Текст книги "Милицию вызывали?"

В нужном месте в нужное время

– Мальчики! Тревога! – звонкий голос дежурной ПЦН Нины Смолиной разбудит даже мёртвого – Квартирная тревога. Улица Карла Маркса 18 кв. 6. Держите ключи от квартиры!

Тревога, тревога, тревога!!!

Машина летит как ветер. Ну, не как ветер, в меру своих реальных возможностей, учитывая изношенность движка и колёс, но в норматив прибытия по тревоге пока укладывается. Перед домом милиционеры «вырубают» сирену, чтобы не спугнуть возможных преступников и быстро поднимаются на четвёртый этаж.

Дом – «сталинка» стены до потолка метров пять, пролёты на этажах длиннющие, лифта нет. Отдышавшись возле квартиры под номером шесть, Белозёров сделал два контрольных звонка, в надежде, что в доме есть хозяева. Ответа не последовало, дверь никто не открыл.

В настоящее время в квартире проживал какой-то «застуженный художник России, трижды орденопросец, дважды не дали». В одной комнате у него была гостиная, а в другой художественная мастерская, совмещённая со спальней.

– Парфёныч, ты берёшь кухню и ванную комнату, Лёвкин, ты гостиную, я мастерскую. Если что, мяукайте, вперёд… – тихо сказал Белозёров и медленно открыл входную дверь.

Милиционеры быстро «просочились» в помещение и, как умные муравьи, у которых каждый знает своё место, разбежались по квартире. Саня осторожно осмотрел помещение мастерской. Всюду картины. Они были на полу, на стенах и просто уложены в стопки в углах комнаты. Несколько мольбертов, небольшой этюдник, грунтованные холсты, для новых работ. Кругом разбросаны масляные краски, кисти и прочие художественные принадлежности.

– У меня злодеев нет! – крикнул Белозёров.

– У меня тоже чисто! – ответил Лёвкин, а за ним и Парфёныч.

Белозёров взял носимую радиостанцию и попытался связаться с пультом охраны:

– Жигули, Жигули! Я десятый! Как меня слышно? Приём!

Повторив безуспешную попытку связаться с дежурной ПЦН несколько раз, Саня сказал:

– Парфёныч, дорогой! Давай в машину, заводи её и жди нас. Мы с Лёвкиным ещё раз осмотрим квартиру и спустимся. Да, и ещё. Свяжись с девчонками на пульте, доложись, что у нас всё в порядке и спроси, как там обстановка, а то моя радиостанция отсюда не берёт. Если будут какие-либо распоряжения, продублируй мне из машины, я жду. Всё, давай!

Парфёныч побрёл вниз, а Белозёров с Лёвкиным ещё раз проверили квартиру, но так и не нашли причину «сработки». На первый взгляд, всё было нормально. Видимо, придётся вызывать технарей и досконально проверять охранное оборудование.

Минут через пять голосом Парфёныча заговорила Санина радиостанция:

– Десятый, я сто восьмидесятый. Девочки передали, что у них сработал второй рубеж защиты. По карточке это какая-то картина в гостиной. Проверьте. Как поняли? Приём!

– Понял, Парфёныч! Второй рубеж защиты, картина в гостиной! – продублировал Белозёров и пошёл вместе с Лёвкиным искать эту мистическую и страшно дорогую сердцу автора картину.

На отдельный, второй рубеж защиты обычно ставят сейфы или так называемые «ловушки» для воров. То есть, если вдруг ворам удается каким-то образом миновать первый рубеж защиты, то при вскрытии сейфа, какого-то внутреннего помещения, или даже отдельного платяного шкафа, тревога пройдёт обязательно. При этом на объекте звуковой сигнал тревоги не прозвучит и, ничего не подозревающие преступники продолжают вскрывать сейф или неспешно осматривать «хату» в поисках денег и ценных вещей, а тут их ещё «тёпленькими» забирает милиция. Всем лежать, работает ОМОН, СПЕЦНАЗ, Горгаз, злые собаки и… короче, лежать!

– Лёвкин, осмотри гостиную и доложи, если что покажется странным. Я тоже осмотрюсь, – Белозёров подошёл к стене в гостиной, задрапированной красной тяжёлой материей.

