Текст книги "Откровенные диалоги о штрафниках Великой Отечественной"

Ведущий: Это вместе с тем и страшная угроза для жизни, потому что немцы с обладателями партийных билетов не церемонились.

А.В. Пыльцын: Во-первых, у нас было твердое понятие: альтернатива плену – только смерть. Мы никак не представляли, что могли попасть в плен. У меня был случай, когда я был тяжело ранен и боялся, как пять метров переползу: это было на Одере, лодку прибило к острову, и я не знал, чей он – наш или в немецких руках. И я полз по этому острову в надежде на то, что если это будет наш остров, значит, я уже спасен, а если покажется немец, то я сразу же застрелюсь, потому что попасть в плен для меня было немыслимо.

Ведущий: Теперь хотелось бы узнать о том, как прошло Ваше первое сражение, когда Вы командовали взводом штрафников?

А.В. Пыльцын: Первого сражения у меня не было, так как я прибыл под Жлобин, в оборону, после того, как штрафной батальон понес большие потери в боях, и нас, 18 человек, отобрали, так как 18 офицеров, командиров подразделений, выбыли из строя: ранены или убиты. Нас взяли туда, а уже потом мы получили первое задание от генерала Горбатова пробиться через линию фронта и действовать в тылу врага. Дни и ночи в немецком войсковом тылу – это была первая моя боевая операция, там я и получил первый опыт командования уже в настоящих боевых условиях.

Ведущий: Находящиеся в вашем подчинении бывшие капитаны, майоры и подполковники повиновались Вашей командирской воле?

А.В. Пыльцын: Безусловно. Они все прекрасно понимали, что раз уж попали в штрафной батальон рядовыми, то должны выполнять все команды старших начальников, своих командиров. Поэтому я не чувствовал каких-то особенных трудностей в управлении своим взводом. Сначала я был командиром взвода разведки, потом во время действий по немецким тылам меня поставили в арьергард, который прикрывал тыл нашего батальона в случае, если противник вдруг нападет сзади. Получалось всё вроде бы хорошо, меньше чем через год я стал командиром роты.

Ведущий: Александр Васильевич, вот у меня на столике, помимо двух изданий Вашей книги «Страницы истории восьмого штрафного батальона 1-го Белорусского фронта», лежит еще и коробочка, в которую сегодня упаковывают DVD-диски. И я для наших радиослушателей читаю: режиссер фильма Александр Голубкин, «Штрафбатя». Это фильм, снятый про Вас? Это Ваше военное прозвище? Как получилось так, что Вы, молодой лейтенант, оказались для людей, которые были старше Вас и во многом опытнее, все-таки именно «Штрафбатей»?

А.В. Пыльцын: Во-первых, я уже был старший лейтенант, на ступеньку повыше, и опыт боевой появился. Дело в том, что у нас комбат был подполковник Осипов, вот его звали все «Батя». Он до такой степени был заботливый и очень умелый командир, что чувствовалось всеми. И вот после этого рейда в тыл 600 человек штрафников были освобождены и отчислены из штрафбата на свои или равные должности за подвиги без пролития крови. Конечно, и Осипова, и командарма Горбатова называли «Батями». Потом пришло время, командира батальона нам сменили, нашего «Батю» Осипова выдвинули на дивизию – большое повышение, он в то время был уже полковником, а нам вот прислали нового комбата, подполковника Батурина. Но как-то получилось так, что он не был таким заботливым человеком, как его предшественник, и никто его даже и не пытался назвать «батей» даже мысленно. А у меня уже был приобретенный опыт, полученный от Осипова, который тоже понимал, что такое офицер-штрафник: он завтра может стать офицером, если останется живой, поэтому у меня было стремление тоже как можно больше сохранить жизней. И если штрафник проявил себя как совершивший подвиг, я писал представление командиру батальона, чтобы его уже освободить.

