Текст книги "Стать героем"

– Хм, так они же меня на рынке били, когда успели…

– Были, да не все, – оборвала Любава.

Закончив с пирогом, она устало села на лавку рядом с Пашей. Они молча сидели, будто боясь что-то испортить. Куча слов уже подкатила к Пашиным губам, но те сжались плотной стенкой, не давая им вырваться наружу. Он сидел, будто в ожидании команды, перемешивая в голове мысли в одну вязкую кашу. Он даже боялся двинуть головой. И виной тому было не только стеснение перед девушкой, теперь он ощущал вину за сгоревшую корчму, будто сам ее и подпалил.

Он пытался разглядеть Любаву боковым зрением, та в свою очередь сидела потупившись в руки, лежащие на коленях. Ее округлая грудь мерно вздымалась и опускалась под темно бардовым, с белыми вставками, нарядом. Ее сарафан был ужат в плечах и переходил в сплошную юбку в районе солнечного сплетения. Весь расшитый причудливым орнаментом из золотой нити отчего-то нравился Павлу куда больше, чем привычная глазу одежда девушек его времени.

Волосы Любавы были собраны в толстую косу, а головного убора на ней не было. Это несколько удивляло Павла, ведь он привык видеть девиц в народных нарядах с каким-нибудь кокошником, чепцом или хоть чем-то, укрывающим голову. Но здесь такого не наблюдалось, по крайней мере не столь повально, как представлялось.

–Трое их было, – вдруг начала рассказ девушка, – Двое тебя пошли ловить, а один к нам в корчму прокрался. Знала я, что добром не кончится все это. Отомстил он так за вожака своего. Поджег сразу в трех местах, будто бешеный бегал с факелом, маслом полил загодя… Тушили все, кто мог, да не потушили, хорошо хоть, на другие дома огонь не прыгнул.

В комнате вновь воцарилось молчание, тягучим потоком тишина заполняла пространство комнаты так, что в ушах начинало звенеть. В голове у Паши сквозь звон эхом стучали последние слова девушки и он ловил себя на мысли, что сказать ему совсем нечего, более того, он даже несколько рад произошедшему, ведь Любава теперь рядом.

– Матушка в замке осталась на кухне работать, а меня Еремей забрал, – вновь оборвала молчание Любава, коротко смахнув проступившую слезинку.

Пытаясь быть тактичным, Павел сделал вид, что слезу не заметил.

– Забрал? – парень осекся, поймав себя на мысли, что так и не посочувствовал собеседнице, – а… для чего… забрал?

– Так по хозяйству помогать, вестимо, – уже с улыбкой ответила Любава, – завтра узнаем, для чего мы здесь, Еремей славный волхв, много знает, а значит, многому научит. Интересно. И даже немного страшновато.

Улыбка вызвала сильное облегчение у Паши, он улыбнулся в ответ. А то, что она боится учебы у старика и вовсе его расслабило, ведь у него появился шанс показаться храбрым.

«В конечном итоге мать ее жива, и крыша над головой есть, сама она тут»: успокоил себя Павел, а вслух сказал:

– Ничего страшного, чего бояться, разве что, он нас бородой защекочет.

Шутка вызвала легкий смешок, что лишь подстегнуло Павла и вселило надежду.

– Все ли у стола? – громогласно поинтересовался вошедший в комнату волхв, и, не дожидаясь ответа, занял место во главе стола.

Аромат в полную силу наполнил комнату, по крайней мере Паше показалось, будто другие запахи пропали вовсе. Тогда он на секунду закрыл глаза и представил, будто он дома. Открыв глаза, он даже испытал удивление, вновь окунувшись в чужой, странный мир.

Чай был крепким, хорошо заваренным, но без сахара. Впрочем, этот недостаток с лихвой компенсировал весьма сладкий пирог. Во время чаепития Паша будто отключился, мерно сербая напиток из кружки. Он полностью погрузился в свои мысли, блуждая в них, словно в зыбучем песке. Мысли были о доме, о случившемся и о том, что же делать дальше.