Стенка была метров шесть на четыре. Спрятаться под драпировкой было невозможно, поскольку до пола она не доходила, и Белозёров, подойдя к её краю у окна, захватил ткань правой рукой и потихоньку стал «освобождать» картину, двигая штору вдоль стены. Вблизи перед его глазами стали проплывать цветы, трава и всякие мелкие букашки, изображенные на картине.

Когда он закончил открывать картину, за его спиной раздался странный звук, напоминающий падение тяжёлого предмета на паркет. Бум! Обернувшись, он увидел немую сцену – Лёвкин стоял, раскрыв рот, автомат лежал у него под ногами.

– Ты чего? – спросил Белозёров, но ответа не последовало. Саня видел лишь большие, серые, округлившиеся глаза Лёвкина и руку, простёртую в сторону картины.

Саня повернулся к картине и опять увидел цветы и траву… И лишь отойдя от стены метров на шесть, он понял от чего «окаменел» Лёвкин. Нет, это была не Медуза Горгона, превращающая своим взглядом всё в камень. На картине был нарисован пейзаж – река, берёзки, мелкие кустарники, трава. А на переднем плане были изображены деревянные мостки, уходящие в тёмную воду. На мостках спиной к зрителю стояла, судя по одежде, крестьянка. И всё бы было хорошо, но женщина эта, наклонившись вперёд, практически согнувшись вдвое, полоскала в реке бельё. Юбка её была задрана чуть ли не на голову, а нижнего белья крестьянки, как известно, не носили…

Если бы Саня в этот момент тоже, как Лёвкин, держал в руках автомат, то наверняка уронил бы на его пол!

– Товарищ, лейтенант! Это что же, у него самое дорогое в квартире? – тихо прошептал Лёвкин, потерявший вдруг голос и ставший похожим на простуженного ёжика.

– Лёвкин, тихо ищем причину «сработки» и быстро уходим отсюда, а о высоком искусстве я прочитаю тебе лекцию дома, – сказал Белозёров, не зная смеяться ему или просто упасть в обморок, поскольку он сам ещё не отошёл от увиденного «чуда» в юбке, точнее, без юбки…

– Я Парфёныча позову, пусть подивится. Это ж видеть надо, я так рассказать не смогу, – сказал вышедший из оцепенения Лёвкин и выскочил, как ошпаренный кот, из квартиры.

Пока Парфёныч поднимался на четвёртый этаж, Саня обнаружил причину «сработки» тревоги – это был датчик, отклеившийся от своего штатного места. Белозёров нашёл в мастерской художника пластилин и вернул провинившийся датчик туда, где ему и следовало находиться.

Какие чувства обуревали Парфёнычем после созерцания картины, не узнает уже никто и никогда. Произнеся только: «Дааа. Бывает. Хотя…», он потом, всю дорогу до «базы», молча вёл машину, не реагируя на возбуждённую трепотню Лёвкина.

– Товарищ, лейтенант! Ну, вот Вы тоже рисуете картины. Вы мне, как художник, скажите, какое место на той картине такое ценное, чтобы сдавать её под отдельную охрану? – мучился вопросом простодушный Лёвкин.

– Лёвкин! Ты женат? – спросил Белозёров, еле сдерживая смех.

– Нет, товарищ лейтенант.

– Вот! Когда женишься, тогда и поймёшь! – сказал Саня, и они с Парфёнычем, так громко и весело заржали, что Парфёныч на мгновение бросил руль, и машина чуть не угодила в кювет.

Дежурившим на ПЦН девчонкам про эту «тревогу» так ничего и не рассказали, потому что не могли придумать, как бы покультурнее описать «чудо», увиденное на картине. Хотя в курилке, вспоминая «пережитое», смеялись уже все втроём минут десять, пока не поступил вызов на очередную квартирную тревогу!

Тревога! Тревога! Тревога!!!

Пять минут и машина на месте, хотя они немного опоздали, завязнув в сугробе при въезде во двор дома. Чтоб коммунальщикам пусто было!

Белозёров, подходя к нужной квартире, потихоньку расстёгивает кобуру пистолета.

– Так, расположение квартиры все знают? Парфёныч, у тебя ванная и кухня, у меня, и у тебя, Лёвкин, комната! Собрались, звоню, если что, мяукайте! – Белозёров нажал на кнопку квартирного звонка.

