Текст книги "Пойди туда, не знаю куда. Книга 1"

Распутья

Где мы теряем силу? Почему, взрослея, мы не можем так же всецело отдаваться любимому делу, почему разбрасываемся, утомляемся и болеем от собственной недееспособности? Ведь были ж и мы рысаками!

В том же состоянии сомнений и неопределенности Федот подошел к избушке и встал перед дверью. Надо было постучать, всего лишь поднять руку и стукнуть в дверь, но рука была тяжелой и неподъемной.

Федот явственно слышал, что за дверью идет какая-то жизнь, колдун был дома. Но он не знал, что ему сказать, когда войдет, и чувствовал, что это неверно, нельзя так переступать порог…

Стоял он долго. Наконец колдун словно не выдержал, распахнул дверь и встал перед ним на пороге. Был он кряжист и лохмат, борода взлохмачена, брови нависали на глаза, взгляд пугал, потому что в глубине глаз словно горел огонек…

Колдун поглядел на Федота исподлобья, не выражая никакой приветливости, скривился и произнес: «Ага, принес!» – протянул руку и взял ружье. А потом повернулся и захлопнул за собой дверь!

Федот ожидал, что будет непросто, но чтобы вместо всего – лишь пустые, равнодушные доски двери!.. Он даже успел непроизвольно качнуться вслед за колдуном, предполагая войти за ним, и оказался прямо упершимся в эту стену с отчетливыми следами затесов, сделанных топором.

– Вот те на! – прозвучало у него в голове. Он протянул руку и нерешительно потолкал дверь. Она не поддалась. Чтобы не попрекать себя впоследствии, что не сделал всего, что ожидалось, он толкнул сильнее, но дверь даже не шелохнулась. Он не слышал звуков запирания, дверь явно не была заперта, но она и не была отперта для него.

– Вот и хорошо! – подумал Федот. – Все само решилось!

Ему сразу стало легче повернуться и пойти прочь. И он повернулся и пошел прочь от избушки. И чем дальше от нее уходил, тем легче ему становилось, но тем отчетливее начинал шевелиться на душе какой-то червячок, вроде мысли, что он не прошел свой путь до конца и до конца честно…

Смеркалось, Бледный всадник на белом коне шагнул за край земли, но почему-то не отдал ему чести. Сомнение усилилось, но Федот увернулся от него и заставил ноги шагать весело. Дорожка была знакомая, до деревни было недалеко, и он даже стал насвистывать, подбадривая ноги! Ноги же словно пританцовывали, будто они победили в этом споре дум и рассуждений.

Но свист его разбудил ветер, ветер принес запахи и мысли, которые собирал вслед за ним по всему лесу. Мысли эти были все о том же, почему не надо выбирать путь колдуна. Хорошие мысли, со здравым смыслом: Колдунов все боятся! Жить, постоянно зная, что вызываешь страх, это не радость. Для этого надо уметь наслаждаться тем, что тебя боятся!

Правильные были мысли, но присвист ветра придавал им странный привкус. Федот не сразу понял, что это за привкус, и лишь когда теплый порыв полностью выдул все из его головы, вдруг сообразил: зачем еще раз убеждать себя, что путь колдуна плох, если уже все решилось?!

Как только это прозрение заполнило его, он почувствовал, что весь покрылся испариной, а воздух посвежел и вместе с ветерком по испарине начал пробираться под одежду. Охотника передернуло от озноба, и он открыл открытые глаза: темнело, Черного всадника на черном коне он пропустил, тропа же подвела к выходу из леса. Впереди было светлей.

Он стряхнул прилипшую к ногам танцующую походку и пошагал к выходу из леса, ожидая, что лес расступится в поле, и впереди покажутся огоньки деревни. И действительно лес раздвинулся, но впереди была больша, белесая пустошь мохового болота…

– Вот это плутанул! – подивился охотник. – Надо же так задуматься, что аккурат в обратную сторону занесло! Вот ведь думы окаянные как человеком водят!

