Текст книги "Судный день"

Глава третья

Журналист Виктор Штольнев представлял малотиражный научно-популярный журнал «Астрал». Аккредитованный на саммит глав «большой восьмерки» в Санкт-Петербурге, он там неплохо поработал и даже ухитрился переговорить, правда, накоротке с двумя президентами – Шираком и Блэром. Оба лидера были единодушны в главном, чему, собственно, и был посвящен саммит – будущее Земли и всего живого на ней напрямую связано с развитием энергетических ресурсов. Нужна новая философия в разработке нетрадиционных источников энергии и т. д.

Саммит уже подходил к концу, когда в пресс-центре прошел слушок о якобы состоявшейся в узком кругу встрече глав «восьмерки», на которой не было ни одного представителя СМИ. Да и самого этого мероприятия в программе не значилось, что, естественно, не могло остаться незамеченным журналистским сообществом. Но то ли потому, что погода в Санкт-Петербурге стояла необычайно жаркая, то ли потому, что все, кто был аккредитован на саммит, уже порядком устали и утратили первоначальный пыл, только никто не стал вдаваться в детали и искать причину столь келейного совещания. Возможно, и Штольнев не стал бы «вдаваться в детали», если бы не случайная встреча с руководителем пресс-центра Югиным.

В конце заключительного дня саммита, когда все уже паковали чемоданы, они оказались рядом у книжного развала, непременного атрибута больших совещаний. Югин держал в руках книгу Айзека Азимова, и Штольнев уловил усталый, рассеянный взгляд, которым Югин скользил по страницам книги, и даже подумал: «Неужели ему не осточертели слова, которые бурными водопадами шумели на саммите?» Когда Югин вернул книгу на стеллаж, Штольнев, извинившись, поинтересовался – что же это была за встреча, на которую прессу не пригласили? Ответ пресс-шефа удивил журналиста: оказывается, несмотря на то, что на саммит приглашены ученые-физики, занимающиеся изучением Солнца, в рамках совещания дискуссия по данной теме не состоялась.

Российскую сторону представлял академик Нестор Чагин, а делегатом от американцев был Джим Хайдеманн, тоже весьма известный в научных кругах специалист по изучению Солнца. И вот эти два мировых светила, проявив незаурядную настойчивость, все же сумели привлечь к себе внимание глав «восьмерки». Более того, те согласились встретиться с учеными и выслушать их. Хотя уже вне официальной программы.

– И что же, из-за двух человек нужно было ломать весь график саммита? – спросил Штольнев, ощущая в своем вопросе провокационные нотки. Подумал: «Нет, тут не все так просто… И не тот уровень встречи, чтобы менять программу из-за двух, пусть даже самых выдающихся специалистов в своей области…»

Югин отвел глаза и достал портмоне, заплатил подошедшей лотошнице и попросил завернуть книжку. Штольнев, закончив листать большой цветной альбом, на обложке которого был изображен земной шар на фоне пылающего солнечного диска, тоже собирался уже положить книгу на место, когда Югин неожиданно ткнул пальцем в её обложку:

– Вот этому предмету и была посвящена незапланированная встреча…

– И поэтому прессу туда не пустили? – Штольнев не спускал глаз с Югина, который по-прежнему избегал прямых взглядов. – Какая же там могла быть конфиденциальность? Подумаешь, секрет полишинеля… Или использование солнечной энергии теперь стало большой государственной тайной?

Югин пожал плечами.

– Не знаю. Меня тоже не пригласили. Впрочем, я туда и не рвался. Я думаю, Виктор, есть смысл тебе поговорить на эту тему с самим Чагиным – как-никак светило нашей науки, тем более ты представляешь научно-популярное издание. Вот пусть научное светило и расскажет тебе о небесном светиле… – Югин улыбнулся, видимо, вполне удовлетворенный найденным тоном.

– Ну что ж, спасибо и на этом. А в какой гостинице остановился этот Чагин?

– Скорее всего, в апартаментах Константиновского дворца. Но туда вряд ли попадешь, слишком серьезная охрана.

