Текст книги "Парадоксы 1941 года. Соотношение сил и средств сторон в начале Великой Отечественной войны"

Особенно странно, почему именно среди танков нового типа было так много пропавших без вести – 21,3 % от числа направленных в бой (от списка на 22.06.1941 г. – 19,3 %), в то время как среди танков старого типа – 13,4 % (от списка на 22.06.1941 г. – 9,0 %)? Ведь по логике, всё должно быть наоборот. Ибо эти танки не только имели лучшие боевые и технические характеристики по сравнению со старыми танками и меньшую степень изношенности, но и были на особом счету. Их и было гораздо меньше. Поэтому непонятно, почему именно о судьбе новых танков, направленных в бой, это должностное лицо знало хуже? Хотелось бы ему поверить, но, как говорится, из любви к искусству логики никак нельзя. Видимо, помпотех просто не хотел пугать начальство шокирующими цифрами потерь этих танков в боях и на маршах, «спрятав» часть из них в числе пропавших без вести. А скорее всего, большинство из новых танков и вовсе на момент начала войны не успели подготовить к боям.

Нельзя здесь не отметить и то, что графа о пропавших без вести весьма удобна в отчетах, чтобы крутить-вертеть цифрами наличия и потерь в какую угодно сторону. К этой категории потерь можно отнести что угодно. А если что, то потом и обнаружение «пропажи» показать несложно.

Но все-таки надо признать, что в целом оснований сильно не доверять этому отчету не имеется, пусть в нем реальность, скорее всего, значительно приукрашена. Более того, он отразил достаточно закономерную ситуацию. Во-первых, танки нового типа в среднем были более боеготовы, чем танки старого типа. Во-вторых, потери среди первых были меньшими.

Однако танков нового типа к тому времени было выпущено еще довольно мало. А иначе и быть не могло: КВ-1 стал выпускаться в августе 1939 года, КВ-2 – в феврале 1940 года. Эти танки были дорогостоящими и недостаточно технологичными, поэтому в больших количествах они производиться не могли. Еще позже был налажен серийный выпуск Т-34 – лишь в апреле 1940 года. При этом до конца этого года было выпущено всего-то немногим более 100 таких танков. Так что по-настоящему массовый выпуск «тридцатьчетверок» был организован уже в 1941 году. К тому же ни сама эта модель, ни технология ее производства в то время еще не были должным образом отработаны.

Большинство танков нового типа поступило в войска в считаные месяцы накануне войны, а значительная их доля – в последние недели перед ее началом. Поэтому эти танки, а тем более их экипажи были недостаточно хорошо подготовлены. Если их и успели поставить в строй в элементарно готовом для маршей и боев состоянии, то вряд ли успели объездить, хорошо изучить их особенности, потренироваться в их использовании. А многие поступившие в последние дни перед войной и вовсе, по-видимому, не были еще на самом деле поставлены в строй. Этим всем и можно объяснить, что даже среди танков нового типа общие потери были сравнительно велики, как на маршах, так и в боях.

И еще здесь хотелось бы отметить, что если экстраполировать данные о боеготовности танков этого корпуса на все войска ЗВО, то получается, что реально боеготовых танков к началу войны было около 70 % от их списочного состава. Если учесть, что по списку во всех прифронтовых мехкорпусах танков к началу войны было немногим более 11 тыс., то получается, что всего боеготовых танков, встречавших войска вторжения врага, насчитывалось около 7,75 тыс., а вовсе не 13–14 тыс., как их численность определяется в большинстве исторических трудов. Правда, в наших приграничных войсках имелись также танки и в других соединениях, но их было сравнительно немного, и это были легкие танки, а также танкетки (подробнее обо всем этом будет сказано далее).