Разговор Любавы и волхва проходил как бы мимо него, в отдалении. Они говорили о погоде, о необходимости сбора каких-то трав, об обстановке в деревне и остатках разбойников в лесу. Но Паша не слышал, будто вокруг него образовалась невидимая стена, звук сквозь которую проникает скудно, а то и вовсе тухнет на подходах.

– Послезавтра ко мне приехать должен старый друг, – оповестил гостей Еремей, – думаю, вам будет интересно с ним. Он задержится до лета, пока в городе не начнется ярмарка, он купец, хоть и не всегда им был.

Почему-то именно эта новость выдернула Пашу из забытья.

– А кем он был? – вопрос вырвался сам по себе.

– Кем был? – задумчиво поглядел куда-то в потолок волхв, – простым воем был, десятником, сотником, тысяцким… А потом кузнецом стал простым, да торгует нынче справой военной.

«Хм, значит, воином был, наверно и впрямь интересный дядя, может, научит меня получать по голове чуть реже, чем мне это удается»: тут же сделал вывод Павел и даже с некоторым нетерпением стал жевать пирог, будто это может ускорить приезд таинственного друга.

Чаепитие было вскоре окончено и волхв, встав из-за стола, позвал Павла за собой. Паша покорился, не особо раздумывая, куда его поведут на этот раз.

Они вышли из дома и двинулись в сторону бани. Зайдя за нее, Паша увидел настил, под которым лежали наколотые бревна. Паша уже примерно представлял, что сейчас ему предстоит, но решил поинтересоваться целью прибытия в это место:

– Зачем ты меня привел?

– Дрова колоть умеешь? – ответил вопросом на вопрос Еремей.

– Приходилось, – утвердительно кивнул головой Павел.

Закатав рукава, он поискал взглядом топор. Тот стоял у стенки настила. Продолговатое, чуть изогнутое под конец, топорище было оплетено почерневшей от рабочих рук веревкой.

Топор оказался удобным, к тому же острым. Не теряя решимости, Паша принялся за дело не дожидаясь дополнительных пояснений от волхва.

– Ух! – с размаху опуская топор на бревно, пыхтел Павел.

Работа сильно помогала ему заглушить никотиновое голодание организма, а заодно и пробуждала воспоминания о детстве, которое он провел в деревне. Волхв еще немного посмотрел за работой и, убедившись, что все происходит в правильном порядке, удалился.

Сам того не заметив, Паша проработал без перерывов около двух часов. Наконец пришла усталость, он уселся на бревно, чтобы немного перевести дух. Опершись на топорище, парень задумался.

«Если Еремей будет учить меня колдовству, а его гость потренирует меня в обращении с железяками, то, возможно, меня не убьет первый встречный» : приободрившись от таких мыслей, он вновь встал и принялся рубить дрова еще энергичнее. Таким образом, он собирался улучшить свою физическую подготовку.

«С чего-то надо начинать»: понимая, что за раз никакой тренированности не обрести, начинающий атлет все же не отчаивался. Решимости добавлял хмельной напиток волхва, добрый глоток которого все еще рассасывался в Пашиной крови. Количество выпитого сейчас сильно помогало не утерять координации движений, но обрести решимость и агрессию. Как и обещалось заранее. Наконец он вспомнил, что до сих пор не снял с головы повязку, избавившись от нее, он снова приступил к колке дров.

Полностью погрузившись в процесс раскалывания бревен, Паша, словно заправский палач, орудовал топором, представляя себя на раскаленном битвой поле, где каждое бревно было сраженным врагом. Внезапно перед глазами всплыл едва не позабытый образ умирающего разбойника. Столь четкой картинки он, казалось, не видел и в тот роковой вечер. Лицо, искаженное гневом с примесью удивления, медленно удалялось по направлению к земле. Внезапно и Пашины ноги подкосились, он оперся на топор, встряхнул головой, выгнав прочь остатки неприятного видения.

