Текст книги "Буксир «Бодрый». О жизни на Усть-Пахачинской косе"

Да можно ли сегодня объяснить, почему именно подросток начинает курить?

Это всё равно, что спрашивать:

– А почему он дышит, почему он в четырнадцать лет влюбляется, а то и ранее начинает её любить?

Мне кажется, что курево, как и любовь приходит само по себе и при том неожиданно да и при этом довольно неожиданно…. Если в 12 лет мальчик говорит, что он никогда не женится… Если в 14 лет у него уже начинаются ночные поллюции с такими сказочно мучительными эротическими снами, не дающими уже затем долго уснуть, пытаясь разобраться, что же было на самом деле? То уже в семнадцать лет начинают выбирать себе будущую невесту, а в двадцать некоторые заводят детей, а после тридцати у многих из них – появляются внуки, а еще и любовницы.

Так и с куревом. Аркаша и сам не хотел курить, но постепенно втягивался в эту их подростковую привычку и уже одну за другой начинал просить сигареты у Виктора или часто стрелять у друзей различные сорта сигарет. Он знал, что не было у его мамы достаточно денег, чтобы покупать ему дорогие сигареты, но он и сам, что мог отложить со школьных завтраков, то зажигалку интересную купит, которых была уже коллекция из 9 или 11 штук, то на новую пачку сигарет собранные деньги потратит. А каков вкус, а еще и не передаваемый их табачный аромат? Да разве он по-настоящему наслаждался их ароматом? Не был он еще тем истинным табачным гурманом, не понимал его, не созрел еще для таких сочных взрослых оценок, как и не был мастак еще в любовных похождениях с девчонками.

Конечно, при сильной затяжке у него всегда как-то необычно кружилась голова, а в начале даже периодически и слегка его подташнивало. Но разве перед своими ровесниками или старшими друзьями покажешь свою такую слабость или робость. Теперь надо не заметно для своих друзей и крепиться да, и хорохорится. И он как никто другой крепился, и сейчас, затянувшись очередной раз, он легко выдохнул сладкий дым сначала через ноздри, было едва щекотно, а затем пустил три кольца сизого дыма из своего округлённого рта, как настоящий опытный курильщик, затем чуть не докуренный окурок сигареты бросил не далеко от себя на каменистый щебень верхушки сопки 356 метров и как рачительный хозяин притоптал своим резиновыми сапогом, чтобы его потушить и здешний ветер не раздул затем пожар.

Аркаша же этот день затем запомнит на всю жизнь и не за открывшийся вид на море…

А сейчас, яркое солнце, чистое осеннее небо и простирающаяся бескрайняя манящая юные души чернота Берингова моря, сливающаяся с коричневатыми и слегка зеленоватыми водами устьей реки Пахачи. Здешней великой реки их кормилицы, реки многим, а вернее большинству, дающей здешнюю жизнь и одновременно у кого-либо по своей воле часто забирающей жизнь.

1.14. Бесконечный дождь.

Хоть все пахачинцы и привыкли к здешней летней промозглой погоде, но этим летом не то от всемирного потепления, о котором трубят во всех газетах, не то от повышенной солнечной активности и от дополнительных вспышек на Солнце, не то по каким-то другим еще не известным нам причин здешнее небо так прогневилось на эту северную Камчатскую землю и заливало её дождями, как никогда до этого ранее.

Понятно, что было прохладно, но пахачинские ребята все-таки собрались вместе, сели на велосипеды и подались в путешествие за рыбой и летними приключениями на 4-ю база, которая располагалась на юг от села Пахачи примерно в 8—9 км южнее.

В поход именно на памятные для всех пахачинцев 23 августа собрались Дмитрий, Гена и Миша, а также к ним присоединилась Юлия. Она среди ребят была давно своей и никогда не пропускала момента, чтобы не показать им свое такое не женское умение и на удивление всех парней, знавших её такую не девичью силу, тем более, что Михаил и Геннадий были помладше и от нее, и от Анатолия та была старше почти на пол года.

