Текст книги "Битва за Русскую Арктику"

На следующий день «в первом часу приказал капитан Беринг подымать якорь, но едва только подвертели несколько сажен каната, то оный лопнул, а посему, поставя скорее паруса, пошли на юго-юго-восток». Моряки были спасены.

2 сентября Беринг бросил якорь в устье реки Камчатки, после чего стал располагаться здесь на зимовку. 1-я Камчатская экспедиция, послужившая прологом к Великой Северной экспедиции, была закончена.

Обратный путь в Петербург совершали на 78 лошадях. Выехав 29 июня, Беринг ровно через два месяца прибыл в Якутск. Отсюда поплыл он по реке Лене, но 19 октября река замерзла, и продолжать далее путь пришлось на санях, минуя Илимск, Енисейск и Тару, до Тобольска. 1 марта 1730 г. после пятилетнего путешествия Беринг прибыл домой.

Свои соображения о близости Америки к Камчатке Беринг подкрепил следующими главнейшими и неоспоримыми доказательствами:

1. Около 1715 г. на Камчатке жил некий инородец, который рассказывал, что его отечество находится к востоку от Камчатки, его же самого несколько лет тому назад захватили на Карагинском полуострове, где он промышлял. Он передавал далее, что в его отечестве растут громадные деревья и вливается в море множество больших рек; для выезда в море они употребляют такие же самые кожаные лодки, как и камчадалы.

2. На Карагинском полуострове, лежащем на восточном берегу Камчатки, против реки Караги, находят весьма толстые стволы сосновых и еловых деревьев, которые вовсе не встречаются на Камчатке, а также и в близлежащих местностях. На вопрос, откуда этот лес, жители отвечали, что его прибивает к берегам при восточном ветре.

3. Зимою во время сильных ветров приносится к берегам Камчатки лед с явственными признаками, что его отнесло от обитаемого места.

4. С востока прилетают ежегодно множество птиц; пробыв лето на Камчатке, они улетают обратно.

5. По временам чукчи привозят на продажу меха куницы, которые, как известно, отсутствуют во всей Сибири, от Камчатки вплоть до Екатеринбургского уезда.

К этим замечаниям, почерпнутым им из расспросов жителей во время зимовки в Нижнекамчатске, Беринг присоединил свои собственные:

6. На пути из Нижнекамчатска на север ни разу не встретил он таких огромных валов, какие наблюдал во время плаваний на прочих больших морях.

7. Ему попадались на пути деревья с листьями, каковых ни он, ни его спутники на Камчатке не встречали.

8. Многие камчадалы уверяли его, что во время ясных дней виднеется на востоке земля.

9. Глубина моря во все время пути была весьма незначительна, совершенно не пропорциональна высоте камчатских берегов.

Все это касалось «американской части» предстоящей экспедиции. В дальнейшем Беринг предлагал меры по исследованию и устройству также и Охотского края, и Камчатки. Он советовал изучить пути в Японию для установления с этой страной торговых сношений и, наконец, указывал на необходимость исследования всего северного азиатского берега России.

Граф Остерман и обер-секретарь сената Кириллов уговорили императрицу Анну Иоанновну организовать 2-ю Камчатскую экспедицию под руководством Беринга, получившего к тому времени чин капитан-командора. Эту экспедицию тогда именовали Первой академической, поскольку именно новосозданная Академия наук приняла активное участие в ее организации. В историю же этот поход вошел как Великая Северная экспедиция. Действительно, до 30-х годов ХХ века по своим масштабам эта географическая экспедиция не имела себе равных в мире.

Участниками экспедиции от флота были сам Беринг, Чириков, Шпанберг, братья Лаптевы, Овцын, Малыгин, Скуратов, Прончищев, Челюсткин, Ваксель, Стерлегов, еще 48 офицеров, гардемаринов и штурманов, 13 чиновников, шкиперов, боцманов, 18 лекарей и подлекарей. Во вторую свою экспедицию Беринг отправился в сопровождении двадцативосьмилетней жены и обоих сыновей, самому капитан-командору было тогда 53 года.

