Текст книги "Скользящие тени"

ЧУДО НА ПСКОВЩИНЕ

 
За Макаркиной лядиной мужичок жил нелюдимый,
странноватый мужичок.
Был на нём немного длинный, видно, очень им любимый
весь в заплатках пиджачок.
Пиджачок когда-то модный, для деревни не пригодный,
на причудливых застёжках и затейливых крючках.
В холода всегда холодный, а в жару ужасно потный,
удивительно свободный – главным образом, в плечах.
То ли время было злобным, непонятным и ознобным,
то ли ветры тормошили, донимали сквозняки,
но был часто он озябшим и совсем нерасторопным,
а внутри него, ругаясь, копошились двойники.
 
 
Был один двойник огромным, с басом важным и загробным,
он обычно в полночь ровно голосище подавал:
«Гнали нас, как быдло, скопом. По дорогам и по тропам,
на тяжёлую работу, на погибель, за Урал.
Шёл я долго, шёл я много, телогрейка вся промокла,
и, упав, прижался к насту обмороженной щекой.
И кричала птица Жога, над снегами взмыв высоко,
ворошила клювом солнце, словно угли кочергой.
И казалась даль бескрайней, но никто не знал заране,
что ни дереву, ни камню, если нас настигнет смерть,
не стоять на зыбкой грани, разделившей мирозданье
на бесформенные хляби и спасительную твердь».
 
 
Речь отчаянная смолкла. Затерялась, как иголка,
между пышных междометий и раскатистых «ура».
Облизнулся волк на волка, но не видя в речи толка,
подытожила ворона по-коровьему: «М-у-у-р-р-а-а!»
 
 
И тогда из пади волчьей, из посюсторонней ночи
кто-то властно и ехидно произнёс как по складам:
«Всё придумано нарочно, исторически неточно,
и за эту ахинею и копейки я не дам.
И при чём тут ритуалы, колокольные удары,
полустёртые надгробья и по мёртвым фимиам?
Страх какой-то Божьей кары, предрассудок этот старый,
послабленье и отрада незначительным умам.
 
 
А великие провидцы, чтобы с бесконечным слиться,
составляли завещанье, по которому свой труп
отдавали на поживу зверю дикому и птице
из отряда плотоядных или родственных подгрупп.
Я добром прошу: поймите! Это вам не фифти-мити,
и меня, прошу, не злите, не трепитесь языком!
Может быть, истлели нити, что связали ряд событий,
и предстал в дискретном виде исторический закон».
 
 
Ох, уж эти разговоры! Словно каменные горы,
словно огненные реки, постоянный недосып!
Это свары, это ссоры, подозрительные взоры
и гремящее паденье рассыпающихся глыб.
 
 
Жить бы тихо, тихо, тихо. Безалаберно, безлико.
Кто совсем не вяжет лыка – может, тот и златоуст.
По лесам растёт черника, и похож чуть-чуть на психа
разметавшийся под ветром, потерявший листья куст.
 
 
В тишину, как в сладкозвучье, заведёт досадный случай.
Лес со всех сторон обступит и обхватит, словно гроб.
И возникнет непонятно звук дремотный и тягучий
среди топей непролазных и сомкнувшихся чащоб.
 

1 9 7 2

ПСЕВДОГОТИКА

Андрею Крючкову

 
Казалось, он пришёл из мрака,
страж адских врат и нелюдим.
Он для неё был вроде мага,
шаталась рядышком ватага
чертей и фурий, пьяных в дым.
А в ней гудел отвратный гимн…
Как туалетная бумага,
она шуршала перед ним!
 
 
Он в людоедстве был сатир,
его снедала похоть казней.
Назвав святилищем сортир,
войну переиначив в мир,
он полагал, что жизнь прекрасней,
когда в ней каждый наг и сир.
Он всех кормил зловещей басней:
кто ангел света – тот вампир.
 
