Текст книги "Судный день"

«Вот тебе и разгадка, незапланированного совещания членов саммита с учеными-физиками», – подумал Штольнев.

За окном мелькнула чья-то тень, послышались возбужденные голоса и журналист, чтобы не быть застигнутым в неправедном деле, быстро побросал всю бумагу в корзину и ногой задвинул ее под стол. Листок с грифом «совершенно секретно» засунул под носок, не исключая, что на выходе из лаборатории может подвергнуться досмотру.

Однако, все произошло в ином, неожиданно трагическом ключе. Дверь широко распахнулась, и на пороге проявилась фигура Чагина. Рот его кривился, ученый что-то пытался сказать, но слова словно гасли, были почти несвязны… Несколько слов прозвучали более разборчиво: «Элгу убила молния…», и Чагин развернулся и выбежал из комнаты. Из кабинетов выбегали сотрудники, все мчались к еще горевшей лиственнице. За ними устремился и Штольнев. Метрах в десяти от нее, в коляске, он увидел черное, похожее на мумию, тело девушки. Видимо, удар молнии был такой мощности, что шансов выжить у нее не было.

Внимание журналиста привлекла лежавшая у поручня коляски книга. Огонь словно обошел ее. Штольневу очень захотелось взять этот томик, и он уже протянул к нему руку, когда услышал вдруг за своей спиной голос Чагина: «Быть может, это лучшее, что для нее мог сделать Всевышний». Гулбе стоял перед коляской на коленях и беззвучно плакал, беспрерывно причитая: «Как же так, дорогая моя девочка, я ведь рядом был… Боже мой, как это могло произойти? Как же я не успел…»

Какая-то сотрудница тоже зарыдала, за ней – другая… Подошедший к Гулбе Чагин пытался поднять его с колен. С трудом это ему удалось… Два молодых человека старались оторвать от кожаного сиденья коляски то, что осталось от Элги…

Когда обугленное тело унесли, Штольнев взял упавшую на землю книгу. Это были все те же «Вечные мысли о главном». Между страниц осталась шариковая ручка, которой, видимо, Элга делала заметки на полях. На открывшейся странице он прочитал: «Только бы перестать бояться смерти! Чтобы этого достичь, надо познать пределы добра и зла – тогда и жизнь не будет нам тягостна, и смерть не страшна». И на полях, наверное, сделанная ее рукой ремарка: «Нет ничего прекраснее, возвышеннее и ужаснее звезд…»

Штольнев захлопнул книгу, оглянулся и понял, что остался один. Тяжелые тучи сместились к западному берегу Байкала. Дождь мельчал, ветер утратил ураганную силу. Вот из освободившегося от туч клочка голубого неба протянулся золотистый луч Солнца…

Утром он зашел к Чагину попрощаться. От него узнал, что Гулбе увезли в Иркутск с подозрением на инфаркт. Профессор взял с полки книгу и протянул ее корреспонденту:

– Здесь все, что на сегодняшний день известно про нейтрино. Но эта тема, как и Вселенная – она без начала и конца…

Штольнев отказался от любезно предложенной Чагиным служебной машины и первым рейсовым автобусом отбыл в аэропорт Иркутска. В 20 часов 50 минут того же дня он уже был в Москве.

Сойдя с трапа самолета, позвонил Финкильштейну и тот попросил незамедлительно ехать к нему: жена легла в больницу на обследование, есть возможность спокойно пообщаться.

Финкильштейн жил на Цветном бульваре, в десятиэтажном доме, построенном еще в сталинские времена. Шеф ждал Штольнева у входа. Когда они поднялись на десятый этаж и устроились в уютном кабинете, забитом до отказа книгами, редактор сказал:

– Мой источник в Кремле сообщил весьма эксклюзивную информацию, связанную с той незапланированной встречей «восьмерки» с учеными…

Штольнев перебил:

– Боюсь, у нас будет перебор эксклюзива, – и он положил на стол черновик докладной записки, которую раздобыл в байкальской лаборатории.

