. Потом лег на пол и выкурил сигарету… он лежал, курил и думал: нужен ствол. Любой ствол – хоть самый завалященький. Но где его взять?.. В принципе, оружие можно добыть нападением на часового в воинской части или на сотрудника милиции. Но это гнилой вариант. Ты же не в Африке, ты дома… Стоп! Чапай говорил, что в Апраксином дворе приторговывают из-под полы оружием. Чапай говорил так: там в полный рост торгуют газовыми пистолетиками, но если очень постараться, там можно купить и боевое оружие… Если очень постараться…Значит, на блюдечке не вынесут, сначала помурыжат. А времени нет… Стоп! Стоп, капитан – на дне пруда лежит обрез, который ты сам отобрал у Буйвола и сам же в пруд и забросил.

Глава седьмая
ИГРА В ПЕЙНТБОЛ ПО-ВЗРОСЛОМУ

Было совершенно темно, облачно, накрапывал дождь. По обеим сторонам пустыря светились окна домов. Гурон остановился на берегу пруда. Вода казалась густой, маслянистой.

Гурон постарался восстановить в памяти, как все происходило, где стоял БМВ и как летел, вращаясь, полуметровый обрез… он сосредоточился, прикрыл глаза, восстанавливая картинку и сенсорные ощущения от броска. Он встал на то место, откуда бросил обрез, разделся, вошел в воду. Вода была холодной. Гурон пошел вперед, погружаясь все глубже и отдавая себе отчет, что может запросто ошибиться на два-три метра по расстоянию и плюс-минус несколько градусов по курсу… дно резко ушло из-под ног, он поплыл.

Оказалось, что в этом пруду приличная глубина – как минимум, метра три, а вода внизу совсем ледяная. На третьем погружении он нащупал левой рукой рукоятку обреза, обрадовался, схватил правой за то место, где должен находиться ствол и понял: коряга. Он нырял раз за разом, шарил руками в слое донного ила, но обреза не было… возникла мысль: может, менты протралили пруд в поисках оружия и выудили этот чертов обрез? – Ерунда, если бы они протралили пруд, дно было бы чистым. А оно усыпано корягами, бутылками и вообще не пойми чем… Он нырял раз за разом и на двенадцатом, а может, пятнадцатом, погружении нашел обрез. Обессиленный, он выбрался на берег, сел на траву и положил опасное железо рядом… в черной воде пруда отражались звезды.

* * *

Гурон вернулся в гараж, выпил полстакана водки, перекурил и принялся за дело. Он расстелил на верстаке полотенце, положил на него обрез… Охотничье ружье МЦ-20-01 выполнено по классической винтовочной схеме, восходит корнями к винтовкам Мосина и Бердана,[52]52
  Собственно, первые образцы охотничьего оружия такого типа изготавливались в 20–30-х годах как раз путем переделки из боевых винтовок, например из Бердана. В быту их так и называли – «переделки». Оружие получилось простое, мощное и надежное, пользовалось большой популярностью. Позже в СССР выпускались знаменитые «фроловки» – ружья конструкции Фролова на базе винтовки Мосина. В настоящее время, «в целях самообороны», в России производятся две аналогичные модели – МЦ-20-08 и ТОЗ-106. Первое – «полуобрез», т. к. при нормальной длине ствола у него отсутствует приклад. Второе можно смело назвать настоящим обрезом – приклад у него складной, а ствол укорочен до 250 мм. Считается, что стрельба при сложенном прикладе невозможна, но эту блокировку – во-первых – легко обойти. А во-вторых, ТОЗ-106 со сложенным прикладом очень удобно носить под одеждой. Разложить же приклад дело секундное.


[Закрыть] имеет поворотно-скользящий затвор и отъемный магазин на два патрона, третий заряжается прямо в патронник. Гурон открыл затвор, на верстак выпрыгнул тусклый латунный патрон. На донышке гильзы стояла маркировка завода-изготовителя, номер партии и калибр – «20»… Лучше бы, подумал Гурон, калибр был покрупнее, но, с другой стороны, уменьшение калибра несколько повышает кучность. Для обреза это особенно важно. Он извлек затвор, заглянул в ствол. Ствол был забит илом… ну и ладно, будем чистить.

Раствора для чистки оружия у Гурона, разумеется, не было, но его это не смутило – в полевых условиях ему доводилось обходиться мокрой золой от костра и даже собственной слюной… сейчас под руками было хозяйственное мыло и керосин. Он настрогал мыло в керосин, разобрал механизм, отсоединил магазин и соорудил ершик… он чистил свое «кулацкое» оружие и это простое, привычное занятие успокаивало.

