Текст книги "Милицию вызывали?"

– А в рапорте я что напишу? «Задержаны за исполнение гимна Советского Союза»? И где я потом буду работать? А? Объясните всё комендантше этой, как её там, разгоните всех по своим комнатам и быстро на маршрут. А дальше посмотрим. Если не поймут предупреждения и будут нарушать, примем меры.

Помощник дежурного, младший лейтенант Крылов, повесив трубку радиостанции, откинулся на свой старенький стул и, усмехнувшись в рыжие усы, сказал вслух:

– Представляю, что сказал бы начальник отдела, обнаружив утром этих отцов-революционеров в «обезьяннике», да прочитав мой рапорт про коллективное исполнение гимна страны, «за что все и были задержаны»… Интересно, очень интересно…

Он пододвинул к себе журнал «Учёта другой информации», называемый сотрудниками просто «ЖУДИ», и увидел под ним спрятавшийся бутерброд. Лейтенант потянул к нему руку, но остановился, вдруг вспомнив, что в том районе, куда он направлял наряд милиции, в одном из общежитий должен сейчас обитать его бывший одноклассник, Саня Белозёров, который приехал из Мурманска сдавать зимнюю сессию в институте. И поселили, помнится, его где-то в одном из общежитий городских предприятий связи. Белозёров звонил ему раза три, но по разным причинам пока так и не получилось встретиться – то Крылов дежурил, то Белозёрову надо было готовиться к экзаменам. До Саниного отъезда они договорились обязательно созвониться.

– А ведь точно, – сказал уже вслух Крылов, – Санька сам говорил, что у него жена должна родить днями. Неужто его работа? Ах, хулиган в форме! Ладно, разберёмся.

Лейтенант пододвинул стул поближе к столу, взял в руки шариковую ручку, смачно погрыз её кончик, как собаки грызут сахарную косточку, и глубоко вздохнув, с возгласом: «Ёхохооо…хо» продолжил заполнять служебный журнал…

– Ну, па, ты даёшь! – девочка в розовом платье похлопала Белозёрова по щеке и дыхнула ему в лицо папиросным дымом…

– Ну, папа, ты даёшь! – опять услышал Белозёров грубый голос и открыл глаза.

Генка, уже свежевыбритый, благоухающий табачным дымом и каким – то жутким одеколоном, с папиросой «Беломор» в зубах стоял над Саней и тряс его за плечо.

– Чо? – не понял Белозёров.

– Ни чо! Ну, ты и даёшь, папа! Как ты спал – то всю ночь на крошках? Заначил, значит, от друзей на утро? Может и бутылочку пивка под подушку спрятал? Колись, ментяра, а то у меня голова раскалывается после вчерашнего.

Белозёров сел на кровати и огляделся. Мысли, как кузнечики, прыгали в голове, не давая сосредоточится и реально оценить обстановку в комнате. Но Саня собрался и «навёл резкость» на окружающую действительность.

Красные хитиновые панцири обильно украшали его подушку и простыню. Аромат уже начавших протухать креветок и папиросного дыма «радовали» обоняние. Саня закашлялся и встал с кровати:

– Как ты можешь курить свой «Беломор» с утра? – он громко чихнул и, утерев нос вафельным полотенцем, продолжил, – Даже с крошками, думаю, спать лучше, чем с креветками. Но, как говорится, чем бог послал! А вчера он послал только креветок и без хлеба. Откуда взяться крошкам?

– Ага, с крошками хорошо, особенно если ещё у этих «крошек» длинные красивые ножки в ажурных чулочках… Даже странно, почему они вчера не появились? На креветки они обычно хорошо клюют! Ну, ладно. – Генка смачно затянулся своей «беломориной» – Умывайся, давай, и пошли смотреть стенгазету «Лучшие люди нашего общежития». Ранние пташки мне уже начирикали, что там все главные роли наши. Помнишь вчерашнюю фотосессию? Правда, я был неотразим? Надеюсь, что эти посиделки не выйдут нам боком. – Он затушил «Беломор» в банке из-под консервов «Кильки в томатном соусе», которую приспособил под пепельницу и продолжил, – Так ты всё помнишь, что вчера было или нет?