 
Он был не просто душегуб,
в нём дух клубился инфернальный,
и жертва превращалась в труп
под взвой парадно-бодрых труб,
чтоб не казалась смерть банальной.
В коварстве вовсе не был глуп
и создал культ свой эпохальный,
который возводился в куб
толпой, покаянно влюблённой
в него, как будто был он бог.
И с ним, как с новою иконой,
шагал к блаженству people оный,
ложась смиренно под каток.
Неумолимая, как рок,
предстала ложь.
Мир заоконный
стал отстранённее морок.
 
 
Та ложь была усладой веры,
как соль земли, как ширь небес,
как запах бойни, мёртвость серы,
и рядом с нею все химеры
вдруг получили смысл и вес.
В неё входили, словно в лес,
и пропадали там…
Сверх меры
возрос к неправде интерес.
 
 
Она ж на шабаше была,
как этикет велит, раздета.
Погибла там и поплыла
туда, где корчились тела
под серой тряпкою рассвета.
 
 
Стояло огненное лето,
и в голове пожары зла
метались, как обрывки бреда.
 

А в г у с т 2 0 1 0

Пить и пить эту жизнь, словно брагу

 
Пить и пить эту жизнь, словно брагу,
и не знать ничего про итог,
впопыхах заносить на бумагу
звонкий ливень звучаний и строк.
Нищебродить с гулящим народом,
выдавать за пророчества трёп,
снисходительно и мимоходом
привечая других недотёп.
 

2 0 0 0

Когда душа мертва, а ты ещё не мёртв

 
Когда душа мертва, а ты ещё не мёртв,
но жизнь уже над бездною повисла,
к чему тебе понять, как горек мёд
и сладки слезы?..
В этом нету смысла!
 

1 9 7 1

РЕТРОСПЕКТИВА

ДЕВЯТНАДЦАТЫЙ ВЕК

Владимиру Никифорову

 
Девятнадцатый век был самозабвенно
влюблён
в прекрасное завтра
считал
что существует окончательное знание
способное выправить неисправимое
и исправно служить людям
вечно!
 
 
Влюблённый в будущее и науку
девятнадцатый век
весело шагал по прямой дороге познания
изредка пугая себя готическими романами
и совсем не думая об истории
не понимая что её ветер
меняет не только мысли
но и самих людей.
 
 
Девятнадцатый век
жил заблуждением
что учёность и нравственность —
одно и то же
Эта уверенность досталась
ему в наследство
от предыдущего века
вместе с лозунгом
«свобода равенство братство».
 
 
Девятнадцатый век
нёс веку двадцатому
с барабанным боем
свою юношескую любовь
через наполеоновские войны
через холеру и оспу
через мировые империи
и новые колониальные захваты
пока однажды не споткнулся
об «Анти-Дюринг» Ф. Энгельса
да и того не заметил.
 
 
В России
как известно
любовь всеобъемлюща
даже при крепко закрытых границах
она не знает границ.
 
 
У нас
безудержная фантазия
превращающая
воду – в вино
вино – в женские слёзы
слёзы – в алмазы души…
 
 
Недаром у Бенкендорфа
были основания изречь
что будущее России
превосходит самые смелые ожидания.
 
 
Своим оптимизмом
он парадоксально предвосхитил
сны Веры Павловны
в которых
нержавеющие крыши домов
берегли
неизнашивающиеся вещи.
 
 
В этих видениях
воздушные фантазии
теснили каменной глыбой
сковывал движение
пронизывающий холод
навязчивой одинаковости.
 
 
Тошно от вечного счастья
превращающего здоровых людей
в паралитиков.
 
 
А в итоге?
 
 
Вековечная мечта чиновника
выбиться в люди
предстала человеком
с выбитыми мозгами
и избитыми мыслями.
 
 
Героям Чернышевского жилось лучше —
их грела надежда:
что есть у немногих – будет у всех.
 

1 9 8 6

ПЕСЕНКА О Н. И. ГРЕЧЕ

 
Николай Иваныч Греч,
литератор подрукавный,
слог имел округло-плавный
и хотел добро сберечь.
Вот какой был благонравный
Николай Иваныч Греч.
 