Почему же в этом сражении под Дубно немцы одержали сокрушительную победу? Да причины в основном те же, по которым они побеждали летом и осенью 1941 года. Ну, во-первых, в их группировке было значительно больше танков нового, мощного типа (даже по данным А. Исаева, 450 против 340 наших), что в значительной мере компенсировало большой перевес советских войск в танках устаревших видов. Во-вторых, их соединения были гораздо лучше обеспечены автотранспортом, что позволяло им быть более мобильными и иметь лучшее снабжение. В-третьих, их артиллерия была гораздо более многочисленной и мобильной благодаря прежде всего хорошему оснащению быстроходными полугусеничными тягачами. В-четвертых, к тому времени они имели почти полное господство в воздухе. В-пятых, их группировка была более сбалансированной, слаженной и компактной, в отличие от советской, которая впопыхах собиралась из разбросанных по Правобережной Украине соединений. Ибо, к сожалению, война вначале развивалась по немецкому сценарию, а не по советскому. Ну и, в конце концов, есть основания сильно сомневаться в большом численном превосходстве в танках советской группировки, участвовавшей в этом сражении, о котором говорят большинство историков. Хотя бы потому, что советские танки ими считались все, которые числились в списках мехкорпусов, а немецкие – те, которые реально были введены в бой.

В развитие поднятой темы хотелось бы еще привести небезынтересные пассажи из воспоминаний маршала И. Баграмяна. Являясь тогда одним из руководителей штаба Юго-Западного фронта, он весьма досадовал о «невыполнимом» (!) приказе наркома обороны о контрнаступлении фронта силами не менее пяти (!) механизированных корпусов и всей его авиации. Приказ этот был отдан вечером 22 июня, а наступление намечено на следующее утро. Он даже вспомнил, как у него «перехватило дыхание» от такой «досады» [32].

Да, приказ, конечно, был трудным для исполнения, в частности по срокам и задачам. Но разве он был таким уж невыполнимым? Ведь считается, что Юго-Западный фронт по числу танков намного превосходил не только эту группу, но и все немецкие войска, вместе взятые. Откройте почти любой источник, в котором сравниваются танковые силы сторон, сражавшиеся в начале войны на Киевском направлении, и вы увидите, что будто бы против примерно 800 немецких танков здесь действовало почти 4800 советских [33]. И даже скептически настроенный к этим данным В. Гончаров пишет, что один только 4-й механизированный корпус имел танков больше, чем вся танковая группа В. фон Клейста [34]. Ну а других танков, а также САУ противника, судя по работам большинства историков, на этом направлении как бы и не существовало.

Так неужели И. Баграмян в начале войны не знал о большом превосходстве советских войск в танках? Или же его на самом деле не было? Однако как это ему, человеку, который по своей должности непосредственно занимался сбором и анализом информации о силах сторон, не было известно истинное их соотношение? Получается, что оно, судя по всему, было далеко не такое, как это представляли в послевоенных трудах почти все сочинители. Тогда какие доклады и отчеты он и его коллеги писали в 1941 году? Вопрос, само собой, риторический. И не после таких ли вот докладов и отчетов руководство Красной армии решилось на этот приказ?! Вряд ли эти штабные умники не знали, каково было истинное соотношение сил, но по заведенной у нас традиции лакировали действительность. И все эти, так сказать, трансформации сознания наших военачальников показывают, чего стоят их донесения и чему надо верить: словам или делам, цифрам на бумаге или результатам боев!

Тем не менее в любом случае войска Юго-Западного фронта были все-таки весьма многочисленны. Но где находились тогда его механизированные корпуса и танки и в каком они были состоянии? А где угодно, только не там, где нужно, и, как обычно, к бою они были не вполне, а то и вовсе плохо готовы. Вот какую реакцию начальника штаба Юго-Западного фронта М. Пуркаева на этот приказ приводит В. Гончаров: «…войска фронта не готовы к контрнаступлению… 9-й и 19-й мехкорпуса подойдут к району боевых действий не раньше, чем через трое-четверо суток… даже 4, 8 и 15-й мехкорпуса могли начинать наступление не ранее, через сутки…» [35].