К тому же Юлия была нынешней очередной подругой Анатолия и никто из младших не мог бы противиться её походу с ними.

Если Юлии было уже почти 18 лет, то Дмитрию уже в прошлом году исполнилось 17 лет, а Геннадию было только 15 лет и 8 месяц, а Михаилу несколько больше – 14, 1 месяцев.

Правда, Михаил хоть и был самым младшим, но в своей кости был крупнее Геннадия, вероятно та древняя кровь чукчей, давно и сильно разведенная белобрысыми казаками еще со времен Степана Крашенинникова, играла здесь свою естественную роль, да и еще эта их акселерация. Ведь 14 лет – это для юношей возраст самого интенсивного роста да их настоящего возмужания и превращения в истинного мужчину.

А вот Геннадий, хоть и был настоящий татарчонок, ведь родился в городишке Зеленодольске Татарской АССР, но ничего татарского в его юной крови не было: кость тонкая, кожа белая, волосы невероятно соломенные и родным, да и знакомым было совсем невдомёк, где же это его мать, врожденная татарочка нашла своего старшего сына. Правда как-то, на одной из вечеринок лучшим подругам, улыбаясь но рассказывала, что полюбила буквально в семнадцать лет в расквартированной у них в Зеленодольске артиллерийской воинской части солдата из глубокого Подмосковья где-то со станции Фрязино, а тот был такой же, как и её любимый сын Гена весь белобрысый.

Ну, а воспитал старшего Геннадия уже приемный отец Андрей, которого одинокая на то время мать приняла уже, будучи в Пахачах на Камчатке, прибыв сначала рыбообработчицей на Пахачинский РКЗ №57, а уж на следующее лето из отпуска привезла сюда и сына Геннадия, да и дочь Екатерину, которые были у бабушки год без неё. Ну, а затем еще и от приемного отца мать родила двоих сестренку Машу и брата Кирилла, с которыми Геннадию приходилось постоянно возиться и выхаживать их как самому старшему. Он и пеленал, и кормил, и на горшок, и гулял с ними, да мало ли чего еще надо, оставшись с ними одними, когда его мать и отчим постоянно на работе, а ты самый старший и ответственный за малышей, за твоих младших брата и сестру, а хочется еще и на улице погулять с друзьями.

Да собственно, ребята собрались не столько в поход, а отметить день рождения у Анатолия, которому 25 августа этого года исполнялось 18 лет – это ведь реальный и настоящий возраст, когда уже можно делать буквально всё и реально по-взрослому, не думая, что кто– либо тебе как малышу сделает замечание или будет чему либо учить или вразумлять.

Ребята в дорогу кроме, так называемой «кукси» – китайской или вернее корейской лапши быстрого приготовления, взяли по-взрослому на каждого выехавшего по бутылке водки «Столичная», а Юлия прихватила с десяток, а то и более домашних пирожков и зеленый напиток «Спрайт» в полулитровых бутылках для себя и для Михаила, которому алкоголь еще нельзя было, да и ведь отец у того утонул именно потому, что был тогда пьян. «Спрайт» это теперь всем известный зеленоватый напиток в пластиковых полулитровых бутылках, который она обожала и от которого не откажутся в тундре и сами ребята. Хотя в тундре лучше свеже вскипяченного чая ничего ведь и нет.

Остановиться решили в старом досчатом балке у деда Улей Абрама Абрамовича.

Почему у деда, кровного коряка, было в этих краях на Камчатке еврейское имя Абрам, отчество Абрамович никто уже из старожилов не знал и ясно не понимал. Ведь не только имя, но ведь и отчество не местное… При том, что фамилия какая! А что фамилия? Вероятно и фамилия уму была дана каким-либо казаком от слова улей, что содержит пчел. А где здесь на Камчатке пчелы? Разве, что в Елизово и то только последние 5—10 лет не более.

