Текст книги "Порт-Артур. Том 1"

– Вы настоящий храбрец, мосье! – воскликнул Сене, пожимая, руку Рудневу.

Как только француз опустился на свой стул, все заговорили сразу, не слушая друг друга.

– Это безумие с вашей стороны, сэр Руднев, вступать в бой со столь превосходящими силами, какие имеются у японцев, – громко ораторствовал Бейли.

– Я никогда не сомневался в храбрости наших русских друзей, но всё же не ожидал, что наш общий друг, мосье Руднев, так смело примет вызов адмирала Уриу, – вторил ему Сене.

– Я могу только восхищённо аплодировать, – заверял всех итальянец Бореа.

– Но всё же, рассуждая трезво, у вас, капитан Руднев, нет никаких шансов на успех в предстоящем бою. Ваша гибель неизбежна. Не проще ли самим взорвать ваши корабли, а офицеров и матросов разместить на нейтральных судах. В этом случае уцелеют хоть люди, – деловито предложил коммодор, разглаживая свои рыжие бакенбарды.

– С точки зрения гуманности это наиболее правильное решение, – поддержал его Сене.

– Но едва ли достойно настоящих воинов! По моему мнению, ваше предложение равносильно отказу принять бой, пусть и безнадёжный. Мы, русские, исстари привыкли спрашивать, где враг, а не считать его силы, – с достоинством ответил Руднев.

– Нам остаётся только преклониться перед вашим мужеством, синьор, – за всех ответил Бореа.

Командир «Варяга» стал прощаться. Коммодор потребовал шампанского, и все выпили за успех русских в предстоящем бою.

– Победа или смерть! Таков ваш лозунг, – резюмировал общие пожелания Бейли, пожимая на прощанье руку Руднева, который спешил вернуться на свой крейсер.

Оставшись один, Бейли тотчас отправил адмиралу Уриу копию протокола заседания с планами русских.

На «Варяге» о начале военных действий уже знали из письма русского консула в Чемульпо. Основные приготовления к бою были сделаны накануне, и теперь лишь принялись окончательно приводить артиллерию в боевой порядок, очищать палубу от хлама, выбрасывать за борт лишнее дерево, снасти – всё, что могло дать пищу огню, Осматривали и задраивали водонепроницаемые перегородки, люки, запасные полупорты в артиллерийской палубе. Опробовали противопожарные средства, прокладывали пожарные шланги.

«Варяг» принадлежал к классу лёгких крейсеров дальних разведчиков. Он имел значительную артиллерию и обладал хорошим ходом. Красивый, стройный четырёхтрубный корабль с двумя мачтами, крейсер был построен в 1899 году в Америке, на филадельфийских верфях. Водоизмещение его достигало шести тысяч пятисот тонн при длине в сто двадцать метров и ширине в пятнадцать метров. Бортовой брони он не имел, на нём была лишь броневая палуба, и то незначительной толщины. Артиллерийское вооружение крейсера составляло двенадцать шестидюймовых, двенадцать семидесятипятимиллиметровых и четырнадцать мелких пушек. Орудийных башен на крейсере не было, и пушки стояли открыто, имея лишь щитовое прикрытие. Располагалась артиллерия следующим образом: в носовой и кормовой части – шесть шестидюймовых и две семидесятипятимиллиметровых пушки, по бортам находились по четыре семидесятипятимиллиметровых пушки, мелкая артиллерия была разбросана по всему кораблю. «Варяг» развивал скорость до двадцати трёх узлов. По скорости и силе вооружения в японском флоте не было равного ему лёгкого крейсера.

Но «Варяг», конечно, значительно уступал по мощности тяжёлому броненосному крейсеру «Асама», входившему в состав эскадры адмирала Уриу. Японский крейсер имел девять тысяч шестьсот тонн водоизмещения и располагал восемнадцатью крупными орудиями.

«Варяг» кишел, как муравейник. Офицеры, каждый по своей специальности, отдавали необходимые распоряжения для боя. Матросы, исполняя приказания, быстро двигались по палубе и трапам. Степанов с боцманом обходил корабль, проверяя каждую мелочь.

По прибытии Руднев немедленно созвал на мостик всех офицеров и объявил им о начале войны.