– Это верно, охрана серьезная, но, слава Богу, существует еще телефонная, телетайпная связь, наконец, е-mail! И еще таю надежду, что вы мне в этом плане чем-нибудь поможете…

Югин взглянул на часы. На лице его отобразилось с трудом скрываемое раздражение.

– Хорошо, сходим в пресс-центр, хотя никакой гарантии дать не могу.

– Ну, а если кто-то родится или умрет?.. Нет, какие-то координаты участников встречи должны быть!

– Разумеется, люди близкого круга их знают…

Однако, когда они пришли в пресс-центр, Штольнев сам нашел сайт Чагина, в котором был указан его е-mail. И не исключено, что в командировки вместе со своим хозяином выезжает и его ноутбук. Штольнев, как говорится, не отходя от кассы, то есть от клавиатуры, отослал письмо следующего содержания: «Господин Чагин, будем чрезвычайно вам благодарны, если вы найдете возможность выделить для нас время и ответить на интересующие наше издание вопросы. Ваш покорный слуга, кандидат физмат наук, редактор журнала «Астрал» Наум Финкильштейн». Эту незначительную подтасовку Штольнев сделал для солидности. Впрочем, редактор против этого не возражал. Однако номер телефона Штольнев указал свой.

Югин похлопал журналиста по плечу, как бы говоря: тебе, парень, пока везет, но сильно не обольщайся… Штольнев не обольщался и почти не верил, что в этот жаркий день его может ждать хоть какое-то существенное событие.

Он спустился в бар, купил сигарет, выпил стакан холодного томатного сока и когда уже поднимался по лестнице, услышал мелодию из оперы «Кармен» – позывной его сотового телефона. Голос был мягкий, негромкий, обнадеживающий дружелюбными нотками. Это был Чагин.

Когда Штольнев объяснил суть своего обращения, академик, усмехнувшись в трубку, сказал:

– Я уже буквально сижу на чемоданах, жду такси… А где вы хотите встретиться?

– В любое время и в любом месте, – Штольнев почувствовал волнение, от чего, как ему раньше казалось, он был навсегда застрахован.

– Может, тогда в Москве, в моем институте?

– Не хотелось бы откладывать, тем более меня ждет командировка на Дальний Восток.

– Хорошо, приезжайте в аэропорт Пулково, хотя сомневаюсь, что за столь малое время мы с вами что-то наговорим путное…

– Мне будет приятно с вами познакомиться, – подлил елея Штольнев, а сам скосил взгляд на висящий ряд часов на стене пресс-центра. Московское время показывало без пятнадцати пять. – Я усатый и полосатый, в смысле в рубашке в синюю полоску…

– А на мне красная бейсболка с теннисной ракеткой… Встретимся у касс…

Благодаря саммиту проблем с такси в городе не ощущалось, не было и пробок. Во всяком случае, в районе Стрельны, где проходил саммит, и откуда Штольнев направлялся в аэропорт. Асфальт под колесами таксомотора буквально плавился, отчего шины издавали липко-шуршащий звук, что, впрочем, не отвлекало журналиста от мысли как сформулировать вопрос, чтобы не обидеть академика назойливостью и в то же время не показаться ему вульгарным дилетантом, который не знает, о чем вести речь.

Расплатившись с водителем у входа в аэропорт, он направился в тоннель, ведущий в зал ожидания. Около третьей кассы он увидел смуглого, моложавого человека в светлом костюме, на голове его светофором алела бейсболка. Рядом – кожаный, на колесиках, желтый чемодан. Подойдя ближе, словно споткнулся о сосредоточенный взгляд пронзительно умных синих глаз. «Ему не больше пятидесяти, – подумал Штольнев, – значит, и разговор вести с ним будет проще…»

Они отошли к пустующим креслам и, когда уселись, Чагин произнес:

– У нас очень мало времени, уже начинается посадка… – Он улыбнулся и протянул Штольневу визитную карточку. Журналист, вынув из барсетки свою визитку, положил ее на подлокотник кресла академика. Тот взял карточку и пробежал по ней взглядом. О чем-то на секунду задумался:

– Кажется, с вашим редактором я уже однажды встречался… По-моему, в Москве, на прошлогоднем форуме «Космические лучи». Передайте Науму Владимировичу привет, статья его мне понравилась. Грамотное изложение. Так, что вас, Виктор, интересует? – и непроизвольный взгляд на часы.

