Текст книги "Взломать стихию"

Глава 18
У Беринзонов

В квартире Беринзон-Шлиппе было тихо. Семья переживала трагическую утрату: кокер-спаниелиха Джулия, несмотря на небольшой для собаки возраст, навсегда покинула их московскую квартиру в частности и юдоль земную в целом.

Кандидат филологических наук, доцент кафедры всемирной литературы МПГУ, Елизавета Викторовна Шлиппе переживала потерю так же тяжело, как и доктор биологических наук, Семен Францевич Беринзон.

Украшенный траурной лентой портрет бедной собаки был водружен на видное место. В доме уже несколько недель говорили вполголоса и не включали по вечерам телевизор – дабы не разрушить атмосферу искренней печали тупым весельем какого-нибудь пошлого крикливого шоу.

Визит Тамары и Георгия атмосферу резко изменил.

– Открывай, открывай! – подала еще через дверь голос Тамара, нажимая одновременно на кнопку звонка. – Родственники пришли! Вместе с соседями!

По пути, занявшем около сорока минут, Тамара Николаевна успела немного поостыть. По крайней мере, сходу она никого ни в чем обвинять не стала, решив начать разговор спокойно, без криков. За которыми, в случае чего, дело бы и так не заржавело.

Кандидат филологических наук проводила нежданных гостей на кухню – ту самую, смежную с Брыкунами. Туда же, послушно исполняя ритуал гостеприимства, прошел и Семен Францевич. Кухня была большая, объединенная некогда с залой, места хватило всем.

– Вы без предупреждения, – извинилась перед гостями Елизавета Шлиппе за невидимый беспорядок. – Прошу простить за некоторую дисперсию. Нас совершенно выбил из колеи инцидент с Джулией, я почти забросила уборку. Плюс перманентный переезд рабочего кабинета Сени. Месяц живем, как в лаборатории.

Действительно, присмотревшись, можно было увидеть, что в квартире тот тут, то там аккуратно стояли среднего размера картонные ящики и перевязанные крест – накрест бечевкой стопки книг.

Заинтересовавшись, Иван взглянул на корешки. Научные, по биологии и химии. Вероятно, раньше они находились на работе у Беринзона.

– Расформировали наше научное отделение, – пояснял Семен Францевич, пока супруга хлопотала с чаем, – здание забирает муниципалитет. Что там будет, никто не рискует предположить. Может офисы под аренду, может очередная церковь. А волне вероятно и то, и другое! – пошутил микробиолог (но шутки никто не оценил). – В общем, ждем уведомления о новом местожительстве, и никого не волнует, что некоторые опыты невозможно прерывать во времени. Приходится возиться дома.

– А что изучаете? – вежливо осведомился Черешнин.

– О… Это наиважнейшая область! Мы исследуем резистентные среды биотических возбудителей… – с жаром человека влюбленного в свою работу начал рассказывать Беринзон. Но был бестактно прерван родственниками по сыну.

– Завел свой птичий гомон, – презрительно фыркнул Брыкун. – Ты ж проще как-то говорил? Так, чтобы и дурак понял. Как там было?

– Наша лаборатория разрабатывает новые виды антибиотиков. Исследуем возможности летального воздействия на патогены, – любезно переформулировал «попроще» Семен Францевич.

– И так каждый раз новые выписывают, – заворчала и Тамара. – А эти еще выдумывают, чтобы каждый раз с людей деньги драть. Ладно! Сейчас не об этом…

Тамаре потребовалась целая секунда, чтобы собраться с мыслями. Все-таки не каждый день обвиняешь мужа родной дочери в покушении на убийство – причем на саму себя. Как мать, Тамара Николаевна к Елизавете Шлиппе даже испытывала сочувствие.

– Ладно, – повторила Тамара. – К делу. Знакомьтесь, это Ваня Черешнин, частный детектив. Расследует покушение на меня.

– Покушение? – Беринзон непроизвольно приоткрыл рот, а у Шлиппе так дрогнула рука, что она окатила скатерть заваркой.

– Причем третье за месяц! – продолжила Тамара. – Но, можете поздравить, убийцу мы вычислили. А ты, мамаша, – обратилась она к свахе, – лучше сядь поустойчивей. Как бы от удивления жопу об пол не разбила.

