Текст книги "Система (сборник)"

Для шпака это был аргумент! Тепло распрощавшись, он двинул в «Демьянову уху». Там его ждали друзья, черный хлеб с маслом, ароматная уха и, конечно, пятьдесят грамм холодной водочки.

С понедельника на хоздворе началась новая жизнь. Первым делом Расписов решил устроить инкубатор. Договорившись в столярном цеху, он притащил мешок опилок. У Коли Давыдкина был прекрасный почерк, ему Шурик заказал трафареты для надписей на мусорных баках.

Вымытые баки с откинутыми крышками сушились на солнце. Новенькие надписи на баках дисциплинировали. «МЯСНЫЕ ОТХОДЫ», «ОВОЩНЫЕ ОТХОДЫ», «БЫТОВОЙ МУСОР» и две загадочные надписи – «ИЛ» и «ГП», что означало «инкубатор личинок» и «готовая продукция».

У входа на хоздвор висело объявление: «Опарыш будет через 10 дней». Подходившие офицеры, читая и ругаясь, послушно разворачивались.

Опарышем рыбаки называют личинку мясной мухи – Musca vomitoria. Яйцо мясной мухи напоминает изогнутый огурец. Муха откладывает их кучками по 50-100 штук. Через сутки из яиц вылупляются личинки. Дней за десять они превращаются в товарного опарыша.

Огромное значение для успеха в рыбалке имеет субстрат, на котором выращен опарыш. Шурик растил только на мясном.

Прошло десять дней, Расписов готовился к пятнице. В четверг на вечерней приборке он засыпал опилки в бак с надписью «ГП» и отсадил туда взрослых личинок. Правильно подобранный субстрат и погода делали свое дело.

На следующий день утром, облокотившись на лопату, Шурик ожидал посетителей.

Первым оказался капитан I ранга Расмус с кафедры теории, устройства и живучести корабля.

– На каком водоеме ловить собираетесь? – с видом знатока спросил Шурик.

– Так на Вуоксу всей семьей на выходные. – И протянул майонезную баночку.

Насыпав в банку две трети опарыша, присыпав их свежими опилками, Шурик протер банку влажной ветошью.

– Удачной рыбалки!

– Ну, вы это, будут проблемы – обращайтесь.

Конвейер работал как часы. Мухи откладывали яйца, личинки росли. Расписов начал экспериментировать. Добавив в откормочный бак свекольных очисток, он получил прекрасную бледно-розовую партию, которая получила название «адмиральский опарыш».

С каждым днем клиентов становилось все больше. Шурик был вынужден стоять на раздаче два раза в день, во время утренней приборки и после ужина. Рыболовный сезон был в разгаре.

Однажды адъюнкт с кафедры технических средств кораблевождения капитан-лейтенант Парменов устроил скандал.

– А почему это вы мне «адмиральского» не даете?

– Извините, «адмиральский» только для старших офицеров, – почтительно, но твердо произнес Шурик.

Его поддержал стоящий сзади в очереди капитан I ранга Брюховицкий.

– Правильно, тут старшим офицерам не хватает. И вообще, больше одной банки в руки не отпускать!

На следующий день на хоздворе висело объявление: «Приходить со своей тарой. Больше одной банки в руки не выдается».

Вечером перед сном Рашид спросил:

– Что у тебя за собрание на хоздворе устроили?

Шурик рассказал другану все, как есть.

Что-то прикидывая в уме, Тепляков сказал, что завтра зайдет посмотреть.

На следующий день на лекции по политэкономии Рашид воспитывал Шурика:

– Ну ты совсем не соображаешь. Твой опарыш – это живые деньги. Ты хоть знаешь, сколько стоит спичечный коробок с опарышем? Хоть к преподавателю прислушайся. Слышишь? Товар – деньги – товар! В субботу насыпь побольше опарыша, я попробую толкнуть.

В субботу рано утром, нужно было успеть до увольнения, Расписов набрал трехлитровую банку крупного, один в один, опарыша. До окукливания еще дня три, сойдет.

Вечером он ждал возвращения Рашида. Как всегда, из дома он принес гору вкусностей. Налетел народ, умяли все быстро и пошли на перекур. Рашид достал из-за пазухи «Беломор» и пристально посмотрел на Шурика.

– Чего не спрашиваешь про опарышей? Держи. – Он протянул Расписову одинадцать рублей шестьдесят копеек.

Шурик уставился на деньги. Родители посылали ему десять рублей в месяц. Было над чем задуматься.

Тепляков прервал его размышления.

– Можно договориться, оптовики будут приезжать два раза в неделю.

И они стали считать, сколько заработают за сезон.

Ночью Шурику приснилась огромная золотая муха, откладывающая золотые яйца.

Со временем Расписов начал замечать особое к себе отношение со стороны преподавателей-рыбаков. Кто то здоровался за руку, интересовался проблемами, кто-то заискивающе посматривал во время занятий. На практических занятиях ему ставили явно завышенные оценки.

Начали поступать коллективные заявки от кафедр.

Начиналась лекция по начертательной геометрии. В аудиторию вошел уважаемый профессор Анцеклевич. Махнув рукой дежурному, он сразу завладел вниманием аудитории.

– Товарищи курсанты! Я принес вам весть!

При этом на белую голубку с оливковой ветвью в клюве старый еврей явно не тянул.

– Слух о том, что экзамен по начертательной геометрии состоится, подтвердился!

Этот не рыбак, придется учить, подумал Шурик.

Все шло хорошо, но существовала одна проблема. Для сохранения взрослого опарыша необходимо помещать в холод. Так он может сохраняться, неделями не теряя товарных качеств.

Нужен холодильник, размышлял Шурик. Какой-нибудь старый, списанный. Вот если бы кто-нибудь из МТО проявил интерес, можно было бы договориться.

За этими мыслями он не заметил, как на хоздвор зашел начальник МТО полковник Крыжаковский. Невысокого роста, крепко сбитый огненно-рыжий мужик подошел к объявлению.

Не веря в удачу, Шурик доложился.

– Товарищ полковник, старший приборщик курсант Расписов! – для солидности повысив себя в должности, отрапортовал Шурик.

– Это что?

– Объявление, товарищ полковник.

– Я вижу, что не Джоконда! Открыть баки!

Все рухнуло в одночасье. Крыжаковский был грибник.

Уже через час взвод в противогазах выгружал содержимое баков в самосвал.

Расписова с командиром роты вызвали на ковер. Пройдя в Адмиральский коридор, они остановились перед кабинетом начальника училища. БПК смотрел на дверь кабинета как на Стену Плача. Вышел старший мичман, адъютант начальника.

– Борис Петрович, проходите, а вы, курсант, обождите в коридоре.

Ожидая БПК, Шурик рассматривал полотна великих маринистов. Они украшали Адмиральский коридор.

Минут через десять появился командир роты. Постукивая кулаком по ладошке, он растерянно бормотал:

– Вот так, отвечай Козюля. Понаберут, бля, на флот, а виноват Козюля.

– Товарищ командир, ну что?

– Мне выговор, вам трое суток губы. При чем здесь Козюля?

На картине Айвазовского догорал турецкий флот.

Коллеги

– Становись!

Народ не торопясь выходил на построение. Зарядка и приборка пролетели незаметно, впереди завтрак, занятия, обед, последняя пара (какая-то общая лекция по марксистско-ленинской философии, можно будет отоспаться) и свободное время до самоподготовки. В общем, обычный день.

На первом курсе эта команда выполнялась веселей. На третьем ко всему относишься философски, в том числе и к команде «становись».

Дежурный по роте общий любимец Юра Клювин в отутюженных брюках, аккуратно заправленной фланке, зеркальных ботинках, гюйс домиком, бескозырка надвинута на глаза, ждал, когда народ разбредется по местам и сотворит подобие строя.

Наконец в длинном ротном коридоре оформился строй, стихли разговоры, и Юра, слегка грассируя, дурным голосом заорал:

– Равняйсь! Смирно!

Откуда-то из-за строя выскочил командир роты Пал Палыч Пнев.

– Товарищ командир, 13 рота для следования на завтрак построена, дежурный по роте курсант Клювин.

– Здравствуйте, товарищи курсанты!

– Здравия желаем, товарищ капитан III ранга! – нестройно промычала рота.

Пнев оставил это без внимания – дурной знак.

– Вольно!

Народ расслабился. Как всегда, утром нужно было выслушать ряд объявлений.

– Товарищи курсанты, у нас неприятность! – Невысокий, поджарый, с бегающими глазками, он, как заблудившийся сперматозоид, носился вдоль строя. – Свободного времени у вас сегодня не будет. То есть оно как бы будет, но его как бы и не будет. К нам в роту с визитом прибывает известный писатель… – Он остановился, вытащил из кармана тужурки шпаргалку и прочитал: – Валентин Пикуль, – после уставился на строй, ожидая реакции.

Обратной связи не получилось. Конечно, в курсантской среде Пикуля знали и даже любили, зачитывались наравне с Соболевым, Колбасьевым, Конецким, однако было непонятно, чем этот визит может закончиться.

Пал Палыч продолжил:

– Хрен бы с ним, с писакой этим, но ведь с ним придет руководство училища и факультета, а это вам уже не визит вежливости – это уже успевай подставлять. Какие будут предложения?

– Курсант Беловский, имею предложение.

– Слушаю вас, Беловский.

– Товарищ командир, – начал Андрюха с абсолютно серьезным видом, – нужно взять в библиотеке все книги Пикуля и раздать личному составу. Он придет, а мы его книжки читаем!

Пал Палыч стеба не понял.

– Старшина роты – обеспечить личный состав книгами, если нужно, я подключу зам. начфака по политической части.

Вторая шеренга корчилась от смеха.

– Гость будет в 16.30. В 16.00 проверю готовность. Клювин, чтоб в роте все сияло, как у кота яйца. Старшина, ведите роту.

День выдался на редкость спокойным, но время визита неминуемо приближалось. Командир со старшиной делали обход, проверяли готовность к визиту. За ними семенил дежурный по роте с блокнотом в руках, на ходу записывая замечания.

Замечания были дежурные, ничего серьезного. Подмести в курилке, поправить бушлаты в рундучной и другая фигня.

Вдруг Пал Палыч замер в стойке пойнтера, ткнул пальцем в стену и недобро по слогам спросил:

– Что это такое?

На стене была аккуратная надпись «Место для чистки обуви», внизу тумба со щетками и гуталином.

Старшина роты Сергей Нахимов (бывают же совпадения) робко спросил:

– А что не так?

– А сами что, не сечете? Место для чистки есть, обувь чистится, а инструкции по чистке обуви нет!

– Да ее у нас отродясь не было.

– Эх вы, будущее флота, ни хрена думать не можете. Кого ждем?

– Писателя.

– То-то же, соображать надо, он ведь первым делом все внимание на писанину. Клювин, чтоб через 15 минут висела инструкция по чистке обуви. Да такая, чтоб дух захватывало, и без ошибок мне.

Конечно, всякое бывало, и трусы хлоркой подписывали, но чтоб такое?

Юра опешил, он был морально не готов к такому повороту.

Схватив лист бумаги и ручку, присев у тумбочки, Клювин напрягся. 15 минут – это в очереди за пивом много, а здесь…

Сходу не получалось, Юра вспотел. С чего начать? Надо попробовать со щетки. Потихоньку дело пошло. Минут через 10 он дописывал последнее предложение: «…и привести место для чистки обуви в исходное состояние».

Пробежав глазами шедевр, Юра рванул в канцелярию роты, где общими усилиями отпечатали инструкцию и засунули ее в рамку.

Командир любовался – не место для чистки обуви, а просто загляденье.

За этим занятием его и застал гость с сопровождающими. Впереди шел седой дядька с добрыми, живыми глазами, рядом, заискивающе улыбаясь, вышагивал начальник факультета капитан I ранга Крикунов. За ними двигалась группа офицеров политотдела.

– Дежурный, не командуйте, – громко сказал начфак.

На всякий случай Юра поправил повязку дежурного и вытянулся в струнку.

Неожиданно гость остановился и повернулся к нему.

Протянул руку и представился:

– Валентин Пикуль, автор романа «Крейсера».

Клювин расплылся в счастливой улыбке, крепко пожал руку маэстро и с достоинством ответил:

– Курсант Клювин, автор инструкции по чистке обуви.

Проходя мимо, кто-то из свиты показал Юре кулак. Быть разборкам. Гость поинтересовался, чем заняты курсанты в свободное время. Изобразив на лице полное безразличие, Пал Палыч произнес:

– Читают, наверное.

Писатель заглянул в кубрик. Там группами сидели курсанты и громко шелестели страницами.

– Что читаете, товарищи курсанты?

– «Крейсера», «Пером и шпагой», «Баязет», «Мальчики с бантиками», – полетело из разных углов.

Глаза писателя увлажнились. Визит удался.

На выходе из роты Пикуль остановился.

– А где дежурный? Я хочу попрощаться с коллегой!

Цицерон

Подведение итогов на флоте – занятие культовое и по сакральной силе близкое к устранению замечаний.

Итоги подводили разные:

– за неделю, месяц, квартал, полугодие, год;

– боевой службы;

– учений;

– за отчетный период;

– внезапной проверки боеготовности;

– выполнения решений пленума или съезда…

Итоги подводились по любому поводу, и, как правило, к подведению итогов относились серьезней, чем к мероприятию, по поводу которого эти итоги и подводили.

Необходимость разделения труда, возникшая еще в первобытном обществе, добралась и до этого флотского ритуала.

Командиры подводили одни итоги, политработники – другие итоги, флагманские специалисты – третьи. Итоги подводили на кораблях, в соединениях и на флотах.

И если, не дай Бог, подведение итогов отменить, то появится много свободного времени, а на флоте это прямой путь к чрезвычайным происшествиям.

Без подведения итогов – флот не жилец!

Подводились итоги и в училище. Это было необходимо, во-первых, для того, чтобы психологически подготовить будущих офицеров к встрече с флотской действительностью, и, во-вторых, потому что это было необходимо.

Утром объявили, что после занятий будет подведение итогов за месяц. У всех было приподнятое настроение. К мероприятию готовились все, причем как командир роты, так и курсанты.

Для курсантов это было одним из немногочисленных развлечений, скрашивающих серые училищные будни.

Все командирские перлы тщательно записывались. Ответственным за запись и хранение был Олег Логунов. За несколько лет он исписал две общие тетради.

Командиру было тяжелей, он должен был говорить два академических часа. Говорить так, чтоб эти недоразумения в форме не отвлекались, не спали и восприняли хотя бы малую толику того, что он собирался до них донести.

Все собрались в Ленинской комнате. Ждали появления командира роты – Пал Палыча Пнева. Относились к нему курсанты по-хорошему, принимая в нем отца-командира. Мужик он был правильный, но уж очень живой.

– Встать смирно! Товарищ командир, рота для подведения итогов собрана.

На большой сцене перед выступлением мэтра публику разогревает эстрадная шпана, Палыч должен был все делать сам.

– Вольно, садитесь.

Логунов открыл новую общую тетрадь в клеточку, аккуратно вывел заголовок «Диалог Муму и Герасима № 27» и приготовился писать.

Выдержав паузу, дождавшись, пока курсанты перестанут шушукаться и елозить задницами на скрипящих стульях, он начал:

– Товарищи курсанты, как говорил Владимир Ильич Ленин, «Дисциплина в нашем обществе – это явление нравственное и политическое».

– Товарищ командир, это Макаренко сказал.

– А я посмотрю, Иванов, ты очень умный, тебе череп не жмет? Какая тебе на хрен разница, кто сказал, главное – сказал правильно!

Конечно же, трудов Макаренко Иванов не изучал, просто несколько раз в день по пути на занятия курсанты проходили мимо плаката с этим изречением.

Пал Палыч продолжил:

– В роте проходил строевой смотр, присутствовал зам. начальника строевого отдела капитан II ранга Волчук. Все готовятся, а отдельным это не надо, это не для них.

Пнев пошел на разогрев.

– Беловскому делают замечание, ну так стой молча, как рыба в пруду! Так нет же, гордость его девичья задета. Волчук ему – вы не стрижены, а этот в ответ – вы фальсификатор. Вы, Беловский, с этими своими интеллигентскими штучками допрыгаетесь, мы еще разберемся, что это означает, и вы будете строго наказаны. А вот еще персонаж – Муринов. На смотр они явились, ремень висит, сам длинный! Сколько раз повторять – головной убор должен находиться на два пальца выше головы! Спортсмен, чтоб ему. Кстати, о спортсменах – необходимо сдать фото на пропуска в бассейн. Фотографии должны быть четыре на три. Отставить! Три на четыре.

А что на Ждановской овощебазе натворили?! Вас на разгрузку лука посылали, а пропало полвагона апельсинов. Столько же не сожрать! Ничто их не останавливает, это же святое место, там Дантес Пушкина завалил. Памятник видели? У вас командир не семи прядей во лбу, у меня уже фантазии не хватает сочинять, почему это не вы сотворили.

Возьмем большую приборку. Каждый сам себе начальник, ходят там, бродят, не пойми чего как. Никакой организации. Большая приборка – это как групповой секс, где мужик один – старшина роты! Что я, собственно, вам тут все разжевываю по полочкам? Не дети уже, я в бане видел, поотращивали себе!

Пал Палыч начал выходить на рабочий режим, он активно жестикулировал, извивался ужом и принимал различные живописные позы, а все, что он говорил, можно было без труда прочесть на его лице. По сравнению с Пневым Фернандель – рабочий сцены.

– Про порядок в помещениях я вовсе молчу. В рундучной столько дерьма, что у меня в голове не умещается! Койку какую ни откинь – там трусы. А Леоненко вдвойне отличился – у него трусы цветные, импрессионист хренов! Уберите с глаз, чтоб ни одна собака не нашла, даже я! Будем искоренять, цветные трусы к вам больше не вернутся!

У Лагунова дымилось перо на ручке.

– Во жжет, не поспеваю. Хорошо, что он не догадывается, что Земля круглая, а то бы ровнять заставил.

– Койки они с места на место таскают, интерьер их, видите ли, не устраивает. Чтоб все кровати стояли, как положено, ногами на выход! Тумбочки всякой дрянью забиты. Тумбочка вам не для того чтобы как попало, а для того чтобы пыль вытирать.

Миша Евтухов не выдержал и прыснул.

– Евтухов, а что это мы так веселимся? У вас с залетами уже перебор, и если я вас за что-нибудь поймаю, то это будет ваш конец! Дежурный по факультету докладывает, что после отбоя вас не угомонить. Хочешь – книжки читай, хочешь – радио слушай, а хочешь – сходи покури. Для особо одаренных повторяю: сон – это не свободное время, сон – это отбой!

И вообще, сегодня понедельник – скоро выходные, если кто не пойдет в увольнение – не обижайтесь. Не хотите жить как люди, будете жить по уставу!

При этом он изогнулся назад, раскинул в разные стороны руки с раскоряченными пальцами, выпучил глаза и замер.

В звенящей тишине, как грохот пушки, прозвучал восхищенный шепот.

– Ну, бля, Цицерон.

Отмерев, Пнев продолжил.

– С учебой тоже нелады. Третий взвод, на вас жалуется Фригида Моисеевна Поплавская.

– Пал Палыч, ее зовут Фрида.

– А вот это уже не важно, важно то, что она жалуется! Говорит, активность у вас на нуле. Ну какие сложности? Знаешь – поднимай руку, не знаешь – поднимай левую руку! Артюхов, что вы с ней поделить не можете?

Старшина класса Артюхов добросовестно морщил репу, но так и не смог представить, что ему делить с шестидесятипятилетней старушкой, которую, кроме математики, в жизни ничего не интересовало.

Ответа не последовало, и командир продолжил:

– Ну ладно математика, я еще могу понять, что там все не понятно, ну а астронавигация? Уважаемый профессор Скобкин ведет занятия, а вы что творите?! Ну на кой ляд эту железную хренотень друг другу на голову одевать?

– Называется это – крестовина вертикалов. Он сам нам разрешил.

– Если вам что-то разрешают – это не значит, что это можно! А вообще-то он вами восхищен, говорит, что за семестр занятий вы уже твердо знаете, что учебник синего цвета. Гении, мать вашу!

На самоподготовке вместо того, чтобы заниматься, они – головы вниз, и пошло. Если, извиняюсь за выражение, к вам бы пришел начальник политотдела, то пищи было бы на целый год!