Он вычистил обрез, дал ему просохнуть, смазал ствол и механизмы тонким слоем веретенки. Потом подмигнул оленю на капоте «Волги» и лег спать.

* * *

От Сенной к Апрашке народ тек сплошным потоком, как на демонстрации. Гурон шел в этой толпе, с интересом прислушивался к разговорам. Сзади шагали два мужика, переговаривались:

– Говорят, ваучер через год будет стоить, как три «Волги».

– Ага, будет… чего ж за него больше литра «рояля» не дают?

– Это сейчас не дают. Чубайс по ящику говорил: три, бля, «Волги». Теща слышала.

– Ты губоскат купи, чучело. А лучше два – себе и теще.

– А ты, Колян, чего со своим ваучером делать будешь?

– Да я этот вонючер лучше поменяю на литруху «рояля». Пока ты свои «Волги» дождешься, у меня уже похмелье пройдет!

Впереди Гурона шли две женщины. Одна жаловалась другой:

– Купила дочке «варенку». Продавец сказал: фирменная вещь, настоящая Турция. И что ты думаешь? Оказалось, подделка!

– Дурят нас, Люся, как хотят… ты талоны на колбасные изделия отоварила?

Гурон шел в толпе, слушал чужие разговоры и сам ощущал себя чужим.

Вдоль Садовой стояли бабушки. Они торговали сигаретами, продуктами, водкой… книжками, клеем «Момент», вязаными носками, школьными тетрадками… мылом, колготками, шампунем из гуманитарки. Стояли подростки, торговали лампочками со следами краски… На углу Садовой и Апраксина переулка мужик, сидя на корточках, раскидывал на куске картона три карты, азартно-весело выкрикивал:

– Подходи поближе, наклонись пониже! Будешь внимательным – выиграешь обязательно!

Карты мелькали, вокруг мужика толпились желающие разбогатеть на халяву… картишки мелькали, мелькали, мужик покрикивал:

– Не будешь жадным – получишь навар, поставишь рупь, а наваришь долла́р!

К удивлению Гурона, желающих «наварить долла́р» было не так уж мало.

На входе в Апрашку… продавали входные билеты. Гурон только головой покачал: он всегда считал, что на рынок зазывают, уговаривают зайти. В новой, свободной России все было наоборот, за вход на рынок требовалось заплатить. Он платить не стал, просто посмотрел на «контролера» и прошел внутрь.

Внутри крутился водоворот из покупателей и продавцов, дрянных товаров и обесцененных денег, карманников и оперов из отдела по борьбе с «карманной тягой». Гурон продирался сквозь толпу, высматривал торговцев газовыми баллончиками. Нашел их в дальнем углу. Мужчины и женщины, молодые и не очень, стояли в ряд, держали в руках разноцветные и разнокалиберные баллончики. На груди у многих висели картонки с изображением пистолетов и револьверов.

Гурон прошел вдоль ряда, остановился напротив молодого белобрысого парня. Тот сразу сказал:

– Широкий выбор средств самообороны для вас и членов вашей семьи. Реальные цены. Скидки при покупке трех и более предметов.

– Мне нужно десяток, – сказал Гурон, глядя в глаза парню.

– Чего именно, господин? – заинтересованно спросил тот. Гурон вытащил из кармана патрон, подбросил на ладони и снова убрал в карман.

Торгаш почесал в затылке и сказал:

– Может, и есть у кого… но денег будет стоить.

Гурон вспомнил «добра молодца» на заправке, произнес с его интонацией:

– Папа, не лечи. Максаю чухонскими рубликами.

– Понял, – сказал белобрысый. – Щас узнаю, подождите вон там.

Гурон отошел в сторону, закурил… мимо него прошла плачущая женщина. Срывающимся голосом невнятно бормотала:

– Сволочи… сволочи… всю получку… всю!.. до копейки… – Сволочи!

Апрашка жила своей обычной жизнью – жестокой и подлой, замешанной на обмане, пропитанной духом наживы.

Гурон курил, посматривал по сторонам, и было ему тошно. Подошел белобрысый, подмигнул и сказал:

– Я вас с человеком познакомлю. Он поможет.

– Пошли.

– Десять марок.

– Что? – не понял Гурон. Он совершенно не разбирался в ценах, в курсах валют и вообще не понял, что значит «десять марок»: за один патрон? За десять патронов? – Что – десять марок?

– Десять марок за посреднические услуги, сэр.

– Шустрый ты малый, – усмехнулся Гурон. «Посредник» понял это по-своему, сказал:

– Ну, ладно, для вас – пять. И я познакомлю вас с одним человеком.

