Текст книги "Странная обезьяна"

Глава 10
Я алгеброй потение поверил

Наконец нашелся ученый, который проверил сформулированные выше идеи с помощью цифр. Таким молодцом оказался английский биолог Питер Уилер, посвятивший теме терморегуляции серию статей в 80–90-е годы прошлого века.

Сначала Уилер решил оценить выгоды прямохождения. Для этого он провел забавный эксперимент[149]149
  Wheeler P. E. The evolution of Bipedality and Loss of Functional Body Hair in Hominids // Journal of Human Evolution (1984), 13: 91–98.


[Закрыть]. Ученый изготовил маленькую модель гоминида с конечностями на шарнирах, которую ставил в четырехногую и двуногую позиции и фотографировал под разными углами – как бы с «точки зрения» движущегося по небу солнца. А затем измерял площадь, которую фигурка занимала на фотографиях. При этом получалось, что когда солнце невысоко над горизонтом, двуногий гоминид подставляет солнечным лучам слегка бóльшую площадь, чем четвероногий. Зато когда солнце в зените и, следовательно, жарит сильнее всего, облучаемая поверхность тела прямоходящего существа становилась меньше на 60 %, чем у его собрата на четвереньках. Если же голову, да еще и плечи двуногого примата покрывали волосы, то выигрыш становился еще значительнее, так как волосами закрывалось более 70 % площади, облучаемой солнцем. В качестве аналогии Уилер вспоминал бородавочников, также живущих в жаркой саванне, – их тело покрыто редкой щетиной, однако вдоль хребта тянется густая грива, вероятно, выполняющая ту же функцию, что и шапка волос на нашей голове[150]150
  Wheeler P. E. The Loss of Functional Body Hair in Man: the Influence of Thermal Environment, Body Form and Bipedality // Journal of Human Evolution (1985), 14: 23–28.


[Закрыть].

Кроме того, при вертикальной позе можно быть долговязым, с длинными руками и ногами – площадь облучения от этого не растет, зато увеличивается поверхность охлаждения. Наконец, на высоте 1,5–2 м температура воздуха бывает на пару градусов ниже, чем у поверхности, а ветер сильнее.

Кстати, Уилер объяснял, почему живущие в саванне павианы не стали прямоходящими: они меньше размером и обладают более скромным мозгом, чем гоминиды, а значит, меньше греются. Кроме того, из-за своего невысокого роста павианы, перемещаясь на четвереньках, полностью скрывались в высокой траве, защищавшей их от солнца[151]151
  Wheeler P. E. The Thermoregulatory Advantages of Hominid Bipedalism in Open Equatorial Environments: the Contribution of Increased Convective Heat Loss and Cutaneous Evaporative Cooling // Journal of Human Evolution (1991), 21: 107–115.


[Закрыть]. С этим, правда, можно поспорить, ведь ископаемые павианы бывали очень крупными.

Уилер на этом не остановился. Он решил подсчитать общий тепловой «бюджет» в нескольких температурных режимах для разных вариантов гоминида: четвероногого и двуногого, покрытого шерстью и голого[152]152
  Wheeler P. E. The Influence of Bipedalism on the Energy and Water Budgets of Early Hominids // Journal of Human Evolution (1991), 21: 117–136.


[Закрыть],[153]153
  Wheeler P. E. The Influence of the Loss of Functional Body Hair on the Water Budgets of Early Hominids // Journal of Human Evolution (1992), 23: 379–388.


[Закрыть]. Ученый рассмотрел даже два варианта теплопроводности шерсти, не забыв о том, что у «бесшерстного» примата сохранились волосы на голове. Сколько тепла получает каждый из вариантов гоминида с шести утра до шести вечера? И сколько способен рассеять с помощью потения? Ученый постарался учесть как можно больше параметров, в том числе скорость ветра, разницу температур на разном расстоянии от земной поверхности, долю прямого и отраженного теплового излучения, получаемого гоминидом, а также вырабатываемое животным внутреннее тепло.

Расчеты снова показали выгоды прямохождения: тепловая нагрузка для двуногих была заметно ниже. А вот с отсутствием шерсти все получилось не так радужно (и об этом почему-то мало пишут). Выходило, что в самые жаркие часы голый гоминид, что двуногий, что четвероногий, нагревался сильнее, чем его волосатый близнец. А в начале и в конце дня безволосый примат быстрее остывал. Если расчеты Уилера верны, то исчезновение природной изоляции – шерсти – привело к тому, что древние гоминиды стали и получать, и терять больше тепловой энергии. Днем перегреваться, а утром и вечером мерзнуть.

Однако, рассуждал ученый, потеря изоляции компенсировалась многократно (в пять раз!) возросшей эффективностью потения. Там, где волосатый гоминид получал тепловой удар, голый за счет испарения с кожи продолжал чувствовать себя комфортно.

Более того, расчеты Уилера показали, что при максимальной температуре воздуха до 35 °C голый гоминид расходовал меньше воды, чем покрытый шерстью. За счет чего? В утренние и вечерние часы, когда солнце невысоко, активно движущееся животное все равно должно охлаждаться – избавляться от излишков внутреннего тепла. Вот это охлаждение у безволосого примата происходило быстрее, и таким образом, согласно Уилеру, экономилась жидкость. Но только в случае двуногого гоминида! Четвероногий таких выгод не получал. Поэтому, считал ученый, потеря шерсти у наших предков могла произойти только после того, как они встали на две ноги.

В 1996 году выкладки Уилера подвергла жесткой критике Лиа Кейрозду Амарал (Lia Queiroz do Amaral), бразильский физик[154]154
  Amaral L. Q., do. Loss of Body Hair, Bipedality and Thermoregulation. Comments on Recent Papers in the Journal of Human Evolution // Journal of Human Evolution (1996), 30: 357–366.


[Закрыть]. К чему городить огород! Из расчетов Уилера напрямую следует, что шерсть в саванне выгодна и днем, когда защищает от солнца, и ночью, когда согревает, ведь в саванне ночами температура падает до –11 °C или даже ниже. Животным в таких условиях нужно усиливать изоляцию, а не уменьшать ее. Недаром у саванных обезьян плотная шерсть! Мартышки-гусары вовсе не голые, но при этом потеют почти как человек. Значит, шерсть потению не мешает. Амарал повторяла выводы Ньюмэна: скорее всего, потеря волос на теле произошла не в саванне, а в лесистой местности, где и температура пониже, и прямых солнечных лучей нет. И это вполне согласуется с новыми реконструкциями среды обитания австралопитеков: не саванна, а мозаичный ландшафт, редколесье.

Уилер ответил на критику едкой статьей, из которой следовало, что Амарал недопоняла и совершенно превратно истолковала результаты автора[155]155
  Wheeler P. E. The Environmental Context of Functional Body Hair Loss in Hominids (A Reply to Amaral, 1996) // Journal of Human Evolution (1996), 30: 367–371.


[Закрыть]. Больше Уилер к теме теплообмена гоминид не возвращался. Это сделали другие ученые.

В 2011 году к модели Уилера обратились биологи Грэм Ракстон и Дэвид Уилкинсон[156]156
  Ruxton G. D. and Wilkinson D. M. Avoidance of Overheating and Selection for Both Hair Loss and Bipedality in Hominins // PNAS (Dec 2011), 108 (52): 20965–20969.


[Закрыть],[157]157
  Ruxton and Wilkinson. Supporting Information 10.1073/pnas.1113915108 // PNAS (Dec 2011), 108 (52): 20965–20969.


[Закрыть]. По мнению авторов, недочет модели в том, что расчеты производились для неподвижно стоящего гоминида. Но ведь мы говорим о древнем человеке, который гнался за добычей! Зачем стоять столбом под палящим солнцем? Лучше уж добежать до укрытия и отдыхать в тени.

Модель модифицировали на случай примата, движущегося со скоростью 3 м/с. Вспомним, что при беге вырабатывается гораздо больше внутреннего тепла, кроме того, нужно учесть конвекцию – тело бегуна обдувается воздухом. Как и Уилер, авторы рассмотрели четыре случая – прямоходящий и четвероногий примат, голый или покрытый шерстью.

Поскольку шерсть создает теплоизоляцию, тепловая нагрузка на волосатого гоминида в течение дня меняется несильно, ведь главный ее компонент – внутреннее тепло, вырабатываемое организмом. По этой причине внезапно у авторов получилось, что между четвероногим и двуногим шерстистыми приматами разницы с точки зрения терморегуляции почти нет. А главное – в полуденный зной такой покрытый шерстью индивид долго не протянет: после 10–20 мин бега, при температуре у земной поверхности в +40 °C, беднягу накроет тепловой удар.

Другое дело – безволосый вариант. Изоляции теперь нет, и тепла тело получает больше, чем в предыдущем случае, однако за счет интенсивного потения его температура даже в самый жаркий полдень не превысит допустимых значений. Разумеется, это верно лишь в случае, если скорость потения древних людей достигала современного уровня. И, конечно, если под рукой достаточное количество воды. Надо добавить, что утром и вечером наш гладкокожий примат рискует переохладиться, однако с этим можно справиться, если продолжать двигаться, вырабатывая тепло. Побегай и согреешься!

Вот теперь, когда волос нет, двуногий гоминид греется заметно меньше, чем четвероногий. Понимаете, что все это значит? Если прямохождение возникло для снижения тепловой нагрузки, то шерсть должна была исчезнуть до того, как наши предки встали на две ноги. Представьте себе четвероногих ГОЛЫХ обезьян!

Ракстон и Уилкинсон предположили, что поначалу, когда гоминиды еще не могли так обильно потеть, как мы, они перемещались по открытым пространствам утром и вечером, а в середине дня прятались в тени. По мере развития потения дневной перерыв в активности постепенно сокращался, пока не исчез совсем.

Последние штрихи к модели Уилера добавили в 2016 году Тамас Барретт и Робин Данбар из Оксфорда[158]158
  Dávid-Barrett T. Bipedality and Hair Loss in Human Evolution Revisited: The Impact of Altitude and Activity Scheduling // Journal of Human Evolution (May 2016), 94: 72–82.


[Закрыть]. Они уточнили, что никакое животное не может непрерывно двигаться в течение всего дня. Обычно на перемещения уходит не более 20 % времени. Кроме того, ученые заявили, что все останки австралопитеков найдены на высоте не менее 1000 м над уровнем моря. Точнее, сейчас их местонахождения в Восточной Африке, может быть, и ниже, но Восточно-Африканский рифт за 3 млн лет сильно просел. (Что скажете, сторонники «водной обезьяны»?) Это значит, что для местообитаний австралопитеков характерны более низкие температуры – не +40 °C в полдень, а всего лишь 33,5.

Барретт и Данбар провели расчеты в свете новых поправок и пришли к выводу, что и гладкие, и покрытые шерстью особи смогли бы существовать в таком режиме, не перегреваясь, однако тепловая нагрузка на безволосых будет больше. Выше будут потери воды, а утром и вечером гладкокожие гоминиды будут мерзнуть – на высоте 1000 м холодные ночи, разница с дневной температурой может достигать 15 °C. Вот и приплыли! Прохладные ночи и жаркие полдни, оказывается, не давали австралопитекам потерять шерсть, пока те населяли возвышенности. Возможно, гоминиды не спускались в низины потому, что там для них было слишком жарко. И только около 2 млн лет назад, когда на всей планете похолодало, потомки австралопитеков – Homo – смогли заселить низменности, где суточные перепады температур не так велики. Может быть, тогда наши предки наконец утратили волосы.

Играя с параметрами модели, Уилер и его последователи приходят к разным выводам. Кто же прав? И как повлияют на модели новые открытия? Барретт и Данбар, говоря о высоте над уровнем моря, учли лишь часть известных находок гоминид. А как же останки бахр-эль-газальского австралопитека из Республики Чад? Высота местонахождения – всего 250 м (данные Google Maps). Никак не 1000, и вряд ли Сахара с тех пор просела почти на километр![159]159
  Бахр-эль-Газаль / Chad = Bahr el Ghazal = Koro Toro // АНТРОПОГЕНЕЗ.РУ. Каталог находок. http://antropogenez.ru/location/33/.


[Закрыть]

Как мне кажется, в вопросе о том, стали ли наши предки больше или меньше греться, избавившись от шерсти, многовато неизвестных. И главное: мы по-прежнему не знаем, когда и где это произошло: в лесу, на деревьях? В редколесье, где ардипитеки делали первые шаги на двух ногах? В саванне, где ранние Homo гонялись за антилопами или выискивали свежую падаль? А может, позже? А может, раньше? А каким был в этот момент климат?

И все же переход от риторики к физической модели если и не поднимает гипотезу Уилера на голову выше всех остальных, то выгодно выделяет эту работу.

Глава 11
Бритва Амура

И сказал [Бог]: кто сказал тебе, что ты наг? не ел ли ты от дерева, с которого Я запретил тебе есть?

БЫТ 3:11

А теперь обратим внимание на очевидный факт: не все люди одинаково безволосы. Мужчины лишились шерсти в гораздо меньшей степени, чем женщины, вдобавок лица их украшены бородами и усами. А раз речь идет о признаке, по которому один пол сильно отличается от другого, пора поговорить о половом отборе. Впрочем, мы его уже упоминали в главе про паразитов. Напомню, что половой отбор – итог конкуренции за партнера: например, самцы соревнуются между собой за самку, а та выбирает наиболее привлекательного и перспективного – как в плане генов, так и в плане заботы о будущем потомстве. Ну, или наоборот – самки борются за лучшего самца. В результате одни особи оставляют больше потомства, чем другие.

Сам Чарльз Дарвин в книге «Происхождение человека и половой отбор», рассуждая о человеческой безволосости, склонялся к мысли, что «тут замешана любовь». Другие гипотезы – и паразитарная, и климатическая – Дарвину казались неправдоподобными. «Я склонен думать, что первоначально мужчина или, скорее, женщина лишились волос ради украшения», – писал великий натуралист. Поэтому, полагал Дарвин, человек так резко отличается от других приматов: ведь именно признаки, по которым один пол производит впечатление на другой, могут особенно контрастно выделять вид даже среди близких родственников[160]160
  Darwin C. The Descent of Man, and Selection in Relation to Sex. New York: D. Appleton and Company, 1889, p. 58.


[Закрыть]. Что же значит «украшение»? Вспомните оголенную заднюю часть тела у различных обезьян – часто эта область еще и ярко окрашена, чтобы притягивать взгляды партнеров. По Дарвину, таким же образом начала исчезать шерсть у наших предков, причем, вероятно, сначала у самок – так как у современных женщин волос на теле меньше, чем у мужчин. Самцам нравились более короткошерстные самки, а самкам – более гладкие самцы. А может быть, отбор шел и в одностороннем порядке, только со стороны самцов, но работал на оба пола, поскольку у коротковолосой самки и дочери, и сыновья получались редкошерстными.

Почти 100 лет спустя доводы Дарвина повторил Десмонд Моррис в «Голой обезьяне» (1967). Может, дело тут даже не во внешнем виде, а в осязании: голая кожа гораздо более чувствительна, и, следовательно, при половых контактах соприкосновение безволосых частей тела возбуждало партнеров сильнее, делало таких индивидов более желанными и даже укрепляло парные связи, что очень важно для сообщества гоминид. У обезьян оголенные участки в нижней части тела, способные набухать и краснеть, называются половой кожей. Как заметил приматолог Уильям Монтанья, у человека в некотором роде вся кожа стала «половой»[161]161
  Montacna W. The Skin of Nonhuman Primates // American Zoologist (1972), 12: 109–124.


[Закрыть].

Сходным образом рассуждал зоолог Уильям Стефенсон[162]162
  Stephenson W. The Ecological Development of Man. Sydney: Angus and Robertson, 1972.


[Закрыть]. Даже вне сексуальных контактов чувствительная кожа влияет на поведение животного – заставляет его быстрее реагировать на изменения окружающей среды, скажем, бежать от жары. Безволосые покровы способствуют близким контактам не только между половыми партнерами, но и между матерью и детенышем. Обратите внимание, что у многих животных области тела, где к родителю прижимается отпрыск, часто безволосы или покрыты редкой шерстью – например, грудь у приматов.