Он повернулся и пошел обратно, к деревне, размышляя, где же он мог свернуть на эту тропу. Впрочем, дорога была знакомая, Федот успокоился и снова отдался ветру. Ветер снял груз с его плеч, положил его голову на себя и нес ее над дорожкой, будто по смазке из мыслей.

Мысли были о том, что он не только не хочет держать людей в страхе, но и вообще не хочет жить один, вот так вот в лесу, на отшибе! Без друзей, без любви! Мысль про любовь впервые посетила его. Он дунул на нее, чтобы отогнать, как отгоняют пушистые семена растений, лезущих в глаза или нос, но ветер закрутил ее и снова вернул. В этот раз увернуться не удалось, Федот даже засмущался, когда она прилипла к его сметке и пустила тоненький быстрый корешок! Засмущался, потом засмеялся сам над собой!..

Тут как раз тропа подошла к краю леса, и показалось поле, на котором горели огоньки. Только это были не деревенские огоньки. Эти огоньки были белыми и зелеными… И они двигались!

Охотник потянулся за ружьем, но ружья не было! У него по спине пробежал сивон… Водит! А ветер в ответ засвистел, словно издеваясь.

Но охотник собрался, отогнал слабость, упрямо выпятил челюсть, повернулся и пошел к деревне, решив больше не поддаваться предательским мыслям. Он шел, держа челюсть выпяченной, чтобы не забыться, и упорно следил за собой всю дорогу, не давая себе ни о чем думать.

Дорога этому всячески мешала, подсовывая зародыши рассуждений, а ветер издевался, швыряя в его сознание обрывки воспоминаний и тут же выдувая их из его головы, чтобы заменить на переживания. В темноте дорога медленно набирала светимость, и благодаря этому, стало видно, как приближаются темные порывы ветра, неся очередную пригоршню своих семян.

Светимость подымалась от земли вместе с белесым туманом. Когда обрывки тумана касались Федота, из них, словно мягкие вспышки, вырывались рассуждения о жизни вообще и о жизни колдуна в особенности. Вспышки разрядами свечения скользили в его сознание, это вышибало из сознания ответные возражения и доводы, вполне разумные и полные здравого смысла, о том, почему этот путь выбирать не надо!

Но темные щупальца ветра вливались внутрь рассуждений, заражая их ростками воспоминаний о том, что уже случалось, когда Федот делал подобные выборы, эти воспоминания перерастали в болезненные переживания, и он ловил себя на том, что уже не рассуждает, а проживает давнюю боль заново, строя умные ответы и находя решения.

Эти переживания были так похожи на рассуждения, что Федот с трудом мог отличить их друг от друга и чувствовал, что это его изматывает.

– Так это колдун по туману насылает на меня мысли, чтоб я соблазнился! – вдруг сделал он поразительное открытие. – Вот гад! Вот из-за одного этого не пойду в колдуны!

И тут же осознал, что снова подходит к краю леса, и лес сейчас распахнется, но огоньков деревни впереди опять не будет – он снова умудрился потерять свой путь. Это могло бы напугать, но что-то произошло, была превышена какая-то мера, и охотник почувствовал, что эта беспомощность его собрала.

В этот раз он не стал поворачиваться. Он остановился, замер и затих, втягивая в себя все, что из него выходило, как будто на охоте, когда затаиваешься, поджидая зверя. Ветер, видимо, не ожидал этого и потерял его. Он заметался, швыряя темные щупальца в разные направления, затем помчался вперед по дорожке, словно посчитал, что охотник убежал вперед.

А тот медленно пошел вспять задом наперед, стараясь ступать в собственные следы. Ветер внезапно вернулся и догнал его. Охотник замер и втянул себя в тело. Ветер пролетел мимо, замер, вернулся, пошарил вокруг охотника, но, так и не увидев его, помчался по тропе. Охотник же снова пошагал обратно и довольно скоро добрался до росстани, на которой сошел со своего пути.

