Текст книги "Милицию вызывали?"

– Ну, и что ты предлагаешь?

– На Умбинск летает шикарный комфортабельный лайнер, типа У-2, «кукурузник», короче. Сами мы не имели чести летать на таких машинах, но люди говорят, что это быстро, дёшево и сердито! В этот же день будем на месте.

– Тогда давай, дуй в кассы аэрофлота и, если всё нормально, позвонишь, где встречаемся. Всё, до связи.

Московченко уже перешагнул порог кабинета, когда у него снова зазвонил телефон. «Котяра» метнулся к столу и замурлыкал в трубку. Но телефонная трубка опять устроила разборки, и он отодвинул её от уха уже надолго. Выждав минут пять, он нагло рявкнул в микрофон:

– И вообще, я улетаю в опасную командировку и вместо мужа ты, Клара, можешь получить медаль «За отвагу», в худшем случае «За отличие в охране общественного порядка». И будешь ты, Клара, уже с ней, а не со мной, жить дальше долго и счастливо, и никто уже не будет тебе трепать нервы. А может ещё, и орден дадут… посмертно, – почти всхлипнул в трубку Московченко, окончательно входя в роль. – Нет бы поддержать супруга, чтобы он не нервничал и при выстреле не дрогнула его верная рука, чтобы он не промахнулся, а ты… Да, билеты привезу и покажу… Сказал же, покажу! С Саней Белозёровым, можешь позвонить его Никусе… Ну, не плачь… Ну, успокойся… Да, да, я буду очень осторожен, даже не сомневайся, не волнуйся… Да, не вру, я… Я… Какие чемоданы? Но… Я… Белозёров, подтверди ты ей!!!

Не принимая возражений, Витька сунул Белозёрову телефонную трубку и Саня вынужден был долго доказывать Кларе, что всё сказанное является чистой правдой, и он будет в командировке блюсти её, Клары, честь, беря полную ответственность за её дурного супруга на себя.

Закончив разговор, он повесил трубку:

– Ну, Витя, у тебя жена и стерва! Вешает свои проблемы на чужого человека и при этом требует поклясться здоровьем ребёнка. Своих нет, так давай чужого загубим?!

– Белозёров, ты что, поклялся??? – Витька делает большие от ужаса глаза.

– Щас! Зная вашу светлость, я бы даже моим попугаем не поклялся! Пришлось рисковать своим здоровьем. Ну, смотри, хохол чухонский, если я заболею…

– Сашуля, все лекарства за мой счет! – выпалил Московченко, не дав Сане закончить свою угрозу. И пока Белозёров набирал в лёгкие воздуха, чтобы осквернить помещение нецензурными словами, «гад» Московченко уже летел вниз по лестнице второго этажа…

Самолёты действительно летали до Умбинска. Билеты Витька взял. Встретиться они договорились на остановке автобуса, следующего в аэропорт. Ребята из дежурки сказали, что «кукурузники» летают не с центрального аэропорта, а с небольшого грунтового аэродрома расположенного в посёлке Мурмаши. Там стояла вся малая транспортная и спортивная авиация.

В автобусе Саня задремал. Ему снились какие-то большие белые птицы, которые медленно кружились над землёй, роняя перья. По мере их приближения к земле стало видно, что за эти перья держатся маленькие человечки. Человечки что-то громко кричали, вроде как звали на помощь…

– Шурик! Проснись, скоро остановка. Она по требованию, так что пошли к выходу, а то проедем мимо. – Витька тряс Белозёрова за рукав, крича водителю автобуса:

– На верхней площади остановите, пожалуйста! Есть желающие выйти.

Ребята вышли из автобуса и двинулись в сторону поля, на котором виднелись силуэты двух маленьких самолётов. Белозёров посмотрел в небо. Солнце светило ярко, ни одного облачка – редкая для этих мест погода в конце осени. На улице тихо и безлюдно. Только одинокий дворник в спортивной шапочке и в чёрном фартуке поверх старенького пальто с меховым воротником, упорно борется с жёлтыми листьями. Он сгребает их в кучу, они лежат какое-то время смирно и вдруг, как по команде, под порывом ветра разлетаются в разные стороны. Мужичок матерится, бегает, прижимает листья к земле метлой, и немного попридержав, словно успокоив, опять сгребает их в кучу. Видимо это такая игра! Иначе не назовешь.