Несмотря на совет, Шлиппе, наоборот, встала, и громко, с почти что театральным пафосом, неожиданно заявила:

– Да! Это была я!

Тамара сама с трудом усидела на табурете.

– Что-о-о?! – округлила она рот и оба глаза.

Настолько же удивленным выглядел и Жора Брыкун. Да и Ивана такое развитие событий, безусловно, впечатлило.

– И я ни о чем не жалею! – в том же тоне продолжила Шлиппе. – Я мать, которая защищала сына!

– Ты? Не додик? Но за что? – всплеснула руками Тамара.

– Поразительно! – Елизавета поправила на переносице очки, что по ее шкале прилюдного выражения эмоций было в области максимальных значений. – «За что»?! Отравительница! – неожиданно обличила она Тамару, ткнув в воздух перед ее лицом острым и длинным, как нож для фруктов, указательным пальцем. – Убийца!

Брыкуны недоуменно переглянулись.

– Я ей сейчас всеку, – спокойно предупредила Тамара. – Но перед этим совершенно честно заявляю: не понимаю, за что она меня так!

– Вы так и не простили нашему Альберту брак со своей дочерью. И попытались его отравить! – продолжая дырявить воздух пальцем, воскликнула Елизавета Викторовна.

– Попыталась отравить? Да она умом поехала! С чего ты взяла, дура? – Тамара вскочила из-за стола и встала напротив свахи, словно скала, руки в боки.

– К счастью, ваши мерзкие голубцы сын забыл у нас дома! И только поэтому остался жив.

– Чего? – лицо Тамары мгновенно налилось дополнительным гневом и яростью.

– И мы… Мы тоже могли ими отравиться! Но, слава богу, – Шлиппе аж передернуло, – это изначально выглядело несъедобным.

– Вот ты дрянь… Сама-то хоть раз в жизни что-то приготовила? – Тамара сощурила глаза. – Сучья ты порода!

– Но наша бедная собака… – не слушая, продолжала Елизавета, – Она отдала жизнь за наше спасение! Я никогда не прощу вам того, что с ней случилось. Бедная Джулия стащила вашу отраву со стола и умерла. Умерла в мучениях на наших глазах. Как? Как у вас поднялась рука?

Елизавета рухнула на стул и зарыдала.

– Да вы сбрендили!!! – Тамаре, наконец, пригодился фирменный брыкуновский рык. – Я сама их ела! И Жора тоже! Хотя вот бы кому я что-то подсыпала. Брому, как минимум, – вспомнила она об измене мужа. – Но додику? Или вам, холерам? Зачем? Вы с ума посходили?

– Расскажите это нашей Джулии! – ответила Шлиппе. – А вчера, Иван, – хозяйка обратилась к заявленному детективом Черешнину, – она снова пыталась подсунуть нашему сыну яд. Слава богу, я была с Альбертом рядом и слила всю кастрюлю в унитаз.

– Харчо? На чистой баранине? – Тамара готова была взорваться. – Да я тебе за это саму сейчас…

– Подождите, – нашел Иван несоответствие и попробовал привлечь к нему внимание. – Как же она могла дать вашему сыну отравленные голубцы, зная, что их могла бы съесть и родная дочка?

– Не могла! В том-то и дело! – ярко выговорила Шлиппе. – Марина вегетарианка. Она знала, что делает. Жертвой должен был стать только наш сын!

Шлиппе оторвала от кухонного бумажного полотенца прямоугольный перфорированный лоскут и приложила его к носу.

– По-вашему, я должна была это игнорировать? – продолжила она гнусаво сквозь слезы. – Да, пускай, я сяду в тюрьму за убийство, но это была самооборона. И, клянусь, я сделаю все, чтобы на скамье подсудимых оказалась и эта женщина тоже! А может и не она одна. В этом заговоре могла участвовать вся их семейка… – на этих словах Елизавета высморкалась.

– Да вы совсем ошалели, я-то причем! – забасил Брыкун – старший и разговор окончательно превратился в мешанину криков и претензий.

Хотя оскорбления Шлиппе («Борджиа!», «Медичи!») не шли ни в какое сравнение со словами произносимыми Тамарой Николаевной, битва все-таки шла на равных. Силу Елизавете придавала искренняя уверенность в том, что она защищает от беспощадной отравительницы жизнь родного сына.