Новый комбат не всегда откликался на это, он возвращал штрафника в боевые порядки – еще не ранен, пускай воюет. Штрафники и мы, комсостав, его не любили, и он нас не жаловал. А вот меня, за то, что я проявлял такое сочувствие к этой категории офицеров и стремление сохранить им жизни или из-за того, что я такой молодой командир роты, всего-навсего 21 год, взяли и назвали «Штрафбатя». Сначала, когда я узнал о том, что меня так называют (мне доложил командир взвода), я вначале опешил, а потом, думаю, надо же гордиться этим, что меня, мальчишку, так называют люди старшие и по годам, и по званию. А потом эта приставка «штраф» как-то постепенно отсеялась, и я остался просто «Батей». Может, в устах некоторых это звучало с определённой долей юмора, но всё же… Я даже бакенбарды в то время отпустил, чтобы казаться старше, как-то этому соответствовать, а потом и усы перестал сбривать!

Ведущий: Александр Васильевич, Вы были ранены и, очевидно, неоднократно…

А.В. Пыльцын: Да, я получил три ранения за время боевых действий в штрафном батальоне. Штрафник, если он ранен, он искупил свою вину кровью и уходит из штрафного батальона. А я снова после ранений возвращался в этот батальон. Не потому что я обязан, а потому что мне хочется вернуться к этим людям, доверившим мне свои жизни. Они меня даже учили, потому что они боевые офицеры, где я еще такую школу пройду… Меня уговаривали в госпиталях не возвращаться, в одном и в другом… 21 год – это возраст, юный для командира такого ранга, может быть, и юношеская бравада бывала, что мне, мальчишке, подчиняется столько боевых офицеров, где я еще такими людьми покомандую?

Ведущий: Наверное, бойцы у Вас, действительно, были выдающиеся? Потому что у них огромный командирский опыт, и тут они оказываются в положении рядовых.

А.В. Пыльцын: Когда спрашивают, как поднимали их в атаку… «Знатоки-историки» судачат про какие-то заградотряды с пулеметами, что пистолетами поднимали в атаку, или, как в «Штрафбате» Володарского, комбат на коленях со слезами умоляет их идти в атаку – это все неправда. Люди поднимались, потому что знали, что если не поднимутся, то не станут больше офицерами, а у них честь офицерская уже в крови. Им было понятно, что на войне везде убивают, не только в штрафбате. Встать и пойти в атаку каждому человеку сложно, я сам по себе знаю. У нас штрафники, как правило, перебежками не бегали в атаку – перебежать, лечь, потом снова встать. Каждый раз встать – это каждый раз заставить себя преодолеть страх. А если один раз встал, так больше и не ложись. Трудно порой было с этими людьми, но это были по-настоящему офицерские кадры.

Ведущий: Александр Васильевич, огромное количество людей моего поколения о штрафных батальонах во времена Леонида Ильича Брежнева узнали из песни Владимира Высоцкого «Вы лучше лес рубите на гробы, в прорыв идут штрафные батальоны». Как Вы считаете, Владимир Высоцкий как человек уже послевоенного времени ситуацию правильно осознал в этой песне?

А.В. Пыльцын: Понятие «штрафные батальоны» всегда было очень сложным, запретная была тема, прямо скажем. Нам говорили: «Вы о своих штрафных батальонах не распространяйтесь». Мы и не распространялись. Приглашали меня рассказать что-нибудь о войне, я вынужден был говорить: «Вот у меня были бойцы – опытные, хорошие…». Никогда не называл их штрафниками, нельзя было этого делать. Что касается Высоцкого… Помните его фразу: «Гуляй, рванина, от рубля и выше» – это что, офицеры? Офицерский штрафбат – это «рванина»? Он пользовался слухами, потому что официального понятия о том, что такое штрафные батальоны, нигде не было. Кто-то что-то слышал, кто-то что-то додумывал. И вот он тоже представлял себе, что штрафные батальоны – это рванина, уголовщина, те, кто на гражданке водку пили, что им «ура» кричать запрещали. Все это ерунда. Высоцкий – талантливый поэт, он умел глубоко выражать мысли, но в данном случае он просто не знал истины, и то, что он слышал, он, прямо скажем, образно изобразил в своей песне. Его песня была первой открытой формой упоминания о штрафниках.

Ведущий: Очень Вам признателен, Александр Васильевич. Действительно, такой одаренный человек, как Владимир Высоцкий, не избежал общих представлений о Великой Отечественной войне. Вы уже теперь дважды, в 2009 и в 2010 годах, имели удовольствие листать свою книгу «Страницы истории восьмого штрафного батальона», притом и первый, и второй раз книга была издана в Минске. Это случайно, что именно белорусы проявляют такой интерес к Вашим воспоминаниям, или же тут есть некая закономерность, связанная с особенностями военно-патриотического воспитания в братском нам союзном государстве?

А.В. Пыльцын: Эти два издания – белорусские, а перед этим были, во-первых, два издания в Питере благодаря обществу «Знание». Потом было издание в Москве: издательство «Яуза» издало мою книгу, уже добавленную многими материалами из архивов Министерства обороны. Книга называлась «Правда о штрафбатах». Потом издательство «Эксмо» выпустило ее под названием «Главная книга о штрафбатах: военный бестселлер». Как только ее не называли. А потом в Белоруссии я связался с районом, в котором нам приходилось воевать в тылу. Я рассказал там всю эту историю, там схватились: «Как же так, а у нас-то такой книги нет, ведь речь идет о нашем Рогачевском районе Гомельской области, Бресте только в России она издана». Я пообещал сделать вариант книги для Белорусии и сделал.

Ведущий: Сколько раз выходила ваша книга?

А.В. Пыльцын: Считайте: два в Петербурге, три в Москве, одна книга в Лондоне на английском языке и вот теперь в Белоруссии. Всего девять изданий общим тиражом около 50 тыс. экземпляров.

Ведущий: Я Вас сердечно поздравляю, потому что Вы с помощью всех изданий, включая английское, вышли на передовые рубежи тех тиражей, которые были характерны для Советского Союза.

А.В. Пыльцын: Кроме того, на мою книгу стали опираться другие авторы, например, бывший английский посол в Советском Союзе (1963-66) Родрик Брейтвейт. Он занялся историей советской страны во время войны, узнал про мою книгу, попросил разрешения кое-что взять из нее и выпустил свою книгу: «Москва. 1941 год. Город и люди во время войны». Она вышла на русском, английском и еще трех языках. Там упоминание о моей книге, нашем штрафном батальоне, даже мой портрет он там разместил. Кроме того, московское издательство «ОЛМА-пресс» к 60-летию Победы выпустило две замечательные книги. Первая – «Иллюстрированная энциклопедия Великой Отечественной войны», где впервые была помещена широкая статья о штрафных батальонах с учетом тех данных, которые они почерпнули из моих книг. Вторая – «Книга для чтения о Великой Отечественной войне», где материал о штрафбатах взят фрагментами из моих книг.

Ведущий: По сути дела Вы являетесь первым летописцем истории штрафных батальонов нашей страны.

А.В. Пыльцын: Если быть точнее, то первым правдивым, потому что вышел фильм Льва Данилова «Штрафники», потом – фильм Володарского, а перед этим был издан его роман, тоже «Штрафники», по которому снят фильм. Потом была такая книга «Гу-га», тоже о штрафных ротах, вроде бы там штрафникам «ура» запрещали кричать, так они кричали: «Гу-га», какое-то нелепое сочетание звуков – не было такого никогда у нас. Кричали и «Ура», и «За Сталина», и «За Родину». Пустить бы этих сочинителей на передовую, попробовали бы они поднять взвод или роту без криков «Вперед, за мной!», «За Родину!», «За Сталина!». Родина и Сталин были понятия самого дорогого, самого ценного для человека, это были не просто имена, это были символы эпохи.

Ведущий: Александр Васильевич, не будете возражать, если я в нашу передачу включу документальную звукозапись, и мы услышим голос Верховного главнокомандующего, объявляющего о победе над гитлеровской Германией?

А.В. Пыльцын: Кто же будет возражать? Это мы ждали всю войну.

Идет запись речи Сталина.

Ведущий: Александр Васильевич, это наш звукорежиссер Антон Викторович Никитин вывел в эфир фрагмент выступления Сталина от 9 мая 1945 года. А Вы тогда слышали эту речь?

А.В. Пыльцын: Нет, мы эту речь не слышали. Но в ночь с 8 на 9 мая мы ожидали, что должен быть сигнал о том, что Германия капитулировала. Сидели, ждали: уже двенадцать ночи, первый час ночи. Начальник связи батальона вывел громкоговоритель от своей радиостанции. И вдруг мы услышали: победа, капитуляция! Больше мы ничего не слышали, потому что началась такая пальба, такой салют со всех видов стрелкового оружия, что мы почти до утра все патроны свои расстреляли. А уже днем наш комбат организовал праздник на немецком стадионе под Берлином, и мы там отмечали первый день Победы. Я даже вспомнил, что в декабре 1944 года написал такой стишок матери и жене: «И весной в начале мая прогремит салют Победы над землей…» И когда этот салют гремел, то я вспомнил, что, как пророк, написал именно о весне, о начале мая…

Санкт-Петербург. Дом Радио. Эфир 16 мая 2010 года

Подготовила текст Марина Дымова

Нашему народу не хватает исторической памяти. Интервью Русской народной линии к 90-летию Пыльцына. Ноябрь 2013 г.

Ведут интервью: Степанов Анатолий Дмитриевич, главный редактор информационно-аналитической службы «Русская народная линия», председатель Международной общественной организации «Русское Собрание», Санкт-Петербург;

Тимофеев Александр Валентинович, заместитель главного редактора «Русской народной линии».

Справка от РНЛ

Пыльцын Александр Васильевич. Генерал-майор Вооружённых Сил СССР в отставке, действительный член Академии Военно-исторических наук, лауреат литературной премии им. Маршала Советского Союза Л.А. Говорова, фронтовик Великой Отечественной войны, бывший командир роты 8-го офицерского штрафбата, Почётный гражданин Рогачёвского района Беларуси, автор нескольких книг, посвящённых штрафным батальонам, постоянный автор «Русской народной линии».

Степанов А.Д.: Добрый день, дорогие друзья, уважаемые зрители «Русской народной линии»! Мы сегодня в гостях у легендарного человека Александра Пыльцына, генерал-майора, ветерана Великой Отечественной войны. Александру Васильевичу скоро стукнет аж 90!

Пыльцын А.В.: Ровно 90!

Степанов А.Д.: Мы пришли от «Русской народной линии» поздравить нашего дорогого автора, известного читателям нашего ресурса, и, конечно, хотели воспользоваться случаем поговорить с Александром Васильевичем, чтобы он вспомнил свой жизненный путь. Сейчас в нашей стране, нашему народу катастрофически не хватает исторической памяти. Воспоминания о подвигах наших предков, а именно историческая память, связывают народ воедино, заставляют нас помнить, на какой земле мы живем, чьими наследниками являемся, и передавать этот опыт нашим детям и внукам.

Прежде всего, мы хотим от всей души поздравить Вас с наступающим и близким уже юбилеем и выразить вам благодарность от имени редакции «Русской народной линии» за те замечательные, актуальные, всегда острые публикации, которые с интересом воспринимаются читателями. И мы всегда знаем, что если есть что-то острое на военную или патриотическую тематику, то мы знаем, кому позвонить, к кому обратиться за комментарием.

Вы прошли долгий жизненный боевой путь как офицер, побывали практически на всей нашей необъятной родине, на просторах нашей большой исторической России, во многих местах доводилось вам служить. И первый вопрос хотелось бы задать о вашем детстве: о двадцатых, тридцатых годах, которые сейчас мифологизированы. Насколько мне известно из вашей книги, Вы родились на Дальнем Востоке в Хабаровском крае, и ваши близкие и родные были репрессированы.

Пыльцын А.В.: Да, это почти так. Репрессированными оказались мой отец и дядя, брат матери.

Степанов А.Д.: У нас такой образ создается либеральными средствами массовой информации, что дети, родственники репрессированных не имели никакой возможности получить образование, сделать карьеру. Вы – живое опровержение этого. Какими Вы помните 30-е годы?

Пыльцын А.В.: Во-первых, я всегда, когда спрашивают об этом, говорю: «Родился в первой четверти прошлого века». Как давно это было! Вот сейчас я думаю, как долго живу. А родился действительно на Дальнем Востоке, тогда он был развивающимся. Родился я на станции Известковой, тогда это не станция была – разъезд Известковый, совсем недалеко от станции Бира. Отец у меня был дорожный мастер, на железной дороге работал. Его вскоре перевели на участок между Известковым и Бираканом. Там была отдельная казарма, в который жили (у железнодорожников многоквартирные дома почему-то назывались казармами). У меня два старших брата учились в школе в ближайшем Биракане, жили у знакомых, а в 1931 году по настоянию отца семья переехала на станцию Кимкан, где была школа, и я пошел в 1-й класс. Надо сказать, что до школы я умел бегло читать, и старики казармы собирались, сажали меня на стол у керосиновой лампы, и я, мальчишка 5-6 лет, вслух читал им далеко не детские книжки.

Степанов А.Д.: Кто вас научил читать?

Пыльцын А.В.: Я не помню, кто меня научил читать, но скорее всего старший брат Иван, который учился в Биракане, на каникулы приезжал. Мама была неграмотная совершенно, отец постоянно занят на работе. Иван научил азам, а потом, когда мне уже первые навыки дали, читал всё, что попадётся на глаза. Отец подписывался на железнодорожную газету «Гудок», я её от заголовка до последней страницы читал, почти не понимая многого. Мне потом выписали журнал «Мурзилка», который я ждал каждый раз с интересом. У отца была библиотека, книжечки такие в не очень хорошем переплете, но много. Я их все перечитал.

Степанов А.Д.: Это уже 20-х годов издания или ещё дореволюционные?

Пыльцын А.В.: Дореволюционные у него тоже были: красочный журнал «Нива», приложения к нему Сервантеса и других авторов – все это перечитал. Потом, когда в школу пошел, в библиотеке увидел сочинения Ленина, а для меня «сочинение» – это интересные рассказы, например, Гарина-Михайловского, Мамина-Сибиряка и так далее. Я говорю: «Дайте почитать», а мне: «Ты что! Ты ничего здесь не поймешь». А я такой был: «Как не пойму: я знаю, Ленин наш вождь, но он ещё, оказывается, писатель, сочинитель!» Выпросил первый том, дали мне его. Я пришел домой. Начал читать – ничего не понимаю. Какие-то слова совершенно незнакомые и вообще никакой природы, никаких животных – ничего там нет. Я так, наверное, страниц десять, может быть, прочел с трудом, а потом вернул. Впоследствии, когда учился уже в первом-втором классе, я маму начал учить грамоте. Я ее немного научил, а в это время в стране развернулись ликбезы, в каждом поселке так называемые кружки «ликвидации безграмотности» открывались. Боролись с неграмотностью страны; мама тоже почувствовала интерес, пошла в эти кружки. Более-менее быстро она научилась читать и писать, а потом, когда война началась, мужчин многих мобилизация «подчистила». Надо было их заменять, и её взяли на полуавтоматический блокпост перевода стрелок. Со своей «ликбезовской» грамотностью она вполне справлялась с этим, проработала всю войну и даже получила высшую железнодорожную награду «Знак Почётного железнодорожника», медаль «За трудовую доблесть». Считаю, что в какой-то мере это и моя заслуга, что она стала грамотным человеком.

Степанов А.Д.: Александр Васильевич, в 1937 году Вам было 14.

Пыльцын А.В.: Да, в конце года, в ноябре.

Степанов А.Д.: Вы помните, что такое репрессии?

Пыльцын А.В.: Я помню очень хорошо, как в 37-м арестовали моего дядю, брата моей мамы. В это время как раз он попал под каток репрессий, и его за какую-то вроде бы антисоветскую деятельность приговорили к заключению без права переписки.

Слухов много было, что он где-то на севере участвует в строительстве дороги. На самом деле я недавно нашел по «Книгам Памяти», что он уже в 38-м году был расстрелян как «враг народа».

После войны, когда пошла волна реабилитации – он был реабилитирован. Был он коммунистом, одним из передовых дорожных мастеров, как и мой отец и просто хорошим человеком. Однако так получилось, что попал, видимо, под какую-то разнарядку тогдашнего ОГПУ.

Степанов А.Д.: Может быть, и завистники были, оклеветали…

Пыльцын А.В.: Конечно, это было не редкость. А теперь посудите: он враг народа, расстрелян, а его и моей матери сестра Клавдия продолжала работать телеграфисткой на узловой железнодорожной станции. А что такое телеграфия на железной дороге? Это документы по всяким эшелонам, воинским, невоенным – всё сведения о них через неё шли, и ей доверяли. У дяди были четыре сына и одна дочка, никого из них никуда не привлекли, все нормально жили. Его старшая дочь в свои 92 года и сейчас живет в Биробиджане. Один мой двоюродный брат Саша Карелин воевал, сержант, после войны жил в Воронеже, заслуженный человек. Второй брат Анатолий работал в Северном пароходстве каким-то начальником. Ещё один Виталий на Дальнем Востоке работал тоже без ограничений; все эти двоюродные братья уже умерли, а самый младший Георгий сейчас живёт в Колпино под Ленинградом, служил на Тихоокеанском военно-морском флоте командиром отдельного флотского подразделения.

Степанов А.Д.: Это все дети дяди вашего?

Пыльцын А.В.: Это все его дети, мои двоюродные братья и сестра, причем считайте, дети «врага народа». И никого не преследовали и не ограничивали в правах. Никого из них никуда не посадили, никогда не привлекали, никаких препятствий в их образовании и работе не было. Что касается меня, то мой отец в 1938 году не проверил надёжность ограждения ремонтируемого участка рельсового пути, чем допустил халатность, из-за которой чуть не произошло крушение пассажирского поезда. Его посадили не как политического преступника на 3 года, в 1941 году он вышел на свободу, но началась война. Человек он был прямой, и у него была манера разговаривать сам с собой. Видимо, кто-то услышал, что он там говорит про Сталина, а может эти свои мысли высказал где-то в небольшом кругу о том, что Гитлеру удалось его обмануть, в общем, Сталин, мол, виноват в том, что началась война. Его за эти высказывания, тем более уже сидевшего, определили уже по ст. 58 УК РСФСР на 8 лет, куда-то в ссылку.

Степанов А.Д.: Значит, не в лагерь, а в ссылку?

Пыльцын А.В.: В ссылку. А я в это время, когда его в тюрьму посадили, 7 класс заканчивал. Учиться-то дальше хотелось. Написал письмо Наркому путей сообщения, тогда им был Л.М. Каганович, что я хочу учиться, а у меня отец в тюрьме, братья в армии, мама одна с дочкой. Тогда как раз платное обучение в старших классах ввели, а у нас в Кимкане, где я жил, была только семилетняя школа. Дальше можно было учиться только в ближайшем городе Облучье, значит, надо где-то жить, надо чем-то питаться. Вскоре получаю письмо на Правительственном бланке с подписью Л.Кагановича. В нём мне на 3 года обеспечено полностью бесплатное образование, бесплатное проживание в интернате, бесплатное питание и бесплатный проезд по железной дороге раз в неделю с места жительства к месту учебы и обратно.

Вот и всё. Я учился, закончил 10 классов как раз за 2 дня до начала войны. Мы, выпускники, поехали в другой городок Биру, где был наш военкомат, получать свои направления, кто в танковое, кто в летное училище. А я ещё год назад написал заявление в Новосибирский военный институт инженеров железнодорожного транспорта.