– Я принял вызов японцев и до полудня покину Чемульпо. Остаётся ещё три часа в нашем распоряжении. Этого времени нам вполне достаточно для подготовки к сражению.

– Вы намерены прорываться в открытое море? – спросил Степанов.

– Конечно. Если же это не удастся, то постараемся хотя бы нанести врагу наибольший вред перед своей гибелью.

– Японцы во много раз сильнее нас. Один «Асама» не уступит «Варягу» и «Корейцу», вместе взятым. Артиллерия у него мощная. Единственное наше преимущество – это значительная скорость хода у «Варяга», большая, чем у самого быстроходного японского крейсера. Но с нами тихоходный «Кореец», имеющий всего тринадцать узлов. Поэтому я предлагаю взорвать его, команду принять на «Варяг» и идти на прорыв, – предложил Степанов.

– «Кореец» располагает двумя восьмидюймовыми пушками, каких нет на «Варяге», а поэтому может нам принести большую пользу, взрывать его я не намерен, – ответил Руднев.

– Тогда можно ему поручить ведение демонстративной атаки на одном фронте, в то время как мы пойдём на прорыв на другом.

– Это поставит «Корейца» в безвыходное положение. Он наверняка погибнет.

– Зато, быть может, «Варягу» удастся выйти в море, а там мы легко уйдём от погони.

– Я никогда не оставлю «Корейца» в бою. Или мы вместе уйдём, или оба погибнем.

– Это весьма благородно, но едва ли разумно с государственной точки зрения. Мы должны любой ценой сохранить для флота такой крейсер, как «Варяг», – заметил Степанов.

– Ваше рассуждение недостойно русского офицера, – рассердился Руднев. – «Кореец» пойдёт в кильватере за нами, а в бою будет видно, что ему делать. Попрошу господ офицеров разойтись по своим местам и разъяснить матросам создавшееся положение.

– Есть! – вытянулись офицеры и поспешили сойти с мостика.

Руднев подозвал к себе Червинского, исполнявшего обязанности минного офицера, и велел подготовить крейсер к взрыву на случай, если ему будет грозить опасность быть захваченным врагом.

Вскоре за приказаниями прибыл Беляев. Узнав о принятом решении, он стал возражать:

– «Кореец» будет обузой для вас. По-моему, его следует вывести на глубокое место и затопить, команду интернировать на нейтральных судах. Наша артиллерия столь устарела, что не может состязаться с японской. Кроме того, у меня казаки и севастопольцы, которые несли охрану нашего посольства в Сеуле и теперь направляются в Артур. Теснота страшная.

– Казаков переведите на пароход «Сунгари», пусть ждут там исхода боя. Половину севастопольцев передайте мне. Не будут доставать ваши пушки до врага – идите смело на сближение с ним, пока ваши снаряды не будут долетать до цели.

– Но если японцы начнут отходить, не допуская «Корейца» на действительный выстрел?

– Тем лучше, выйдем в море и направимся в Артур.

– Вам-то хорошо так говорить, имея двадцать узлов хода, а я куда денусь со своими тринадцатью узлами?

– Выброситься в крайности на берег и взорвать лодку. Будьте готовы к выходу к половине двенадцатого дня. В бою следите за моими сигналами; в случае выхода моего из строя в командование отрядом вступит Степанов.

– Есть, – поторопился ответить Беляев и спустился на поджидавшую его шлюпку.

Отпустив командира «Корейца», Руднев отправился в обход своего крейсера. Около передней шестидюймовой пушки правого борта он задержался и стал наблюдать, как старший комендор орудия Бондаренко неторопливо и методично опробовал все механизмы, устраняя малейшие люфтики[48]48
  Люфтики – люфт – устарелый термин для обозначения зазора между поверхностями частей машин.


[Закрыть] и заминки. С подручными матросами он особенно тщательно осматривал оптические прицелы, лишь с месяц тому назад установленные на «Варяге», да и то далеко не у всех орудий. Новыми прицелами ещё ни разу не пользовались при стрельбе.

– Не подгадишь, Бондаренко, с новыми прицелами? – обратился к нему командир. – Быть может, снять их да поставить старые?.. С теми-то обращаться вы умеете хорошо.

– Никак нет, ваше высокоблагородие, я и со стеклянными прицелами справлюсь, только не знаю, сбиваются ли они при выстреле. Но, по моему разумению, не должны: прочно устроены, – не торопясь ответил комендор.

– Смотри! Я на вас, комендоров, особенно надеюсь. Не забудь выпить сегодня лишнюю чарку, – проговорил Руднев и пошёл дальше.

Выше среднего роста, стройный, с тёмной густой бородкой, представительный и подобранный, он обходил команду, с которой проплавал уже около двух лет и которую прекрасно знал. Матросы, в свою очередь, хорошо изучили своего требовательного, но заботливого командира. Сегодня Руднев, как всегда, расспрашивал матросов об их самочувствии, шутил по поводу предстоящего боя:

– Помните, ребята: цельтесь в самого адмирала Уриу, чтобы не было промаха! Попадёте, не ровён час, в его адъютанта или вестового – толку от этого не будет.

Он, как обычно, попробовал матросский обед, похвалил кока, приказал сегодня никому не отказывать в добавке.

– Сытый матрос смелее воюет, – пояснил он.

Хотя и прежде матросы не жаловались на недостаток питания, но сегодня все могли наесться до отвала.

Командир «Корейца» объявил офицерам и команде о начале военных действий и решении Руднева прорваться сквозь японскую эскадру в Артур.

Офицеры единодушно одобрили намерение сразиться с превосходящими силами врага.

– Если не победим, то нанесём потери японцам и выведем из строя несколько их судов, – ответил за всех офицеров Левицкий.

– Непринятие вызова японцев покрыло бы нас несмываемым позором, – вторили ему другие.

Беляеву осталось лишь отдать распоряжение о подготовке к бою. На корабле закипела работа. Ни среди офицеров, ни среди матросов не было заметно растерянности или волнения. Матросы перекидывались острыми шутками. Комендоры у орудий прикидывали, как удобней расположить подаваемые на палубу боевые припасы для двух восьмидюймовых пушек, расположенных по бортам, и одного шестидюймового ретирадного орудия[49]49
  Ретирадное орудие (устар.) – кормовая пушка, стрелявшая при уходе от противника.


[Закрыть] на корме, которые составляли основное вооружение «Корейца».

К одиннадцати часам все работы на «Варяге» были окончены, и Руднев приказал собрать команду на верхней палубе. Когда она была выстроена, Руднев вышел перед фронтом и объявил матросам о начале военных действий с Японией. Затем он зачитал письмо Уриу и объяснил всё коварство поведения японцев. Команда загудела от негодования.

– Нам выхода нет. Город занят японцами, у входа в море находится эскадра. Мы находимся в ловушке, поэтому я решил принять бой с целью прорваться в Артур. В бою действуйте спокойно и точно. Пожаров, пробоин не бойтесь. При дружной работе мы с ними справимся. Комендоры должны наводить орудия так, чтобы ни один снаряд не пропал даром. Враг сильнее, но не храбрее нас, а храбрость, как вы знаете, города берёт. Помолимся же теперь Богу и смело пойдём в неравный бой под Андреевским флагом. Ура!

Под громкие крики матросов музыка исполнила гимн, и команду распустили.

Тотчас же просвистали к вину. Матросы длинной вереницей потянулись к ендове[50]50
  Ендова – медная лужёная посуда с носком, в котором выносилось вино для раздачи матросам в царском флоте.


[Закрыть], около которой со списком в руках уже стоял баталёр[51]51
  Баталёр – кондуктор или унтер-офицер, ведавший денежным, вещевым и пищевым довольствием личного состава корабля.


[Закрыть]. Руднев приказал сегодня всем выдать двойную порцию вина и усиленное довольствие. Начиная с унтер-офицеров, матросы по очереди выпивали одну за другой обе чарки, крякали и вытирали усы оборотной стороной ладони.

– Напоследок выпьем, чтобы глаз был вернее, когда по японцу станем наводить наши пушки, – бодро проговорил комендор Сайкин.

– Да, драка должна быть жаркая. Кое-кто попадёт и в царство небесное, – отозвался артиллерийский квартирмейстер Зубов.

– Не про матросов оно написано; для нас, поди, черти в аду сковородки да клещи разогревают. Ждут не дождутся дорогих гостей, – продолжал балагурить Сайкин.

– Хоть бы перед боем зря языком не трепал, – остановил его Бондаренко.

Обычно не пьющий и получавший винное довольствие деньгами, он сегодня тоже подошёл за своей порцией.

– Ты это что, Пётр Григорьевич? – удивился баталёр. – Кроме того, тебе от командира положена ещё одна чарка. Пей сразу три, может, повеселей станешь.

– Набьём японцу по первое число, долго будет помнить, – хвастливо заметил унтер-офицер Зубов.

– Не хвались, идучи на рать, – оборвал его Бондаренко. – Сила у него большая супротив «Варяга» да «Корейца».

– А ты раньше времени панихиды не пой, комендор, – ответил унтер и, сплюнув за борт, отошёл.

Бондаренко плотно пообедал, перекрестил лоб после еды и, не дожидаясь команды, направился к своей пушке.

– Знатно поели сегодня, – встретил его Сайкин, – никому отказа в добавке не было. Ешь – не хочу!

– На полное брюхо воевать легче. Набитый живот не всякий осколок пробьёт, – усмехнулся Бондаренко. – Дай-кась прикурить, Захарыч.

Оба матроса деловито свернули цигарки и задымили махоркой.

Контр-адмирал Российского Императорского флота, командир крейсера «Варяг» Всеволод Фёдорович Руднев

В кают-компании в тот день было необычайно оживленно.

Предстоящий бой вызвал приподнятое настроение. Офицеры пригласили к себе в кают-компанию командира и потребовали шампанского. Содержатель кают-компании также постарался на славу и приготовил роскошный обед. За столом шёл оживлённый разговор. Офицеры торопливо поглощали всё находящееся на столе, перебрасываясь шутками.

– Надо поторапливаться, господа, – громко проговорил Руднев. – В половине двенадцатого мы снимаемся с якоря. Затем он приказал разлить шампанское. – За сегодняшнюю победу! – провозгласил он. – …или смерть! – дружно ответили ему офицеры.

Перед концом обеда в кают-компании появился вольнонаёмный кок офицерского камбуза Иван Кузьмич Криштофенко, или просто Кузьмич.

Его круглое, как луна, багрово-красное лицо с заплывшими жиром живыми глазами было преисполнено торжественности. Белый халат и поварской колпак блистали белизной.

– Разрешите, ваше высокоблагородие, обратиться к вам с просьбой, – подошёл он к Рудневу.

– Хочешь на прощанье перед уходом с «Варяга» сказать нам несколько слов? – спросил капитан.

– Никак нет! Сколько лет вместе мы жили на «Варяге» в ладу и мире, негоже поэтому мне перед боем, как трусливой крысе, покидать свой корабль. Дозвольте остаться на крейсере и зачислиться добровольцем-матросом, – с достоинством неторопливо ответил повар.

– Ай да молодец наш Кузьмич! Конечно, оставайся, будешь в бою при мне. Господа, я предлагаю выпить за нашего кормильца и поильца Кузьмича, который готов идти с нами на смертный бой, – поднял свой бокал Руднев.

Офицеры ответили дружным «ура», а расчувствовавшийся, растроганный Кузьмич, стыдливо смахнув досадливую слезу, выпил поднесённое ему шампанское. – Заверяем вас, Всеволод Фёдорович, – обернулся Степанов к Рудневу, – что пример Кузьмича ещё более вдохновит нас на предстоящую борьбу до последнего дыхания. Ура!

– Со щитом или на щите, – подхватили офицеры, чокаясь друг с другом. – За нашего командира, ура!

– За матросов, за наш «Варяг», за нашу великую родину, – ответил Руднев.

Ровно в назначенное время «Варяг» в сопровождении «Корейца» двинулся с места. Тотчас же на обоих кораблях пробили боевую тревогу и подняли на мачты стеньговые флаги[52]52
  Стеньговые флаги – флаги и вымпелы должностных лиц, поднимаемые на фор-стеньге или грот-стеньге (стеньга – брус, служащий продолжением мачты), а также государственные и военно-морские флаги, поднимаемые на этих стеньгах в особых случаях.


[Закрыть]. Как бы приветствуя русских, из-за туч выглянуло яркое солнце и осветило мрачный рейд Чемульпо. Город сразу разукрасился белыми и красными пятнами построек, засинело море, в котором плавали ещё не успевшие растаять льдины. На иностранных судах взвились целые гирлянды разноцветных флагов, выражающих приветствие и лучшие пожелания идущим на бой русским судам.

Когда крейсер поравнялся с «Талботом», с английского корабля грянул русский гимн, выстроенная на палубе команда взяла на караул, салютуя русскому флагу.

То же повторилось при прохождении мимо «Паскаля», «Эльбы» и «Виксбурга». Темпераментные французы не выдержали, с криком смяли строй и начали подбрасывать вверх свои береты с красными помпонами, шумно выражая свой восторг.

– Можно подумать, что мы не в бой идём, а на парад, – взволнованно проговорил Ляшенко.

Торжественные проводы на всех подействовали ободряюще. Бондаренко перестал хмуриться и деловито возился около орудия.

Миновав брандвахту и выйдя на внешний рейд, русские увидели перед собой чётко вырисовывавшиеся на светлом голубом фоне неба шесть тёмных силуэтов японских крейсеров и восемь миноносцев. Они расположились в строе пеленга[53]53
  Строй пеленга – строй, при котором угол строя кораблей есть любой заданный угол от 0° до 180°.


[Закрыть] по направлению входного маяка таким образом, что закрывали оба прохода в море вокруг острова Идольми. На головном крейсере «Нанива» развевался флаг адмирала Уриу. За ним в кильватерной колонне стояли пять других крейсеров. Концевым был «Асама».

Офицеры и матросы русских кораблей с тревожным любопытством всматривались в очертания вражеских судов, столь превосходящих их числом. Для того чтобы выйти в море, нужно было прорываться сквозь строй японской эскадры.

– Что, Бондаренко и Сайкин, у вас, поди, глаза разбежались от такого большого числа целей? – шутливо спросил Ляшенко у комендоров.

– Сегодня, вашбродь, вам будет лафа. Куда ни стрельнёшь, всё равно без промаха попадёшь в какой-либо японский корабль. Всё море ими перегородили, что забором, – отозвался Сайкин.

– Да, легче будет наводить, чем на состязательной стрельбе. Там миноносец тянет два махоньких щита, в них попасть очень трудно, а тут перед тобой сразу шесть огромных кораблей. Каждый снаряд попадёт в нужное место, – поддакнул Бондаренко.

«Варяг» и «Кореец» ещё не вышли за пределы нейтральных вод, как японцы сигналом предложили им сдаться. Но ещё не вполне рассеявшийся на море туман помешал быстро разобрать его, и японцы, не дождавшись ответа, первые открыли огонь. Тяжёлый гул выстрела докатился до «Варяга» почти одновременно с падением снаряда. Против орудий Ляшенко поднялся сверкающий на солнце столб воды, смешанный с дымом. По бортам корабля и броне башни градом забарабанили осколки.

– Вот чёрт возьми! Снаряды взрываются даже при ударе о воду, – удивлённо проговорил Степанов, выглянув из боевой рубки, где он находился вместе с Рудневым.

– Да, не чета нашим, которые и при попадании в броню не всегда рвутся, – отозвался командир.

Он внимательно осмотрел в бинокль эскадру противника, стараясь нащупать его слабые места. С первого же взгляда для Руднева стала ясна почти полная безнадёжность предстоящего боя, но он не потерял присутствия духа и продолжал хладнокровно оценивать обстановку. План действий быстро сложился у него в голове.

– Я атакую концевые лёгкие крейсера японцев – «Чиода» и «Такачихо» и постараюсь, отогнав их, прорваться в море. Обстреляйте эти корабли усиленным огнём, – приказал он Степанову. – Сообщите по семафору «Корейцу», чтобы он не отставал от нас и по мере возможности поддерживал огонь своими восьмидюймовыми пушками, – обернулся он к Червинскому, исполнявшему при нём обязанности флаг-офицера.

– Есть! – вытянулись офицеры и поспешили исполнить приказ своего командира.

– Наводить в переднюю мачту японского судна «Чиода», что стояло рядом с нами в порту, – объяснил Ляшенко комендорам распоряжение, полученное от Степанова.

И комендоры, забыв обо всём, припали к окулярам оптического прицела, старательно наводя свою пушку на указанную цель.

– Готов! – в один голос доложили Сайкин и Бондаренко своему командиру.

– Пли! – зычным голосом скомандовал Ляшенко.

Два огневых смерча вырвались из дул орудий, и снаряды, урча и завывая в воздухе, понеслись в сторону японцев. Ляшенко вскинул бинокль.

Столб чёрного дыма на корме и всплеск воды рядом с бортом показали, что цель попала под накрытие.

– Пли! – скомандовал тотчас же мичман, и пушки опять окутались лёгким светло-зелёным, остро пахнущим эфиром облаком бездымного пороха.

«Варяг» загремел из всех своих орудий, ведя огонь по японской эскадре с правого борта.

Вскоре в крейсер один за другим попало несколько снарядов. Осколки с воем понеслись в разные стороны. На баке загорелся разбитый вельбот. Кузьмич, одетый в матросскую форму, находился около рубки. Заметив огонь, он с необычайной для его полноты быстротой слетел вниз и с пожарным шлангом в руках кинулся его тушить. Сильная струя воды ударила в самую середину пламени. В несколько секунд пожар был потушен, только обуглившиеся головешки продолжали ещё шипеть и дымить. Но тут раздался новый взрыв. Струёй воздуха повара несколько раз перевернуло через голову и больно ушибло о кнехты. Больше удивлённый, чем испуганный, он тотчас вскочил на ноги и осмотрелся. Неподалёку на палубе лежал убитый матрос. Из пожарных шлангов во все стороны хлестала вода. Кузьмич, стараясь не смотреть на обезображенный труп, попытался исправить шланги, но новым взрывом был отброшен к самому переднему мостику. Напуганный повар поспешил забраться на него и укрыться в боевой рубке.

– Молодчина, Кузьмич, ежели жив останешься, получишь крест, – похвалил его Руднев, следивший за ним.

– Рад стараться! Покорнейше благодарим, – ответил матрос.

– «Чиода» горит, ваше высокоблагородие, – радостно сообщил сигнальщик Снигирёв.

Японский крейсер, пылая от носа и до кормы, начал поспешно уходить, укрываться за другие корабли.

– Перенести огонь на «Наниву», – бросил Руднев, – и ещё раз прикажите «Корейцу» не отставать.

Через несколько минут, охваченный пожаром, флагманский корабль последовал за «Чиодой».

По «Варягу» пронеслось громовое «ура». Путь в море был свободен. Прибавив ходу, Руднев устремился в прорыв.

Осторожный командир «Корейца» следовал за «Варягом» на дистанции двух-трёх кабельтовых, дабы направляемые в крейсер снаряды при перелёте не попадали в канонерскую лодку. Когда же «Варяг» устремился в прорыв, Беляев и вовсе отстал.

Заметив манёвр русских, «Асама» полным ходом пошёл им наперерез, за ним двинулись и остальные суда. Японская эскадра в этот момент расположилась по дуге, вогнутой в сторону русских, а «Варяг» оказался в её центре. Воспользовавшись этим, адмирал Уриу приказал сосредоточить на нём весь огонь. Русский крейсер буквально засыпало снарядами. Вода около его бортов кипела от беспрерывных всплесков. Корабль заволокло дымом от многочисленных попаданий и возникших пожаров.

На палубе то и дело слышались крики, звавшие носильщиков, но их не хватало для уборки всех раненых. Один из снарядов попал в верхний мостик, разнёс в щепы штурманскую рубку, перебил всех дальномерщиков на фор-марсе[54]54
  Фор-марс – марс на фок-мачте.


[Закрыть]. Находившийся тут же мичман, граф Нирод, был убит.

Последующими выстрелами было подбито несколько орудий, прислуга которых почти вся погибла. Непрерывно следующими один за другим попаданиями вражеских снарядов были произведены большие опустошения на палубе, сбито четыре шестидюймовых, пять семидесятимиллиметровых и шесть мелких орудий. Осколками разорвавшегося у фок-мачты снаряда были ранены стоявшие рядом с Рудневым штаб-горнист и барабанщик, но оба остались в строю.

Рулевой Снигирёв, будучи ранен в спину, скрыл свою рану, до конца боя оставаясь на своём месте. Ординарец Руднева, квартирмейстер Чибисов, получив ранение в обе руки, не ушёл на перевязку и заявил, что не оставит своего командира до своей смерти. Перечисление этих подвигов можно преумножить до бесконечности, так как охваченные боевым энтузиазмом матросы не щадили своих жизней, глядя на геройское поведение своего бесстрашного командира.

После разрыва одного из крупных снарядов около командирской рубки по крейсеру распространился слух, что Руднев убит. Это вызвало некоторое замешательство среди матросов. Узнав об этом, Руднев, невзирая на сильнейший обстрел и ежеминутно рвущиеся снаряды, вышел на мостик, откуда его могли видеть матросы, находящиеся на палубе, и обратился к ним с призывом.

– Помни, ребята, мы русские моряки и смерти никогда не боялись! Не посрамим же русского флага и чести флота российского, – кричал он в мегафон, стараясь быть услышанным возможно большим числом матросов.

Увидев своего командира, хотя и раненого, но оставшегося на боевом посту, матросы закричали «ура» и с удвоенной энергией продолжали вести бой.

– Усильте огонь до предела и сосредоточьте его на «Асаме», – приказал Руднев полуоглохшему от грохота стрельбы и беспрерывных разрывов снарядов старшему артиллерийскому офицеру.

Электрическое управление огнём было давно разрушено, и он, пренебрегая опасностью, лично обходил пушки, указывая цели.

– Не задерживайте огня, Алёша, – крикнул он Ляшенко, стараясь перекричать грохот боя. – Весь огонь по «Асаме».

И офицер скрылся в дыму. Смолкнувшие на минуту пушки снова начали стрелять.

«Варяг» почти прорвался в море, японские суда находились уже у него на правом траверзе. Ещё несколько минут, и русский крейсер ускользнёт из подстроенной ему ловушки.

– Прибавить оборотов до предельного, – приказал Руднев в машинный телеграф.

Из-за дыма далеко сзади мелькнул «Кореец». На нём не было видно никаких повреждений, и он вёл медленный огонь из своих восьмидюймовок.

– Поднять сигнал «Корейцу»: «Не отставать и усилить огонь до предельного», – решительно приказал Руднев.

В этот момент два восьмидюймовых снаряда одновременно попали в батарейную палубу левого борта «Варяга», и из всех люков и орудийных полупортов вырвались клубы дыма, огня, страшный грохот потряс крейсер от клотика до самого киля, и судно стремительно повалилось на правый борт. На верхнюю палубу начали один за другим выскакивать обожжённые матросы. Дым всё увеличивался; казалось, что крейсер сейчас погибнет.

– Кузьмич, узнай, в чём дело, и пошли от моего имени на батарейную палубу старшего офицера, – скомандовал Руднев. – Мичман Червинский, верните людей на место.

– Назад, никакой паники! – крикнул он матросам в мегафон, выходя из боевой рубки на мостик.

Червинский и Кузьмич с криками набросились на матросов. В дыму промелькнула фигура Степанова со сбитой на затылок фуражкой. В сопровождении пожарного дивизиона он нырнул в первый же люк, ведущий в батарейную палубу. Матросы быстро успокоились и, понукаемые насмешками толстого повара, двинулись вниз за старшим офицером.

Батарейная палуба была полна дыму. В правом борту зияла огромная пробоина, в которую заливалась вода. Пять орудий, исковерканных и сорванных со своих станков, загромождали палубу. В уцелевших беседках левого борта[55]55
  Беседки левого борта – беседки угольные (устар.) – деревянные площадки, навешиваемые с бортов судна в виде ступенек для погрузки угля вручную (с барж корзинами или мешками).


[Закрыть] в патронах горел порох. Несколько человек прислуги уцелевших орудий вытаскивали раненых и пытались, как могли, тушить пожар. Продолжавшая работать электрическая вентиляция вместо чистого воздуха засасывала снаружи только новые порции дыма, чем ещё больше затрудняла дыхание людей. Молоденький мичман Губонин, совсем охрипнув, старался навести порядок. С прибытием пожарного дивизиона во главе со Степановым дело сразу пошло на лад. Огонь в беседках залили, остановили вентиляцию, а подоспевшие плотники приступили к заделке пробоины деревянными щитами. Вскоре три ещё исправных орудия правого борта опять начали стрелять.

С видом победителя Кузьмич доложил обо всём происшедшем Рудневу. Его лицо и одежда до того были испачканы сажей, что командир сразу даже не узнал его.

– Ты, оказывается, прирождённый вояка, Кузьмич! – улыбнулся Руднев.

Не успел повар окончить свой доклад, как взорвавшийся на шкафуте снаряд зажёг лежавшие там матросские койки. Смрадный, густой, удушливый дым пополз по палубе.

– Алексей Сергеевич, возьмите матросов и отправляйтесь тушить пожар, – обернулся Руднев к Червинскому, единственному офицеру, оказавшемуся в этот момент около него.

– Есть! – мичман мигом слетел на палубу.

Несмотря на пробоины, многочисленные разрушения и то и дело возникавшие пожары, «Варяг» продолжал неуклонно идти вперёд и яростно отстреливался от наседавшего врага. Вследствие повреждения дымовых труб ход крейсера несколько упал, и «Асама» вновь стал нагонять, стремясь преградить ему путь в море.

Вдруг яркое пламя огненным зонтом взвилось на мостике рядом с рубкой. Руднева струёй воздуха сильно ударило о броневую стенку, и он потерял сознание. Одновременно были убиты осколками стоящие рядом с ним штаб-горнист, барабанщик и ординарец, ранены оба рулевых, а мичман Губонин, в этот момент находившийся в боевой рубке, сильно обожжён. Одежда на нём сохранилась лишь с одной стороны тела, на другой остались тлеющие лоскутки ткани.

Кузьмичу показалось, что у него треснула от взрыва голова, и несколько мгновений он крепко держался за неё обеими руками, как бы опасаясь, что она развалится на части, но затем он пришёл в себя и, превозмогая боль, вместе с тяжело раненным рулевым старшиной Смирновым кинулся к штурвалу и помог вести крейсер по заданному курсу.

Едва Руднев пришёл в себя, как новый снаряд ударил в крышу рубки и своими осколками перебил штуртросы, идущие к рулю. Крейсер, потеряв управление, начал описывать циркуляцию. Теряя сознание от головокружения и слабости, Руднев всё же остался на посту и тотчас послал Кузьмича за Степановым.

– Разыщи его хоть на дне морском, от этого зависит судьба «Варяга», – напутствовал он повара.

Кок устремился на ют, куда незадолго перед тем прошёл Степанов. Верхняя палуба была вся окутана дымом от ещё тлевших головешек. Матросы из шлангов и прямо из вёдер заливали последние остатки пожаров. Поминутно спотыкаясь на избитой, исковерканной палубе, перескакивая через ещё не убранные трупы и разные обломки, загромождавшие дорогу, он добрался до офицерской кают-компании, обращённой в перевязочную, где и нашёл Степанова. На обеденном столе, покрытом клеёнкой, старший судовой врач делал перевязки и неотложные операции. На всех диванах лежали стонущие тяжелораненые, воздух был пропитан дурманящей смесью запахов лекарств, камфары и свежей человеческой крови. Войдя в помещение, повар побледнел и сам чуть не лишился чувств при виде этой жуткой картины. Капитан сидел на стуле, и судовой фельдшер накладывал ему бинты на задетое осколком левое плечо. Степанов морщился от боли, но молча терпел. Выслушав Кузьмича, он заторопился, попросил врача дать ему мензурку спирта и поспешил на мостик. Весь чёрный от копоти, в шинели, разорванной в нескольких местах осколками, с наполовину обожжёнными усами и бородкой, он предстал перед своим окровавленным командиром.

– Анатолий Григорьевич, голубчик, отправляйтесь в румпельное отделение и переведите управление на ручной штурвал, – распорядился Руднев.

– Есть! А вы бы тем временем сходили на перевязку, Всеволод Фёдорович, – проговорил Степанов.

– Не до этого сейчас! Торопитесь, а то как бы японцы не воспользовались нашей беспомощностью и не потопили нас.

Проводив Степанова, Руднев вышел на мостик и осмотрелся. Верхняя палуба от самого носа до мостика дымилась от огня, заливаемого водой из шлангов. Фор-марс и половина фок-мачты были снесены, из четырёх труб осталось три; что делалось на корме, за дымом невозможно было разобрать. Японцы уже успели пересечь русским путь в открытое море и сосредоточенным бортовым огнём продолжали расстреливать «Варяга».

Кузьмич, у которого воинственный пыл значительно упал после всего виденного в кают-компании, забился в рубку и, тяжело вздыхая, мысленно обращался за помощью к извечному покровителю русских моряков Николе-угоднику.