– Я поняла! – вышла на новый виток рассуждений Тамара. – Она сынка своего выгораживает! Или заодно с ним была. Как она могла узнать, когда и от каких клиентов я иду? Он ей сказал!

– Мне, кажется, я знаю, – сказал Иван. – Смотрите.

Иван показал на висящую на смежной с Брыкунами кухонной стене джезву.

– Вы действительно немного запустили уборку, Елизавета. Тут немного побелки просыпалось, – Черешнин обратил внимание на мелкую пыль, осевшую на столешницу под джезвой. – У вас на кухне, кстати, Тамара Николаевна тоже. Найдете в этом же месте на столе, я видел.

Джезва висела на болте, на том же самом, второй конец которого Иван видел на кухне Брыкунов.

– Очевидно, что болт аккуратно вынимали и через отверстие видели как раз вашу кухню. А именно: холодильник с расписанием ваших передвижений.

Тамара, сдвинув брови к переносице, вопросительно посмотрела на свекровь.

– Да, так и было, – призналась Шлиппе. – Когда-то они беспардонно пробили нам стену, без всяких извинений, поставили перед фактом…

– Со сверлом не угадал, что тут извиняться? Полезный же болт получился, – пробасил Георгий, – с двух сторон на него что-то повесить можно. Сами же согласились!

– С вами подискутируешь, – резонно заметила Елизавета.

– Но как обратно они его вставили, не пойму? – спросила Тамара.

– Это не проблема, – пояснил Иван, показав на голову болта. – Втянули внутрь на нитке с суперклеем, вот ее остатки, на резьбе. Верно?

– Верно, верно, – подтвердила Елизавета.

– Но почему вы не пошли в полицию, – спросил Иван, – когда поняли, что жизнь сына в опасности?

– С чем? С мертвой собакой? – горько ответила Елизавета. – С разрушенной жизнью сына? Чтобы вместо тех, кто заслуживает наказания, пострадали дети? Вы же видите, как она изворачивается, как играет! Сара Бернар!

– Да не делала я ничего! – снова взвилась Тамара. – Тварь ты такая! Какой яд вообще ваше племя змеиное взять способен?

Конфликт разросся с новой силой. В нем не участвовали только Иван и Семен Францевич. Все это время тише воды сидевший за краешком стола, уставившись сквозь толстые стекла очков в налитую ему чашку с чаем.

Иван еще раз взглянул на развешанные по стенам научные дипломы супругов и корешки перемотанных бечевкой книг.

– Значит, вы по образованию биохимик? – спросил он Беринзона.

– Микробиолог, если быть точным, – тихо отозвался Семен Францевич.

Черешнин громко захлопал в ладоши, привлекая к себе внимание спорящих.

– Минуточку! Я прошу вас! – попытался он их перекричать.

Не сразу, но, наконец, все замолчали.

Иван подошел к Беринзону и мягко положил ему на плечо руку. Биолог вздрогнул и просел под ней, как под непомерно тяжелой ношей.

– Вы же сами видите, все зашло слишком далеко, – сказал, обращаясь к нему Иван, снисходительным, осторожным тоном.

– Что ты от него хочешь? – встряла Тамар Николаевна, и кивнула на Елизавету. – Она же уже призналась, лярва…

– Тсс! – цыкнул Иван на Тамару, даже не взглянув в ее сторону. И одобряюще кивнул Семену.

И тот решился.

– Вы правы, – его голос сразу же задрожал. – Я должен перед всеми извиниться. Ничего бы этого не случилось, если бы я закрыл двери в кабинет. Но я не уследил. Джулия… Она, как и все кокеры… Они булемически неустойчивы и поглощают все съедобное бесконтрольно…

– Я не понимаю, Сеня… Что ты хочешь сказать? – с широко распахнутыми заплаканными глазами прошептала Елизавета.

– Судя по всему, Джулия съела… – Семен проглотил комок в горле, – что-то с моего лабораторного стола.

– И именно это ее отравило? – уточнил Иван «для тупых».

– Да.

Семен шумно втянул носом воздух и это был единственный звук на пораженной безмолвием кухне.