Это тоже невозможно оставить без комментариев и восклицаний. Особенно здесь повергает фраза о том, что два мехкорпуса смогут подойти к месту боев не раньше чем «через трое-четверо суток»! Это – когда уже вовсю идет война! Это – на расстояние порядка 200 км, ну пусть даже для отдельных частей – до 400 км! Это – при номинальной скорости большинства советских танков как бы до 50 км в час и даже более! Вот это боеготовность! Вот это превосходные советские танки!

Ну а наш прославленный полководец Г.К. Жуков в своих воспоминаниях и вовсе с солдатской прямотой поведал следующее: «Эта директива поступила к командующему Юго-Западным фронтом около 24 часов. Как я и ожидал, она вызвала резкое возражение начштаба фронта М.А. Пуркаева, который считал, что у фронта нет сил и средств для проведения ее в жизнь» [36].

Ничего себе! Согласно официальным докладам, в распоряжении Пуркаева имелось почти 5 тыс. танков против как бы 800 немецких, а он говорит об отсутствии сил и средств! Но в своем ли тогда уме был Пуркаев, а следом за ним и Жуков, который ничуть не удивился такой его реакции? Как хотите, но автор не находит ни малейших оснований для подозрения в сумасшествии этих военачальников. Тогда выходит, что эта статистика – большое лукавство, что хорошо знали указанные лица. Не могли не знать, ибо работа у них в этом и состояла, чтобы знать.

Итак, могло ли соотношение в танках сторон быть столь несопоставимым: 4800 советских против 800 немецких? И что бы тогда происходило, если бы оно действительно было таким? Да еще и наши танки были бы и в самом деле лучше немецких? Выше автор уже немало говорил о том, что это соотношение, по сути, миф, и дальше еще приведет конкретные доказательства, подтверждающие эту оценку. А пока хотелось бы привести цитату из дневника Ф. Гальдера, который, делая записи о событиях 24 июня 1941 года, написал следующее: «1-я танковая группа Клейста, имея теперь в первом эшелоне четыре танковые дивизии (14, 13, 11 и 16-я), вышла к реке Стырь» [37]. Четыре немецкие танковые дивизии в то время – это и есть примерно 800 танков (хотя во многих источниках число танков в названных немецким фельдмаршалом дивизиях оценивается примерно в 600). Но сколько танков и САУ у немцев и их союзников было в других соединениях на иных участках фронта на этом направлении, сколько – в «пионерных» частях и сколько шло вторым эшелоном, находилось в резерве этой группы армий? И это были не танки, числившиеся на бумаге, которые в лучшем случае ждали своего часа в боксах воинских частей, и многие так и не дождались, а реальные, уже введенные в действие.

В любом случае бесспорно по крайней мере то, что немцы не могли направить на один сравнительно небольшой участок фронта все свои танки, оголив все остальные его участки. И у них на этом направлении, помимо указанных танков, было еще немало других танков, а также САУ. Это можно увидеть хотя бы еще по одной записи Ф. Гальдера от 26 июня о том, что 14-й танковый (моторизованный) корпус Г.А. фон Витерсгейма не может быть направлен на помощь группе фон Клейста из-за плохих дорог и их перегрузки [38]. Как известно, этот корпус входил в резерв группы армий «Юг» и имел в своем составе 9-ю танковую дивизию, дивизию СС «Викинг» и другие формирования, в которых были танковые и самоходно-артиллерийские части и подразделения. При этом общее количество танков в нем тогда составляло, насколько можно оценить, значительно более 150 штук, а САУ – до 50 штук. Действовали на этом направлении и другие немецкие соединения, включавшие в себя танковые и самоходные части. Неподалеку находились также танки Румынии, Венгрии и Словакии.

И может быть, не так уж был не прав командарм-5 М. Потапов, который 24 июня докладывал Г. Жукову, согласно воспоминаниям последнего, о том, что на «фронте Влодава – Устилуг действует… до двух тысяч танков» противника [39]. Наш прославленный маршал, если поверить его мемуарам, посчитал эти сведения сильно преувеличенными. Но надо полагать, что это он стал таким осведомленным спустя много лет после войны во время работы над мемуарами. Наверняка ведь тоже начитался трудов Б. Мюллера-Гиллебранда и прочих умников, а также вторивших им авторов советских военно-исторических изданий. А вот в то время он, судя по контексту его воспоминаний, не считал, что у наших войск есть преимущество в танках, даже на этом направлении.

Итак, упомянутые Ф. Гальдером немецкие танковые дивизии непосредственно встречали танковые и иные части 8, 9, 15, 19 и 22-го мехкорпусов, а также 109-й мотострелковой дивизии. Именно им был отдан приказ о контрнаступлении на этом направлении. К началу войны они насчитывали по списку примерно 3210 танков [40], из которых Т-34 составляли 174 единицы, а КВ, по разным данным, – от 102 до 189. Во всяком случае, столько их числилось по документам. Но сколько из них реально вступили в сражение под Дубно – Луцком – Бродами, это большой вопрос. Ведь многие из них (по отчетам, до 30 %) к началу войны были неисправны, а немало числившихся исправными реально тоже оказались небоеготовыми. А потому они были потеряны еще до боя: сломались на марше или вовсе не смогли выйти из мест своей дислокации. Кроме того, часть танков этих корпусов была выведена из строя в первых боях войны и в результате бомбежек. Отсюда можно смело предположить, что всего в этом сражении приняло участие около половины из числившихся в них по списку танков, то есть порядка 1600, из которых Т-34 и КВ составляли в лучшем случае приблизительно 250 машин.

В результате получается, что до 800 немецких танков, из них до 450 новых, мощных типов, побили отнюдь не 2800, а на самом деле примерно 1600 советских танков, среди которых новые, мощных типов составляли около 250 штук. И это уже вполне правдоподобно. 450 немецких Т-III и Т-IV гораздо сильнее, чем 250 советских КВ и Т-34, весьма в то время сырых в техническом отношении и плохо освоенных в войсках. Ну а более многочисленные советские легкие и малые танки, а тем более танкетки мало чем могли помочь во встречном танковом сражении. А если к тому же учесть, что немецкие танковые экипажи были лучше укомплектованы и подготовлены, их соединения лучше снабжались и поддерживались артиллерией, мотопехотой и авиацией, то этот разгром выглядит вполне закономерным. Вот откуда недоумение и растерянность, которые возникли тогда у Г. Жукова, М. Пуркаева и И. Баграмяна после получения приказа о контрнаступлении. Не могли они в то время не знать истинное соотношение сил. Вот почему Г. Жуков в своих воспоминаниях действия этих корпусов под Дубно считал успешными, несмотря на их полное в итоге поражение в этом сражении.

Еще больше примеров применения советских танков в начале войны мы можем найти в весьма обширной книге Е. Дрига «Механизированные корпуса РККА в бою». Его описания основаны на архивных материалах и мемуарах участников событий, достаточно обстоятельны и точны. Вот как он описывает, к примеру, действия 2-й танковой дивизии 3-го механизированного корпуса:

«В 16 часов 22 июня командиры подразделений 2-й дивизии получили первый боевой приказ о сосредоточении в районе Расейняй для удара по прорвавшемуся противнику. Спустя час полки дивизии выступили в поход. С наступлением темноты подошли к Ионаве.

