Текст книги "Козьма Захарьич Минин, Сухорук"

Марфа Борисовна, Аксенов и Поспелов.

Марфа Борисовна.

 
Ты, Алексей Михайлыч, на дорожку
Медку не хочешь ли?
 

Поспелов.

 
Пожалуй, выпью,
Да не об меде речь! Мне слаще меда
Твой разговор.
 

Марфа Борисовна.

 
Какой проказник! Право!
 

(Подносит мед.)

Поспелов пьет.

Аксенов.

 
Я говорил.
 

Поспелов.

 
Ну, что ж она сказала?
 

Аксенов.

 
Сказала-то? Она сказала: люб.
 

Поспелов.

 
Ну, люб, так ладно! Вот спасибо, Марфа
Борисовна! Сказал бы я словечко
Еще тебе; боюсь — не прогневить бы.
 

Марфа Борисовна.

 
Как не грешно тебе! Да чем же можешь
Ты прогневить меня!
 

Поспелов.

 
Своей любовью.
 

Марфа Борисовна.

 
Ах!.. Нет… я, право… Что тебе смотреть
На гнев мой! Что же, разве что дурное
Ты говоришь! В любви обиды нет!
Благодарить тебя за это надо.
 

Поспелов.

 
А по рукам когда?
 

Марфа Борисовна.

 
Да вот что, милый:
То нездоровится, то дела много
По дому, знаешь. Как-то все не время…
Поверишь ли, с ног сбилась от заботы.
Мы лучше уж немного подождем.
Ты не печалься, Алексей Михайлыч!
 

Поспелов.

 
Голубушка! Зачем себя ты губишь?
В твоей поре тебе бы только ласку!
Тебя бы целовать, да миловать,
Да крепко к сердцу прижимать!
 

Марфа Борисовна.

 
Ну, будет!
Мы после как-нибудь поговорим.
Не до того мне, Алексей Михайлыч!
Так голова с чего-то разболелась,
Уж и не знаю. Лучше не тревожь.
 

Поспелов.

 
Прощенья просим!
 

Марфа Борисовна.

 
И меня прости.
 

Аксенов.

 
Господь с тобой!
 

Поспелов.

 
Бог даст, коль живы будем,
Увидимся.
 

Марфа Борисовна.

 
Ну, как не увидаться!
 

Поспелов и Аксенов уходят.

Марфа Борисовна [одна].

Марфа Борисовна.

 
Какие речи! Господи, помилуй!
Не слушать бы! А как же их не слушать!
В миру живешь, с людями; по-мирски
И надо жить, — все видеть и все слышать.
Куда бежать от суеты мирской?
О юность, юность, молодое время!
Куда бежать мне! Господи, помилуй!
 

(Уходит.)

СЦЕНА ВТОРАЯ

Биркин.

Семенов.

Минин.

Аксенов.

Несколько дворян, боярских детей и посадских.

Место в Кремле, близ воеводского дома.

Аксенов, несколько дворян, боярских детей и посадских выходят из воеводского дома.

[Аксенов, дворяне, боярские дети и посадские.]

Аксенов.

 
Вот грамоту прочли от патриарха,
А толку что! О деле позабыли,
Про земскую беду помину нет,
И что у них на Минина за злоба!
Кузьме и рта разинуть не дают.
Ругательски ругали. Дьяк Семенов
Озлобился, и не уймешь, а Биркин,
Кажись, его зубами бы загрыз.
Наместо дела, ссоры да отписки:
Пошлем в Казань, казанцы к пермичам.
Гонцы гоняют, дело не спорится.
 

Из воеводского дома выходят Биркин, Семенов и Минин.

[Те же, Биркин, Семенов и Минин.]

Семенов.

 
Наслушались мы вдоволь разговору
Сегодня. Сыт ли ты, Иван Иваныч?
 

Биркин.

 
По горло сыт. От ваших разговоров
Завяли уши.
 

Семенов.

 
Ну, Кузьма Захарьев,
Спасибо за науку! Угостил
Нас, дураков, разумными речами,
Так и сидели все, развеся уши,
Да слушали.
 

Биркин.

 
Ну, как его не слушать,
Он всех умней! Ишь краснобай какой!
 

Минин.

 
Не помню я, что говорил; быть может,
Кого обидел словом. Не вините;
Не сам я говорил, кровь говорила.
 

Семенов.

 
Обидеть не обидел, грех сказать;
А насказал довольно, не уложишь
В большой мешок.
 

Биркин.

 
Да кто же виноват?
Мы сами дали волю, так и слушай!
А он и рад.
 

Минин.

 
Да кто же запретит
Мне говорить?
 

Семенов.

 
Да всякий, кто постарше.
 

Минин.

 
За веру православную стою,
Не за дурное что. Молчать нельзя мне.
 

Семенов.

 
Ведь ты еще не воевода! Скажут,
Чтоб говорил — так говори что хочешь;
А скажут: замолчи! — так замолчишь!
 

Минин.

 
Не замолчу. На то мне дан язык,
Чтоб говорить. И говорить я буду
По улицам, на площади, в избе,
И пробуждать, как колокол воскресный,
Уснувшие сердца. Вы подождите,
Я зазвоню не так. Не хочешь слушать,
Я не неволю: не любо — не слушай;
А замолчать меня заставить трудно.
Я не свои вам речи говорил:
Великий господин наш, патриарх,
Велит нам быть в любви, соединенье
И промышлять, как душу положить
За веру. Нас с тобой Господь рассудит,
Кто прав, кто виноват. Вы не хотели
Послушаться; смотрите, не пришлось бы
Вам каяться.
 

Семенов.

 
Послушаться тебя!
Чего ты захотел! Ты будь доволен,
Что слушали, молчать не заставляли.
 

Биркин.

 
Да из избы не выгнали тебя.
 

Уходят, и за ними все, исключая Минина и Аксенова.

Минин и Аксенов.

Минин.

 
Знать, им не жаль ни крови христианской,
Ни душ своих. Какая им корысть!
Самим тепло, а братию меньшую
Пусть враг сечет и рубит, да и души
Насильным крестным целованьем губит.
Просил я их со многими слезами,
Какую ни на есть, придумать помощь, —
И слышать не хотят. Не их, вишь, дело!
Так чье же?
 

Аксенов.

 
Не надейтеся на князи!
 

(Уходит.)

Минин.

 
И вправду. Нам теперь одна надежда —
На Бога. Помощи откуда ждать!
Кто на Руси за правду ополчится?
Кто чист пред Богом? Только чистый может
Святое дело честно совершить.
Народ страдает, кровь отмщенья просит,
На небо вопиет. А кто подымет,
Кто поведет народ? Он без вождя,
Как стадо робкое, рассеян розно.
Нет помощи земной — попросим чуда;
И сотворит Господь по нашей вере.
Молиться надо! В старину бывало,
Что в годы тяжкие народных бедствий
Бог воздвигал вождей и из народа.
Возможно ли, чтоб попустил погибнуть
Такому царству праведный Господь!
Вон огоньки зажглись по берегам.
Бурлаки, труд тяжелый забывая,
Убогую себе готовят пищу.
Вон песню затянули. Нет, не радость
Сложила эту песню, а неволя,
Неволя тяжкая и труд безмерный,
Разгром войны, пожары деревень,
Житье без кровли, ночи без ночлега,
О, пойте! Громче пойте! Соберите
Все слезы с матушки широкой Руси,
Новогородские, псковские слезы,
С Оки и с Клязьмы, с Дона и с Москвы,
От Волхова и до широкой Камы.
Пусть все они в одну сольются песню
И рвут мне сердце, душу жгут огнем
И слабый дух на подвиг утверждают.
О Господи! Благослови меня!
Я чувствую неведомые силы,
Готов один поднять всю Русь на плечи,
Готов орлом лететь на супостата,
Забрать под крылья угнетенных братий
И грудью в бой кровавый и последний.
Час близок! Смерть злодеям! Трепещите!
Из дальнего Кремля грозит вам Минин.
А если Бог отступит от меня
И за гордыню покарать захочет,
Успеха гордым замыслам не даст,
Чтоб я не мнил, что я его избранник, —
Тогда я к вам приду, бурлаки-братья,
И с вами запою по Волге песню,
Печальную и длинную затянем,
И зашумят ракитовы кусты,
По берегам песчаным нагибаясь;
И позабудет бросить сеть рыбак
И в тихом плёсе на челне заплачет;
И девка с ведрами на коромысле,
Идя домой извилистой тропинкой,
Оглянется с горы и станет слушать
И, рукавами слезы утирая,
Широкие измочит рукава;
Бурлаки запоют ее под лямкой
И балахонцы за своей работой
Над новою расшивой, с топорами.
И понесется песня, и прольется
Из века в век, пока стоит земля.
О Господи! Грешу я; мал я духом,
Смел усомниться в благости твоей!
Нет, прочь сомненья! Перст твой вижу ясно.
Со всех сторон мне шепчут голоса:
«Восстань за Русь, на то есть воля Божья!»
 

(Уходит.)

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

(Октябрь 1611 года)

СЦЕНА ПЕРВАЯ

Биркин.

Минин.

Поспелов.

Аксенов.

Темкин

Губанин.

Лыткин.

Нефед, сын Минина.

Павлик.

Марфа Борисовна.

Немец.

Всякие люди Нижнего Новгорода.

Небольшая площадь в Кремле, недалеко от собора. К концу, в пятом явлении, начинает смеркаться.

Выходит Лыткин; Павлик крадется к нему из-за угла.

[Павлик и Лыткин.]

Павлик.

 
Спаси меня! Я влез в беду такую,
Того и жди в застенок поведут.
Ты не бывал, так страсти-то не знаешь,
Я раз висел на дыбе под кнутом
И с той поры застенок обегаю.
Не дай Господь и недругу и другу.
 

Лыткин.

 
За что ж висел?
 

Павлик.

 
За добрые дела.
Ты приюти меня к себе до ночи,
А ночью я за Волгу убегу.
О, горе мне! Велико окаянство
Беспутного Павлушки!
 

Лыткин.

 
Провинился
Ты в чем же, друг?
 

Павлик.

 
И вымолвить боюсь.
Послал меня Иван Иваныч наспех,
Куда, к кому, тебе не надо знать.
Проездил я без мала три недели
И с грамоткой вернулся нынче утром,
Да хмелен был, идти к нему боялся.
На грех стрелец-приятель подвернулся,
В царев кабак мы с ним и завернули,
Винца купили, разговор пошел.
Я хвастать-то горазд, язык мой — враг мой.
Болтаю я, что в голову придет,
И грамотку кажу — мол, вот где сила!
Откуда ни возьмись Кузьма Захарьич,
Хвать за ворот и грамотку из рук.
Ударюсь я бежать, давай Бог ноги.
Хоть в грамоте не писано, откуда,
К кому и от кого, да сам расскажешь.
Как приведут на исповедь в застенок.
Входит Биркин.
Никак, Иван Иваныч? Схорониться!
 

(Прячется за Лыткина.)

Те же и Биркин.

Биркин (один).

 
Заметно мне, что в Нижнем что-то зреет.
Все замолчало, как постом великим;
На всем какое-то говенье видно;
Бледнеют лица, а глаза сияют.
Но что же может сделать этот люд?
Пойти к Москве нестройною оравой
И умирать иль разбегаться розно
От польских латников. Пускай идут,
Попробуют, а нам просторней будет.
А если здесь не тяга, я в Казань;
Там Никанор Шульгин — большой приятель.
Да что ж он держит моего холопа,
Павлушку!
 

(Заметив Павлика.)

 
Вот он! Как же ты посмел,
Не показавшись, по городу шляться?
Все пьянствуешь! Когда домой вернулся?
 

Павлик.

 
Сегодня утром.
 

Биркин.

 
Что ж ты не явился?
Об двух ты, что ли, головах, бездельник!
Ну, мы сочтемся дома. Подавай
Мне грамоту скорей.
 

Павлик.

 
Она пропала.
 

Биркин.

 
Не может быть?
 

Павлик.

 
Кузьма Захарьич отнял.
 

Биркин.

 
Повешу я тебя без разговору
 

Лыткин уходит.

 
За воровство твое! Скрывайся лучше!
Хоть Никанор и пишет осторожно,
Без имени, а приведут на пытку,
Расскажешь все, к кому и от кого.
Беги скорей, покуда не схватили,
Исчезни ты и с потрохом, бездельник!
Замешкаешь, так прикажу холопам
Поймать тебя и в Волге утопить.
Не побоюсь: своя рубашка ближе.
Тебя убить греха большого нет.
 

Павлик убегает за Лыткиным. Биркин уходит. Из собора проходит народ. [Входят] Марфа Борисовна и Поспелов.

[Марфа Борисовна и Поспелов.]

Марфа Борисовна.

 
Давненько не видались.
 

Поспелов.

 
Шесть недель.
 

Марфа Борисовна.

 
Как время-то идет!
 

Поспелов.

 
А что?
 

Марфа Борисовна.

 
Да скоро.
 

Поспелов.

 
Не больно-то! Мне эти шесть недель
Не за год, не солгу, а за полгода
Никак не меньше показались.
 

Марфа Борисовна.

 
Что так?
 

Поспелов.

 
Да разве ты не знаешь?
 

Марфа Борисовна.

 
Ах, голубчик!
Я думала, что ты уж позабыл!
 

Поспелов.

 
А ты б и рада?
 

Марфа Борисовна.

 
Да не то что рада,
А все не время, некогда подумать.
 

Поспелов.

 
Об чем тут думать, голову ломать!
 

Марфа Борисовна.

 
Кто ж за меня подумает?
 

Поспелов.

 
Все я же,
И за себя и за тебя.
 

Марфа Борисовна.

 
Какой ты
Догадливый! Спасибо, что избавил
Меня от тяжкой думы, от заботы!
 

Поспелов.

 
Сиротским делом сходим на могилку
Родителям почившим поклониться,
А там, как водится, честным пирком
Да и за свадебку.
 

Марфа Борисовна.

 
Не долго думал,
А хорошо сказал.
 

Поспелов.

 
А нешто худо?
 

Марфа Борисовна.

 
Ты лучше знаешь.
 

Поспелов.

 
Значит, так и быть,
По-моему?
 

Марфа Борисовна.

 
Да ну уж, ладно, ладно.
Ты помолчи пока, мой друг сердечный!
 

Поспелов.

 
Зачем молчать? Кого же мы боимся!
 

Марфа Борисовна.

 
Что прежде времени молву пускать!
Не к спеху дело, погодим немного.
 

Поспелов.

 
Да я боюсь, ты спятишься назад.
 

Марфа Борисовна.

 
Зачем мне пятиться! Какая стать!
Ну, чем ты не жених? Собой красавец,
И развеселый, и такой удалый!
Других таких не сыщешь. Из-под ручки
На женихов таких невесты смотрят.
 

Поспелов.

 
Все шутки у тебя. Мне не до шуток!
Тебе забава — мне кручина злая.
Я, точно подкошенная трава,
Без ветра-вихоря, без солнца вяну.
 

Марфа Борисовна.

 
Ну что на улице за разговоры!
Немало дней у Бога; потолкуем
И после, без помехи, на досуге.
Ступай себе! Вон, видишь, из собора
Татьяна Юрьевна идет. Прощай!
 

(Уходит.)

Выходят Аксенов, Темкин, Губанин, Лыткин и разные торговые и посадские люди.

[Аксенов, Темкин, Губанин, Лыткин, народ.]

Аксенов.

 
Ну, так как же, ребятушки, а? Ну вот теперь нас много сошлось, давайте поговорим толком!
 

Лыткин.

 
И то надо толком.
А то что это!
Господи Боже мой!
Тот говорит: «Давай денег!»
Другой говорит: «Давай денег!»
А для чего — никто толком не скажет.
 

Темкин.

 
Тебе только все разговаривать, лясы точить, а дела-то делать, видно, ты не любишь!
Мало еще, что ли, разговору-то было!
Сорок дней со днем сходимся да толкуем.
 

Губанин.

 
Уж и не говори! Срам!
То есть, кажется, не глядел бы людям в глаза от стыда, особливо Кузьме Захарьичу.
Он о земском деле печалится, а мы… Ах, стыдобушка!
 

Аксенов.

 
Значит, ребята, как в последний раз говорили, так и быть: третью деньгу.
 

Голоса.

 
Третью деньгу. — Что ж, мы не прочь! — Так тому и быть! — Что сказано, то свято!
 

Губанин.

 
Все, дедушка, согласны, все. (К народу.) Не стыдите, братцы! (Аксенову.) Дедушка! Спорщиков нет.
 

Аксенов.

 
Постой ты, погоди! От трех денег — деньгу, от рубля — десять алтын, от трех рублей — рубль.
 

Голоса.

 
Ладно! Ладно! (Разговор в толпе.) С десяти рублев выходит — три рубля да десять алтын. — А от сорока? Долго ль счесть! — С пятидесяти рублев — пятнадцать рублев. — Не пятнадцать, а шестнадцать рублев двадцать два алтына. — Ишь ты, счетчик! Да уж ладно, ладно!
 

Лыткин.

 
Стойте! Как же это? Значит, все одно, что семейный, что одинокий?
 

Губанин.

 
Как тебе не грех рот-то разевать! Ужли один против всех пойдешь?
 

Аксенов.

 
Тебе что за дело до одиноких! Одинокий-то, может, все отдаст, да и сам своей головой пойдет!
 

Темкин.

 
Ах ты, жила! Прости Господи!
 

Лыткин.

 
Да что жила! Кому ж своего не жаль!
 

Губанин.

 
На земское-то дело? Экой срам! Ну уж…
 

Аксенов.

 
Стало быть, и делу конец. Отслужить молебен, да и собирать.
 

Губанин.

 
У нас в рукавичном ряду уж и деньги готовы.
 

Голоса.

 
В железном ряду хотят собирать. —
Толкуют и в хлебном. —
И в горшечном. — И в мясном. — И рыбаки.
 

Лыткин.

 
А как же теперь товар?
 

Темкин.

 
Прикинем.
 

Голоса.

 
Известно, прикинем, что чего стоит. — Долго ль прикинуть. — В цену поставим.
 

Лыткин.

 
А кто приценивать будет?
 

Темкин.

 
Все мы же.
 

Голоса.

 
Промеж себя выберем. — Всякий в своем ряду. — Свой суд короче.
 

Лыткин.

 
Да как же я поверю чужому человеку свое добро ценить?
 

Аксенов.

 
Мы не без креста ходим.
 

Темкин.

 
Самому тебе не счесть, как мы сочтем.
 

Голос из толпы.

 
Мы торговые люди, друг у дружки каждую деньгу насквозь видим.
 

Лыткин.

 
Что ж такое! Лучше ложись да умирай!
 

Темкин.

 
Ну и умирай! Ну, умирай!
 

Аксенов.

 
Ты для себя для одного, что ли, жить хочешь?
Так ступай в лес, да и живи себе.
С людьми живешь, так и слушай, что мир говорит.
Больше миру не будешь! Велит мир, так и всё отнимут.
 

Темкин.

 
Да и отнимем, силой отнимем.
 

Лыткин.

 
Да ведь это разор!
 

Темкин.

 
Ну, да что на него смотреть, Петр Аксеныч! Как сказано, так и будет. На том все и станем.
 

Голоса.

 
Все! — Все!
 

Темкин.

 
Есть тут кто-нибудь из немцев?
 

Немец.

 
Я.
 

Темкин.

 
Ты согласен?
 

Немец.

 
Да!
 

Темкин.

 
Вот видишь ты, Василий! Ну скажи ты мне теперь, есть в тебе душа али нет?
 

Губанин.

 
Брось ты его!
 

Темкин

 
Зреть не могу таких людей; вся душа во мне поворачивается.
 

Аксенов (Лыткину тихо).

 
Что тебе жалеть-то!
Какое ты приданое возьмешь!
У ней, говорят, тысяч до двенадцати.
Некуда будет тебе и деньги-то девать.
 

Лыткин.

 
Да верно ли?
 

Аксенов.

 
Вчера мы с ней о тебе говорили. Лучше, говорит, мне жениха и не надо.
 

Лыткин.

 
Ну, хорошо, я согласен из своих. Только чтобы из жениных не трогать.
 

Голоса.

 
Кузьма Захарьич идет! — Кузьма Захарьич!
 

Входит Минин. Все кланяются.

[Те же и Mинин]

Аксенов.

 
Мы положили третью деньгу брать
От денег, и с товару тоже.
 

Минин.

 
Мало.
 

Аксенов.

 
И те с трудом, а больше не сберешь.
 

Минин.

 
Я знаю.
 

Аксенов.

 
Тяжело одним. Помогут
Другие города.
 

Минин.

 
Плохая помощь!
Мне ждать нельзя. Мне Бог велел идти.
Смотрите на меня! Теперь не свой я,
А Божий. Не пойдет никто, один
Пойду. На перепутьях буду кликать
Товарищей. В себе не волен я.
Послушайте!
Все обступают его.
Сегодня поздней ночью,
Уж к утру близко, сном я позабылся,
Да и не помню хорошенько, спал я
Или не спал. Вдруг вижу: образница
Вся облилася светом; в изголовье
Перед иконами явился муж
В одежде схимника, весь в херувимах,
Благословляющую поднял руку
И рек: «Кузьма! иди спасать Москву!
Буди уснувших!» Я вскочил от ложа,
Виденья дивного как не бывало;
Соборный благовест волной несется,
Ночная темь колышется от звона,
Оконницы чуть слышно дребезжат,
Лампадки, догорая, чуть трепещут
Неясным блеском, и святые лики
То озарялися, то померкали,
И только разливалось по покоям
Благоуханье.
 

Аксенов.

 
Слава в вышних Богу!
Но кто же старец? Рассмотрел ли ты?
Угодников ты подлинники знаешь.
 

Входит Hефед.

[Те же и Hефед.]

Hефед.

 
Где батюшка?
 

Минин.

 
Что надо? Что случилось?
 

Hефед.

 
Гонцы от Троицы живоначальной,
От Сергия-угодника пришли.
 

Минин.

 
От Сергия-угодника? И старец,
Явившийся мне, грешному, был Сергий.
 

Голоса.

 
Перст Божий! — Божья воля! — Чудеса!
Еще от нас Господь не отступился.
 

Hефед.

 
У них письмо отца архимандрита
И келаря.
 

Минин.

 
На воеводский двор
Ступай, Поспелов, прямо к воеводе!
Оповести его!
 

Поспелов уходит.

 
А вы сбирайте
Дворян, детей боярских, и голов,
И сотников стрелецких и казацких,
И земских старост, и гостей, и всяких
Людей служилых к воеводе в дом.
А ты, Нефед, домой! Веди гонцов!
Как есть с дороги, так пускай и идут.
Теперь в последний раз, друзья, пойду я
Боярам, воеводам поклониться.
 

Голоса.

 
Господь поможет. — Он тебе поможет. —
Молиться будем! Господа умолим.
 

Все уходят.

СЦЕНА ВТОРАЯ

Воевода.

Андрей Семенович Алябьев.

Биркин.

Семенов.

Минин.

Аксенов.

Поспелов.

Колзаков.

Роман Пахомов.

Дворяне, дети боярские, головы, старосты, богатые посадские люди.

Большая богатая изба в воеводском доме.

В избу входят постепенно разные лица, всё более пожилые и зажиточные, Аксенов, Минин, Поспелов, Роман Пахомов. Вновь пришедшие кланяются молча с теми, которые пришли прежде. Говорят шепотом. Потом входят Воевода, Алябьев, Биркин, Семенов, Колзаков и несколько народу.

Воевода (Пахомову).

 
Здорово ли доехал?
 

Роман Пахомов.

 
Ничего.
 

Воевода.

 
Ну, молодец же ты, Роман Пахомов!
Хвала и честь тебе! Чай, отдохнуть
С дороги-то захочешь?
 

Роман Пахомов.

 
Да когда уж!
Велели к вам заехать, да в Казань.
Уж отдохну, вернувшись из Казани.
 

(Отходит).

Воевода.

 
Все собралися?
 

Голоса.

 
Все.
 

Воевода (отдает грамоту Семенову).

 
Читай, Василий!
 

Семенов.

 
Сначала тут, как водится, все власти
Казанские и весь народ помянут:
Татары, черемиса, вотяки
И прочие.
 

(Читает.)

 
«Не раз мы вам писали
О нашей гибели и разоренье;
И снова молим вас: не позабудьте,
Что вы родились в православной вере,
Святым крещением знаменовались.
Сего-то ради положите подвиг
Страданья вашего за ваших братий!
Молите всем народом христианским
Людей служилых быть в соединенье
И заодно стоять против врагов
И всех предателей хрестьянской веры.
Вы сами видите, что всем близка
От тех врагов конечная погибель.
В которых городех они владели,
Какое разоренье учинили!
Где Божьи образы и где святыня?
Не все ли разорили до конца
И обругали наглым поруганьем!
Попомните и смилуйтесь над нами,
Не мешкая, идите в сход к Москве!
И положите подвиг пострадать
Для избавленья православной веры!
Казною и людями помогите!
О том вас молим много со слезами
И от всего народа бьем челом!»
 

Воевода.

 
Вели списать ты список слово в слово,
А грамоту отдай свезти в Казань.
 

Минин.

 
А что ответим?
 

Семенов.

 
Знают воеводы
Про то, а наше дело будет — слушать.
 

Минин.

 
Послушаем.
 

Воевода.

 
Мы рады бы идти,
Да нас походы разорили вовсе.
Давно ль ходил князь Александр Андреич.
 

Алябьев.

 
И я ходил; без дела не сидели!
Казны да войска просят. Где ж нам взять?
 

Аксенов.

 
Поищем, так найдем.
 

Семенов.

 
А где найдешь ты?
 

Аксенов.

 
Промеж себя найдем; сберем, что можем.
 

Семенов.

 
Да много ль денег?
 

Минин.

 
Сколько ни на есть!
Уж это наше дело.
 

Воевода.

 
Доброй воли
Я не снимаю с вас. Сбирайте с Богом!
 

Семенов.

 
Ну, может быть, кой-что и соберете;
Что ж делать будете?
 

Аксенов.

 
Тебя не спросим.
 

Минин.

 
Наймем людей служилых да стрельцов,
Да и пошлем к Москве.
 

Семенов.

 
Без воеводы?
 

Минин.

 
Как преж того водил Андрей Семеныч,
Так и теперь ему челом ударим.
 

Алябьев.

 
Я не пойду, устал.
 

Минин.

 
Андрей Семеныч!
Ты вздумай, если нашим нераденьем
Московскому крещеному народу
Конечная погибель учинится,
Иссякнет корень христианской веры,
И благолепие церквей Господних
В Московском государстве упразднится,
Какой ответ дадим мы в оный день,
В день страшного суда?
 

Алябьев.

 
А кто порукой.
Что наше войско враг не одолеет,
Что врозь оно не разбежится, прежде
Чем мы Москву перед собой увидим?
Не хуже нас ходили воеводы!
Со всех концов бесчисленное войско
Шло под Москву громовой черной тучей.
Да не дал Бог; все розно разошлись.
Так как же хочешь ты, чтоб с горстью войска
Я шел к Москве! Мне с Господом не спорить!
 

Минин.

 
Мы все на Бога. Сами виноваты,
А говорим: «Бог не дал». Да за что
Ему и дать-то нам! Такое дело
Великое как делалось, сам знаешь.
Когда-то соберутся да пойдут,
Как точно через пень колоду валят.
А соберутся, — споры да раздоры:
Да не о том, кто первый помереть
За Русь святую хочет, — разбирают,
Кто старший, набольший, кто чином больше,
Кто стольник, видишь ты, а кто боярин.
    Другой боярин-то, гляди, в Калуге
Боярство-то от вора получил.
Да ты не осердись, Андрей Семеныч!
 

Воевода.

 
За что сердиться! Правду говоришь.
 

Минин.

 
А там и говорят, что не дал Бог.
Что за корысть великим воеводам
За дело земское стоять до смерти!
Им хорошо везде. С царем повздорил,
Так в Тушино, — там чин дадут боярский;
Повздорил там, опять к царю с повинной.
И все они, прости меня Господь,
Для временные сладости забыли
О муке вечной. Им ли нас спасать!
 

Голоса.

 
Что правда — правда. — Что греха таить!
 

Воевода.

 
Кому ж стоять теперь за Русь святую,
Кузьма Захарьев?
 

Минин.

 
Тем, кто больше терпит,
Кто перед Богом не кривил душой.
Когда народ за Русь святую встанет —
И даст Господь победу над врагом.
Нам дороги родные пепелища,
Мы их не променяем ни на что.
Нам вера православная да церковь
Дороже всех сокровищ на земле.
 

Воевода.

 
За умножение наших прегрешений
Господь казнит. Мы знаем все и терпим,
Так не грешно ли против Божьей воли
Нам восставать? Не лучше ли смириться?
 

Минин.

 
Господь не век враждует против нас
И грешнику погибели не хочет.
Враг одолел, творя его веленье,
Смирились мы, и нам Господь пошлет
Победу на врага и одоленье!
 

Алябьев.

 
Мне следу нет идти, пускай другие.
 

Минин.

 
Ты не пойдешь, мы без тебя пойдем.
Позволь мне завтра кликнуть клич к народу;
Что соберем, с тем и пойдем к Москве.
По деньгам глядя, принаймем казаков.
 

Биркин.

 
Не знаю, что Андрей Семеныч скажет,
А я б тебе и думать не позволил
Сбивать казаков своевольных в город.
В Казани их пущают понемногу,
Так человек десятка два, не больше,
В тебя не влезешь. Говорят, чужая
Душа — потемки. Может, ты затеял
Какую смуту аль измену всчать!
 

Минин.

 
Чего не знаешь, ты б не говорил.
Я вот и знаю, да молчу. Ты лучше
Смотрел бы на себя, а не корил
Поклепом злым людей, себя честнее.
Тебя с собой я не зову к Москве;
Тебе и в Тушине тепло бывало.
Я про тебя скажу такое слово,
Что ты язык прикусишь.
 

Семенов (Воеводе).

 
Князь Василий
Андреевич, при нас такие речи
Он говорит. Возможно ли терпеть!
 

Минин (показывая на Биркина).

 
Ты видишь, терпит.
 

Воевода.

 
Замолчи, Кузьма.
 

Минин.

 
Я замолчу, да уж и он не скажет
Ни слова больше, головой отвечу,
 

Семенов.

 
Так я скажу. Я замысел твой вижу.
Не смуту — нет! — ты смуты не затеешь,
Ты от казны попользоваться хочешь,
Чужой копейкой поживиться, вот что!
Вы все барышники!
 

Минин.

 
Очнись, Василий
Семенович! Ты старый человек!
По дурости ты это говоришь
Или по злобе на меня — не знаю.
Нет, я души своей не продавал
И не продам. Душа дороже денег,
Мы знаем твердо, ты не позабыл ли?
Мы тем живем, что Бог в торгу пошлет;
К поборам да к посулам не привыкли;
Ты будь покоен, сам я не возьмусь
Ни собирать, ни соблюдать казну:
Мы старикам дадим на сбереженье,
Уж только не тебе, ты не взыщи!
 

Аксенов.

 
Не в тягость служба, коли дело Божье
Да земское.
 

Воевода.

 
А много ли собрать
Мекаете? Вам это дело ближе,
Виднее.
 

Минин.

 
Прикажи нам кликнуть клич,
Тогда увидим.
 

Семенов.

 
Много не сберете.
 

Аксенов.

 
Что Бог пошлет, и тем довольны будем.
Василий княж Андреич, прикажи!
 

Воевода.

 
Все просите?
 

Голоса.

 
Все просим. — Все как есть.
 

Воевода.

 
Ну, кличьте, с Богом!
 

Семенов (Минину).

 
Соберешь алтын
За гордость за свою.
 

Минин.

 
Не ошибись!
 

Аксенов.

 
Благодарим тебя, Василий княж Андреич,
Что ты позволил нам к народу кликнуть
И собирать казну на Божье дело!
За что бы, кажется, благодарить!
Свои мы деньги соберем, положим
Свои труды; да ведь другой, пожалуй,
И помешал бы нам, а ты велишь.
Так уж тебе спасибо и за это!
 

Минин.

 
Князья, и воеводы, и бояре,
И все честные люди, посудите
Своим умом и разумом великим
Мою простую речь! Не обессудьте,
Что я, помимо старших, затеваю
Такое дело! Я слуга Господень.
Сегодня ночью преподобный Сергий
Мне, грешному, явился, и велел он
Будить народ и поспешать к Москве.
Когда я близким стал про это чудо
Рассказывать, в тот самый час гонцы
Явились с грамотой архимандрита.
И мнится мне, что сам угодник Сергий
Ее прислал. Бояре, воеводы!
Я чудо Божье утаить не смел
И вам поведал все как перед Богом,
И слушать и не слушать ваша воля;
А мне одно: служить я буду Богу.
Пока исполнится завет Господень,
Пока кремлевские увижу стены.
 

Голоса.

 
Иди, иди к Москве, Кузьма Захарьич!
Тебя Господь поддержит, укрепит…
 

Воевода.

 
И мы по силе, по мочи поможем.
 

Голоса.

 
Поможем все тебе! – Поможем все!
 

Воевода.

 
А грамоту снесите к протопопу,
Чтоб завтра за обедней прочитал.
Велите в колокол большой ударить,
Чтобы народу собралось побольше.
 

Семенов.

 
А где свинцу да пороху возьмете?
Без огненного бою как соваться!
 

Минин.

 
Займем в Казани, там в остаче много.
 

Семенов.

 
А не сберешь ты войска, что тогда?
 

Минин.

 
Один пойду.
 

Семенов.

 
Один — не ратник в поле.
 

Поспелов.

 
Ты не один пойдешь, и мы пойдем.
Посадские, торговые помогут
Вам деньгами, а мы все головами.
Дети боярские
Мы все идем с тобой, Кузьма Захарьич.
 

Поспелов.

 
Служилые, воинские мы люди,
Мы по приказу шли и умирали.
Велят — иди и голову клади;
Теперь без зова я иду, охотой!
Уж умирать, так за святое дело!
 

Колзаков.

 
Тебя Господь своим сподобил чудом;
Иди же смело в бой, избранник Божий!
И нас возьми! Авось вернется время,
Когда царям мы царства покоряли,
В незнаемые страны заходили,
Край видели земли, перед глазами
Земля морским отоком завершалась
И выл сердито море-окиян.
Довольно бражничать! Теперь есть дело:
Точить оружие, в поход сбираться!
 

Воевода.

 
И с Богом! Только жаль, что вас не много.
 

Минин.

 
Да разве враг нас одолел числом?
Он одолел нас Божьим попущеньем.
Не силой силен враг, а Божьим гневом,
 

Аксенов.

 
Не войска нужно нам, а благодати.
 

Минин.

 
Велик Господь, владыко херувимский!
Прибежище и сила наша в нем!
Его рука дала врагам победу,
Его рука притупит их мечи.
 

Аксенов.

 
Давид и мал, да сильного свергает.
 

Поспелов.

 
Не много храбрых вывел Гедеон.
 

Минин.

 
Самсон все войско костью побивает.
 

Аксенов.

 
От гласа труб валится Ерихон.
 

Колзаков.

 
С большой ордой побить врага не диво.
 

Минин.

 
Во мнозе Бог! И в мале Бог!
 

Аксенов.

 
Аминь!