Белозёров молча кивнул головой и, взяв из прикроватной тумбочки зубную щётку с пастой, набросив на плечо полотенце, направился к двери.

– Я не понял, этот решительный кивок головой что означает? «Я, всё помню» или «отстаньте от меня»? – удивленно вопрошал вслед уходящему Генка, – Ну-ка, стоять, милицейская собака! Мухтар! Ко мне! Рядом! Сидеть!

– Ген, отстань, а? Я вырубился, когда ребята гимн пели, – Белозёров остановился в проёме двери.

– Ага! Значит, до гимна дело дошло?! Вот оно как! А я последней помню только песню «Мы жертвою пали». Потом, видимо, и сам пал! Вернее, выпал в осадок, – он глубокомысленно вздохнул и после некоторых раздумий добавил, – Да, позвони-ка ты, Шура, своему однокласснику. Ну, корешу твоему местному, питерскому менту, спроси: «По наши души комендантша милицию, случайно, не вызывала?» А то вчера слишком много мы смеялись, не к добру эти «хи-хи», ох, не к добру.

Саня задумался, после чего серьёзно заявил:

– Хорошо смеётся тот, кто смеётся без последствий, это раз. А два – я авторитетно заявляю, что милиции вчера не было, иначе проснулись бы мы сегодня не здесь. Хотя… всё может быть…

– Вот именно про это «может быть» я и говорю. Ладно, пойду, раздобуду что-нибудь съестного в буфете, а ты отзвонись, всё же, своему другу, – Генка сунул в карман полиэтиленовый пакет, сделал руками жест, означающий заряжание невидимой винтовки, и со словами «Пойду, добуду немного медвежьего мяса», вышел из комнаты.

Белозёров в раздумье потоптался на одном месте, как кот на мягком одеяле, и, бросив на кровать полотенце и зубную щётку с пастой, побрёл на первый этаж к ближайшему телефону-автомату…

Телефонный звонок застал помощника дежурного по отделу младшего лейтенанта милиции Крылова в тот момент, когда он своим каллиграфический почерком делал запись в служебном журнале о вчерашнем выезде в общежитие. Он взял левой рукой трубку и, прижав её к уху плечом, не отрываясь от заполнения журнала, представился:

– Милиция, младший лейтенант Крылов.

– Привет Виктор, это Белозёров Александр, – услышал он знакомый голос.

– Саша, извини, мне некогда, я смену сдаю, давай вечером «созвон» и встретимся. Договорились?

– Понял, Витя! Только один вопрос, как у студентов говорится «на засыпку», вчера вызов был на общежитие «Гортелефонстроя»?

– Так, – в телефоне установилась длинная пауза, – значит, это у тебя дочка родилась, Белозёров? Поздравляю!

– Да, а ты откуда знаешь? – удивился Саня, так и не получив ответ на поставленный вопрос.

– Да уж знаю! Короче, хулиган в погонах, вызов был, но для вас всё пока обошлось. Только рекомендую больше так не делать. Как ты там говоришь? «Хорошо смеётся тот, кто смеётся без последствий»? Да? Считай, что с моей стороны, это была профилактическая беседа в порядке предупреждения дальнейших правонарушений. Пока без последствий. До связи.

Повесив телефонную трубку, Крылов взял журнал и, выдохнув своё любимое «Ёхооо…хо», дописал:

– Двадцать два тридцать. Выезд в общежитие «Гортелефонстроя». Громко играла музыка. Причина нарушения устранена до приезда наряда милиции. Жильцы разобрались на месте сами, заявлений не поступало…

И засмеявшись, вслух добавил:

– Потом все братались и пели гимн Советского Союза. Эх, пивка бы сейчас…с креветками.

А со стенгазеты, вывешенной в пролёте лестницы между первым и вторым этажом, всем входящим в общежитие «Гортелефонстроя» и выходящим из него, поднимали настроение фотографии улыбающихся людей в смешных позах, строящих друг другу «рожки» и показывающих фиги. Люди на фото почему-то веселились под грозной надписью «Они позорят наш коллектив»…

Ох, рано встает охрана

Ангел

Это было бы смешно, если бы не было так грустно.

Автор

Саня Белозёров служил в милиции в должности дежурного офицера пульта централизованного наблюдения уже около года и успел, как говорится, «пообтереться». Суточные дежурства, ночные бдения, неожиданные выезды по тревоге на охраняемые объекты – всё стало обыкновенной рутинной работой.