Дверь почти мгновенно отворилась, отчего милиционеры интуитивно подались немного назад. А в дверном проёме появилась весьма симпатичная женщина в полупрозрачной блузке. Игриво взглянув на прибывших и явно ничуть не удивившись их появлению, дамочка кокетливо поправила упавшие на лицо локоны и промурлыкала:

– Ой! Ребята, я, наверное, забыла позвонить в охрану, когда вернулась домой. Извините, ради бога. Прошу прошения. Проходите, пожалуйста. Извините ещё раз. Что я должна сделать? Не наказывайте меня строго. Вот мой паспорт.

Пока Белозёров проверял документы хозяйки квартиры, он обратил внимание, что в комнате был накрыт небольшой журнальный столик с закусочкой и бутылкой хорошего марочного вина.

– Мальчики, может, останетесь ненадолго? А то так скучно после трудового дня одинокой женщине! – мурлыкала «нарушительница», показывая взглядом на накрытый стол.

– Извините, служба-с. Нам некогда-с, – сказал Саня, почему-то прибавил к словам старорежимное «с» и, как гусар щёлкнув каблуками, пошёл к выходу из квартиры.

Когда все были уже в подъезде, Лёвкин вдруг заканючил:

– Товарищ лейтенант! Парфёныч! Ну, разрешите остаться на часок! Жалко ведь одинокую женщину. Она надеется…на нас.

Белозёров взглянул на Парфёныча:

– Парфёныч, на твою ответственность! Мне вообще пора ужинать, и я ничего не знаю! Если что, передавайте тревоги сто восемьдесят первому. Ну как?

– Ладно, пусть мальчишка потешится, «морковку попарит», а я пока колёса перебортирую. Всё равно это надо сделать, а то вдруг ещё прокол колеса. Вот и повод временно уйти с маршрута. Но, винище не жрать! – он бросил на Лёвкина деланно грозный взгляд.

Тот просиял, как начищенный самовар, и застучал сапогами вверх по лестнице, к квартире «бедной одиночки».

Оставив Лёвкина в объятиях скучающей женщины, Белозёров и Парфёныч прибыли на «базу», доложив на пульт дежурным про «ложное срабатывание по вине хозяев», с которыми «проведена необходимая беседа». А, вернее, проводится…

Через два часа вернулся счастливый Лёвкин, с намертво приклеившейся к лицу улыбкой, и в курилке начался разбор «полётов», со всеми пикантными подробностями! Звиняйте, панночка, грубых солдат…

До восьми вечера время пролетело быстро. Парфёныч и Лёвкин, сдав в дежурной части своё табельное оружие, попросили Саню «подбросить» их домой на служебном автомобиле, поскольку жили они недалеко. А Белозёрову предстояло работать ещё до следующего утра, когда закончится его суточная смена.

– Ох! Подведёте вы меня под трибунал, – побурчал Саня и, согласовав время отлучки с дежурной ПЦН, повёз сослуживцев по домам.

Когда машина уже возвращалась на «базу», на перекрестке улиц Каменной и Полярной Белозёров обратил внимание на УАЗик, который ехал перед их патрульной машиной. УАЗ включил правый поворот, потом левый, а потом опять правый, левый. Водитель, будто витязь на распутье, никак не мог определиться, куда ему надо ехать… или просто был пьян.

– Мужики, пленных не брать! По-моему, водитель пьяный. Вперёд – Белозёров указал на впереди идущую машину. – Сирену врубите!

Машину нагнали быстро и, подрезав её корпусом своего автомобиля, вынудили остановиться. Из остановленной машины тут же выпрыгнул молодой парень и помчался вдоль улицы. Белозёров, вместе с новой сменой из двух сержантов милиции, бросился ему вдогонку и минуты через две, прыгнув ему на ноги, повалил бегуна в сугроб.

– Ну, что? Добегался, спортсмен? Лежать у меня смирно, а то пристрелю!!! – заорал Белозёров, придавив парня коленом к асфальту, и защёлкнул на его руках наручники. – Встать! Бегом в машину!

Парень молча повиновался и, не оказывая никакого сопротивления, затрусил к милицейской машине. Через пять минут они уже ехали в райотдел милиции.