 
О каком добре шла речь —
до сих пор вопрос коварный,
канул он в пыли ломбардной,
и ответа не извлечь.
В общем, был проныра явный
Николай Иваныч Греч.
 
 
Сколько мыслей бросил в печь,
пренебрёг стезёю славной,
чтобы жить идеей главной,
что детишек надо сечь.
Человек был ординарный
Николай Иваныч Греч.
 
 
Знал: игра не стоит свеч,
если есть костюм исправный,
а для всех порядок равный —
обоюдоострый меч.
Жил с размашкою шикарной
Николай Иваныч Греч.
 
 
Голова слетала с плеч
всякой шушеры базарной.
Но в скандалец кулуарный
мог раскидчиво завлечь,
весь в наградах, светозарный,
Николай Иваныч Греч.
 
 
Не любитель тайных встреч,
он в шумихе ресторанной,
возглашая тост заздравный,
был готов в могилу лечь.
 
 
До чего же был забавный
Николай Иваныч Греч!
 

1 9 7 9

ПРАПАМЯТЬ

 
Коня пущу безбрежной степью,
на продувной сквозняк попав,
и приобщусь великолепью
прозрачных звёзд и влажных трав.
Среди кочевников опять я,
пасти стада – великий труд.
И меднокожих жён объятья
меня совсем с ума сведут.
 
 
Когда ж любовь идёт от Бога,
спадает страсть, как ночью зной.
И снова скучная дорога…
Тяжёл и душен мир земной.
 
 
Моя прапамять встрепенётся,
я вспомню, как в моём роду
угрюмый вождь по ходу солнца
уже однажды вёл орду.
Лежала степь черно и плоско,
устав от топота коней,
и тёмно-красные полоски
вспухали, как рубцы, на ней.
 

2 0 0 0

КРИЗИС

 
В позднюю осень войдя,
пакостно, скучно и кисло, —
в поднизях тусклых дождя
тёмное небо нависло.
Не растерявшись, луна
в тучах находит прореху,
Застит глаза пелена,
и возвращаться не к спеху
в дом, где я долго живу,
словно на краешке света.
Грезит почти наяву
память ушедшего лета.
 

1 9 9 8

ЕВРАЗИЯ

 
Наследник родового байства,
живу в степях у многих жён,
где дух весёлый разгильдяйства
на всём пространстве утверждён.
Где обжигает жаром блуда
из непроглядных бездн и ям.
Сюда придя невесть откуда,
счёт не ведут ночам и дням.
Здесь всё вокруг – моё и Божье.
Здесь насмерть бьют и пьют до дна.
 
 
Простор. Кочевья. Бездорожье.
И вечный топот табуна.
 

2 0 0 0

НОВЫЙ, 1967 ГОД

 
К оконной привалившись раме,
один, отторгнутый от всех,
смотрю, как ветер гонит снег
замысловатыми кругами.
Он будто делает расчёт
миров, неведомых доселе,
чтобы устроить через год
в бездонном небе новоселье.
Ему совсем не тяжело
творить, не ведая творенья.
Как неустроенно жильё,
в котором мы проводим время!
Но здесь тепло. Боготворя
земных вещей материальность,
смотрю, как ветер января
из снега лепит нереальность.
 

1 9 6 7

УДОЖНИКАМ ФРАНЦУЗСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ

Е. А. Черняевой

 
Зачем вы летите, повесы,
на жар поминальных свечей,
когда ещё свежи порезы
от остро-мятежных речей?
 
 
Зачем вам величья картины,
к чему ваш восторженный визг,
когда уже нож гильотины
над вами, сверкая, завис?
 
 
Зачем вам признанье плебея
и ложь триумфальных ворот,
когда, веселясь и робея,
толпа вас со свету сживёт?
 
 
Зачем вам крамольные книги?
Смешна ваша детская прыть,
когда вас фанаты интриги
по-своему будут кроить.
 
 
И разве прокрустово ложе
смирит ваш заносчивый пыл?
 
 
С падшими знаться негоже
тем, кого Бог возлюбил.
 

ПРОГУЛКИ С ЗИНАИДОЙ ГИППИУС

 
Полудева-полумальчик,
ты полсвета напрягла.
А в глазах твоих маячит
ночи бархатная мгла.
И в тебе, такой невзрачной,
чёрт-те что вдруг сопряглось:
тишина рутины дачной,
взрывы звёзд и просто злость.
И, казавшись неприметной,
ты была как в ножнах меч.
Натянув поводья ветра,
загнала б до смерти смерч.
Колобродила нередко,
словно ведьма по лесам.
И на ленточке лорнетка
очень шла к твоим глазам.
Вся в себе и в жестах резких,
и в желаньях невпопад.
Жизнь твоя как в арабесках
дома вычурный фасад.
 

Я н в а р ь 2 0 0 2

Вся нация смеётся над вождём

 
Вся нация смеётся над вождём,
над старостью его и над гортанным рыком.
А он талдычит что-то о великом
и убеждает: «Родина – ваш дом!»
Что убеждать? В отечестве худом
не сыщешь и тряпицы для заплатки.
Как мы на жертвоприношенья падки!
И на закланья сходимся гуртом.
 
 
Но я хотел сказать вам не о том,
а о другом – далёком и туманном,
о чём-то неизбывном, богоданном,
подёрнутом заиндевелым льдом.
 

1 9 7 9

ПАРИЖСКАЯ ВСТРЕЧА С МАТИССОМ

Татьяне Горичевой

 
Расслабленные женщины Матисса
разбросаны, как розы на полу.
Обманщицы, метресски и актрисы,
коснёшься их – как сядешь на иглу.
 
 
Они – всего начало и развязка.
Легки как пух. Их можно просто сдуть.
Что для других – нелепица и маска,
для них – и откровение, и суть.
 
 
А в стороне застыли бабы-трефы,
тяжёлые и крепкие, как сны,
преображённые Матиссом в горельефы, —
он их лепил, бесстыжих, со спины.
 
 
Но есть ещё – и в рюшечках, и в бантах,
как между туч светящийся зазор.
Они пройдут тихонько на пуантах
и превратятся в красочный узор.
 

Ф е в р а л ь – м а р т 2 0 0 2

МЕЗАЛЬЯНС
И.А.Бунин и Г.Н.Кузнецова

Ренэ Герра

 
Смотрелись вы как любящая пара,
соединяя иногда собой
шкварчанье красок местного базара,
долины тихость, и морской прибой,
и похотливый переквак лягушек,
ночную перекличку соловьёв,
и стук глухой вином налитых кружек,
и то, что не имеет вовсе слов.
 
 
Казалась ты заносчивой и шалой,
знать не хотела, что грядёт обвал.
Дом на горе, с годами обветшалый,
приняв тебя, тебя и ревновал.
 
 
Что есть любовь?
Что есть любовь до гроба?
По крайней мере, не страстей накал.
В пространстве дома дух гелиотропа
присутствовал
и ноздри щекотал.
 
 
А ты была общительна, вальяжна,
приманчива и чуткая на слух.
Твоя душа распевчиво и влажно
врывалась в шелестение старух.
 
 
Он шёл с тобoй по бездорожью леса,
то в стороне, то ближе, то рядком…
Причудница, распутница, принцесса,
ты станешь вскоре Грасским дневником![7]7
  В Грасском дневнике Г. Н. Кузнецова рассказывает о годах, проведённых рядом с Иваном Буниным.


[Закрыть]
 

ПАРАДОКС

Вильяму Бруи

 
Революции пожирают собственных детей
до тех пор пока не подавятся внуками
которые становятся вегетарианцами.
 
 
Не потому ли в земной биосфере
возникают озоновые дыры —
зияющие проломы в небесной тверди
шальные глаза Сатаны.
 

1 9 9 6

ПЛАЧ ПО РОССИИ РОТМИСТРА ФОСТИКОВА ИЗ КАЗАЧЬЕГО ПОЛКА В ОТРЯДЕ ГЕНЕРАЛА А. Г. ШКУРО

Светлане Прожогиной

 
Что нам клясться Родине в верности до гроба,
будем с нею вместе, и сойдя во гроб.
Намело нас, русских, целые сугробы,
а растаем, боже мой! – вызовем потоп.
 