В течение дежурных суток только он имел официальное право на сон, т. к. дежурил полные сутки, а остальные сотрудники – по двенадцать часов. Можно было официально прикорнуть на пару часиков, и Саня обычно выбирал для отдыха время с 4.00 до 6.00. Самое гнусное время суток, когда, после суматошного дня, мозги уже просто отказываются работать. Если в этот период на пульт охраны поступали тревоги с незначительных объектов, то его даже не будили. На выезд отправлялась так называемая «группа задержания», которая базировалась на пульте охраны и не выезжала на маршруты патрулирования. В группу входили милиционер-водитель автомобиля и «штурман», обычно сержант милиции, выполнявший основную работу по проверке «тревожных» объектов. «Штурман» держал связь с центральной радиостанцией, выяснял причину поступления сигнала тревоги с объекта и, при необходимости, осуществлял с напарником задержание преступника или подозрительных лиц, находящихся на охраняемом объекте. Строго обязательный выезд дежурного офицера с группой задержания был необходим только при «сработках» сигнализации в банках и ряде государственных учреждений города.

Рабочее место дежурного офицера располагалось на пульте централизованного наблюдения или, коротко, ПЦН. ПЦН представлял собой помещение с огромным количеством аппаратуры, на которой постоянно мигали многочисленные разноцветные лампочки, бесконечно трезвонили телефоны, трещала и бубнила радиостанция. Хозяевами всего этого механического ужаса были дежурные диспетчера ПЦН, по обыкновению, молодые и физически выносливые девчонки, потому что выдержать этот «дурдом» в течение всей рабочей смены можно, наверное, только в молодом возрасте. Были женщины и в «летах», но их можно было пересчитать по пальцам.

Пик нагрузки обычно приходился на утро и вечер, когда предприятия и частные квартиры ставили или, наоборот, снимали с охраны. Вот тогда в этот водоворот затягивало всех сотрудников, дежуривших на смене. Со всех сторон слышались телефонные звонки, щёлканье различных кнопок на аппаратуре, и переговоры по телефонам и радиостанции, сливающиеся в сплошную какофонию:

– «Нева сорок девять», сняты с охраны. «Атлас восемнадцать», охраняетесь. «Нева четыре», не взялись под охрану. Вернитесь в помещение, проверьте, не открылась ли где форточка, и попробуйте сдать снова. «Атлас четырнадцать», охраняетесь. «Нева четыре», опять не взялись, если не можете сдать под охрану, то ждите, высылаем техника и не уезжайте, а то поедете ночью сами – у нас дежурный автомобиль в ремонте. Не ругайтесь, наверняка, где-то опять сами датчик случайно оторвали. До связи. «Сто восемьдесят первый», я «Жигули», проверьте, Заводская восемнадцать, почта, сработала тревожная кнопка. «Нева четыре», ну наконец-то, охраняемся, можете ехать домой, счастливо, до завтра. Слушаю тебя, «сто восемьдесят первый», поняла, девочки случайно нажали на «тревожку». Вставьте им «чопик» для профилактики и возвращайтесь на базу…и т. д. и т. п. Дзынь, дзынь, дзынь…

Ближе к ночи становилось всё тише и тише, телефон звонил все реже, и можно было немного расслабиться и даже попить чаю, предварительно блаженно потянувшись, как проснувшийся на завалинке кот.

Саня долго смаковал чай из гранёного стакана в красивом, металлическом подстаканнике, украшенном гербом Советского Союза, и смотрел в окно.

За стеклами темень несусветная и мороз. Под светом фонарей казалось, будто воздух колышется, как прозрачный студень, в котором можно разглядеть редкие кусочки из людей и животных. Из выкопанной траншеи теплотрассы поднимались клубы пара, а вместе с ними и отборный мат – там работали коммунальщики, ещё раз подтверждая русскую поговорку «Готовь сани летом, а теплотрассу зимой». Нет, вроде не так… Ну, да ладно, бог им в помощь. Вон бездомный пёс носится в поисках пищи и тепла. За котом погнался, бомжара. Повезло котику, что открыто подвальное окошко, ишь, как лихо туда сиганул, как на крыльях. Вжжиик! Да, остался пёсик без ужина. Надо посмотреть в холодильнике, где-то у девчонок были остатки колбасы…

В промежутках между телефонными звонками, девчонки болтали через всю аппаратную о своем, «о девичьем». Не хочешь – услышишь! Саня вполуха их слушал, иногда бросая отдельные реплики и шутки. Они, называя его не по званию, а просто по имени, без официоза, просили то чайник долить, то сполоснуть стакан. Саня не обижался и всегда выполнял их просьбы. Девчонкам же нельзя было отойти от аппаратуры, вдруг будет звонок или пройдет «сработка» на пульте и поступит сигнал «Тревога». Исключение составлял только поход в туалет. Туда и «быстро», как только могут делать это женщины…назад, пока тебя подменяет дежурный офицер.

В дневное время, когда на работе находилось старшее руководство, никто себе никаких вольностей не позволял. Называли Саню только «товарищ младший лейтенант» и исправно показывали своё служебное рвение. Но сейчас ночь и, как в сказке про Золушку, карета превратилась в тыкву, а сотрудники в крыс…, нет, скорее в мышей, которые в изобилии водились в подвале под ПЦН и иногда своим приходом «осчастливливали» девчонок, к великой радости милиционеров дежурной группы задержания. Милиционеры становились героями в округлившихся от ужаса глазах девчонок, когда, вооружившись шваброй и веником, под громкий визг всей дежурной смены, гоняли маленьких тварей между аппаратурой и столами. Обычно эта охота кончалась тем, что от аппаратуры отрывался какой-нибудь небольшой «проводок», ну, естественно, сам отрывался, и приходилось вызывать техническую службу для ремонта и настройки оборудования, но об этом все молчали. Дело – то житейское.

В помещении ПЦН тепло и сухо от нагревшейся аппаратуры и батарей отопления, а за окном мороз минус двадцать шесть. Нет, вон вроде пошёл небольшой снежок, значит, немного потеплеет, примета верная.

– Только бы под утро «сработок» не было, так неохота выползать на улицу в мороз, – сказал Белозёров, обращаясь как бы к дежурной смене, а больше к себе самому. – Спать охота… ааа! – он потянулся всем телом, пока в плече что-то не хрустнуло. – Ой!

Саня потряс рукой, взгляд упал на часы, 3.50. Да, самое время поспать, пора. Он взял из шкафа видавшую виды раскладушку и вышел с ней в коридор. Комнаты отдыха в то время не было. Руководство считало слишком шикарным иметь ради отдыха одного человека отдельное помещение.

Потушив в коридоре свет, Саня лёг на раскладушку и уснул как-то сразу, будто в яму провалился. Цветные огоньки закружились перед глазами, превратившись в большое белое пятно, и… вот он уже шагает по улице. На улице жарко, светит солнце. Очень жарко.

«Опять фуражку забыл, голову напечёт…» – подумал он и подошёл к краю дороги, уходящей куда-то вниз.

В то время он ещё частенько летал во сне. Говорят, что так бывает, когда человек растёт, значит, он ещё рос. И что странно, полёты начинались и заканчивались всегда одинаково. Он подходил к краю дороги, бежал вниз по склону и, резко оттолкнувшись от земли, поднимался в воздух. Иногда, правда, это происходило не сразу и приходилось помогать себе, размахивая крыльями, вернее, руками. А посадка всегда приходилась на магазин «Детские игрушки», где он почему-то цеплялся за карниз и только потом спрыгивал на землю. Вот и сейчас, подойдя к краю дороги, он побежал, набирая скорость. Потом оттолкнулся ногами от земли, один взмах руками, второй, третий. Воздух под ладонями как кисель, густой и тёплый. Ещё один взмах руками и… полетел.

«Удачно сегодня, с первого раза, – Саня стал набирать высоту. – К морю, что ли, слетать?»

Как красиво над заливом! Солнце отражается в морской воде, как в хрустальном бокале, где-то внизу виднеются маленькие кораблики. Вон порт, судоверфь. На сопке выше судоверфи стоят два девятиэтажных здания. Одно покрашено в жёлтый цвет, а другое в синий. Это общежития, жёлтое – судоверфи, где в основном живут мужчины, а другое, синее – рыбокомбината, там основная масса проживающих – девчонки. Саня зависает в воздухе и смотрит в окна. В какие окна? Ну, понятно в какие, естественно, рыбокомбината. Вон, в душевой свет горит, значит, там кто-то есть. Надо подлететь поближе.