«Один человек» был очень толстым и неопрятным. Он ел чебурек, запивал его пивом «хайнекен» из горлышка. По тройному подбородку тек чебуречный сок.

– Охотник? – спросил он.

– Ага, – подтвердил Гурон. – Любитель.

– А чего в магазине не купишь, любитель?

– Охотничий билет забыл дома на рояле.

– Понятно. Чего надо?

– Двадцатый калибр. Картечь. Желательно – покрупнее. Десяток штук. – Деньги давай.

– Сколько?

Толстяк назвал цену, и Гурон, не торгуясь, расплатился. Толстяк сказал: жди, – и ушел. Гурон остался ждать… он бы нисколько не удивился, если бы его «кинули», но спустя полчаса к нему подошел какой-то угреватый тип и сказал:

– Не вы пакетик обронили?

– Нет, не я.

– А мне кажется: вы… вон лежит возле урны. Заберите.

Гурон понял, подобрал пакет. Он прорвался сквозь толпу и вышел на улицу. Там заглянул в полиэтиленовый пакет – внутри лежала коробка с патронами. Двадцатый калибр. Картечь восемь миллиметров.

Гурон вернулся на рынок, погулял по толкучке. Он купил триста метров тонкого провода, моток изоленты, три фонарика, иголку, нитки, две недорогих рубашки коричневого цвета и коробку пластилина. С покупками он поехал домой, на Гражданку. В хозяйственном магазине на проспекте Науки купил двенадцать – больше не было – литровых пластиковых бутылок с растворителем «647» и более-менее подходящий для его целей нож. В спортивном приобрел туристский костюм защитного цвета и рюкзак. Потом заскочил в аптеку, купил презервативы… вот, кажется, и все – можно приступать к работе.

* * *

В гараже Гурон разложил свои покупки, прикинул, не упустил ли чего. Потом перекурил и около часа тренировался в перезаряжании магазина МЦ.

Гурон распотрошил один из патронов, высыпал из него порох. Потом раскурочил два фонарика, нарезал провод и изготовил два простеньких электровоспламенителя.[53]53
  По вполне понятным причинам технологию изготовления не описываю.


[Закрыть] Пультом служил корпус фонарика с кнопкой, семьдесят пять метров провода соединяли его с лампочкой, обмазанной пластилином и упакованной в презерватив. Гурон проверил, насколько плотно входят воспламенители в горлышко бутылок с растворителем. Оказалось – слабовато. Он подмотал их изолентой до нужного диаметра и остался доволен. А потом перешел к высокому искусству кройки и шитья – отрезал у одной из рубашек рукав и половину спины. Вторую рубаху и остатки первой безжалостно распорол на ленты шириной в палец, ленты нарезал на кусочки длиной десять-двенадцать сантиметров и начал нашивать эти обрезки на туристский костюм. Он работал, как заведенный, и через два часа новенький костюмчик превратился в нечто лохматое, похожее на шкуру лешего или снежного человека. Из «спины» рубашки Гурон сшил балахон на голову. Грубо прорезал дырки для глаз.

Он примерил свой оригинальный – Юдашкин отдыхает – костюм, сказал сам себе: сойдет… Потом разложил по карманам «пульты» и воспламенители.

Долго выбирал место для ножа и наконец закрепил его на рукаве… не фонтан, конечно, но лучшего в условиях самодеятельности не придумаешь.

Отпоротым рукавом он обмотал ствол обреза, к рукоятке прикрепил ременную петлю.

Потом он аккуратно, тщательно – мелочей в таком деле не бывает – уложил в рюкзак все свое снаряжение: «шкуру лешего», бутылки с растворителем, фонарики-пульты, обрез, патроны и старое байковое одеяло… ну, кажется, теперь-то все.

Теперь, пожалуй, стоит выспаться.

Перед тем, как выйти на дело, он все же поднялся в Паганелеву квартиру, принял душ и надел чистое белье. На шею повесил мамину цепочку с кулончиком, с полки взял старый театральный бинокль… что ж, пора идти.

* * *

До Зеленогорска Гурон доехал электричкой. Кажется, она была последней. В почти пустом вагоне ехали две немолодые тетки, поддатый мужик с бородкой и гитарой, да нетрезвая девица в лосинах и с вульгарно накрашенным лицом. Мужик перебирал струны, напевал «Утро туманное, утро седое».