 
Воздух позабытый хвойного покрова
полоснёт по сердцу лезвием ножа.
Стоит ли изгоям возвращаться снова
в годы окаянные, что разъела ржа?!
 
 
По каморкам памяти всё, что сокровенно,
прячем и спасаем от напора зла.
Нас судьба неверная, ошалев, наверно,
за грехи имперские в жертву принесла.
 
 
Каждый ошельмован, выжат и изжёван…
Остаётся разве что напоследок нам
припадать с надеждой к образам и жёнам,
маяться тоскою по своим корням.
 
 
Кровью мы повязаны, как верёвкой крепкой.
Но конец увидим, как бы ни вилась.
Время лечит раны и, занявшись лепкой,
перелепит в будущем самозванцев власть.
 

П а р и ж, 2 0 0 9

ГЛУБОКОЕ НЕБО

ПАМЯТИ ЗОИ КОНСТАНТИНОВНЫ БЭЛЗА

 
Скользя по скату горизонта,
твоя посмертная душа,
как затихающая нота,
до слуха моего дошла.
 
 
Скорей всего, в небесных кущах
душа в тоске занемогла,
поскольку даль времён грядущих
тягучая покрыла мгла.
 
 
С ожесточённым любопытством
я наблюдал, как из-за туч,
нависших сумрачным бесстыдством,
пробился, ослепляя, луч.
 
 
Так на страдальцев неутешных,
которых в дольнем мире – рать,
погрязших в помыслах мятежных,
нисходит Божья благодать.
 

НА ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ ХУДОЖНИКА СЕРГЕЯ ЧЕПИКА

 
Теряя силу, свет дымился,
как перемазанный в угле.
И в этой сумеречной мгле,
казалось, мир остановился.
 
 
И всё равно мы будем те,
кто, утопая в липком мраке,
не поддаётся темноте,
как белоснежный лист бумаги.
Кто, пересилив боль тоски,
преображает всё на свете:
тяжёлых красок многоцветье
в почти бесплотные мазки
и этот воздух, что волною
накатит и коснётся рук
и, превратившись в склизкий звук,
вдруг станет ниткою льняною.
 
 
И мы, доживши лет до ста,
не растеряем веру в чудо,
в ту жизнь, что, взявшись ниоткуда,
заполнит пустоту холста.
 

П а р и ж, 2 4 и ю л я 2 0 0 9

ДАВИД

 
1
Как долго глину Бог месил,
а нас слепил на скору руку.
Нет ни желания, ни сил
из рода в род брести по кругу.
 
 
2
Там каждый род стоял особняком,
в чужие лица глядя исподлобья,
и каждый жил в сумятице, бегом,
всё, что вокруг, уродуя и гробя.
 
 
Когда же Голиаф, свиреп и рыж,
сиял пред ним, как солнце в медном тазе,
взметнулся из пращи речной голыш
и великану угодил в межглазье.
 
 
Он шёл к любви сквозь тысячи застав,
через трясины, хляби и потоки…
Свою гордыню властно обуздав,
обрёл себя, потерянного, в Боге.
 
 
3
Поэзия возносит к облакам,
и, потерявши землю под ногами,
небесными продутый сквозняками,
к совсем другим пристану берегам.
 
 
И вот тогда с заоблачных высот
увидев мир с уродливой изнанки,
а в нём людей, что, злобясь от забот,
себя ведут, как скорпионы в банке,
я вспомню, как молоденький пастух
своей игрою на простецкой лютне
смягчил Саула очерствелый дух,
и смуту внёс в размеренные будни,
и стал певцом, идущим напролом.
 
 
В азарте страстном веры и прорыва
он прозвучал раскатистей, чем гром.
Пропетый им восторженный псалом
по сердцу бил, как по лицу крапива.
И почивал Господен дух на нём,
что силы дал, прозренье и величье.
 