– Устал? Вон, даже падаешь, – мило смеясь, Любава подбежала к работнику, – Совсем не жалеет тебя волхв, ты же только оправился и сразу дрова колоть…

Она подхватила его под руку, стараясь поддержать, хотя Павел уже твердо стоял на ногах. Однако от ее прикосновения по телу вновь пробежала легкая слабость, так, что стало трудно вновь собраться.

– Все хорошо, – выдавил он из себя, и, как можно дружелюбнее, улыбнулся.

Любава, как оказалось, пришла не просто так, а принесла с собой перекусить. Квас и пирог стали отличным полдником для Паши, Любава накрепко отказалась что-либо съесть, но согласилась составить компанию. В процессе обсуждения количества нарубленных дров, строгости волхва и формы облаков на небе, Паше удалось несколько раз рассмешить девушку, что стало для него поводом для гордости, а так же поприбавило уверенности при общении с Любавой.

Впрочем, их милое щебетание было безжалостно прервано волхвом, который решил доказать свою строгость.

– Так, дров достаточно, уложи их все вон там, – указывая на свободное место под навесом, командовал волхв, – Как закончишь, быстро в дом, а ты, Любава, пойдем за мной.

Девушка безропотно поспешила за удаляющимся волхвом, оставив Павла наедине с кучей дров. Однако тот, пребывая в состоянии, близком к эйфории, за работу принялся с охотой. Радость от проведенных близ Любавы мгновений растекалась по его крови не хуже алкоголя, пьяня, пожалуй, еще больше. Работа шла споро, и лишь легкий ветерок, прижавший к спине промокшую насквозь от пота рубаху, заставил Пашу осмотреться. Почти все дрова он уже уложил, хотя прошел всего миг, так ему показалось. Тогда он решил, что можно и задержаться. Рубаху он снял и повесил сушиться. Сам же, еще немного передохнув на бревне, решил продолжить физические тренировки, пока желание стать сильным все еще горело в нем. Отжимания и приседания сменялись подтягиваниями на деревянной перекладине навеса. Однако Паша получил спортивную травму, в виде болезненной занозы в палец, а потому снаряд оставил. Впрочем, более трех раз подряд он подтягиваться и не умел. Тогда он решил качать мышцы пресса, но побоялся испачкаться, а оттого тренировки для своего откровенно мягковатого живота решил пока отложить.

Фантазия иссякла совсем после коротких пробежек, непонятных прыжков и дерганий руками. Тогда, разогревшись до нельзя, Паша схватился за топор. Сначала он лишь аккуратно взмахивал им, представляя, что выглядит это красиво, словно в голливудском фильме. После, и вовсе уж разойдясь, Паша принялся размахивать топором, словно умалишенный, хотя ему представлялся берсерк. Каждый выпад он чередовал с перекатами, прыжками, и прочими финтами, что приходили ему на ум. Однако бой с воздухом перестал его удовлетворять, тогда он перешел к бою с осязаемыми противниками. Неистово поразив несколько раз бревно, на котором до этого колол дрова, он поверг этого противника ударом ноги. Потом он принялся рубить уже сраженного противника, стонущими от усталости руками вынимая глубоко входивший в дерево топор. В его представлении, все окружающее уже давно залила кровь его свирепых противников, однако самым свирепым из них оказалась наконец нахлынувшая усталость. Этого противника он зарубить не смог. Вся ярость вышла из него окончательно через топор в бревно, и теперь он устало прислонил свое оружие к стенке, где взял его ранее.

Легкий ветерок обсушил укротителя бревен и его рубаху. Одевшись, он прошел по знакомой дорожке и оказался возле порога. Там он немного постоял, будто чего-то ожидая. В деревне было тихо. Отсюда она была как на ладони. Стайки домашних гусей мирно блуждали у обочины дороги, прорезающей деревеньку. Изредка по улице проходили озабоченные женщины. Внезапно откуда-то из-за угла выскочила свора ребятишек, размахивая палками, они что-то кричали, видимо, изображая битву. Мужчин видно не было, лишь в одном из дворов мерно стучал топором одинокий дровосек. Заинтересовавшись своим товарищем по работе, Паша отошел от дома волхва так, чтобы видеть тот двор, в котором кипела работа.