От Академии наук в экспедицию отправились академики Миллер, Гмелин, де ла Кроер, профессора Фишер и Штеллер, 5 студентов, 16 геодезистов, 5 мастеров различных специальностей, переводчики, живописцы и 6 рудознатцев, а также один пастор, 6 попов, до 600 человек матросов, солдат и мастеровых.

Экспедиция делилась на отряды, которые должны были одновременно начать исследование и опись всего побережья Северного Ледовитого океана: от Архангельска до рек Оби и Лены и Камчатки, от Охотского моря и амурского берега до Японии. Беринг и Чириков на двух судах должны были идти с Камчатки для поисков берегов Америки и окончательно решить вопрос о проливе. Шпанберг с тремя судами отправлялся в Японию для исследования Курильских и Японских островов и завязывания отношений с этой страной. Братья Лаптевы и другие офицеры на трех дубель-шлюпках производили опись северного побережья между устьями рек Оби и Лены. Кроме того, одно или два судна должны были производить опись берега от Архангельска до Оби.

К целям научным прибавлялась и цель государственная – распространить владычество России на вновь открытые земли и острова. Все инструкции по этому поводу предписывали составу экспедиции самое ласковое обращение с народами и племенами, поступающими в подданство России.

Указ об отправлении экспедиции был подписан Анной Иоанновной 17 апреля 1732 г. «И по поданным от него пунктам и предложениям, – говорится в этом указе, – о строении тамо судов и прочих дел, к государственной пользе и умножению нашего интереса, и к тому делу надлежащих служителей и материалов, откуда что подлежит отправить, рассмотря, определение учинить в сенате».

Экспедиция должна была провести все исследования в течение 10 лет – с 1733-го по 1743 год.

Чтобы облегчить, насколько возможно, работу экспедиции в диких, незаселенных областях, местным сибирским властям приказано было оказывать начальникам отрядов всяческое содействие. Предписано было соорудить по всему северному берегу маяки и зажигать их во все время плавания; в устьях рек выстроить склады из сплавного леса и снабдить их провиантом. На сибирские власти возлагалась также обязанность – предупредив иностранцев о готовящейся экспедиции, требовать от них содействия натурой и рабочей силой. Для предварительной засъемки берегов проектировалась также посылка отряда геодезистов. Экспедиция, конечно, не в состоянии была забрать всего снаряжения и припасов непосредственно из Петербурга, очень многое она должна была приобрести на своем пути, в Нижнем, Казани и Тобольске.

Отправление экспедиции в путь началось в феврале 1733 г. Продолжительность ее была рассчитана на шесть лет. Весь начальствующий состав и многие нижние чины двинулись в дальний путь в сопровождении семей, жен и детей. Многие ехали навсегда. Всего отправились 546 человек.

Длинен и разнообразен состав участников экспедиции, в нее входили: морские офицеры (начальники отдельных партий), штурманы и подштурманы, штурманские ученики, гардемарины, комиссары, шкиперы, подшкиперы, боцманы и боцманматы, квартирмейстеры, ботовые и шлюпочные мастера, трубачи, барабанщики, канониры, матросы, конопатчики, парусники, плотники, купоры, солдаты и капралы, сержанты, лекари и подлекари, профессора и академики, адъюнкт, студенты, инструментальный мастер, живописцы, рисовальщики, переводчики, геодезисты с учениками, пробирных дел мастер и, наконец, рудознатцы, как называли в то время специалистов горного дела. Из этого списка мы убеждаемся в основательности экспедиции и многочисленности возложенных на нее задач.

Программа отбытия партий, отправляемых частями, была детально разработана.

Исследования Тихого океана выходят за рамки работы, и я ограничусь рассказом об арктических походах.

Первый отряд Великой Северной экспедиции – Обский – вернее было бы назвать Карским, так как район его действия составляло почти исключительно Карское море. Что же касается описи берегов от Архангельска и до входа в Карское море – Югорского Шара, то в этом почти не было необходимости, поскольку к тому времени этот путь в океан был уже достаточно исследован.