– Да у меня, собственно, всего пара вопросов… Почему, например, после незапланированной встречи ученых… я имею в виду вас и американца Джима Хайдеманна… с главами восьмерки, не было никакого пресс-релиза? Лично у меня создалось впечатление, что разговор был далеко не из рядовых, и что он не предназначен для широкой общественности. И правда ли, что эта встреча была проведена по настоятельным требованиям ученых двух стран?

Штольнев не особо рассчитывал на откровенность собеседника, однако пауза, повисшая в воздухе, показалась ему слишком затяжной. Наконец, Чагин произнес:

– Было бы глупо заверять вас, что это не так. Да, разговор состоялся по нашей инициативе, но взамен мы с господином Хайдеманном обязались обсуждаемую тему не делать достоянием средств массовой информации.

– Почему? – Штольнев вынул из кармана пачку сигарет, но закуривать не стал, увидев запрещающие знаки. Он мял сигарету и ждал, что еще скажет Чагин. И тот продолжал:

– Как известно, главный пункт повестки дня саммита – энергетическая безопасность, а это очень широкий круг вопросов, в который естественным образом вписывалась проблематика, решением которой занимается наш Институт. Большего я вам сказать пока не могу.

– Хорошо, это ваше право, но только ответьте – это проблема регионального или глобального масштаба?

Видимо, и этот вопрос был неудобным для академика. Сняв с головы бейсболку, он начал ею обмахиваться. Штольнев обратил внимание, что череп у Чагина совершенно лысый, и это никак не вязалось с его выразительным, итальянского типа лицом. Действительно, в зале было жарко и душно, а за окном – марево, сквозь которое, было видно, как, отливая серебристым металликом, отдыхали согнанные с взлетно-посадочной полосы резервные борты.

– Да, это проблема глобальная, я бы сказал, космического масштаба… Извините, но мне пора на посадку, – Чагин поднялся. Встал с кресла и Штольнев. Они были почти одного роста, оба худощавы.

Прошли до контроля, где академик остановился и, придерживая ногой свой чемодан, сказал:

– Если хотите что-то понять, возьмите у своего шефа командировку и приезжайте на Байкал, в долину реки Ивановки. Там и встретимся. Я вижу, вы удивлены. Нет, не на экскурсию я вас приглашаю, хочу, чтобы вы собственными глазами увидели подводный нейтринный телескоп. Это поможет разобраться во многом…

Надев бейсболку и подхватив за поводок чемодан, Чагин вошел в зону контроля, а Штольнев, провожая его взглядом, и как заклинание повторял про себя: «Нейтринный телескоп… нейтринный телескоп… где я уже слышал об этом? Нужно будет просмотреть свои старые записи…»

Вернувшись в пресс-центр, Штольнев позвонил в редакцию, но редактора на месте не оказалось. Набрал номер его сотового, и когда Финкильштейн ответил, Штольнев, поозиравшись и даже прикрыв трубку рукой, сказал:

– Шеф, кажется, назревает колоссальная сенсация. Что имею в виду? Это не телефонная тема… Вам о чем-нибудь говорит такое словосочетание – нейтринный телескоп?

– Что-то знакомое… Слушай, ты это не об БПНТ речь ведёшь? То есть о Байкальском подводном нейтринном телескопе?

– В долине реки Ивановки?

– Точно! Значит, мы говорим об одном и том же, – в голосе Финкильштейна отчетливо зазвучали нотки заинтересованности. – Я писал об этом телескопе лет восемь назад, как раз в то время, когда закончился монтаж третьей очереди глубоководного детектора. Это было большое научное достижение… Если мне не изменяет память, он находится на глубине 1300 метров, высота его 70 и диаметр более 40 метров… Гигантское и очень дорогостоящее сооружение…

– Вы можете меня командировать на Байкал?