– Ах, ты ж, ученая ты харя… – медленно прошипела Тамара, начиная движение в сторону доктора наук.

Но ее перебила Елизавета.

– А голубцы, Семен? Ты же сказал, что сам видел, как Джулия…

– Голубцы я съел сам… – всхлипнул Беринзон. И, сдавшись, заплакал уже на полную. – Простите меня… Простите все… И ты особенно, Лиза! Если бы я знал, что ты зайдешь так далеко, я бы признался сразу…

В научную задачу отдела, в котором трудился микробиолог Семен Францевич Беринзон, входило изучение устойчивых к антибиотикам бактерий. Как известно, эта мелкая, безостановочно мутирующая дрянь, ежегодно сводит на нет усилия фармакологических компаний во всем мире. Вырабатывая из самих себя все новые и новые штаммы, некоторые из которых уже не только не боятся известных науке антибиотиков, а даже питаются ими и прекрасно в их среде размножаются. Ученые же, подобные Беринзону и его коллегам, вынуждены без перерыва искать все новые и новые средства, способные заставить упорные микроорганизмы сдаться. Ведь кто первым изобретет суперооружие в этой войне – до сих пор неизвестно. Либо человек найдет яд, против которого ни у одной из бактерий не найдется, что возразить, либо микробы соберут из себя нечто такое, что будет жить и размножаться, невзирая ни на одну изобретенную против них отраву. И превратят весь мир в спокойно разлагающуюся на поверхности планеты биологическую кашицу. Тоже, впрочем, форма жизни, нет?

Семен Францевич, скромный младший офицер в этой эпической битве армий бактерий и человечества, в своем рабочем кабинете, вынужденно перестроенном под домашнюю лабораторию, продолжал начатые в институте опыты. А именно, травил патогенные бактерии всеми ядами, какие можно было легально, без нарушения закона и техники безопасности, держать в домашних условиях. Но, что очевидно доктору наук, пойди, вдолби сверхпрожорливому кокер-спаниелю. Бедняга досуха вылизала все чашки Петри, до которых дотянулась своим розовым жизнерадостным языком. Включая и те, что отравили ее насмерть.

– Фенольные соединения… бактериофаги… полипептиды… – лепетал потекший микробиолог, – … атаки на мембрану… лантибиотики…

– Какие же вы все, мужики, мудаки! – резюмировала Тамара и неожиданно крепко обняла Елизавету Викторовну. – Все, подруга! Хватит. Мир.

Ошеломленная признанием мужа Шлиппе стояла посередине собственной кухни, как соляной столб. Обвившая ее, словно ласковый спрут, Тамара Николаевна успокаивающе наглаживала родственницу по плечу.

– Миленькая, да черт с ним, отпусти. Мой вон тоже хорош. Мы им попозже обоим устроим, я научу. Сядешь, может? Водички?

– Какая тут водичка… – буркнул Брыкун, исчез на минуту и вернулся с бутылкой коньяка, взятой из собственной квартиры.

Через десять минут он побежал за второй.

Больше Ивану в квартире Беринзонов делать было нечего. Женщины, наплакавшись, сидели, держа друг друга за руки, и безостановочно друг перед другом извинялись. Фантазируя, какого именно рода казни египетские они ниспошлют виноватым во всем на свете мужчинам. Виноватые мужчины, особенно Семен, вели себя тихо и пристыженно, изо всех сил стараясь стать невидимыми.

Ухода Ивана никто не заметил.

– И как ты понял, что это он? – спросила вечером у мужа Гуляра, после того, как он подробно рассказал ей, как провел день.

– Не трудно было, – с тихой гордостью ответил Черешнин. – Ты помогла, кстати.

– Да ладно. Чем?

– Ты, когда в чем-то виновата, глаза прячешь. И руки не знаешь, куда деть.

– Вообще глупости. И что?

– Во-первых, каждый раз, когда говорили о собаке, Беринзон взгляд опускал. А, во-вторых, если предположить, что собака отравилась, но не голубцами, то чем? В квартире, в которой живет микробиолог, проводящий опыты с ядами? Легкий вопрос. В общем надо было всего лишь надавить, он и признался.

После такого разбора Гуляре ничего не оставалось, как признать, что она имеет счастье быть супругой самого головастого детектива современной Москвы.