Обладателем топора был юноша лет пятнадцати на вид. Его золотистые, необычайно коротко остриженные волосы были мокрыми от пота, а раскрасневшееся лицо плотно усыпано веснушками. Работал паренек бодро. Пусть и молодые, но уже очень сильные и ловкие руки умело опускали топор прямо в центр раскалываемого бревна. Сам топор был короче, чем тот, которым работал Павел, однако пареньку это не мешало гораздо быстрее и сильнее им бить.

С минуту поглядев на работника, Паша двинулся обратно к дому волхва.

– Что ты там так долго копался? – ворчливо спросил волхв, глянув на вошедшего в дом Павла.

– Да, так… – отмахнулся тот в ответ.

– Вон, садись, – указав Павлу на лавку возле стола, повелел старик.

На середине стола воцарилась огромная куча разноцветных шариков, которые Павел посчитал ягодами. Они были двух цветов, синего и красного, Любава уже собрала возле себя небольшую кучку синих ягод и несколько наполненных мешочков, видимо, теми же ягодами.

– Ты выбирай красные, – пояснил волхв, – наберешь сотню, клади их в мешочек.

С этими словами Еремей протянул ученику несколько полотняных мешочков, а затем быстро удалился, не оставив времени для вопросов.

Пожав плечами, Паша принялся отбирать из общей кучи красные ягодки. Как оказалось, на ощупь те были гладкими, будто каменными, раздавить такую в пальцах было бы очень трудно. В какой-то момент Паша понял, что это могут быть вовсе не ягоды. Почему-то вспомнились два друга из рекламы, один из которых был красным и ворчливым, а второй желтым и глуповатым.

– А что это такое? – спросил он у Любавы.

– Это жар-птицы… – как-то смущенно проговорила девушка, – так Еремей сказал.

– Это жар-птицы? – не понимая о чем речь, переспросил Паша.

– Ну, то самое… Что наружу выходит из всякого живого и сытого, – совсем краснея ответила Любава.

Паша ненадолго повис, медленно его брови полезли вверх, будто и вовсе собрались покинуть его лоб.

– Это!.. Это ка.. Какашки что ли?– чуть не поперхнувшись, воскликнул Павел.

– Наверно ты это так называешь, – улыбнувшись смешному словцу, ответила девушка.

– Нда, – протянул парень, – Хотя и не пахнет совсем… Жар-птицыны какашки, куда я попал?..

Повертев в руках очередной камешек, который отчего-то захотелось съесть, Паша быстрее упрятал его в мешочек. Странное наваждение испугало его, тем более, теперь он знал о происхождении «ягод», и кушать их явно не входило в его планы.

– Ты только не ешь их, нехорошо потом будет, Еремей говорил, – предупредительно взмахнув рукой, сказала Любава.

– Вот только какашек накушаться мне и не хватает, – пробурчал Паша.

Но сам-то он понял, что предупреждение весьма дельное, потому что каждый камешек, который он брал в руки, все сильнее просился в рот.

– И зачем мы его сортируем? – не выдержал молчания Паша.

– Синие, это женские, а красные – мужские. Если их растереть и смешать, а после воды немного добавить да поджечь, гореть будет так, что ничем не потушишь, пока само не прогорит.

Чуть помолчав, она добавила:

– Еще из них модно сделать и яды, и лекарства. Еремей обещал потом научить.

– Ясно…

Чтобы не сбиваться со счета, работа продолжалась в молчании. Посапывая, Паша шепотом считал ярко-красные бусинки, изредка ссыпая их в очередной мешочек. Когда вся тара была заполнена, на столе осталось с десяток камешков. Всего два синих, остальные были красными. Желание попробовать их на вкус разгорелось с новой силой, причем не только у Паши.

К счастью послышались шаги приближающегося волхва, наваждение спало. Вскоре и сам волхв появился в комнате, подойдя к столу, он тут же отдал приказ:

– Рты открыть, языки высунуть.