– Я думаю, прежде тебе надо появиться в редакции. Обсудим и, если действительно есть серьезный информационный повод, какой разговор… Но за тобой материал о саммите, поэтому не теряй времени.

Штольнев хотел вылететь в Москву первым же рейсом, однако ни одного свободного места не оказалось. Помчался на железнодорожный вокзал, но и там его ждало разочарование. Все билеты были уже проданы. И разговора с бригадиром «Красной стрелы» не получилось: в связи с саммитом никаких «левых» пассажиров… даже если речь идет о столичном журналисте… Узнав через справочное телефоны автобусной станции, он вскоре выяснил, что в Москву направляются несколько экспрессов и что проблем с билетами на них пока нет.

В столицу Штольнев прибыл утром, в половине десятого. На автовокзале его встретила жена Нила, приехавшая на своей машине. Личные отношения у них были сложные: он вечно занят, она дважды вечно занята, поскольку работала редактором и сопродюсером информационной программы на Центральном телевидении. Однако все, что касалось их профессии, моментально отодвигало в сторону бытовые проблемы и неурядицы.

– Когда думаешь отправиться? – спросила Нила, когда Штольнев, усевшийся за руль, рассказал ей о встрече с Чагиным.

– Как только отпишусь, так сразу и полечу… Сейчас на Байкале рай, если можешь, отпросись на пару-тройку дней, не пожалеешь!

– Ты думаешь, твои заботы сейчас сильно отличаются от моих? Саммит породил такую волну комментариев, интервью с великими мира сего, что вряд ли имеет смысл даже заикаться об отпуске…

Остановились у светофора, Штольнев закурил, но тут же сигарету затушил, в салоне было невыносимо душно, как, впрочем, и за его пределами.

– Ты думаешь, поездка на Байкал даст тебе разгадку? Я имею в виду ту незапланированную встречу Чагина и американца с членами «восьмерки».

– Может быть, я ошибаюсь, но интуиция мне подсказывает, что в мире что-то назревает такое… Не могу тебе объяснить, это просто предчувствие… Но даже если никакой сенсации не наскребу, привезу материал о работе этого БПНТ, тем более, о нем уже наш журнал писал. Причем, наш журнал тогда рассказал об этом уникальном сооружении первым.

Нила слегка дотронулась до его руки, когда он слишком настырно пытался обогнать огромный рефрижератор.

– Куда ты так гонишь? Так можно никуда не доехать… Но я не помню, чтобы ты писал на эту тему…

– Я тогда еще работал спецкором в Японии, а материал о телескопе готовил Финкильштейн. Сегодня посмотрю подшивку, должно быть, речь действительно идет об уникальном сооружении. Кстати, ты знаешь, что означает слово нейтрино?

Нила оглянулась, позади, на них наседал грузовой «Мерседес».

– Нейтрон, электрон, позитрон… это знакомо со школы, помню даже, что такое спин… Нейтрино, наверное, это какая-то элементарная частица…

Они уже подъезжали к дому, оставался последний светофор.

– Да всё в мире элементарное. Увы, всё…

– Ты что-то после Петербурга стал много философствовать, – Нила заглянула в зеркало и поправила свои шелковистые волосы. – Все состоит из элементарных частиц, но это ведь ничуть не умаляет неповторимость этого мира, верно? Начала цвести наша липа, с ума можно сойти от таких ароматов… Нет, не все элементарно, есть вещи, – она потянула ноздрями воздух, – которые нельзя выразить словами…

– Приехали, будь добра, открой ворота, – он устал, и ему не хотелось вести ни к чему не обязывающие разговоры.

– Ты, как всегда, в своем репертуаре, – женщина порывисто открыла дверцу, и в машину хлынули дачные запахи. Она направилась к высокому забору и открыла калитку. Через мгновение разъехались и створки зеленых железных ворот, открывая вид на белый, с башенками и флигельками, двухэтажный домик, а перед ним – большую с флоксами, кустами рододендронов и роз клумбу. Справа от здания, почти до конька крыши, возвышалась старая, украшенная крошечными золотистыми цветами-фонариками, липа, которую уже вовсю обхаживали пчелы. Тем же эти труженицы занимались и в той части двора, которую буйно оккупировали заросли шиповника и жасмина.

Глава четвертая

Лагерь, куда после урагана в Жиганске Нуарба отправили досиживать, был давно переполнен и нуждался в реконструкции, Возможно, поэтому часть зеков, отсидевших больше половины срока и чьи уголовные статьи были не столь серьезные, решено было освободить досрочно.

С небольшим чемоданом и с достаточно солидной суммой денег (последние месяцы он работал вальщиком леса) Ну арб отправился в Москву. Причем, с твердым намерением завязать с прошлым и устроиться на какую-нибудь стройку, которых в Москве, судя по рассказам бывалых людей, не пересчитать.

Прибыв на Казанский вокзал, он позвонил своей знакомой Марии, жившей в районе Кунцево, на Партизанской улице. Телефон не отвечал, и он, подловив маршрутное такси, направился по адресу, который частенько снился ему в лагере. И куда он отправил немалое количество безответных писем…

Грезился небольшой домик, до окон занесенный снегом, синий дымок из трубы, заиндевелый густой кустарник, густо прилепившийся к задней части дома. В общем, мирная, спокойная обитель… Однако, ему ни разу не приснилась сама Мария, тридцатилетняя блонда с большими серыми глазами и с идеально симметричным лицом. Такие физиономии мелькают в рекламных роликах и гламурных журналах. Познакомился Нуарб с ней случайно. как-то после очередного рейда в чужую квартиру, ему нужно было какое-то убежище, где он мог бы временно перекантоваться и распихать по барыгам украденное. Зайдя однажды в магазин на Смоленской, он и прилепился к ней, после чего несколько месяцев кантовался в Кунцево. Иногда приезжала из Твери мать, и тогда Мария представляла Нуарба квартирантом, а сам Нуарб, дабы вбиться в доверие Василисе Николаевне, рисовался казанской сиротой, закинутым в Москву судьбой из русофобской Прибалтики.

Теперь ее домик весь утопал в диком винограде, а в палисаднике во всю цвели маки и флоксы. И вот среди этой красоты он увидел Марию с лейкой в руках. Она была в легком, выше колен цветастом халатике, волосы собраны пирожком на затылке перламутровой заколкой, которую он ей пять лет назад подарил. Между прочим, украденную в квартире довольно известной певички.

Женщина продолжала поливать цветы, а он, стоя у забора, наблюдал как вокруг Марии и ее лейки образовывается радуга, от которой невозможно оторвать взгляда.

– Хозяюшка! – Крикнул Нуарб. – Квартира, случайно, не сдается?

Мария не отрывая взгляда от душика лейки, отрицательно мотнула головой.

– А может, кто-то из ваших соседей сдает комнату?

Видимо, до слуха Марии донеслось что-то не совсем забытое, и она, подняв голову, взглянула на незваного гостя. «В такую жару – и в черной шляпе!», – подумала она, но тут же сообразила, что не шляпа привлекла ее внимание, а очень знакомые модуляции голоса. Щеки ее густо покраснели. Она поставила на землю лейку и, обходя кусты крыжовника и смородины, направилась к забору. Когда их взгляды встретились, сказала:

– Давненько ты, сизый голубок, не заглядывал в наши края… Наверное, опять по санаториям шастал?

«Санаториями» сам Нуарб называл места не столь отдаленные.

– Было дело, но это в последний раз. Всё! Бросаю якорь.

– Неужели образумился? – в голосе Марии прозвучала ирония и настороженность. – А чем я тебе могу помочь? Или надеешься, что опять буду давать в твою пользу свидетельские показания? Не надейся, я стала на пять лет умнее, а потому шел бы ты своей дорогой…

– Замуж, что ли вышла? И муж ревнивец? Говори, я не гордый, хотя на сегодняшнюю ночь никто мне апартаментов не предлагает.

– А сейчас под любым кустом апартаменты… Жарища такая, что все высохло, огурцы и те не крупнее горохового стручка…

– Ну что, так и будем через эту демаркационную линию гуторить? – Нуарб стукнул кулаком по перекладине изгороди. – Я же тебе сказал: бросаю якорь, если не веришь, могу рассказать, почему я пришел к такому для меня роковому решению…

Мария еще раз полоснула по нему взглядом и подошла к забору. Сняла проволочную петлю и распахнула калитку.

– Заходи, но утром уйдешь туда, откуда явился.

– А туда меня больше не примут, да и здесь дел полно. Имею даже спецзадание, почти государственной важности… Но, если скажешь, что я для тебе персона нон-грата… ради бога, обременять не стану. Ты же меня знаешь…

– Тоже мне – персона нон-грата, – передразнила Мария. – Смотрю, больно начитанным стал… – и женщина сделала шаг в сторону, пропуская незваного гостя в свои владения.

…А потом наступила ночь, очень теплая и очень звездная. Они сидели на лавочке под кустом сирени и рассказывали друг другу о своих жизненных поворотах. И если у Нуарба биография последних лет напоминала школьную линейку, то в судьбе Марии произошли большие изменения. Во-первых, от инсульта скончалась Василиса Николаевна, причем произошло это под Пасху, когда та ездила прибирать могилу мужа. Во-вторых, в личной жизни самой Марии тоже был свой эксклюзив: однажды под Новый год, который встречали у подруги, познакомилась с представительным мужчиной, которому только-только стукнуло 38 и который в ту же ночь предложил Марии руку и сердце: «Завтра уезжаю в командировку на Кавказ, хочу, чтобы кто-то здесь меня ждал».

Контрактник, бугаёк, одним ударом кулака чуть не пробил обшивку вагона, когда они прощались на вокзале. И сделал это от досады и в знак демонстрации любви к Марии.

Но прошел месяц, пошел второй, а от него, Сени Скворцова, ни слуху, ни духу. И однажды вдруг по телевизору объявляют: в районе какого-то чеченского села произошел бой между московскими омоновцами и превосходящими силами бандитов. Тридцать милиционеров против трехсот «духов». Боевики, само собой, не прошли в ущелье, а омоновцы, проявив несгибаемое мужество, легли костьми, но сепаратистов не пропустили. Старший лейтенант Семен Скворцов посмертно был представлен к званию Героя России.

Мария не уронила ни слезинки, за два месяца она уже свыклась со своей бедой и удивилась бы гораздо больше, если бы Сеня вдруг вернулся живой и невредимый…

– Да, дела… – неопределенно сказал Нуарб. Ему было жалко Марию, но с языка сорвалось другое. – А меня, небось, сразу забыла… Ну, конечно, я ведь не герой, хотя тоже кое-что видел…

И неожиданное признание:

– Нет, я тебя долго помнила…

– А почему же тогда ни строчки не написала? Я тебе каждый день строчил, и все надеялся…

– Что, я у тебя одна была? Ни за что не поверю. Да и что толку писать, только нервы трепать… Ладно, говори, чем будешь заниматься? Если тем же, то можешь, не заходя в дом, дуть на все четыре стороны…

А ему уходить не хотелось. Во-первых потому, что некуда было идти, а во-вторых… Вот тут-то с формулировкой возникли у него сложности. То ли Мария стала краше, соблазнительнее, то ли он сам повзрослел и стал более внимательным к женским прелестям…

Дело кончилось тривиальнейше: когда роса уже стала холодить лавку, они отправились в дом, где была широкая кровать с периной, большими пуховыми подушками и хрустящие крахмалом белоснежные простыни да пододеяльники…

Попили чайку с бутербродами, и Мария отвела его в ванную и помогла смыть заскорузлую серость казенного дома. Затем постирала его белье и даже побрила опасной бритвой, которой она брила своего отца, когда тот, парализованный, три года маялся в кресле-качалке.

Конечно, не обошлось без секса, но это в ту ночь грехом не считалось, наутро они проснулись почти мужем и женой.

