Текст книги "Зверь с той стороны"

Лязгом встряхиваемой цепи выделяя знаки препинания, я проговорил:

– Давайте-ка так, сударь. Отложим веселье на потом, а сейчас выясним сообща, зачем я здесь? Почему в оковах, наг и бос? Для чего этот унизительный толчок подо мною – будто я выделения не контролирую? Для чего вообще затеяна вся эта оперетка?

– А то вы не догадываетесь? – спросил он и кольнул меня странным взглядом, в котором по-прежнему кувыркались чертенята веселья, но присутствовало и ещё что-то. Что-то не шибко хорошее: не то торжествующая злобца комнатной собачонки, увидав-шей волка в крепкой клетке, не то острый и сухой ледок гадючьих глазок, наметивших жертву.

– Ни сном, ни духом, – заявил я.

– Вы, Капралов, всё равно что ребенок, ей-богу! – с огорчением воскликнул Гой-да. – Довольно вам строить из себя этакого дешёвого бодибилдера… кхе-хе… дебилдера. У меня о вас несколько иные сведения.

Сведения у него. Вот жук. Закожурник. Уховёртка.

– Это какие же? – спросил я с ленивым любопытством. – Кто я, по-вашему, такой? Терминатор? Снежный человек? Счастливо обретённый Россиею монарх, прямой от-прыск Рюриковичей, живущий до времени инкогнито?

– Неужели запамятовали? – всплеснул руками Гойда, едва не попав при этом кон-чиком трости мне по колену. – Вы – платный агент Филипп Капралов. Внедрённый в структуры «Предстоящих», очевидно, с целью сбора информации, неким Игорем Тарака-новым. Главным редактором журнала «Взгляд сверху». Впрочем, предполагая «сбор ин-формации», я могу и ошибаться. Равнозначен вариант диверсионно-террористической или, положим, подрывной, провокаторской деятельности. Открою маленький секрет. Ваше появление среди «Предстоящих» было ожидаемо.

Я выразил молчаливое удивление.

– Понимаете, в штате журнала находился наш информатор, – сказал Гойда. – Он и сообщил после внезапного м-м-м… самороспуска редакции, что конфидент Тараканова и специалист по особым поручениям Капралов оказался комитетом по ликвидации м-м-м… не охвачен… Было предположено, что вы, почуяв интуитивно запах палёного, очень удачно и своевременно ретировались. Вас решили специально не разыскивать, но всё-таки быть начеку – вдруг появитесь. Вы появились. Спасибо, что не обманули доверия.

Я изо всех сил, до боли впился руками в цепь, закрыл глаза. «Не охвачен комите-том по ликвидации…» «Ретировался и поэтому не был охвачен…» А остальные, значит, «охвачены». Как он просто об этом говорит, как буднично. Словно о канцелярской рути-не. Порвать, порвать к такой-то матери цепочку и задушить гада. Сейчас. Сейчас!

Увы, кандалы не дались.

– Зачем вы их убивали? – спросил я шёпотом. – Подожгли… Зачем такая жесто-кость? Зачем?

– Извольте выбирать формулировки! – возмутился Гойда. – Я никого не убивал! Даже если б захотел, всё равно не вышло бы. Сами видите – годы не те. Физическая фор-ма не та. Склад характера. Поверьте на слово, я даже не отдавал приказа. Силовые акции вне моей компетентности. Вне, понимаете?! Не верите? Вижу, не верите. Жаль. М-да…

Говорить мне не хотелось. С этим… Одним из этих… Однако говорить было необ-ходимо. Нужна была информация. Если я отсюда вырвусь!.. Когда я отсюда вырвусь!..

– Давайте перейдём к делу, – сказал я с максимально возможным спокойствием.

– Как вам будет угодно, мой юный друг, как вам будет угодно, – зачастил Гойда, простирая ко мне узенькую ладошку, словно собираясь похлопать по колену. Не похло-пал, конечно. – К делу, так к делу. Между прочим, вы знаете, кто я?

– Да, – сказал я. – Приблизительно. Телевизор иногда смотрю. Сергей Сигизмун-дович, прежде чем мы начнём конструктивную беседу, хотелось бы вот о чём условиться. Вы меня очень обяжете, если перестанете называть другом. Ну какие мы с вами друзья, подумайте сами?