 
Для всех других сменялся день за днём,
не изменяя тусклого обличья.
 

И ю н ь 2 0 0 8

ГОСПОДНЯ ХАРИЗМА

 
Мир людей, сумасшедший и тленный,
эту вечно мятежную плоть,
как кипящий огонь во Вселенной,
сохранил, усмиряя, Господь.
И всегда так, отныне и присно
и, я верю, во веки веков
защитит нас Господня харизма
от самих себя – злейших врагов.
Защитит и с такою же силой,
продлевая кому-то года,
всё равно всех загонит в могилу,
а оттуда – кто знает куда?
 

2 0 0 8

ПРЕДЧУВСТВИЕ

 
Кто я для вас? Изгой и фантазёр,
духовный самозванец и подкидыш.
Я, как латынь, которую на идиш
перевели и превратили в сор.
 
 
Теперь одно мне место – под забор,
к земле, всех подминающей, поближе!
Быть может, там, среди могильной жижи,
откроются и правда, и простор.
 
 
А если мною сказанное вздор,
бессмыслица и поруганье Бога?
Я – сухостой, что бросили в костёр,
я – в никуда разбитая дорога.
 
 
Всё это так… А Спаса ярый взор?
Его к любви взывающее око?
Оно то близко, то совсем далёко,
и бьёт не вскользь, а прямо и в упор.
 

ПАМЯТИ КОНСТАНТИНА ПОЛОЗОВА

 
1. Летоосень
Когда туманов белизна
разбавит темень фиолета,
когда, опухшее от сна,
на сквозняках продрогнет лето,
тогда, да, именно тогда,
предвосхищая волю Божью,
стояче-вязкая вода
подёрнется предсмертной дрожью,
и запылает тёмный бор,
дремучий, девственный и тесный,
и, не найдя себе подпор,
прогнётся низко свод небесный.
Тогда, да, именно тогда
предвестьем тьмы и запустенья
сойдёт на души немота,
поблекнут листья и растенья.
 
 
Как размягчение ума,
как рыхлость прежде твёрдых дёсен,
наступят вскоре летоосень
и многоснежная зима.
 
 
2. Светопреставление
По осени туманы окружат
мерцающей и зыбкою оградой,
и выльется на голову ушат
небесной влаги, светло-мутноватой.
И этот дождь под хриплый вскрик ворон,
разводы в лужах наобум рисуя,
омоет тех, кто смертью осквернён,
кто прожил жизнь нахраписто и всуе.
Коснётся дождь артезианских вод,
что хлынут вверх, венчая Кали-Югу[8]8
  Кали-Юга – в ведийской и индуистской мифологии четвёртая эра в развитии человечества, «тёмный», «грешный» век.


[Закрыть],
а также тех, чьи души наперёд
причислены к Божественному кругу.
 
 
И запоёт осипшая свирель,
моря и сушь вздымая и корёжа,
и всё живое в мрачную купель
провалится. И мы с тобою тоже.
 
 
О, как Земля опасна и тесна!
Но я не верю в тьму и умиранье.
 
 
В сладчайший миг зачатия и сна
возникнет жизнь, неведомая ране.
 

СОНЕТ

 
Что делать без друзей? К чему тогда пиры
и жарких слов искусные узоры?
Расшиты ими наши разговоры,
как ферязи Ивановой поры.
 
 
Мой стол накрыт, и вымыты полы.
Я жду друзей. Они приедут скоро,
чтоб отогреть застуженное горло
глотком вина из старой пиалы.
 
 
Моей жене, что в юрте рождена,
та пиала в приданое дана.
На пиале по кругу письмена:
 
 
«Тогда лишь будет дружба спасена,
когда в ответ на сказанную ложь
ты молча пьёшь и снова молча пьёшь».
 

1 9 6 6

НЕЯСНЫЕ ТЕНИ

 
В четыре часа или в восемь,
а может быть, в два пополудни
затеяла поздняя осень
постыдные шашни и плутни.
И впрямь, ни во что не вникая,
как ум потерявшие люди,
природа предстала нагая,
бесстыжая в сраме и блуде.
 