«Ух, ты! Две девчонки моются в душе. Симпатяги. Стройняшки, фигуристые. Жаль, окно запотело, но так даже пикантнее. Двужильные у нас девки, отпахали смену, сейчас вымоются, накрасятся и… на танцы! Как у них на всё сил-то хватает? Солнце-то как греет! Где же я всё-таки фуражку оставил?» – Саня делает в воздухе круг и зависает прямо напротив окна. Рукой он пытается протереть запотевшее стекло, но ничего не выходит.

Одна из девчонок поворачивается в его сторону и вдруг с визгом, прямо через стекло бросает в него мочалку. Вжжиг! Мочалка пролетает между рамами и, почему-то не разбив стекла, попадает прямиком Сане в голову. Баххх! Удар сильный и голова начинает кружиться, а перед глазами появляется цветная мозаика, как в детском калейдоскопе.

«Падаю, всё-таки перегрелся на солнце, вот ведь невезуха! А девчонки просто прелесть…» – подумал он, теряя сознание, и затуманенными глазами посмотрел вниз. Земля быстро приближалась и встреча с ней была очень жёсткой. Баххх… по ребрам! Ещё раз, ещё раз и ещё раз…

– Подъём, бегом, тревога на сберкассу! – Саня открывает глаза и, как через запотевшее стекло душевой комнаты, вместо голых девчонок, видит перед собой сержанта Лёвкина, который лупит со всей силы сапогом по его раскладушке. – Я тебя уже полминуты трясу, уволят всех к чёртовой матери! «Сработка» на сберкассу на Фестивальной, 24.

Две секунды Белозёров приходит в себя. Он лежит на раскладушке, прислонившись головой к батарее отопления. Голова болит, кожу жжёт.

«Вот и приснилось, что солнце голову напекло, всё эта треклятая батарея, – приводя мысли в порядок и трогая обожжённое место рукой, подумал он, – И общага на улице Фестивальной тоже приснилась не зря. Рядом с ней как раз сберкасса и находится. Вот ведь, сон в руку. Только бы «сработок» не было, только бы «сработок» не было, тьфу! Язык без костей! Сглазил, точно!» – Саня вскочил с раскладушки и, схватив подложенные под голову шинель и шапку, побежал к выходу.

Через восемь секунд они уже всей группой находятся в машине и не едут, а летят по центральной улице.

– Цветомузыку включи, – говорит Белозёров водителю, помогая Лёвкину одевать бронежилет.

Цветомузыкой ребята называли проблесковые маячки с сиреной, установленные на крыше автомобиля.

– Чё народ пугать, машин на дороге почти нет, 4.15 ночи, – ворчит старый водила Алексей Парфёнович или просто Парфёныч.

– Чё народ пугать? Да? А три дня назад на смене Светлакова тоже так «молча» ехали. Да на перекрестке слишком много машин скопилось, решили дорогу расчистить, врубить сирену. Ну и врубили. В результате один придурок за рулём «Жигулёнка», увидев проблесковый маячок, так бахнул по тормозам, что собрал вокруг себя кучу металлолома из «Волги», «Мерседеса», УАЗика и двух «Опелей». Так сказать, полная дружба народов. Ребята дальше полетели, тревогу обслуживать, а там что было – в страшном сне не приснится. Мужика того гаишники только от смерти и спасли. Самое смешное, что один из пострадавших был очень «большой» дядя. Он всё бегал вокруг своего «мерса» и орал, что опоздал в Облисполком на совещание по безопасности дорожного движения! Представляешь, хохма! А гаишники успокаивают его: «Ну как же Вы так, Пётр Сергеевич? Надо же было дистанцию держать, ведь зима на дворе. Теперь, мол, на собственном примере можете на совещании доложить, как важно при движении соблюдать необходимую дистанцию». А после загрузили его в машину, включили «мигалки» на своей «птице-тройке» и под развилистый звон бубенцов, а вернее, милицейской сирены, увезли. Видимо, медаль получать за опоздание и приобретённый при этом водительский опыт движения по зимним дорогам города.