Поделиться этим неоспоримым фактом стоило еще с одним человеком.

– Привет, Клара! Звоню похвастаться! – бодро начал Черешнин в телефонную трубку. – Покушение на Тамару раскрыл.

– Понятно, молодец, – ответила Клара без особой радости.

– Вот бы и те дела, за которые деньги платят, так же легко раскрывались, да? – хохотнул Иван. – Там все так глупо оказалось…

– Хорошо, я поняла. Потом расскажешь, – перебила его Клара.

– Ты в порядке? – Черешнин что-то почувствовал. – У тебя голос как будто… Клара?

– Суд принял решение, – ответила она через секунду молчания. – У меня забирают Кирилла.

– Как же так? Ты же говорила…

– Банк не дал справку. Не успели. По их новым правилам, оказывается, в течение пяти рабочих дней. Ничего не стали слушать. Я налик в суд привезла, но в таком виде его отказались учесть.

Чем можно поддержать Клару в такой ситуации Иван не представлял.

– Клара, мне очень жаль. Если я чем-то могу помочь…

– Спасибо, пока нечем, – Красовская заговорила решительно. – Выход единственный. Завтра поеду с Владом говорить. Одна. Без адвокатов.

– Возможно, стоило сделать это давно.

– Возможно.

– Удачи тебе, Клара. Все будет хорошо.

– Угу, знаю. Но окей. Спасибо за все. Мне просто не повезло.

Короткие гудки положенной Кларой трубки завершили разговор.

«Всю жизнь мы ищем того, кто не понимает нас меньше других» – думал лежа в кровати Иван Черешнин.

Об этом, так или иначе, были все его сегодняшние приключения.

– Как здорово, что я тебя уже нашел, – прошептал он нежно уже заснувшей на его плече Гуляре.

Глава 19
Допросы и аресты

Взяв на себя допрос Минкина, главного врача 225-й московской поликлиники, снятие показаний с ее гинеколога, Ашота Яновича Стибелиса, Бочаров доверил Гуляре.

«Это потому что я беременная?» – вертелась в голове Гуляры шутка в духе ее юморообильного супруга.

Она, впрочем, поручению была только рада. Сорокалетний гинеколог с армянским именем и латышскими отчеством и фамилией вызывал интерес и помимо дела с маньяком. Выглядел он как большинство «Ашотов»: смуглый, носатый, с синеющей на недавно выбритых щеках щетиной. Но обладал при этом характерным прибалтийским телосложением – по росту Стибелис вполне бы мог играть в баскетбол за сборную Минздрава.

– Почему, Ашот Янович, такая профессия? – прямо спросила Гуляра, налаживая доверительную атмосферу перед по-настоящему серьезными вопросами.

– Не мужская, имеете в виду? – добродушно рассмеялся Ашот, с первых же мгновений державшийся легко и непринужденно. – Я и сам над этим думал. Как врач, полагаю, корни в детстве. Мама работала в сельском медпункте, в дикой глуши. Я постоянно рядом, оставить не с кем. А там чего только не бывало: и раны зашивали при мне, и роды принимали. Такое случалось, что не сразу заснешь потом. Но привык. Помню, мне интересно было.

– Понятно, – прокомментировала помощница следователя. – А отец ваш? Прибалт?

– Совершенно верно, Янис Имантович, рижанин, – подтвердил гинеколог. – В командировку к нам приехал, студентом. Напился и с трактора слетел. Мать его выхаживала, так я и появился. Потом они, уже, когда в Москву переехали, развелись. Я его больше не видел. И, слава богу. Мама рассказывала, отец с «трактора» практически не слезал, знаете, – для ясности Стибелис щелкнул себя пальцами по горлу.

– Спасибо, вы откровенны, – отметила Гуляра.

– Да, что тут скрывать? – легко улыбнулся врач еще раз. – Я же через это тоже прошел. Генетический алкаш. Наследственный, по отцовской линии.

– Вы? – удивилась помощница следователя. Симпатичный доктор впечатления алкоголика не производил. – Серьезно?

– Самое главное, когда начинаешь с этим бороться – будь честен с собой, – доктор стал чуть серьезнее, но говорил все равно с улыбкой. – Признай проблему, подробно и в деталях проговори ее вслух. Лучшие специалисты научили, а я много у кого полечился. Вот этого правила во всем и придерживаюсь. Так что спрашивайте, не стесняйтесь – как следователю, вам это на руку.