Белозёров подошёл к дворнику:

– Отец, не подскажешь, где тут посадка на самолёт?

Дворник прервал свою загадочную игру с листьями, бросил метлу на землю и подошёл к ребятам. Поздоровался с ними за руку и стал внимательно их разглядывать. Сане даже показалось, что глядит он на них прямо с каким-то обожанием. Так местные алкаши глядят на молоденьких, симпатичных продавщиц, когда поутру покупают у них пиво.

– Уважаю, уважаю! – старик ещё раз потряс ребятам руки. – Сам не пробовал, но уважаю! Уважаю!

– Что уважаю? – Белозёров и Московченко удивлённо уставились на дворника.

Тот отпустил их руки, отошёл, пятясь задом, и продолжал разглядывать ребят так, будто видит их в последний раз и хочет запомнить на всю оставшуюся жизнь, чтобы потом рассказывать об этом своим внукам. С гордым видом он произнёс:

– Уважаю… парашютистов.

– ПАРАШЮТИСТОВ?! – одновременно воскликнули Витька и Саня, а Московченко от неожиданности уронил в грязь свой любимый кожаный портфель.

– Ну да, у нас тут ведь только парашютисты прыгают!

– Нет, отец. Нам в Умбинск надо улететь. По делу.

– И на Умбинск прыгают. Здесь так: садятся, самолёт взлетает, потом все прыгают, и он возвращается назад уже пустой.

Московченко ошарашено уставился на Белозёрова и, слегка побледнев, тихо так, пролепетал:

– Саша, я никогда с парашютом не прыгал! Что же эти уроды в кассе не предупредили, что надо будет на Умбинск десантироваться? И с Кларой нормально не попрощался! И костюма нормального, нового, кроме формы нет! Что за день такой сегодня!

– Причём тут новый костюм? – не понял Белозёров, тупо глядя, почему-то, на Витькин портфель, который, как поросёнок, вальяжно разлёгся в свежей грязи.

Витька поднял портфель, не обращая внимания на грязь, прижал его к груди, закатил глаза и скрестил руки.

– Тьфу, на тебя, дурак! – Саня посмотрел на взлётное поле. – Я сам с парашютом прыгать не буду. Да, нет! Тут что не так, пойдём, спросим ещё у кого-нибудь. Вон, вроде бы диспетчерская.

И ребята пошли к зелёному зданию, стоящему на краю аэродрома. Дойдя до него, они с удивлением обнаружили, что все окна разбиты и заколочены крест-накрест старыми досками.

Витька заглянул в одно из окон:

– Похоже, здесь никто уже не живёт. И вероятно уже очень и очень давно.

Зайдя за угол здания, ребята обнаружили там двоих мужчин, которые, сидя на лавке, пили пиво и грызли вяленую рыбу.

– Добрый день! – Белозёров подошёл к мужикам – Можно вас отвлечь на минуточку?

– Какие проблемы, братан? – мужики отложили рыбу и посмотрели на Саню.

– Нам в Умбинск надо улететь, в командировку. Уже по времени должна быть посадка, а куда идти, не знаем. Не подскажете?

Мужики переглянулись и подмигнули друг другу:

– На пивко дай, подскажем. А то улетит твой самолёт.

Белозёров достал из кошелька деньги и протянул их мужикам:

– Вот, берите. Только быстрее говорите, а то мы действительно никуда не улетим.

– Благодарствуем. Только с аэродрома этого самолёты по области уже лет пять, как не летают. Здесь осталось два самолёта, один парашютистов из местного аэроклуба катает, а другой и вообще нерабочий. Стоит просто так, на запчасти. А вам надо ловить попутку, а то на автобусе уже не успеете, и гоните в центральный аэропорт, благо тут недалеко. Теперь только с центрального летают. А здесь, сам видишь, всё досками заколочено.

Последних слов ребята уже не слышали, потому что мчались к дороге ловить попутный автомобиль. Им повезло, и в аэропорт они добрались почти вовремя.

Забежав через центральный вход внутрь здания аэропорта, они заметались возле стоек регистрации. Но номера их рейса на табло не было. Девушка в пилотке, стоявшая за стойкой регистрации, сказала, что идёт посадка на Москву, а на Умбинск пока не объявляли, и посоветовала подойти к справочному бюро.

В справочном бюро ответили, что никакого рейса на Умбинск нет, и отправили ребят к дежурному администратору.

Дежурный администратор – полная, весёлая тётка, о чём-то громко разговаривала с девушкой в белом халате, вероятно дежурной медсестрой и ответила на вопрос ребят только, когда они задали его уже в третий раз:

– Самолёт на Умбинск? – в голосе послышалось изумление, – И вы хотите сказать, что и билеты у вас есть?

Саня протянул ей два билета.

– Надо же, пассажиры есть на Умбинск, – удивлённо обратилась она к медсестре. – Ладно, идите и ждите. Сейчас будет объявление. Не улетел ещё ваш самолет.

Ребята прошли в зал ожидания и сели на скамейку. В динамике, висящем рядом на стене, что-то пискнуло, и приятный женский голос проговорил, как спел:

По метеоусловиям города Мурманска, рейс на Умбинск задерживается на час. О посадке будет сообщено дополнительно.

– Зря бежали, только взмокли. Рубашку хоть отжимай, – проворчал Московченко. – Пойдём на улицу, покурим.

Они вышли на улицу, сели на лавочку возле центрального входа и закурили. Для этого времени года погода стояла великолепная. Было прохладно, но ещё не слишком холодно. По ночам, правда, уже бывали заморозки, и лужи к утру одевались в ледяные «юбочки». Кругом пестрели жёлтые и красные листья, облетающие с берез и рябин, единственных деревьев, которые достаточно хорошо приживались в местном климате. Ну, не считая, конечно, хвойных представителей окружающей флоры.

Скоро всё это великолепие покроется снегом и льдом и наступит долгая «полярная ночь». И сонные люди будут напоминать несчастных медведей, которым не досталось места в берлоге, чтобы впасть в зимнюю спячку, поэтому они и вынуждены скитаться до весны с работы домой, из дома на работу, с работы домой…

Но пока думать об этом не хотелось. Светило солнце. Небо было ясное и чистое, без единого облачка. Ветер тоже стих, и Белозёров задумчиво спросил:

– Вить, а что за самолёт нас повезёт? Интересно просто, какие для него должны быть метеоусловия, если он не может взлететь даже в такую распрекрасную погоду?

Московченко молча развёл руками.

Сидеть им пришлось ещё не час и не два. Динамик со стены периодически вещал, что погода становится всё хуже и хуже. Где она становилась хуже, не было понятно. Через три часа, когда ребята уже потеряли надежду улететь и выкурили почти пачку сигарет, ненавистный динамик заговорил снова:

– Уважаемые пассажиры, желающие улететь на Умбинск, могут подойти к стойке регистрации номер один. Повторяю…

– Ну, слава богу, – Московченко встал и, беря свой портфель, спросил, – Сань, а интересно, кроме нас, еще есть идиоты, купившие билеты на этот самолёт?

– Увидим. Пошли, а то я уже всё себе отсидел.

Если бы Саня и Витька могли представить, что с ними будет дальше, они, наверняка, согласились бы лучше посидеть ещё пару часов в аэропорту, а потом с большим удовольствием вернуться домой!

Уже не спеша, они подошли к стойке регистрации, о которой в третий раз вещал вредный динамик со стены, и предъявили билеты и свои документы. Девушка за стойкой, которая ещё утром отправила их в справочное бюро, улыбнулась:

– Дождались своего рейса? Поздравляю. Идите на досмотр и проходите в накопитель. Там сейчас пассажиры, улетающие в Киев, а вы идите прямо к выходу на взлётное поле. Посадочных талонов на этот рейс мы не даём. За вами придут и проводят прямо до самолёта. Заберите, пожалуйста, ваши паспорта и билеты. Счастливого пути!

Согласно полученной инструкции они пошли к выходу на взлётное поле и остановились у дверей, ожидая того, кто их проводит к самолёту.

Рядом стояла девушка – симпатичная яркая шатенка в красивой форменной одежде синего цвета, с золотыми «птичками» на пилотке и на пальто. В руке она держала переносную радиостанцию. Видимо, эта сотрудница принимала и распределяла пассажиров улетающих в Киев. К ней подошла другая «симпатяшка» в форме, похожая на неё, как родная сестра, только, в отличие от первой, очень «блондинистая»:

– Привет, Машунь! Хорошо выглядишь, замуж вышла, что ли?

– Привет, Кать! Выйти – не вышла, но всё к этому идет!

– Да ты что! Поздравляю! А кто он, я случайно, не знаю?

– Да знаешь, наверное. Техник новый, недавно пришёл к нам, Серёжа.

– Это высокий такой, светленький?

– Ага! Правда, симпатичный?

– Да, ладно врать-то! Он же с Веркой Шумилиной крутит.

– С какой Шумилиной?

– С медсестрой дежурной. Ты чё, не знала что ли? Вот, дура я! Зря сказала.

– Убью обоих, – сказала Машуня и стала нервно грызть антенну своей радиостанции. – Пассажиров только отправлю и убью! Рогами своими их обоих забодаю и копытами затопчу. Это же надо! Цветочки мне каждый день дарит, телёночек, а сам двух тёлок сразу сосёт! Убью!

– Ой, Маша! Да не волнуйся ты так. Может, я что и попутала. Ты не горячись… Может, и не он это вовсе… – залепетала Катя, поняв, что сболтнула, не подумав, лишнего. И, чтобы перевести разговор в другое русло, спросила:

– Машунь, ты мне лучше скажи, ты тут двух придурков не видела? На Умбинск которые вылетают?

Белозёров подошёл к Кате:

– Извините, пожалуйста.

– Отойдите мужчина, не мешайте работать, – Катя провожала глазами людей в накопителе, пытаясь определить двух своих пассажиров.

– Извините, пожалуйста, – настойчивей повторил Белозёров.

– Да в чём дело, мужчина? Нашли время знакомиться. Я же Вам русским языком объяснила, не мешайте работать!

– Я, конечно, дико извиняюсь, что отрываю Вас от очень важных дел. Но, просто «два придурка на Умбинск» – это мы! – И Саня показал рукой на себя и Московченко.

– Ой! – смутилась девица – проходите, пожалуйста. Автобус вас уже давно ждёт.

И она повела ребят на взлётную полосу.

То, что Катя называла автобусом, оказалось детищем Львовского автозавода, сделанным, видимо, лет тридцать назад. Представляло «оно» из себя странное сооружение на колесах с одной пассажирской дверью, которая закрывалась водителем при помощи весьма занятного приспособления, состоящего из верёвки и палки.

– Всё у тебя? – спросил водитель Катю, запустив её и двух пассажиров в автобус.

– Да. Больше нет желающих улететь.

– Не густо. Ну, с Богом! – с помощью верёвки, палки и незлого, тихого слова, сказанного водителем в адрес двери, последняя была закрыта, и водитель тронул с места свое «угробище на колёсах», как обозвал его Московченко. Они покатились по краю взлётной полосы мимо огромных авиалайнеров.

Между двумя «ТУ-134», называемых чаще «тушками», стояли два маленьких, потрясающей красоты, самолётика. Вот именно так – самолётика! Они были раскрашены разноцветными красками, с рядами удобных кресел, которые хорошо просматривались через большие иллюминаторы.

Водила автобуса, включив левый поворот, поехал прямиком к этим самолётикам.

– Вот, видишь, на чём полетим, а ты сомневался! – радостно заорал Московченко, – Как белые люди, а не белые медведи. Будет потом, что рассказать потомкам.

Но автобус медленно объехал вокруг самолётиков, как бы не зная, где ему припарковаться, и пошёл на второй круг. Сделав ещё одну попытку «приземлиться», водитель, со вздохом: «Эх!», возвратился на прежнюю траекторию движения, взяв направление в конец взлётной полосы аэродрома.

– А мы что, не на этих самолётах полетим? – спросил Саня водителя автобуса.

– Да ты чё! Это какая-то норвежская делегация прилетела сегодня. Я просто подъехал самолёты посмотреть. Не видел таких никогда, хоть и работаю в аэропорту уже пятнадцать лет. Вы полетите на нашем самолётике, родном. Проверенная техника. Надёжней самолёта нет. На нём в войну даже женщины летали, преимущественно ночью. Их фашисты так и называли – «ночные ведьмы».