 
Стояла сосна долговязо
и вдруг завалилась на кровлю.
Разбилась китайская ваза,
как брызнула тёмною кровью.
Шершавое тело дракона
тотчас превратилось в обломки.
В углу покосилась икона,
а я оказался у кромки
прибоя.
 
 
И волны забвенья
катились, и, радуясь встрече,
возникли неясные тени,
как мира иного предтечи.
 

МАГИЯ ЧИСЕЛ

 
Что за разгадку таит этот ряд
чисел, приравненных к Богу?
Может быть, эллинов древний обряд
нас просветит понемногу.
 
 
А может быть, Бог – разумнейший Тот,
с берегов полноводного Нила, —
«Книгу мёртвых» пред нами слегка развернёт,
и разверзнется смертных могила.
 
 
К чему ты стремишься, мечтаешь о ком? —
прогоркла духовная пища.
От края до края, во весь окоём,
простёрлись сплошные кладбища.
 
 
Был ты Осирис, а стал как Кащей,
опять породнился со змеем.
Мы – чужестранцы и в тайны вещей
вряд ли проникнуть посмеем.
 
 
Тайна влечёт снегопадом в тиши,
крутою волною нависла.
А в беспризорных скитаньях души
нам в помощь – зловещие числа.
 
 
О, неизменная суть теорем,
но прав ли пифагореец?
Семь умножаем на девять, затем
нули добавляем, как перец…
 
 
И варево это нутро обожжёт…
День Судный, возможно, приснится.
Тогда на последний взойдём эшафот
и встанем под Божью десницу.
 
 
Прими нас, о Господи, и обреки
на славу и человечность.
Мы – берега потаённой реки,
которой название – вечность.
 

СОН

Ю. А. Сенкевичу

 
Я был отчасти не в себе,
стакана три пришлось на брата,
и ночь провёл на канапе
времён походов Бонапарта.
 
 
Нелепый и ужасный сон
меня держал в своей орбите:
я был убит и отвезён
в пески, к Великой пирамиде.
 
 
И Солнце-бог, древнейший Ра,
вонзил меж глаз моих стрекало.
И мощь небесного костра
в меня, кипя, перетекала,
 
 
дабы навеки хладный труп
и дух Вселенной были слиты.
Я чувствовал дыханье с губ
меня спасающей Исиды[9]9
  Исида – в Древнем Египте богиня плодородия, воды и ветра, символ женственности.


[Закрыть].
 
 
И Сириус в созвездье Псов,
пылая явственно и строго,
откликнулся на робкий зов,
который вдруг душа исторгла.
 

Всё ближе, и ближе, и ближе

Алевтине Губачёвой

 
Всё ближе, и ближе, и ближе
дыхание мертвенных вод.
О, где они, церкви Парижа
с узорчатой медью ворот?!
И где они, смутные тени,
отдавшие Божьи дары
за сладостное паденье
в бездонные тартарары?
Под рокот тягучий органа
и солнечный всплеск витражей
затихнет сердечная рана
и кровь заструится живей.
Я выйду из церкви на площадь,
сыгравши со смертью вничью.
И площадь меня прополощет
и втянет в свою толчею.
 

Ф е в р а л ь 2 0 0 2

СЛОВО ВОИНА ХАНА УЗБЕКА

Михаилу Синельникову

 
Я веру свою не порушу
и, в собственных мыслях винясь,
как дождь, изливающий душу,
не рухну в тяжёлую грязь,
а сквозь дождевую завесу
увижу отрадные сны:
я смело иду по урезу
кипящей и дикой волны.
Сверкают чужие доспехи,
и тонут в пучине враги…
 
 
Добраться б скорее до Мекки,
а там уж – Аллах, помоги!
 

РАДОСТЬ

 
Зимнее безоблачье,
хрусткий снег и лёд.
И бровей ознобочный,
крыльевой разлёт.
Выпал отсвет розовый,
всё запорошив…
В этой жизни бросовой,
слава Богу, жив!
 

1 9 7 8