Степанов А.Д.: То есть все парни хотели быть офицерами?

Пыльцын А.В.: Точнее – все парни хотели быть военными. Не столько хотели быть офицерами, вообще спешили идти в армию. Это сейчас призывников иногда «отлавливают», а тогда все сами шли. Приехали в Биру, был выходной, в парке музыка играет, а мы ждем понедельника, чтобы в военкомат попасть. И в это время по радио, а уже было 7 часов вечера, объявляют о том, что началась война (разница во времени на 7 часов по сравнению с Москвой). Все бросились в военкомат, но мы были далеко не первыми, там уже стояла очередь.

Тимофеев А.В.: Александр Васильевич, поговорим о фронтовых делах. Во время войны вы служили в штрафном батальоне. У моего поколения представление о них сложилось только по известному сериалу Досталя «Штрафбат», и получается, что в штрафбат попадали бывшие пленные, политические заключенные, уголовники. А как было на самом деле?

Пыльцын А.В.: На самом деле почти все наоборот: бывшие военнопленные попадали, бывшие в окружении – тоже. В это время много было всякого рода диверсионных или шпионских групп из числа пленных, ушедших во всякие Абвер-школы и так далее. Их серьёзно готовили к этим действиям, хотя какая-то часть из них шла в эти школы, чтобы при первой возможности сдаться советским властям.

Тимофеев А.В.: Надо было, конечно проверять истинные намерения таких перебежчиков.

Пыльцын А.В.: Немцы готовили из них против нашей страны шпионов, диверсантов, и сколько таких групп было заброшено! Но как проверить? Или он сам пришел, или его заслали, или он вырвался из их лап. Не звонить же господину Мюллеру и спрашивать, как он там вел себя. А как проверить? Были, конечно, проверки в спецлагерях, в которые их собирали. У кого получилось проверить, что он действительно работал на немцев, тому, конечно, одна дорога. А тех, у кого никаких доказательств не было, ни за, ни против, проверить можно было только в бою: либо он будет достойно воевать, либо он побежит к тем, кто его заслал к нам. Вот поэтому таких бывших наших офицеров в штрафные батальоны и направляли, а в штрафные роты шли рядовые и сержанты.

Степанов А.Д.: Значит, при армии штрафные роты создавались, а при фронтах батальоны. А Вы как попали в штрафбат? За какие прегрешения?

Пыльцын А.В.: Командный состав штрафных подразделений подбирался из числа лучших офицеров, в основном из числа тех, которые уже имеют боевой опыт. Когда нас отбирали в штрафной батальон, в нём после тяжелых боев были большие потери. Приехал офицер, представитель штаба батальона, отобрал 18 человек, из них 17 были после излечения по ранению или из фронтового резерва, а я один без боевого опыта. Видимо, понравился: дальневосточник, сибирские корни. Парень вроде был подходящ и по росту, и по телосложению. Да ещё на Дальневосточном Фронте служил… И когда этот офицер здоровался со мной, я ему пожал руку и он почувствовал, что и в руке сила есть. Посмотрел личное дело: училище закончил с отличием, хоть полгода учился, но уже на лейтенанта, физически развит. У нас тот, кто учился не отлично, получали звание младших лейтенантов, а мы, отличники, получили лейтенантское звание. А то, что отец у меня был репрессирован, у него не вызвало никаких вопросов. Вот и взяли меня в штрафной батальон. Но взяли сначала командиром взвода разведки, потом командиром стрелкового взвода, потом командиром роты автоматчиков. Командиром роты в звании майора и закончил войну в Берлине.

Степанов А.Д.: Александр Васильевич, я опять обращаюсь к этому сериалу: как мне кажется, большинство молодых нынче книг не читают, увлекаются интернетом, а в этом фильме показывают, что и продовольствие, и вооружение по остаточному принципу распределялось.