В Зеленогорске Гурон вскинул рюкзак на плечо, вышел из вагона. Ветер гнал по перрону мусор, в дальнем конце кого-то били, лаяла собачонка. Гурон быстро двинулся по Вокзальной в сторону Санкт-Петербурга. Спешить ему было совершенно некуда, но он хотел поскорее покинуть город, дабы избежать ненужных встреч с милицией. Углубившись в лес, он надел камуфляж, тщательно уложил рюкзак, попрыгал – ничего не звякнуло – и двинулся вперед.

Через час с небольшим он вышел к вилле Рафаэля. Вилл, собственно, было несколько. Все обнесены стенами и расположены на некотором отдалении друг от друга. Гурон достал бинокль из рюкзака, залез на сосенку в сотне метров от виллы, принялся изучать «театр военных действий»… возле дома стояла знакомая бээмвуха и «девятка», а вот «Волги» не было. Два автомобиля – это, как минимум, два человека, как максимум – десять, но скорее всего – четыре-пять… может быть – шесть, а больше навряд ли.

Он просидел на сосне минут сорок, убедился, что в доме тихо, никаких движений не наблюдается. Потом бесшумно спустился и около получаса лежал в папоротнике, выжидая и настраиваясь на работу.

В 3:10 он снова залез на сосну, еще раз осмотрел территорию объекта, никаких перемен не обнаружил и спустился вниз. Он уложил бинокль в рюкзак, а из рюкзака достал обрез, патроны, маску, воспламенители и старенькое одеяло. Еще несколько минут ушло, чтобы полностью экипироваться, подогнать лямки изрядно опустевшего рюкзака… Гурон снова попрыгал – порядок – и пошел к вилле.

В канаве он вымазал руки грязью, пересек дорогу и присел у стены. Часы показывали 3:26 – самое то. Он натянул рукав и завязал тесемочку плотно – так, чтобы рукав не мог задраться и обнажить блестящий браслет.

Вперед, капитан. Поиграем в пейнтбол, как говорил Томек… холера!

Стену он преодолел легко, одеяло оставил на гребне, а сам спрятался за елочками. Несколько минут он выжидал, но в доме было тихо. Он быстро, пригибаясь, переместился к дому. Снял рюкзак и вытащил первую бутылку с растворителем. Проткнул пластиковый бок ножом, положил на землю, из бутылки сразу пополз густой ацетоновый запах. Он достал вторую бутылку… третью… Спустя минуту двенадцать бутылок с растворителем марки «647» лежали под окнами вдоль восточной и южной стороны дома, из ножевых «ран» медленно вытекала жидкость. С двух последних бутылок Гурон снял крышки, в горлышки плотно воткнул воспламенители… Разматывая провода с фонариков, двинулся прочь от дома, к загодя выбранной позиции.

До начала операции остались считанные секунды.

Ганс втянул ноздрями воздух и уловил паскудный запах ацетона… понятно: Петька, поганец, опять свой пятновыводитель нюхает! Совсем, засранец, от рук отбился… а кому смотреть? Мать совсем с катушек сошла, пьяная каждый день, некогда ей сыном заниматься. Ей что ни скажи, она свое: ты, Геня, старший брат. Ты и должен за Петенькой присмотреть. Вот вернется отец… ага, вернется он! Жди! Сколько себя помню, столько он и сидит… папаша, хрен ему в обе руки! А если и вернется, так не больше, чем на полгода. А там по новой: опять по пятницам пойдут свидания и слезы горькие моей родни… Но Петруха, засранец, обещал больше ни в жизнь эту дрянь не нюхать. Ну, щас я засранцу впендюрю. Щас так впендюрю – мало не покажется!

Ганс открыл глаза и вдруг понял, что он на вилле, а младший брат дома, в Питере… Ганс принюхался – запах ацетона был очень сильным и явно шел с улицы, из распахнутой форточки. Ганс опустил босые ноги на пол и подошел к окну. За окном лежал освещенный участок, было очень тихо. Ганс подумал: что за черт? Откуда эта вонь? Может, мудачки-строители чего разлили? Нет, не должно быть, днем не пахло.

В эту же секунду Ганс уловил какое-то движение… как будто бы тень от облачка скользнула… как будто бы ветер пошевелил траву. Ганс, напрягая зрение, всмотрелся – нечто большое и бесформенное медленно двигалось в траве… вдруг исчезло… Показалось? Да, наверно померещилось. Ага, а ацетоновый запах тоже показался? Ганс бесшумно отодвинулся от окна, натянул спортивный костюм и вытащил из-под подушки ТТ.

