Текст книги "Стать героем"

Глава 6.

– Долго ли он еще так пролежит? – вопрос был задан чистым, звонким голосом, принадлежащим девушке.

– Недолго, очнулся он, – с неожиданной лаской сказал Еремей, – Только прикидывается спящим.

Последнее было сказано со смешком. Послышались легкие шаги и шуршание одежды.

– И впрямь не спит, – девушка усмехнулась, и, быстро удаляясь, видимо, на бегу, крикнула, – Я за отваром и обедом!

– Беги, – тихо проводил девушку волхв и уже громче обратился к Паше, – Герой ты наш, не надоело тебе постоянно валяться и изображать из себя калеку?

«Надоело!»: подумал Паша, но вслух он смог лишь промычать:

– Ммм, хммммгм, – пытаясь открыть рот, он приподнял голову и тут же уронил ее обратно, – Что опять произошло?

– Так ты опять ничего не помнишь? – деланно удивился Еремей, – Что ж, я расскажу.

Паша открыл глаза, которые тут же заслезились, едва их коснулся свет. Волхв был справа от кровати, стоявшей в левом углу комнаты. Он опирался на посох и выглядел несколько измученным, будто провел несколько бессонных ночей. Однако глаза его по-прежнему хранили силу, сверкая на изборожденном морщинами лице. Прокашлявшись, волхв приступил к рассказу.

– Когда ты у Ивана мне про разбойников рассказывал, я сразу смекнул, как надо поступить, да князю то рассказал, он со мною согласился. Амулет тебе Иван дал полезный… – Еремей недоговорил фразу, будто передумав объяснять полезность амулета, – На рынке, когда ты потерялся, за тобою следили мы со стражей. Потерялся ты не случайно, и людей там никогда так много не бывает, всех придворных князь на рынок отправил, а уж направить тебя в нужное место для меня не составило труда. Поработать нам, конечно, пришлось не мало, но разбойников изловили, хоть и успели они тебя по голове твоей треснуть дубиной…

– Подожди, если вы знали, где будут разбойники, то на кой ляд меня… Мою многострадальную голову нужно было подставлять? – Паша даже позабыл о слабости, охваченный негодованием, – У меня она не деревянная, не дубовая, меня и убить можно кинжалом, потому что пузо тоже не железное, можно же было и иначе их словить!

– Ты многого не понимаешь, так просто их было не словить, нужна была приманка, что их притянет, этой приманкой и стал ты, – погладив бороду, ответил волхв, – На иное колдовство нужно больше времени и силы.

– А мне рассказать нельзя было, я бы подготовился, – продолжал возмущаться Паша, – Я бы пригнулся, побежал бы сразу, как-нибудь бы да уберег голову.

– Нет, нельзя было тебе говорить, не сработало бы колдовство, – твердил волхв, прохаживаясь по комнате.

Устав от разговоров, Паша принялся разглядывать комнату, двигая головой как можно медленнее, она все еще побаливала. Убранство комнаты было небогатым, однако все выглядело опрятно и уютно.

На правой от Паши стене висели пучки сушеных трав и связки лука с чесноком. Возле окошка располагался средних размеров обеденный стол, а подле него две лавки. Еще одна лавка, чуть пошире, стояла у левой стены, упираясь в кровать. По правую руку у стены стоял окованный железом сундук для хранения вещей, а прямо напротив кровати зиял дверной проем, двери в котором заменяла плотная занавеска серого цвета.

– Долго я так лежу тут? – спросил Павел у волхва, резко повернув к тому голову.

Это движение очень негативно повлияло на состояние Пашиного здоровья, за тягучей волной боли накатила слабость и сонливость.

«А что там за девушка-то была?»: подумал напоследок он, и отключился, не дожидаясь ответов.

– А вот и я! – радостно известила о своем прибытии девушка, вошедшая в комнату.

– Заснул он, к вечеру очнется только, – проворчал старик и коснулся навершием посоха лба спящего.

Лицо волхва моментально осунулось, и даже блеск глаз, казалось, исчез. Разом постаревший, он тихонько пошаркал к выходу, чуть ли не волоча за собой свой посох.

– Пойдем, милая, пущай отдыхает.

Девушка еще немного постояла у двери, теребя сверток со съестным, а потом, несколько понурившись, пошла вслед за волхвом.

Странные сны посещали Пашу в это время. Будто он плыл по мутной, покрытой зеленой пленкой растительности, воде прямо на носу обветшалого корабля без парусов к не менее обветшалому и заросшему причалу, за которым стояли дикие, непролазные джунгли.

Резко картинка поменялась, перед ним стояло высокое дерево, на которое нужно было залезть. Об этом его попросила девушка. Но кто она, Паша еще не понял, однако ему сильно захотелось, чтобы это была Любава. Ему не видно лица, девушка повернута к нему спиной, ее волосы, такие мягкие, легкие, каштанового цвета с переливами золотых отблесков, водопадом ниспадали на плечи, разбиваясь он них на ручьи, стекающие на спину до самых лопаток. Паше все было дозволено, и он подошел к ней, чтобы обнять. Теперь он точно знал, что это Любава. Нежно, насколько это было возможно, Павел обхватил руками ее талию, сомкнув ладони в замок на животе. Даже во сне Паша чувствовал ее запах, ее тепло, что вызывало неистовое возбуждение. Он принялся поглаживать ее живот, поднимая похотливые руки все выше, но девушка была не против. Едва он коснулся ее груди, возбуждение бушующей стихией охватило его разум и тело. Он готов был разорваться на части, разбиться на миллионы осколков, чтобы в каждом из них никогда не угасло это желание, но он проснулся.

Мозг из последних сил старался нарисовать владельцу продолжение увлекательнейшего сна, но видение уходило в пучину безвременья и забвенья. Тело еще не отошло ото сна и плохо повиновалось, пребывая в сладкой дреме. Возбуждение, к слову, никуда не исчезло, что Павел почувствовал в первую очередь.

В комнате было тихо. Разлепив веки, Паша ужаснулся: «Я ослеп!». Однако его страхам не суждено было подтвердиться, просто на улице царствовала спокойная, темная ночь. Вскоре Паша осознал всю нелепость своего предположения, и даже тихонько хлопнул себя по лбу. Рука коснулась повязки, Паша понял, что по голове ему досталось действительно сильно, и простой шишкой на этот раз он не отделался.

Спать совсем не хотелось, к тому же чувствовал он себя бодро, а потому решил немного прогуляться, размять залежавшиеся ноги. Приподнявшись на локтях, Паша долго вглядывался во тьму, пытаясь хоть что-то разглядеть. Луна, весьма кстати, наконец-то вынырнула из-за туч, доселе ее скрывавших. Легкий серебряный свет мягко окутал комнату, разогнав разнуздавшуюся тьму.

Рывком Павел сел на кровати, поставив ноги на пол. После ощупал голову, его ощущения подтвердились, его многострадальный орган был полностью укутан в повязку. Убедившись, что он не нагой, Паша попробовал встать.

Голова пошла кругом, ватные ноги плохо повиновались ему, но из последних сил Паша развернулся, и уперся руками в кровать, чтобы стоять полусогнутым. Так он хотел стабилизировать свое состояние, потому что просто лечь обратно ему не позволяло самочувствие, он очень сильно захотел в туалет.

Вскоре голова перестала кружиться, а ноги стали тверже держаться на земле. Тогда он, по-старчески прихрамывая, очень неторопливо побрел к выходу.

Выйдя из комнаты, Павел попал в коридорчик, слева, видимо, была глухая наружная стена, справа же имелось два дверных проема, пройдя мимо них, Паша свернул направо и попал в уже знакомую комнату. Здесь он уже бывал, когда впервые попал в деревню, это был дом Еремея. По памяти он вышел во двор, попутно больно стукнувшись коленкой о стул, и чуть не опрокинув пару лавок. В отличие от спальни, сюда свет пробивался гораздо хуже.

На улице было тихо, лишь легкий ветерок колыхал кроны деревьев и те шептались о чем-то своем, понятном лишь им. Лунный свет заливал крыши домов, окрашивая солому в призрачно серебристый цвет. Паша никогда не видел освещенных лишь луной поселений, даже в его родной деревне ночью горели фонари, тускло, через один, но горели. Однако насладиться сполна ночной картиной ему не удалось, нужда была сильнее эстетических побуждений.

Трава приятно щекотала босые ноги, в суматохе Паша не обратил внимания на то, что он не обут. Дойдя до туалета, он вспомнил собратьев этого сооружения, которых видел у себя в деревне.

«Там, наверно, грязновато для босого»: подумал он, и зашел за деревянную будку, попутно снимая штаны.

– Журчат ручьи, журчат ручьи, – напевал он себе под нос, разглядывая деревянную стенку.

Закончив, он отпрыгнул от места, где журчали ручьи, и бодренько потопал обратно в дом, так как становилось зябко. Где-то в лесу завыли волки, или не в лесу, или не волки. Паше это было уже не важно, он как можно быстрее шмыгнул в дверь, и запер ее. Переводя дух за запертой дверью, он сам улыбнулся собственной трусости, с этой улыбкой он побрел до кровати.

Провалявшись в кровати еще с полчаса, он погрузился в сон, но уже без сновидений. Будто уже через минуту шорохи и стук глиняной посуды пробудили его вновь.

Тихо приоткрыв глаза, Паша повернул голову в сторону шума. Возле стола орудовала столовым убранством девушка с длинными волосами, такими же, как в недавнем сновидении. Сердце екнуло и быстро забилось, казалось, будто оно так бьется о грудную клетку, что комната наполнилась гулом, однако это был лишь шум в Пашиных ушах.

Замерев, он наблюдал, как девушка наливала что-то в кружки из кувшина и разлаживала на столе пищу, которую принесла в корзине. Запахло свежим хлебом и овощами. Как только Паша заметил, что девица собирается развернуться, он тут же закрыл глаза, стараясь прикинуться мертвым, или хотя бы спящим.

Едва девушка удалилась из комнаты, Паша вскочил с кровати и принялся поправлять на себе одежду, голым он не был, но некоторых элементов в его костюме точно не хватало. Их он отыскал в сундуке, там были все его скромные пожитки и даже трофейный кинжал, которым совсем недавно его пугал разбойник. Этот подарок судьбы Паша пока что оставил во тьме сундука, вынув оттуда только пояс и свою обувь. Облачившись на скорую руку, он принялся метаться из стороны в сторону не в силах решить, куда ему направиться и какую позу принять. В конечном итоге он пулей вылетел из комнаты и почти добежал до комнаты, где бродил вчера ночью. Аккуратно выглянув из-за стены, Павел оценил обстановку. Комната пустовала. Тогда он быстро прошел во двор, попутно пытаясь понять причину своего стремительного побега и его цели.

День удался действительно теплым, кучевые облака кружились где-то над линией горизонта, словно небесные перины, ожидающие своего хозяина. Легкий ветерок веял теплом и ласково гладил щеки, играя с проросшей бородой, волосами. Вдоволь насладившись первыми впечатлениями от прекрасной погоды, Паша обошел дом по ночному маршруту с посещением все тех же достопримечательностей.

«Нужно деда найти и спросить, что тут вообще происходит»: раздумывал Павел, бредя обратно в дом:

– Ах, вот ты где, уже и бегаешь, аки лось по чаще лесной, – воскликнул Еремей, – Здоров, стало быть!

– Да, наверно, здоров уже, – задумчиво подтвердил Паша, – Так сколько, говоришь, я в кровати пролежал?

– Так два дня всего и пролежал, – ответил волхв, будто говорил что-то до боли обыденное, – Голова не кружится? Коли не кружится, так повязку снимай уже, не нужна она более.

– Нет, с этим все хорошо, даже странно, что ничего не болит, – покачав головой, ответил Паша, – А… А что за девушка у тебя тут живет?

– Хм, я думал, вы уже знакомы, – улыбаясь, как заправский заговорщик, проговорил волхв, – Ты еще не завтракал?

– Нет, не успел еще, – замялся Паша.

– Опять до ветру торопился? – уже без улыбки поинтересовался волхв, – Ты учти, в другой раз буду как котика в лужу головой макать, зачем иначе тут отхожее место построено?

– Так… я босой был, – оправдывался Паша, хоть уже и видел строение изнутри, которое было гораздо чище, чем даже в его родной квартире, – Да и ночь, страшно было…

– Вот ты и спустил, где страх тебя пронял, понятно… Но ты так больше не пугайся, – волхв усмехнулся в бороду.

– А что, тут есть волки в лесах?

– Конечно, есть, а где ж им быть? Скоро бить их нужно будет, наплодилось уж многовато, говорят пастушки, что до стада повадились шастать, – пояснил волхв, а после задумчиво протянул, – Эх, клыки мне их нужны…

С этими словами Еремей пошел в дом, а Паша тихо побрел за ним, не особо задумываясь над последней фразой.

Дикий голод наконец-то одолел Павла, казалось, он готов был проглотить слона и закусить гиппопотамом. Чуть ли не ворвавшись в дом, будто идя на штурм, он мигом преодолел расстояние до комнаты, в которой очнулся. Влетев в комнату, он тут же растерял свой пыл, и, переминаясь с ноги на ногу, остановился у двери. Прямо перед ним стояла Любава, как-то загадочно улыбаясь.

– Привет, – промямлил Паша.

Было видно, что ему невероятно трудно в данный момент дается общение с девушкой, хотя ранее таких очевидных проблем он не замечал. Любава же отозвалась на приветствие вполне обыденно, без затруднений.

– Здравствуй, как здоровье, не болит ли голова?

Смущение достигло предела, Паша опустил голову вниз, покраснев как бурак. Никогда ранее, даже будучи первоклассником, он не бывал столь застенчив.

– А… можно я поем? – одна из нелепейших фраз для данной ситуации показалась Павлу весьма достойным вариантом, лишь вспыхнув в его мозгу.

Однако уже через секунду, когда фраза сорвалась с губ, он переосмыслил сказанное, и еще больше покраснел.

– Да, конечно, проходи, садись за стол, – чуть сторонясь, ответила девушка.

Паша не мог видеть, но чувствовал на себе любопытный, в некотором смысле испытующий взгляд. Под тяжестью этого взгляда Паша споткнулся так, что едва не разнес все убранство стола, шумно грохнувшись на лавку. Не видя иных вариантов, неудавшийся герой-любовник принялся набивать рот хлебом, огурцами и редисом. Когда пихать стало некуда, Паша замер в нерешительности, разглядывая надкушенный огурец и кусок хлеба, будто они способны подсказать решение ситуации. Попытка начать жевать оказалась неудачной, так как объема щек и плотности закрытия губ явно не хватало для удержания ранее загруженного объема пищи. Иными словами у Паши валилось изо рта месиво из огурцов, хлеба и редиски. Питоном Павел не был, проглотить все это он не мог, и теперь оставалось надеяться на чудо.

Любава почти откровенно смеялась и, видимо, пожалев страдальца, вышла из комнаты, сделав вид, что она что-то забыла.

Упустить такой шанс было бы глупостью, а Павел уже устал от собственной глупости. Натужно чавкая, он, как заправская мясорубка, размолотил застывший во рту ком пищи, попутно запивая все это квасом, который обнаружился на столе. Когда он наконец все проглотил, в комнату вошел Еремей.

– Смотрю, ты уже подкрепился, – садясь напротив, заметил волхв.

– Да, – утирая рот рукавом, ответил Павел.

– Больно застенчив ты стал, не замечал я за тобой такого ранее, – Еремей ухватил из корзины огурец, – Есть у меня одно зельице, оно тебе поможет кое в чем.

Загадочно подмигнув, старик захрустел огурцом.

– Кое в чем?

Паша, конечно, понял, о чем идет речь, но старательно прикидывался дурачком.

– Пойдем, – доев огурец, волхв поднялся с лавки, – И корзину-то прихвати, да крошки смети.

Паша быстро выполнил все поручения, и посеменил за волхвом, помня о чудодейственных зельях, которые он пил раньше.

Волхв вошел в основную, как ее назвал про себя Павел, комнату, где стояла печь. Стену, которая была напротив печи, украшала занавеска на всю длину, за этой занавеской были прибиты стеллажи, а на них были выставлены бутыльки, кувшины и прочая утварь для хранения жидкостей, порошков и прочего добра. Сняв одну, особо большую бутылку с полки, волхв водрузил ее на стол.

– Вот, это то самое зелье, которое тебе должно помочь, – продекламировал Еремей.

На столе появилась глиняная кружечка, в которую волхв плеснул из бутылки. Жидкость, мутноватого цвета пепла, весело плескалась в кружке, и Паша попытался ее понюхать. Пахло очень знакомо, спиртом.

– Пей, – деловито сказал волхв.

Паша выпил залпом, огненная волна пронеслась по горлу, устроив пожар внутри него, а затем лавовым озером осела в желудке. Запах спирта был не просто запахом, Паша только что употребил крепкой самогонки и слова волхва о том, что это зелье может помочь в делах любовных уже казались Паше издевательством.

– Дай закусить, – судорожно нюхая рукав, прошипел Павел.

– Ты голоден? – удивленно спросил волхв.

– Нет же, закусить зелье твое хочу! – рассерженно ответил Паша.

– А разве ты пьешь не потому, что тебе вкусно?

– Что ты заладил-то? Я такого не пью! – Павел не на шутку рассердился, и перешел на крик, – Да и хрен с тобой, так обойдусь.

Волхв лишь лукаво улыбнулся, видимо, имея какой-то свой замысел. Результат не заставил себя ждать, Паша захмелел и был зол. Что-то бурча о безумстве людей почтенного возраста, он уселся на лавку, закинув ногу на ногу.

– Завтра начнем обучение, – заявил Еремей, – Любава девица ладная, однако если ты говорить не сможешь при ней, то ничему не научишься, а учить я вас вместе буду.

– Окей, – согласно кивнул головой Паша.

– Что?

– Что – что? – Паша поднял взгляд на волхва, пытаясь понять, что с ним не так.

– Что за слово странное ты молвил?

– Окей? – Паша замялся, раньше подобных проблем в общении он не замечал, – Ну… Это согласие, как слово да. Значит, что все хорошо.

– Понятно, – протянул волхв.

«Странно это, я же совсем не на древнерусском разговариваю, а они все понимают, и я все понимаю. И куда я попал?»: подумалось Павлу.

– Пойдем, – подзывая к себе Пашу жестом, сказал Еремей, – Туда иди, обратно к столу, окей?

Молодой пришелец из другого мира широко улыбнулся знакомому слову, которое так ловко использовал старик. Улыбаясь, он встал с лавки и пошел в комнату, как и просил его волхв.

Когда он зашел в комнату, та была наполнена ароматом мяты, ромашки и… чая.

«Чай? Откуда?»: удивился Павел.

Любава, которая, видимо, и заваривала напиток, стояла рядом со столом, разрезая пышный яблочный пирог.

– Кхм, а как называется этот напиток? – спросил Паша, делая вид, что наполнение кружек ему не знакомо.

– Чай, – коротко ответила девушка, не отрываясь от нарезки пирога, – Еремей так сказал.

– Понятно, – чуть смутившись, промычал Паша, и, уже тише, хмыкнул, – Как удивительно…

«Может тут и табак есть, картошечка еще. Жареной-то я бы съел, и курить охота»: сев на лавку у стола, мечтал парень. Теперь ему очень захотелось закурить, до этого, в суматохе, он не очень-то вспоминал о том, что является курильщиком. Рот наполнился слюной, сердцебиение участилось, началась никотиновая ломка.

Чтобы хоть как-то отвлечься от мыслей о курении, Паша попытался заговорить с Любавой:

– А почему ты из корчмы ушла, что случилось?

– Так сгорела корчма, спалили ее Баташа дружки, – сердито отозвалась девушка, – Пока ты на лавке лежал с разбитой головой.