За этой трепотнёй время промелькнуло быстро, вот показалась и злосчастная сберкасса.

«Уложились в три минуты, молодцы», – подумал Белозёров и выпрыгнул из машины напротив центрального входа в сберкассу.

Одна из лампочек сигнализации, выставленных в окно возле входа в сберкассу, истерично мигала. Значит, «сработка» была.

«Попытка проникновения, или опять техника на морозе халтурит?», – подумал Саня.

– Парфёныч, ты осмотрись со двора. Лёвкин, бери на себя боковые двери, а я центральный вход. Разбежались! И осторожней. Если что, мяукайте! Да позадористей и погромче!

Все разлетелись в разные стороны, как вспугнутые кошкой воробьи. Белозёров подошёл к центральной входной двери и стал внимательно осматривать дверное полотно, косяки, замки.

– Так, следов взлома вроде нет, в чём же дело? – тихонько бормотал он себе под нос, продолжая изучать дверь и осматривать находящиеся рядом окна. – Стёкла не разбиты, датчики все на месте. Как спать хочется. На морозе даже больше, чем в помещении. Щас усну. Быррр! – Белозёров так потряс головой, что его шапка, взмахнув ушами, как крыльями, улетела в снег. Он быстро вернул её на голову и частички снега начали таять на его горячем лбу, отчего соображать стало значительно легче.

«Во! Надо было сразу голову в снег сунуть», – подумал Саня, подойдя к входной двери и слегка дернув её за ручку. Дверь не открылась, но немного подалась.

– Вот же, ёшкин кот, – беззлобно выругался он в сердцах – Сбербанк, такие деньги крутят, и не могут нормально двери отремонтировать. Алкаш какой-нибудь опять по пьянке сберкассу с соседним магазином перепутал, дёрнул дверь, а нам лихорадка с геморроем на полночи.

Белозёров подошёл к автомобилю и взял радиостанцию:

– «Жигули», я «сто восемьдесят первый», как слышишь меня? Приём.

– «Сто восемьдесят первый», я «Жигули», ну что там у Вас?

– Прибыли на место. Есть «сработка», лампа мигает. Проводим подробный осмотр. Через пару минут доложу. Передавай объект на патруль и вызывай ответственных лиц за сдачу объекта под охрану, будем осматривать помещение изнутри. До связи. Да, и техника на всякий случай пришли, вдруг где-то обрыв или датчик отвалился. До связи.

Поговорив с дежурной ПЦН, Белозёров вернулся обратно к сберкассе. Мороз потихоньку стал сдавать свои позиции и снежинки в воздухе уже закружились небольшими хороводами. Первым с обхода территории вокруг здания возвратился Лёвкин, за ним подошёл Парфёныч.

– Ну, как обстановка? – спросил Саня, продолжая осматривать снег возле стены сберкассы рядом с её центральным входом.

– У меня всё нормально! – бодро отрапортовал Парфёныч.

– У меня тоже всё нормально, – доложил Лёвкин, поправляя шапку и бронежилет, сбившиеся от бега. – Снег свежий, следов взлома и других человеческих нет.

– Отлично, что нет человеческих след…, – Белозёров осёкся на полуслове и, выкатив глаза, уставился себе под ноги.

На свежевыпавшем снегу, прямо у себя под ногами, он увидел чёткий отпечаток человеческой ступни и красные пятна, похожие на кровь. Человек, если это, конечно, был человек, гулял по снегу, в двадцати шести градусный мороз, явно без ботинок и носков а, проще говоря, босиком. Саня посмотрел на часы.

«Господи святы! 4.30. Неужели глюки начались? И ребятам сказать как-то неудобно. Будут потом ржать и всем рассказывать, что Белозёров у сберкассы следы снежных людей видел», – подумал Саня и потихоньку ещё раз посмотрел себе под ноги, предварительно хороню поморгав глазами. Нет. Глюк не пропал. Под его ногами был явный отпечаток… голой ступни в снегу!

– Беда, – тихо пробормотал он. – Мужики, осмотрите здесь всё ещё раз, я пока техника вызову, – уже громче сказал он и, медленно, нарочито не торопясь, пошёл к машине.