По мере того, как глаза Финкильштейна пробегали по ее строкам, его лицо наливалось напряжением, височные вены заметно набухали. Прочитав бумагу, редактор, не делая паузы, спросил:

– Значит, ученые достучались до Светлова, – он взглянул на докладную, – это было написано за неделю до саммита… Все верно, мой информатор сообщил, что все главы, участвовавшие в том совещании, приняли решение засекретить эту тему. Особенно на этом настаивали американцы. Да, Виктор, я ожидал чего угодно только не такого… В голове не умещается… Неужели и в самом деле всему абзац?

– Честно говоря, у меня тоже не укладывается… И тем не менее, я думаю, есть смысл дать эту информацию в следующем номере…

Штольнев вынул из сумки подаренную Чагиным книгу и положил перед редактором:

– Полистай, здесь все про нейтрино, которые, судя по всему, поставят весь мир на уши…

– Да я уже тоже кое-чего поднабрался. После получения кремлевской информации, я засел за компьютер и целую ночь вылавливал эти чертовы нейтрино в Интернете. Но давай все по порядку: подробно, в деталях расскажи о своей поездке – с кем встречался, о чем вел речь, как раздобыл это, – Финкильштейн положил свою огромную ладонь на умыкнутый Штольневым черновик докладной. – Словом, все по порядку…

Уже подходила полночь, было выпито литра два кофе, когда Штольнев закончил свой отчет о командировке. Финкильштейн слушал не прерывая, сопел и, наконец, разродился:

– Значит, и Чагин и Гулбе тебе просто морочили голову?

– В общем да… Гулбе даже заговорил о Боге, как будто и в самом деле верующий…

– А разве доктор наук не может верить в Бога?

– Физик-ядерщик? Тогда это не физик и не ученый! Но я их прекрасно понимаю, они ходят под подпиской о неразглашении.

– Давай выйдем на балкон, покурим.

Штольнев почувствовал в голосе шефа, если не безнадежность, то что-то близкое к этому. Уже на балконе, где московский ночной зефир струил эфир, Финкильштейн сказал:

– Если векторы двух разных информационных источников совпадают, значит, информация достоверная.

Штольнев несогласно покачал головой.

– Я думаю, что тут есть еще несколько векторов, нам неизвестных. Я имею в виду западный ученый мир. Вряд ли саммит был бы так единодушен, если данные об экспансии нейтрино исходили только от русской стороны.

– Тем хуже, из этого вытекает, что не только российские детекторы зафиксировали поток частиц, но и другие. Тот же антарктический и средиземноморский нейтринные телескопы… Смотри, – Финкильштейн простер в ночь руку, – почти во всех окнах горит свет. Люди живут, строят планы на завтра, кто-то признается в любви, сочиняет стихи…

– А мы с тобой, как два дурака, пытаемся свести концы, которые, как ни тужься, не сойдутся! Извини, Наум, но с той минуты, как я развернул тот листок, в моем сознании буквально все обесценилось, приблизилось к нулю.

– Только, пожалуйста, ты меня своим пессимизмом не заражай, идет? Не смей впадать в панику, и давай лучше решим, что делать с этой исключительной, необычной информацией?

– Да я уже в самолете перегорел, но честно скажу, всеобщий конец меня не устраивает. Моя собственная смерть мне кажется сущим пустяком и, если бы сказали, что умри я сейчас, и нейтрино успокоятся, не задумываясь, умер бы… Невыносимо даже думать, как это все будет происходить…

– И не будем представлять. Положимся на Божью милость или на Провидение. Но лично я склонен думать, что твой несчастный Гулбе прав: Творец не допустит вселенского апокалипсиса до той поры, пока полностью и окончательно не разочаруется в homo sapiеns. Так давай хоть мы с тобой не будем разочаровывать Всевышнего своей слабостью и унынием. Давай до конца, если таковой все же придет, будем человеками.

– Я не против, но очень хочется еще покоптить, прости за тавтологию, этот несусветный свет. Смотри, Наум, светящихся окон стало намного меньше. Люди успокаиваются и в этом я вижу надежду.

– Ну и прекрасно, значит, так тому и быть… Я думаю, пока никаких публикаций на сей счет делать не будем. Считай, что за счет редакции ты съездил на Байкал в туристическую поездку.

Штольнев покачал головой.