Стибелис вновь рассмеялся располагающим к себе, добродушным смехом, заставив улыбнуться и Гуляру.

Контакт определенно был налажен. Настала пора переходить к вопросам, напрямую касающимся дела. В первую очередь требовалось выяснить, кто имел доступ к компьютерной базе.

– Строгого контроля не было, – признал врач. – Я, виноват, часто оставлял компьютер в системе. Просто забывал.

– То есть, кто угодно мог заглянуть? – сделала вывод Гуляра.

– Ну почему «кто угодно», – Стибелис не согласился. – Во-первых, только тот, у кого ключ от кабинета. А вот кабинет я всегда запираю, это точно, – заявил он твердо.

– Выходит, мы опять возвращаемся к Обухову. Не уборщиц же подозревать?

Гинеколог скептически пожал плечами, давая понять, что далеко не уверен, в подобном утверждении.

– Я, честно говоря, думаю, вы заблуждаетесь. Дядя Костя маньяк? Не могу себе представить.

– Да? – со встречным скепсисом отреагировала Гуляра. – А одна лишь его кличка, только она хотя бы, вас не настораживает?

Ашот Янович в ответ широко улыбнулся.

– А вы знаете, как он ее получил?

«Прибил кого-то?» – захотелось предположить Гуляре. Как еще заслужить прозвище одного из самых кровожадных киноманьяков?

– Мы всей поликлиникой ржали, – рассказал тем временем врач. – Костя вез образцы крови в соседнюю лабораторию, у нас центрифуга накрылась. И попал в аварию. «Скорая» на боку, половина контейнеров вскрылась. В салоне все в кровищи, включая Декстера. Ну, тогда он еще Костей был. Да у нас у каждого второго его фотка на мобильнике была. Где он с ног до головы в гемоглобине, как Дракула…

Гинеколог искренне рассмеялся, вспоминая картину профессиональных будней.

– Он вообще нормальный мужик, поверьте. А что грубит жестко… Он с зоны привык, там это вопрос выживания, сами знаете.

Гуляра вспомнила, как именно «грубил» санитар, и непроизвольно поежилась.

– Кстати, о фотографиях на телефоне, – продолжила она, раскрывая перед Стибелисом папку с делом. – Полюбуйтесь. Вот что нашли у него на телефонной карточке.

Врач довольно равнодушно осмотрел кровавые снимки. Не было похоже, чтобы они произвели на него хоть какое-то впечатление.

– И что? – спросил он спокойно.

– Как что? Может здоровый человек такое проделать с кем – то?

Стибелис заговорил с ней тоном, каким опытный специалист успокаивает мнительного пациента.

– Судя по всему, вы ошибаетесь в главном. Ничего с этими людьми дядя Костя не «проделывал». Это, скорее всего, пострадавшие, к которым вызывали «скорую».

Гуляра недоверчиво склонила голову.

– Вы не представляете, – продолжал Ашот Янович, – что люди сами себе причиняют. И, по секрету, в любом медучреждении похожие фото у каждого второго сотрудника. А в хирургии у каждого первого.

– Зачем? – Гуляра была поражена.

– Во-первых, чисто поржать, – очень просто ответил врач. – Медики – циничные люди, это общеизвестно. Во-вторых, снимок можно переслать коллеге, проконсультироваться. Или в свободное время посмотреть, чтобы принять решение по операции. И так далее. Понимаете?

– Почему же тогда, как только зашел разговор о фотографиях, Обухов затребовал адвоката?

– Потому что такие фото нам, в принципе, делать запрещено, – Ашот Янович развел руками. – В договоре есть у каждого, отдельным пунктом. Не имеем права без согласия пациента, каким бы дебилом он не оказался, – Стибелис кивнул на снимки, ярко иллюстрирующие правоту его слов. – Тем более Костя простой санитар, то есть снимал не для медицинских целей, явно. Типа, хобби, я думаю.

Гуляра вспомнила, что именно этим словом на допросе Декстер свою страшную коллекцию и назвал.

