Текст книги "Душевный разговор. О смысле жизни, семейных секретах и утюге, который оказался вечным двигателем"

Лист фанеры

Один мужчина, чье имя никому не известно, сделал то, что по вселенским законам считается абсурдом – закончил ремонт. Реально: все плинтуса прикрутил, промазал стыки, вырезал все уголки, выставил зазоры. И так уж случилось, что у него остался целый лист хорошей толстой фанеры.

Мужчина этот был расчетлив, прагматичен и дальновиден – короче говоря, жмот. Лежащий дома лист портил общую композицию, продавать его за полцены было нерентабельно, а дарить кому-то на день рождения – рано. Все знакомые, будь они неладны, родились весной, а на улице стоял июль. Решение нести в гараж, что находился в трех километрах от дома, казалось наиболее адекватным.

Собрав оставшиеся инструменты в рюкзак, мужчина пустился в путь, который пролегал через соседние дворы. На половине пути у него зазвонил телефон. Грустный голос в трубке сказал, что сожалеет, но он немножко затопил его квартиру, и нужно оценить ущерб.

В груди заныло, в глазах потемнело, надо было срочно бежать обратно – спасать свою гордость, а тут еще этот лист…

Стрельнув взглядом по сторонам, мужчина обнаружил посреди двора пустой перекошенный стол. В голове моментально созрел план. Фанера была брошена на потрепанное покрытие, и стол моментально преобразился. Маркером мужчина написал послание для потенциальных воров и вандалов: «Теннисный стол. Не брать, не портить, не использовать не по назначению. Находится под видеонаблюдением полиции».

Для надежности мужчина зафиксировал лист гвоздями, что были у него с собой в рюкзаке, и бросился домой. Позже он планировал вернуться, но «немножко затопил» оказалось очень даже «множко».

* * *

Вечером к столу пришли его коренные обитатели с полным пакетом крепких напитков и минимальным набором еды и совести.

– Колонизировали, гады! – помахал один из них условной видеокамере, и грустные аборигены отправились в чуждые им земли.

Хозяин фанеры не появлялся, и к столу постепенно стали приглядываться местные. Первыми стол заняли два школьника, что отдыхали на каникулах. У них не было ракеток, зато один из них нашел дома шарик, который с неизвестной целью тридцать лет хранился в серванте в хрустальной рюмке. Вместо сетки поставили новенькие учебники, их же использовали как ракетки. От математики шарик отскакивал чаще, а динамика полета была лучше от физики.

Наблюдая за детьми, какой-то сердобольный пенсионер смастерил вечером сетку и выровнял стол по уровню, а одна женщина обработала фанеру морилкой.

Постепенно стол начал привлекать к себе все больше внимания. Дядя Гоша из третьего подъезда откопал дома пару облезлых ракеток, чтобы безвозмездно передать детворе, но перед этим решил сам сыграть партию.

Обыграв всю местную детвору по кругу, дядя Гоша ушел домой удовлетворенный и с ракетками в руке.

На какое-то время он стал самым востребованным человеком улицы. Дети ждали его, как первый снег. А потом явился один из родителей вечно проигрывающих взрослому мужчине школьников и предложил дяде Гоше партию. Мужчины полчаса разминались, затем еще полчаса играли на подачу, потом вспоминали, как считаются очки после десяти, затем разыгрывали баланс. Школьникам это быстро наскучило, и они разбрелись по домам. Мужчины же играли до первых зажженных фонарей.

Еще через день пришли какие-то две девушки, купившие ракетки в местном магазине спорттоваров. Они заняли стол на целый час, и дядя Гоша с соперником вынуждены были ждать своей очереди. Мужчины фыркали, торопили девушек и раздавали советы, надеясь на скорую игру. Потом были «битва два на два», «игра на вылет», «первый условный матч», «первый позор».

С каждым днем игроков становилось все больше. Шарик теперь начинал стучать с самого рассвета и не останавливался до глубокой ночи, раздражая тех жильцов, чьи окна выходили во двор. Больше всего люди ненавидели новичков. Постоянный монотонный стук раздражал куда меньше, чем частые промахи и паузы.

Все споры, разногласия и дуэли решались отныне партией в пинг-понг. Сформировались местные команды, появились свои фавориты и аутсайдеры. Люди теперь могли унизить и растоптать соседей, не прибегая к хамству и подлянкам.

Однажды к столу подошла старенькая бабушка лет восьмидесяти и сказала, что уделает всех… И уделала. Она крутила так, что у людей ломались запястья, глаза и всякое самоуважение. Бабушка радостно обзывала проигравших безрукими и слабаками. Обыграв и морально унизив с десяток человек, старушенция довольно выдохнула и сообщила, что вот теперь можно и на покой.

Через пару недель дядя Гоша взял на себя смелость организовать местную секцию и набрал с пято́к учеников. Денег он не брал, но зато имел неограниченный доступ к столу.

Постепенно двор очистился от алкоголиков и бездельников. Управляющая компания радовалась: без каких-либо движений они смогли получить во дворе спортивный квадрат и планировали включить обслуживание стола в квитанции. Для этого была даже выделена целая банка краски.

А затем пришел хозяин фанеры. Он держал в руках гвоздодер и не хотел ничего слышать ни о каком теннисе. У его шурина как раз намечалась свадьба, и нужен был подарок.

Забрав фанеру, мужчина удалился, оставив в душах жителей двора черную дыру.

Дядя Гоша закрыл секцию. Скидываться на новый стол почему-то никому не хотелось. Управляющая компания заявила, что заниматься этим вопросом не собирается – впереди подготовительные работы к зиме, а на улице слишком много вандалов.

За прежний стол вернулись алкоголики, а учебники по математике и физике снова отправились на дно школьных портфелей.

Но через месяц, ранним сентябрьским утром, когда родители собирали детей в школу, с улицы послышался бередящий душу стук.

Выглянув в окна, люди увидели ту самую бабушку, которая еще недавно собиралась на покой. Она держала в руках ракетку и набивала ею шарик. Рядом рабочие бетонировали в землю новенький теннисный стол специально для уличной игры. Бабуля купила его на свои сбережения, которые постоянно пытались захватить всякие «газовщики» и «вентиляционщики».

– Ну что, криворукие доходяги, готовы бросить мне вызов?! – крикнула бабуля во все горло и, в очередной раз подкинув шарик, сделала подачу.

Личный парикмахер

– Где ваша улыбка, Софья Борисовна? – щелкая ножницами, спросил Родион Александрович свою постоянную клиентку. – От вашего выражения лица у меня аж зубы сводит и лезвия окисляются.

Женщина какое-то время молчала. Ее губы дергались, а глаза попеременно мигали, точно сломанный светофор. Она явно копалась в своем словарном запасе, пытаясь найти в нем что-то без окончания «-ать» или «-ять».

– Вот скажите мне, Родион Александрович, – нашла она наконец правильные слова, – как работать с людьми, которые излишней самоуверенностью делают только хуже всем вокруг, а особенно себе? И у тебя нет возможности им отказать, иначе ты потеряешь клиента!

– Очень просто. Работать молча, – задумчиво произнес парикмахер, копаясь в макушке клиентки с таким сосредоточенным видом, словно он нейрохирург и проводит операцию на мозге.

– Как молчать-то? Как?! Если человек не разбирается – зачем он лезет? – распалялась все сильнее женщина в кресле. – Ну спроси ты у того, кто в этом деле профессионал, у того, кому ты, гадина такая, деньги платишь! А то начинается: вот проект, сделайте мне хорошо. А как только начинаешь делать, они лезут изо всех щелей со своими «благими намерениями». Они-то считают, что знают лучше! Но это ведь не так! Я их уничтожу! «Фотошопом» клянусь!

– Вот скажите мне, Софья Борисовна, – со спокойствием растущего в пустыне кактуса произнес парикмахер, – почему вы опять выстригли колтун?

– Он мне мешал. Я это сделала, чтобы вам потом меньше работы было.

– Вы приходите сюда уже десять лет, и у вас постоянно эти колтуны, которые вы состригаете, – продолжал Родион.

– Так.

– Каждый раз, садясь в это кресло, вы просите меня сделать вас красивой, и каждый раз я вынужден что-то изобретать после ваших ножниц. Не проще ли было сразу прийти ко мне, когда у вас возникла проблема? Простая расческа в моих руках принесла бы мне и вам куда меньше хлопот.

– Да я же говорю, хотела как луч… – начала было Софья Борисовна, но тут же прикусила язык. – Поняла, – сказала она, немного помолчав, и кислая мина на ее лице превратились в приторную улыбку.

* * *

Родион сметал волосы в совок, когда в салон зашли двое стильно одетых фигляров, всем своим видом и поведением привлекших к себе много внимания. Один из них был лыс как коленка и двигался расхлябанно, словно на шарнирах, а второй не стригся уже года полтора. Волосатый держал в руках телефон и явно снимал происходящее на камеру.

В кресло прыгнул «коленка» и, громко чавкая жвачкой, заявил Родиону:

– Слушайте, нам тут вас один знакомый посоветовал, говорит, что вы с любыми волосами справитесь. Подстрижете? – Он провел рукой по лысой голове.

Второй стоял рядом и, довольно улыбаясь, продолжал снимать друга на камеру – ребята вели прямой эфир для своего пранк-канала.

Родион закончил с уборкой, вымыл руки и подготовил инструменты.

Не обращая внимания на камеру, он накинул на клиента пеньюар и спросил:

– Как хотите постричься?

– Покороче, – съязвил лысый. – Что-то я зарос, волосы мешают. Думаю, на целый совок наберется.

Его товарищ давился от смеха за кадром.

– Вы правы, волос и правда немало, – согласился Родион и, взяв в руки маникюрные ножницы, начал быстро выстригать лысому волосы в носу.

– В-в-в-вы чего делаете? – клиент запаниковал, но не двигался, боясь, что ножницы войдут ему прямо в мозг.

– Выстригаю ваши джунгли. Я вообще не понимаю, как вы дышите с такими зарослями, – искренне удивлялся парикмахер. – Надеюсь, вы не женаты. Сложно представить женщину, которая каждый день видит такой кошмар перед собой.

Волосатый уже откровенно ржал над другом, продолжая снимать.

Закончив с носом, Родион схватил лысого за череп и наклонил его вбок.

– Мама дорогая, а уши-то, уши! Вам сколько лет?

– Тридцать, – уже совсем не улыбаясь произнес «коленка».

– А ощущение, что все восемьдесят. Никогда столько волос в ушах не видел, даже седые имеются. У вас что-то с гормонами, похоже. Но не переживайте, у меня есть специальный триммер, – успокаивающим голосом произнес Родион и схватился за машинку.

– Ладно-ладно, не надо мне ничего там стричь! – хотел было сорваться с места не на шутку испугавшийся клиент.

– Я не имею права вас отпустить, не закончив работу, – усадил его назад Родион, надавив на плечо «коленки» своей довольно сильной рукой.

Лысый выглядел болезненно-бледным и постоянно сглатывал подкатывающий к горлу ком, пока Родион усердно выбривал ему уши.

Прямой эфир продолжался и стремительно набирал просмотры.

– Вы были правы, набралось на совок, – продемонстрировал Родион в камеру забытый кем-то из юных клиентов маленький детский совочек с волосками.

– Ты на хрена снимал? – сорвался обиженный «коленка» на умирающего от смеха друга, когда они спешно покидали парикмахерскую.

* * *

Следующим в кресло к Родиону упал один из его самых старых клиентов – Артур Степанович. Он всегда записывался заранее. Не успел мужчина сесть, как сразу раскрыл рот:

– Когда ты уже выкинешь это кресло? Рухлядь, от которой задница немеет. Сарай, а не салон.

Женщина, которой в соседнем кресле делали завивку, ошарашенно посмотрела на клиента. Родион же молча приступил к работе.

– Господи, как ты вообще тут работаешь? – продолжал клиент. – Я имею в виду, почему тебя до сих пор не уволили? Ты же абсолютно безрукий!

Родион, даже не поведя бровью, продолжал стричь.

– Ровнее, ровнее! – указывал мужчина. – Слепой, что ли?

Женщина рядом фыркала от возмущения, а Родион молча работал триммером, ровняя кантик.

– Ты где учился? У дворников? Так они газон и то ровнее стригут.

Родион уже заканчивал, сметая с головы и лица клиента волосы.

– Родя, почему у меня такая уродская стрижка? – Артур Степанович разглядывая себя в зеркале. – Я похож на общипанного птенца, ты что со мной сделал?!

Родион молча принялся подметать. Встав с кресла, мужчина положил на стол несколько крупных купюр и, поклонившись, искренне сказал:

– Спасибо.

Затем улыбнулся, выдохнул так, словно ему только что сняли петлю с горла, и ушел.

– Какой мерзкий тип, – прошипела женщина со свежими кудрями.

– Это Артур Степанович, постоянный клиент, – объяснил Родион Александрович. – Очень добрый и общительный дядька – душа компании. Работает тамадой, диджеем. Отличный певец, танцор, стендап-комик. И не смотрите на возраст. Я видел его в деле. Любого студента заткнет за пояс. Да уж. Не человек – легенда.

– Серьезно? Душа компании? Легенда? Хах, – недоумевающе усмехнулась женщина. – Да он же сволочь настоящая! А вы молча терпели его хамство! Я бы его вышвырнула.

– Я единственный человек, которому он говорит все это. Артур всю жизнь живет с улыбкой на лице. В его обязанности входит дарить людям радость. Он очень хороший человек, но он не может позволить себе ругаться перед другими, а ведь у каждого накипает рано или поздно. Вот и приходит сюда «разгрузиться» уже двадцать лет.

– Двадцать лет?! – вытаращила глаза женщина.

– Ага. И оставляет за это неплохие чаевые.

* * *

Не успел Родион заварить себе чай, как в кресло уже уселся новый человек, желающий лишиться волос и душевных тревог.

– Олечка, здравствуйте. Вы же были неделю назад. Укоротим еще на полсантиметра? – предположил Родион.

– Хочу покраситься, – недовольно пробубнила Ольга.

– Покраситься? Оно вам надо? Я всегда говорил, что у вас прекрасные рыжие волосы. Очень редкий цвет.

– Да. Как у моей матери. И у ее матери. И у матери ее матери, – перечисляла она, крутя рукой и закатив глаза. – В общем, наследственная гордость. – Ольга сделала движение пальцами, как бы взяв последние слова в кавычки.

Родион пожал плечами:

– В какой цвет?

– Без разницы. Делайте что хотите.

– Хорошо, – сказал парикмахер и, выдавив цветную пасту из тюбика в специальную плошку, начал перемешивать ее, а затем принялся наносить на волосы клиентки.

– Вы всегда хотели быть парикмахером? – спросила Ольга, когда Родион наносил очередную порцию пасты.

– Да. Мне это нравится.

– А ваши родители не были против? Не отговаривали вас?

– Отговаривали, конечно. Они ведь юристы.

– И как вы с ними боролись?

– Никак. – Родион пальцами усердно втирал смесь в густые огненно-рыжие волосы.

– А я вот решила отомстить, – заявила Ольга. – Родители слушать ничего не хотят о том, что я не собираюсь идти учиться на врача. Не признают моего решения стать флористом. Говорят, что это ерунда! Что я глупая, незрелая девчонка! – плевалась словами Ольга. – Я решила сменить имя и фамилию в паспорте. А главное, решила поменять цвет волос – гордость мамочки. Сотру всякую связь с ними!

– Знаете, есть и более практичный способ сменить фамилию, – взял слово Родион. – Замуж выйти, например.

– Нет никого на примете, – все еще нервно отвечала девушка.

– Ну так вы же флорист. В такие магазины много порядочных мужчин заходит. Кто-то из них покупает цветы для мам, сестер, коллег – не только ведь для своих девушек. Наверняка найдется хороший человек и для вас.

– Ага. Если родители меня не запрут в чулане.

– Ну это вряд ли, – улыбнулся Родион. – Знаете, родители всегда хотят лучшего для своих детей, и это нормально. Решение-то все равно за вами.

– Думаете, они потом примут мой выбор? – Агрессия потихоньку начала улетучиваться из ее голоса.

– Может быть, да, а может… – он на секунду задумался, – и нет. Так или иначе, они ваши родители. И этого факта не изменить. Можно хоть тысячу раз перекраситься, но корни всегда будут лезть наружу – ваши настоящие корни. И речь сейчас не о волосах. Так, может, не стоит с ними так кардинально бороться, какими бы они ни были? Иначе дойдет в итоге до того, что от ваших действий они полностью выцветут. И вернуть все обратно не получится, как ни старайся. Вы навсегда потеряете с ними связь. – Родион говорил и параллельно заканчивал с волосами.

– Да. Вы правы. Я ведь люблю родителей, очень люблю. Думаю, им будет больно, если я сделаю то, о чем говорю. Гораздо хуже, чем если просто пойду работать флористом. С этим наверняка можно будет что-то решить потом. Вот черт, вы же уже нанесли краску! Дура я! – Она уже хотела расплакаться, но Родион пресек эту попытку:

– Это не краска. Я вам маску для волос втирал. Сейчас смывать пойдем.

– Спасибо большое! – расплылась в печальной улыбке Ольга и слезла с кресла.

* * *

Колокольчик на двери звякнул, и в салон зашел Дима Носов. Он молча сел в кресло, и Родион тут же принялся за дело.

– Подскажите, дядя Родион, как поступить? – начал Дима в середине процесса. – Мои ребята объект заканчивают, и есть деньги им на зарплату.

– Ага. – Родион дал понять, что внимательно слушает.

– Я могу заплатить им, как обещал, уже завтра, а могу купить машину в салоне, на которую сейчас скидка тридцать процентов. Это предложение действует до конца месяца. Ребята обидятся, если им придется ждать денег еще пару-тройку недель, но, с другой стороны, если я упущу шанс с машиной – это тоже плохо. Как считаете, может, просто поставить их перед фактом? Мол, сейчас я не могу дать вам денег, надо потерпеть.

Родион резко выключил машинку и, вытряхнув из нее волосы, снял пеньюар с клиента, а затем принялся за уборку.

Дима, у которого прическа была в стадии полуполубокс, молча сидел в кресле, думая, что парикмахер просто взял паузу.

Убрав волосы и сняв фартук, Родион накинул на себя пальто и указал парню на выход.

– А-а-а чегой-то вы? Мы же не закончили, – глупо моргал Дима, поглядывая то на себя в зеркало, то на стоявшего в дверях Родиона.

– У меня появилось резкое желание сходить в кино. Приходи через пару недель – закончим, – сказал Родион, выключая свет.

– Почему? Как вы смеете?! – вскочил парень со своего кресла.

– Я просто ставлю тебя перед фактом. Потерпишь, – сказал Родион и вышел на улицу.

– Ладно, ладно, я понял, – выходя за ним, сказал Дима. – Вы правы, я заплачу им. Может, закончим? – жалобно посмотрел он на парикмахера. – Лучше вас меня все равно никто не подстрижет.

– Приходи завтра, – кивнул Родион, запирая дверь. – Сделаю тебе скидку тридцать процентов, раз уж ты так любишь акции в салонах. Только ребят своих не обижай. А я пойду. Давно хотел попасть на этот фильм, да из-за работы все никак не успевал.

Он пожал парню руку и побежал в сторону остановки.

Дима молча смотрел ему вслед, почесывая недостриженную голову.

* * *

Наутро Родион подошел к салону чуть раньше, чтобы тщательно подготовиться к новому рабочему дню. Но люди, как всегда, уже толпились возле дверей, придя задолго до назначенного времени. Никто в этом городе не ходил в бары или к психотерапевтам, чтобы вывернуть свой внутренний мир наизнанку. Здесь люди предпочитали ходить к личному парикмахеру.

Аллергик

«Будьте здоровы!» – первое, что слышал Юра, когда выходил из своей квартиры. У парня был черный пояс по аллергии и, как бы он ни старался его лишиться, каждый день иммунная система брала новый антирекорд.

Художников-пейзажистов Юра не понимал с детства, поэзию о природе презирал. Какие-то сумасшедшие дядьки с упоением рассказывают об объятиях с березами и васильковых полях. Обнимать врага Юра мог только в самом страшном сне, а изображать его на холсте считал проявлением психического отклонения или открытой диверсией.

Соседи по дому Юру ненавидели. Из-за него в подъезде перестали мыть полы с хлоркой, заварили мусоропровод, а после того, как Юру в восьмой раз забрала реанимация, с подоконников пришлось убрать цветы.

Первые песни соловьев Юра воспринимал как дьявольский марш. Пока все вокруг радовались теплому майскому солнышку и аромату цветущей сирени, у аллергика начинался его персональный ад.

Из дома Юра старался выходить только при острой необходимости, как это случилось сегодня. Если продукты, лекарства и даже женщин можно было заказать прямиком домой, то стоматолог наотрез отказывался выезжать по адресу и лечить пациента в кухне на табурете.

– Если доедешь за минуту, плачу по двойному тарифу! – крикнул Юра, садясь в такси и задерживая дыхание.

Машина со свистом рванула со двора, проехала триста метров и, выполнив поворот с заносом, быстро вклинилась в километровую пробку.

Юра верил, что способен не пользоваться легкими минут двадцать, если ему потребуется. Но все же задышал, когда таксист начал угрожать ему искусственным дыханием рот в рот, если тот не перестанет синеть. Поездка была не из простых: елочка, висевшая на стекле заднего вида, коварно источала аромат ментола и вызывала слезы, чехлы из дешевой ткани раздражали кожу через куртку, а сам таксист пах, как раздевалка в спортзале, и при этом еще курил вейп с запахом клубники. Весь этот «букет» грозил стать причиной анафилактического шока.

Добравшись до кресла врача, весь в соплях, слезах и с красными ушами, Юра радовался: самое страшное позади.

– Аллергия на анестезию есть? – вернул его в реальный мир своим вопросом врач. – Нерв удалять надо.

В ответ Юра хотел разрыдаться, но тут в кабинет вошла ассистентка – прекрасная, как ангел. Не влюбиться в такую с первого взгляда трудно было себе позволить, и Юра не позволил.

– Надоело! Вокруг меня не мужики, а нытики и тряпки. Я так никогда замуж не выйду, – плакалась она кому-то по телефону. – Жалуются, хнычут, боятся собственной тени. Тьфу!

– Кхе-кхе, – покашлял доктор. – Юля, вы на работе.

– Простите, Пал Сергеевич, – виновато улыбнулась она и, надев маску, подготовила шприц.

– Знаете, мне не нужна анестезия, я не боюсь боли, – со скучающим видом заявил Юра и запомнил этот сеанс на всю жизнь.

– Вы такой храбрый! Я бы не смогла без заморозки вытерпеть удаление нерва, – вытирая размазанного Юру с кресла, сказала Юля, когда все закончилось.

Парень решил брать быка за рога:

– Разрешите пригласить вас куда-нибудь, – выдавил он больным ртом.

– Ой, какой вы прыткий. Но мне нравится! – кокетничала ассистентка. – Знаете, я сегодня собиралась готовить и уже все распланировала…

Юра повесил было свой сопливый нос, но Юля его быстро подтерла своей идеей:

– Вы можете сходить со мной за продуктами, а там, глядишь, угощу вас домашним ужином.

Под «пригласить куда-нибудь» Юра подразумевал свою стерильную, гипоаллергенную квартиру, куда души мух, пылевых клещей и тараканов попадали после смерти за плохое поведение. Только дома он чувствовал себя в безопасности, а продуктовые магазины вообще были угрозой первой степени. Но глаза Юли стоили того, чтобы рискнуть.

Обложившись антибактериальными салфетками, словно оберегами, Юра дождался окончания смены девушки, и они двинулись в сторону ее района. В обычной одежде Юля выглядела еще прекрасней, чем в медицинской униформе, и парень совсем потерял рассудок от любви.

– Ой, а пойдемте через парк, там так красиво, все цветет! – предложила Юля.

В ответ у Юры свело лицо, и девушка, приняв эту гримасу ужаса за улыбку, потащила парня прямиком в бездну.

– Вы себя нормально чувствуете? – спросила она, когда Юра покрылся первыми пятнами.

– Да, солнце сегодня яркое было, я так загораю просто.

Дети, собаки, цветы, запах горячего фритюра и облака сахарной ваты – если бы Стивен Кинг писал хорроры для аллергиков, описание городского парка стало бы самым удачным его романом. У Юры заложило, раздулось и зачесалось все что можно. Силой воли, любви и пачкой антигистаминного он останавливал невероятно сложные процессы в организме.

Юля оказалась очень интересной и милой особой, даже несмотря на то, что все ее шутки и страхи были связаны с зубами, о которых она могла говорить часами.

– Вы такой хороший слушатель, – оценила она Юру, чье горло сдавило тисками. – А вот и магазин.

Превозмогая желание стать тряпкой и нытиком, Юра обрастал новыми фобиями со скоростью света. Ощущение было, что он попал на минное поле. Осторожно блуждая мимо стеллажей, он огибал по длинной дуге полки с орехами, злаками и молочкой.

Меняя цвет, словно хамелеон, Юра прошел вдоль ряда фруктов. Коварные апельсины смотрели ему вслед и угрожали расправой. Прямо перед ним упали на пол и покатились тонкокожие лимоны – смертельные гранаты, даже чеку не надо дергать. Засмотревшись на них, Юра врезался в свою спутницу, которая выглядела очень бледной, разглядывая баклажаны.

– Что с вами?

– Аллергия, – дрожащим голосом ответила Юля. – Хочется купить, но не могу.

– Не может быть! – обрадовался Юра. – На баклажаны? – Он уже хотел признаться, что у них есть общий недуг.

– Нет, на цены, – сказала девушка и чихнула.

– Берите, я угощаю, – предложил аллергик.

– Дарите мне на первом свидание баклажаны? Очень мило, – хихикнула Юля.

Юра тоже улыбнулся шутке, но на самом деле баклажан был одним из немногих продуктов, которые он мог есть.

Корзина Юли наполнялась медленно, но верно. Девушка постоянно давала Юре что-нибудь понюхать со словами:

– Как думаете, свежее?

Парень быстро обучался дышать альтернативными способами и даже задумывался о том, чтобы запатентовать их, если выживет.

Когда покупки были сделаны, Юра взял тяжелый пакет и на вытянутой руке нес его весь путь.

– Ну что, зайдете на ужин? – спросила Юля, одарив парня своей самой прекрасной улыбкой.

Юра кивнул – на большее он был не способен.

– А вы кошек любите? – спросила, поднимаясь по лестнице, Юля.

– Ну как вам сказать… – замедлил шаг холодеющий от ужаса Юра.

– Я вот не люблю, – призналась Юля, и парень облегченно выдохнул. – Я собак люблю, – сказала она, открыв дверь.

Юра не успел даже пискнуть, как его окружило двадцать килограммов мопсов. Три хрюкающие собаки были рады незнакомым ботинкам и штанам и стремились с ними породниться: слюнявили, обнюхивали, обтирались.

Дальше все было как в тумане. Сила воли сказала Auf Wiedersehen[2]2
  До свидания (нем.).


[Закрыть], и Юра полетел в куда-то в сторону приятного забвения. Он закрыл свои глаза-щелки и открыл их, уже будучи в больнице. Юля сидела рядом. По ее лицу была размазана тушь, в покрасневших глазах все еще стояли слезы.

– Почему вы не сказали, что у вас аллергия? – спросила она, когда Юра начал различать мир.

– Я-я-я боялся показаться вам слабаком и нытиком, – признался Юра.

– Вы ненормальный? Это же вообще другое! Как можно было додуматься до такого? Вы же могли погибнуть!

– Наверное, вы правы. Просто вы мне очень понравились, и я что-то совсем потерял связь с реальностью.

Юра никогда еще не чувствовал себя так глупо. Больше всего на свете ему хотелось сейчас оказаться запертым в своей квартире и никогда из нее не выходить.

– Вы мне тоже очень понравились. Скажите, какие блюда вам можно и какие запахи вас не тревожат. Я приготовлю вкусный ужин, и мы сможем продолжить наше знакомство.

– Спасибо большое, но все это не имеет смысла, – с горечью произнес Юра.

– Почему? У вас аллергия на вторые свидания?

– Нет. Но у вас три собаки, вы же не бросите их ради свиданий со мной. Да и жизнь с аллергиком – то еще удовольствие. – Юра отвернулся от нее, чувствуя, как накатывают слезы.

– Да это не мои собаки. Сестра попросила взять на передержку на пару дней. Мне на съемной квартире вообще нельзя животных держать. А все остальное ерунда: у меня у папы этих аллергий на целый справочник наберется, я прекрасно знаю, что и как делать.

– Правда? – просиял лицом Юра.

– Нет, – призналась Юля. – Вы же меня тоже в какой-то степени обманули…

Юра почувствовал, что его сердце трещит по швам.

– Но я готова попробовать! – заулыбалась она. – Если, конечно, у вас все-таки нет аллергии на вторые свидания.