Любава тут же исполнила указание, Паша же замешкался, его вовсе не прельщало выглядеть еще большим идиотом, чем он успел себя показать.

– Ты что?! Съел?! – недовольно глядя на Пашу спросил волхв, гневно постукивая посохом.

– Что? Ничего я не ел! – тут же выпятив язык, с характерным «а», ответил Паша.

Его возмутили обвинения в пожирании экскрементов, все-таки он считал себя цивилизованным человеком. Еремей же внимательно изучил ротовую полость и после мягко проговорил:

– Молодцы, вот теперь можете съесть оставшееся, ты синие, – указывая на Павла, сказал волхв, – а ты красные.

Любава робко взяла красный камешек и положила его в рот. Секунду ее лицо не выражало никаких эмоций, но после, когда она раскусила камешек, лицо ее озарилось улыбкой наслаждения. Будто прямо сейчас она выпила целую бочку нектара богов, будто счастье, собранное со всех обитателей земли прямо в этот момент целиком запихнули в нее, в Любаву. Дожевав первую «ягоду», она тут же схватила вторую.

Паша остался при своем: «Жрать какашки я не стану».

– Не буду – проворчал он и отвернулся.

– Как хочешь, – сказал волхв и тут же, буквально в один момент, схватил синие камешки и закинул их в рот.

Уже через момент Паша испытал сильнейшее огорчение, он клял свою глупость, ведь если они едят эти камешки, и им так вкусно, то от чего бы и ему не попробовать. Он повернулся обратно: что волхв, что Любава источали радость, которую, казалось, можно было даже осязать. Не выдержав этого, он ухватил красный камешек, и, невзирая на попытку волхва что-то сказать, тут же раскусил его.

Из-под скорлупы с нейтральным вкусом в рот хлынуло наполнение. Оно было настолько горьким, противным, ужасающим на вкус, что Паша в тот момент выбрал бы съесть все содержимое переполненной выгребной ямы, лишь бы избавить себя от этого вкуса. Ему было настолько противно, что он онемел, в сердце поселилась тоска – это продлится вечность. Из всех Пашиных чувств остался только вкус, и он был ужасен.

Паша, с переполненной отвращением гримасой, принялся неистово выплевывать только что с такой страстью съеденное. Рвотные позывы терзали тело, однако Павел не спешил расставаться с обедом. «Что я съел вообще, почему они такие довольные были-то, как они это терпят!»: судорожно дергаясь, думал он. Склонившись к коленям и тяжело дыша, он сплевывал остатки помета жар-птицы прямо на пол. Вязкая слюна длинными струями спадала вниз, свисая с краев губ, она шлепалась в небольшую лужицу.

– Вот дурачок, – хмыкнул Еремей, – Я же говорил, какие можно есть, а какие нельзя.

– Не говорил ты ничего! – с отдышкой выкрикнул Паша, разогнувшись.

Однако его тут же скрючило обратно, прижимая торс к коленям, рвота так и не вырывалась наружу, но тело выворачивало в прямом смысле.

– Говноеды… – проворчал он чуть отдышавшись.

Посидев так еще с минуту, он почувствовал в себе силы встать. Тогда он поднялся с лавки и уверенными шагами потопал к выходу, не забыв хлопнуть дверью.

– А убирать кто будет?! – вдогонку прилетели слова волхва.

Но Павел не ответил, он был то ли разгневан, то ли обижен. Горечь все еще тревожила вкусовые рецепторы, слюна продолжала обильно наполнять рот. Плюясь, как верблюд, Паша подумал, что может и не пережить те два месяца, что нужны для подготовки чародейства. Обилие столь удивительных и опасных событий в такие сжатые сроки просто давило Пашу, не давая ему отдышаться, отдохнуть и собраться с силами, как он ни пытался. Его хватало разве что на пару часов решительных и обдуманных действий.