Здесь авангардный 4-й танковый полк встал из-за сильного потока беженцев на автомашинах и повозках. Шедший за ним 3-й танковый полк изменил маршрут следования: перейдя мост через реку Нярис, он проследовал на Ионава – Расейняй – Тильзит. Дивизия продвигалась проселочными дорогами. При движении колонн пользование радиостанциями строжайше запрещалось. Марш и сосредоточение дивизии в темное время суток, без потерь от авиации противника, хорошо организованные командованием дивизии, приводились в послевоенных учебниках в пример. <…>

Как это часто случалось в ходе приграничного сражения 1941 года, назначенный исходный рубеж для спланированного советской стороной контрудара был уже занят противником. Части 2-й танковой дивизии встретили 6-ю танковую дивизию корпуса Рейнгардта уже на западном берегу реки Дубисса, в нескольких километрах к северу от Расейняя. Вместо контрудара во фланг началось встречное сражение.

…С утра 23 июня завязались бои. <…>

Даже тяжелые КВ, беспрепятственно проходившие через боевые порядки немецкой пехоты, гусеницами сминая артиллерийские позиции противника, давя и тараня легкие танки чехословацкого производства, не смогли исправить положения. <…> Всего за день 2-я танковая дивизия 6 раз предпринимала атаки.

Кроме 6-й танковой дивизии немецкое командование привлекло 1-ю танковую, 36-ю моторизованную, 269-ю пехотную дивизии. <…> Вечером 24 июня боевая группа 1-й танковой дивизии противника достигла Гриншкиса, тем самым перехватив пути снабжения 2-й советской танковой дивизии с севера. … В итоге сложилась ситуация, когда 2-я танковая дивизия оказалась охвачена со всех сторон тремя немецкими дивизиями.

…К исходу дня дивизия, испытывая перебои в снабжении горючим и боеприпасами, начала пятиться назад. Командир корпуса в 19 часов 30 минут 24 июня доносил командующему 8-й армии и Северо-Западным фронтом: «На протяжении всех боевых действий нет нашей авиации. Противник все время бомбит. Прошу действия Скаудвиле прикрыть».

Двухдневные непрекращавшиеся бои стоили 3-му механизированному корпусу потери 80 % первоначальной материальной части. <…>

26 июня группа немецких танков внезапно атаковала с тыла штаб дивизии и управление 3-го мехкорпуса, располагавшего лишь одним мотоциклетным полком. В завязавшемся жестоком бою погибли многие бойцы и командиры, в том числе и командир дивизии генерал-майор танковых войск Е.Н. Солянкин.

Бой продолжался до заката солнца. В сумерках все, кто остался в живых, отошли в глубину леса, а затем в расположение частей 2-й танковой дивизии, имевшей не более десятка боевых машин, да и то с пустыми баками. …Командир корпуса генерал Куркин приказал привести в полную негодность танки, оставшиеся без горючего, предварительно сняв с них пулеметы… принять меры по перевозке тяжелораненых и больных.

Около двух месяцев продвигалась группа через леса Белоруссии и северной Брянщины на восток, обходя ночами города, деревни и села, занятые крупными гарнизонами противника, уничтожая немецкие тыловые подразделения, колонны автомашин с боеприпасами и различным снаряжением. Танкисты вышли к фронту в военной форме, имея при себе личное оружие и документы» [41].

Ну и кто там говорит, что танки с танками не воюют? Или кто до сих пор еще считает, что наши командиры соединений лета 1941 года были сплошь трусы, паникеры, предатели и дураки? Как хорошо видно из этого примера, в первые дни войны слишком неравны были силы сторон, чтобы можно было надеяться на успех советских войск. Если наши танковые соединения и могли еще как-то сравниться в силах с немецкими танковыми соединениями, то более мощные немецкая моторизованная пехота, мобильная артиллерия при поддержке люфтваффе преимущество панцерваффе доводили до подавляющего.