Он так же задом прошел поворот и оказался стоящим лицом к двум путям, между которыми постоянно выбирал. Посередине между ними стояла большая ель, и тропы шли в обход нее. Та, что справа, к деревне, была широкой, нахоженной, левая, к болоту, вообще была не видна за ветвями. Как он умудрялся каждый раз сворачивать на нее?!

Все, загадка разрешилась. Теперь путь стал ясен! Можно было смело идти домой!

Охотник наклонился и поднял сухую ветку, затем вторую, третью… Он долго сидел под елью на распутье, глядя в огонь. А когда в небе над деревьями появилась Путеводная звезда, огонь костра дотянулся до ее седьмого луча, и охотник поднялся на ноги:

– Чего тут думать?! Надо идти!

Я пришел!

Путеводные звезды тем хороши, что они отменяют пути, связи и даже образование. Даже судьба отступает, если человек найдет свою путеводную звезду. Да и как судьба может помешать тому, кто больше не идет ее путями и кого больше нельзя поймать в петли судьбы?

Путеводные звезды ведут прямо к цели, обводя вокруг всех ловушек, потому что им сверху все видно. Никогда не упускай свою звезду, хотя это будет стоить больших усилий. Поэтому запасайся силой впрок, чтобы не упустить возможностей, которые появятся, если тебе улыбнется Удача, и ты разглядишь среди множества звезд свою!

Ты знаешь, по каким признакам узнают свою звезду? Нет? Я подскажу, хотя ты должен это знать: у нее особый свет из глаз!.. Такого больше ни у кого не встретишь, хоть всю жизнь ищи!

Путеводная звезда привела охотника к избушке колдуна напрямую, через лес, улыбнулась и сверкнула слезинкой расставания.

– Не уходи! – воскликнул он непроизвольно.

Она замерла, нездешне улыбнулась и скатилась по тонкому лучику ему на щеку. Тут появился ветер, закачал макушки деревьев, за которые должна была зайти звезда, а потом внезапно налетел и ударил ему в лицо, так что слезинка поползла по щеке вверх и спряталась в уголке глаза:

– Я побуду с тобой… сегодня…

Охотник поморгал, постоял с закрытыми глазами, а когда почувствовал, что сияющая слезинка больше не мешает, подошел к двери, поднял руку и решительно постучал.

Дверь распахнулась мгновенно, словно колдун ждал прямо за ней. Взгляд его был пронзителен, но не мрачен. Он пробежался по лицу охотника и уперся прямо в уголок его левого глаза, где спряталась Путеводная звездочка. Колдун вглядывался в охотника несколько мгновений, потом кивнул:

– Пришел! Заходи.

И исчез в темноте. Но левый глаз охотника теперь видел путь, и темнота его больше не смущала.

Сказка первая
Ученик колдуна

Зачинается, починается сказка-повесть про человека, который себя не знал и дом потерял. Считал себя охотником, но охоты в себе не чувствовал, ни памяти, ни ума своего не имел, чужим жил – не тужил, словом, обычный человек, как все. А как начал подозревать, что человеку свой ум полагается, так с тугой подружился. Как есть дурак, только сказку сказывать!

Жил-был охотник в деревне, деревня стояла на Руси, звали его Федот, а он знал, что не тот. Откуль взялся, никто не помнил, вроде как с детства тут бегал, перед глазами мельтешил, мельгун такой. Ради чего жил, никому не ведомо было, да никто и не задумывался – у нас на Святой Руси все такие: о себе-то не задумываемся, чего на другого дивиться, не заморское чудо!? Водку пьет, морды бьет – как есть человек хороший!

Ну уж раз есть, так и пусть будет, и другим быть не мешает. Вот что в хорошем человеке главное! А кто он и зачем?.. Просто быть – это просто. Хорошим человеком стать труднее, тут искусство требуется быть и как бы не быть.