– Я думаю, нам придется разбираться по каждой фотографии отдельно. Слишком все серьезно, – резюмировала она. – Пока не будет установлен каждый изувеченный, подозрения сняты не будут.

– Понятно, – вздохнул гинеколог. – Да, вот тут он попал. Хорошо, если просто уволят, без исков. Конечно, когда разберутся с тем, что никакой он не убийца.

– И, тем не менее, у нас три трупа и следы однозначно ведут к вашему компьютеру, – напомнила Гуляра, ее начала утомлять беседа о том, насколько «белый и пушистый» человек, едва не проломивший голову ее мужу на первой минуте знакомства.

Стибелис пощипал пальцами кончик носа, словно на что-то решаясь.

– Я понимаю, понимаю, – заговорил он с явной неохотой. – Думаю, что одну вещь вам обязан сказать. Как бы я к дяде Косте не относился, но за своим компьютером я его один раз все-таки видел. Своими глазами. Пришел пораньше, а он там… в танчики гоняет! Как дитя малое.

– Вот видите! – Гуляра тут же занесла сказанное в протокол. – Это очень важные сведения.

– Я понимаю, – кисло повторил Ашот Янович, – поэтому и сказал.

– Это в ваших интересах, между прочим, – заметила Гуляра. – После Декстера первый подозреваемый вы, получается.

– Да? – хмыкнул гинеколог и улыбнулся. – Что же, учту.

Гуляра же перешла к следующей важной части разговора:

– Давайте пройдемся по жертвам.

Ашот Янович вспомнил всех. Опознал он и третью жертву, личность которой ни прокуратура, ни уголовный розыск установить не смогли. Она тоже оказалась из числа наблюдавшихся у него пациенток. Как и остальные, с какого-то момента она перестала появляться на приемах.

– Вам не показалось странным, что они вдруг пропали?

– На такой контроль просто нет времени, – ответил врач. – Если это не связано со срочными обследованиями, с текущей болезнью или наблюдением за беременностью, то не приходит, и большое спасибо, честно говоря.

Гуляра попросила составить список: кто еще давно не был на приемах, особенно из тех, кто имеет пометку о девственности. Стибелис пообещал сделать.

В очередной раз обаятельно улыбнувшись, Ашот Янович мягко спросил:

– А у вас… шестой месяц, верно?

Гуляра машинально запахнула бортики пиджака.

– Не смущайтесь, я же доктор, – успокоил врач и сделал комплимент. – Выглядите хорошо. Для такой нервной работы, тем более.

– Спасибо, – вежливо ответила Гуляра, все равно чувствуя неловкость. – По поводу вашего компьютера. Я обещала Минкину, что верну, как только закончат эксперты. Но…

– А, – Стибелис махнул рукой, – не беспокойтесь. – У меня вся система в портативном варианте. – Ашот показал сиреневого цвета флешку, прикрепленную к связке ключей. – Я же ее постоянно дорабатываю, обновляю. Так что этот компьютер, в моем случае, только для связи с другими машинами в поликлинике. А ее я могу и с помощью простого ноутбука себе обеспечить.

– Подождите! – осенило Гуляру. – А не мог ли кто-то получить данные не с компьютера, а…

– Отсюда? – Стибелис показал на флешку. – Не представляю, как. Она постоянно со мной, о том, что она есть и не знает никто.

Боясь что-то упустить в этой навеки темной для нее области, Гуляра все же сообразила попросить:

– А можно эту вашу систему тоже в портативном виде получить? Для удобства. А то каждый раз запросы в вещдоки делать…

– Понял, понял. Не проблема, – легко пошел навстречу Стибелис. – Есть свободный носитель?

Стибелис скопировал на флешку, нашедшуюся у Гуляры, все, что посчитал нужным, а также показал, как пользоваться базой.

В этот момент в кабинет Бочарова заглянул глава расследования, Алексей Манин.

Увидев, что в кабинете из работников только Гуляра, он немного смутился.

– Андрея Николаевича нет? – спросил Алексей, поежившись и одернув рукава пиджака. – Когда у вас допрос подозревемого? Я бы хотел поприсутствовать.

– Скоро. Вот только со свидетелями закончим, – ответила помощница Бочарова, указывая на Стибелиса.