– Не знаю, не знаю, получится ли… По чести говоря, сомневаюсь. Очень уж я привык к этому обращению. Особенно в последнее время, много работая со студентами. Преподавал в медицинской академии, – уточнил он. – Но я постараюсь, раз вам неприят-но.

– Сделайте одолжение.

– Хорошо, хорошо. Так вот, батенька Филипп Артамонович… «Батенька» подой-дёт, ничего? Так вот, сия оперетка, как вы изволили выразиться, может оказаться и не опереткой вовсе, а самой что ни есть античной трагедией. Для вас, мой ю… простите, кхе-ххе… м-да. Словом, для Вас. Понимаете, какая отвратительная штука приключи-лась… Один из наших летучих отрядов, достаточно хорошо известный вам «Фагоцит» позавчера попал в засаду. Беды, как пишут в романах, ничего не предвещало. «Фагоцит» рабочим порядком выехал в район Промгорода. Есть там, знаете, частный сектор, где скрывался от народного гнева некий скверный человек, страшный негодяй. Педофил, из-вращенец – кажется, что-то вроде того. Уголовное следствие по его делу было прекраще-но недавно за недостатком улик. У «Фагоцита» улик имелось предостаточно. Кроме того, мы обязаны способствовать росту признания «Предстоящих» среди населения. Важны, знаете ли, громкие свершения. Желательно популистского толка. Кхе-ххе!.. Первым в берлогу маньяка смело вошёл командир группы, кличка Зомби, маскируясь под пьянень-кого забулдыгу, остро нуждающегося в компании. Прогремел ужасный взрыв. Хибарка разлетелась в щепы. Начался пожар. От Зомби в результате осталось лишь несколько обугленных и окровавленных клочков джинсовой ткани да обгорелые подошвы ботинок. Разумеется, то было предательство. А знаете, кто предал?

– Догадываюсь, – горько усмехнулся я. – Но неужели проще никак не получалось? Взрывы, головёшки. Виталей пожертвовали, а ведь он был в своем роде отличным мужи-ком. Сказали бы, так и так, Капралов – вражеский подсыл, наймит, тварь ядовитая. Бери его, хватай. Бензином обливай. Только и всего. Стоило ли огород городить, минировани-ем заниматься?

– Проще – нет, не получалось. Во-первых, Зомби в вас души не чаял. Нравились вы ему почему-то очень. А его авторитет среди боевиков был весьма и весьма высок. Он бы вас просто так не отдал. Пришлось бы возиться, что-то доказывать, проверки устраи-вать, очные ставки… И это в то время, когда наш информатор из «Взгляда сверху» траги-чески умер… Маята, лишняя головная боль. А не стало Зомби, Капралов сделался лёгкой – и желанной, что немаловажно – добычей для подавляющего большинства наших ско-рохватов. Боевое братство, кровь за кровь, жизнь за жизнь – ну, вы меня понимаете. Во-вторых… Во-вторых, деятельность «Предстоящих свету Люциферову» выходит на новый, решающий этап, и начать его чрезвычайно полезно с хорошей, красивой, зрелищной ак-ции. Которая стала бы… мнэ-э…

– Казусом белли. – Даже в такой неподходящий момент я не удержался от тще-славного желания блеснуть эрудицией.

– Верно! – с удовольствием согласился профессор. – Именно казусом белли, фор-мальным поводом для начала войны. Этакими выстрелами в Сараево. Леденящая кровь, но и зовущая к отмщению гибель всеобщего любимца в пламени взрыва, последующая поимка предателя… замечательно! Всё сложилось просто замечательно. И это притом, что взрыв не был намеренно подстроен нами. Произошёл сам собой. Должно быть, маньяк неосторожно обращался с газовой плитой или хранил дома боеприпасы. Не суть важно. Если бы взрыва не случилось, его, очевидно, стоило придумать. Кх-хе-хе!.. М-да… Так вот, «Фагоциты», получив сведения о «казачке», из-за которого погиб командир, взвились. Они бы вас убили, батенька, ей-богу растерзали бы, по косточке разобрали… Но целесообразность! Но дисциплина!.. Приказ был: «Брать только живым!» Увы, при задержании вы умудрились здорово покалечить одного бойца и вовсе сломать шею дру-гому. Боюсь, окажись вы сейчас на воле, уже никто не сумел бы удержать силовые под-разделения «Предстоящих» от травли, исход которой нетрудно предсказать.