Плохим стать легче, достаточно стать видимым. Вот, к примеру, болтался-шатался перед глазами, да вдруг пропал. Как только тебя не стало, тут тебя сразу увидят! Это уже плохо, это уже начало конца, потому как в глаза бросается, когда нет человечка на привычном месте. Пусто! Мы пустоты боимся! Кто знает, чего от пустоты ожидать?! Ну, кто?! Видите, никто не откликается, как и нет никого будто…

Жил человек, и сказать о нем нечего, да и чего о нем говорить, когда он сам тут. Когда он есть, на него смотреть надо. А говорить нужно за глаза, когда глазами посмотреть нельзя. Пропал – обязательно поговорят! Отсутствующий человек живет какое-то время! Даже отвернулся и уже чуешь, как сзади про тебя говорить собираются… Тут надо резко обернуться и крикнуть: «Ага! Это вы надо мной смеетесь!» А они тебе: «С ума сошел?»

А и не сошел совсем! С чего сходить-то? Наоборот, чуять начал, что ум твой где-то должен быть. Ну раз ты не чуял, как с него сходил, а они говорят, что сошел, значит, непременно должен где-то быть твой ум. Поищи в себе, и ведь не найдешь. Одни подозрения, что умный. А на деле – не глупей других. Вот это точно! Мы это дно хорошо чуем: не глупее никого!

А вот крыши для нас нет: где там ум для русского человека кончаться должен, никто не знает, то ли пределу ему нет, то ли ума. Но крыши хоть и нет, а сносит ее у русских людей частенько. А потом еще раз снести может. Стало быть, мы как-то ее на место возвращаем. А как? Не иначе как привычно, потому что никто не может определенно сказать, что он делает, чтобы вернуть крышу ума на место. Видно, во сне возвращается…

В любом случае, чтобы крышу вернуть, самому тоже вернуться надо. Вернулся и опять мельтешишь и мелькаешь, как всегда, – тут о тебе и забыли – ничего ведь не произошло. Как не было человека, так и не появился никто! Очевидно, то есть глазами же видно, что ничего не изменилось.

Вот если вернулся, а у тебя мелькание в глазах в мерцание перешло, и унесенная крыша все мельзит в памяти, тут может что-то и поменяться. Что там у тебя мельзит, никто смотреть не будет, а посмотрят на то, что вернулся и водку пить перестал, к примеру, вот это тревожно! Не иначе, в секту попал. Лучше бы вернулся и снова ушел. Тогда все хорошо – охотник, часто пропадает, такая охота у него! Лишь бы перед глазами мелькал время от времени.

Ох, не простое это словечко – мелькать! В нем мерцание слилось с мечтанием, потому что происходит оно от слова мекать, а мекать – это работа той части ума человеческого, что называется смекалкой. Смекать же – это думать не образами и не образцами, а тем, что сверкает, вспыхивает искрами, дрожит, как солнечный зайчик, в твоем уме. Смекать – это ухватывать то, что не ухватывается…

Ты меня понимаешь? Ну, тогда смекай дальше!

Как мелькать время от времени? Как, вообще, мелькать время? А как от времени? Это что-то вроде прятать время от времени? Или воровать время у времени? Скрывать его, чтобы другое время не узнало, где ты время потерял! Если так, то время очень похоже на человека.

Оно, словно больной на голову, находится в постоянной раздвоенности, и одна его часть смутно помнит, что не полна, и потому ищет утраченную вторую половинку, как крышу, которая совсем обеспамятовала и живет себе весело, даже не сомневаясь, что у нее все хорошо. Пирует во время чумы, как это бывает в больные времена и перед началом конца.

Без памяти времена веселые. Живи себе одним днем и не заботься ни о чем! Потому, когда веселое время сталкивается со своей отягощенной памятью половинкой, то шарахается от нее, как от сумасшедшего, и бежит, куда глаза глядят! А глядят они туда, где свет, шум, смех, искры, мельтешение!

А не до конца потерявшая память часть времени свою вторую половину преследует своей мрачностью, сама не зная, зачем, потому что знание возможно лишь в полноте. Неполное знание – не бывает знанием, как рыба не бывает второй свежести.

Знание, хоть и жидкое по своей природе, но не водка – ни на двоих, ни на троих не разливается! Этот напиток пьют, кто в одиночестве, если оно горькое, кто в уединении, если оно сладостно! Для знания человек нужен, который его выпьет до последней капли. Выпил всю меру знания, наполнился под завязку, почуял крышу или свой предел – и либо погиб, поскольку жить больше не для чего, либо обрел покой, поскольку сердце успокоилось, и огонь в нем, наконец, потух…

Этот огонь мы все знаем в себе как жажду знаний. И залить его можно только учебой. Но мы боимся учебы, и знания кажутся нам опасными, потому что охота знать понуждает нас на усилия, труд и муки. Мы хотим иметь знания, но хотим их иметь готовыми. И не хотим учиться. Мы даже не знаем, что это за действие такое – учиться!

Поэтому мы всегда сбегаем от настоящей учебы и живем полузнаниями и полуумом. Полуумный – это не полоумный. Полоумному легче, у него ум полый, пустой, туда хоть бзык посади, сразу видно будет, потому что вместо ума у него пустота! Полоумного сразу видно. Это редкие люди.

Полуумный, то есть недоумок, всегда имеет что-то на уме. Как есть человек. И не умный, но не признает этого. И будет с каждым умом мериться, чтобы доказать, что его половинка ума больше.

Не добрал до полного ума и не наполнился, и огонь не залил, обязательно расколешься на две половинки – одна что-то знает, вторая ничего об этом не подозревает, и понять первую не может, словно они разной природы. И будешь тогда, как время – прошлое без будущего не полно, а будущее ничего не знает о том, чем полно было прошлое!

Одна половинка будет жить недоучкой, всегда подозревая, что знает что-то, знать бы, что? А вторая и знать не будет, что не знает – удел счастливых! Еще и сопротивляться начнет, если первая половинка попытается с ней этим знанием поделиться, словно ее насилуют! Время сошло с ума!

И без человека оно свою цельность восстановить не в силах. Потому и мелькает между временами человек, который находится в мерцании раздвоенности.

Однако находится! Изредка. И редкий человек. Но случается человеку и найтись. И находится он всегда по мерцанию. Мерцание должно обрести накал, по которому видно, что одна половинка готова встретиться со второй, чтобы родилась цельность.

Не часто времени так везет, что человек находит себя, а время находит своего человека, и этот человек признает его своим временем. Но если такое случается, знание своего времени заражает человека охотой знать. И он впадает в восхищение!

Каждый знает, что может впасть в восхищение, не каждый при этом задумывался, что падаем мы вниз, а восхищаемся вверх. Потому редко кому удается это невозможное движение, совмещающее противоположные пути.

Но когда появляется человек, способный совмещать пространства и миры, тогда у времени появляется новая забота: надо донести до человека, что знание сего времени – это неполное знание, ущербное, как умирающая луна! Ущербное знание – это и не знание вовсе, хотя из него можно сделать, к примеру, науку! Это болезнь. Так однажды наука стала болезнью нашего времени…

Знание должно быть полным. Только так оно станет настоящим, даже если невелико. Без этого человек все время либо в будущем, либо в прошлом, и думает, что время порвано на куски, как и он сам.

Но время не порвано, оно расколото и разбросано. И не в прошлом и будущем его надо искать. Прошлое и будущее – это и есть время. Если бы оно было раскидано по прошлому и будущему, оно было бы в себе, а оно явно не в себе! И человек, потерявшийся во времени, не в себе!

Человеку надо вернуться в себя, для этого ему надо найти осколки своего прошлого и будущего, раскиданные по мирам, потому что нам доступно только время мира. Тогда время станет цельным, а человек возвратит знание.

Вот и начинается наша сказка-быль о возвращении утраченного знания.

Учитель

Люди играют в игры. Звери играют в игры. Даже стихии играют… Люди играют со смертью. Самые страшные орудия смерти – войны – выигрываются или проигрываются. Это признак божественности Игры!

Мы получили игры в наследие от Богов. Творя мир, они бросали кости, так же поступали предки. Боги проигрывали миры, предки – царства, мы – собственные жизни.

Как можно проиграть жизнь? Можно поставить ее на кон, но где найти такого игрока, который способен принять такую ставку? Поэтому мы научились играть иначе, мы играем с самой жизнью и ставкой то, что она не настоящая. Когда жизнь не настоящая, не так страшно помирать. В этой игре мы потеряли страх и больше не видим тех ужасающих существ, что рыскают вокруг нас.

Но нельзя просто не видеть что-то, надо видеть что-то другое вместо него. К примеру, перед тобой стоит пожиратель душ, и все, что ему нужно, чтобы твое сердечко дрогнуло, и душа на миг выпрыгнула из крепости тела. Но ты видишь перед собой зеркало и свое отражение в нем. И это совсем не страшно, так что сердце твое спокойно. А когда это отражение шевелится, ты думаешь, что у тебя устали глаза, и идешь отдыхать…

Охотник шагнул вслед за колдуном в его избушку, ожидая увидеть печь, стол и лавку под окном. Но слезинка путеводной звезды зашевелилась в его глазу, и все стало мерцать. В этом мерцании он увидел, что колдун идет не по избе, а по смутному коридору, уходящему куда-то за печь и стену.

Тело охотника покрылось гусиной кожей и затрепетало от сивона, оно даже попыталось остановиться перед стеной, но он глядел в спину колдуну и упрямо шел следом. Так они оказались в каменном помещении, где стояла резная деревянная кровать, стол с ящиками, шкаф с книгами, висело оружие на стенах.

Из помещения этого начиналась каменная винтовая лестница вверх. Само помещение было круглым, а лестница была пристроена сбоку, словно маленькая башенка.

По ней поднялись они в горницу, из которой узкие окна по кругу выходили на все стороны света. И хоть было это всего лишь вторым ярусом, окна оказались неожиданно высоко над верхушками всех деревьев.

– Вот моя башня, – сказал колдун. – Ты будешь спать внизу. В любое время, когда тебе понадобится отдохнуть, подумать или зализать раны, эта комната будет тебя ждать. Моя будет для тебя закрыта.

– Почему я не видел этой башни? – спросил охотник.

– А что ты вообще видишь? – усмехнулся колдун.

– Я охотник, я много вижу, больше других!

Колдун покивал:

– Да. Но этого мало. Очень мало. Может, ты видишь меня?

Странный вопрос вызвал у охотника метания ума: что он имеет в виду, что вместо него тут стоит призрак?! Но пока его ум метался, зрение пыталось рассмотреть то, что стояло перед ним, и началось болезненное для глаз изменение.

Старый колдун, привычный, скрюченный, лохматый, в драной кацавейке, с растрепанной бородой и злым взглядом из – под нависающих бровей, какого привычно видел Федот, вдруг стал прозрачным, и сквозь него проступил человек средних лет, полный сил и грации.

У него были длинные волосы, но они не свисали космами, а были зачесаны на затылок и перехвачены зеленым кожаным ремешком. Борода оказалась короткой и изящно постриженной. Свободная шелковая рубаха, хоть и была черного цвета, как кацавейка, но даже не свисала, а была заправлена в порты, тоже свободного кроя, и перехваченные широким ремнем из сыромятной кожи с тиснением. Порты были заправлены в короткие сапожки из мягкого сафьяна. Поверх рубахи была одета безрукавка из кротовых шкурок…

В следующий миг этот образ затуманился, и снова вышел образ старого, свирепого колдуна, затем все замерцало, и вернулся новый образ. Казалось, что старый образ осыпается с него, как высохшая побелка, а новый проявляется все плотнее.

– Как ты это делаешь?!

– Я это не делаю, – ответил колдун. – Я лишь поддерживаю в вас восприятие, которое вам удобно. Это делаешь ты. Ты так меня видишь, как тебе удобнее для жизни. Это твоя игра.

– Какая игра?!

– Ну с жизнью, наверное. – Ответил колдун и жестом предложил охотнику присесть за стол. – Помнишь, лучший способ в детстве, как спрятаться от опасности? Надо накрыться с головой одеялом, закрыть глаза и сказать: «Теперь меня никто не увидит». И раз ты жив, значит, работает.

– Ну да… – усмехнулся охотник.

– Мир этот страшный, но мы не хотим этого знать. Мы закрываем глаза на все страшное, даже когда они открыты, и видим таким, каким хотим видеть. Вот и вы приучили себя видеть меня таким, какой вам удобнее. Я не против, – и он жестом предложил охотнику кушанья.

Они ужинали, сдабривая мясо удивительными приправами. После пресной дичины это казалось праздником вкусов. Затем они сидели в мягких креслах за маленьким столиком у окна и пили необычные напитки, от которых у охотника слегка кружилась голова, но прояснялись мысли.

– Зачем ты пришел? – спросил, наконец, колдун.

– Учиться на колдуна! – решил охотник валить все так, как есть, и ничего не выдумывать.

– Так. Учиться на колдуна, – медленно повторил колдун и вздохнул. – Ты точно понимаешь все, что сказал?

– Вроде, понимаю…

– Ты знаешь значение каждого сказанного тобою слова?

– Не знаю…

– Не знаешь, знаешь ли… Предполагается, что мы можем не знать того, знание чего у нас отсутствует. Но мы должны знать то, что имеем как знание. И должны знать, что такого знания у нас нет, если его нет. Как тебя зовут?

– Федот.

– Не, ты не знаешь. Я буду звать тебя Нетот.

– Я Федот!

– Откуда ты это знаешь?

– Все так говорили.

– Разве твое знание может храниться у других? Оно должно быть твоим, верно? Ты точно знаешь, что ты Федот?

Охотник покопался где-то внутри себя, но так и не нашел чего-то, что можно было бы считать знанием о своем имени. Все, что вылезло: Федот и Федот, разве этого недостаточно?..

– Тогда ты будешь Нетот. Для меня. И для тех, кто будет отличаться от обычных людей. Запомнил?

Охотник кивнул.

– Вот теперь у тебя точно есть знание, как тебя зовут.

Эта мысль была настолько проста, что охотник даже рассмеялся и вдруг почувствовал, что во всем, что говорит колдун, есть какая-то закономерность, и его можно понять, если принять и сделать усилие, чтобы понять.

– А ты колдун?

– А ты знаешь, что значит колдун?

– Ну конечно! – выскочило из Федота. Но тут же взгляд его начал шарить по тому внутреннему пространству, где он искал знание своего имени, и опять оказался в пустоте. Лишь одно имя Нетот каталось по этому пространству точно гремящий шарик. – Хотя…

– Тогда оставим это пока. Если ты пришел учиться на колдуна, ты должен будешь получить такую возможность и сделать выбор сам. Но как ты его сможешь сделать, если не знаешь, что значит учиться?

– Ух! – вырвалось из охотника. Он снова заглянул в пространство, где должны были храниться знания, и обнаружил там какие-то обрывки и смутные тени понятий, которые к тому же путались и рвались, теряя определенность, как только он в них вглядывался.

Все, что осталось, это воспоминание, как он сидит среди учеников в большой келье при монастыре, а учитель в рясе ходит между рядами и бьет линейкой по сложенным на столах рукам тех, кто не знает ответов… Воспоминание было неожиданным, потому что охотник даже забыл, что когда-то учился в такой школе…

– Учиться – это делать все, чтобы тебя не били, – улыбнулся он.

– Это лучший ответ, который я слышал, – засмеялся колдун. – Ты даже не представляешь, насколько он глубок. Из тебя может выйти толк. А как тебе: учиться – это делать все возможное, чтобы не погибнуть от приобретенных знаний?

– Бабушка рассказывала, что когда медведь захотел научиться играть на балалайке, ему защемили пальцы в пеньке. А я все думал, съели его лисы и кабаны, или он выжил?..

Колдун снова рассмеялся:

– А разве кабаны едят медведей?

– Нет, они едят мертвечину.

Колдун покивал одобрительно:

– Добро. А что значит учиться на колдуна?

Охотник хотел пошутить, но взглянул на колдуна и снова отчетливо осознал, что это не тот мрачный и лохматый старик, которого боялась вся деревня.

– Не… Я что-то не уверен теперь. Да я и вообще не знаю, что нужно знать, чтобы быть колдуном. Мне казалось, знать вообще не нужно, нужно мочь!

– А разве у вас колдунов ведунами и знаткими не называют?

– Называют, точно. Но ведь это не о знаниях. Это, когда говорят, что он слово такое знает…

Колдун смотрел на него с улыбкой:

– А слово знает – это не о знании?

– Как-то нет. Знать слово – это мочь. Я знаю, как зарядить ружье. Это знание. А вот знать птицею, это мочь превращаться в птицу, это умение.

– Ну молодец! Тогда со знания и начнем. Скажи, иметь знания полезно?

– Само собой.

– Ты хочешь научиться обретать знания? То есть научиться учиться?

– Пожалуй. Лишь бы по рукам не били. Собственно, вся жизнь в лесу – постоянная учеба.

– И быстро учишься?

– О! Когда лед подо мной трещал и ломался, или дуб на меня падал, быстро!

– А в остальное время как все?

– Ну да. Может, чуточку пошустрей.

– Хочешь мочь – надо уметь учиться.

– Согласен.

– Значит, тебе нужен учитель круче, чем падающий дуб.

– О! Да, пожалуй, это меня сильно ускорит! И учитель не догонит.

– Иными словами, тебе не всякий учитель подойдет? Тебе нужен такой, от какого ты убежать не сможешь.

– Ну, таких не бывает!

– Хорошо, поищем. Читать умеешь?

– Вроде, умею.

– Прочитай, – и колдун протянул ему листок бумаги, испещренный странными значками. – Здесь про время, когда человеку легче всего учиться. Его лучше не пропускать, чтобы не отупеть, не стать заскорузлым. Иначе будет поздно, и уж настоящие знания не удастся взять.

– Как же я это прочитаю? – Воскликнул охотник, повертев листок. – Оно же неведомыми письменами писано!

– Да это самый простой случай, когда неведомыми письменами. Тут ты сразу видишь, что не понимаешь. Тут, чтобы прочитать, надо всего лишь выведать письмена. Тяжко будет, когда письмена будут знакомыми и каждое слово известно, а ты ничего понять не можешь. Вот прочитаешь это, и мы с тобой постараемся прочитать то, что ты прочитал. Чтобы понять. Тогда поплачешь.

– И как мне эти письмена изведать?

– Ищи. Ты же охотник. Не задерживайся только слишком долго, а то либо свое, либо мое время упустишь.

Охотник почесал в затылке, сложил бумагу и спрятал ее в шапку. Затем поднялся:

– Пойду.

– Не переночуешь?

– Да некогда мне. Время уходит, – и пошел к выходу.

– Ружье возьмешь? – спросил вдогонку хозяин.

– Ружье возьму, – ответил охотник, оборачиваясь. – А как мне тебя звать?

– А кто я?

– Колдун, – хотел сказать охотник, но понял, что это неверно. – Наверное, учитель, – неуверенно пошевелилась мысль в глубине его сознания.

– Вот так и зови!