Можно вспомнить, правда, что детенышу обезьяны нужно еще и за что-то держаться (за шерсть!), а также что наиболее интимные участки тела у людей – области вокруг гениталий – почему-то покрыты довольно жесткими волосами.

Оригинально мыслит американский нейробиолог Марк Чангизи[163]163
  Чангизи М. Революция в зрении. – М.: АСТ, 2015.


[Закрыть]. Он полагает, что дело не в осязании, а в визуальном восприятии оголенной кожи. Чангизи даже выдвинул необычную гипотезу о том, зачем приматам цветное зрение. Традиционно считается, что умение различать цвета понадобилось обезьянам, чтобы замечать в листве спелые плоды или съедобные побеги. Странно здесь то, что, хотя пищевые предпочтения приматов очень разнообразны, их различия в цветовосприятии (у тех обезьян, кто обладает цветным зрением) невелики. Однако у всех млекопитающих красная кровь – а значит, цвет кожи у самых разных животных, в зависимости от наполнения их тканей кровью, меняется сходным образом. Кожа приматов, под влиянием эмоций или самочувствия, способна принимать самую разную окраску – от пунцовой до зеленоватой. Вот вам и гипотеза: обезьяны стали распознавать цвета, чтобы наблюдать за изменениями цвета кожи! В отличие от большинства млекопитающих, у многих обезьян отсутствует шерсть на части лица, оголен зад и некоторые другие хорошо заметные части тела. Зачем? Чтобы соплеменники могли следить за цветовой сигнализацией. Кожа, бледнея или багровея, помимо нашей воли информирует об эмоциях, о намерениях, а также о болезнях. Ну а алеющий зад самки обезьяны – как светофор для самца, сообщающий о готовности к соитию.

Когда наши предки встали на две ноги, их спины и животы стали издали бросаться в глаза – вот шерсть на них и исчезла, дабы сделать цветовую сигнализацию еще эффективнее. С ходу, конечно, сложно представить, о чем человек может сигнализировать голым животом. Но почему бы не выражать гнев или радость, скажем, затылком?

«Хуже всего на нашем теле видны три области (и все три мало годятся для цветовой сигнализации): макушка, подмышки и пах, – аргументирует Марк Чангизи. – Обратите внимание, что у людей эти участки, как правило, покрыты волосами»[164]164
  Чангизи М. Революция в зрении. – М.: АСТ, 2015.


[Закрыть]. По поводу паха я бы, пожалуй, поспорил.

Логика – коварная штука! По мнению Бернарда Кэмпбелла, волосы на лобке служили для сексуальной сигнализации, ибо видны издалека. Вот почему я за физические модели.

Чангизи предвидит возражение: приливы крови хорошо заметны на бледной непигментированной коже европейца, но у наших предков кожа, вероятно, была темной! Даже если так, «цветовое зрение возникло гораздо раньше, чем люди, а кожа наших обезьяньих предков вполне могла быть светлой»[165]165
  Чангизи М. Революция в зрении. – М.: АСТ, 2015.


[Закрыть]. Иначе говоря, цветовое зрение приносило пользу тогда, когда кожа древних обезьян была бледна, потом уже гоминины – предки человека – потемнели, и спустя сотни тысяч лет навыки разглядывания кожи опять пригодились, когда некоторые люди снова стали светлыми.

Но вернемся к теории полового отбора. Существует несколько моделей (не исключающих друг друга), объясняющих, как работает половой отбор.

Во-первых, это «Фишеровское убегание»[166]166
  Теория предложена английским биологом Роналдом Фишером.


[Закрыть]. Согласно ему, предпочтение, которое самки начинают отдавать некоторому признаку самцов, может возникнуть совершенно случайно, спонтанно, в результате мутаций. Самки, предпочитающие самцов с определенным – случайно выбранным – украшением, спариваются с ними и передают такое украшение своим сыновьям, а дочерям – страсть к самцам, обладающим подобной красотой. В каждом следующем поколении усиливается и признак, и его привлекательность. Так у самцов павлинов развились огромные и вроде бы мешающие им жить хвосты, у оленей – ветвистые рога. Может быть, так было и с гладкой кожей – это просто признак, случайно ставший желанным?

Во-вторых, гипотеза хороших генов: ярко выраженные половые признаки говорят о том, что их носитель, преодолев все трудности, достиг половой зрелости, хорошо питался и обладает отличным здоровьем – настолько хорошим, что может себе позволить даже чрезмерно развитые украшения, мешающие жить. Отсутствие шерсти, на первый взгляд, трудно назвать украшением, хотя, пофантазировав, с этой трудностью мы справимся. Например, когда кожа не скрыта под волосами, животное может демонстрировать ее качество, а также мускулатуру и общее сложение своего тела: шерсть маскирует телесные изъяны. Все же на роль украшения больше годятся борода и другие «очаги» волос у человека, чем голая кожа.

В-третьих, это упоминавшееся ранее избегание паразитов – фактически вариация на тему «хороших генов»: сильно выраженные половые признаки сигнализируют о том, что самец устойчив к паразитическим атакам.

И наконец, еще один вариант, близкий предыдущему: сексуальные сигналы говорят об отменном иммунитете. Тестостерон, который отвечает за развитие вторичных половых признаков у самцов, одновременно может, если его много, угнетать работу некоторых звеньев иммунитета. Самец, который готов идти на такой риск, жертвовать иммунитетом ради красоты, и вдобавок дожил до репродуктивного возраста, – достойный выбор для самки[167]167
  Barber N. The Evolutionary Psychology of Physical Attractiveness: Sexual Selection and Human Morphology // Ethology and Sociobiology (1995), 16: 395–424.


[Закрыть].

Все перечисленные варианты – даже последний – при желании можно приложить к истории с исчезновением волос.

Некоторые сторонники полового отбора предлагали «комбинированные» варианты гипотезы. Скажем, «половой отбор плюс неотения»: мужчины, как правило, предпочитают юных женщин. Почему? Во-первых, плодовитость женщин достигает пика в очень молодом возрасте, а затем падает[168]168
  Puts D. A. Beauty and the Beast: Mechanisms of Sexual Selection in Humans // Evolution and Human Behavior (2010), 31: 157–175.


[Закрыть]. Эта тенденция у мужчин выражена слабее. Во-вторых, признаки, подчеркивающие юность, детскость – большие глаза, маленький нос, округлый череп и гладкая кожа, вызывают родительские чувства, стремление опекать. О самках, выглядящих более детски, самцы начинали заботиться с особым рвением, поэтому у женщин в процессе эволюции прогрессировали черты, создающие видимость детскости, – в том числе безволосость.

Особо хитроумную версию роли полового отбора в исчезновении шерсти предложил философ и психолог Джеймс Джайлс, который сформулировал концепцию под названием «Теория голой любви»[169]169
  Giles J. Naked Love: The Evolution of Human Hairlessness // Biological Theory (2010), 5 (4): 326–336.


[Закрыть]. По версии Джайлса, дело было так. Когда наши предки стали прямоходящими, их стопы сильно изменились: большой палец примкнул к остальным, появились продольный и поперечный своды. Получилась отличная опора, только хвататься такой конечностью стало уже не с руки. И как быть детенышу? Раньше он висел на мамаше. Хватательный рефлекс, причем как у верхних, так и у нижних конечностей, – память о тех далеких временах – до сих пор сохранился у младенцев. Когда гоминиды выпрямились, необходимость удерживаться на теле родителя возросла, да стопы-то уже не те. Держаться только на руках – не вариант, велик риск сорваться. Пришлось матери придерживать ребенка самой. Однако если руки заняты, то неудобно собирать еду, сложнее убежать от хищника. Чтобы самки постоянно держали детенышей, понадобился какой-то особый стимул. Таким стимулом, полагает Джайлс, стало удовольствие от «интимного контакта между ребенком и матерью»: преимущество получали самки, которым нравилось прижимать своего отпрыска к себе. Контакт «кожа к коже» особенно приятен, поэтому самки и детеныши с более редкой шерстью получали преимущество. Некоторые исследования показывают, что и сейчас, если сразу после родов мать прижимает голого ребенка к своей обнаженной груди, кормление протекает более эффективно[170]170
  Cantrill R. M. Influence of Naked Body Contact between Mother and Newborn on Effective Breastfeeding // Thesis (PhD Doctorate), 2007. https://research-repository.griffith.edu.au/handle/10072/367422.


[Закрыть]. Автор полагает, что те эротические ощущения, которые женщины испытывают при стимуляции груди и сосков, имеют адаптивное значение. Шерсть на груди у наших предков исчезла, чтобы матери чаще хотелось прижимать дитя к себе, – это снижало детскую смертность. Так «материнский отбор» работал на поредение волос. Этому способствовало и то, что наши предки уже не проводили столько времени на деревьях: раньше шерсть оберегала кожу от царапин, причиняемых острыми ветвями. Теперь, в саванне, необходимость в такой защите отпала.

Читатели спросят, а где же тут половой отбор? Но отношения между матерью и ребенком служат прототипом для сексуальных связей у взрослых. Еще в середине XX века приматологи заметили, что если детеныша макаки-резуса лишить контакта с матерью, то, повзрослев, бедняга испытывает трудности с половым поведением[171]171
  Harlow H. F., Zimmermann R.R. The Development of Affectional Responses in Infant Monkeys // Proceedings of the American Philosophical Society (1958), 102: 501–509.


[Закрыть]. Вероятно, юный гоминид, обнимая мать, получал удовольствие от контакта «кожа к коже» и в дальнейшем искал подобных ощущений при поиске полового партнера – той самой «голой любви». В какой-то момент индивиды с редкой шерстью стали более привлекательными. Так материнский и половой отбор привели к исчезновению волос на теле. Джайлс считает, что поредение шерсти, помимо прочего, способствовало увеличению длительности полового акта. У шимпанзе, пишет он, спаривание длится в среднем не более семи секунд. У человека же средняя продолжительность полового акта – около 10 мин, в 85 раз дольше! А все потому, что кожа без волос более чувствительна, и наши предки путем объятий и ласк стремились продлить приятные ощущения. Отсюда один шаг до влюбленности, привязанности… крепкой семьи. Длительные связи, забота самцов о самках благоприятно сказывались на жизни детенышей. Будь люди волосаты, как предки, не знали бы мы всех радостей романтической любви, утверждает Джайлс.

В оригинальности не откажешь, но как много в теории «голой любви» допущений и как мало высказываний, поддающихся проверке! Отдельного изучения заслуживает вопрос: а действительно ли голая кожа более чувствительна, чем покрытая волосами? Мы с этим еще разберемся.

Не менее своеобразна идея, предложенная психологом Джудит Рич Харрис[172]172
  Harris J. R. Parental Selection: A Third Selection Process in the Evolution of Human Hairlessness and Skin Color // Medical Hypotheses (2006), 66: 1053–1059.


[Закрыть]. Эта ученая дама считает, что особую роль в эволюции человека сыграл инфантицид, т. е. убийство детей. Харрис вводит даже специальную разновидность отбора, которую считает дополнительной к естественному и половому – родительский отбор. Известно, что во многих человеческих культурах инфантицид, увы, не был исключительным явлением даже в ХХ веке, не говоря о древности, когда другого пути контроля рождаемости просто не существовало. Новый ребенок ложился тяжелым бременем на семью, поэтому родители – прежде всего мать – всякий раз решали: оставить чадо или же «отнести в лес». Такая участь могла постигнуть, например, девочку (мальчик-то престижней!), или слабого ребенка, или дитя с физическими изъянами. Получается, люди занимались своего рода селекцией детей, и, даже если такой тяжелый выбор производился изредка, за десятки тысяч лет эволюции родительский отбор мог стать важным фактором, влияющим на человеческую популяцию.

Харрис описывает случай, который вычитала у антрополога Марджори Шостак: 50-летняя Ниса из племени бушменов кунг рассказала той о своем детстве. (Обратите внимание на достоверность сведений: 50-летняя женщина поведала ученому о событиях 40-летней давности. Разговор явно велся на языке, чужом для одного из собеседников. И вот записанный антропологом рассказ психолог использует как свидетельство в пользу своей гипотезы.) Так вот, когда Ниса была маленькой, ее мать в очередной раз забеременела, продолжая при этом нянчить младшего братика Нисы. Мать планировала избавиться от младенца – куда еще один сосунок? Но, увидев новорожденную девочку, передумала: настолько красивой та ей показалась из-за своей «светлой и гладкой кожи».

Итак, по мысли Харрис, внешняя привлекательность не только влияла на популярность у противоположного пола – у симпатичного дитяти было больше шансов не погибнуть сразу после рождения, очаровав собственную маму. Для этого, конечно, признаки, воспринимаемые как красивые, должны проявляться немедленно при появлении ребенка на свет. К их числу Харрис отнесла отсутствие волос на теле и цвет кожи.

Исчезновение шерсти вряд ли принесло предкам человека пользу. Роль эволюционной бритвы ученая отводит не естественному отбору, а некой «эстетике», возникшей у группы людей относительно недавно – возможно, даже у ранних Homo sapiens или их непосредственных предков. По каким-то причинам эти люди стали всех существ, покрытых шерстью, считать «животными», добычей, а себя (видимо, к этому моменту уже редкошерстных) – «людьми». Вот поэтому, если рождался ребенок, на коже которого родители видели слишком много волос, от него старались избавиться как от непривлекательного. Такие предпочтения вдобавок к выбору более гладких половых партнеров быстро избавили наших предков от шерсти, «оставив их совершенно голыми под полуденным солнцем».

Харрис на этом не останавливается и предлагает свою гипотезу вымирания неандертальцев. В ледниковой Евразии те бы не выжили без густой шерсти! Конечно, неандертальцы владели огнем, но невозможно все время сидеть у костра – надо ходить на охоту. Древним аборигенам Европы была неведома игла, так что и хорошей одежды они не знали, а шкура оленя, наброшенная на плечи, не спасала от стужи. Очевидно, что неандертальцев защищала их естественная одежда – шерсть, так же как согревала она мамонтов или шерстистых носорогов. Заметим, что их африканские родственники – нынешние слоны и носороги – гладкокожи. Видимо, такими же были колонизировавшие Европу около 50 000 лет назад Homo sapiens. Косматые неандертальцы казались им всего лишь животными, на которых кроманьонцы тут же открыли сезон охоты, подобно тому, как охотятся нынешние африканцы на горилл и шимпанзе. Итог вам известен…

Резвясь, Харрис вспоминает о высказанной антропологами мысли, будто бы неандерталец, если его нарядить в современный костюм, не выделялся бы из толпы прохожих на улицах Нью-Йорка. Как же! Получил бы этот волосатик дротик с транквилизатором и отправился бы прямиком в зоопарк (такие шутки известный психолог позволяет себе на страницах журнала Medical Hypotheses).

Кстати, рассказ Харрис о ее гипотезе включен в сборник «Во что мы верим, но не можем доказать» (в 2016 году эта книга вышла на русском языке). К чести исследовательницы, она согласна с тем, что ее концепция пока что недоказуема. Вот найдут ученые где-нибудь во льдах мумию неандертальца с сохранившимися покровами – тогда и поговорим.

По-моему, можно поговорить уже сейчас. Вспомнить, например, что у человекообразных обезьян детеныши рождаются голыми или с редкими волосами, а настоящая «взрослая» шерсть вырастает у них через несколько месяцев. Едва ли у наших предков происходило как-то иначе. Так что, если родительский отбор и играл заметную роль в эволюции человека, идея о быстром исчезновении шерсти в результате «материнской селекции» кажется сомнительной (можно возразить, правда, что избавляться от детеныша могли не сразу же, а, скажем, в течение первого года жизни). Что касается гипотетического истребления неандертальцев, что-то мне подсказывает: будь у них даже идеально гладкая кожа, рука кроманьонца не дрогнула бы, метая копье в последнего из рода чужаков.