Для плавания из особо прочных материалов построили специальные суда – «Экспедицион» и «Обь», каждое длиной 54 фута (16,5 м) и шириной 21 фут (6,4 м).

Для нужд экспедиции в Пустозерске было заготовлено стадо оленей, а в Обдорске устроен продовольственный склад.

10 июля 1734 г. суда под командой начальников экспедиции лейтенантов Муравьева и Павлова отбыли от Архангельска. Всего в этой экспедиции участвовали 51 человек, среди них: подштурманы Руднев и Андреев, рудознатцы Одинцов и Вейдель, иеромонах и два подлекаря.

Миновав пролив Югорский Шар, путешественники обнаружили, что Карское море совершенно свободно ото льда, «чему кормщики и бывалые люди весьма удивлялись, – замечает по этому поводу Муравьев, – ибо они от тех льдов всегда имеют нужду и пропадают много».

За время стоянки у острова Вайгач приступили к работе по описи берегов острова и поставили на материковом берегу несколько знаков. Плывя дальше, благополучно добрались до полуострова Ямал, где и остановились в Мутном заливе. Здесь набрали воды, плавника и, решив обогнуть полуостров, двинулись севернее. Но неожиданно ветры и полная неизвестность и позднее время года заставили моряков плыть обратно.

Подходящих мест для зимовки не было найдено вплоть до самой Печоры, куда моряки благополучно прибыли 4 сентября. Расположились на зимовку у деревни Тельвицы, причем команда была отправлена в Пустозерск. Неприятным сюрпризом для моряков было полное отсутствие по берегам Карского моря маяков и опознавательных знаков, предусмотренных сенатской инструкцией; «видимо, было и некому и не из чего строить». Все это надо было соорудить самим в следующую же навигацию.

Зимовка проходила в приготовлениях к новой навигации. Для укомплектования судового состава экспедиции из Петербурга прибыли геодезисты Сомов и Селифантов.

Но и следующий год не принес морякам удачи. Карское море оказалось на этот раз сплошь заполненным льдами; пришлось немедленно вернуться в Югорский Шар, «и так были в том Шаре ото льдов утеснены, что принуждены стоять на мелях и день и ночь разными способами от оных отбиваться, и едва могли спастися…». В итоге в конце сентября суда, сделав съемку Вайгача, вернулись на зимовку туда же – в устье Печоры.

Поход закончился ссорой всех участников. Муравьев поссорился не только с Павловым, но и со всеми своими подчиненными. На поведение обоих лейтенантов, пьянствовавших и облагавших незаконными поборами, указывали также и местные жители в своих жалобах в Петербург. Указом Адмиралтейств-коллегий от 28 февраля 1736 г. оба злополучных начальника «за многие непорядочные, леностные и глупые поступки» были отозваны в Петербург, где преданы суду и разжалованы в матросы.

Так закончился первый этап Карско-Обской экспедиции.

Новым начальником экспедиции был назначен лейтенант Степан Григорьевич Малыгин. В помощь ему было дано еще два судна, которые спешно заканчивались постройкой в Архангельске, боты «Первый» и «Второй».

Желая наверстать время, бесплодно затраченное Муравьевым и Павловым,

Малыгина сильно торопили, предписывая ему отправиться в поход в то же лето 1736 г. Но все же, учитывая возможные трудности, оговорили в инструкции: «Ежели за какою крайнею невозможностью в одно лето оной экспедиции в окончание привести будет не можно, то для зимования отыскать пристойного и безопасного места, не отдаляясь оттуда».

25 мая 1736 г. Малыгин на достаточно потрепанном уже «Экспедиционе» отправился в поход. Подходя к Печоре, он застрял в тяжелых льдах, пришедших в сильное движение. Судно выкинуло на мель, где оно потерпело крушение. Разбитый, давший обильную течь корабль пришлось оставить и перебраться с припасами на «Обь».

21 июля Малыгин выбрался из устья Печоры, но тотчас же попал в ледяные поля, сплошь забившие в этом году море. Целый месяц протискивался Малыгин вперед, «то вступая под паруса, то становясь на якорь». Во время семнадцатидневной, вынужденной из-за льдов стоянки у острова Долгого (к западу от Югорского Шара) из Архангельска подошли новые суда – боты «Первый» и «Второй» под командованием лейтенантов Скуратова и Сухотина.

Простояв в проливе еще десять дней «за великими льдами», наконец протолкнулись в Карское море. «Держась более берегов, ибо в море, по надлежащему нам курсу, не малые льдины видимы были и пройтить было весьма безнадежно», дошли наконец до устья реки Кары (69°48′).

На этом достижения первого года плавания Малыгина закончились. Далее к северу из-за густых «безразрывных» льдов продвинуться не удалось. Здесь, в 60 верстах от устья Кары, и решили зазимовать.

Летом 1737 г. флотилия, за исключением одного судна, за «худостью» отправленного под командой Сухотина обратно в Архангельск, вышла из Кары и направилась вдоль берегов Байдарацкой губы. Вначале льды сильно тормозили продвижение вперед, но дальше, когда миновали Мутный залив, льдов стало меньше и пошли быстрее. 23 июля достигли наконец северной оконечности Ямала (73°30′). Льдов здесь не было, однако непогода, упорные восточные и северо-восточные ветры продержали здесь мореплавателей более трех недель. Наконец задувшим северо-западным ветром путешественников вынесло за оконечность полуострова. Ямал был, таким образом, обойден и занесен на карту.

Было совершено «первое плавание здесь человека, ибо и самые промышленники никогда не достигали в этой стороне до такой широты!». Малыгин и Скуратов являются, таким образом первыми и до 1869 г. единственными мореплавателями, которым посчастливилось пройти с запада до Оби. Далее путь их уже не встречал затруднений. Не сталкиваясь более со льдами, моряки 11 сентября достигли устья Оби, где их поджидали казаки.

2 октября путешественники достигли Березова, где и зазимовали. Отсюда Малыгин отправился в Петербург с донесением о выполненном походе.

На Скуратова же возлагалась весною будущего года доставка судов обратно в Архангельск. Этот путь, «столько же или еще более трудный, как настоящий», был совершен также в два лета. У устья реки

Кары, затертое льдами, одно из судов было вынесено на мель и, «совсем срезанное», оставлено экипажем, сошедшм по льдинам на берег, где и была устроена зимовка. Потерпевшее аварию судно не было покинуто на произвол судьбы; разгрузив, его притянули к берегу и кое-как починили. Перезимовав в Обдорске, летом 1739 г. вышли в море и прибыли в Архангельск в половине августа. Возложенная на обскую партию задача была выполнена, хотя и с большими трудностями и риском.

А теперь перейдем к походу лейтенанта Овцына, которому поручено было обследовать берег от конечного пункта работ экспедиции Малыгина – устья Оби – до Енисея. 14 мая 1734 г. на построенной в Тобольске специально для этого плавания двухмачтовой дубель-шлюпке «Тобол», длиной в 70 футов (21,3 м), Овцын в сопровождении подштурмана Стерлегова, штурманского ученика Канищева, геодезиста Ушакова, его ученика Выходцева, рудознатца Медведева и еще 50 участников экспедиции отправился из Тобольска по Оби в море.

Небольшой «Тобол», конечно, не мог вместить всего экспедиционного имущества, поэтому экспедицию сопровождали дощаники, загруженные припасами и строительным материалом. Немалые трудности принесло уже плавание по Обской губе от Обдорска, куда флотилия прибыла 11 июня. Неизведанное широкое пространство воды, частые мели, на которые непрестанно садились дощаники, – все это доставляло Овцыну немало хлопот. Подвигались чрезвычайно медленно, впереди шли гребные суда, занимавшиеся промером фарватера и обследованием берегов.

Медленное продвижение отряда вскоре настолько всем наскучило, что решили избавиться от дощаников. Дотащившись до Семиозерного, один из дощаников разломали и из досок сложили большой продовольственный магазин. Следуя далее, постепенно стали освобождаться и от других дощаников, а людей, сопровождавших дощаники, отпускать домой. Когда разломали последний дощаник, все вздохнули свободнее, как будто сбросили тяжелую ношу. Стали быстрее продвигаться на север. 31 июля «Тобол» подошел к устью Тазовской губы и поставил там маяк. Плыли и не видели конца губы, а границ этой обширнейшей губы не знали даже и приблизительно.

В конце концов Овцын решил не оставаться в неизведанных местах на зимовку и 4 сентября 1734 г. вернулся в Обдорск.

Бесплодность плавания хотели наверстать береговыми работами. Посылали казаков для обследования обоих берегов губы, а также и для сооружения маяков и опознавательных знаков. А штурман с геодезистом занялись промером фарватера.

29 мая следующего года вскрылась Обь, и «Тобол» вновь двинулся к морю. Однако движению судна мешали встречные ветры. С большим трудом достигли только 68°40′, то есть не дошли даже до Тазовской губы.

Сильный упадок духа, утомление и плохое питание возымели свое действие. Началась цинга, и в весьма тяжелой форме. Из 56 человек экипажа болели 37 человек, в том числе и командир. Четверо умерли, среди них рудознатец Медведев. Призрак смерти витал над кораблем. «Не видя теперь уже никакой возможности продолжать плавание, по сделанному с обер– и унтер-офицерами консилиуму, отсюда пошли в обратный путь». И на этот раз уже не в Обдорск, а прямо в Тобольск, в начальный отправной пункт экспедиции, куда и прибыли в начале октября. Корабль был сильно поврежден.

Когда оправившийся от цинги Овцын прибыл в Петербург и подробно поведал в Адмиралтейств-коллегии о всех злоключениях своего на редкость неудачного плавания, он убедился, что его очень ценят и согласны удовлетворить все его требования организационного порядка, необходимые для успешного завершения возложенной на него задачи. Он убедился также, что решение правительства осуществить задачу похода из Оби на Енисей какою бы то ни было ценой по-прежнему неизменно. В данном ему наказе даже стояло многозначительно: «А без окончания в совершенстве оной экспедиции возвращения не будет».

Каковы же были требования Овцына? Прежде всего он просил новый корабль для экспедиции, затем новых сотрудников, которых он укажет, и, что весьма, как он полагал, необходимо, – партию казаков, которая бы следовала на оленях с чумами и продовольствием по берегу, сопровождая, таким образом, судно «на случай его бедствия». Овцыну было также разрешено заготовить подарки для кочевников и в нужных случаях поступать «сверх инструкций».

Третья экспедиция Овцына состоялась в навигацию 1736 года. Личный состав его экспедиции был усилен штурманом Мининым. Кроме того, в экспедиции участвовали шкипер Воейков, подлекарь, «геодезии ученик» Выходцев, рудознатец Лесков и «весьма замечательное лицо – своими средствами обучавшийся и по охоте пошедший в экспедицию» – гардемарин Паренаго. Всего с Овцыным отправлялись 50 человек. Но, увы, и эта, третья по счету экспедиция Овцына оказалась неудачной. Суда неизменно обретались «в великих льдах».

Для зимовки подходящего места не нашли, да и не с чем было зимовать. Не принесла никакой пользы и партия казаков. Повстречав по дороге не ведомую казакам огромную Тазовскую губу и приняв ее, по-видимому, за море, казаки повернули обратно. Новый корабль не был окончен к сроку, и пришлось плыть на старом. А в результате – опять угроза замерзнуть посреди губы, опять «консилиум» и решение плыть обратно. Оставив на Гусином мысу и в Семиозерном магазине часть провианта «для будущей экспедиции», повернули обратно и 26 сентября были в Обдорске.

Но Овцын, переехавший на зимовку в Березов, и на этот раз не упал духом. 29 июня 1737 г. Овцын на новом, построенном в Тобольске боте «Обь-Почтальон» в сопровождении дубель-шлюпки вновь отправился в путь. На сей раз его сопровождали 70 человек. По дороге был забран оставленный в предшествующие плавания на берегах губы провиант. Льдов не встретили, но сильно задерживались ветрами с туманами; тормозила также поход сильно отстававшая дубель-шлюпка.

3 августа на широте 72° исследователи с радостью увидели сопровождавший экспедицию по берегу караван. От проводников узнали, что продовольственные магазины ими уже сооружены в намеченных местах. Продолжая плыть к северу, 7 августа вышли наконец в открытое море – огромная Обская губа была теперь позади. Вскоре заприметили на горизонте впервые за все это плавание льды. «Вода здесь была весьма солона и горька, цветом темно-голубая, глубины 7 сажен». Пройдя еще немного вперед и достигнув широты 74°2′, подошли к кромке льдов, залегавших «необозримою массою на севере и на западе буграми, над которыми летали черные чайки, и видели здесь кита, пускавшего высокие фонтаны. Глубина увеличилась до 12 сажен».

Овцын сумел сориентироваться и верно заключил, что Обская губа пройдена целиком, что материковый берег здесь оканчивается, а потому, не дожидаясь Малыгина, который вскоре сюда прибыл вместе со Скуратовым, Овцын, «произведя консилиум», повернул к востоку. 16 августа моряки обошли мыс Матте-соль (Тупой мыс). Занеся мыс на карту (73°15′ с.ш.) и поставив на нем знак с надписью о совершенном подвиге, пошли в Енисейскую губу. И наконец, 31 августа, «хотя через великие трудности», вошли в Енисей, которого не могли так долго достичь.

После короткой остановки для свидания с ожидавшими и приветствовавшими экспедицию казаками отправились вверх по Енисею в Туруханск, но прибыть туда за поздним временем не удалось. Застигнутые всего в нескольких верстах от города морозами, моряки вынуждены были здесь зазимовать.

Поручив штурману Минину в следующее лето (1738 г.) заняться исследованием земель к востоку от устья Енисея, то есть попытаться обойти огромный Таймырский полуостров, сам Овцын отправился с донесением в Петербург.

Однако, как только Овцын приехал в Тобольск, его арестовали и препроводили в Тайную розыскных дел канцелярию, где предъявили обвинение в дружеском обхождении в Березове с сосланным туда князем И.А. Долгоруким. Овцына судили и, разжаловав в матросы, послали в Охотск в распоряжение к Берингу.

Работу Овцына продолжили штурманы Минин и Стерлегов. 4 июня 1738 г. они совместно с Паренаго и Лескиным вышли из Туруханска в море для обследования берегов совершенно неведомого им Таймырского полуострова. В этот поход морякам удалось, миновав Ефремов Камень, достичь, хотя и с большими трудностями, 73°14′ с.ш. Исследователи добрались до того места, откуда берег стал уклоняться к востоку. Но дальше морякам не удалось продвинуться, они были задержаны грядой «сплошных, высоких и гладких, неподвижно стоявших льдов».

Идти дальше было бесполезно, и путешественники повернули назад и направились в устье Енисея, куда и прибыли 19 сентября, бросив якорь у зимовья Терехина. По дороге произвели опись западного берега устья реки.

Получив распоряжение от Адмиралтейств-коллегий продолжать исследования, руководствуясь инструкцией Овцыну, Минин летом следующего 1739 года повторил попытку предыдущего года – обогнуть Таймыр. Но попытка эта оказалась еще более неудачной. Выйдя слишком поздно (в начале августа), он смог добраться только до устья, откуда «за наступлением уже позднего времени» возвратился в Туруханск, где и зазимовал.

Потеряв надежду обойти Таймыр морским путем, подштурман Стерлегов в январе 1740 г. организовал небольшую партию на собаках, на которых достиг к середине апреля довольно высокой широты – 75°26′, где и поставил на выдающейся скале сигнальный шест с надписью. В эту экспедицию Стерлегов заснял на карту весь берег Таймыра, начиная от устья Енисея.

Он продолжал бы свое путешествие, но досадная непредусмотрительность того времени (отсутствие защитных глазных приспособлений) испортила все дело. От сильно отраженных снежными полями солнечных лучей у Стерлегова и его спутников настолько разболелись глаза, что они почти перестали видеть. Опасаясь совершенно ослепнуть, Стерлегов поспешил возвратиться.

Между тем Минин не сдавался и упорно доказывал, что обойти Таймыр можно и с моря. В том же 1740 году он делает последнее покушение обойти с запада эту незадачливую землю и достигает, непрерывно борясь с сильными ветрами, пасмурностью и туманами, почти той же широты, что и Стерлегов (75°15′). Но далее встречает льды и входит «в непроходимо густую массу их». Подвергаясь большой опасности быть раздавленным льдами и совершенно не представляя положения берегов впереди, Минин едва выбирается из ледяных объятий, поворачивает обратно и 27 сентября, «при погоде уже очень холодной», «втягивается» в покрытую льдом речку Дудинку, где остается на зимовку.

Частичный успех окрыляет упорного Минина. Он посылает в Петербург сопровождаемое картами и журналами донесение, в котором указывает, что его бот достаточно крепок и может выдержать еще две кампании, для чего ему потребно… и он перечисляет необходимые ему припасы, магазины, просит проводников и пр. Не беря на себя разрешения этого вопроса, Адмиралтейств-коллегия поручает рассмотреть предложение Минина лейтенанту Харитону Лаптеву, который дает отрицательный отзыв, так как сам уже на опыте убедился в полной невозможности обойти таймырский берег морем. На этом работа Минина и его помощника Стерлегова в Великую Северную экспедицию заканчивается.

Едва Минин очутился не у дел, на него посыпались доносы, его обвиняли в жестокости по отношению к нижним чинам, в пьянстве и лихоимстве. Обнаружилось также, что он был в ссоре со Стерлеговым, который подтвердил правильность взводимых на него обвинений. Минин упорно защищался и, в свою очередь, обвинял своих подчиненных в непослушании и пьянстве. Судились долго, в результате Минина приговорили к разжалованию в матросы на два года.

Третий отряд Великой Северной экспедиции отправился из Якутска в июне 1735 г. под начальством лейтенантов Прончищева и Ласиниуса. Достигнув устья Лены, моряки, как было условлено заранее, разделились: Прончищев пошел на запад, Ласиниус же – на восток.

Василий Васильевич Прончищев родился в 1702 году в старинном селе Тарбеево (ныне Богимово) Калужской провинции в семье ротмистра Василия Парфеновича Прончищева. В тринадцать лет Васю определили в Московскую навигацкую школу, а год спустя перевели в Морскую академию в Санкт-Петербурге. Окончив ее, Прончищев служил на кораблях Балтийского флота и на Каспии. Затем командор Витус Беринг включил его одним из первых в состав свой экспедиции.

В распоряжении Прончищева была дубель-шлюпка «Якутск», длиной 70 футов (21,3 м). Его сопровождали подштурман Челюскин, геодезист Чекин, подлекарь и другие – всего 50 человек с командой. Прончищева сопровождала в плавание и делила с ним все горести, лишения и почти одновременно с ним погибла его молодая жена Татьяна.

Семен Иванович Челюскин – уроженец Приокского края. В юности Челюскин и Прончищев были знакомы – вместе учились в Навигацкой школе, служили на Балтике и Каспии. В 1728 г., после десятилетней гардемаринской практики, Челюскина произвели в подштурманы. Похоже, именно Прончищев предложил своему другу отправиться на Север. Челюскин написал рапорт и был включен в состав Великой Северной экспедиции.

14 августа экспедиция через левый рукав Лены вышла в открытое море. Для успешного плавания время это было, разумеется, самое неподходящее. Едва начали кампанию, как встал вопрос о зимовке. Решили зимовать тут же, в устье реки Оленек (72°30′), благо там было много выкидного леса и небольшое селение русских промышленников. Вскоре река затянулась льдом. 13 ноября скрылось солнце, чтобы не показываться до 22 января. Началась долгая полярная ночь.

Прозимовав без приключений, Прончищев только 3 августа смог выйти в море, как только сошел заполонявший устье реки лед. Пробираясь «с великою опасностью» на запад, сделав по дороге остановку в устье реки Анабары «для осмотра горы той, в которой руда», моряки 13 августа достигли Хатангской губы. Здесь они нашли чье-то зимовье, оставленный в избах хлеб, бродивших вокруг собак, но людей не было. По-видимому, обитатели поселка промышляли где-нибудь невдалеке.

Чем дальше продвигался Прончищев, тем больше он встречал «стоящий и плавающий лед», который преодолевал «через великую нужду, иногда узостию в несколько сажен». 19 августа опять стали подниматься на север «и шли около льдов, который лед подошел от самого берега в море, и очень гладок, уподобился якобы на озере, и приплесков на нем никаких нет, и признаваем, что оный лед ни в какое лето не ломает». На льду путники заприметили бродивших во множестве белых медведей, а вокруг в девственных водах ныряли белухи и моржи.

Глубины здесь пошли весьма большие, опущенный в воду лот длиной в 120 сажен (256 м) уже не достал дна. Вскоре Прончищев добрался до довольно высокой широты – 77°29′ – наиболее северного пункта, достигнутого кораблями, принимавшими участие в Великой Северной экспедиции. Лишь спустя 143 года Адольфу Эрику Норденшельду, осуществлявшему свой знаменитый поход вокруг северных берегов Азии, удалось с огромным трудом, огибая мыс Челюскин, впервые в истории мореплавания продвинуться на несколько минут севернее.

Если бы Прончищеву посчастливилось преодолеть это небольшое расстояние, то он бы первый в истории полярных путешествий вступил с моря на самый северный форпост Азии, почти за полтораста лет до Норденшельда. Но сильный северный ветер погнал его обратно к югу, после чего со внезапно нашедшим туманом корабль попал «в самые глухие льды, которым, когда попрочистилось, и конца видеть не могли».

Чувствуя сильное недомогание уже с самого начала кампании, Прончищев, посоветовавшись со своими помощниками, «за невозможностью продолжать плавание далее» решил возвратиться. Изнуренные холодом, полубольные люди все время находились под страхом замерзнуть. Они несколько раз высаживались на берег в поисках подходящего места для зимовки или селения, но «жила никакого» нигде не оказывалось, «также и лесу мало». 25 августа подошли к устью Оленека, но войти в реку не смогли – мешал упорный противный ветер, вдруг задувший с юга. Семь суток, подбрасываемые высоким взводнем и поминутно заливаемые, держались моряки против устья.

Прончищеву становилось все хуже. Василий Прончищев умер 6 сентября, а через несколько дней скончалась и его жена Татьяна.

Осенью 2006 г. произошло знаменательное событие в истории изучения Арктики – в устье реки Оленек было проведено археологическое и криминалистическое исследование и перезахоронение останков Василия Прончищева и его жены Татьяны. Об их могиле в Усть-Оленьке, крошечном поселке на берегу Северного Ледовитого океана, к западу от реки Лены, километрах в четырехстах от полярного порта Тикси, сохранилось лишь угрюмое описание геолога А.Л. Чекановского: «Две жалкие, почерневшие, лишаями поросшие гробницы высятся здесь над нами на береговом яру. Полусгнившие доски гробниц рассеяны зимними пургами в беспорядке вокруг провалившихся, осевших могил. Малый, невзрачный, извыветрившийся, но не сгнивший крест без перекладины стоит одинокий, как столб на могиле самоубийцы. Следы надписи на нем еще приметны, да и предание на устах жителей. Это могила злополучного Прончищева и его неустрашимой жены».