– Ну, слушаю тебя, касатик! – Саня вплотную придвинулся к задержанному парню, – Расскажи нам про свою жизнь. А что там у тебя в карманах? – с этими словами Белозёров запустил руку в «распухший» карман задержанного и, к своему изумлению, вытащил оттуда целую связку ключей от автомобилей разных марок. – Ну, слушаю тебя, пока мои ребята не разозлились, а то Вася, когда тебя догонял, подвернул ногу и очень на тебя зол! Колись! Быстро!

– Начальник, ну ты чего, в натуре! Я с женой поругался и решил просто сесть в тюрьму! Вот и угнал автомобиль, не жену же убивать?! Хотя надо было бы убить, но грех на душу брать не хочется!

– И что же ты тогда от нас улепётывал, что тот спринтер? Не очень, видимо, на «зону»-то хочется? А ключи от машин, это ты коллекционируешь, вместо марок и значков, что ли?

– Так привычка, начальник! Увидел мусоров, извиняюсь, милицию и побежал, выработанный рефлекс, как у собаки Павлова.

– Смотри-ка ты, начитанный клиент! – удивился Белозёров. – Про собаку Павлова даже знает.

– Так, «на зоне» библиотечка хорошая была, – сказал «угонщик» и как-то сразу поскучнел и опустил голову, видимо вспомнив о местах лишения свободы, а это, очевидно, были не самые хорошие воспоминания.

– Да ты сидел!? И по какой же статье? – спросил Саня парня.

– За угон.

– Ну, ты больной! Это же рецидив, теперь не скоро тебе придётся в следующий раз с женой поругаться! Выходи, приехали, – Белозёров помог задержанному выйти из машины, поскольку тому мешали наручники, крепко защелкнутые на запястьях.

Пока «угонщика» сдавали дежурному следователю, пока следователь допросил всех причастных к этому делу, наступило утро.

Очень хотелось спать, но дежурный по райотделу попросил Белозёрова зайти к начальнику райотдела, который, не смотря на ранний час, был уже на службе.

Саня, придав лицу бодрый вид, постучался в кабинет.

– Разрешите, товарищ майор? Лейтенант Белозёров по вашему приказанию прибыл! – сказал Саня и переступил порог «страшного» кабинета.

– А, Белозёров, заходи, присаживайся. Твой непосредственный начальник характеризовал тебя только с положительной стороны. Говорит, что парень ты грамотный, смышлёный, с людьми находишь контакт и с бумагами можешь работать. У нас сейчас большая нехватка оперативных сотрудников в кадрах. Так что, мы решили тебя рекомендовать на оперативную работу. Ну, что скажешь? Хочешь на настоящую работу сыщика, где головой и ножками работать надо?

– Товарищ майор, но я же «технарь», а не опер. У меня и образование техническое. Не знаю, справлюсь ли? Затрудняюсь сейчас дать ответ.

– Ладно. С кондачка решать не будем. Сейчас век техники, так что не только в людях надо разбираться, но в технике «шурупить». Нам технически грамотные опера тоже нужны. У тебя вроде бы сейчас начинается сессия в институте в Ленинграде? Так что, вернёшься, потом и будем решать. Добро? Всё. Счастливо тебе! Свободен.

– Есть! – ответил Белозёров и вышел из кабинета…

Сессия в институте пролетела быстро. Когда Белозёров вернулся на службу, то узнал, что он уже не работает дежурным офицером ПЦН, а теперь он – оперуполномоченный в Первомайском районном отделе милиции. Вот так!

На свой наивный вопрос: «Я ведь даже рапорта не писал о переводе, да и шеф сказал, что…», Белозёров получил исчерпывающий ответ: «Кто тебя спрашивал? Иди, сынок, служи! И служи хорошо, а то уволим!».

Вечером на торжественном построении Белозёрову вручили небольшую денежную премию за поимку особо опасного рецидивиста, которым оказался задержанный им перед поездкой на сессию злодей-«угонщик». Это была первая Санина премия, которая, не прожив в Белозёровском кармане и минуты, была потрачена на «проставу» сразу по двум поводам – в связи с получением этой самой премии и в связи с переходом Сани в другую службу.

За столом Белозёрову поведали, что после успешно проведённого задержания «угонщика», ещё три дня не могли предъявить обвинение задержанному, так как не могли найти хозяина угнанной машины.

Оказалось, что водитель одной «морской конторы» без разрешения руководства ставил машину не в гараж, а возле дома, чтобы утром ездить на работу не на автобусе, а, как говорится, с комфортом. И несколько дней после угона морочил начальству голову, что машина, мол, сломалась, а в это время пытался найти её самостоятельно. Ожидаемого заявления об угоне в милицию всё не поступало, поэтому хозяев злополучной машины пришлось разыскивать через картотеку ГАИ.

Приказ о поощрении «героев» родился с соответствующей формулировкой: «Такого-то числа, во столько-то часов, на основании ориентировки, поступившей из областной Госавтоинспекции, сотрудниками Первомайской охраны младшим лейтенантом милиции Белозёровым и старшиной милиции Васиным, был задержан неоднократно судимый рецидивист Синепупкин… или Краснопузов», в общем, наградить, поощрить и приголубить, примерно так.

Хорошо хоть не наказали за то, что преследование преступника началось на… территории соседнего отдела милиции и, дабы на корню пресечь начавшиеся, было, разговоры на тему: «Каким же образом “гвардейский” экипаж охраны там оказался в это время?», начальник, собрав всех сотрудников, заявил:

– Вот вы, все, часто задерживаете угонщиков? Молчите? Понятно. Так, что, как говорится, победителей не судят! А в нашей работе что главное? Главное – оказаться в нужное время в нужном месте и… задержать! А там разберёмся.

Оперативный уполномоченный

Как-то, по центральному телевидению показывали концерт, посвящённый Дню Милиции. Две молодые певички из ансамбля, типа, «Поющие трусы», исполняли новую песню, написанную, видимо, впопыхах перед самым праздником. В их исполнении слово «Оперуполномоченный» звучало так:

«Опер упал намоченный…».

Больше эту песню я никогда не слышал.

Автор

Парашютисты

Александр Белозёров, со старым дыроколом в руке, сидел за столом, на котором, как крепостные стены возвышались многочисленные серые папки с тесёмочными завязками. Небольшими стопками были сложены отдельные исписанные листочки, которые Саня перекладывал из одной кучки в другую, по одному только ему известной системе шифрования.

– Это сообщение от «Белого» – в эту кучку. Это сообщение от «Маши» – в эту кучку. Это сообщение от «Грузчика» – в эту кучку, это сообщение от «Аурики» – в эту куч…, – он осёкся, долго разглядывал стол, потом потянулся, как кот, и сказал:

– Нет, «Аурика», у тебя своей кучки. И, поскольку ты красивая женщина, то мы сделаем для тебя исключение и подошьём тебя сразу в дело. – Белозёров посмотрел на крепостные стены из папок, – Вот, только бы найти твоё дело. А найти твое дело, это дело непростое. Легче найти твоё тело, чем дело, стоит только набрать телефонный номер. Эх, хороший каламбур получился! – Саня опять потянулся и откинулся на спинку стула.

Через неделю обещали приезд комиссии из Москвы, и Белозёров, отложив все срочные дела, решил навести в документах, хранившихся в сейфе, необходимый порядок, что при их суматошной работе, сделать было крайне затруднительно. Надо было перебрать все бумажки, сделать необходимые описи, подшить дела, написать соответствующие справки и т. д. и т. п. Работа скучная, рутинная, но, рано или поздно приходилось её выполнять, иначе легко можно было заработать «строгий выговор» или и того хуже, в зависимости от характера и настроения проверяющего.

За этим занятием и застал его Виктор Московченко, недавно пришедший в их отдел опер. Это был молодой, улыбчивый парень, плотного телосложения, с круглым, почти всегда слегка красным лицом. Витьку в отделе полюбили за его юморной характер и бесчисленные рассказы о любовных похождениях. Московченко красавцем не был, и Белозёрову поначалу было непонятно, за что его так любили бабы. Непонятно было до тех пор, пока они вместе не сходили как-то попариться в баню. Вах! Конкурировать с Витькиным «богатством» было просто некому! Добавить ещё его дикий темперамент и улыбку на пол-лица и всё, ни одна женская «крепость» устоять не могла! Максимум сутки, ну, двое…

Московченко пулей влетел в кабинет, подлетел к небольшому столу, на котором стояли кружки и электрический чайник. Быстро долил в чайник воды, включил его и только после этого прошествовал к своему столу напротив окна и с размаху плюхнулся в кресло.