Гурон замер… ему показалось, что на него смотрят. Он знал, что почти невидим в своем лохматом камуфляже. А если не двигаться, то вовсе неразличим. Он замер и больше минуты сидел на корточках совершенно неподвижно… было очень тихо, и ничего не происходило, только в холодном ночном воздухе распространялся запах ацетона.

Гурон решил, что ошибся, что показалось – если бы засекли, то уже поднялась бы тревога – и медленно двинулся дальше, разматывая провода воспламенителей. Спустя минуту Гурон укрылся за поддоном с кирпичами, перевел дыхание и положил на траву «пульты»… оставалось немного подождать, пока растворитель из пробитых бутылок подвытечет и образует лужицы. Тогда он включит воспламенители, две стороны дома окажутся в огне и братки начнут выскакивать через дверь или окна двух других стен… прямо под выстрелы Гурона.

Ганс напряженно всматривался и вскоре снова увидел «тень»… засек, как «тень» скрылась за кирпичами. Он думал: объявлять тревогу или нет? Если «тень» только одна, то нет никакого смысла шуметь – на дистанции двадцать метров он гарантированно ее положит… а если есть еще несколько «теней»? Что тогда? И что означает запах ацетона? Что он (они) задумали?.. Еж твою мать – поджог! Запах ацетона означает, что «тень» готовит поджог!

Ганс метнулся в соседнюю комнату, толкнул в плечо Тайсона. Тайсон сразу открыл глаза.

– Шу… шу, – начал Ганс. Когда волновался, он заикался сильнее обычного. Тайсон разглядел пистолет в руке Ганса, спросил удивленно:

– Ты чего – окабанел?

– Шу-шухер! – выдавил наконец Ганс. – Бу… бу… буди остальных!

Тайсон сел на диване, а Ганс выскочил обратно, взял на прицел поддон с кирпичами.

Гурон подумал: пора. Растворитель уже растекся и можно начинать… Он взял в руки корпус фонарика, размотал изоленту, страхующую выключатель от случайного нажатия, и выглянул из-за бокового ребра стопки кирпичей. Хотел посмотреть, как полыхнет… строго говоря, самой вспышки он не мог увидеть, так как находился на противоположной стороне дома, но отблески пламени – вполне.

Ганс увидел, как из-за кирпичей появилась темная тень. Стремительно вскинул пистолет, нажал на спуск…

Гурон уже собрался переместить вперед ползунок выключателя, но вдруг мгновенно и остро ощутил опасность… замер… Окно на первом этаже озарила вспышка, стекло мгновенно осыпалось блестящим водопадом, пуля клюнула в кирпич в нескольких сантиметрах от головы Гурона.

Ганс был отменный стрелок, но стрелял прямо сквозь окно и не учел искажения, которое дает двойное стекло. Именно это спасло Гурону жизнь.

Гурон отпрянул за кирпичи, матюгнулся. Было очевидно: он обнаружен, фактор внезапности утрачен… Он сдвинул вперед ползунок на корпусе китайского фонарика, ток напряжением два с половиной вольта побежал по проводам, достиг лампочки. Гурон услышал сильный хлопок. Звук был похож на тот, какой бывает, когда открывают бутылку шампанского… пробка летит в потолок, пена рвется из горлышка.

Вместо пены из пластиковой бутылки вырвался огненный бес. Тишину прорезал чей-то голос:

– Пожар!

Гурон отбросил в сторону ненужный уже фонарик, стремительно метнулся влево, за укрытие штабеля досок. С опозданием ударил выстрел, пуля вдребезги разнесла кирпич за спиной Гурона. Он на секунду высунулся из-за штабеля, навскидку выстрелил в окно. Услышал крик и понял, что зацепил стрелка. Гурон передернул затвор, на траву выскочила дымящаяся гильза, из ствола дохнуло порохом.

Из-за дома доносились хлопки – одна за другой взрывались бутылки с растворителем. Гурон понял, что второй, дублирующий «пульт» уже не нужен – пошло, горит – оторвал от него провода и сунул в карман. В доме кричали, на траве танцевали отсветы пламени.

Картечь обожгла Гансу левое плечо. От боли Ганс закричал – зло, матерно. За окнами метались языки пламени, наполняли холл зловещим светом. Тайсон посмотрел на Ганса, растерянно сказал:

– Надо перевязать.

– Вы-вырываться надо, – ответил Ганс. Странно, но он почти не заикался. – Вырываться н-надо – здесь сгорим к чертовой м-матери.

– А там перестреляют, – неуверенно произнес Тайсон. Он был боксер, рукопашник, хорошо стоял в драке, но в перестрелках не бывал и сейчас сильно нервничал. Горбач спросил: