Текст книги "Господин Гексоген"

Предметы конспирации были умело расставлены на столе. Пустая бутылка водки. Мокрые, поблескивающие рюмочки. Черная сальная сковорода, в которой, как стеарин, застывает лосиный жир. Белосельцев не хотел вникать в этот сиюминутный ходульный расклад политических сил, который был зыбок, одномоментен. Был готов сместиться, распасться, навсегда исчезнуть и потерять значение. Кануть в небытие, как кромка несущихся по небу туч, их неповторимо случайный рисунок, обманчивый и неверный, скрывающий огромную недвижность неба с молчаливым золотым солнцем, с недвижными алмазными звездами. Он, Белосельцев, всю жизнь проведший среди клубящихся туч сиюминутной политики, теперь желал покинуть зону бурь и тайфунов. Умчаться в недвижный космос, из которого Земля кажется мягким мохнатым клубочком пыли, и в великолепной пустоте недвижно, словно алмазы на бархате, сверкают вечные истины.

– Таким образом, – Копейко завершал свое сообщение, выписывая глазами, интонациями, легким всплеском руки эллипс, – слабым звеном, удерживающим равновесие политических сил, является Премьер. За эту позицию разгорается схватка. Нынешний Премьер, слабый, безвольный и недееспособный, неизбежно будет отставлен, и мы должны опередить Мэра и продвинуть на эту позицию Избранника… Доклад окончен.

– Благодарю, – тоном председателя произнес Гречишников, устремляя глаза на Белосельцева. Этим взглядом давая ему понять, что сообщения делаются специально для него. Ему отдельно открывается следующий этап проекта. Его, соратника и собрата, на правах особого доверия и признательности, посвящают в план, который уже известен остальным участникам встречи. – Пусть Буравков кратко изложит содержание операции «Премьер».

Буравков, весь день демонстрируя удаль и молодечество, лихо играя ножом, ловко свежуя зверя, молодцевато опрокидывая рюмки с водкой, наливаясь румянцем, брызгая остроумием, вдруг разом сбросил с себя разноцветную мишуру. Так разваливается душистая, стоящая на лугу копешка сена, и из-под нее выползает литой черный танк.

– Психологические и моральные характеристики Премьера способствуют проведению подрывной операции, имеющей цель дискредитировать его в глазах силовых структур, лично Президента и общества в целом. – Буравков, утонченный мастер активных операций, в прошлом подавлял диссидентов. Он чернил их репутацию, отсекал от общественной поддержки, травмировал угрозами. После чего следовал суд над ними, арест или высылка за рубеж. Буравков использовал теперь свой уникальный опыт для истребления новой жертвы. – Премьер слабоволен, тщеславен, пуглив, подозрителен, подвержен маниям, легко внушаем. Это делает его объектом манипуляций, чем следует, несомненно, воспользоваться…

Белосельцев представил круглое, толстощекое лицо Премьера с недоразвитым подбородком, на котором присутствовало углубление, как дефект воздушного шарика. Его экземную воспаленную кожу, постоянно страдающую от соприкосновений с воздухом. Пугливые, подозрительные глазки умного зверька, готового кинуться в норку. Неуверенную улыбку на тонких, почти несуществующих губах, произносящих вялую, неостроумную шутку. Это лицо вызвало в нем едкий прилив антипатии. Словно в кровь ему впрыснули концентрированную капельку ненависти, и она зашипела, начала источать пузырьки, которые стали разноситься по всему телу. Он воображал бабье лицо Премьера и чувствовал, как бегут в сосудах пузырьки закипающей ненависти.

– Нам видится возможным побудить Премьера сделать перед телекамерами ряд мировоззренческих и политических заявлений, которые затем будут опровергнуты действительностью и обнаружат полную интеллектуальную и политическую несостоятельность Премьера в глазах общества. Нам также кажется эффективным представить Премьера нарушителем кодекса офицерской чести, которой он часто и не к месту бравирует. Для этого следует выставить его в глазах силовых ведомств предателем их интересов, выявить его неспособность и нежелание заступиться за одного из генералов, влиятельного и любимого в среде силовиков…

Это круглое, невыразительное, как картофельный клубень, лицо перекатывалось все эти годы на кухонном столе Президента, среди битой посуды, нечистоплотных объедков, грязных очисток, во что превращались один за другим политические выскочки, из которых Президент без устали варил жидкое ядовитое пойло, снимая на пробу зловонную пенку, вливая черпаком в миски оголодавшего и дурного народа, покуда народ не начинало тошнить и пучить. Потом кастрюля безжалостно выливалась на помойку, а жуткий суп начинали варить заново, для чего в кипяток кидались ядовитые мухоморы и поганки, несвежее собачье мясо, костная мука мертвых рыб, с непременным добавлением слабящих средств. Премьер, прежде чем стать таковым, присутствовал во всех суповых наборах, неизменно оставаясь в кастрюле, вывариваясь все больше и больше, лишаясь витаминов и питательных веществ, превращаясь в сгусток мертвой, несъедобной материи. Пожар Дома Советов, бездарность чеченской войны, неправедность судов, продажность милиционеров и следователей – все это с негодованием припоминал Белосельцев, представляя похожее на колобок лицо слабовольного политика.

– Шаткое равновесие на Кавказе, мнимое замирение с Чечней, брожение в ваххабитских районах Дагестана есть больная мозоль Президента. Ответственный за эти проблемы Премьер может пасть в глазах Президента в случае, если мир на Кавказе, хотя бы на краткий момент, будет нарушен. Дестабилизация Северного Кавказа есть радикальнейшее средство устранения Премьера, что было рассмотрено нами на прошлой встрече, где я озвучил геополитический и военный аспекты операции… Доклад окончен.

Они молчали, обступив Белосельцева настороженными птичьими ликами. Большая седая сова смотрела с вершины осеннего стога. Тяжелый пеликан с наполненным желтым зобом наблюдал из мелкой лагуны. Зоркий голубь-витютень всматривался оранжевыми глазками, пружиня на ветке. И сам Белосельцев вновь превратился в усталого немолодого скворца с тусклым зеленым отливом и розовым отсветом черных истрепанных перьев. Он был членом стаи. Был заговорщиком.

– Ты нам поможешь? – спросил Гречишников, желая, чтобы согласие его было добровольным, не вынужденным. Чтобы в их тесном кругу сохранялось ощущение братства. – Очень мало талантливых, верных людей.

– В чем моя роль?

– Она покажется тебе незначительной. Но она очень важна.

– Что я должен сделать?

– Подготовь небольшую референтную справку о движении ваххабитов. Пусть Премьер перед телекамерами заверит общественность, что это неопасное, миролюбивое учение, которого не нужно бояться. И второе. Освежи свои дагестанские контакты. Ты был близок к молодому Исмаилу Ходжаеву. Сегодня он очень влиятелен, контролирует боевые отряды. К его слову прислушиваются. Нам нужен надежный на него выход, чтобы с его помощью воздействовать на ситуацию в Дагестане. Ты готов это сделать?

Секунда, которую он размышлял, была потрачена на то, чтобы вспомнить, какое ужасное чувство он пережил посреди двора, где в траве продолжала стоять отрубленная голова лосихи и лежала мокрая, с липкими краями шкура. Не смог припомнить. Мир снова был в чехле, задернутый на блестящую молнию. Смысл жизни был вне его разумения.

– Я готов, – сказал Белосельцев.

– Вот и ладно, – тряхнул плечами Гречишников, сбрасывая оперенье витютня.

Выпили прощальную чарку. Стали собираться в Москву.

Глава одиннадцатая

Референтная справка о ваххабитах, написанная Белосельцевым, уместилась на двух страничках и содержала сведения о мистическом вероучении, соединявшем мусульман в земное братство, где равенство, нестяжательство, совместный труд и жертвенность вели правоверных в рай. Белосельцев, опуская метафизическую сущность учения, придал ему черты утопического социального братства, стремящегося среди неравенства современного мира, несправедливости жизнеустройства построить подобие исламского социализма. Лазурь минаретов, красота и мудрость Корана побуждали героев и мучеников, жертвуя за ближних, становясь угодными Богу, очистить заблудшее человечество от разврата и скверны. Соединиться в едином солнечном царстве Божественной Правды и Святости.

В этом виде справка была вручена Премьеру, и тот взял ее так, будто попробовал ее на язык, подложил под губу, как пучеглазый бычок в пруду засасывает червячка, не чувствуя в скользком вкусном тельце отточенное жало крючка. Бычок мусолит, мнет добычу, осторожно водит лесу. Не дергает, а мягко тянет целлулоидный пузырек поплавка, на который уселась нежная голубая стрекозка, доставляя терпеливому опытному рыбаку наслаждение, радостное напряжение руки, сжимающей гибкую удочку.

Через несколько дней Белосельцев был приглашен Гречишниковым в Кремль, присутствовать на вручении боевых наград участникам чеченской кампании. За неимением хворого, впавшего в слабоумие Президента вручение производил Премьер. Гречишников, проходивший в Кремль так же свободно, как действующий работник охраны, взял с собой Белосельцева, чтобы тот мог принять участие в увлекательном предприятии. Наблюдать, как Премьер озвучит перед телекамерами текст «ваххабитской записки», пропуская ее смысл сквозь затейливые завитки и лабиринты своего, похожего на ракушку, сознания. Тележурналисты унесут из Кремля кассеты, в которых высказывания Премьера, не теперь, а несколько позже, станут звучать как последнее, произносимое перед казнью слово.

И вновь, второй раз за недавнее время, Белосельцев очутился в Георгиевском зале, среди мраморных стен с золотыми начертаниями гвардейских батарей и полков, под сверкающими люстрами, на которые больно смотреть. И опять показалось ему, что ангел в белых одеждах раскрыл над ним свои снежные крылья, взирает ослепительным лучезарным оком.

В зале на креслах сидели военные, те, кому вручались награды. Тут же, как почетные гости, сидели генералы в лампасах, церковные иерархи в митрах и мантиях, орденоносные артисты, именитые, отмеченные наградами ученые. Все смотрели на пустое пространство с большой корзиной цветов и маленькой изящной подставкой, на которой были выложены сафьяновые коробочки с орденами. Все ждали появления Премьера.

Поодаль, тесной группой, стояли тележурналисты, наладив свою аппаратуру. На треногах, как на членистых гибких конечностях, камеры наставили молчаливые темные рыльца. Они напоминали загадочных марсианских животных, которых держат на поводках молчаливые дрессировщики в потертых жилетах со множеством карманов и пряжек. Ждут появления добычи, чтобы разъять поводки, спустить на жертву свору длинноногих, с красными глазками, существ, и те, обнюхивая рыльцами след, цапая землю ногами, догонят по чернотропу добычу и растерзают. Белосельцев всматривался в молчаливых равнодушных репортеров, стараясь угадать среди них того, кто подставит черный, застекленный омуток телекамеры доверчивому Премьеру, и его судьба всосется в стеклянную лунку, как в черную скважину мироздания, исчезая бесследно.

По невидимому, едва ощутимому колебанию света почувствовалось приближение важной персоны. Из боковых дверей, толкая перед собой нарастающее сияние, вошел Премьер. Радушный и одновременно величественный. Простой и доступный и в то же время возвышенный, как сама верховная власть. Готовый служить призвавшим его, делать полезное для общества дело и при этом требующий к себе высшей благодарности и почтения. Все встали, и Премьер, испив сладкое мгновение оказанной ему почести, продлив его на долю секунды, заулыбался. Мягкими взмахами усадил всех на место. Занял позицию у корзины цветов, в стороне от конторки с наградами, где уже оказалась красивая женщина в строгом английском костюме, ассистент и помощник.