– Ни фига себе! – услышал он вдруг за спиной изумлённый возглас Лёвкина. – Парфёныч, смотри голые пятки и вроде кровь?!

– Какая там ещё кровь, что за пятки такие? Совсем обалдел, стрекозёл ты молодой? Мороз на улице, поехали уже быстрей на «базу», домой, видишь, дедушка совсем замёрз, – бурчал Парфёныч, уже представляя себя с чашкой чая в тёплом гараже.

Не поворачиваясь к ним и ещё больше замедляя шаг, Белозёров внимательно слушал их диалог:

– Вот. Смотри.

– Не вижу.

– Вот! – орёт Лёвкин и, видимо, тычет пальцем в пятна крови на снегу.

– Вот тебе, бабушка, и Юрьев день… – выдохнул Парфёныч и явно оторопел, глядя на отпечатки ног.

– Бабушка-то, глянь, была без ботинок, а ты «Какие пятки?», – ехидничает Лёвкин, – Мороз двадцать шесть. Иоххх…! Даже самому холодно стало! Бррр!

– Ну и чё?

– Через плечо! Иди, докладывай лейтенанту! Где Белозёров-то?

А Белозёров, послушав их разговор, уже развернулся и шёл обратно, поняв, что с ним всё нормально. Потому как все одновременно, то бишь «хором», с ума не сходят. Хотя, конечно, и не факт! Может этот случай как раз и был исключением из правил?

– Ну, что тут у вас? – Саня стал разглядывать следы на снегу, делая вид, что видит их впервые, а затем, придав голосу уверенность знатока, произнёс:

– Да. Похоже, Йети.

– Какие эти? Ты что, их знаешь? – спросил Парфёныч.

– Да не «эти», а Йети. Йети – это снежный человек. Чухонцы неграмотные, дети Севера! Газеты читать надо. Небось, газеты-то не выписываете, а надо бы. Вот вчера в «Полярной Правде» писали, что у нас в сопках появился снежный человек. Это лето было неурожайное, жрать ему, значит, нечего, вот он и спускается с сопок. То собаку поймает, то кошку. Ну, на собак у него, конечно, конкуренты есть – наши бомжики. Те ведь за собаку и убить могут, им пофиг, что он – снежный человек. Они и сами-то от снежного человека почти не отличаются, бедолаги, а в темноте и перепутать можно. Так что, он больше по кошкам специализируется – и конкуренции меньше и справится легче, не покусают, только оцарапать могут. А тут, видать, решил себя и человечинкой побаловать! Потерпевший, вероятно, стал спасаться от него и начал ломиться в сберкассу, а там никого, и она уже под охраной. Вот у нас тревога и прошла. А Йети человечка завалил, на плечо его и в сопки понёс, чтобы там уже без суеты отужинать. Видишь, его следы и пятна крови убиенного ведут прямо наверх в гору.

– Так там общаги… Люди, значит, живут. Не пойдёт он туда, – как-то неуверенно промямлил Лёвкин.

– А, может, он поселился в подвале? А что? И тепло и вода всегда есть. Для него это вообще курорт. Не то, что в холодной пещере, в сопках, – выдвинул свою версию Парфёныч.

– Ладно. Сейчас пойдём по его следам, глядишь там всё и разъяснится, – сказал Белозёров милиционерам. – Дежурной ПЦН сообщите, что мы минут десять-пятнадцать будем находиться на осмотре территории, и на связи нас не будет. Пусть тревоги передают сто восемьдесят второму.

Саня, глядя на ошарашенных увиденным зрелищем сослуживцев, уже не в силах сдерживать смех, прикрывает нос платком и начинает тихонечко хрюкать. – И оружие держать на изготовке, хр, хр, хр…

– Ты чего? – спросил его Лёвкин.

– Так, насморк у меня, – театрально прогнусавил Белозёров, – пойдём быстрее, а то начинаю околевать на морозе.

Ориентируясь по свежим следам и ярким пятнам крови, они быстро поднялись по тропинке к общежитию судоверфи.