Гусаров вместо заступления на дежурство решил в санчасть пойти подлечиться. Ну заболел ты, ногу оторвало – должен придти и доложить: «Командир, я должен быть на инструктаже, мне ногу оторвало, я в госпиталь пошел». Учишь, говоришь, как с горохом на стене!

Что вы, Гусаров, на меня смотрите глазами?!! Безымянными!

Во время парадной тренировки на Дворцовой площади русским языком сказал – после прохождения все собираемся у памятника Медному всаднику. Вроде все культурные люди, а собраться не можем.

И вот так чего ни коснись. Только с чувством большого долга мы сможем выйти из этого прорыва, в котором мы оказались. Всем этим вопросам и впредь будет уделяться большое вливание. Все должно тихо, спокойно катиться.

Я закончил. Если вопросов нет, то задавайте.

Тройка на двоих

Подходила к концу летняя сессия, заканчивался второй курс. Остался последний рывок – и ты на третьем. Нужно заметить, что это не просто переход с одного курса на другой – это переход из одного качественного состояния в другое, переход из категории «без вины виноватые» в категорию «веселые ребята». Многие уже приготовили новенькие курсовки с тремя галочками, чтобы поехать в отпуск с солидной нашивкой на рукаве. Баталер готовил новые боевые номера, после отпуска их пришьют на карманы рабочей одежды. Вторая по порядку цифра «2» изменится на «3», что будет означать третий курс. Боевой номер – всего пять цифр, но для курсанта это как ДНК. Правда отцовства по нему не установишь, но и ни один великий ученый его не расшифрует.

Погода стояла превосходная, помещение класса было залито солнцем, деревья шелестели молодой изумрудной листвой, щебетали птички. Заниматься не было ни сил, ни желания. До экзамена по основам радиоэлектроники оставалось два дня. Володя Буткин по кличке Боня достал из стола лекционный набор и занялся внешностью. В набор входила пилочка для ногтей и карманное зеркальце. Он начал исследовать лицо на предмет наличия угрей. Влетевший старшина класса Артюхов не дал ему довести внешность до совершенства.

– Через пять минут будет консультация. Придет Собанев. Дежурный, позови народ из курилки!

На столах появились конспекты и учебники, все дружно изобразили активное изучение основ радиоэлектроники. Вошел преподаватель.

– Встать! Смирно! Товарищ капитан I ранга, 123 класс готов к проведению консультации!

Все имело смысл. 123 означало – первый факультет, второй курс, третий взвод.

– Вольно! Присаживайтесь. Ну что ж, экзамен у вас буду принимать я вместе с вашим преподавателем капитаном I ранга Саранчевым. Перечень вопросов у вас есть, вижу, учебниками вы тоже запаслись. Надеюсь, моей монографией не пренебрегли?

– Что вы, мы с нее и начали! – Саша Елдырин поднял девственную, ни разу не раскрытую со дня издания слипшуюся брошюру.

– Ну, тогда я за вас спокоен. Рекомендую на экзамене долго не готовиться, отвечать коротко, по существу. Ответы особо «одаренных» я заношу к себе в блокнот, так что есть возможность попасть в историю. Вопросы есть?

– А справочной литературой пользоваться можно?

– Конечно, товарищи курсанты, конечно, нельзя!

Старый, опытный педагог, Собанев видел курсантов насквозь, но относился по-доброму, без излишних придирок.

Боня сел писать шпоры. Без этого никак. Шпора – великое дело! Даже если не воспользуешься, то хоть что-то запомнишь.

Вопросом номер один в перечне значился – «Значение радиоэлектроники для военно-морского флота». Он открыл конспект на вводной лекции и начал писать.

«Значение радиоэлектроники для военно-морского флота трудно переоценить. Число приборов, основанных на использовании достижений одной из важнейших отраслей современной науки и техники – радиоэлектроники, непрерывно растет». На этом записи заканчивались. Володя был известным любителем поспать на лекциях. Недаром командир роты говорил – дайте Буткину точку опоры, и он уснет!

Да, с этой радиоэлектроникой с самого начала как-то не заладилось.

Вел эту дисциплину капитан I ранга Саранчев по прозвищу Миша Монумент. Внешность у него и впрямь была монументальной. Здоровый, статный мужик ходил так, словно носил свою голову. Но его арийский образ перечеркивал один недостаток – он заикался. Легенды о его принципиальности и скверном характере передавались из поколения в поколение.

Начиная вводную лекцию, он пропел:

– Зддравстввуйттеттоварищиккурсанты! Ддежурныйпповесттеплаккат.

Дежурным был Вадик Королев, который тоже заикался. По совету врача, справлялся он с этой бедой, держа под языком пластмассовый шарик. При виде Монумента он разнервничался, шарик выскочил из-под языка.

– Ттоварищккаппиттанпперввогорранга! Ддежурнный по кклассуккурссантКкоролев!

Шарик стучал об зубы, издавая барабанную дробь и заглушая дружный хохот.

– Ппереддразнивть?! Ввон из ккласса!

Потом, конечно, разобрались, но, как говорится, осадочек остался.

Больше всего Саранчев не любил, когда списывают. Если он кого-то ловил за этим занятием, то с едва сдерживаемой радостью произносил:

– Неччесттности не любблю. Не ввзыщщигголуббчик – обсеррвацция.

Надежда на шпоры была чисто теоретической.

Вечером, за день до экзамена, готовили аудиторию. В процессе участвовали все. Это напоминало заботливое обустройство эшафота приговоренными.

Протерли столы, убрали все лишнее, вымыли доску и положили новые мелки. На стол поставили графин и чистые стаканы.

Главный вопрос – как поставить стол преподавателя, чтобы отвечающий закрывал обзор готовящихся к ответу? С третьей попытки получилось. Появился запыхавшийся Колян Давыдкин:

– Мужики, я был на гидрофаке. Они вчера сдавали. Монумент озверел – четыре двойки!

Королев застонал. Он вызубрил учебник «Основы радиоэлектроники» от заглавной буквы «О» до тиража и типографии, но Монумент внушал ему животный ужас. Боня с завистью произнес:

– Вадик, не ссы, ты же отличник. Меньше тройки не поставят.

Колян продолжил:

– Говорят, Собанев любит персиковый сок с мякотью и курит папиросы «Дукат». Что делать будем?

Рашид Тепляков рванул звонить родителям.

Через час трехлитровая бутыль сока и папиросы были в классе. Напряженка спала.

Наступил день сдачи экзамена. Третий взвод построился перед классом в ожидании экзаменаторов. Подошел командир роты Пал Палыч Пнев. Видимо, решил подбодрить.

– Не боись. Экзамен сдадут все, правда, с разными оценками.

Кто то промычал:

– Три балла бы получить, больше и не надо ничего.

Подумав, Пнев ответил:

– А что, тройка тоже хорошо. А если с первого раза – то отлично!

Не с тех натурщиков писал Суриков «Утро стрелецкой казни». Стояли молча, обреченно понурившись, каждый думал о своем.

Отличник учебы, секретарь комсомольской организации Королев молил Бога о чуде. Пусть с Монументом что-нибудь случится. Пусть его не будет на экзамене.

То ли Вадик недостаточно искренне молился, то ли Господь не приемлет просьб от комсомольцев, но чуда не случилось. В конце коридора появились Саранчев и Собанев.

– Равняйсь! Смирно!

Старшина класса Артюхов докладывал Саранчеву:

– Товарищ капитан I ранга, 123 класс для сдачи экзамена по основам радиоэлектроники готов!

– Ввольно! Ннугготтов или не гготов, мы еещепоссммотрим. Ппервыеппятьчелловеккззаходдят, осстальнныессвободдны.

Опытный преподаватель, Монумент сходу заметил хитрость со столом и велел переставить его к окну. Дальше – хуже. Выяснилось, что Собанев сок не пьет, а курить бросил лет десять как.

Первая пятерка взяла билеты и начала готовиться. С обоих сторон двери воцарилась мертвая тишина.

Через сорок минут вышел первый – Влад Самурин. Его встречали, как Гагарина.

– Мужики, трояк! Завтра уезжаю.

– Сэм, как там вообще?

– Монумент Саню Мухина валит, похоже, кранты.