А тогда, когда на Камчатку пришли казаки вместе со Степаном Петровичем Крашенинниковым в 1735 году, понятно, что никаких пчел не было и по природе своей не могло быть, так как только путь от Санкт-Петербурга до этих краев занимал как минимум два, а то и три года. Куда здесь до пчел и как их доставишь. Это тебе не сегодняшний комфортабельный ИЛ-96 за восемь часов полёта и здесь. Вероятно такое имя старому деду, его отцу и самому Абраму Абрамовичу дали те старые священники, которые были в каждой Камчатской экспедиции и понятно, что тогда никто из чукчей и коряков этому и никак не сопротивлялся, так как для них ни современный защищенный голограммами паспорт, ни другой документ, удостоверяющий их личность ведь тогда и не нужны были, да и практически ничего ведь не значили. Все на далёком полуострове прекрасно знали друг друга, да и народонаселение Камчатского полуострова было таким, что при цепкой фотографической памяти какой они обладали по природе и от рождения, один раз увидев человека, он уже никогда не смывался другими виденными образами людей. Поэтому все жители Камчатского полуострова легко обходились без документов, а фамилии, имена и отчества нужны были только для составителей ясачных книг, чтобы отмечать в них сдал тот или иной коряк или чукча, полагающийся с него царский ясак или по современному налог. И что в эту странную ясачную книгу было вписано для конкретного человека как бы не играло особой роли, так как все были поголовно не грамотными. Но вот сегодня, когда государство переписало всех и вся, и по нескольку раз: и в базе данных милиции, и в базе данных Пенсионного Фонда, а также и в базе Фонда Социального Страхования, а также в Фонде Обязательного Медицинского Страхования имя, отчество и фамилия играли, и играют важнейшую роль, и при каком-то не совпадении, конкретный человек мог остаться или без пенсии, или его могли не выпустить за границу и могли быть другие проблемы с его современной идентификацией в нашем обществе и при том, каждое ведомство присваивало человеку еще и свой номер будь то у паспорта, или СНИЛС у пенсионного номера или полиса обязательного медицинского страхования.

Нужны ли нам эти номера в этой жизни. Многие знакомые коряки и чукчи, утратив паспорт или другой документ, не выезжая из села практически в них и не нуждались и не нуждаются даже сегодня. Разве, что въедливый рыбинспектор на рыбалке, мог проверить их документы, а то и рыболовный журнал или еще лучше, с начальственным видом забрать всю заготовленную им икру, собранную за лето и улететь на винтокрылой машине в никуда, а ты снова трудись и собирай ястыки, грохочи в холодной воде всё лето красную икру, без реальной уверенности, что воспользуешься ею и своими трудами этой зимой.

Собственного говоря, по юному возрасту ребят, история имени и фамилии самого деда, владельца деревянного балка Абрама Абрамовича сильно то и не волновала их. Ребята больше беспокоились лишь бы не было других отдыхающих в его часто пустующем домике, чтобы они могли по-настоящему «оттянуться», по-летнему и еще по-взрослому.

Да разве и в этом суть, вот ведь и моему соседу Иван Архиповичу Якименко сегодня не меньше лет, чем и у Абрама Абрамовича – исполнилось все 94 лет, а ведь удивительно подвижный еще в таком возрасте, ведь некоторые помоложе 60-летние мужики, а уже дряхлые, а вот и мой дед родной дед тоже носит фамилию Якименко. Только в разговоре с Иван Архиповичем узнал, что он приехал на Камчатский полуостров в тридцатых годах с Волги. Но разве настоящему древнему половцу с Волги проскакать на лошади по степи до Северского Донца и назад была тогда проблема. Вот так и этот коряк стал и Улеем, а еще Абрамом и Абрамовичем, хорошо хоть не Абрамовичем, что Губернаторствует в Чукотском автономном округе.

Покуда ехали, Геннадий с не скрываемым интересом посматривал на колышущиеся впереди окружности старшей от него и единственной в их компании девушки Юлии, которая резво, практически не отдыхая, нажимала на педали их новых только этим летом купленных китайских велосипедов, с трудом, идя след в след за впереди едущими ребятами на самой пониженной скорости по этому серому и влажному песку их косы по теперешнему утреннему морскому отливу.

Им еще повезло, ведь покуда песок еще не отдал всей влаги он довольно плотный и колёса их велосипедов более менее резво по нему катятся, а уж если песок слегка подсохнет, тогда колесо зарывается на 10—15 сантиметров в глубь и не хватает никакой их силы, чтобы велосипед сдвинуть с места.

Все тело Юлии пышало особым внутренним жаром от работы мышц и его тепло, и её не передаваемый, а еще такой сказочный по-настоящему женский аромат вдыхал сзади тоже разгорячённый и, едущий Геннадий. Он был, как бы облаком окутан этим её ароматом зрелого и давно готового к продолжению рода человеческого женского юного тела – и снова в его крови играл вечный хомминг.

И, после таких не передаваемых запахов и сказочного вида подвижного молодого тела у Геннадия, едущего сзади от нее, узкое сиденье так впивалось в его промежность, а его внутреннее желание единения с нею было такой силы и было так сильно напряженно, что он готов был буквально сейчас броситься в её объятия и целовать всю её ни на минуту не отрывая свои губы от её сказочного округлого как у всех женщин тела. Но, старший Дмитрий, как казалось Геннадию, зорко следил за своей девушкой и не позволил бы, чтобы его друг Геннадий хоть на секунду вот так и здесь прикоснулся бы к ней.

Юлия же наоборот, не раз замечала такой завороженный взгляд молодого друга Гены и не прочь была поделиться своими, только ей известными женскими радостями с другом Геннадия, так как знала, что их отношения с Дмитрием довольно кратковременные и как только начнется учеба в школе, тот выберет себе новую девушку как он всегда ребятам говорил настоящую «целочку» из младших классов, которые все в него давно были влюблены и за его не дюжинную силу, и красоту, да и высокий рост. Да и она давно поняла, что вовсе не любила она Дмитрия. Ранее у нее были парни. Но один уехал учиться в Ленинград, забыв сразу же о ней, а другого вот буквально летом в июне призвали в армию и ей хотелось временно не, а бы кого, а вот такого красивого и такого опытного, каким и был её избранник Дмитрий. Но она понимала, что всё это не по-настоящему, все эти её отношения с ним временно и мимолетно, как и это их усть пахачинское северное лето.

Поэтому она осознавала, что надо было им обоим выждать удобного для этого момента, чтобы Дмитрий был занят каким-либо другим и важным для него делом, чтобы хоть на один часок остаться наедине и вот тогда…

Доехали почти за 3 часа, так как песок хоть увлажнен и плотный, вместе с тем, местами был такой зыбучий и приходилось даже вставать с велосипеда, чтобы пройти пешком участок здешней «зыби» натужно таща за собой груженные велики. Но все же и расстояние не маленькое, да и на багажниках, тяжелые рюкзаки с продуктами, так как собрались на не одну ночевку, да еще и надувная лодка, хоть и свернутая, но была довольно тяжелой. Именно её ребята и погрузили на багажник к Геннадию, хоть тот и был более худой, чем Миша. Именинник Дмитрий же вез самый дорогой груз в рюкзаке запас водки на три дня.

От тяжести лодки на багажнике колеса туристического велосипеда Геннадия сильно погружались в песок и ему приходилось даже привставать, чтобы как можно сильнее нажать на такие неподатливые педали, чтобы держаться в их общем строю, хотя он и так ехал последним.

Постоянно смотря на серый песок и подвижные округлости Юлии Геннадию хотелось хоть на минутку прикоснуться к ним, чтобы хоть как-то снять то давнишнее внутреннее напряжение, которое у него копилось уже не один день и месяц, и которому он никак не находил этим летом еще должного выхода и которое так его угнетало, делая его теперь не таким как все другие ребята. И он слегка поднажал на педали, чтобы попытаться хвастаясь силой обогнать Юлию и так вот не произвольно, не удержав руль на обгоне из-за тяжести поклажи на багажнике не ожидая от себя столкнулся с нею. Ударившись друг о друга падали они затем медленно, как в фильме в разные стороны. И когда первым поднявшись, Геннадий подошел помочь и приподнять Юлию, та легко оперлась на его руку, а локтем как бы ненароком оперлась именно на то место его спортивных брюк, которое было так сильно оттопырено.

Краска стыда полыхнула по его щекам, а сама Юлия, как ни в чем не бывало:

– Ой, какой ты Геннадий сегодня не осторожный! Ведь так можно его ненароком и сломать, – показывая глазами на еще сильно оттопыренные его брюки.

– Не бойся, там силы на таких как ты на двоих, а то и на троих у него хватит, – весь в поту, не то от мгновенно охватившего его стыда, не то от проделанной работы слегка не уверенно и как бы с некоторой внутренней злостью на себя, на свою слабость, на свой напряженный и сильно торчащий пенис со злостью отвечал юнец.

– Ха-ха!!! -Ха-ха!!! Ну, когда-то может быть и посмотрим на твоего «коротышку» и испытаем вдвоём его «недюжинную», как ты говоришь, силу, – и резво, как ни в чем и не бывало, приладившись на свой велосипед заскрипела цепью, которая была у неё испачкана в береговом песке.

У Геннадия в голове засели и закружились её довольно обидные для него слова и как бы отстукивали колесами поезда: -«коротышка»… -весь «коротышка»… -такой «коротышка»… -твой «коротышка»… и еще это её насмешливое и такое девичье озорное и одновременно что-то хорошое обещающее и обнадёживающего его: -Ха-ха!!! -Ха-ха!!!

Эти может быть её безобидные для другого бы слова, лично его сильно разозлили и одновременно так еще раззадорили и он для себя решил во что бы то ни стало ждать того момента, когда они с Юлией будут один на один, чтобы по настоящему показать и затем доказать Юлии, что он уже зрелый человек и настоящий сильный мужчина, а вернее настоящий юноша, а не еще такой «не оперившийся» цыплёнок, как друг Михаил или другие ребята, у которых на губах еще нет даже и пушковых волос, да и пенис у, которого был может быть с его такой тоненький мизинец. Он не первый раз слышал мнение своих друзей и знакомых, что он низкого роста и это его иногда сильно злило. Мама ему говорила, что его отец был высоким и стройным, и он сам надеялся, что также вырастет высоким, тем более, что на севере как всем кажется из-за недостатка Солнца ребята как ему говорил отчим начинают расти ввысь по настоящему только в 16—17 лет, тогда как девочки уже в 12—13 лет достигают чуть ли не полной половой зрелости.

Вот и Юля, всего-то 18 с половиной лет, а созрела как женщина по-настоящему, стала настоящей девушкой и такой красавицей, с такими привлекательными округлыми формами, с которой не стыдно и встречаться по-настоящему, о чем вероятно давно мечтал, довольно внутри стеснительный Геннадий, боясь даже себе в этом признаться.

Ему уже не один раз снилось, как он так медленно раздевает её у себя в комнате, как затем нежно пальцами рук прикасается к белому такому пухленькому телу Юлии, а его всё тело при этом так сильно напрягается так дрожит легко проникая в её бездонные глубины. Всё это он проделывал в то время, когда она находилась как бы во сне и тогда она ему, его попыткам её обнять нисколько не сопротивлялась и не настаивала прекратить его еще такие не опытные ласки. Но всегда, когда он пытался прикоснуться к её сокровенной точке своими руками, сон как бы сам заканчивался, а вот внутреннее его напряжение было такой силы, что он не мог с ним уже никак справиться, ни своими резвыми руками, которые были в такие моменты совсем не подвластны его воле, говорившей, что это только сон. Его неокрепшей еще воле, которая говорила ему: прекрати, а он продолжал и продолжал его тискать, не помогало ему в такие моменты даже, когда затем он поворачивался в постели на живот. Все заканчивалось в такие моменты идущие откуда-то изнутри спазмами всего тела, противостоять повторению, которых юноша уже не мог, испытав их хоть один раз, а уж только затем он засыпал таким же крепким сном, как и ранее до мучившего его сладостранстного сновидения.

Примерно через километр остановились передохнуть и выпить по стаканчику зеленого «Спрайта».

Прикуривая друг у друга ребята, рассматривали свои разноцветные пачки сигарет, зажигалку с плавающей в ней полуголой «русалкой», и думали не говоря друг другу о своих заветных мыслях о том вечере, который они устроят сегодня, о том, что никто из взрослых не будет контролировать их действия и здесь они смогут «оттянуться» по-настоящему и по-взрослому, что никто и ничего им не будет запрещать и при этом, никто не будет контролировать их свободу и здешнее свободное поведение.

Геннадию же хотелось побыстрее, напиться чаю и еще чего-либо покрепче и улечься спать, так как он уже довольно сильно устал, тащить на своем велике эту их надувную лодку. Но ведь и без лодки на озере, где кишмя кишит пернатая дичь нельзя. Как её подстреленную хоть утку, хоть гуся затем достать из холодной озерной воды.

Одна вот надежда тогда только на пса. Буран трехлетний крупный коричневый пес, что принадлежал Дмитрию, легко следовал между Дмитрием и Юлией, оставляя своими крупными округлыми лапами ровные следы на плотном сером песке, похожие на цветы ромашки.

Герда же, черная еще молодая собака друга Геннадия, сильно устала бежать, как и сам Геннадий, и теперь уже не спеша то ускоряя, то замедляя свой бег равнялась с задним колесом Геннадия, вдыхая, широко раскрытым ноздрями аромат разгоряченного тела самого своего кормильца Геннадия. Ему и самому казалось, что он теперь вот ощущает запах своего разогретого тела, ощущает, как его мышцы излучают невероятную тепловую энергию, как она струится, растворяясь в холодном воздухе Усть Пахачинской косы. Ему казалось, что Юлия услышит его не то кисло-сладкий, а вернее еще молочно-кислый запах юнца и внвь будет смеяться над ним, и его извечной юношеской не уклюжестью. При том, что еще он вчера вечером забыл сходить в душ и сейчас ругал себя за это, так как не был в душе уже почти 4 дня.

Ребята, его друзья, едущие впереди, уже делали поворот направо, чтобы пересечь, сужающуюся в этом месте косу шириной до 100 метров и затем им оставалось преодолеть буквально метров 300—400 по правому берегу пахачинской косы до её култука и вот там виднелся долгожданный их домик Улей Абрама Абрамовича. Дымка от домика как-будто бы не видно, что им всем обещало молодежный настоящий отдых «по-взрослому».

1.15. Раздумья рыбинспектора о реке, о здешней рыбе и еще об оленях.

Река Пахача в определенные периоды года довольно своенравная и зачастую такая коварная. В своих верховьях она не вероятно быстрая, а еще не предсказуемая, с резкими поворотами, частыми заломами, длинными отмелями и с каждым километром становится всё глубже, шире и мощнее, от бесчленных вливаемых в неё ручьев и ручейков.

Великая река Пахача для всех северян полуострова настоящая кормилица. Раньше здесь в устье реки Пахача стоял Пахачинский (Олюторский) рыбоконсервный завод, слава о котором гремела на весь Советский Союз и консервы, и первоклассная икра, чавыча свежемороженая, а еще такая знаменитая Олюторская калянусная сельдь, по вкусу и по жирности вероятно, которой не было равных во всем мире.

Река Пахача кормилица не только для жителей поселка Усть Пахачей, но и для жителей Верхних и Средних Пахачей.

Сегодня же представить жизнь здешних селян без рыбных ресурсов этой полноводной рыбной реки практически не возможно, особенно когда они в начале девяностых лишились основной своей отрасли оленеводства.

Оленеводство в девяностые годы начало угасать как-то медленно, совсем незаметно из года в год, но всё же довольно уверенно и беззвучно.

С чем это было связано? Да, трудно сегодня достоверно сказать, или увидеть одну из причин такого эффекта.

Как-то младший сын у Егоровича спросил, что такое свобода?

И когда отец ему объяснил, что давно философы определили понятие нашей свободы – как осознанную необходимость. Сначала тот глубоко не вник и не понял такого вот краткого его смысла, выраженного только двумя словами: осознанная необходимость и только! Когда же отец ему несколько раз объяснил более подробно и образно, он всё уразумел и кажется осознал.

Так случилось и с оленеводством. Не вина оленевода, а его беда, что оленеводство фактически на корню зачахло. И стало это возможным благодаря провозглашенному на самых на верхах принципу полной свободы. И, прежде всего, свободы директоров совхозов им. 50 лет СССР, что в Ачайваяме и «Пахачинского», что в с. Ср. Пахачи, и «Корфского», что в Хаилино от своих же оленеводов, их свободы от окружного, что в Палане управления сельского хозяйства и вновь созданного в дополнение к управлению сельского хозяйства в округе кажется еще В. Т. Броневич «Коряколенепрома», обязанного и должного вывести отрасль с прорыва. Ведь в начале девяностых годов они, получив долгожданную свободу, сначала ударились в срезание пантов, при этом мгновенно снизив большими объемами, заготовленных пантов до демпинговых мировую цены на эту продукцию, а затем у самцов оленей и не только, но и у самок возникли заболевания ног – копытка.

Уж затем с целью максимально съэкономить, прежде всего, прекратили обработку оленей осенью «Байтексом» и шкуры их перестали пользоваться спросом у кожевников, а оленей пришлось перебить, а что не добили сами, то уж волки и медведи так «пожировали», да и «двуногие» волки, что на своих снегоходах «Буранах», «Ямахай», «Айкидо» часто наведывались в тундру к оленеводам тогда с полными ящиками спирта «Роляль» или «палёной» водки, а то и домашнего самогона.

А что же оленевод? Где его та провозглашенная сверху полная свобода?

Полная свобода директора оленесовхоза, предоставила прежде всего ему свободу не оплачивать каторжный труд оленевода, свободу не думать о его будущем и завтрашнем дне, свободу из совхозной общественной кассы брать без всякой меры себе и главному бухгалтеру, брать сколько пожелаешь, и понятно, что при снижении оленепоголовья, это не могло не привести к естественному и закономерному развалу такой важной отрасли хозяйства как северное оленеводство.

А полная свобода основного работника ответственного за сохранность оленя и самого оленевода, ограничилась тем, что он оказался и без нормальной радиосвязи, и без спецодежды, и без оружия, чтобы защитить свою жизнь, и уберечь табун от волка, в том числе и «двуногого».

Вот такая полная свобода оленевода закономерно и неизбежно обернулась полным крахом оленеводства, как древней отрасли сельского хозяйства в Олюторском районе в таких хозяйствах как колхоз им. Горького, что в селе Вывенка, колхозе им. ХХ партсъезда, что в селе Апука и совхозе «Пахачинском», что в селе Средние Пахачи, да и в селах Ачайваяме и Хаилино оленеводство с 12—17 тысяч поголовья снизилось до 2—3 тысяч голов, что не позволило оленесовхозам жить и развиваться, как это было в доперестроечные времена, т.е. в 1986—1991 годах, когда были достигнуты наилучшие показатели поголовья как в Олюторском районе, так и в Корякском автономном округе в целом. И вероятно нужно будет, чтобы прошло не одно десятилетие, нужна реальная материальная помощь и отеческая забота государства об оленеводе и олене, да и нужно довольно много загадочного «хомминга», чтобы здесь такая отрасль хозяйствования как северное оленеводство вновь возродилась.