Далее этот автор сообщает о боях 5-й танковой дивизии этого же корпуса: «Перед войной дивизия располагалась в… Алитусе, но 19 июня ее командование получило шифрограмму от военного совета округа о подготовке личного состава и матчасти к выступлению. Части, поднятые по тревоге, покинули место дислокации и укрылись в лесных массивах…

Наступавшие на Алитусском направлении 7-я и 20-я танковые дивизии ХХХIХ армейского моторизованного корпуса вермахта утром 22 июня смели части 128-й стрелковой дивизии генерал-майора Зотова, находящейся на границе, и устремились к Алитусу, где находилось два моста через Неман. Еще на один мост, находившийся южнее, нацелилась 12-я танковая дивизия генерал-майора Харпе. …Навстречу немецким дивизиям выступила 5-я танковая дивизия.

Немцы, встретив упорное сопротивление… замедлили движение, была вызвана авиация, открыла огонь артиллерия. Поставленные на прямую наводку советские орудия вскоре оказались уничтожены, танки, имевшиеся на западном берегу, сожжены.

…Около южного моста в землю было вкопано несколько наших танков, однако они не смогли сдержать противника, и немецкие танки прорвались на правый берег. Здесь их атаковали подразделения 10-го танкового полка, возглавляемые капитаном Новиковым. Советские танкисты понесли значительные потери, но и у немцев были выведены из строя до 30 танков.

Огневую поддержку танкистам обеспечивал 5-й гаубичный артиллерийский полк, однако к полуночи он отошел…

Бои в Алитусе продолжались весь день и прекратились лишь с подходом немецкой мотопехоты и артиллерии. Потери дивизии за день оказались огромными – до 90 танков… Значительный процент потерь техники пришелся на действие авиации противника.

23 июня… основные силы 5-й танковой дивизии оказались зажатыми с двух сторон наступающими немецкими клиньями. С юга это соединение обошла 7-я танковая дивизия, с фронта действовала 20-я танковая дивизия (на 22 июня обе дивизии имели 494 танка … 5-я танковая – 268 танков). <…>

23 июня продолжилось одно из первых танковых сражений Великой Отечественной войны. <…> Советская дивизия потеряла, по разным оценкам, от 70 до 90 танков. В 7–8 часов утра, 5-я танковая дивизия… с почти истраченными боеприпасами и топливом начала отступать на Вильнюс.

…Отойдя к предместьям Вильнюса, подразделения дивизии заняли оборону на южной и западной окраинах города.

…5-я танковая дивизия оставила город и отходила основной группой на Ошмяны…

В оперативной сводке № 7 Западного фронта от 25 июня 1941 года остатки 5-й танковой дивизии (3 танка, 12 бронемашин и 40 автомашин) указаны находящимися в 5 километрах юго-восточнее Молодечно» [42].

Как видим, и эта советская танковая дивизия была довольно быстро разбита немецкими танковыми частями. Хотя это тоже произошло при весьма активной поддержке вражеской мотопехоты и авиации, но делать вид, что немецкие танки здесь ни при чем, было бы по крайней мере необъективно. Да, собственно, советские танки и были направлены навстречу прорвавшимся немецким танкам, чтобы их остановить. Сведения о подобных боях мы можем обнаружить в этой работе Е. Дрига и по многим другим нашим танковым и моторизованным дивизиям, которые вели их в первые дни войны на иных участках этого фронта.

Важной здесь еще является информация о том, что войска Прибалтийского военного округа заблаговременно готовились к отражению угрожавшей агрессии. Застать их врасплох фашистам не удалось. Поэтому, несмотря на захват инициативы и победы в большинстве боев, немцы не смогли нанести на этом направлении решающих поражений советским войскам. Они, конечно, наступали, но части Красной армии продолжали организованное сопротивление. Бегства, паники, массовых оставлений позиций и сдачи в плен здесь не происходило, кроме войск литовского и других национальных корпусов. Однако в общей массе войск они были сравнительно немногочисленны и поэтому обрушить фронт не могли. Пусть и внесли, конечно, существенную лепту в поражения наших войск.