Ему захотелось где-нибудь сесть, свернуться клубочком и оказаться дома. Так он был напуган и подавлен. Сам того не заметив, он сел на траву, росшую под раскидистым дубом, который рос неподалеку от дома волхва. Здесь же было оборудованное кострище с горкой прогоревшего пепла, а рядом с ним стоял большой камень.

Солнце понемногу клонилось к горизонту, наступил вечер со свойственным ему теплом и звуками. Паша прикрыл глаза, ворочая в голове воспоминания прошедших дней, постоянно удивляясь собственному везению. Не раз и не два смерть дышала ему в лицо, но он каким-то образом уходил от нее, или она его отпускала. Мысли закружились в голове, картинки и ощущения поочередно сменялись, образуя какую-то бесноватую воронку, втягивающую Павла все глубже и глубже в себя. Он не заметил в костре едва тлеющих угольков, однако сейчас, пока его глаза были закрыты, они разгорались с новой силой, и легкий ветерок нес густую дымку на Павла.

Водоворот образов и чувств полностью поглотил сознание, такое бывает прямо перед тем, как человек засыпает. Слабый шум сердцебиения резко сменился звоном железа и криком тысяч умирающих и убивающих людей, смешивающимся с ржанием лошадей.

Паша открыл глаза и обнаружил себя на поле боя, прямо позади него неслись кавалеристы, грозно выставив копья наперевес. Бежать было некуда, считанные метры отделяли его от первого ряда кавалеристов, он успел повернуться к ним грудью. В нее смотрел безжалостный наконечник копья. А с наконечника на Павла смотрела неминуемая смерть, устрашившись которой Паша в последний миг прикрыл голову руками, припав к земле. Губы сжались в тонкую нить, сердце билось, словно нужно было отстукать все удары, уготованные судьбой именно за эту секунду.

«Почему так долго»: мысль пронеслась мимолетно, но оставила за собой след все нарастающего недоумения и некоторого облегчения. Уже прошло несколько десятков секунд с того момента, как Павел принял свое предсмертное положение. Ежесекундно он ожидал пронзающей боли, оставленной копьем, или глухого удара копыта, но ничего не происходило, хотя гул битвы был все так же отчетлив. Павел раскрыл глаза, с боязнью, будто нехотя. Кавалерия уже громила ряды вражеской пехоты, сея смерть и опустошение, но утопая в ней и сама. Разномастно одетые и экипированные воины слились в общую, громыхающую железом и деревом массу, не оставив зрителю возможности понять кто одерживает верх, и кто с кем ведет борьбу.

Паша попытался встать, но вдруг понял, что у него нет тела, оно куда-то исчезло. Тогда он взлетел над полем битвы, будто всегда это умел. Он парил над армиями от левого фланга к центру, где горели огни, а прямо над воинами сверкала гроза, разя молниями землю и воинов на ней. Такой масштабной битвы он не видел никогда, он даже не мог представить такого количества сражающихся одновременно, на одном поле, людей.