И многие задают вопрос:

– А можно ли сегодня быстро восстановить эту отрасль?

И не существенно задан ли этот вопрос Главой района, или Губернатором края, или начальником управления сельского хозяйства, или простым корреспондентом или самим оленеводом и его мамушкой, руки которой жилистые, руки которой такие натруженные.

Первое, есть естественный экономический закон, давно доказанный и описанный многими экономистами и политологами: хозяйствующий субъект может быть рентабельным при определенном объеме (уровне) производства и минимальном уровне валового дохода в данных экономических условиях. При этом, можно оплачивать труд, как самих работников, так и менеджеров, которые на свое содержание отвлекают достаточно много денежных средств. И при снижении объема производства, рентабельность может падать до такого уровня, что производитель может затем стать банкротом и сколько бы он не вкладывал затем средств в само своё производство или поддерживал его на плаву, возродить его довольно трудно. Так и северное оленеводство в Олюторском районе, оно еще не банкрот, но на грани полного банкротства. Так как и в Вывенке, и в Апуке, да и в Средних Пахачах олени практически отсутствуют…

Конечно, в истории отрасли были годы и существенно похуже. Опыт Чукотского автономного округа, где вливания денег (инвестиции в саму технологию переработки продукции оленеводства, в поддержку этой отрасли сельского хозяйства) и опытные менеджеры губернатора Абрамовича, смогли не только стабилизировать поголовье оленей, прекратить спад, а наоборот приумножить и еще сохранить оленеводство, как важнейшую отрасль регионального и национальной отрасли сельского хозяйства для уклада самих пастухов и их семей, но и продуктивно развивать многие оленеводческие хозяйства, как многоотраслевые предприятия Крайнего Севера.

Была ли когда либо после 1991 года в Олюторском районе или целом во всём Корякском автономном округе такая материальная возможность, как в Чукотском автономном округе при Абрамовиче. И многие думают, что нет не было. А это ведь полная не правда. Тимур Руденцов, живя на такой же серой косе, о которой мы начали в своем повествовании, но в более южном селе Корф и недалеко от офиса ЗАО «КГД» не понаслышке это знал достоверно. Надо было еще тогда в 1993—1998 гг., когда ЗАО «Корякгеолдобыча» (ЗАО «КГД») и старательская артель «Чайбуха» добывали по 7 тонн и более платины за год в районе Горы Ледяной и реки Левтырининваям, что в глубине Камчатского перешейка и пастбищ оленесовхоза «Корфский», что в Хаилино, и требовалось всего-то отдать небольшую часть в счет естественной платы за природные ресурсы от добытой платины или денег от неё на реальную поддержку и развитие инфраструктуры оленеводства, а не создавать пять никому не подконтрольных фондов (борьбы с туберкулезом, Фонд оленеводства, фонд КМНС, Фонд культуры с поддержкой танцевального ансамбля «МЭНГО» и т.п.) как в Палане, так и райцентре Тиличики. Кстати из этих-то фондов и кормилась в основном бюрократия (руководители фондов, их бухгалтера и т.п.), а не сами оленеводы, или танцоры того же всемирно знаменитого танцевального ансамбля «МЭНГО». И в последующем, правильно и разумно вложенные деньги в само оленеводство и развитие его инфраструктуры вернулись бы в виде бесценной продукции северного оленеводства (мясо, шкуры, одежда и изделия из нее, биологическая продукция: гормон содержащие ткани, панты и др.).

При этом, затем уже на полученные в последующем доходы от северного оленеводства можно было бы поддерживать всё тот же танцевальный ансамбль «МЭНГО» и развивать те же самые программы. Только сменились бы временные приоритеты. А сначала надо было делать первый и наиболее важный шаг в сторону северного оленеводства, как в Олюторском районе, так в Корякском автономно округе в целом, а уж затем второй и третий шаг в сторону всевозможных благотворительных фондов.