На других основных направлениях (фронтах) события развивались хотя и похоже, но в целом для нашей армии еще хуже. Особенно катастрофическими они были на большинстве участков Западного фронта. Вот что сообщил Е. Дриг о боях в зоне действия 4-й армии, дислоцированной накануне войны в районе Бреста:

«205-я моторизованная дивизия была поднята по тревоге в первые минуты пятого часа утра 22 июня 1941 года. Развертывание дивизии происходило под авиационным воздействием противника.

30-я танковая дивизия была поднята по тревоге в 4 часа 15 минут…

С началом артиллерийского налета командир 22-й танковой дивизии генерал-майор В.П. Пуганов… объявил тревогу…

Неудачная дислокация 22-й танковой дивизии и неразумно запланированный выход дивизии… привели в первые часы войны к огромным потерям в личном составе и к уничтожению большей части техники и запасов дивизии.

Во время артиллерийской подготовки противника дивизия, располагавшаяся в южном военном городке Бреста в 2,5–3,5 км от государственной границы, понесла огромные потери. Этот городок находился на ровной местности, хорошо просматривался со стороны противника. …Были уничтожены значительная часть танков, артиллерии и автомашин…

В 16 часов после кратковременного, но мощного артиллерийского и авиационного налета ХХIV и ХII армейские корпуса противника в районе Кобрина возобновили наступление, принудив потрепанные части 4-й армии перейти к отходу. 22-я танковая дивизия с отрядом 6-й стрелковой дивизии полковника Осташенко отходили севернее Кобрина… Сама дивизия здесь, на открытой местности и без прикрытия с воздуха, понесла большие потери от авиации. В соединении осталось не более 40 танков» [43].

Дальнейшие события здесь происходили очень стремительно, а сведения о них весьма разрозненны. В итоге меньше чем за неделю боев мехкорпус был почти полностью разгромлен: «К утру 27 июня… положение отрядов 14-го корпуса было следующим: передовой отряд… занимал оборону по реке Случь… Второй отряд… с остатками 22-й танковой дивизии готовил рубеж Омговичи – Калита, отряд 30-й танковой дивизии с небольшим количеством танков находился во втором эшелоне…

Остатки корпуса имели несколько 122-мм гаубиц, 76-мм пушек и 45-мм противотанковых орудий. В подвижном резерве командира корпуса были два танка и бронеавтомобиль» [44].

Сюда можно было бы добавить цитаты из мемуаров наших военачальников, руководивших на этом направлении действиями советских войск, например Л. Сандалова. Однако как там происходили бои с участием танковых соединений, и без того достаточно известно. Тем более что в большинстве источников признается, что сосредоточенная на этом направлении немецкая группировка имела большое преимущество в количестве танков нового типа, а также в общей силе танковых и других войск.

О том, как действовали в первые дни войны советские мехкорпуса на Юго-Западном фронте, уже немало говорилось выше. Но при этом остались незатронутыми действия 4-го мехкорпуса, который был одним из наиболее мощных и укомплектованных. Он был дислоцирован в районе Львова, то есть, казалось бы, вполне удачно: недалеко от границы, а значит, мог сравнительно быстро войти в действие, но в достаточной глубине, чтобы не подвергнуться неожиданному удару. При этом он прикрывал весьма крупный и важный во многих отношениях город. Но прежде чем перейти к участию корпуса в боях, надо отметить, что в нем, в отличие от корпусов Западного особого военного округа, войска к моменту удара немцев были приведены в достаточную степень боеготовности, то есть врасплох застигнуты не были. Вот что об этом написано в работе Е. Дрига:

«Приказом командующего 6-й армией генерал-лейтенанта И.Н. Музыченко 20 июня 1941 года по боевой тревоге была поднята 8-я танковая дивизия, одновременно из Львовского лагерного сбора были отозваны зенитные артиллерийские дивизионы 8-й и 81-й дивизий, которые были сразу развернуты для прикрытия своих дивизий. <…>

81-я моторизованная дивизия… была поднята по тревоге в 3.15 22 июня…

32-я танковая дивизия… была поднята по тревоге… в 2 часа ночи 22 июня…» [45].