«Электровеник! Как только у него кресло до сих пор не развалилось?», – подумал Белозёров.

Витька грохнул на стол большой кожаный портфель, с которым никогда не расставался и, положив на него, как на подпорку, голову, застрекотал пулемётом:

– Шура, милый! Ты что, сейф решил разобрать, опять пистолет потерял? Даю наводку, он железный и на ощупь холодный, с небольшим крючочком, на который надо нажимать, когда наведёшь на человечка.

И, не давая Белозёрову вставить хоть одно слово, продолжил тараторить:

– Сейчас был на обыске, какая она прелесть! Вот только погрызла его всего, у тебя есть детская присыпка? Всё бы ничего, но Клара меня сегодня убьёт, это точно. Если заметит, то точно убьёт! Надо сегодня не брать домой табельное оружие, возьму у Соделя «газовый», пусть она думает, что боевой, так хоть есть надежда на спасение!

Из всей этой белиберды, Белозёров понял только знакомые слова «Обыск», «Присыпка», «Оружие», «Газовый», «Клара» – это Витькина жена, «Содель» – фамилия оперуполномоченного из соседнего отдела.

– Шура! Посмотри, как она его изгрызла! Как ты думаешь, Клара заметит? – при этих словах, Московченко, вскочил и начал расстёгивать брюки.

Только тут до Белозёрова дошло всё сказанное, и из его рук едва не выпала кружка с чаем, который он успел налить во время Витькиной тирады. Горячий чай плеснулся ему прямо на свитер:

– Прекрати сейчас же! Ты что, сдурел? – завопил Саня, пытаясь вытереть свитер платком. – Убери своё богатство! Кто о чём, а вшивый о… – он сделал паузу, – о бабах! А я думаю, о чём это он и зачем ему понадобилась детская присыпка?! Ты что, на обыске переспал с задержанной и за это отпустил её?

– Что Ви, Шура! – имитируя «одесский» акцент, паясничает Витька, – Ви обо мне очень плохого мнения. Какая задержанная? Исключительно с понятой, только один раз с понятой, и не при людях, а исключительно в соседней комнате. Тем более, всё что надо, ми, к тому времени, уже нашли!

– Ну, ты даёшь! – платок застыл в руке Белозёрова, – Когда ты уже остепенишься? Ох, оторвёт тебе Клара «самое дорогое»!

– Тьфу, тьфу, тьфу! Тьфу, на Вас ещё раз! – плюет Московченко через левое плечо и, нежно причмокивая, бормочет. – У меня сегодня ещё свидание назначено со второй понятой. Столик заказал в ресторане. Должна позвонить.

При слове «позвонить» на столе у Витьки, как в плохом спектакле, действительно зазвонил телефон.

– Дааа…а, – промурлыкал он, как кот, и расплылся в улыбке. Но телефонная трубка что-то громко рявкнула, отчего он быстро отодвинул её от уха и приближал лишь иногда, пытаясь вставить слово в разговор:

– Кларунчик… Ну я же… Да зачем мне это? Я же… Но… И… А как же! Ну почему вру, я… Да не могу я быть… У нас операция по задержан… Что ты соберёшь? Какие чемоданы… Я… Я… Я, – Московченко повесил трубку.

– Жена. Трубку бросила. Ну что за привычка такая, даже оправдаться не даст! – возмущённо сказал он и стал сосредоточенно рыться в портфеле, видимо ища что-то очень важное. «Важное» никак не находилось, Витька злился и тихо матерился.

– Секретную информацию потерял что ли, хохол? – спросил Белозёров.

– Да, нет, Сашуль! Где-то ведь были два, нет три… презерватива, куда делись?

После этих слов Белозёров чуть не захлебнулся чаем, окончательно поняв, что нормально выпить его и при этом не облиться, у него не получится.

– Как у тебя здоровья – то на всех хватает, гигант мысли и чего-то ещё? – прохрипел Саня, поставив чашку на стол, откашливаясь и чихая.

– На всех не хватает, только на блондинок и исключительно на курносеньких! Кстати, тебя «Папа» вызывал.