Буткин записался двенадцатым, решив, что в середине будет безопаснее.

После двенадцати часов пришел его черед. Чеканя шаг, он зашел в класс.

– Товарищ капитан I ранга, курсант Буткин для сдачи экзамена по основам радиоэлектроники прибыл!

– Ну вот, знает, что сдает, уже неплохо, – пошутил Собанев. Боня изобразил улыбку, медленно переходящую в гримасу.

– Ппойду я ппообедаю. Ввы уж им ссппуску не ддавайтте, – обратился Монумент к Собаневу и вышел из класса.

– Ну что вы стоите, берите билет.

Дрожащей рукой Боня взял билет.

– Билет номер семь. Первый вопрос – «Значение радиоэлектроники для военно-морского флота».

Буткин просиял, что-что, а это он знал.

– Второй вопрос – «Дискретная форма представления сигнала. Спектры дискретных сигналов, теорема Котельникова».

Радость от первого вопроса улетучилась. Наплывало неприятное ощущение неопределенности.

– Третий вопрос – «Радиопередающий тракт».

Третий вопрос прозвучал как контрольный выстрел.

Из трактов он знал только Колымский, и то по песенному фольклору.

– Ну что ж, присаживайтесь, готовьтесь.

Боня решил идти ва-банк. Он понимал, что у Монумента не проскочит, а тут хоть какой то шанс.

– Товарищ капитан первого ранга, разрешите отвечать без подготовки!

– Ну что ж, похвально. За смелость плюс один балл. Начинайте.

Единственную записанную из всего курса лекций фразу Боня выучил наизусть и выдал ее на ура.

– Это все? Может быть, еще что-нибудь хотите сказать?

– Вы же сами говорили – отвечать кратко и по существу.

– Буткин, у вас уж совсем коротко.

Зашел командир роты.

– Разрешите поприсутствовать.

– Конечно, Пал Палыч, дорогой, присаживайся.

Пнев сел за стол экзаменаторов. Посмотрел на истекающего потом Буткина и понял – нужно спасать. Он наклонился к уху Собанева:

– Вы знаете, курсант Буткин в роте на хорошем счету и к экзамену готовился серьезно.

Это не было души прекрасным порывом, просто командира роты за успеваемость драли больше, чем курсантов.

Собанев понимающе кивнул.

– Буткин, давайте второй вопрос.

– Теорему Котельникова сформулировал и доказал выдающийся советский ученый Котельников! – начал и закончил Боня.

– Подойдите к доске, изобразите график реализации телеграфного сигнала.

Боня нарисовал оси координат и включил подсознание. Из него выплывал график, очень напоминающий коленвал. Он начал неуверенно наносить его на оси.

Переживающий за него, как за родного, Пал Палыч не выдержал:

– Буткин, ты что, прямую линию провести не можешь?! Ты что, дальтоник?

Боня окончательно растерялся.

– Ну, Буткин, вспоминайте! Как можно получить сигналы с дискретным временем? – задал наводящий вопрос Собанев.

Вытерев пот со лба, Боня всем своим видом давал понять, что он напряженно вспоминает. Он бормотал себе под нос что-то невнятное, закатывал глаза и мял платок в кулаке.

Это был тяжелый случай. Помочь могла только регрессивная терапия в сочетании с глубоким гипнозом. Но и тут он бы мог вспомнить, кем был в прошлой жизни, но только не теорему Котельникова.

Процесс прервал Собанев.

– Ну а что у нас с третьим вопросом?

Боня достал из кармана билет на поезд и с глазами, полными раскаяния, протянул его Собаневу.

– Товарищ капитан первого ранга, у меня поезд завтра утром.

– Билет будете показывать проводнику! Пал Палыч, что делать будем? Ну ладно, задаю дополнительный вопрос, ответите – поставлю тройку. Какие вы знаете передающие устройства?

Боня начал неуверенно перечислять:

– Видикон, ортикон, иконоскоп…

Он перечислил практически все. Осталось назвать супериконоскоп. Собанев подбадривал:

– Давайте, Буткин, вы почти все назвали.

Сидящий за первым столом Серега Курпич больше не мог безучастно наблюдать за происходящим. Он беззвучно пошевелил губами: