Текст книги "Аккорд-2"

Она снова расплакалась, и я, прижав ее к груди, мрачно пообещал:

– Когда мне за это вырвут мой поганый язык, я все равно найду способ, чтобы каждую минуту признаваться тебе в любви!

Лина обмякла, и я несколько минут гладил ее, всхлипывающую, и целовал. И вдруг меня осенило.

– Я знаю, как вылечить твою память.

– Как? – взлетели ее мокрые ресницы.

– Вот послушай! – воодушевился я. – Мы снова проживем твою историю с парнем, только вместо парня буду я!

– Как это? – раскрылись ее глаза.

– А вот как: четырнадцатого июня мы с тобой познакомимся в «Художественном», посмотрим фильм, а после ты согласишься пойти со мной на квартиру…

– Какую квартиру? – завороженно смотрела на меня Лина.

– Ну Костику ведь нужна квартира, вот и купим себе где-нибудь на Арбате, а эту оставим ему! – нетерпеливо развивал я мой план. – В общем, пойдем на квартиру, я куплю по дороге презервативы, и все будет как у вас в первый вечер. Понимаешь?!

– Ну, предположим, – осторожно улыбнулась Лина.

– Потом ты уйдешь домой, а через день позвонишь мне и договоришься о встрече. Вечером мы устроим настоящую вакханалию, и ты будешь ругать мужа на чем свет стоит. И потом будешь приходить туда по вечерам, а я буду тебя там ждать. Ты будешь вести себя так, как вела с ним, а я буду говорить и делать то, что говорил и делал он. Дома мы будем общаться как чужие и спать в разных комнатах, и ты будешь ловить себя на том, что ждешь, не дождешься вечера. Через полтора месяца ты объявишь мужу, что беременна от другого, и я хлопну дверью и уйду от тебя, а через час ты позвонишь мне, и я приеду и увезу тебя на новую квартиру! И получится, что ты уйдешь от меня ко мне, и у тебя буду новый я, а у меня новая ты! Ну как? – глядел я на нее, довольный.

– Фантазер ты мой любимый! Ну и напридумывал! – с мокрой улыбкой припала ко мне Лина.

– Никакой не фантазер! – загорячился я. – Клин клином вышибают, понимаешь?

– Понимаю: свидания с собственным мужем… Где-то я про такое читала… Только там муж с женой оживляли угасшую любовь, а нам надо забыть…

Она задумалась, и вдруг решительно:

– Нет, Юрочка, не получится, потому что вместо того чтобы забыть, я снова все вспомню, а ты так войдешь в роль, что снова сойдешь с ума от ревности! Нет, нет и нет! Верно говорят: не буди лихо, пока оно тихо! Одно ты правильно сказал: нам с тобой нужна новая квартира, потому что эта вся пропахла твоей Валерией! Поменяем квартиру, и тогда я точно все забуду! Только квартира должна быть не на Арбате, а где-нибудь здесь. Арбат я теперь за километр буду обходить… И обещай мне сжечь мое письмо! Не дай бог Костик найдет!

– Сделаю, моя заюшка, но при условии, что ты напишешь мне новое.

– Напишу, мой зайчик, обязательно напишу!

Читающий между строк и гордящийся своей проницательностью читатель воскликнет: «Ага, вот она во всем и призналась! Воистину шила в мешке не утаишь!» А я говорю: не было ни мешка, ни шила, ни намерения прятать одно в другом. Все было озвучено предельно честно, внятно, с убедительной полнотой, точностью и связностью соучастия. И как ни пытается она теперь от всего откреститься, правда изречена, и мне с ней жить. Но разве не в моей воле поменять жанр и амплуа, отделить пафос от клоунады и очистить мелодраму от фарса? Я свой выбор сделал: мукам ревности предпочел блаженство, роли униженного ревнивца – радости счастливого дурачка. Забвение и обновление – вот попечители моего будущего и ресурсы моего благополучия. Это и есть театр моих чувств.

– Я вот что хочу сказать… – задумчиво начала Лина. – Помнишь, ты назвал наше прошлое плохим сном? Ты прав, это был плохой, очень плохой сон. В нем мы делали такое, чего никогда бы не сделали наяву. Слава богу, любой сон кончается пробуждением! Мы проснулись, и оказалось, что мы вместе, и я беременна от тебя! И это главное, а остальное не имеет значения, ведь так?

– Так, моя милая, так, только вот… – запнулся я.

– Что?

– Видишь ли, в этом сне я умудрился смастерить двух детей. Ты можешь как угодно относиться к их матерям, но их дети для меня имеют значение…

– Да, конечно, понимаю, – покладисто отозвалась Лина. – Обещаю, что буду их любить как своих. Когда мы вернемся, привези к нам дочку, хочу с ней познакомиться…

– Великодушная моя, тогда признаюсь еще кое в чем…

– Неужели есть кто-то еще? – испугалась Лина.

– Нет, мое счастье, нет! – с жаром стиснул я ее. – Просто хочу сказать, что Костик уже давно с ней знаком, ездит к ней, гуляет с ней и очень ее любит!

– Вот как? – вытянулось Линино лицо.

– Да, моя прекрасная королева! Он сам попросил об этом, сказал, что всегда мечтал о сестре. Прости нас, прости, наша единственная, любимая, драгоценная мамочка, за то, что скрывали это от тебя!

– Ах, какие вы хитрецы, какие хитрецы… – с растерянной улыбкой смотрела на меня Лина. И подумав, заключила: – А впрочем, так даже лучше… Это я виновата, что не смогла родить сыну сестру. А она ему нужна была, теперь я это вижу. Что ж, значит, вы все правильно сделали, – твердо закончила она. – Ну вот, слава богу, еще с одним разобрались…

74

Мы соединили наши измученные нежностью тела в одно целое и застыли в искупительном молчании. Прижавшись щекой к моей груди, Лина пробормотала:

– Нет, я, конечно, понимала, что твоя Вероника мне не соперница, что стоило мне тебя поманить, и ты бы прибежал, как миленький. Разве не так?

– Так, Линушка, так! Знала бы, как я извелся без тебя! Каждый день представлял тебя с другим и волком выл! Один раз дома так приперло, что врезал в стену кулаком. Разбил костяшки, было больно, а я еще и еще, пока боль не ударила в голову и пальцы не онемели. Я вѝски плеснул на платок и обмотал им руку: боль – хоть на стену лезь, а мне хорошо – хоть немного не буду о тебе думать! Вот смотри, даже следы остались…

Лина взяла мою руку, прижала к губам и, блеснув щедрыми слезами, пробормотала:

– Бедный ты мой бедный…

– Ты спрашиваешь, почему я ничего не делал, чтобы вернуть тебя… Линушка, да я слово лишнее боялся сказать! Боялся, что ты сгоряча скажешь что-нибудь такое… такое… такое гордое, отчаянное и безнадежное, что мне только и останется с балкона сигануть…

– А я бы за тобой, мой родной…

– …И я уговаривал себя: мне все равно с кем она, не мне ее судить, я во сто раз больше виноват, лишь бы она вернулась, я ни о чем ее не спрошу, и не спросил бы, если бы ты не рассказала… Видишь, был готов ко всему, а когда узнал – впал в ревнивое мракобесие…

Порывисто поцеловав меня и обдав тихим стеснительным запахом-домоседом, что жил в ее переливающихся сонным золотом волосах и дыхании беременной плоти, она воскликнула:

– А знаешь что? Даже когда все было хуже некуда, я все равно чувствовала, что нас связывает невидимый канат! Дура безумная – рублю его, а он не рубится! Рублю его и так, и этак, а он еще крепче! А ты? Ты и правда хотел жениться?

– Подожди… – замер я.

– Что такое?

– На меня вдруг пахнул запах моей мечты! Отодвинь волосы со лба…

Недоумевающая Лина сделал, как я просил.

– А теперь закрой глаза.

Лина запахнулась ресницами. Я надвинулся и припал к ним с легчайшим поцелуем.

– Ты не представляешь, как я об этом мечтал! Три с лишним года мечтал!

– О чем, Юрушка? – недоумевала Лина.

– Об этой грандиозной малости…

– Юрушка, я не понимаю!

– Это любовь, Линушка, это метафизика, это не объяснить… – сморгнув слезу, прижал я ее к груди. Лина притихла, и несколько минут мы молчали.

– Так вот насчет женитьбы… – нарушил я молчание. – Да, хотел. Но каждый раз ты являлась мне во сне и грозила вот этим своим сладким нежным пальчиком!

Я подхватил ее руку, которой она оглаживала мою грудь, и припал губами к указательному пальцу.

– А если серьезно? – пробормотала Лина.

– А если серьезно, то как, скажи, я мог прилепиться к кому-то, зная, что моя единственная половинка – ты?! Ты мое топливо и моя кипучая энергия, моя сила и мое желание, ты моя вечная цепная реакция!

– А ты мой реактор, мой неугасимый могучий реактор! – тесно прижалась ко мне Лина. – Я вся переполнена тобой! Мы с дочкой засыпаем и просыпаемся с тобой, а когда расстаемся, то грустим и ждем, не дождемся, когда ты снова к нам в гости придешь! Дочка так любит, когда ты к ней в окошечко стучишься! Я, наверное, дура? Извини, я от любви, кажется, совсем свихнулась… Не могу, сейчас снова заплачу…

Я зарылся в ее волосы, завозил ладонями по спине, и она пробормотала из моих объятий:

– Юрушка, я боюсь…

– Чего, Линушка?

– Уж слишком у нас все хорошо…

– Не бойся, моя радость, это нормально! Это воровка-жизнь возвращает нам долги! Теперь пока не расплатится, будет на нас горбатиться. А за это время проценты набегут. Глядишь, лет на сто и хватит…

– А дальше?

– А дальше нашему с ней контракту конец!

– И что потом? – обратила на меня Лина свое невянущее лицо.

– Подпишем с кем-нибудь новый… – поцеловал я ее.

Помолчали, и Лина улыбнулась сквозь слезы:

– Уйми, папочка, свою проказницу… Ишь, расшалилась…

Я припал к ее животу, зацеловал его и, не удержавшись, скользнул ниже.

– Не надо, Юрочка, я там сейчас некрасивая… – прикрылась она ладошкой.

– Вот также ты прикрывалась утром после свадьбы… – растроганно поцеловал я лучистую кисть.

– Помню, помню! – оживилась она и вдруг потянула к себе: – Иди ко мне, мой венчанный, мой вечнолюбимый, мой вечножеланный, я тебе что-то расскажу…

И уложив мою голову себе на грудь, заговорила, оглаживая и целуя:

– Я ведь почему на свадьбе невеселая была – ночи потому что ждала… Понимала, что не отвертеться и все пыталась представить, как это будет… И выходило что-то смутное, тоскливое и безрадостное, так что можешь представить мое настроение… Хотела даже соврать, что у меня месячные, да пожалела тебя – ты же наверняка этого ждал… Ну вот… И ты начал нежно целовать мое лицо, и я тут же вспомнила Ивана – он в институте также меня целовал… И у меня вдруг паника. Такая паника, что хоть вставай и беги! И ты меня целуешь, а я хочу, чтобы самое главное поскорее началось и закончилось. И ты меня как будто услышал: нежности в сторону и ка-ак влез!.. У меня глаза на лоб и дыхание перехватило! И такое началось – хоть кричи! Как я все это выдержала, до сих пор удивляюсь! В общем, настоящая кровавая месть получилась…

Она сделала короткую паузу и неожиданно спросила:

– Скажи, а ты тоже обезумел от страсти? Как Иван?

От такой неожиданной милости судьбы я растерялся. Всего-то и нужно было обронить «да», и проклятие первой брачной ночи с меня спадет! Но язык застрял – ни туда, ни сюда. Лина выжидательно смотрела на меня, и в глазах ее читалась подсказка: да, да, да! Я проглотил комок и через силу промямлил:

– Нет, Линушка, это я от обиды…

– От какой еще обиды? – не поняла Лина.

– Просто я к тебе всей душой, а ты мне как будто одолжение делала… Ну, я и обиделся…

Последовала пауза, а за ней изумленный вопрос:

– Так, значит, ты не от страсти, а от обиды мне там все разворотил?!

– Прости, Линушка, прости!.. – вскинул я покаянную голову.

– Да-а, ну и ну! – глядела на меня Лина как на реинкарнированного Джека-потрошителя. – Недаром мать всегда боялась, что меня изнасилуют! Знала бы, как мой собственный муж будет меня невинности лишать! Вместо праздника – боль, стыд, кровь и отвращение! Я же, дура неопытная, только со временем поняла, что ты меня изнасиловал, а тогда решила, что в первый раз так и положено!

– Линушка! – умоляюще простонал я.

– Да, да! И нечего тут оправдываться! – повысила голос Лина. – Обиделся он, видите ли! Я еще его женой не успела толком стать, а он уже обиделся!

Заклейменный и вспотевший, я прилип к ней в ожидании приговора. Лина помолчала и спросила:

– А если бы не обиделся, все равно было бы как с Иваном?

– Нет, моя золотинушка, нет! На самом деле если бы ты сказала, что не можешь, я бы на коврике спал! Месяц бы спал, два, три, сколько надо! Ты же помнишь, я сказал тебе: спи, а ты сказала, что все должно быть по-настоящему – ну я и лег… Но клянусь, я хотел сделать так, чтобы это стало самым лучшим воспоминанием твоей жизни! Ты же знаешь, как я умею любить!

– Знаю… Только я бы не оценила – во мне тогда ответного чувства не было…

Лина примолкла, и я, воспользовавшись ее молчанием, заискивающе произнес:

– Удивительно, почему мы про первую ночь раньше не говорили! Если помнишь, я пытался у тебя в ногах валяться, а ты только отмахивалась!

– Ничего удивительного, – отозвалась Лина. – Пришлось бы объясняться, и что бы я сказала – извини, люблю другого, а за тебя вышла назло ему? И правильно ты меня, дуру безмозглую, изнасиловал! Ох, как я потом себя ругала за то, что превратила нашу брачную ночь и медовый месяц в пытку!

– А знаешь, о чем я до сих пор страшно жалею? – приподнял я голову.

– О чем?

– Что не сохранил полотенце с твоей невинной кровью…

– Нашел, о чем жалеть! – фыркнула Лина.

– Ты не понимаешь! Я готов был молиться на нее!

– Да? – вздернула брови Лина. – Ты бы молился, а я бы стояла рядом и вспоминала, как ты меня девственности лишал? Лучше бы уж сохранил какую-нибудь простыню с моей менструальной кровью! Вот уж там все было по согласию! Еще бы попробуй я откажись! Мне за пятна всегда перед матерью было стыдно. Помню, она мне выговаривала: научи, наконец, своего мужа терпению или полотенце подстилай! Какое полотенце, если мы по кровати катались как бешеные! Помню, она как-то спросила, как у нас в постели, и я ответила – божественно! И она сказала: «Значит, как у нас с твоим отцом». Спрашиваю: «В молодости?», а она говорит: «До сих пор». А ведь ей тогда под пятьдесят было, представляешь? Я так удивилась! Представила себя в ее возрасте, и у меня перед глазами безбрежная счастливая даль – вот как море в жаркую солнечную погоду! И я, глупая, так обрадовалась своему вечному счастью! Знала бы, какое оно вечное… Ладно, на чем я там остановилась…

– На том, как утром отдалась… – промокшим голосом подсказал я.

– А, ну да! Ну вот… И ты стал ползать по моей невинности губами, трогать руками, бесстыдничать, соблазнять, и это была целая революция! А когда ртом туда полез, мне даже дурно стало! Я же о таком слыхом ни слыхивала! Лежала, зажмурившись, и не знала, что делать! Решила: ладно, отмучаюсь еще раз, а там видно будет. Конечно, с первым разом не сравнить, но все равно было очень больно и неприятно. Я еще подумала: господи, и вот это распирательно-пихательное занудство и есть семейное счастье?! Ну, полный мрак! И вдруг мне в утешение оргазм. Как будто яркий свет в ночи блеснул! И все осветилось и обрело смысл… Видишь, на какой ниточке все висело! Не получи я удовольствие, кто знает, может, сбежала бы от тебя в первый же день!

– Не сбежала бы. От судьбы не сбежишь.

– Да, конечно, только судьба большая, вблизи не разглядишь… Не обижайся, но в тот момент я тебя своей судьбой не считала. И еще два года не считала. Больше скажу: был бы ты плохой любовник, я бы от тебя ушла… На твое счастье после тебя мне не то что с другим быть – думать об этом было противно! У меня же там все было нежное, деликатное, можно сказать, элитное, а ты топтался как слон в посудной лавке. Нет, правда, до родов это была какая-то гремучая смесь боли и удовольствия! Я и у Верки-то ночевала, чтобы передохнуть от тебя! Приходила и жаловалась: опять этот Васильев мне там мозоли натер! А она все ахала и подробности выпытывала…

Я потянулся к ней с признательнейшим, наинежнейшим поцелуем. Ответив на него, Лина удовлетворенно продолжила:

– Ну вот… А после случая с Ростецким все наши девки в тебя просто влюбились, и я впервые почувствовала ревность. Никого и никогда раньше не ревновала, а тут почувствовала… Мне со всех сторон твердили – ах, какой у тебя муж, ах, какая ты счастливая! Я сначала морщилась, потом стала вежливо улыбаться, потом стала потихоньку гордиться, пока не поняла, что люблю тебя. И как видишь, за двенадцать несчастных лет никого себе не завела и не ушла, хотя сто раз могла. Представляешь, люди из-за пустяков расходятся, а я измены терпела! Вот как это объяснить?

– Никак. Здесь думай, не думай – до дна все равно не докопаешься, потому что настоящая любовь как иррациональное число – неисчерпаема и непознаваема, – глубокомысленно изрек я и вдруг понял, что должен сделать.

75

Выбравшись из Лининых объятий, я скользнул к ее бедрам:

– Я тебе сейчас покажу что такое настоящая любовь…

– Да что же это такое! Сказала же туда нельзя! – прикрылась непреклонной ладошкой Лина.

– Жестокая! Вот так же ты меня туда два года не пускала… – наслаждался я лунным рецидивом девичьей стыдливости.

– Зато потом всякий стыд потеряла… – отозвалась Лина. – Нет, ну правда, мне стыдно какая я там сейчас страшная…

– Стыдулечка ты моя ненаглядная! – в припадке нежности стиснул я ее. – Пусти, и я докажу тебе, что слаще тебя никого нет!

С минуту Лина еще противилась, а затем привстала, чтобы выбраться из кровати:

– Ладно, пойду мыться, все равно ведь не отстанешь…

Встав над тазом, велела:

– Отвернись.

– Линушка, я же муж, мне можно!

– Отвернись, я сказала!

– Не отвернусь.

– Бесстыдник, – смущенно нахмурилась Лина и повернулась ко мне приталенной, несмотря на беременность, спиной. Разводя коленки, вымыла из себя лишнее, вытерлась и нагнулась, чтобы подобрать капли со щиколоток. Ее молочные берега разверзлись, и от вида набухших мускатных створок сердце мое взыграло. В голове всплыл ночной эпизод с холодильником, и не будь у меня на нее другие виды, я бы скатился с кровати и прильнул к ее молочным прелестям всей моей внезапно вздыбленной мощью, каковую ей и предъявил.

– Нахал… – смутилась она. – Обязательно нужно выставлять напоказ?

– А ты не разгуливай перед нами голой! – распахнул я страждущие объятия. Лина забралась в них и расслабленно пробормотала:

– Теплая постель, здоровая беременность, желанный, ненасытный муж – господи, что еще нужно для счастья!

И ухватив ствол моего обреза, поведала, что когда увидела меня первый раз на озере в плавках, даже глаза отвела – так заметно у меня выпирало! А я совсем не стеснялся и даже вроде как красовался. И она косилась туда и чувствовала, что краснеет. Еще подумала: надо же, ему не стыдно, а мне стыдно! Это уже потом, много позже, когда у нас все пошло вкривь и вкось она представляла меня с другими и с ума сходила от ревности, потому что знала, как глубоко и плотно я их заполню, знала, что и где они почувствуют, какой у них будет оргазм, и что они обязательно захотят меня после этого потрогать и сказать, как повезло моей жене.

– Ну, правда ведь? Трогали, говорили?

– Не надо об этом, Линушка! – смутился я, вспомнив почему-то Вальку.

– Ага, значит, трогали, значит, говорили… – удовлетворенно улыбнулась Лина. – Как хорошо, что я сегодня думаю об этом совершенно спокойно…

– Но ведь тебя тоже трогали! – осторожно заметил я.

– И не только трогали, но и внутрь забирались, – невозмутимо отвечала Лина. – Но до сердца так и не добрались. Там всегда был и есть только ты…

Я благодарно стиснул ее и предложил:

– Может, купим в спальню зеркало?

– Зачем? – рассеяно отозвалась Лина.

– Ну, тебе же нравилось смотреть на любовь со стороны…

– Нет, Юрочка, любовь не нуждается в зеркале. Мое зеркало – это ты, и когда я с тобой, я смотрю только на тебя. Конечно, если ты хочешь, можем купить…

– Не хочу. Зачем мне зеркало, если я глаз с тебя не свожу! Я только не пойму, как этот идиот мог сравнить тебя с Данаей! Она же просто невзрачная средневековая толстуха!

– А, вот ты о чем… – глянула на меня Лина. – Ты уж прости, что рассказала чужому человеку про нашу первую ночь. Это я в сердцах… Накатило… И когда он потом воспользовался моментом, я лежала и думала, какой прекрасной могла быть наша с тобой жизнь, если бы ты в первую ночь был также нежен. Уверена, я бы тебя через неделю полюбила… – закончила она тихим, укоризненным голосом.

Наверное, я сжал Лину сильнее обычного, потому что она вопросительно глянула на меня.

– Линушка… – пробормотал я глухим, готовым разрыдаться голосом.

– Что, мой котик? – смотрела она на меня тревожным, обеспокоенным взглядом. Рыдания рвались из меня наружу, но подобравшись к горлу, застряли там.

– Ничего… – глухо сказал я и зарылся лицом в ее волосы, страдая от дальних последствий моего судьбоносного идиотизма. Спасаясь от жестокой правды, я спросил первое, что пришло в голову:

– Ты говорила про какие-то хитрые презервативы. Раз тебе понравилось, может, попробуем?

– Так и знала, что ты про них спросишь… – виновато улыбнулась Лина. – Да, Юрочка, были такие… Мне про них еще Верка говорила. Прямо взахлеб нахваливала… И представляешь, он их мне однажды предложил! Ну, и я, дура доверчивая, конечно, согласилась! В общем, минут пять корчилась, потом вытолкнула его и больше не пробовала. Они мне с моей чувствительностью вообще противопоказаны…

– Чего я не представляю, так это тебя cвязанную… – заметил я.

– Я тоже, – улыбнулась Лина. – Но если хочешь, можешь связать меня после родов.

– Зачем?

– Чтобы проверить: антиоргазмы – правда или выдумка?

– Только не со мной, как говорил твой парень.

– Да, он так говорил, – стала серьезной Лина и вдруг, обхватив меня, простонала: – Юрочка, миленький, это же просто не передать, по какому краю я ходила! До сих пор страшно вниз смотреть! Узнать бы, кто за меня молился, в ноги бы ему бросилась!

– За тебя все святые угодники молились. Невозможно, чтобы такая красота осталась без небесного покровительства! – сказал я и чтобы отвлечь ее, спросил: – Скажи, а он и правда тебя фотографировал?

– Хотел. Но я сразу сказала, что если посмеет, то больше меня не увидит…

– А секс втроем – что, и правда могла бы?

– Нет, конечно, но ужасно то, что я думала об этом совершенно спокойно! Думала, раз свободна, могу позволить себе все что угодно, даже такое!

– А ванна на двоих?

– Было такое… – виновато глянула на меня Лина. – Один раз… Больше не смогла… И знаешь, почему? Потому что он всё делал в точности как ты! Я будто переносилась в наши лучшие годы, и у меня сердце надрывалось от боли, что ничего уже не повторится…

– Как видишь, повторилось… – поцеловал я ее.

– О, да! – зарделась Лина. – И в десять раз лучше…

Помолчали, и я спросил:

– А ночевать у него приходилось?

– Нет, слава богу, – отозвалась Лина.

– А хотела?

– Катька хотела, только я ей воли не давала. Понимала, что если останусь на ночь, могу проснуться в его объятиях, а это уже совсем другая история…

И, видимо, желая покончить с моим назойливым любопытством, насмешливо добавила:

– Кому знать, как ни тебе – ведь твоя Валерия у тебя ночевала. И спали вы с ней на нашей кровати, и предложение ты ей сделал после этого дела. Размяк, прижал к груди, поцеловал и сказал… Кстати, как ты ее звал? Валерьяночка?

– Лера… – бормотнул я, красный как рак.

– Ага, Лерушка, значит! И ты сказал: любимая Лерушка, будь моей женой, иначе мне одна дорога – за балкон! И она тут же согласилась и прилипла к тебе, и вы всю ночь ворковали и бесстыдничали, а потом заснули в обнимку! Господи, никогда ей не прощу, что она хотела занять мое место! – отстранилась Лина.

– Она не хотела, это я ее уговорил… – вернув жену обратно, уткнулся я в ее волосы. – Прости меня, прости, ну, прости…

– Если бы сама не была в это время с другим, ни за что бы не простила! – с сердцем отозвалась Лина. – Только в отличие от нее я за парня замуж не собиралась, а потому ни ворковать, ни бесстыдничать не могла. Теперь понимаешь, какая между нами разница?

– Понимаю… – бормотнул я.

– А ты про ночевку почему спросил? – уже не так сердито поинтересовалась Лина.

Почувствовав облегчение, я заторопился:

– Вспомнил вашу ночную сцену у холодильника…

– Никакой ночной сцены не было, – на удивление спокойно откликнулась Лина. – Я ее в одной Веркиной книжке нашла…

– Да, да, понимаю, просто она меня зацепила! – залебезил я. – Может, разыграем, когда вернемся? Можно даже днем! Костика к бабушке отправим и займемся!

– Можно… – подумав, снизошла Лина. – Но надо в темноте. Там только свет из холодильника должен быть. Я тогда клубнику куплю. Правда, там была какая-то другая ягода, экзотическая. Забыла какая…

– Вот эта, – запустил я руку ей в подбрюшье. – И я ее обязательно съем.

– Кто бы сомневался… – обреченно отозвалась Лина. – Ну иди уже, что ли… Господи, первый раз не хочу, чтобы ты это делал…

Она легла на спину и развела манекеновые ноги. Я склонился над ней и приступил к задуманному:

– Хорошо, что ты не пописала.

– Почему? – удивилась она.

– Мне больше достанется.

– В смысле? – налились недоумением ее глаза.

– Хочу побыть твоим писсуаром.

– Я же сказала – не было этого! – покраснела Лина.

– Но возможно?

– Невозможно! – заполыхала Лина и свела ноги.

Я взял ее руку и прижал к щеке:

– Божественная моя, считай меня спятившим от любви дикарем, но для полного помешательства мне не хватает твоего маленького пись-пись!

– Ты что, серьезно? – затравленно глянула она на меня.

– Абсолютно!

– Бессовестный! – спрятала она глаза.

– Ну, Линушка, ну, пожалуйста!

– Отстань!

– Хотя бы две-три порции!

– Ты ненормальный!

– Да, и что? Что тут такого?

– Господи, ты что, не понимаешь?! – вскричала Лина. – Я же беременна, у меня там чего только нет! Настоящая канализация!

– Все что от богини – смертному в радость.

– Нет, ты правда сумасшедший… – с беспомощным удивлением заключила Лина.

Минут пять я пытался сломить ее упорство, но не преуспел.

– Ты меня не любишь… – обидчиво отстранился я и услышал в ответ:

– Ты и правда свихнувшийся дикарь, если считаешь, что я могла себе с ним позволить ТАКОЕ…

– Линушка, солнышко, как раз ТАКОЕ ты вполне могла себе позволить, и это было бы куда лучше, чем заниматься с ним всем остальным, – возразил я.

Она в замешательстве посмотрела на меня и сказала:

– Да, его унизить я бы могла. Но не тебя.

– Для меня это не унижение, а великая милость.

– Какая милость, какая милость?! – вскричала Лина. – Да я просто в ужасе! Никогда не соглашусь на такое!

– Для тебя – ужас, а для меня признание в любви.

Лина затравлено посмотрела на меня, как на безнадежно больного и в бессильном отчаянии воскликнула:

– Юрочка, а словами никак?!

– Линушка, что такое слова? – обнял я ее. – Так, общее место! Важны поступки.

Лина прижалась ко мне и долго безмолвствовала. Намолчавшись, отстранилась и заговорила:

– То, что ты предложил – за гранью самого бесстыдного бесстыдства. Это уже не близость, а какой-то крысиный король! Ты меня просто шокировал… Хотя, что тут удивительного, ты весь состоишь из крайностей: то убить меня готов, то мочу мою готов пить…

– Я тут прочитал, что гастрит прекрасно лечится мочой любимой женщины. Особенно беременной, – сообщил я. – Так что отныне каждое утро буду принимать тебя по одной ложке натощак…

– Только в обмен на твой сироп. Он мне тоже жизненно необходим…

– Я лучше умру от гастрита, чем позволю тебе еще когда-нибудь это сделать!

– Ты противный, противный, противный! Ты такой противный – сам не знаешь, какой! И жадный! – захныкала Лина и вдруг обхватила и, глядя на меня с влажной нежностью, забормотала:

– Юрушка, да я не то что мочу, жизнь готова тебе отдать!

– А я тебе свою! – жарко выдохнул я.

Как легко и обильно, должно быть, плачется в объятиях любимой женщины! Жаль, что мне это не дано.

Лина вдруг высвободилась и сообщила:

– Все, пошла пѝсать. Еле терплю. А ты не подглядывай!

Она выбралась из кровати и пошла к ведру, а дойдя до него, обернулась. Растроганно улыбаясь, я прикрыл глаза ладонью и отвернулся. С умилением выслушал обиженный звон ведра, и когда он стих, открыл глаза: трогательно беременная, бесконечно соблазнительная Лина осушала себя полотенцем. Осушив, направилась ко мне – красота, беременная другой красотой.

– Постой, подожди, – сев на край кровати, попросил я.

Она остановилась и вопросительно на меня взглянула. Я сказал:

– Сведи ноги.

Она свела. Я подошел и опустился на колени.

– Хм, действительно четыре просвета… Что бы это значило? – обхватив ее бедра, прижался я щекой к животу.

– Это значит, что у меня худые ноги, только и всего… – запустила Лина пальцы в мою шевелюру.

– Неправда! Не худые, а божественные! – поправил я. – Нет, то что фигура у тебя идеальная я понял с первого взгляда. А потом понял, что ты делаешь идеальным все вокруг. Ты заслоняешь и облагораживаешь пространство и время. Люди смотрят на тебя и забывают обо всем. Я наблюдал, я знаю. Обидно только, что просветы заметил не я, а чужой человек. Неужели он любил тебя больше чем я?

– Мне безразлично, как он меня любил…

– Может, он что-то еще заметил?

– Заметил, что я глубоко несчастная и воспользовался этим. Ну, все, пойдем под одеяло, я подмерзла…

Я подхватил ее на руки и донес до кровати. Мы легли, Лина прижалась ко мне и затихла. Поглаживая глянцевый испод ее ляжек, я спросил:

– Скажи, а ты и правда пѝсала у него на виду?

– Да, – помолчав, обронила Лина. – Один раз.

– И он что, правда это выпил?

– Это так важно?

– Да, важно. Если он это сделал, то тебе с ним действительно повезло.

Лина помолчала и сухо сообщила:

– Если мне с кем и повезло, так это с тобой.

И после небольшой паузы:

– Да, он это сделал.

И далее с заметным раздражением:

– И пожалуйста, прошу тебя, хватит о нем! Ты не даешь мне его забыть, понимаешь?!

– Да, да, извини! – извлек я ладонь из прохладной тесноты ее ног, но не из ее памяти. Увы, парень-писсуар был и останется частью ее биографии и будет обитать в ней укоризненным фантомом, прорываясь незваным гостем в сны и норовя обратиться в угрызения, но никогда, надеюсь, в сожаление. Обо мне и говорить нечего: я – жертва его анонимного существования, я навеки клеймен и покалечен им. Так что забвение ему не грозит.