У входа в общежитие уже толпились несколько человек, которые что-то активно обсуждали и попеременно показывали руками на окно третьего этажа. Стоило милиционерам подойти поближе, как к ним, отделившись от толпы, бросилась полная женщина. Как потом выяснилось, дежурный администратор этого богоугодного заведения. В своем зелёном клетчатом пальто, закутанная в большой пуховый платок, она была очень похожа на бабушку-сторожа из кинофильма Гайдая «Операция Ы и другие приключения Шурика». Да и в разговоре потом, она сама про себя так и сказала: «Так, сторож я и есть! Только и следи, чтобы чего не вынесли из общежития, да не поменяли на водку».

– Господи! – запричитала «бабушка-сторож», увидав подходящих к общежитию милиционеров, – Хорошо, что вы так быстро приехали, мы только-только успели позвонить. Слава Богу! А то мы не знаем, что и делать! – тараторила она без умолку.

Белозёров решил остановить поток её красноречия:

– Вообще-то, мы по тревоге в сберкассу приехали, но, раз уж мы прибыли сюда первыми, то отвечайте честно и глядя прямо в глаза. Это у вас снежный человек проживает?

«Честные» глаза тётки вначале округлились, но потом, видимо, пришедшая в голову умная мысль привела их в прежнее, нормальное состояние. И она виновато захлопала ресницами.

– Если Вы имеете в виду Прохорова Мишу, то да, у нас, в тридцать первой комнате. Вот такие, значит, дела…

– Ну, Прохоров так Прохоров, – прервал её Белозёров. Ведите, указывайте путь, посмотрим на вашего Йети.

– Нет, Етин живет в пятьдесят четвертой, а Прохоров в тридцать второй, вернее, в тридцать первой. Совсем я заговорилась, голова уже ничего не соображает. Что вы меня путаете?

– Вот те раз, у вас еще и Етин есть? Тогда сначала к Мише, – сказал Саня и сделал жест рукой, пропуская тётку вперед.

Белозёров с Лёвкиным и Парфёнычем, а также присоединившейся к ним небольшой группой зевак, поднялись на третий этаж. Рядом с тридцать первой комнатой были открыты ещё несколько дверей, из которых выглядывали сонные люди и задавали дежурной, шедшей в авангарде процессии один и тот же вопрос:

– Петровна, опять, что ли, Мишка колобродит? Гад! Ни сна, ни отдыха с ним! Милицию вызывай! Да когда он только съедет? Его ведь уже выселили.

Раскрасневшаяся от быстрой ходьбы по лестнице Петровна, не успевала отвечать:

– Вы-то хоть угомонитесь, идите сами уже спать, завтра всем на работу. Не мешайте. Здесь уже милиция, здесь, – она тяжело дышит и хватается за сердце.

– Ну вот, пришли, – Петровна показывает указательным пальцем на одну из дверей в длинном коридоре.

Рядом с этой открытой дверью стоит здоровенный мужик в трусах и белой дублёнке, наброшенной прямо на голое тело. На его полном лице под правым глазом багровеет приличных размеров «фингал».

– Картина Репина «Приплыли». Отойдите с прохода, гражданин, – Белозёров попытался протиснуться мимо мужика в дверь, но манёвр не получился.

– Что значит, отойдите? Я здесь живу!

– Так это Вы Прохоров Миша?

– Не, я Витёк. Мишка вон, на койке отдыхает. Скотина паршивая! Как я завтра с таким «бланшем» на работу пойду? – мужик, не мигая, смотрит подбитым глазом на Белозёрова.

– Пардон, любезный! Паршивая скотина – это Вы кому сейчас сказали?

– Извини, лейтенант, это я не про тебя. Вон про этого урода! – мужчина отошёл от двери, махнув рукой в глубину комнаты.

Зрелище, представшее взору вошедших в комнату, было не для слабонервных. На кровати справа от окна лежал ничем не прикрытый человек в кальсонах непонятного цвета. Его изрядно помятая и давно не бритая физиономия цветом напоминала созревший баклажан. Лоб был рассечён небольшим шрамом, из которого текла кровь. Кровь текла не очень сильно, но, видимо, достаточно давно, отчего наволочка на подушке пропиталась насквозь. Мужика трясло сильной дрожью, и было слышно, как стучат его зубы.

Белозёров повернулся ко второму обитателю комнаты, толстому мужику в дублёнке, который представился именем Витёк: