Текст книги "Парадоксы 1941 года. Соотношение сил и средств сторон в начале Великой Отечественной войны"

Это еще можно было понять, если бы немецкому командованию было точно известно, что в Красной армии было мало танков или оно, скажем, рассчитывало на затяжную войну. Но ведь, напротив, немцы готовились к блицкригу! В общем, как ни крути, но концы с концами у этого автора не сходятся. Причем расхождения в цифрах у него весьма велики, а указываемое им в конечном итоге число немецких танков, входивших в силы вторжения, является очень заниженным, даже если исходить из других его цифр, тоже заниженных.

Примечательно, что Б. Мюллер-Гиллебранд далее признавал, что на восточноевропейский ТВД в июне 1941 года немцы направили подавляющее большинство своих сил. Вот что, в частности, далее написал: «Из числа имевшихся 208 дивизий для ведения кампании против Советского Союза было выделено 152 дивизии (включая Финский фронт). В количественном отношении они составляли около 75 % состава действующей армии, фактически это была значительно большая часть боевой мощи, так как остальные 56 дивизий, как правило, не представляли собой полноценных соединений… Кроме того, для других театров военных действий совсем не было выделено частей резерва ОКХ. Усилия ОКХ были направлены на то, чтобы сосредоточить все имевшиеся силы на решающем театре военных действий против Советского Союза, не считаясь с трудностями и угрозами, которые в результате этого могли возникнуть на других театрах войны» [89]. Что касается танковых соединений, то их доля в войсках вторжения Германии была, как уже сказано, еще выше – 17 из 21, то есть свыше 80 % от их количества.

Таким образом, этот автор сильно занижал число немецких танков и САУ, задействованных в операции «Барбаросса», не очень заботясь при этом о чистоте подсчетов, балансе представленных им числовых данных. И даже при их суммировании он умудрялся не включать в общие цифры некоторые группы танков и САУ, о которых сам же упоминал в своей работе. А следом за ним их число занижали и почти все остальные авторы.

Продолжая всячески прибедняться, Б. Мюллер-Гиллебранд проявил еще одно противоречие самому себе, говоря о производстве и использовании танков Т-II. Этот танк он посчитал устаревшим, поэтому, дескать, уже к началу войны против СССР его «почти полностью» изъяли из войск [90]. Но буквально через несколько страниц он сам привел данные о том, что производство этого танка в течение 1941 года значительно увеличилось: с 7 штук в 1-м квартале до 233 в 4-м квартале [91]. Так, значит, все-таки этот танк был не такой плохой и никакой необходимости изымать его из войск не было, кроме разве что неисправных для ремонта или для передачи в другие части либо союзникам Германии. Вопреки утверждению этого автора, не изымались в этот момент в массовом порядке и танки Pz.Kpfw.35(t), причем якобы все [92]. В походе против СССР они тоже использовались, хотя и оставалось их к тому времени в войсках на восточноевропейском ТВД немного, вероятно, менее двух сотен.

Кроме того, Б. Мюллер-Гиллебранд сделал в своей книге следующее характерное признание, забыв, что сам же отстаивал точку зрения, что в 1941 году танков у немцев было мало и были они хуже советских: «На танках типа IV удалось заменить 75-мм укороченную пушку длинноствольной такого же калибра. Этот улучшенный тип танка IV своевременно поступил на фронт к началу летнего наступления 1942 г., и благодаря этому была вновь восстановлена наступательная мощь немецких танковых соединений» [93]. Вот как! Восстановлена! Так, значит, всё же осознавал этот немецкий генерал, что «наступательная мощь немецких танковых соединений» имелась и в 1941 году, и, следовательно, она была одним из решающих факторов успехов немцев в летне-осенних кампаниях 1941 и 1942 гг.

Так сколько же в силах вторжения было танков и САУ на самом деле? Если исходить из указанных выше цифр производства немецких и чешских танков, а также данных об использовании трофейных французских и иных танков, то их с учетом танков союзников должно было быть, как выше подсчитано, более 7 тыс. Но, вероятно, далеко не все из них наступали, так сказать, первым эшелоном, поскольку сразу бросить в бой такую огромную лавину танков было бы нецелесообразно, да и затруднительно тоже. Вероятно, лишь шедшие в основных эшелонах танки и САУ вермахта и стало принято представлять как все немецко-фашистские боевые машины такого рода, задействованные в нападении на нашу страну, да и то, наверное, не полностью.

Но это общая, совокупная оценка количества тех танков и САУ, которые должны были быть в действующей армии Германии, исходя из объемов их производства и выбытия. А если пересчитать немецкие танки по соединениям и частям, которые участвовали во вторжении в СССР? Одним из авторов, кто попытался это сделать, был В. Гончаров. В своих подсчетах он основывался на всё той же работе Б. Мюллера-Гиллебранда, добавив к его данным то, что тот упустил. Обратившись к работам других немецких авторов, В. Гончаров cумел отыскать немало потерянных немецким генералом танков и САУ вермахта, участвовавших во вторжении в СССР.

Итак, вот их перечень:

1) 160 танков 35(t) – в 6-й танковой дивизии 4-й танковой группы Гепнера;

2) 120 трофейных французских танков R-39, H-39 и S-35 – в 40-м и 211-м танковых батальонах, дислоцированных в Северной Финляндии;

3) 167 огнеметных и 6 «обычных линейных» танков, в том числе 30 французских тяжелых B-1 bis – в 100, 101 и 102-м отдельных «пионерных» (саперных) батальонах;

4) 15 трофейных французских танков S-35 – в составе десантных бригад бронепоездов № 26–31.

5) 107 штурмовых орудий StuG.III – в 13 дивизионах и 5 отдельных батареях;

6) 36 самоходных 150-мм пехотных орудий на шасси танка Pz.I – в 6 танковых дивизиях;

7) 175 47-мм САУ Panzerjager I на шасси танка Pz I – в 5 противотанковых дивизионах и 2 ротах;

8) 91 47-мм противотанковое орудие на шасси трофейных французских танков – в 559, 561 и 611-м противотанковых дивизионах [94].

Всего, таким образом, вне подсчетов Б. Мюллера-Гиллебранда оказалось 468 танков (включая огнеметные, которые он обозначил, но в итоге не посчитал) и 409 САУ всех типов, а общее их количество – 877. Среди них 107 САУ были созданы на основе танков нового типа. Таким образом, если к данным Б. Мюллера-Гиллебранда (3582 танка и штурмовых орудия) прибавить то, что обнаружил В. Гончаров (877 бронеединиц), то получается, что в силах вторжения вермахта насчитывалось 4459 танков и САУ, из них до 2 тыс. нового (мощного) типа. Вдобавок к этому союзники Германии выставили против СССР, согласно данным В. Гончарова, 772 танка и танкеток [95]. В сумме же войска немецко-фашистского блока, сосредоточенные против Советского Союза, выходит, насчитывали 5231 танк, САУ и танкетку.

Конечно, В. Гончаров мог в чем-то и ошибиться. Нет уверенности и в надежности использованных им источников. Но еще больше сомнений в том, что он действительно сумел обнаружить все данные о всех неучтенных в, так сказать, канонических подсчетах танках и САУ вермахта. Чтобы это понять, достаточно обратиться к цифрам предвоенного производства танков и САУ в Германии. Кроме того, уже из самих подсчетов В. Гончарова видно, что вряд ли он сумел включить в них все немецкие танки, сосредоточенные тогда на восточноевропейском ТВД. В частности, речь идет о танках и других бронеединицах, созданных на базе танков, которые входили в артиллерийские полки, саперные батальоны и штабы (управления) танковых дивизий. Помимо этого, им, должно быть, учтены и не все танки и самоходки, которые входили в другие соединения вермахта.

Почти к тем же, что и В. Гончаров, итоговым результатам пришел в своих подсчетах еще один современный автор, А. Кравченко, который в своей работе опирался на исследование немецкого историка Т. Йенца. При этом расклад танков и САУ вермахта по их видам и принадлежности, по частям и соединениям у него получился несколько иным, нежели у В. Гончарова [96]. А из этого, кстати, тоже следует, что танков, САУ и танкеток у немцев и их восточноевропейских союзников на восточноевропейском ТВД было тогда, вероятно, даже больше, чем каждый из них насчитал.

Ну а подсчеты, выполненные Б. Мюллером-Гиллебрандом, надо признать совсем уж неполными. И это, разумеется, вряд ли является случайным. Во-первых, этот бывший генерал вермахта не мог быть не заинтересован в том, чтобы показать в лучшем свете именно вермахт, а не промышленность Германии и уж тем более не Красную армию. При этом, само собой, чем меньше сил и средств насчитывалось в его войсках, тем более достойно выглядели немецкие генералы и сам вермахт в целом (побеждали, мол, несмотря на большое преимущество противника в танках). Во-вторых, свои подсчеты он основывал на суммировании отдельных данных по соединениям вермахта, а не на обобщенных, сводных материалах учета танков всей Германии. То есть его подсчеты шли не от максимума, а от минимума. При таком методе, как ни старайся, подсчеты, как правило, будут неполными. А у этого автора, как уже сказано, и вовсе не было причин, чтобы стараться. В-третьих, цифры этого генерала резко расходятся с другими показателями и фактами: данными о производстве танков в Германии, о захваченных ее армией трофеях, об общем количестве войск Германии, направленных против СССР, о доле танковых соединений вермахта, направленных против СССР, наконец, о результатах боев лета 1941 года. В-четвертых, в своей работе он допускал противоречия, а в общую цифру количества танков и САУ не включил даже некоторые из тех, что упоминал в своем тексте. Наконец, не только В. Гончаров и А. Кравченко, но и некоторые другие авторы упоминали в своих работах о различных группах танков и САУ Германии, сосредоточенных в июне 1941 года на восточноевропейском ТВД, которые остались вне его подсчетов.

Более того, исходя из приведенных выше данных, вполне можно сделать вывод о том, что в действующей армии Германии и ее союзников танков и САУ в момент нападения на СССР было даже больше, чем подсчитал В. Гончаров. И если в количестве устаревших легких танков и танкеток Красная армия имела многократное преимущество, то по более мощным, боеспособным танкам новых моделей преимущество было у Германии. Не столь большое, но все-таки весьма значительное. Во всяком случае, по реальным, боеготовым танкам. Вот потому агрессор и побеждал летом 1941 года. И не только вообще и в целом, а в конкретных приграничных сражениях с участием больших групп танков.

Итак, автор этих строк, как, впрочем, и никто другой, не располагает полной, достоверной и точной информацией об истинном числе танков, танкеток и САУ Германии и их союзников, сосредоточенных к 22 июня 1941 года на восточноевропейском ТВД. Любые данные о их производстве, поставках в войска, переделке из числа трофейных, постановке в строй и пребывании в войсках вторжения в боеготовом состоянии вызывают сомнение. И вероятно, эти сомнения полностью устранить уже невозможно. Следовательно, общее число танков и САУ, которые были в войсках вторжения, можно определить лишь предположительно, приблизительно. Ну а если стремиться к полному подсчету, то для этого и вовсе не обойтись без аналитики и оценки.

Как уже говорилось, в работах тех историков, которые пытались произвести подсчеты немецких танков и САУ, их количество является заниженным, причем в трудах, ставших основополагающими, – даже весьма сильно. В стремлении основывать их только на подтвержденных, бесспорных данных, на подсчетах по основным соединениям вермахта эти авторы упустили из виду многие танковые и самоходные части и подразделения, а также некоторые виды танков и самоходок. Речь, в частности, идет об авангардных (пионерных), непрофильных, арьергардных (резервных) частях и подразделениях, а также о трофейных и отдельных легких танках и самоходках.

Если же стать на позицию полноты охвата, то истинное число танков и САУ Германии, а также их союзников, задействованных в нападении в 1941 году на нашу страну, можно установить, основываясь в первую очередь на данных о их производстве. В результате, таким образом, определяется, сколько их могло и должно было быть в действующей армии и ее резерве к началу войны. Исходя из приведенных выше данных, оценочно-аналитическим путем мы установили, что в этот момент их насчитывалось примерно 7 тыс. Из них количество танков нового типа и равноценных им по новизне и мощности штурмовых орудий составляло, как представляется, не менее 2,5 тыс. На основе этих цифр число танков и САУ в войсках основных сил вторжения можно оценить не менее чем в 5 тыс., в остальных войсках, сосредоточенных на восточноевропейском ТВД, – до 2 тыс. и более. При этом значительную, даже большую часть танков и САУ неосновных, арьергардных, резервных сил фашистского блока составляли машины союзников Германии, а также трофейные. Ведь, как известно, финны, венгры и словаки ввели свои войска в сражения спустя несколько дней после начала войны.

Эти количественные оценки являются, конечно же, весьма спорными, и у автора настоящей работы нет безусловных подтверждений наличию в войсках вторжения всего этого количества танков и САУ. Поэтому в окончательных подсчетах сил и средств сторон было бы надежнее, корректнее основываться на данных, подтвержденных подсчетами по соединениям и частям войск вторжения, хоть они и являются неполными. Вместе с тем очевидно во всяком случае то, что, во-первых, показатели количества танков и САУ в немецко-фашистских силах вторжения в СССР, которые доминируют в исторической литературе, весьма занижены. Во-вторых, существует огромный разрыв между господствующими среди историков представлениями о числе произведенных в Германии перед войной танков и САУ, а также захваченных ее армией в других странах в качестве трофеев, с одной стороны, и количестве бронетехники, которая находилась в ее войсках, вторгшихся в СССР, с другой стороны. И этот разрыв, по существу, никак до сих пор не объяснен. В-третьих, практически все танки и САУ, задействованные в этом вторжении, были боеготовыми. А иначе и быть не могло. Никто бы не стал перевозить к границе для участия в боевых действиях нуждающиеся в ремонте танки и вводить в бой неподготовленные боевые машины и экипажи.

4. Количество танков в Красной армии в начале войны

Советские танки историками подсчитывались на основе данных ГАБТУ РККА, Генштаба и других органов управления Красной армии. При этом, как правило, фактически учитывалось номинальное их количество, то есть те танки, которые по документам военного ведомства значились за воинскими частями, а порой даже и только что выпущенные и числившиеся отгруженными с заводов. Такой подход, конечно, удобен, ибо данные все как на ладони, благо штабисты предвоенных лет давно уже за историков постарались. Но стоит ли так уж бездумно доверяться в этом вопросе отчетам и докладам должностных лиц советского военного и иных ведомств? Ведь они были лицами заинтересованными и подневольными. Особенно же критически следует отнестись к общим, сводным цифрам по военным округам и всей Красной армии в целом.

В результате таких подсчетов получалось, что танков накануне войны в советских войсках было вроде как очень много, даже невероятно много, во всяком случае по сравнению с количеством противостоявшим им немецких танков. Уже одно это, казалось бы, должно настораживать, но эти цифры особого сомнения у большинства наших историков не вызывали и не вызывают. И уж тем более в них приходилось верить зарубежным историкам. Автору и самому хотелось бы вслед за большинством поверить в столь впечатляющие цифры, да не получается. Результаты боев первых дней и месяцев войны не позволяют, как и многие другие факты.

Цифры цифрами, но где все эти танки из отчетов и докладов реально находились к 22 июня 1941 года, в каком они были состоянии, имелись ли у них подготовленные экипажи, обеспечены ли они были всем необходимым для маршей и боев, в сводных документах НКО практически не указано. Поэтому при ознакомлении с ними мы можем об этом, по сути, лишь догадываться. Очевидно, что числиться и быть в наличии – это не одно и то же. Равно как и быть в наличии и быть готовым к использованию по назначению – также далеко не то же самое.

Бурная гонка в выполнении спущенных сверху плановых заданий по выпуску танков, стремительный рост численности нашей армии в последние перед войной годы не способствовали заботе о качестве выпущенной продукции и принципиальности в ее приемке. Помимо этого, существовали проблемы перевозки выпущенных танков, приема и постановки их в строй в воинских частях, тем более что отечественная транспортная и иная инфраструктура тогда сильно отставала в своем развитии от немецкой (да и ныне, кстати, отстает). Непросто было также сформировать и подготовить для них экипажи, которым требовалось немало времени, чтобы освоить новые танки. И когда историки в число танков, находившихся в момент начала войны в строю одного из приграничных мехкорпусов, включают танки Т-34, отгруженные в июне 1941 года в направлении Белостока, это представляется совершенно необоснованным. Ведь чтобы скрытно перевезти более сотни танков из Сталинграда или даже Харькова, где они производились накануне войны, на крайний запад нашей страны, принять их там, разместить в воинских частях, подготовить хотя бы элементарно экипажи и сами танки к выполнению боевых задач, нужна не одна и не две недели. В реальности в условиях мирного времени вряд ли и месяца хватит. Впрочем, и в военное время не везде получается это быстро сделать.

Чтобы понять, насколько это непросто, обратимся к примеру переброски на запад 5-го мехкорпуса. Он стал выдвигаться из Забайкалья к западным границам страны еще 25 мая, но к началу войны прибыть полностью так и не успел. И большинство частей этого корпуса выгружались на Житомирщине, когда война уже началась [97]. То есть для переброски по стране одного лишь мехкорпуса, причем не на самое дальнее расстояние, требовалось около месяца. И хотя его части уже имели практически готовые к бою танки и экипажи, но даже им после выгрузки требовалось несколько дней для перемещения в заданное место дислокации, на техобслуживание и заправку горючим и другие мероприятия по подготовке к маршу и боям. И лишь к 26 июня части корпуса, да и то далеко не все, успели сосредоточиться в заданном месте дислокации: в районе Изяславль – Шепетовка – Острог. Более того, одна из частей корпуса начало войны встретила на станции Арысь, расположенной в Южно-Казахстанской области, поскольку из-за загруженности железных дорог для его переброски использовался даже Турксиб [98].

Для полноты картины не помешает обратиться и к воспоминаниям будущего маршала А. Бабаджаняна, который войну встретил в 19-й армии другого будущего маршала, И. Конева: «Под вражескими бомбардировками затруднялась не только поrрузка войск армии, но и передвижение эшелонов, они растянулись на колоссальное расстояние, более чем на пятьсот километров: когда первые достигли района Смоленска, другие только начинали грузиться.

В условиях непрерывных авиационных ударов противника для ввода армии в действие после начала погрузки требовалось не менее 12–15 суток. А их в запасе не было.

Бронированные армады вpaгa развивали наступление на Моrилев, Оршу, Витебск. 19-й армии была поставлена задача: занять оборону по рекам Западная Двина, Вонь.

Подходили эшелоны, войска совершали марш и с ходу вступали в бой с танковыми группировками. Бои были тяжелыми и кровопролитными. К вечеру 9 июля из четырехсот эшелонов прибыло к месту назначения вceгo сто три, остальные медленно пробивались к Смоленску. К этому времени в 19-й армии не было и одной полнокровной дивизии, в соединениях оставалось вceгo по три-четыре стрелковых батальона. Не было артиллерии, она еще нaходилась в пути» [99].

Впрочем, есть вообще сомнение в физическом существовании такой огромной массы танков в Красной армии, которая значилась в докладах. Бумага-то все стерпит, а Сталин или, допустим, Ворошилов и даже гроза генералов Мехлис всё проверить не могли, сколько бы ни старались. Политическое руководство СССР давало руководителям промышленности и армии задания выпустить как можно больше танков и поставить их в строй. При этом соответствующие планы были, говоря прямо, нереалистичными. Это видно хотя бы из того, что в Германии (с учетом присоединенных и оккупированных территорий) в это время имелись гораздо большие заводские и иные мощности, кадровые и трудовые ресурсы, но танков выпускалось гораздо меньше. Однако что было делать подчиненным советских вождей? Правильно, подчиняться и выполнять эти великие планы. Вот и старались ответственные лица их выполнить, как могли. Не получалось в реальности, делали на бумаге. Неслучайно считается, что приписки характерны для плановой экономики. Хотя на самом деле не только для плановой и не только для экономики. Недаром родилась поговорка о том, что статистика пуще наглой лжи. Автору, к примеру, приходилось работать и служить во многих государственных и негосударственных структурах и видеть самому, как ответственные за те или иные показатели лица почти везде и всюду, даже не прибегая к особой хитрости, частенько их завышали, чтобы представить себя в лучшем свете перед начальством или угодить тем или иным персонам. Видел это автор в том числе и в армии. И чем больше количественные показатели, тем чаще всего и больше преувеличения.

Ну а сколько накануне войны в ЗВО было реально боеготовых танков, и вовсе фактически не определялось. В предвоенных документах НКО речь шла только об исправных танках, да и то деление бронетехники по категориям исправности имело лукавый характер. Поэтому, если кто из авторов исторических работ и пытается определить их количество, вынужден давать, по сути, лишь оценочные цифры, исходя опять-таки из бравурных отчетов руководства Красной армии и оборонной промышленности.

Проблемой было и неравномерное распределение танков по армиям и округам, неукомплектованность, несбалансированность танковых соединений РККА (впрочем, дело здесь, возможно, было как раз в реальной нехватке танков на местах, то есть в документах их значилось больше, чем имелось на самом деле). К примеру, начальник штаба 4-й армии ЗОВО Л. Сандалов ее разгромное поражение в первые дни войны в своих мемуарах объяснял прежде всего большим превосходством немцев в самолетах и танках. Он, в частности, писал, что войска противника, противостоявшие 4-й армии, превосходили ее по численности танков почти в два раза и при этом танков новых типов в его армии не было совсем [100].

Л. Сандалов был, само собой, не одинок в своих жалобах на нехватку танков. Подобное же писал в своих воспоминаниях и будущий маршал К. Рокоссовский, который в начале войны командовал 9-м мехкорпусом: «Несчастье заключалось в том, что корпус только назывался механизированным. С горечью смотрел я в походе на наши старенькие Т-26, БТ-5 и немногочисленные БТ-7, понимая, что длительных боевых действий они не выдержат. …И этих танков у нас было не больше трети положенного по штату. Пехота обеих танковых дивизий машин не имела, а поскольку она значилась моторизованной, не было у нее ни повозок, ни коней» [101]. А немного далее К. Рокоссовский опять-таки довольно парадоксально отметил, что в своем мехкорпусе ему пришлось больше опираться не на танки, а на артиллерию [102]. И это было неслучайно, поскольку 9-й мехкорпус находился в стадии формирования. Подобные проблемы были и в иных мехкорпусах КОВО, например в 19-м и 22-м. А в других из них, даже если и было много танков, в том числе и новых, мощных типов, не хватало автомашин, тягачей, бронемашин, артиллерии, боеприпасов, запчастей и т. д.

Или возьмем воспоминания еще одного командира мехкорпуса начала войны Д. Лелюшенко. Он тоже жаловался на трудности формирования своего 21-го корпуса: «По штату корпусу полагалось свыше четырехсот боевых машин, а имели мы только девяносто восемь танков устаревших марок БТ-7 и Т-26. Мощные КВ и Т-34, равных которым не было тогда ни в одной армии капиталистических государств, только начали поступать. Стрелкового и артиллерийского вооружения тоже недоставало» [103].

Но даже начальник штаба сравнительно благополучного 3-го мехкорпуса будущий маршал П. Ротмистров и то в своих мемуарах жаловался на большое превосходство немцев в силах и средствах, которое они имели в начале войны [104]. А ведь в его корпусе на этот момент числилось 669 танков, из них 101 КВ и Т-34 [105]. То есть, если поверить официальным советским документам периода войны и большинству послевоенных сочинителей, этот корпус имел танков даже больше, чем вся вражеская танковая группа Гепнера, которая наступала на этом направлении. Правда, в первые дни войны ей помогала танковая группа Гота, но и 3-й мехкорпус здесь не был единственным. По уверениям П. Ротмистрова, наши дивизии, обороняясь, контратакуя и ведя встречные бои, сражались самоотверженно и уничтожили немало фашистских танков и орудий, но, несмотря на это, были разгромлены уже 26 июня. При этом они потеряли практически все свои танки [106]. Ну а что же стало с немецкими танками, которых так героически уничтожали наши войска? Согласно воспоминаниям этого маршала, они «беспрепятственно двинулись на север, к Западной Двине» [107].

Вот и выходит, что танков в наших войсках, то бишь мехкорпусах, было согласно документам много, но наши военачальники жаловались на их нехватку. Ибо подавляющее большинство из них составляли устаревшие легкие танки, малые танки и танкетки, а многие из них и вовсе были небоеготовы. К этому добавлялось большое преимущество немцев в артиллерийских орудиях, тягачах и автомобилях. Наконец, положение усугублялось их господством в воздухе.

А где же были такие замечательные Т-34 и КВ, которых, если поверить многим историкам, насчитывалось тогда в наших войсках на фронте аж полторы тысячи штук? Но как говорится, свежо предание. Даже Б. Мюллер-Гиллебранд, который явно умалял в своей работе силы и средства вермахта по сравнению с Красной армией, и тот написал следующее: «Танки Т-34 вначале появлялись лишь в небольшом количестве, а в течение осени 1941 г. и зимы 1941/42 г. число их заметно возросло, и они стали господствовать на поле боя» [108]. Примерно в том же духе писали в своих послевоенных трудах также Х. Гудериан, Э. Шнайдер и другие немецкие генералы.

Большое значение имело также то, что Германия к началу войны намного опередила нашу страну в формировании и развертывании танковых соединений. И это стало одним из решающих факторов ее успехов в применении танков в этот период. Ведь воюют не танки сами по себе, а их экипажи в составе частей и соединений. Чтобы они действовали успешно, необходимо их заблаговременное, сбалансированное и полное укомплектование, оснащение и подготовка, наконец, практическое освоение танков личным составом. И поскольку Германия намного раньше, чем СССР, вступила в большую войну, то она и опережала нашу страну в проведении военно-организационных мероприятий. Во многом именно поэтому, несмотря на то что на бумаге у нас значилось много танковых соединений и самих танков, которых в начале войны, вероятно, и в самом деле было намного больше, чем у Германии и ее союзников, на деле намного сильнее тогда были немецкие танковые войска. Впрочем, боеготовых танков в советских войсках прикрытия западной границы было ненамного больше, чем во вражеских войсках вторжения, а танков нового, мощного типов и вовсе намного меньше.

В данном случае мы можем также еще раз убедиться в том, что военное руководство страны силы и средства ее армии, как правило, преувеличивало, а вот руководители армий, корпусов и дивизий, напротив, их нередко преуменьшало, во всяком случае в своих воспоминаниях. При этом немецкие танки историками считаются по данным, собранным фактически от низовых соединений (да еще и нет уверенности, что учтены все из них), а советские – по обобщенным и дутым данным руководства вооруженных сил страны.

Искаженную ситуацию с цифрами не поправило и окончание войны. Очевидно, что прошедшие войну советские генералы в своих мемуарах и исследованиях всё равно были вынуждены в основном подтверждать свои же доклады и отчеты военных и предвоенных лет, а равно и своих коллег. В отличие от них бывшие генералы вермахта были свободны от обязательств перед властями и коллегами, ибо Третий рейх пал, почти все их бывшие начальники и коллеги потеряли свое положение в обществе, а очень многие из них и вовсе были уже мертвы.

Как уже неоднократно подчеркивалось, во многих военно-исторических трудах распространено мнение, что наша главная ударная сила в начале войны – танки Т-34 и КВ значительно превосходили лучшие немецкие танки Т-III и Т-IV в огневой и броневой мощи, а в скорости, маневренности, проходимости и других своих основных характеристиках как минимум не уступали. И было этих наших чудо-танков в войсках, сосредоточенных в войсках прикрытия западной границы, примерно или почти столько же, сколько у врага их лучших танков. Ну а в числе легких танков Красная армия не просто превосходила врага, а имела над ним подавляющее преимущество. И чтобы меньше давать поводов для сомнений в танковом превосходстве Красной армии над противником, сторонники этого мнения все танки – и новые, и старые, и тяжелые, и легкие, и боеготовые, и нуждающиеся в ремонте либо небоеготовые по другим причинам – в своих подсчетах обычно сваливают в одну большую кучу. Но мы так делать не будем, а попробуем объективно и конкретно разобраться в том, сколько наших танков на самом деле было сосредоточено в западных военных округах вблизи границы с Германией и ее союзниками, подсчитав как общее их количество, так и численность по каждому из видов. Попробуем мы также определить и число боеготовых из них, хотя бы оценочно. Ну и, конечно, без нашего внимания не останется и сравнение истинной силы советских и немецких танков разных видов.

Как известно, подавляющее большинство советских танковых частей накануне начала войны входило в состав механизированных корпусов. А если считать только вполне боеспособные, в частности те, в которых были танки новых типов, то практически все. Поэтому чтобы разобраться с количеством находившихся в Красной армии танков, надо в первую очередь изучить состав этих корпусов.

Наверное, наиболее обстоятельное и при этом достаточно объективное исследование советских механизированных корпусов выполнил неоднократно упоминавшийся выше Е. Дриг [109]. Уделил он внимание и другим соединениям, в которых имелись танки. В своей работе он опирался на представительную подборку архивных и других материалов. При этом число советских танков он старался определить, учитывая несколько источников, поскольку они не лишены расхождений в цифрах. Поэтому автор решил воспользоваться его данными в качестве основы для подсчета численности советских танков, имевшихся в Красной армии к началу войны. В необходимых случаях взятые из его книги цифры были сверены и скорректированы с другими источниками (в частности, по 8-му мехкорпусу – с данными, опубликованными А. Исаевым). В итоге основные данные о мехкорпусах Красной армии (на 22 июня 1941 года) систематизированы в соответствии с задачами настоящей работы и сведены в таблицу.