– Да, но если об этом знаем мы, то где гарантия, что об этом не узнает «Эхо Москвы» или же тот же Саша Гордон, который ходит в корешах с академиками РАН…

– Тогда пусть это останется на их совести. Нельзя лишать больного шансов, даже если он смертельно болен. Это западная традиция – добивать ракового больного, сообщив ему диагноз. А то под видом эвтаназии и смертельный укольчик сделать. И ведь как лицемерно объясняют: дескать, человек должен знать, сколько ему еще отпущено жизни, чтобы он успел привести все свои дела в порядок! Но это касается одного индивида… А если речь идет о шести миллиардах? Что, их тоже надо предупредить о грядущем конце, чтобы они успели запастись гробами, местами на кладбищах, чтобы написали прощальные письма? – Произнося это, Финкильштейн с тоской в сердце подумал и о своей Анастасии, которой на днях был вынесен врачами приговор – рак молочной железы.

Штольнев смотрел вниз, где, зажатый клумбами, никак не мог развернуться огромный лимузин.

– Извини, Наум, я с тобой не согласен. Может, больного раком и не надо лишать шанса, а вот все человечество должно знать свою судьбу. Да, сначала будет шок, но в силу неопределенности сроков катастрофы, люди придут в себя, и многие души очистятся именно в преддверии вечного… И кто знает, может, колоссальный выброс душевной энергии спасет наш мир…

– Но пока я редактор, такой публикации не будет! – В словах Финкильштейна слышалась жесткая категоричность. – И к слову сказать, в Интернете уже нет информации Ван дер Меера, который предсказывал взрыв Солнца через шесть лет, вместо нее появилась статься известного ученого из NASA, где в самых взвешенных тонах рассказывается о конце света, который обязательно произойдет, но через пять миллиардов лет. Явное желание дезавуировать Ван дер Меера, и я это приветствую. нечего людям морочить голову.

– Тактика страуса…

– А тебе нужна тактика святой инквизиции – тянуть из живого человека жилы?

– Ну, не знаю, ты редактор, тебе и решать, – Штольнев щелчком послал окурок вниз, и тот, сделав искристую дугу, упал на клумбу. Приземлившись, он не погас, а превратился в светлячка, посылающего в мир свой несмелый свет…

– Я, Виктор, надеялся, что взаимопонимание у нас с тобой полное… – Финкильштейн сделал паузу. – Однако я не обижаюсь, понимаю тебя, ты молод, амбициозен. Опубликовать такой материал мечтает каждый журналист. Когда я был молод, тоже был не в меру ретив, сейчас многое бы изменил, но, увы, все в прошлом…

– Мне очень жаль Элгу, очень красивая девушка, а превратилась в головешку… Представляю, сколько миллиардов таких головешек появится в случае, если прогноз астрофизиков оправдается…

Финкильштейн взял его за руку. Жест был теплый, уютный.

– Виктор, перестань, это уже попахивает шизофренией.

– А разве этот мир не шизофреничен? Ладно, не буду тебя утомлять своим нытьем, видимо, я чертовски устал…

– Может, еще кофейку на дорожку?

– Да нет, пожалуй…

Когда они вернулись в комнату, Штольнев взял со стола похищенную в Долине бумагу и, сложив ее, сунул в карман. Протянул Финкильштейну руку.

– Прощаться не будем, но на всякий случай, – Штольнев обнял Финкильштейна, – если что, считайте меня коммунистом…

– Непременно, коллега, только очень прошу, не закрывай собой амбразуру, это уже не модно.

– Зато эффектно. До завтра. Может, действительно утро вечера мудренее…

– И ты в этом еще не раз убедишься… Подожди, я тебе дам почитать одну вещицу, которая ко мне попала совершенно случайно… Дневник, в котором много интересного. – Финкильштейн достал из-за стекла серванта блокнот, который ему после посещения выставки Шемякина отдал Ну арб, и протянул Штольневу. – Почитай, может, отвлечешься от мрачных мыслей…

– Не думаю, что у меня будет время и настроение читать чьи-то заметки…

– Не чьи-то, а человека, который близко знал Михаила Булгакова, Маяковского, Ахматову. Элиту серебряного века… Для меня это интереснее любых нейтрино. Кстати, есть смысл сделать интервью с тем парнем, который мне этот блокнотик подарил. Познакомились мы с ним на скандальной акции Шемякина. Зовут Нуарбом, живет в Кунцево, очень примечательная личность…

– Чем именно?

– Вот когда ознакомишься с рукописью, сам поймешь, чем он интересен. Этот Нуарб сидел вместе с человеком, о котором в этом альбомчике много написано. С Казимиром Позументовым. Весьма любопытный парень…

Штольнев пожал плечами и сделал рукой неопределенный жест.

– В свете грядущих космических катаклизмов заниматься чтением чужих, столетней давности дневников и делать интервью с каким-то человеком… – Журналист покачал головой. – не знаю, что и сказать…

– А ты не спеши с выводами, – в голосе Финкильштейна послышались отеческие нотки. – Мне кажется, в этой истории есть какой-то тайный смысл, разгадка которого помогла бы на некоторые вещи взглянуть по-иному. На последней странице что-то зашифровано, какая-то криптография… Таких значков я раньше не видел, они ни на что не похожи… И что еще любопытно: этот Карл Позументов многое предсказал.

– Например? – Штольнев вытащил из пачки сигарету.

– Например? А хоть бы войну. Об этом он сказал фигурально: в начале четвертого десятилетия очень много будет человеческого мяса и вся земля покроется тошнотворным смрадом трупов. И что не менее пятидесяти миллионов падут, после чего между злом и добром наступит непривычное для Европы спокойствие. Но через 62 года это небывалое спокойствие может закончиться ужасной катастрофой…

– И в чем это будет выражаться? – спросил оживший Штольнев.

– В чем именно это будет выражаться, он не написал. Но дело даже не в этом… Грядущие человеческие бедствия он связывает с Антидухом, который будет господствовать и, как пример, привел картину Малевича «Черный квадрат», который якобы не принадлежит Малевичу… Не знаю, как ты к этому отнесешься, но меня эта история просто поразила. Оказывается, Карл Позументов в приступе ревности замазал черной краской картину Малевича, на которой была изображена его полуобнаженная жена Зоя… Судя по всему, у нее с художником был серьезный роман… И, возможно, не случайно сын Позументовых был назван Казимиром – в честь Казимира Малевича… И вот Малевич, когда речь зашла об опере «Победа над Солнцем»… в которой он был сценографом, эту замазанную сажевой краской картину использовал как элемент оформления спектакля. Футуристам такой эпатаж очень понравился, и они растрезвонили на весь свет о рождении нового стиля в живописи… А потом была знаменитая выставка в 1915 году, где эта картина была провозглашена иконой авангарда… С тех пор пошло-поехало… Появились новые «Квадрат»… А ведь, как пишет Карл Позументов, Малевич это сделал в пику ему: мол, ты меня замазал черной краской, а я вот, несмотря ни на что, переиграю тебя морально… И переиграл, сейчас на аукционе в Питере за «Черный квадрат» давали миллион долларов! Правда, это был другой «Квадрат», хотя и принадлежащий Малевичу, но написанный его учениками…

Штольнев уже не скрывал зевоты:

– Все это, конечно, очень занятно, но я после такой командировки и всего, что узнал, почти ничего не соображаю… Прости, Наум, я это потом почитаю. Но что касается «Черного квадрата», это действительно любопытно. Я всегда себя спрашивал – может ли здравомыслящий человек назвать эту мазню картиной и даже выставлять ее на больших выставках?

Когда Штольнев ушел, Финкильштейн набрал номер дежурного онкологического отделения – сейчас ему было особенно необходимо узнать о самочувствии жены. Телефон не отвечал…

Приняв душ, он отправился в постель, но и там не мог успокоиться, несколько раз вставал, выходил на кухню покурить, пока, умаявшись окончательно, не заснул, так и не выключив настенный светильник.

Глава одиннадцатая

Заседание Совета Безопасности, как всегда, проходило в субботу, в Кремле. Светлов, сидевший во главе стола, стараясь не выходить за рамки своей обычной спокойно-уравновешенной тональности, давал вводную:

– То, что нам предстоит сегодня обсудить, требует научной поддержки. Я думаю, есть смысл пригласить руководителя международного проекта «Байкал», в рамках которого создан Байкальский глубоководный нейтринный телескоп академика Чагина. Нет возражений? – И президент обратился к сидящему за секретарским столиком помощнику Тишкову: – Лев Евгеньевич, пригласите, пожалуйста, академика.

Чагин немного волновался. Это был его первый визит в Кремль. Но когда переступил порог кабинета и увидел узнаваемые лица государственных мужей, от волнения не осталось и следа. Он поздоровался и, на мгновение задержавшись у двери, двинулся к креслу, на которое указал поднявшийся ему навстречу Светлов.

– Пожалуйста, садитесь… – Президент тоже вернулся на место и стал просматривать лежащие перед ним бумаги. – Скажу честно, тема, которую нам предстоит обсудить, вызывает у меня трепет. Такого еще в практике земных правительств не было. – Он обвел взглядом присутствующих и остановился на академике. – Так что день грядущий нам готовит, а, Нестор Петрович?

Чагин раскрыл свою зеленую папочку и вынул из нее единственный листок, на котором он набросал последние показания нейтринного телескопа, переданные по телефону Гулбе. По-военному четко, кратко и сухо, он изложил ситуацию. При этом не преминул подчеркнуть, что благодаря Солнцу Земля и земляне получают жизненно важную энергию и кислород.

– Интересно, – сказал Миронов. – Энергию, да… Это понятно, а вот Солнце и кислород? Я об этом никогда не задумывался…

– А все очень просто, – откликнулся Чагин. – Кислород на планете Земля в основном образуется в результате разложения водяных паров в земной атмосфере при помощи ультрафиолетового излучения Солнца. Эта обычная фотохимическая реакция давно известна химикам. – И Чагин, вынув из кармана шариковую ручку, крупно, чтобы всем было видно, написал на листке бумаги формулу: 2Н₂О + ультрафиолет = 2Н₂ + О₂. И почти лекторским тоном продолжал: – Мощность ультрафиолетового излучения Солнца на квадратный километр земли не менее 100 000 кВк… Общая площадь земной поверхности равняется 510 миллионам квадратных километров, однако Солнце ежесекундно освещает только половину планеты. Значит, 510 делим на два и умножаем 100 000 кВк и… Словом, мощность солнечной «кислородной станции» равняется 25,5 триллиона кВт…

И так это прозвучало буднично, словно речь шла о проблемах весенней посевной или о строительстве детского сада…

– А что сейчас нам несет солнышко? – спросил Сергей Ивашов.

Чагин снял очки, и продолжил свою импровизированную лекцию.

– На девять часов утра сегодняшнего дня поток частиц солнечных нейтрино стабилизировался, но по-прежнему имеет чрезвычайно интенсивный характер, в секунду несущий каждому сантиметру Земли до ста триллионов частиц… Энергия звезд, подобных Солнцу, освобождается в так называемых водородных и углеродных циклах, в которых водород превращается в гелий. При этом замечу, что Солнце в виде нейтрино излучает до пяти процентов энергии. Так вот от скорости истечения его и зависит благополучие ядра нашего светила. Но эти частицы не однородны и каждый вид несет свою долю энергии. Чтобы с достаточной степенью достоверности судить о прогнозах на будущее, необходимо знать, какие процессы происходят в глубине Солнца. К сожалению, сегодня это еще не под силу науке…

– И это все? – спросил президент.

– Пока все, – Чагин вернул листок в папку и защелкнул ее на кнопку.

– И о чем это говорит? – спросил министр обороны Ива шов. – Лично для меня не все ясно, хотя по тону уважаемого академика можно судить, что речь идет о чем-то супер чрезвычайном, что может быть угрозой нашей планете. Я правильно вас понял, Нестор Петрович?

– В общем да, именно об этом идет речь…

– Значит, наш естественный реактор делает сбои?

– К сожалению, это так, – ответил академик, но ироничную интонацию Ивашова не поддержал.

– Какая-то мистика, – тихо произнес председатель верхней палаты Миронов. – Я когда-то читал об этом и, если мне не изменяет память, мы имеем дело с процессом, когда наш желтый карлик начинает превращаться в нейтронную звезду… Событие, прямо скажем, не рядовое…

– Это хорошо, что наш главный законодатель не теряет чувства юмора… – Светлов посмотрел на Чагина. – Скажите, Нестор Иванович, наука в состоянии дать окончательный диагноз болезни светила? Я имею в виду какие-то варианты. Или ситуация безвариантная?

– Дело в том, что сама частица нейтрино очень молодая, ей не более 75 лет. То есть не ей самой, ибо она вечная странница Вселенной, а ее открытия. Так вот, ее поведение науке известно в этих рамках – от ее обнаружения и до сегодняшнего дня. Но поскольку процессы на Солнце далеко не до конца изучены, мы, к счастью, не можем со стопроцентной уверенностью утверждать, что начались необратимые процессы, и что подобного в истории Солнца еще никогда не было.

– Вы нас успокаиваете или такова данность? – президент впервые за встречу улыбнулся.

Академик ушел от прямого ответа:

– Быть может, это очередной нейтринный циклон. Один из тех, которые когда-то уже были. И которые быть может, убили динозавров. Вернее, убили их не сами нейтрино, а засуха, возникшая от аномальных процессов на Солнце. Второй аналогичный цикл, возможно, приходится на первую половину шестнадцатого века, когда из-за такой же засухи погибла цивилизация майя, но это пока научно не подтверждено. В настоящее время проводятся специальные исследования и поиск архаичных следов нейтрино, но это весьма непростой и не самый быстрый метод. А что касается успокоения… Знаете, Владимир Владимирович, я бы очень хотел всех, и себя в том числе, успокоить, будь на то больше определенности. На саммите в Санкт-Петербурге «Большой восьмеркой» было принято решение придать этой проблеме конфиденциальность, мол, не надо преждевременно пугать человечество, это может вызвать всеобщую панику… И в этом смысле я хочу перед вами повиниться: недавно из нашей Байкальской лаборатории был похищен один важный документ, публикация которого категорически нежелательна.

Светлов взглянул на потупившегося Дерюгина, видимо, отдающего себе отчет в том, что впервые за свою карьеру он никак, при всем желании, не может влиять на безопасность страны.

– Николай Платонович, кажется, это по вашей линии, – обратился к нему Светлов. – Сделаем так. После совещание вы, Нестор Петрович, изложите суть вопроса директору ФСБ и, возможно, он вам поможет найти того, кто похитил документ.

Чагин поднялся, уважительным кивком головы попрощался со всеми и вышел. Когда дверь за ним закрылась, Сергей Ивашов, хлопнув ладонью о столешницу, воскликнул:

– Так что же получается, коллеги, – наше солнышко делает нам страшную козу, а мы бессильны?

Миронов, словно его лично оскорбили, мгновенно отреагировал:

– Да перестаньте вы, Сергей Борисович, молоть ерунду! Я не верю, чтобы вот просто так наша звезда взбрыкнула и начала сдавать. У нее в запасе есть еще как минимум четыре миллиарда лет!

– Это вам сорока на хвосте принесла? – отпарировал глава Минобороны. В его голосе появились язвительные нотки.

– При чем здесь сорока? Я это знаю со школьной скамьи…

– Перестаньте пикироваться, – спокойно сказал Светлов. – Нужно подумать о том, чтобы не возникла паника, ибо, узнав об этом, люди могут отчаяться, и, прав академик, начнутся нежелательные социальные процессы. Я вас попрошу, Игорь Сергеевич, – Светлов обратился к Секретарю Совбеза Родионову, – связаться с главными редакторами газет и телеканалов и поделикатнее им объяснить…

Игорь Родионов стал что-то записывать себе в блокнот.

– Конечно, – сказал он, – это нужно сделать, хотя могут найтись горячие головы…

– Ну, это даже не смешно, – снова возник Сергей Ивашов. – Кому объяснять? Этим хищникам, которые спят и видят какой-нибудь апокалипсис? Даже если сами при этом накроются медным тазом!

– Бог с ними, не о них сейчас речь…

– Кстати, о Боге, – Миронов поднял руку, – нужно посоветоваться с патриархом Тихоном, не организовать ли массовый молебен… – и никто из присутствующих не понял – иронизирует Председатель Верхней палаты или говорит всерьез. А тот продолжал: – Во время войны, на самолете с иконой Владимирской Божьей матери, трижды облетали вокруг Москвы… Перед самой Сталинградской битвой был совершен молебен с иконой Казанской Богоматери… Молились и в тяжелую годину 1612 года, когда польские захватчики взяли Москву, и во время Наполеоновского нашествия… Так что, я думаю, без церкви нам не обойтись…

Дерюгин поднялся и, наклонившись к Светлову, что-то ему сказал. Президент кивнул головой, и директор ФСБ вышел из кабинета. В приемной Чагин беседовал о чем-то с Тишковым.

– Лев Евгеньевич, – обратился к помощнику президента Дерюгин, – где мы могли бы с Нестором Петровичем переговорить?

Тишков провел их в свой кабинет и оставил наедине.

Когда академик в краткой форме изложил свою версию пропажи важного черновика, директор ФСБ спросил:

– Почему вы думаете, что это дело рук журналиста Штольнева?

– Да потому что именно Штольнев очень интересовался работой нашего нейтринного телескопа. Ему уже было известно, что на саммите состоялась встреча глав «восьмерки» с нами, то есть с учеными, занимающимися проблемой нейтрино. Откуда он узнал – не имею понятия, – Чагин пожал плечами, – и когда был у нас, все время старался коснуться проблемы солнечной активности. Создалось впечатление – парень что-то нащупывает, что-то не договаривает. Ну, естественно, и мы ему не договаривали, ограничивались общими фразами.

– А когда вы узнали о пропаже документа?

– У нас заведена такая практика: перед уничтожением черновиков, мы их фиксируем в книгу специального учета. Мы хватились буквально на второй день после отъезда Штольнева.

– А кто-то кроме него не мог этого сделать?

– Да что вы! Гулбе – это святая душа, фанатик нейтрино! Нет-нет, у нас все сотрудники – преданные науке люди! Да и никто, кроме этого журналиста, в то помещение не входил. У нас режимный объект и все строго регламентировано.

– Значит, вы говорите – Штольнев…

Чагин вынул из кармана кожаную визитницу и извлек из нее карточку.

– Вот его визитка: Штольнев Виктор, обозреватель научно-популярного журнала «Астрал». Справедливости ради, я должен сказать, что это издание первым в России написало о завершении строительства нейтринного телескопа на Байкале. Я уже имел дело с его главным редактором Финкильштейном, и он мне показался серьезным человеком.

– Так и тема, которой интересовался Штольнев, серьезна. Если не сказать – судьбоносна, и в этом плане я его понимаю…

– Да я тоже понимаю, и с удовольствием бы с ним поделился информацией, если бы…

– Сделаем так, – Дерюгин положил визитку в нагрудный карман пиджака. – Я распоряжусь, чтобы были приняты соответствующие меры, а вы постарайтесь больше таких промахов не допускать.

– Вы меня обижаете, товарищ Дерюгин, – Чагин насупился, считая себя чуть ли не оскорбленным. – Это не промах, а стечение трагических обстоятельств… Разразилась ужасная гроза, в результате которой молния убила дочь начальника лаборатории Гулбе. Возник страшный переполох, а мы ведь все люди. Штольнев на пять минут остался один в демонстрационном зале, и кто бы мог подумать…

Дерюгин дотронулся до руки Чагина.

– Прошу вас, не обижайтесь, но вы сами понимаете, что проблема выходит за рамки обыденности.

– Это мягко сказано… Пожалуй, она выходит за рамки разумного.

После возвращения на Лубянку, Дерюгин вызвал к себе начальника отдела по охране гостайны полковника Мазурова и отдал распоряжение – найти Штольнева и блокировать возможную утечку информации, которая в ФСБ сразу же была обозначена как совершенно секретная, государственной важности.

– Вы должны понимать, что эта информация похлеще той, которая касается НЛО, – в голосе Дерюгина был непривычный для него нажим.

– Ничего страшного, блокировали информацию о НЛО, чего, казалось, сделать было невозможно, справимся и с этим, – твердо заверил полковник.

В тот же день, ближе к вечеру, телефоны издательства «Астрал» и домашний телефон Штольнева были поставлены на прослушку. И, само собой, налажено наружное наблюдение.