Была суббота, Марии не надо было идти на работу, поэтому возникшее вдруг слияние двух людей неуклонно закреплялось временем и входило в кем-то предначертанное русло. И вот уже Нуарб, в знак все более утверждающихся семейных уз, вручил ей весь свой капитал, честно заработанный мозолистыми руками на широких просторах великой Родины…

В понедельник, перед уходом Марии на работу, он попросил ее одолжить ему денег, дескать, надо съездить в одну контору насчет работы. Она дала ему пятьсот рублей, но предупредила – выпивка этим ленд-лизом не предусматривается.

– Клянусь памятью Маэстро, в рот не возьму! Разве что пивка кружечку…

И тут же вопрос:

– А кто такой этот Маэстро?

– Расскажу вечером. Между прочим, выдающаяся личность, большой человек и, если я не собьюсь с пути, то это только его заслуга…

И вечером, когда они уже лежали на пуховой перине, пуховых подушках, Нуарб, облагороженный прохладным душем и близостью женщины, поведал нехитрую историю жития в сибирском лагере и знакомства с Позументовым. С Маэстро…

– Понимаешь, этот кент научил меня понимать красоту… Теперь я ее вижу во всем, даже в мелочах. Раньше стрекоза была просто стрекозой, а сейчас я замечаю, какие у нее сине-золотистые крылышки, а лапки – цвета ночного неба… И, если честно, тогда ты для меня была…

– Кем же, интересно, я для тебя была? – нарочито нахмурившись, спросила Мария.

– Ну как тебе сказать… Была довольно обыкновенной бабенкой, каких в России миллионы. А теперь… м-да… ты для меня совершенно другая, красивее не видел… Копия молодой Гундаревой! Даже, красивее – губы и глаза выразительнее… А шея? Когда я шел к тебе, проходил мимо прудов, видел двух лебедей, так шеи у них…

Она положила ладонь на его губы.

– Хватит врать, я стала старше, а потому никак не могу быть лучше той, какой была пять лет назад…

– А вот и ошибаешься, ты стала зрелой и очень аппетитной! У тебя ж на лице ни одной морщинки, и ноги… смотри, – он откинул простыню, – ни единой ямочки. Как его… целлюлитом и не пахнет… кожа словно у нимфетки… – И Нуарб полез целоваться.

Однако под вечер второго дня вся лирика кончилась. Вернувшись с работы, Мария принялась пылесосить комнату и случайно под столом задела какое-то железо. А когда нагнулась и выгребла находку на свет, ахнула: перед ней был джентльменский набор: связка разнокалиберных ключей, молоток – из тех, какими пользуются печники… Но главным украшением этого «ансамбля» был гвоздодер, у которого с одного конца «змеиный язык», а другой заточен так, что может просунуться в любую щель… Да это же фомка, черт ее подери! Кто же в подлунном мире не знает предназначение такого инструмента! Она окликнула Нуарба, который в это время вытряхивал на улице половики и когда он явился, ударила гроза:

– Говоришь, Маэстро, красота, целлюлит, нимфетка, а что это такое? – и пальцем указала на лежащий сиротой воровской инструментарий.

– Как что? Мое прошлое, решил сегодня отнести на кладбище и с честью похоронить, – Нуарб даже неумело перекрестился и едва не расплакался от своего прочувствованного вранья.

А Марии вроде бы и крыть нечем, однако, блюдя последовательность наступательной операции, она собрала железо в кучку и выбросила через окно в палисадник.

– Катись и ты за ними! В моем доме вор-домушник – это явный перебор…

Нуарб вышел, собрал во флоксах свои железяки, упаковал их в целлофановый мешок и вышел за калитку… Очень обиженный и расстроенный, однако утвердившийся в своей правоте: идет ведь он не на воровство, а на порядочное дело, выполнять данное Маэстро обещание, о чем, конечно же, не мог рассказать Марии… Ну, если честно, мог бы… Но поняла бы она – вот в чем вопрос… Скорее всего не поняла бы… да и не надо ей понимать и знать, как он ездил на блошиный рынок, где и купил простенький и самый дешевый наборчик…