– Здравствуйте, – сказал гинеколог, одновременно поднимаясь со стула и протягивая для рукопожатия руку.

Алексей Манин протянул было руку навстречу, но вдруг что – то случилось.

Его пошатнуло. Прокурор привалился к стене и, чтобы не упасть, схватился одной рукой за дверной косяк. Другой рукой он потянул вниз ворот застегнутой до последней пуговицы рубашки. Лицо его покраснело, он как будто не мог вздохнуть, а на лбу и верхней губе мгновенно выступил пот.

– Все нормально? – кинулась к нему Гуляра. – Вам нехорошо? Давайте, я воротник расстегну?

Но Манин уже пришел в себя и не дал ничего с собой делать.

– Все в порядке. Я в норме. Спасибо! – быстро сказал он, делая глубокие выдохи – выдохи. – Ничего… Погода, наверное.

– Водички попейте, и за давлением следите, – посоветовал Стибелис. – Медпункт есть тут у вас?

– Есть, спасибо, – сказал Манин, красный уже и от неловкости. – Я буду у себя.

И быстро вышел.

– Высокое начальство? – осведомился Стибелис.

– Угадали, – ответила Гуляра.

– Пьет?

– А почему вы спрашиваете?

– Имею опыт, – развел руками Ашот. – Я же говорил: и как врач, и как пациент.

– Когда-то пил, честно говоря. И по страшному, – подтвердила Гуляра. – Но сейчас уже год как держится.

– Одиннадцать месяцев, – поправил доктор.

– Вам виднее, – прокомментировала помощница следователя, вспомнив, как парой минут ранее Стибелис совершенно точно определил срок ее беременности.

На этом снятие показаний с улыбчивого гинеколога 225-й московской поликлиники было закончено.

Бочаров, вернувшийся с беседы с Борисом Артуровичем Минкиным, внимательно прочел протокол допроса. В отличие от его разговора с главврачом, в котором не выяснилось ничего интересного (кроме того, что поликлинику и ее главу одолевают тараканы и безденежье) тут имелось хотя бы что-то. Например, был документально засвидетельствован контакт подозреваемого с компьютером.

Похвалив Гуляру, АНБ позвонил в конвойное отделение, чтобы в его кабинет привели Обухова. К его удивлению, Декстера в камере уже не было. Не поставив никого из следователей в известность, его вызвал к себе на допрос сам Манин.

Прихватив с собой результаты проведенных допросов, следователь и его помощница отправились к Алексею Николаевичу.

В его кабинете они застали следующую картину.

Декстер сидел в той же позе, что и у них на допросе: посередине комнаты, на стуле, все так же мрачно глядя себе под ноги, не обращая внимания ни на что. В том числе и на внушительное пятно крови, натекшее ему на грудь из разбитого носа.

Манин в этот момент стоял у собственного рабочего стола, опершись на него задом своей долговязой, толстомясой фигуры. Пиджак его был снят, а рукава рубашки закатаны. На лице прокурора мрачно светилась неприятная усмешка, вместившая в себя одновременно злость, брезгливость и, вероятно, охотничий азарт.

Еще мелькнуло ощущение, что Манин только что оттирал от чего-то руки. По крайней мере, как только вошли Бочаров с Гулярой, он поспешно спрятал нечто похожее на носовой платок в боковой карман брюк.

– Что тут происходит, прошу прощения? – осведомился Бочаров.

– Ничего. Арестованный запнулся о ковер. Бывает, – не убирая с лица усмешки, ответил Манин. – Так ведь было, Обухов?

– Не помню, – глухо произнес в ответ Декстер.

– Послушайте!.. – начала говорить Гуляра, но прокурор ее остановил, сунув ей прямо в руки папку документов.

– Новые данные пришли, пока вы неизвестно чем занимались. Среди клиенток поликлиники, еще девять пропавших. Девять! Троих из них только что нашли убитыми. Есть надежда, что оставшиеся живы. Так что я решил начать допрос самостоятельно.

– Понятно, – сказал Бочаров. – Гуляра, срочно собирай информацию по новым жертвам. И по пропавшим тоже. А я останусь с Алексеем Николаевичем, – последние слова Андрей Николаевич произнес с небольшим нажимом. – Согласны?

– Хорошо, – ответил Манин через небольшую паузу.