– Благодетель, – процедил я. – Спаситель. На колени бы пал, да цепи не дают. Смотрю на вас – и почти не вижу. Столь душевно вам благодарен, что слёзы признатель-ности наворачиваются, глаза застилают. Однако погодите, – спохватился я. – А зачем вам было меня спасать? Из рыцарского благородства и неодолимой филантропии? Воз-можно ли?

– Отнюдь нет. Разумеется, нет. С момента задержания вы живете исключительно, исключительно ради одного-единственного научного эксперимента. Ни для чего иного вы не нужны. Помните, я говорил о новой, ключевой фазе, которая ожидает «Предстоя-щих свету Люциферову»? Вам, батенька Филипп Артамонович, в осуществлении этой фазы отведена немаловажная, а возможно, центральная роль.

– Вы меня пугаете, – признался я. – Центральная роль в античной трагедии, по-ставленной режиссёром-сатанистом… брр! Дайте-ка, угадаю… Меня заколют на жерт-венном камне? Вот на этом? – Я шлёпнул ступнёй по унитазу.

– Уу, батенька, да я слышу страх в вашем голосе, – укоризненно сказал Гойда, по-качав головой. – Вижу суетливость в движениях. Это по-человечески объяснимо, но это плохо. Ироничным и спокойным оптимистом, даже ненавидящим мстителем-кровником вы нравились мне больше. Бояться не нужно, Филипп, ваш испуг не пойдёт на пользу ни вам, ни… никому. От него бывает медвежья болезнь, аритмия, скачки давления. Потоот-деление возрастает. Наконец, человек просто теряет лицо, как выражаются китайцы. Это некрасиво. Я сейчас уйду, чтобы не смущать вас и не провоцировать на новые присту-пы… м-м… безволия. А вы покамест постарайтесь успокоиться. Пожуйте галет, выпейте воды. Почитайте, что ли. Через часок я вернусь.

Он начал подниматься с кресла.

– Стойте, – сказал я. – Не уходите. Обещаю держать себя в руках. Продолжим. Всё-таки, какова моя роль?

– Хм, хм. Начну вот с чего. Среди тех, кто объединён в организацию со звучным названием «Предстоящие свету Люциферову», достаточно много людей, не имеющих ни к Люциферу, ни к грядущему вместе с ним свету ни малейшего интереса. Причём, как вы понимаете, такие беспринципные господа почти целиком составляют верхушку союза и преследуют различные, в подавляющем большинстве корыстные цели. Убрать противни-ка, переместиться на более мягкое и высокое кресло, «отмыть» деньги, завести полезные знакомства и прочая и прочая. Они видят в движении «Предстоящих» перспективную, растущую партию. Экстравагантный клуб для будущей политической элиты региона, – а возможно, по мере развития, и страны. Присутствует, разумеется, изрядный пласт тупых фанатиков, довольно много наемников, которым всё равно… но есть и такие, как я. Я тоже корыстен. Однако мне, по большому счёту не важны деньги, местечковая влиятель-ность. Я никого не хочу уничтожить руками «фагоцитов» и иже с ними. Не верю и в бога с чёртом. Я мечтаю о ВЛИЯНИИ! – Гойда воздел тросточку. – О сверхвлиянии. Если вы видели мое выступление на телевидении, то помните, я объявил скорое наступление но-вой эры в истории человечества. Эры правления… ну, пусть Люцифера. Правителя, соз-данного коллективным желанием масс. Вызванного из небытия, из самой невозможно-сти коллективным желанием масс. Представьте, он станет воплощением мечты каждого об идеальном властелине – и за ним пойдут с восторгом. Все. Каждый. Пойдут на что угодно. Сметут любые преграды. «Дело за малым, – усмехаетесь вы, – дело за малым, су-масшедший старик Гойда: сотворить его, вашего монстра, вашего титана. Ваше чудови-ще». Так?