На центральном фронте битвы войска были одеты так, что различить их было гораздо проще, нежели на флангах. Летел же Павел прямо над линией битвы, так что по правую и левую сторону от него находились враждующие армии. Знамена слева в основном изображали солнце либо солярный знак, справа же на флагах изображалась птица, которую Паша посчитал фениксом, фигурировали так же якорь и крест. По экипировке воины несколько разнились, но особых предпочтений у каждой из сторон Павел не наблюдал, разве что слева мелькало чуть больше кольчуг да куяков, а справа пластинчатых кирас и клепаных доспехов из кожи. К тому пехотинцы слева носили с собой топоры и сулицы, справа же было больше коротких мечей и копий, не предназначенных для метания. Больших подробностей он не смог рассмотреть, так как полет его все ускорялся, он несся к правому флангу, куда сместилась аномально маленькая гроза, видимо, совершенно не природного происхождения. Под ливнем и молниями сражались несколько иные воины. Паша был уверен, что слева сражались совсем не люди. Какие-то коренастые карлики стояли крепким строем, под прикрытием больших башенных щитов, пока из-за их спин тонкие фигуры, в легких доспехах поливали врагов стрелами из длинных луков. Конница безуспешно пыталась пробить строй мужественных карликов, но каждая молния делала все новые бреши в, казалось бы, нерушимом строю, эти бреши расширялись кавалерийским клином. Как бы отважно не сражались пехотинцы, их было заметно меньше чем, наступающих на них воинов. Окружение было неизбежно, и оставалось лишь делом времени. Вдруг откуда-то из-за туч во вновь собравшуюся кавалерию устремился поток огня, поджигая воинов и их коней. Поток прошел прямо через Павла, страх вновь пронзил его острой стрелой, но он не почувствовал иной боли, как и тогда, на поле, огонь не причинил ему вреда. Паша заинтересовался, что могло стать источником огня, он полетел вверх и, преодолев бушующую стихию и клубы поднимающегося с земли дыма, воспарил над тучами. Удивлению его не было предела, там, в небесах, кипела своя битва. Воинов было значительно меньше, они не были организованы в полки, как люди, они бились в две сплошные стены. Слева воины восседали на летучих конях, многие на невиданных Павлом ранее птицах. Сами они были одеты в легкие кожаные доспехи, а то и вообще в простые одежды, не стесняющие движений. Удалось увидеть и источник небесного огня, им был молот немолодого, очень большого, в сравнение с человеком, воина, восседающего на неведомо каким образом, но летающем псе. Рядом с ним сражались подобные ему же по размерам копейщик, метающий из копья молнии, а так же ослепительный мечник, будто наполненный солнечным светом. Летучих животных под ними Павел попросту не распознал, слишком быстро развивались события, слишком многое ему хотелось увидеть.

Его внимание отвлекло еще одно существо, сражающееся на стороне троицы. «Дракон?!»: изумился Паша, разглядывая летучего змея, который с какой-то животной грацией скользил по небесным тропинкам, попутно разрывая врагов обоюдоострыми когтями. Его черная, будто до блеска начищенная, чешуя отражала сполохи огня, которые он сам извергал на врагов. Вот только на Пашино удивление, пламя вырывалось из тех же лап, а не из пасти. Впрочем, удивляться было гораздо больше причин, нежели не изрыгающий пламя дракон. Врагами дракона выступали крылатые воины. Все они были схожи с людьми в какой-то мере. Часть из них были покрыты чешуей голубоватого, золотистого или коричневого цветов, крылья у них были оперенными, в основном белым или сероватым пером. Такие воины имели, как и люди, по две руки и две ноги, что примечательно, лица их были схожи с человеческими, правда, без волосяного покрова даже на голове. Такие воины были вооружены мечами, щитами, копьями или луками. С ними заодно сражались и менее схожие с гуманоидами существа. Крылья их были перепончатыми, а кожа разноцветная, зачастую гноящаяся или пораженная язвами. Лица практически не имели носов и даже глаз. Зато имелась пасть, часто выступающая дополнительным оружием в счет острых зубов. Порой рот заменялся щупальцами, которыми монстры впивались во врагов, осушая их. Оружие они носили редко, заменяя его мощными лапами, но встречались отдельные представители с топорами или боевыми молотами. В отличие от соперника это воинское формирование сражалось без угадываемого предводителя.

Столкнувшись, две армии принялись истреблять друг друга не щадя сил и собственной жизни. В какой-то момент Паша осознал, что армия во главе трех всадников начинает одерживать верх и теснить врага. Находясь прямо посреди этого сумбура из тел и железа, Паша трудно понимал, как именно эти массы могут одолеть друг друга, но то, что левая сторона сражалась несколько успешнее, все-таки видел. Сильно помогали три всадника и дракон, первые метали молнии и огонь, а второй разрывал на части несколько врагов одновременно.

Внезапно из-за тучи крылатых воинов появился непонятный сгусток непроницаемого мрака. Это было похоже на маленькую черную дыру, не пропускающую из себя отраженного света. Сгусток быстро приближался, тонкие щупальца мрака, похожие на витки дыма, касались раненых воинов, излечивая их. Крылатые воины стали сражаться еще яростнее, а сгусток добрался до основной линии фронта.