– Ночью летали, видимо, чтобы перед немцами не позориться за свою технику, – пробурчал недовольно Московченко.

– Да ладно, угомонись! – остановил его Саня.

Наконец они остановились возле описанного водителем «чуда света». Суперсамолёт, сделанный из серебристого металла, стоял на самом краю взлётной полосы, гордо вздёрнув к небу свой нос с огромным пропеллером. Двигатель самолёта периодически начинал тарахтеть, тогда из него вырывались языки пламени, и шёл чёрный, густой дым. Зрелище было жуткое!

Московченко повернулся к Сане:

– Шурик, полетели лучше на этом автобусе! На нём, мне кажется, будет безопасней.

Белозёров хотел что-то ответить, но в это время в салон автобуса зашёл человек в промасленной спецовке, видимо механик.

Он радостно поздоровался с водителем автобуса:

– Привет, Николаич! Давненько не виделись. Я у тебя посижу в автобусе, а то на улице холодает. Замёрз. Погреюсь тут у тебя.

– Здорово! Давненько, давненько не виделись. Смены, видать, не совпадали. Я сегодня за Маркова работать вышел, он ногу сломал.

– Повезло Маркову. Теперь месяц, как минимум, проваляется. Самая слякоть пройдёт, а там и снег выпадет. Всё не такая грязь!

– Что там у вас? – Николаич махнул рукой в сторону самолёта.

– Да не заводится, проклятый, – прогундосил заложенным носом механик, пытаясь согреть трением друг о друга замёрзшие руки. – Масло травит, как они долетят, не знаю! И так отправление на три часа задержали. Груз ждали, да думали, что пассажиры будут.

Водитель приставил к губам указательный палец и, кивнув в сторону ребят, шёпотом произнёс:

– Тише, не напугай пассажиров.

– Тьфу ты, чёрт, – чертыхнулся механик, – спасибо, Николаич за приют, побёг я!

После услышанного, Белозёров и Московченко, не сговариваясь, взяли свои вещи, и пошли к двери автобуса, с твёрдым намерением покинуть этот «гостеприимный» аэропорт. Но в проёме входной двери их встретило мило улыбающееся лицо женского пола, которое сказало:

– Кто здесь на Умбинск, прошу на посадку! Я лечу с вами, по всем возникающим вопросам прошу обращаться ко мне. Проходите в самолёт, и устраивайтесь, где вам будет удобно.

Удирать было уже как-то неприлично. «Герои – милиционеры» побрели к открытой двери самолёта и, как на эшафот, поднялись по приставной лестнице в салон. Почти всё пространство салона было заставлено какими-то огромными картонными коробками. Свободные места были лишь у входа на откидных металлических сиденьях, которые торчали прямо из правого борта самолёта.

Саня и Витька сели на сиденья, а девушка прошла в кабину пилотов. Через пару минут появился экипаж самолёта, состоявший из двух молодых ребят. Они поздоровались и сразу исчезли за дверью кабины пилотов. Ещё минут через пять эта дверь открылась и мужской голос прокричал:

– Мужики, просьба! Когда будем взлетать, придержите коробки, чтобы не разлетелись. Добро?

Дверь в пилотскую кабину осталась открытой, и Белозёров с изумлением наблюдал со своего места, как командир экипажа поставил ногу в чёрном ботинке на огромную педаль, а затем пристегнул ботинок к педали кожаными ремнями, после чего, видимо, перекрестясь, произнёс:

– Ну, Бог не выдаст – свинья не съест. Поехали!

Пассажиры, выполняя просьбу пилота, встали со своих мест и пошли в конец салона, чтобы придержать коробки.

Порулив по взлётной полосе и набрав необходимую скорость, самолёт оторвался от земли и так круто пошёл вверх, что тяжёлые коробки, дружно поехавшие в хвост самолета, прочно впечатли Белозёрова и Московченко в дверь туалета.

– Он что, с вертикальным взлётом? – прохрипел Саня, из всех сил упираясь в коробки руками.

– Одно радует, – услышал он сипение Московченко, – туалет за спиной и мне, кажется, туда уже пора!

Набрав высоту, самолёт так же резко перешёл с почти вертикального положения в горизонтальное, отчего злосчастные коробки разлетелись по всему салону. Их пришлось долго собирать и возвращать на прежнее место.

Выполнив данное лётчику обещание, ребята вернулись на свои места. Витька только, было, раскрыл рот, чтобы что-то изречь, как из пилотской кабины появился второй пилот:

– Ребята, я надеюсь, с вами подробный инструктаж перед посадкой провели? Не надо повторяться? Объяснили, что конечный пункт следования Чаваньга, а над Умбинском будем только пролётом? У них навигация уже закончилась, садиться нельзя, а мы зимуем в конечном пункте, в месте приписки самолёта – Чаваньге. Я вам перед самым отделением от самолёта покажу, куда пристегнуть карабин вытяжного фала парашюта, а то сами не найдёте. Ну и минут за пять предупрежу, чтобы были готовы. Вы за технику безопасности расписывались? Не расписывались?

– Опять? – вскочив со стула, заверещал Витька. – Он чё, не врал?

– Уважаю парашютистов… – тихо выдохнул Белозёров, вспомнив старенького дворника, убиравшего листья.

– Вы о чём, ребята? – не понял лётчик, – Ладно. Вон два парашюта стоят в углу, вы пока примерьте их, а я потом посмотрю, чтобы всё было правильно и, если надо, потренируемся. Да чё вас учить, и так вижу – мастера! Десантура! Молодцы! Уважаю! Пойду, журнал принесу, распишитесь, а то мало ли что… – пилот многозначительно подмигнул ребятам, развернулся и скрылся в кабине, закрыв за собой дверь.

– Сань, да что же это такое? Что за день сегодня? Нет, нет, сейчас я проснусь рядом с тёплой, моей любимой Кларой, и всё будет хорошо. Хорошо! Пусть она лучше убьёт меня за измены, а это только сон. Всё, больше ни одной бабы, ни одной бабы, а это только сон. Это только сон. – Московченко бухнулся на сиденье и закрыл глаза, изобразив на своем лице что-то типа улыбки парализованного человека.

– Да, нет! Тут что-то не то. Хорошо смеётся тот, кто смеётся без последствий, – повторил свою обычную поговорку Белозёров и подошёл к парашютам, внимательно их осматривая. – Вить, вот козлы, а? Посмотри. Это же рюкзак спортивный, «Ермак» называется, у моего приятеля такой есть. Удобная вещь и на парашют очень похож. Это они нас, «чайников нелетучих», так разыграть решили! Ну, тогда держитесь! Я вам сейчас устрою Пёрл-Харбор, сорок первый год. Всё! Таких чёрных шуток прощать нельзя. Свистать всех наверх, по местам стоять, с якоря сниматься! Так, быстро в туалет, – Саня хватает Витьку за шиворот и, подняв с кресла, проталкивает его в тесное помещение туалета.

– Чё делать-то? – заговорщески шипит Московченко.

– Ничего, сам сориентируешься, оставь только щёлку в дверях, – Белозёров пропихнул к Витьке в туалет один из рюкзаков.

– Понял! – заржал Московченко, взял рюкзак и прикрыл дверь туалета.

Выждав ещё с полминуты, Саня подошёл к выходу из самолёта и что есть силы громко пнув дверь ногой, упёрся в неё двумя руками.

Почти сразу дверь кабины пилотов распахнулась, и из неё выскочил второй пилот:

– Что у вас тут творится, коробки развалили?

– Да, нет, – Саня делает вид, что тяжело, с трудом отходит от двери и, показывая на неё рукой, говорит. – Еле закрыл этот лючок, что же Вы сразу не объяснили, что да как. Мы же не летучие обезьяны!

Лётчик оглядывает салон и, не обнаружив одного пассажира и одного рюкзака, бледнеет прямо на глазах, слегка приоткрыв рот.

Не давая пилоту опомнится, Белозёров продолжает его добивать:

– Витька – придурок, ну чисто придурок! Напялил на себя парашют и решил посмотреть, как дверь открывается. Вот ему это надо было? Вы скажите! Как будто бы нам её перед прыжком, что ли, не открыли? Идиот! Что-то там дёргал, дёргал, дёргал, ну и… Я потом еле закрыл этот лючок. Хорошо, он хоть парашют надел, не знаю только, правильно или нет? Вы же не успели его проверить. Наверное, надо сообщить, что в Умбинске теперь будет десантироваться только один парашютист. Я! – Саня выпячивает вперед грудь, но потом, будто вспомнив о чём-то страшном, «сдувается» как резиновый шарик и, схватившись руками за голову, уже тише говорит, – А как же Витька теперь добираться будет? А вдруг он на дереве повиснет? А у него даже ножика нет. А вдруг в озеро упадет, а он без спасательного жилета! Про него, наверное, тоже надо сообщить? Да? Да? Ему же ещё и парашют куда-то надо сдать, имущество-то казённое. И вещи его здесь, там еда, деньги, документы. А что я Кларе скажу, она же и меня и вас всех поубивает, в лучшем случае, затаскает по судам. Не знаю, не знаю, не знаю, а… может он и вообще…А? А? Ааааааааа…. – Белозёров делает большие глаза и орёт – Я прыгать не буду, можете меня прямо сейчас здесь убить! Всё равно я до земли не долечу. Мама, мамочка, мамуленька!!!

Закончив монолог, сыгранный с полным вживанием в роль, Саня многозначительно замолк, уставившись на дверь туалета, за которой послышалась какая-то возня. Лётчик, превратившийся в каменную статую ещё в начале Саниного выступления в театре одного актера, тоже перевёл взгляд на дверь.

В медленно открывающуюся железную дверь с трудом протискивался большой «парашют» – рюкзак на ножках.

От инфаркта «летуна» спасло только то, что рюкзак повернулся и превратился в Московченко, который, пятясь задом, выполз из туалета с рюкзаком на спине. Как Витька ухитрился напялить его на себя в крохотной кабинке туалета, так и осталось загадкой.

Не обращая внимания на пилота, Витька серьёзно посмотрел на Белозёрова и сказал:

– Ты был прав, Александр, зря тебя не послушал, зачем я стал эту дверь открывать? Хорошо хоть за хвост самолёта зацепился, а потом пролез обратно через туалет. С парашютом, правда, были проблемы, большой, гад, хотел даже выбросить! Но не смог, имущество-то казённое.

Пилот какое-то время смотрел на Витьку стеклянными глазами, потом, постепенно «переварив» ситуацию, пришёл в себя, вытер тыльной стороной ладони вспотевший лоб и выдохнул:

– Фуу…у! Артисты! Да, шутка моя удалась! Только вот в начале думал, что обделаетесь вы, а не я! Извините, мужики, признаю, счёт один-ноль, в вашу пользу! – и, уже не подмигнув, как в прошлый раз, ушёл на свое рабочее место.

Через минуту из кабины пилотов послышался громкий смех командира самолета и стюардессы, и в проёме двери на секунду появилось и исчезло её смеющееся лицо.

– Доложил «обделанный», видимо, командиру, что тут был за шум, – сказал изрядно повеселевший Витька, – Шура, давай перекусим, а то я ещё в аэропорту есть захотел, да посадку объявили. А после всех этих переживаний у меня скоро начнется «медвежья болезнь» и пища явно понадобится!

– Вить, ты что, ненормальный? Ты когда-нибудь летал на таких самолётах? А мне приходилось в армии, когда срочную служил.

– А что?

– Да ничего, скоро узнаешь! Жди лучше свою медвежью болезнь…

Их пререкания перебил звонкий девичий голос, раздавшийся из кабины пилотов и различимый даже сквозь шум мотора:

– Мальчики, кофе будете?

– Слава Богу, остались еще в этом самолёте добрые люди – сказал Витька, встал со стула и пошёл к кабине пилотов.

– Спасибо за кофе, милая девушка! – крикнул он – Вы меня просто спасли, большое спасибо.

В проёме входной двери появилось женское лицо, равнодушно взглянувшее на Московченко:

– Это я не Вам, молодой человек. Кофе только для членов экипажа, а пассажирам оно не положено.

Да, да! Она так и сказала про кофе – «оно». Белозёров засмеялся и чтобы хоть как-то успокоить Витьку, рассказал ему старый анекдот.

СТАРЫЙ АНЕКДОТ

Один парень мечтал поступить в литературный институт, но на экзамене провалился. Чтобы не терять зря время, он устроился барменом в дом литераторов и, когда не было посетителей, усиленно штудировал русский язык и грамматику.

Через неделю работы он просто впал в депрессию, потому что все литераторы и поэты, заказывая кофе, говорили:

– Одно кофе, пожалуйста!

Парень уже решил уволиться, когда в кафе зашел известный поэт, представитель одной из южных республик Кавказа. Он подошёл к стойке бара и сказал:

– Один кофе, пожалуйста!

«Наконец-то, хоть один грамотный человек в этой богадельне», – подумал бармен, и тут же услышал продолжение заказа:

– И один булька с маком.

Посмеявшись, анекдоты стал рассказывать Московченко, но они были такие старые, что Саня, слушая его вполуха, начал дремать.

Из состояния дрёмы его вывело ощущение, что он примёрз задом к сиденью. Ощущение не оказалось обманчивым, когда он открыл глаза, Московченко уже стоял рядом, активно растирая руками заднее место, и громко причитал:

– Какой такой дурак придумал в самолёте железные стулья?! Температура – то за бортом минусовая, стулья вместе с корпусом самолёта остывают. Пилотам-то тепло, у них там кожаные кресла и электропечка, а нам как? Сидишь на этом стуле, и кажется, будто вместе с теплом в небо и душа отлетает. – Поворчав немного, он с возгласом – А пошли бы они все нафиг, – снял сверху одну небольшую коробку и уселся на неё. Белозёров последовал его примеру.

К этому времени в кабине пилотов стюардесса уже разлила кофе и приготовила бутерброды. Закончив с приготовлением еды она, держа в одной руке бутерброд, а в другой кофе, протянула их пилоту. Тот, не долго думая, бросил штурвал самолета и взял предложенное кушанье. Самолёт, оставшийся без управления, резко ушёл вправо и ухнул в воздушную яму.

– Ахххх…..! – только и вскрикнули ребята, восстанавливая дыхание после резкого падения.

– Сань, да они совсем обезбашенные! – прошипел Витька. – Летая на этой этажерке, совсем уже смерти бояться перестали!

Грустно вздохнув, он посмотрел на Белозёрова глазами больной собаки и продолжил:

– А кофейку бы всё-таки не помешало!

Выправившийся, было, самолёт после этих его слов, как по мановению волшебной палочки, снова уходит вниз. Эти «падения» продолжаются с промежутками примерно в одну минуту.

– Они там кофе-то с коньяком пьют, что ли? – возмущению Витьки не было предела. – Чё это такое?

– Воздушные ямы!

– Вот, бардак! На земле дороги г…но и в небе тоже всё в ямах! Всё. Мне худо…

– А ты кофейку у девочки попроси, скажи, что умираешь, ха-ха-ха…, – через силу захихикал Белозёров.

– Сейчас стошнит, – Витька откинул голову и закатил глаза.

Витьку спасло лишь то, что болтанка неожиданно закончилась. Самолёт пошёл на посадку и через пять минут, после небольшой трясучей пробежки по взлётной полосе, остановился на краю аэродрома.

– Ну, вот и всё! – Московченко первым схватил сумку и одним прыжком, как кот, выпрыгнул из самолёта. Следом вышел Саня.

Их должны были встретить, но никого не было.

– Вышли мы с Григорием на перрон, и у нас создалось впечатление, что нас здесь не ждали. Нормально, Григорий? Отлично, Константин! – процитировал Витька знаменитого юмориста Жванецкого.

– Да, отлично, Константин! Надо искать, где тут менты живут, – продолжил Белозёров.

– А вы чего с вещами вышли? – промурчал за их спиной женский голос, – Это не Умбинск, нам дали команду сесть в Кировске и забрать ещё людей.

– Господи, это не кончится никогда! – Московченко обречённо бросил сумку на землю и плюхнулся сверху, – Опять курить?

– Здесь нельзя, отойдите от самолёта вон туда и там можете покурить минут двадцать, пока загрузят почту и людей, – опять промурлыкала киска в пилотке и скрылась в проёме двери.

Как и водится на Руси, курить пришлось значительно больше, чем двадцать минут и, замёрзнув, ребята вернулись в салон самолета. Там уже сидели две молодые женщины. На застеленных газеткой коленях они раскладывали бутерброды с сёмгой и красной икрой, намереваясь видимо плотно поесть перед дальней дорогой.