Я кивнул. «Сумасшедший старик Гойда» – это мне в самом деле понравилось.

– Что ж, я полагаю, проблема на девяносто процентов решена, – сказал он. – Вспомните новую и новейшую историю. Самые великие лидеры всегда появлялись в обществе, измотанном страхами, суевериями, крушением идеалов. Неуверенностью в бу-дущем. Франция, зализывающая язвы Парижской Коммуны. Веймарская республика. Россия после гражданской войны – да, впрочем, что я вас экзаменую?.. Вернемся лучше в сегодняшний день.

– Хотите сказать, «Предстоящие» формируют своей деятельностью именно те, по-требные условия? – спросил я.

– Безусловно. Художественно выражаясь, удобряют почву. Создают необходимые – назовём их резонансными – колебания в социуме. Попробуйте представить приблизи-тельный график, отражающий зависимость психического состояния населения губернии от действий «Предстоящих». Период времени – скажем, последний месяц. – Гойда при-нялся чертить тростью по полу. – Итак, первое появление люциферитов, связанные с ним кошмары распятых и замученных людей; реакция – шок. Экстремум. Далее – этап при-выкания, некоторое снижение напряжения, а на деле – уход страха вглубь, в подсозна-ние. Слабо понижающееся плато. Затем новые смерти. Причём жертвами оказываются как стопроцентные мерзавцы, так и ни в чём не повинные безобидные бомжи; реакция – боязливая, нервная настороженность. График медленно ползёт вверх. Затем – разгром идейных противников. Физический. Да-да, правильно кривитесь, я о вашем журнале. Были, конечно, и другие акции. Новый всплеск фобии, но и растущее ощущение силы, – безнаказанной и жестокой силы, стоящей за люциферитами. Опять пик – почти уже на грани истерии. Затем мое убаюкивающее выступление на телевидении. Следствие – всплеск некоторого энтузиазма: «Чем чёрт не шутит, вдруг они и вправду порядок наве-дут?» Появляется доверие к «Предстоящим». Но напряжение-то не падает! Не стоит за-бывать и о мелких шажках – плакатах, листовках, увеличившемся прокате фильмов, двояко толкующих дьявола. Модный писатель, безусловный кумир молодежи выпускает новую книгу, где зло – и весьма талантливо – представлено человечнее добра; думаете – случай? Интернет так вовсе захлёбывается восторгом по поводу животворящих, нонкон-формистских проявлений сатанизма. Всего этого ещё слишком мало, чтобы поставить общество на дыбы: реактивная масса чрезвычайно велика, для рождения лидера всё ещё потребны, пожалуй, годы. Но этого уже вполне достаточно, чтобы, пользуясь именем «Предстоящих», победить противников на очередных выборах в Думу, в борьбе за кресло мэра или даже губернатора. Что отлично понимают те, кому в ближайших выборах уча-ствовать. Поэтому они с небывалым энтузиазмом и продолжают раскачивать лодку. Да только я, я – на работе с психическими больными сам основательно свихнувшийся ста-рикашка, уготовил всем нам другую судьбу! Торжествующие прожектёры и пикнуть не успеют, как будут раздавлены настоящим гигантом. Годы я обращу днями. Есть мнение, что термоядерный взрыв большой мощности способен зажечь водород земных океанов. Не знаю, я не физик. Но я более чем уверен, что имею детонатор, способный в мгновение ока воспламенить нашу губернию, Россию. А следом – мир!

Поджигатель мирового пожара постучал палочкой в пол. На зов немедленно явился телохранитель, ощупал меня быстрым оценивающим взглядом.

– Ильдар, – сказал Гойда. – Дружок, передай-ка там, что лейденскую банку уже можно показать.

Красавец Ильдар («ничего у Анжелики вкус, – подумал я, – если это тот самый парень, которому она собирается плодить детишек») скрылся за дверью, а Гойда разва-лился в кресле с жутко довольным видом. Я напрягся, отчаянно предчувствуя недоброе.

Послышались шаги и шуршание резиновых шин. В комнату спиной вперёд вдви-нулся человек в зеленовато-сером медицинском костюме и резиновых сапогах. Скоман-довал: «Раз-два!» – и с силой потащил что-то через порожек.

Въехавшее устройство видом своим напоминало старомодную этажерку для книг, поставленную на маленькие широкие колёса. Четыре вертикальные стойки из алюминие-вого уголка, снизу и сверху – полки. Однако свободное пространство заполняли отнюдь не книги.

Я с трудом сдержал тошнотный порыв.

Внутри «этажерки» находился человек. Нечто, бывшее когда-то человеком. Вверх от солнечного сплетения это оставалось мужчиной. Толстяком, облачённым во что-то вроде тесной сетчатой майки. Белотелым, с просвечивающими сквозь кожу кровеносны-ми сосудами. Облепленным какими-то датчиками, прозрачными трубочками и устра-шающими иглами систем вливания. С обритой наголо головой, выпученными безумны-ми глазами и заклеенным полосой светоотражающего пластыря ртом, но ниже… Ниже находился пузырь. МЕШОК. Огромный зелёный мешок из прочной резины, наполнен-ный колышущейся жидкостью, с горловиной, затянутой вокруг тела толстяка резиновым же ремнём. Кажется, в жидкости что-то шевелилось. По крайней мере однажды я совер-шенно отчётливо увидел, как нечто твёрдое и округлое выперло изнутри, натянув резину, проползло по стенке и опять кануло вглубь.

Мне тотчас представилось, что брюшная полость, тазовая область, ноги у стра-дальца растворены до состояния киселя, в котором извиваются, мало-помалу дотаивая, остатки кишок и внутренних органов, а также плавают сильные, неторопливые, короткие и толстые рыбы. Разумеется, это была форменная чушь. Если бы у толстяка не было ног и прочего, он ухнул бы в мешок по самую шею: сверху его ничего не поддерживало, руки свисали вдоль тела, притянутые к нему всё теми же резиновыми ремнями. Скорей всего, он сидел на коленях или в позе лотоса. А может, на подставочке. Умом-то я это понимал, но отделаться от навязчивого видения студнеобразных конечностей, среди которых дви-жутся толстолобые рыбы, похожие на поленья с плавниками не получалось.

Я отвернулся от «лейденской банки», уставился в стену и начал поспешно хле-бать минералку, совершенно не ощущая мерзостного вкуса. Служители, привёзшие чело-века-мешок, принялись поправлять провода, вполголоса сообщая Гойде какие-то специ-альные сведения о здоровье подопытного.

– А вы, оказывается, брезгливы, батенька, – сказал Гойда, небрежно отмахнув-шись от помощников. – И напрасно. Напрасно взгляд отводите. Вглядитесь вниматель-ней – да ведь это же красиво! Перед вами великолепный, великолепнейший результат научной деятельности. Феноменальная «лейденская банка», накопитель психической энергии. Он заряжен до краёв, он вобрал в себя столько психического электричества, что разряди его сейчас в один момент, и несколько близлежащих кварталов окажется пора-жено жутчайшим эмоциональным ударом. А в моём распоряжении более десятка таких конденсаторов. Вот он, мой многозапальный детонатор. Но направлю я его колоссаль-ную вспышку не в пространство, нет. Её воспримете вы!

Дальнейшие события я запомнил как-то неважно, смутно. Наверное, в минералку, пока я спал, чего-нибудь психотропного всё-таки добавили. Вроде мы ещё говорили с Гойдой, вроде Гойда склонял меня к какому-то соглашению, а я упирался, но мозги мои были забиты одной, чудовищно раздувшейся мыслью, подавляющей все прочие.

Скоро и я стану таким мешком!

В меня воткнут шланги, заклеят рот липкой лентой, обреют наголо и засунут в хо-лодный зелёный пузырь, где плоть мою примутся объедать химические растворы и ры-бы-мутанты. А потом, когда полоумный Гойда решит, что пришло время преподнести нашей многострадальной державе строгого, но по-отечески доброго президента-сатану, меня кокнут. В России ничего не изменится, конечно. Гойда придет в ярость и прикажет вышвырнуть изуродованные останки несчастного Капралова на помойку. Где их дожрут крысы, растащат по окрестностям бродячие собаки да воронье.

Конец истории.

Exit, Капрал.

В какой-то момент Гойда понял, что я брожу мыслями далеко, но истолковал это по-своему.

– Да вы мне не верите! – воскликнул он. – По глазам вижу – не верите ни единому слову. Качаете головой согласно, а сами, небось, думаете: «Мели Емеля, твоя неделя». Так я вам докажу, что всё сказанное мною относительно пси-конденсаторов – истинная правда. А ну-ка, милейший, – обратился он к служке, состоящему при «лейденской бан-ке». – Хватит скучать, беритесь-ка за дело. Пора устроить для нашего недоверчивого гос-тя небольшую демонстрацию силы.

По-видимому, муштровка вспомогательного персонала в сатанинской епархии велась основательная. Служка немедленно стал «смирно» и едва ли не прищёлкнул каб-луками сапог. На худой очкастой роже написалось живейшее рвение. Он снял с верхней полки «этажерки» продолговатую эбонитовую коробку на толстом кабеле (я заметил блеснувшее окошко дисплея и ряд переключателей) и пальчиками осторожно повернул шишечку верньера. Чуть-чуть.

Сначала ничего особенного не происходило, только человек-мешок как бы едва заметно встряхнулся, замычал сдавленно, расправил плечики, и взгляд его приобрёл не-которую осмысленность. Внутри пузыря усилилось движение. А потом навалилось!!! Та-кой безысходности я в жизни не испытывал. Тоска взяла – до полной коагуляции мрака душевного. Чёрная меланхолия. Сгущение жути. И осадок выпал – в виде мыслей о суи-циде. У меня ручьем побежали слёзы, и только чудом я не разрыдался в голос. Я пони-мал, что всё кончено. Для меня. Для всех людей. Распахнулся космический колодец ве-личайшей беды, чёрная дыра отчаяния, и обреченная Земля валится в неё, претерпевая бесконечные страдания и не умея их прервать.

Однако страдали, оказывается, не все. Сергей Сигизмундович Гойда напротив, был весьма весел. Как и один из его помощников. Они заливисто хохотали, прямо-таки давились хохотом, гулко хлопали друг друга по плечам и по спине и медленно сползали на пол, не в силах устоять на ногах. Другой служка – тот, что крутил верньер, не был ни радостен, ни печален. Он был деловит. Он точными выверенными движениями ревизо-вал оборудование «лейденской банки», хмурясь, всматривался в дисплей и строгим то-ном отчитывал напарника за какую-то небрежность. Досталось от него и самому Гойде. Потом он вернул верньер в исходное положение, и всё кончилось.

Я неловко утирал слёзы, выворачивая голову то вправо, то влево и шмыгал носом. Гойда, держась за сердце, глотал пилюльки. А служки, превратившиеся в соляных исту-канов, пялились на него с испугом. Очевидно, демонстрация состоялась с превышением потребного уровня излучаемых сил.

– Ублюдок, – прошипел Гойда и сильно ткнул провинившегося помощника тро-стью в лицо. Попал в рот. У того выступила кровь. – Немедля убирайтесь прочь, недоум-ки! Я с вами потом разберусь.

Он ещё несколько минут шумно дышал и пил апельсиновый сок, поднесённый Ильдаром. Затем спросил:

– Как вы, батенька? Теперь верите? Конечно, верите. Пусть этот идиот переста-рался, но зато, согласитесь, показ удался на славу. Эмоции взвились в поднебесье. У вас было отвратительное настроение, после подпитки от «лейденской банки» стало невыно-симым. Я и один из этих бездарей скупо радовались жизни, вследствие чего едва не на-дорвали животики. А ведь была выпущена лишь крошечная часть скопленной нами пси-хоэмоциональной энергии. Мизерная. Нет, всё-таки я гений. А мой конденсатор… ах, мой конденсатор… Я просто не нахожу слов.

– Аккумулятор, – сказал я. – Конденсатор отдает накопленную энергию за раз, аккумулятор – постепенно.

– Ну что ж, аккумулятор, так аккумулятор, – с готовностью согласился Гойда. – Вам виднее. В конце концов, я не технарь. Подобные частности мне неинтересны…

Тут его прорвало. Похоже, этот «mad scientist», безумный учёный крайне нуждал-ся в слушателе, не способном от него сбежать. И, обретя такового в моём лице, сделался по-настоящему счастлив. Я мало что запомнил из его продолжительной речи, там было намешано всякого, но некоторые полезные сведения в голове сохранились.

Например, кое-какие фамилии координаторов «Предстоящих». Организация не имела единовластного лидера, руководил ею координационный совет. За силовые органы отвечал один из высших чинов губернского УВД, за PR – бывший сотрудник влиятель-нейшего «Фонда интенсивной политики», за деятельность фанатиков-сатанистов – из-вестнейший некогда понтифик «Нагорного Братства АУМ». Между прочим, разыски-ваемый Интерполом по подозрению в организации кровавых терактов, прогремевших несколько лет назад в крупнейших европейских и азиатских столицах. За финансы – важный чиновник Казначейства. Ну, и так далее. Свора честолюбцев, готовых на совер-шение любой пакости. Наукой медициной руководил, само собой, Гойда.

Грязные их делишки, разумеется, не имели ничего общего с тем мёдом, который разливал Гойда с телеэкрана в своём нашумевшем выступлении. Успешная реморализа-ция преступников и возвращение их, «тёплых и пушистых» обществу? Ложь! Убаюки-вающая сказочка для обывателя. Все бедняги, пойманные «Фагоцитом» и двумя десят-ками подобных ему боевых групп (причем, не только негодяи и отщепенцы, попадались под горячую руку и обычные граждане), доставлялись в «Игву». Это ужасная контора, наполненная вперемешку самыми отпетыми дьяволопоклонниками и самыми увлечён-ными научниками. Причём чаще всего обе ипостаси объединены в «одном флаконе». Там с «материалом» проводилось тестирование для отбора пригодных к использованию в качестве «лейденских банок». Годных сажали в мешки при «этажерках», а негодных казнили, верша импровизированные чёрные мессы. Медленно и мучительно убивали, резали на кусочки… Грандиозный выплеск психоэмоциональной энергии!.. «Лейденские банки» заряжались под завязку…

Я слушал страстную речь профессора, полную первобытного восхищения собой – и тихо зверел. Объектами ненависти становились поочерёдно «Фагоцит», «Игва», сам я – из-за бессилия что-либо изменить. А наипаче всего и вне всякой очереди – Гойда, Гойда, Гойда. Несколько раз ненависть доходила до крайнего предела, я снова и снова силился порвать цепь, добраться до омерзительного старикашки-профессора, раздавить, как га-дину. Оковы были по-прежнему прочны.

В какой-то момент я, наверное, окончательно перевалил порог информационной восприимчивости и вовсе перестал Гойду понимать. И слышать, в общем. Гойда сыпал специальными медицинскими терминами, пытаясь связать коренные положения религии и диалектического материализма с коренными же уставами любезной его сердцу психи-атрии. В доказательство он приводил множество цитат из различных, авторитетных для него источников, в том числе литературно-художественных, но запомнилась мне только одна. Да и то потому лишь, что была она позаимствована из читанного мной самим про-изведения. «Дьявол есть человеческий разум, лишившийся Бога». Юз Алешковский, «Рука». Гойда собирался лишить людей Всевышнего, которого почему-то люто недолюб-ливал, вытеснив Его из человеческого разума и заменив Величайшим Земным Правите-лем.

В этом месте я отвлекся на кое-какие процедуры физиологического характера. Припёрло… не до смущения стало. Впрочем, Гойда не обратил на меня ни малейшего внимания. Я пустил слив, насколько позволяла цепь, обмыл руки и вдруг, сквозь шум утекающей в канализацию воды, уловил знакомое имечко.

Никита Возницкий, студент. Симпатично-зловещий персонаж родом из тарака-новской папки. Оказывается, Гойда не только знавал этого самого Возницкого, но и был даже дружен с ним по-своему.

С содержимым папки Гойда, кстати, тоже был знаком. Вскоре после пленения на моей квартире был произведён тщательный обыск. Многого отыскать не удалось. Изы-скатели удовлетворились вышеназванной папкой, помеченной штампом журнала «Взгляд сверху». А также изъятием документов, удостоверяющих мою личность, писем (частных, интимных писем, сволочи! – неистовствовал я) и некоторого количества на-личных денег и оружия.

– Пистолетик ваш нашли, – сказал Гойда, демонстрируя мне «беретту», извлечён-ную из подмышки. – Я прельстился, взял его себе. И, верите ли? – не расстаюсь. А ведь не любил допрежь оружие. Никогда не любил.

Познакомились Гойда с Возницким в психбольнице, где mad профессор собирал материал для научного труда, а Никита «косил» от армии. Возницкий, между прочим, владел некими любопытными записками, доставшимися ему по наследству от прадеда. Прадед в свою очередь откопал эти записки в посёлке Серебряном, куда он умудрился весьма ловко эвакуироваться в начале Великой Отечественной войны советского народа. И семью с собой прихватил. Включая военнообязанного младшего брата. Принадлежали записки перу (ну же! ну! – нетерпеливо ёрзал я) некоего авантюриста Артемия Трефило-ва (ага!) и были выполнены в начале ХХ века.

Записки делились на две части.

В первой содержались довольно мутные, неудобопонятные и путаные теории, частично зашифрованные, которые всякий читатель волен был толковать по-своему. Во второй – чёткие практические советы. Увы, тоже частью сделанные тайнописью. Главная беда состояла в том, что выяснить, для подтверждения какой магической теории из пер-вой части следует применять те или иные советы из второй не представлялось возмож-ным. Однако прадедушка Возницкий вместе с братцем решили, что расшифровали неко-торые указания. И что касаются они ни много ни мало борьбы с мировым злом.

Чтобы побеждать большое зло, необходимо вершить малое, сопровождая злодея-ния некоторыми специфическими действиями. Тем самым большое зло оттянется на жертвующих собой мучеников, где безвредно сгорит дотла, а мир станет чище. Вот так – в русле некоторых средневековых ересей. Короче говоря, братья принялись растлевать местное отрочество, обставляя банальные преступления против девственности таинст-венностью и мистицизмом. Как раз в это время гитлеровская Германия начала терпеть поражение за поражением – что, естественно, было воспринято Возницкими, как собст-венная заслуга. Долго ли коротко, братья и сами не заметили, как борьба со злом отошла на второй план, заслонённая всё растущим сластолюбием. На том они и погорели; при аресте оба были убиты. Художественное описание их последних минут имеется в соот-ветствующей главке «Фуэте очаровательного зла».

Наш современник Никита весело смеялся над наивностью предков. Он был со-вершенно уверен, что Трефилов учил (вот только кого учил?) вызывать, а затем и мате-риализовать демонов. А также осуществлять обратный процесс. То есть проникать в их измерение человеку. Живому. В преисподнюю, можете себе представить? Проникать и возвращаться, обогатившись невиданными знаниями. Трефилов (похоже, с убедитель-ными фактами в руках) считал преисподнюю не религиозной абстракцией, не духовно-поэтической метафорой, но вполне материальным местом. И даже будто строил меха-низм для постановки этого дела, то есть движения туда – сюда, на поток. Насчет возмож-ности проникнуть «туда» Никита сомневался, зато «оттуда»… Вызвать беса, подчинить его, подгрести с его помощью под себя толику власти – вот чем собирался он вплотную заняться в ближайшее время, едва лишь окончится его медицинское освидетельствова-ние!..

Сам Гойда находил записки занятными – особенно те пункты, где описывались тайные обряды, подчас весьма колоритные, исполненные животного эротизма, – но не более.

После благополучного получения Никитой «белого билета» связь профессора и бывшего пациента не только не прервалась, но даже укрепилась. Этому способствовала Катюша Возницкая, очаровательная несовершеннолетняя танцовщица и нимфоманка, чью немую в прямом смысле слова благосклонность они делили без капли ревности друг к другу.