«Папой», за глаза, сотрудники называли своего начальника – Петра Сергеевича Алексеева, пожилого, седовласого, сурового на службе полковника милиции, а, по жизни скромного человека и справедливого руководителя. Опера его уважали, ведь в отличие от других начальников, не будем называть их имена, сотрудники не были для Петра Сергеевича лишь материалом для достижения цели.

– Так что ж ты мне тут мозги компостируешь, своим огрызком! Давно вызывал?

Витька взглянул на часы:

– Уже давно.

– Придурок хохлятский! – Саня, роняя папки и беззлобно матерясь, стал запихивать в сейф секретные документы. Быстро закрыв и опечатав сейф, он выскочил из кабинета, и лёгкой трусцой засеменил к кабинету начальника.

– Разрешите, товарищ полковник! – Белозёров боком пропихнулся в кабинет и остановился у двери. – Здравия желаю!

– А, Александр, заходи, я тебя как раз жду! Присаживайся. Ты где пропадал, я тебя уже минут двадцать как вызывал? Тебе Московченко передавал, чтобы явился ко мне с докладом по «рыбному делу»? – спросил Алексеев, не отрываясь от изучения какого-то документа. Дочитав, он перевернул листок текстом вниз и положил его на стол – привычка всех оперов, не проходящая даже после выхода на пенсию. – Ну, я жду ответа.

– Виноват, товарищ полковник. Проверял срочную информацию, позвонили с рынка, но ничего стоящего, так, «пустышка». Зря время потратил. Вернулся в отдел, мне Московченко и сказал, я сразу к Вам, – выпалил Белозёров на «голубом глазу», представляя в этот момент, как он будет помогать Кларе, лишать Витьку его «богатства».

«Папа» окинул Белозёрова хитрым взглядом, понимаю, мол, сам молодой был:

– Ладно, докладывай по делу.

– Все запросы подготовил, отправил почтой. С местными операми, в Умбинске, созвонился. Жду ответа. Все обещали ускорить процесс и помочь. Копии исходящих могу принести. – доложил Белозёров и перевёл дух.

Алексеев махнул рукой:

– Нет времени ждать ответа. Прокуратура торопит. Прокурор меня уже достал своими звонками. Видимо, им там тоже крепко мозги «чистят». Короче, дела, по которым сроки подходят, передай Максимову и Дёмину. А сам бери ноги в руки и срочно выезжай в Умбинск. Скажи секретарю, Татьяне Ивановне, чтобы подготовила командировочное удостоверение. Командировочные получать некогда, получишь по приезду. Если денег не найдёшь, зайди ко мне, я дам.

– Товарищ полковник, как же так? Я пол года пахал, осталось только оформить и передать дела в суд, а Максимов и Дёмин на «тёпленькое»! – пытался отнекиваться Саня, думая между тем, что сменить обстановку и проветриться в Умбинске, дело-то, в общем, хорошее. Наверняка местные опера организуют в свободное время рыбалку, а рыбки хотца! Ой, как хотца! Но, передавать дела – это как ребёнка оторвать груди. Ну, не от своей, конечно, груди, но тоже обидно!

– Всё, я сказал! Быстро на вокзал за билетами! И возьми себе в помощь Московченко, быстрее управитесь и вернётесь назад, – Алексеев хитро прищурился, и, словно читая Санины мысли, добавил, – и на рыбалку сходить время останется. Быть в Умбинске и не сходить за сёмгой – это грех. Великий грех! Я позвоню местному начальнику, мы с ним начинали вместе служить, он организует моторку на разливы. Эх, сам бы поехал, да надо к коллегии готовиться. Хотя, готовься не готовься, всё равно шкуру спустят, как на матушке Руси принято. Ладно, что это я? Ты ещё здесь? Бегом марш отсюда!

– Пётр Сергеевич, а можно не Московченко, а кого-нибудь другого? – Белозёров представил, как лично запускает «козла в огород», потому что в Умбинске на трёх баб приходился всего один мужик и тот, в лучшем случае, был просто горьким пьяницей!

– Старлей, ты что, капитаном стать не хочешь, если до сих пор здесь?

– Понял. Есть за билетами, и взять Московченко! Разрешите идти?

– Свободен! И уже давно…

Саня вышел из кабинета шефа и пошел в секретариат, чтобы оформить командировки себе и Московченко.