Белосельцев испугался его розового лица, напоминающего медный таз для варки варенья. В сладкий сироп, в розовую пенку, в душистые ягоды умелый отравитель плеснет из стеклянной чашечки невидимый яд, обрекая Премьера на мучительную скорую смерть. Телекамеры чуть слышно заурчали, замигали рубиновыми глазками, направили на Премьера будто нюхающие чуткие рыльца.

– Уважаемые друзья и товарищи, я уполномочен передать вам поздравления Президента Российской Федерации, который в силу легкого недомогания не смог приехать в Кремль и поручил мне исполнить этот почетный долг. Вручить награды Родины тем, кто в недавних боевых операциях своим мужеством и геройством отстоял демократию, остановил расползание нестабильности на юге России, сделал все, чтобы на нашей земле установился прочный и долгожданный мир.

Слова были тщательно подобраны, умно расставлены, напоминали искусно раскрашенный фанерный стенд, за которым не был виден разрушенный до фундаментов Грозный, обгорелые остовы танков, русские рабы на цепях, вагоны с замороженными русскими трупами, разросшиеся военные кладбища и тоска в глазах офицеров, кому банкиры и миротворцы в Кремле не дали добить врага, отозвали из Чечни окровавленную, остервенелую армию.

– Высшей награды Родины, звания Героя России, удостаивается подполковник воздушно-десантных войск…

Премьер с торжественным, одухотворенным лицом, возвышая интонацию до трепещущей певучей вершины, напоминал взволнованного конферансье, чей пылкий голос предвосхищает появление эстрадной звезды. Он упивался своей ролью. Не просто подменял Президента, но почти становился им, предлагая присутствующим восхищаться не только героическим подвигом подполковника, но и им, Премьером, который явился в этот царственный зал как высшее лицо государства.

Подполковник, плотный десантник с офицерскими усами и крестообразным шрамом на лбу, встал из рядов. Приблизился к Премьеру. Тот принял из рук красивой ассистентки сафьяновую коробочку с наградой. Раскрыл ее. Жестом фокусника, обращая в разные углы зала, показал собравшимся, улыбаясь и кланяясь, словно чародей, создавший звезду из воздуха. Белосельцев смотрел на десантника, получившего звезду на грудь, а огненный крест – в лоб, там, на лестницах и переходах дудаевского дворца, куда рвались штурмовые группы, пронося клок алого знамени сквозь вспышки очередей, ртутные пунктиры трассеров, и в пролом стены, оставленный фугасным снарядом, Грозный колыхал дымы и пожары. А потом их полк отвели из Грозного, бородатые боевики презрительно ухмылялись вслед уходившим колоннам, и один, молодой, с чернильным блеском в глазах, плюнул на корму отступавшего бэтээра. Подполковник принял из рук Премьера награду, произнес: «Служу России!» Проследовал на свое место, и лицо с офицерскими усами и перекрестьем на лбу было напряженным, с потаенной тревогой глаз, глубинным непониманием и болью.

– За героическое поведение в боевых условиях при наведении конституционного порядка в Чеченской Республике награждается орденом Мужества командир вертолета огневой поддержки майор…

Премьер, озаренный люстрами, окруженный золотыми надписями, упивался своей ролью. Он был торжественно строг и празднично взволнован, чутко угадывая грань между тем и другим. Чувствовал себя победителем, баловнем судьбы, чья блистательная карьера яркой ракетой вознесла его над соперниками, сделала любимцем Президента. Сулила продолжение взлета, когда в скором времени утомленный болезнью и властью Президент покинет свой кремлевский кабинет, украшенный малахитом и яшмой, и назначит преемника.

И этим преемником станет он, беззаветно преданный Президенту, не отступавший от него ни на шаг, ловивший его слово и взгляд, не колебавшийся ни секунды в самые опасные минуты правления, когда качалась верховная власть. Ни тогда, когда горел захваченный смутьянами Дом Советов и танки стреляли по красным флагам и золотым часам на фасаде. Ни тогда, когда боевые колонны входили в горящий Грозный, и броня горела под залпами гранатометов, и из люков торчали обугленные руки танкистов. Ни позже, когда недавние друзья и союзники, почуяв немощь Президента и скорую смену власти, переметнулись на сторону московского Мэра. Он всегда оставался с Президентом, получая посты и портфели, следуя за ним, как прозрачная тень. И теперь, когда все громче заговорили о преемнике, то и дело раскладывая карточный пасьянс претендентов, он не сомневался, что этим преемником окажется он, самый умный, любезный и преданный. Он взял из рук красивой и строгой помощницы, пахнущей вкусно духами, сафьяновый коробок с крестом, напоминающим четыре сложенные вместе алебарды. Передал худому лысеющему майору. Тот неловко принял. Запинаясь, произнес ритуальный ответ. Майор подслеповато озирался под люстрами, окруженный золотыми вензелями и мрамором. А его вертолет, рокоча простреленными лопастями, садился в ущелье, где попала в засаду группа спецназа. Там лежали в снегу убитые, стонали раненые, живые вставляли последние магазины, отбивались от атакующего вала чеченцев. Они молились, прощались, когда сверху, как пятнистый, в стальном оперении ангел, возник вертолет. Окруженный взрывами, с дырами в фюзеляже, он качался, не выключая винтов. Экипаж, стреляя из курсового пулемета в чеченцев, подобрал живых и убитых, вертолет взмыл над ущельем, уклоняясь от колючих пунктиров. Он ушел, оставляя в небе дымок горевшего масла. А через две недели майор привез к чеченцам делегацию московских политиков – генерала с квадратным лицом и злыми змеиными глазками, олигарха с плешивым теменем, похожего на беспокойную белку, министра, стертого, как старая подошва. Их встретили бородачи, обняли, троекратно поцеловали. В полевом шатре подписали бумагу о позорном мире, а майор, поглаживая залатанные борта вертолета, вспоминал убитых, лежащих на клепаном днище.

– За мужество и отвагу, проявленные в боевых условиях, орденом «За заслуги перед Отечеством» второй степени награждается капитан бригады морской пехоты…

Премьер знал, что выбрал верную интонацию, точные жесты, достойную осанку, приличествующие случаю, делавшие его неуловимо похожим на полководца, раздающего награды прямо на поле брани. Все они – Наполеон под Аустерлицем, Нахимов под Балаклавой, Жуков на Зееловских высотах – были просты и торжественны, доступны обожающим их воинам и непомерно возвышались над ними. И эти, награждаемые им офицеры, преданные ему беспредельно, по мановению его руки направят полки и эскадрильи на вероломного врага. Выполнят приказ своего Верховного Главнокомандующего.

Морпех в черной парадной форме прошествовал на пустое озаренное место, где его поджидал Премьер с крохотным сафьяновым ларчиком. Его бригада штурмовала дом в центре Грозного. Танки прямой наводкой били в подвалы, подавляя пулеметные гнезда. Пехота прорывалась в подъезды, швыряя гранаты. На лестницах шла рукопашная. Люди визжали и рыкали, вонзали друг в друга клинки, рвали руками рты, били в лицо лопатками. Дом был взят, и он доложил в штаб о потерях, глядя, как сносят с этажей убитых и раненых, и лицо замкомбрига, на котором разорвалась граната, казалось красным прожектором. А через месяц, вернувшись на флот, он увидел по телевизору, как во двор знакомого дома возвращается чеченский отряд. Боевики вывешивают зеленое знамя, варят пищу в котлах, стреляют в воздух, славя своего командира. А тот, со смоляной бородой, белозубо смеется, воздевает кулак, возглашает: «Аллах акбар!» Капитан с товарищами пил водку, не вытирая злых ядовитых слез.

Белосельцев видел лица награжденных героев, и они напоминали подновленные фасады выгоревших зданий, где было опасно находиться.

Церемония завершилась фуршетом, который проходил в соседних покоях. Премьер в сопровождении свиты направился туда, задержавшись у телекамер, благодушно и мило пошутил с журналистами, демонстрируя простоту и доступность, умение ладить с прессой.

– Журналистский хлеб – самый черный!.. Как и хлеб Премьер-министра, не так ли?.. Мы всегда друг друга понимали и будем впредь понимать! – Он занял место перед телекамерами, над которыми враз загорелись белые лампы, озаряя одутловатые щеки Премьера с рыжеватыми крапинками пигмента. Весело сощурился на гуттаперчевый букет микрофонов, протянутых к его маленькому чуткому носу.

Белосельцев чувствовал его превосходное настроение. Задача, с которой он только что справился, была ему вполне по плечу. Не напоминала изнурительной работы в правительстве. Не касалась проблемы долгов, захлебнувшейся военной реформы, междоусобиц нефтяных компаний, невыплат зарплаты, эпидемий туберкулеза и СПИДа, бандитских убийств в Петербурге. Люди, которые его окружали, были безвредны. Слова, что он произнес, не требовали последующих действий. Журналисты, перед которыми он выступал, были знакомы, проверены. Не расположены к подвохам и дерзким вопросам.

Первый вопрос, который был задан тучным, вальяжным, жующим жвачку журналистом, обслуживающим официоз, касался предстоящих перемен в правительстве:

– Правда ли, что готовится чистка последних министров прежнего кабинета? Что вы стремитесь достичь целостности и согласованности правительственных действий?

– Кабинет – не грязный ботинок, чтобы его чистить, – грубовато пошутил Премьер. – А я, как вы видите, не похож на чистильщика сапог, хотя уважаю и эту профессию. Как работали, так и будем работать. С огоньком! – По расплывшейся улыбке журналиста он понял, что понравился и его грубоватые, военные шутки сегодня же вечером выйдут в эфир.

Второй вопрос касался возможного перенесения столицы в Санкт-Петербург. Его задал работающий в Кремле со времен советских вождей чернявый тощий репортер, напоминавший обгрызенный карандаш.

– Не кажется ли вам, что Россия устала от сытой и равнодушной Москвы и не желает в ней видеть столицу? Ваша родина, Санкт-Петербург, вполне могла бы вернуть себе статус главного города.

– Мы, петербуржцы, никогда не считали свой город вторым. – Премьер подметил тонкую лесть репортера. – Но Москва остается столицей. Я ратую за построение сверхскоростной магистрали, и тогда мы сможем проводить заседания кабинета то на брегах Невы, то у Москвы-реки.

Третий вопрос задал молоденький, румяный, похожий на кудрявого херувимчика журналист, робеющий в кремлевской обстановке, стремящийся казаться независимым, дерзким, выделиться незаурядным острым вопросом.

– Как вы, господин Премьер, относитесь к возможности выноса тела Ленина из Мавзолея? Дискуссия на этот счет становится все более острой!..

На долю секунды лицо Премьера окаменело, ибо он почувствовал опасность вопроса. Как либерал, он был за вынос тела. Однако его ответ не должен был задеть интересы «красного» думского большинства, с которым не стоило ссориться перед рассмотрением годового бюджета. Его щеки вновь умягчились, губы раздвинулись в тонкой улыбке, глаза шаловливо заблестели:

– Вы помните, что случилось, когда в Самарканде разрушили могилу Тимура и вынесли на свет его кости? Этим самым выпустили дух войны, и она пошла гулять по миру. Вы хотите, чтобы растревоженный призрак коммунизма вернулся на землю? Не лучше ли оставить его в Мавзолее, под стеклянным колпаком?

Юноша стал пунцовым от удовольствия. Вихры на его голове поднялись, как рожки, и он стал походить на козлика. Премьер залюбовался его свежестью и нежностью. Подумал, хорошо бы его приблизить и взять с собой в какую-нибудь заграничную поездку.

Четвертый вопрос в завершение отведенной для пресс-конференции пятиминутки задал невзрачный лысеющий репортер в поношенном журналистском жилете, похожий на бухгалтера, потерявшего цвет лица над кипами блеклых бумаг. Его телекамера на упругой треноге наставила на Премьера внимательную ждущую мордочку с маленькой черной пастью, в которой почудились Белосельцеву отточенные хищные зубки.

– Господин Премьер-министр, небольшой горный район Дагестана, контролируемый ваххабитами, заявил о своем отделении от России. Не является ли это новым признаком начавшегося распада страны? Что намерена делать власть? Послать туда войска для усмирения сепаратистов? Или просто не заметить этих горцев, повторяя наш опыт в Чечне, когда мы предпочитаем не говорить о статусе территории?

Премьер сделал строгое, почти сердитое лицо.

– Говорить о посылке войск – значит идти на прямую провокацию. Вопрос вольнолюбивого Кавказа нельзя решить с помощью войск, – наставительно заявил Премьер, считая правильным отчитать этого малопривлекательного, не смыслящего в национальной политике журналиста. – Ваххабизм не является тем учением, с которым следует бороться с помощью танков и штурмовой авиации…

Хищная мордочка зверька потянулась к Премьеру, к его застегнутому пиджаку, под которым круглилось брюшко. И в это брюшко, сквозь пуговицы пиджака, нарядный шелковый галстук, будто вгрызалось зубастое рыльце. Оно словно продиралось сквозь брюшину в хлюпающий сгусток кишок. Чмокало, булькало, как лисенок спартанца, подбиралось к горячей печени. И очень скоро Премьер ощутит нестерпимую боль, смертельную муку, от которой упадет и умрет.

– Ваххабизм – это вполне безобидное, утопическое учение о всеобщем равенстве, рожденное в современном исламе. Исламская идея несет в себе устарелые средневековые черты и, по мнению ваххабитов, нуждается в модернизации. – Премьер почти дословно повторил выдержку из референтной записки, составленной для него Белосельцевым.

Белосельцеву вдруг стало жаль этого человека, неуверенного, тайно боящегося, робкого и зависимого, не ведающего о неизлечимой болезни, которой его уже заразили. Было поздно его спасать. Вирус проник в кровь, растекался по горячему руслу. Первые кровяные тельца, распознав врага, вступили в смертельную схватку. Но погибли, превратившись в больную слизь, лишь умножая ядовитый поток. Инфицированный человек был еще весел и свеж, полон бодрости и здоровья. И не ведал, по какому сосуду, в какой беззащитный орган вторгается незримая смерть.

– Два крохотных дагестанских сельца, наивно заявивших о своей независимости, – это курьез, шутка, на которую мы будем реагировать улыбкой. Очень скоро эти горцы образумятся, и мы на общем с ними празднике выпьем за великую неделимую Россию!..

Премьер ласково кивнул журналистам, давая понять, что встреча окончена. Бодро, стараясь придать себе офицерскую выправку, направился туда, где уже наливали в бокалы шампанское. Белосельцев заметил, как похожий на бухгалтера телевизионщик выключил камеру, извлек кассету, бережно уложил ее в карман своего поношенного жилета.

Фуршет проходил в золоченой нарядной гостиной с вензелями, гербами. Зеркальные стены многократно отражали стол. Эти подхватывающие друг друга сверкающие отражения уносили вдаль тарелки, хрусталь, генеральские погоны, офицерские усы и награды, и казалось, фуршет распространяется бесконечно, от кремлевских стен до Урала, и дальше, до Тихого океана.

Премьер, сжимая бокал шампанского, поднял по-офицерски локоть. Озирая стол острым и, как ему казалось, орлиным, суворовским взглядом, произнес тост:

– Россия – лучшая страна в мире. Армия – лучшее, что есть у России. Вы – лучшие представители армии. Так выпьем же за героев, которым нет равных. Я, в свою очередь, даю вам слово русского офицера, что сделаю для армии все, что позволяет мое положение! Ваше здоровье! – И он лихо, запрокидывая голову, выпил до дна шампанское, делая удалой взмах опустошенным бокалом, как если бы собирался его разбить. В последний момент передумал, аккуратно поставил на скатерть.

Сострадание не покидало Белосельцева. Стоя невдалеке от Премьера, слушая его добродушные шутки, мягкие поучения, мнимозначительные суждения, он видел, как расползается в нем темное пятно смерти, как под рубашкой и дорогим пиджаком выступают фиолетовые пятна.

К Премьеру приблизился епископ в мантии, в клобуке и с фарфоровой, золоченой панагией на золотой цепи. Как и все остальные, он держал бокал с шампанским, нес его к Премьеру, как лампаду, перед своей чесаной, пахнущей духами бородой.

– Наше воинство подает примеры высокого служения Отчизне и Христу Распятому. – Епископ добился внимания Премьера, направил на него острые, умные, одновременно и веселые, и смиренные глаза. – Без преувеличения могу сказать, что русское воинство все больше становится воинством православным. Земным прообразом небесной Церкви Воинствующей. Не сомневаюсь, что подвиги наших воинов, совершенные за Отечество и за веру православную, воссияют, как подвиги святомучеников, украшая и умножая несметный сонм наших православных святых!

Епископ протянул Премьеру бокал, и тот смиренно поклонился, словно чокался и одновременно принимал благословение. Пригубил шампанское, а потом изрек, придав своему лицу набожное, как ему казалось, выражение:

– России нужны новые святые. Новый период русской истории должен быть освящен подвижниками и святыми. Ваша, Владыка, деятельность по углублению связей Церкви и армии находит глубокое понимание у Президента. Помолитесь, чтобы ему стало лучше и его оставили досадные недуги и немощи, мешающие ему в полную меру предаваться государственному служению.

К ним присоединился худощавый, слегка разболтанный генерал, ответственный за воспитательную работу в армии. Его движения и мимика неуловимо напоминали манеру игрока, сдающего карты. Глаза весело и плутовато бегали, словно стараясь угадать, каким количеством козырей судьба наградила партнера. Еще издали он понял смысл затеянного разговора, присоединился, ловко находя в нем свое место.

– В воспитательной работе в войсках нам надо соединить православие и демократию. И нам это удается. Есть офицеры, которые по итогам чеченской войны пишут научные работы о совместимости православных ценностей и демократических идеалов.

– Одно не противоречит другому, – глубокомысленно заметил Премьер, довольный тем, что разговор ведется на религиозные и философские темы. – Собственно, если правильно взглянуть, Христос был первым на земле демократом. Если угодно, его заповеди отстаивали и защищали права человека.

Генерал-воспитатель восхищенно откинул голову, развел руки, словно пытался обнять огромную, возникшую перед ним мысль. Епископ, напротив, склонил клобук, то ли в знак согласия, то ли для того, чтобы не заметили веселый моментальный блеск в глазах.

И пока все трое сводили бокалы в хрустальном сверкании и звоне, Белосельцев вновь испытал мучительное, необъяснимое сострадание к Премьеру, которого не любил, все эти годы видел в нем врага и мучителя, а теперь, принимая участие в его истреблении, чувствовал свою вину.

Премьер поворачивался во все стороны, принимая знаки внимания, словно это он получил награды и был возведен в герои. Он был легковесен, целлулоидно-розов, пуст внутри, издавал звуки трескучего, сухого гороха, как нарядный игрушечный попугай. Он был малообразован, усвоив при своем стремительном восхождении множество поверхностных случайных знаний, которыми прикрывал одно-единственное устремление – продолжить свое восхождение. Он открыл для себя самый верный и точный рецепт, возводящий его к вершинам власти. Этим рецептом было слепое, безоговорочное служение Президенту. Так движется вслед ледоколу в открытой парной полынье крохотный юркий кораблик среди расколотых глыб, застывших больших кораблей, расплющенных давлением льдов. Он знал, что ледокол не вечен, но к моменту, когда заглохнет ядерный угрюмый котел и ледокол остановится, надеялся достичь безопасных вод, куда проскользнет один, оставив в торосах мертвых конкурентов. Он искал опасность вокруг себя, прятался от врагов за спину неповоротливого, мнительного Президента. Не ведал, что опасность уже скрывается в нем самом, сопровождает в успешном плавании, готовится сгубить в момент торжества.