Таким образом, к моменту немецкого нападения корпус почти без опозданий и потерь был развернут для выполнения задач по плану прикрытия государственной границы. В 15 часов 22 июня во исполнение распоряжения штаба фронта командующий 6-й армией приказал командиру 4-го корпуса силами ряда своих частей остановить врага в районе Радзехова, Холоюва и других населенных пунктов, а большинству частей корпуса «быть готовыми к нанесению удара». Подготовиться к удару корпусу было нетрудно, благо противник это пока позволял, а вот отбросить его части, прорвавшиеся в указанных районах, не удалось. Возможно, в первую очередь потому, что для контратаки выделили слишком немногочисленные силы.

После этого последовали несогласованные приказы о направлениях действий частей корпуса, которые фактически привели его к бездействию. Точнее говоря, к оказавшимся, по сути, ненужным маршам его соединений и частей. Вот что написано об этом у Е. Дрига: «Таким образом, в течение суток 32-я танковая дивизия в основном совершала длительные марши, общая протяженность которых составила свыше 100 километров (группы Голяса – 130 км)» [46].

В общем, опять-таки получается, что на Юго-Западном фронте вначале была не война, а сплошные маневры. Хотели перехитрить противника, а перехитрили, выходит, самих себя. А возможно, просто растерялись, запутались. Но самое главное, в этих метаниях проявилось плохое управление соединениями Юго-Западного фронта со стороны его командования, как и руководства Генштаба тоже. Командующие и начальники штабов разных уровней плохо знали обстановку и не смогли поддерживать нормальную связь как с соединениями, так и с управлением фронта. В результате вышестоящие командиры и начальники принимали волюнтаристские решения, а нижестоящие не могли четко доложить о соотношении сил и развитии ситуации, а также внести своевременные разумные предложения. Да, собственно, еще до войны, как об этом уже выше говорилось, военно-политическое руководство СССР было фактически дезинформировано о соотношении сил сторон. На бумаге наши бронетанковые войска были многочисленными и мощными, на деле же это было далеко не так. Это привело не только к ошибкам в принятии конкретных решений о применении войск в округе, но и к их чехарде.

Но есть, однако же, еще предположение, что это была отнюдь не просто неразбериха, а вполне осознанные изменнические действия. Будто бы в руководстве Юго-Западного фронта, 6-й армии и 4-го мехкорпуса были предатели, которые своими заведомо неправильными в оперативно-тактическом отношении или же невыполнимыми приказами, а также бездействием дезорганизовали действия мехкорпусов и других наших соединений.

Вот что, к примеру, о проблемах организации действий войск фронта пишет один из современных авторов С. Покровский: «А где у нас 4-й мехкорпус будущего героя обороны Киева, будущего создателя РОА Власова? Вы не поверите. На направлении удара немцев из района севернее Перемышля на Скнилов. В лесах юго-западнее Львова. Немцы проходят мимо корпуса Власова так, как будто его не существует. А сам Власов вечером 26 июня получает от штаба фронта приказ на отступление в сторону Тернопольской области. Один из двух мощнейших в Красной армии корпусов с тысячей танков, с лучшей в Красной армии обеспеченностью… автотранспортной техникой никак не реагирует на прорыв немцев к Скнилову… О том, что ему сам бог велел разгромить наступающие немецкие механизированные части, не вспоминает и штаб Юго-Западного фронта, который, собственно, и назначил Власову место сосредоточения в лесах юго-западнее Львова. Это по собственным документам штаба фронта! Вместо боевого приказа разгромить противника корпусу, который в первые дни войны уже бесполезно намотал на гусеницы танков более 300 км (расходуя при этом моторесурс техники), отдается приказ на новый дальний марш в отрыве от базы запчастей в том самом Львове, который он должен был бы защитить. Ни у штаба фронта, ни у самого Власова не возникает мыслей, что это неправильно.