Пыльцын А.В.: Ничего подобного. И продовольствие, и вооружение наш батальон, как и все другие штрафные подразделения (я думаю, что это общая картина), снабжались, как и остальные части фронта, по установленным штатным расписаниям. Кроме того, вооружение мы получали более совершенное, и даже раньше, чем обычные стрелковые части. Конечно, ведь штрафбат направлялся на самые ответственные участки – надо было оборону противника пробивать. А чем – плохим или устаревшим оружием? Или как Михалков в своем фильме вооружил штрафбат…

Степанов А.Д.: Палками?!

Пыльцын А.В.: Да, с черенками от лопат на войне не возьмешь ничего! Надо иметь хорошее оружие, и, кроме того, штрафной батальон – это офицеры. Они все умеют, каждый из них прошел подготовку, закончил какие-то курсы. Это не рядовой, которого взяли из колхоза, дали пулемёт и сказали: «Иди, воюй». С хорошим оружием и боеприпасами никогда не было перебоев, как и перебоев с питанием, кроме особых боевых условий. В «Штрафбате» Володарского-Досталя штрафникам и пищу не давали, по 3 суток не ели, должны были грабить склады свои и немецкие. Нагородили чёрт знает что.

Тимофеев А.В.: Кстати, в этом же фильме говорится, что заградотряд «стимулировал» штрафников своими пулемётами.

Пыльцын А.В.: Заградотрядов никогда за штрафными батальонами и даже ротами не было, потому что штрафной батальон – это войско, очень хорошо подготовленное. И потом каждый из них понимал, что он может вернуться в офицерский строй, если будет хорошо воевать. Поэтому, как можно было заставлять под заградотрядовскими пулеметами за спиной идти в атаку? Еще придумали: «Своя пуля не слаще, дескать, немецкой». Никаких заградотрядов за нами не было. Ведь из того же Приказа Сталина известно, что заградотряды создавались, чтобы выставлять их в тылу неустойчивых дивизий. Что такое тыл дивизии? Это, по крайней мере, 5 км от передовой, а штрафбат на самой передовой. Что может сделать с нашим батальоном заградотряд за 5 км? Ничего.

Никогда непосредственно за нами заградчиков не было. А в фильме молодой офицер из заградотряда с таким наслаждением расстреливает своих. Разве такое возможно? Заградотряды вообще не расстреливали отступающих, они ловили дезертиров, шпионов, диверсантов, а отставших от своих частей, заблудившихся направляли в войсковые части. Конечно, находились и те, кого необходимо было расстреливать, но не массово, а «по заслугам».

Степанов А.Д.: Бытует такое представление, что в штрафбатах все были «до первой крови». Какой был порядок возвращения после отбытия наказания?

Пыльцын А.В.: Вот когда по приказу генерала Горбатова при осуществлении Рогачевской операции нашему штрафбату поставили задачу проникнуть в тыл противника и там дезорганизовать работу его войсковых тылов с тем, чтобы можно было с фронта взять этот укреплённый узел.

Степанов А.Д.: Практически это была диверсионная операция?

Пыльцын А.В.: Да, это был по сути диверсионный батальон из 800 человек! Мы прорвались и там в течение 3-х суток уничтожали немецкие подразделения, сжигали их и штабы огнемётами, данными батальону на время операции, склады с горючим и боеприпасами. Рельсы подрывали, колонны автомобильные тоже сжигали. Как говорят, такого ШОРОХУ там наделали, что потом захваченные немцы говорили о каких-то дивизиях, прорвавшихся с фронта.

Степанов А.Д.: Как возвращались в свои части штрафники? Офицерами?

Пыльцын А.В.: В той Рогачевской операции батальон был численностью около 800 человек, сроки штрафбатовские были кому месяц, кому 2, кому 3. Больше 3 месяцев не было, это если ему 10 лет лишения свободы присудили, тогда только заменяли тремя месяцами штрафного батальона. Воевали всего 3 дня, и 3-месячники, и 2-месячники, и 60 % личного состава, даже больше, около 600 человек из 800 были освобождены, восстановлены во всех офицерских правах без пролития крови, без ранений, без истечения срока пребывания в штрафном батальоне.