Умбинск – небольшой посёлок на Севере. Основное население – лесорубы, рыбаки, работники порта и деревообрабатывающего комбината, который, правда, недавно сгорел. И тогда одна часть высвободившейся рабочей силы прочно заняла свою нишу на «сёмужьих» реках в качестве браконьеров, вторая же часть подалась на работу в рыбинспекцию, пожарную охрану и милицию, поскольку, из-за небольшой оплаты труда и постоянной текучки кадров, там всегда можно было найти вакансию.

Люди годами жили рядом друг с другом, ходили вместе в детский сад, в школу и поэтому вопросы организации рыбалки для приезжих и всевозможных проверяющих решались примерно так:

– Рыбинспекция. Слушаю Вас.

– Андрюх, ты? Это Малкин Пётр. Привет!

– Здорово, Петруччо! Чё не заходишь?

– Да «проверяющие» с области у меня, некогда. Андрюша, вы завтра на каком берегу будете обход делать? На левом или на правом?

– На правом.

– Ну, мы тогда на левом рыбку половим? Нам только на уху, водочку закусить, всё равно до жареной рыбы дело никогда не доходит.

– Не вопрос. На своём месте будешь?

– Да.

– Долго?

– Как выпивки хватит!

– Ладно, часов в девять захвачу с собой пузырь и забегу. Лады?

– Не вопрос!

Или, ещё круче. Идёт совещание у главы местной администрации, и он спрашивает начальника поселковой милиции:

– Коля! То есть, Николай Николаевич, ты объясни народу, почему твой начальник ГАИ ездит по посёлку на мотоцикле в пьяном виде? Граждане жалуются!

– Женя! То есть, извините, Евгений Петрович! Дело в том, что ездит он на мотоцикле очень плохо и поэтому когда трезвый… боится…

С этими мыслями Белозёров, оформив командировочные удостоверения, вернулся в свой кабинет.

– Ну, рыба моя, получили Вы на орешки? – Московченко сидел за столом, перед ним на расстеленном носовом платке лежал пистолет и какие-то мелкие металлические детали.

– И тебе на орешки и на рыбу тоже!

– Как это?

– Так, в командировочку уезжаем, в Умбинск, еле уговорил «папу», взять тебя с собой! – соврал Белозёров. – В ногах валялся, чтобы друга выручить. Так что, встреча с Кларой сегодня отменяется, а за время командировки твое «богатство» обрастёт новой кожей и убийства не будет. С тебя коньяк!

– Какой коньяк, что ты?! Кормлю тебя всю командировку копчёной колбасой и ананасами! Спасатель ты мой!

– Спаситель, наверное?

– И спаситель, и спасатель, и друг до гроба тоже! Вот только ещё разок спаси! – Московченко, преданно глядя в глаза, протянул к Сане ладонь правой руки, на которой лежали два странных, но очень знакомых, металлических предмета.

– Что это? – с интересом посмотрел Саня на железяки.

Московченко опустил глаза в пол:

– Понимаешь, Сань, я решил к проверке пистолет почистить. Когда потом ещё время будет… Вот, сделал его полную разборку.

– Ну, и…

– Ну и… пять раз разбирал и собирал, представляешь, эти две детали никуда не лезут. Может, и без них будет работать? Давай зарядим и в тире стрельнем.

– Это ты скоро на стройках народного хозяйства папиросы «стрелять» будешь! И тогда эти детальки тебе точно не понадобятся. Иди к ребятам в «дежурку», пусть они соберут, да поржут над тобой, а мне сейчас некогда, ещё дела передавать надо. Пистолет соберёшь, дуй на вокзал, купи два билета до Умбинска. Оттуда перезвонишь, – Белозёров открыл сейф и стал искать дела, предназначенные для передачи.

Московченко уже почти скрылся за дверью кабинета, но вдруг, как фокусник, неожиданно опять материализовался перед Саниным столом:

– Саша, зачем такие трудности? Это же надо ехать до Кандалакши, там выходить, пересаживаться на автобус и ещё часа два-три «пилить». Мало того, что целый день надо будет проторчать в Кандалакше, потому как автобус на Умбинск только вечером, так ещё не факт, что на него билеты будут! А перспектива трястись три часа стоя или сидя на грязном полу, мне как-то не климатит.