Там он материализовался, как показалось Паше, в обычного человека. На нем был одет черный плащ, полностью укрывающий тело, а непокрытая каким-либо головным убором голова никак не поддавалась опознанию. Те самые витки черного дыма окружали ее плотной стеной так, что можно было рассмотреть только силуэт. В правой руке существа был зажат меч, тоже черный. Это выглядело настолько же странно и нелепо, сколько и пугающе.

Замерев над линией фронта, черный воин испустил страшный крик. Звук будто очутился сразу в голове, минуя уши. В нем были собраны все улавливаемые и нет частоты и тембры, он имел такой объем, что, казалось, голова может треснуть. Эхо еще терзало Пашино сознание, а черный воин уже превратился в сгусток мрака и ринулся к трем всадникам. Материализовавшись перед одним из них, воин взмахнул своим мечом и ударил. Черное, истекающее дымкой, лезвие встретилось с древком копья, которое и не думало перерубаться. В результате этого столкновения образовался колоссальный взрыв энергии, который сметал все на своем пути. Паша успел заметить, как небольшой кусочек древка откололся и вместе с взрывной волной устремился прямо на него. Инерционно выставив вдруг материализовавшиеся руки в защитное положение, Паша отвернулся от взрыва.

В ладонь что-то врезалось, и даже сквозь закрытые глаза Паша увидел слепящий свет взрыва. В этот раз он ощущал вполне реальную боль, видимо, утратив свою фантомную сущность. Через миг его накрыло испепеляющей волной, лицо погрузилось в нестерпимый жар, он чувствовал, как обугливается плоть, обнажая чернеющие от жара кости. Сгоревшие волосы перебивали запах обугленного мяса еще более неприятным запахом. Шум боя удалялся, оставив за собой звенящую тишину, будто все перестало существовать. Боль утихла, но остатки жара еще немного пекли лицо.

Паша открыл глаза. Тень, которую отбрасывал дуб, ушла на другую сторону, обнажив Павла для клонящегося к горизонту солнца, оно-то и пекло ему лицо, нещадно слепя глаза. Взмокшие от пота волосы липли ко лбу, неприятно пристала к телу и промокшая рубашка.

Двинув затекшей шеей, Паша принялся подниматься, не понимая, как ему удалось уснуть. Резкая боль полоснула ладонь правой руки. Штаны, на которые он оперся рукой, обагрились кровью в месте прикосновения. Стукнулся о землю выпавший осколок того самого древка, который врезался ему в руку во сне. Упав на землю, он покрылся налипшим на кровь песком.

Ничего не понимая, Паша осмотрелся по сторонам, рядом никого не было. Пытаясь понять, откуда мог взяться осколок, да еще и так глубоко прорезать руку, Павел осмотрел кору дуба. Та была целой, как и выпирающие из-под земли корни. «Может на земле валялся…»: не найдя других объяснений, подумал Павел.

Хоть уже и настала пора перестать удивляться происходящему, молодой человек не решился верить тому, что осколок прилетел прямиком из сна. Поэтому он отмел воспоминания о том, что на земле не лежало ни единой мусоринки или щепки, до того, как он заснул. Удовлетворенный объяснением, он все-таки встал, сжимая кровоточащую ладонь. Грязный осколок, который являлся причиной этой неприятной потери крови, он решил взять с собой.

Кое-как бредя на затекших ногах обратно к дому волхва, Паша напряженно обдумывал детали сна. Теперь, когда сознание работало в полную силу, ему было легче обдумывать увиденное. «Видимо, это сражались… боги?»: не соглашаясь сам с собой, он помотал головой. Однако вывод напрашивался сам. По всем стереотипам, которые были прочно вбиты в его голову еще с детства, на небе сражалась либо авиация, либо боги. В данной ситуации, крылатые существа никак не были похожи на истребители.

«Почему тогда ангелы были заодно с демонами, или это не ангелы и не демоны?»: вопросы оставались без ответа.