Текст книги "Порт-Артур. Том 1"

– Зажурился, хлопчик! – улыбнулся Руднев, заметив расстроенный вид повара.

– Больно сильно голова разболелась, – сконфузился Кузьмич.

– До свадьбы пройдёт.

– Как бы с акулой венчаться не пришлось.

– Авось и на девушке ещё женишься.

Руднев взглянул на часы. Было четверть первого. С начала боя прошло всего полчаса.

«Прорваться не удалось, чёрт возьми, – понял Руднев. – Надо перед гибелью утопить хотя бы один из японских кораблей».

– Держать курс на сближение с неприятелем, – скомандовал он в мегафон на корму.

Несколько матросов голосом передали команду дальше. Переведённый на ручное управление, крейсер вновь двинулся навстречу врагу, стреляя из всех ещё уцелевших орудий.

– Вашскородие, на «Асаме» пожар, – радостно доложил сигнальщик.

Руднев взглянул на вражеский корабль. Вся его корма была объята пламенем, дым широким веером поднимался к безоблачному голубому небу. Охваченный пожаром, крейсер медленно удалялся. Зато остальные японские корабли усилили свой огонь.

Несколько снарядов один за другим попали в правый борт, нанеся «Варягу» пробоины ниже ватерлинии. Вода хлынула в угольные ямы и третью кочегарку. Крейсер сел на корму и получил крен на левый борт. Все находящиеся поблизости, занятые тушением пожаров матросы во главе с Червинским кинулись подводить пластырь на пробоины. Кочегарные квартирмейстеры Жигарев и Журавлёв, с опасностью для жизни, по горло в ледяной воде, задраили двери в угольные ямы и тем спасли «Варяга» от немедленного потопления. Машинная команда под руководством трюмного механика Сизова приладила запасную донку и откачала воду из кочегарки. Затем удалось выровнять крен, затопив два отсека с правого борта. Замолкнувшая было вследствие сильного крена артиллерия правого борта вновь заговорила.

Хотя расстояние до японцев сократилось до тридцати кабельтовых, Руднев упорно продолжал идти вперёд. Лёгкие крейсера, лишившись поддержки «Асамы», начали отступать. Появилась надежда на прорыв в море.

«Дойдём ли мы в таком виде до Порт-Артура? – с тревогой думал командир «Варяга», осматривая избитый корабль. – Лучше утонуть в море, чем попасть в плен», – тотчас успокоил он себя.

В это время «Асама» вновь занял своё место в голове эскадры.

Руднев понял, что наступают последние минуты «Варяга». С двадцати пяти кабельтовых восьмидюймовые снаряды крейсера «Асама» могли пронизать насквозь небронированный русский крейсер. Его опасения не замедлили оправдаться. Две восьмидюймовых бомбы, попав в лазарет с левого борта, разорвались у правого. Осколки попали в переднюю кочегарку и вывели из строя три котла. Пар со свистом стал вырываться наружу. Машина остановилась. «Варяг» стремительно повалился направо. Испуганные матросы, побросав свои места, кинулись к левому борту, на ходу расхватывая уцелевшие спасательные круги и пробковые матрацы.

– По местам! – в мегафон заорал Руднев с мостика. – Мичман Червинский, займитесь подводкой пластыря, задрайте затопленные отделения. Боцман, стрелять каждого, кто только попытается прыгнуть за борт.

Решительный и властный голос командира успокаивающе подействовал на всех.

– Чего бросились, как стадо баранов? – гудел боцман, отталкивая матросов от борта.

– Снизу кричат – тонем, пар шипит, вода хлещет, в лазарете всех перебило и перекалечило, обварило пятерых кочегаров, мы испужались, – сконфуженно оправдывались они.

Видя критическое положение русского крейсера, японцы вновь предложили ему сдаться. В ответ Руднев приказал, насколько возможно, усилить артиллерийский огонь. Затем спросил мнение своего помощника о дальнейших действиях.

– Уйдём за Идольми, попытаемся там починиться, насколько возможно, и попробуем снова прорваться, – предложил старший офицер.

Руднев поморщился. Показывать корму противнику он считал для себя позорным, но делать было нечего, и скрепя сердце он отдал приказание лечь на обратный курс. Японцы, понёсшие большие потери в бою, не рискнули преследовать русские корабли. Они отошли в море и приступили к исправлению многочисленных повреждений.

Как только «Варяг» начал отходить за Идольми, Беляев забеспокоился.

– Мы должны прикрыть «Варяга» огнём всех своих орудий, – волновался он.

– К сожалению, наши пушки не отличаются дальнобойностью, и мы едва ли сможем помочь «Варягу», – ответил Левицкий.

– Это не играет теперь роли. Важно показать японцам, что мы готовы всеми наличными средствами защищать свой крейсер. Немедленно открывайте огонь из всех наличных пушек, – распорядился Беляев.

Левицкий только махнул рукой и сошёл вниз.

Бирюлёв открыл огонь из восьми– и шестидюймовых пушек. Канонерская лодка окуталась пороховым дымом, но снаряды по-прежнему далеко не долетали до цели. Японцы ограничивались лишь редким артиллерийским огнём.

Но тут из-за острова навстречу «Варягу» на всех парах вылетел миноносец и кинулся в атаку. Единственный оставшийся в живых на крейсере барабанщик глухо пробил сигнал отражения минной атаки. Степанов кинулся к правому борту, где уцелело только четыре пушки.

– Алексей Сергеевич, огонь по миноносцу! – крикнул Степанов, подбегая к Ляшенко.

Но комендоры обоих орудий уже без команды взяли его на прицел. Пушки мгновенно были заряжены. До миноносца оставалось не более десяти кабельтовых. На солнце чётко виднелся белый бурун на его носу и стоящие у минных аппаратов люди. Дым длинным шлейфом тянулся за ним.

– Пли! – коротко крикнул Ляшенко.

Пламя от выстрелов на секунду закрыло цель, затем над миноносцем взметнулось чёрно-белое облако дыма и пара. Не успело оно разойтись, как на поверхности воды показалась лишь масса плавающих деревянных предметов, среди которых виднелись чёрные точки человеческих голов.

По «Варягу» пронёсся радостный крик.

– Спасибо, молодцы! Оба получите кресты, – обратился Степанов к Бондаренко и Сайкину.

– Рады стараться! Покорнейше благодарны, – дружно ответили матросы.

Бой кончился. «Варяг» и «Кореец» уже вошли в нейтральные воды. Ляшенко прошёлся по палубе, с грустью смотря на повреждения корабля. Матросы разминались у орудий.

– Здорово разделали нас японцы, – проговорил мичман, обернувшись к матросам.

– Мы, вашбродие, тоже в долгу не остались, ихним крейсерам, особливо «Чиоде», солоно сегодня пришлось, даром что мы одни супротив шестерых сражались, – ответил Сайкин, выглянув из башни.

Вдруг рядом неожиданно грохнул взрыв запоздавшего снаряда. Осколки брызнули во все стороны. Сайкину снесло голову. Бондаренко показалось, что его толкнули в правый бок калёным железом, и он потерял сознание. Остальные матросы попадали ранеными на палубу.

Уже по пути к острову Идольми из доклада Степанова о состоянии крейсера Руднев понял невозможность дальнейшего ведения боя и решил вернуться в Чемульпо.

Как только «Варяг» и «Кореец» стали в порту на свои прежние места, со всех военных кораблей к ним направились вельботы и катера. Первым к «Варягу» подошёл катер «Талбот» с коммодором Бейли. Но так как все трапы после повреждения в бою спешно чинились, то англичанин должен был несколько подождать или воспользоваться штормтрапом. Последнее командир «Талбота» признал ниже своего достоинства и в ожидании спуска обычного трапа занялся наружным осмотром повреждений «Варяга». Сэр Бейли внимательно разглядывал зияющие пробоины и подведённые под некоторые из них парусиновые пластыри. Катер его шёл почти вплотную к борту корабля, и коммодор мог рукою ощупывать края пробоин и подводку пластырей.

– Вери гуд![56]56
  «Вери гуд!» – «Очень хорошо!» (англ.)


[Закрыть] – одобрительно покачивал он головой, делая снимки с них своим фотоаппаратом.

Наконец трап был готов, и англичанин поднялся на палубу, где его встретил в забрызганном кровью пальто и с перевязанной головой Руднев.

– Сэр, вы достойны служить даже в английском флоте, – тряхнул Бейли руку командира «Варяга».

– Я не знаю более высокой чести, чем служба в русском флоте, – с заметной иронией ответил Руднев.

Но сэр Бейли не обратил на это внимания и попросил его ознакомить с внутренними повреждениями крейсера. Руднев поручил это сделать одному из офицеров, а сам пошёл встречать посетителей с других кораблей.

Француз Сене, легко взбежав на палубу, кинулся в объятия Руднева и разразился целым потоком трескучих фраз.

– Я горд, что в числе моих друзей находится такой герой, как вы, мосье Руднев, – уверял он. – Сегодня же я пошлю подробный рапорт обо всём президенту республики и буду ходатайствовать о награждении вас командорским крестом ордена Почётного легиона.

Вместе с Сене прибыл весь медицинский персонал с крейсера «Паскаль» и тотчас приступил к перевязкам многочисленных раненых, которых не успели обслужить судовые врачи.

– Бой продолжался всего пятьдесят минут, и за это короткое время выбыло из строя свыше ста человек, четверть всего экипажа. Легко же раненных оказалось свыше двухсот человек. Короче, две трети команды получили ранения в этом бою. Мы никогда не сомневались в храбрости наших друзей русских, но проявленный вами сегодня в бою героизм превзошёл всё возможное, – рассыпались французы в комплиментах.

Командир «Эльбы» Риччи Рафаеле Бореа долго с чувством жал руку Рудневу и уверял, что он всё время молил Ливорнскую Мадонну о помощи русским. Обходя раненых, он обратил внимание на мичмана Губонина, лицом похожего на итальянца. Узнав, что мать мичмана действительно итальянка, капитан Рафаеле воспылал к нему особой симпатией и попросил переправить раненого офицера на свой крейсер.

Американцы ограничились лишь присылкой фельдшера, которого обидевшийся на подобное невнимание Руднев тотчас же отослал обратно.

«Варяг» заполнился матросами различных национальностей. Англичане, французы, итальянцы толпились на всех палубах и в коридорах. Они всячески выказывали свои симпатии русским; угощали сигарами, похлопывали по спине, помогали убирать обломки, чинить трапы, переносить раненых.

Несмотря на то что работали все помпы, вода в крейсере не убывала, и «Варяг» постепенно всё больше кренился на левый борт. Началась спешная эвакуация раненых на иностранные корабли. Бейли, Сене и Бореа спорили о том, кто больше возьмёт к себе русских. Решили в конце концов распределить русских примерно поровну между кораблями всех наций. Правда, Сене всё же оказался предприимчивее других и, надеясь хорошо поживиться за счёт русской казны, заранее выговорил для размещения у себя ещё и команду «Корейца», о котором в пылу спора другие командиры забыли.

– Я надеюсь, сэр, что вы не собираетесь взрывать ваши суда? – проговорил Бейли, разглаживая рыжие бакенбарды на своём буро-красном лице.

– Я намереваюсь поступить именно так, – ответил Руднев.

– Это невозможно! При взрыве могут пострадать другие корабли, стоящие на рейде, что, конечно, недопустимо, – решительно запротестовал коммодор. – Кроме того, ваш корабль так разрушен, что его нельзя исправить. Поэтому достаточно его только затопить.

Сене тоже поддержал англичанина; крейсер же «Эльба» стоял вдалеке от русских, и поэтому Бореа не интересовался дальнейшей судьбой «Варяга» и «Корейца».

Приняв во внимание, что экипаж с русских судов размещался на «Талботе» и на «Паскале», Рудневу ничего не оставалось, как уступить настояниям Бейли и Сене.

– Я думаю вывести канонерскую лодку к острову Обсерватории и там, вдали от всех, взорвать на глубоком месте. На «Варяге» же я ограничусь лишь разрушением машин и артиллерии, после чего открою кингстоны, – ответил Руднев.

– Но только не взрывайте кают-камеры, сэр, – ещё раз повторил Бейли.

На этом и порешили. Все иностранные командиры поспешили на свои суда, чтобы приготовиться к размещению русских.

Узнав, что «Варяг» взрывать не будут, матросы принялись уничтожать на корабле всё, что было возможно, рвали пироксилиновыми шашками лафеты, орудия, башни, разбивали приборы. В машинном отделении под руководством инженеров-механиков взрывали гребные валы, разбивали паровые цилиндры, паровые трубы, приборы, но всё же за недостатком времени многое уничтожить не успели.

Когда вся команда была свезена, Руднев в последний раз с боцманом обошёл тонущий крейсер. На корабле уже никого не было видно, и Руднев, с грустью окинув взглядом свой любимый «Варяг», всего два часа тому назад бывший красавцем крейсером, подошёл к трапу, где его ожидала шлюпка. Сняв фуражки, он и боцман перекрестились.

– Иди вперёд, Горов, – приказал командир, – я последний схожу с корабля.

Но не успела шлюпка далеко отойти от тонущего крейсера, как сверху раздались громкие голоса:

– Ваше высокоблагородие, подберите нас!

Руднев оглянулся. На верхней палубе стояли два кочегара, квартирмейстеры Журавлёв и Жигарев. В это же мгновение внутри корабля один за другим раздались несколько сильных взрывов, наружу вырвались огромные клубы пара, на белом фоне которого мелькнули две падающие в воду фигуры. Невдалеке от лодки показались на поверхности две человеческие головы. Матросы торопливо отплывали от «Варяга». Руднев повернул к ним, и вскоре Журавлёв и Жигарев были уже в шлюпке.

– Что вы там делали, духи окаянные? – сердито бурчал боцман, помогая вытаскивать их из воды.

– Уж больно обидно стало оставлять целыми котлы. Мы и решили промеж себя взорвать их, как все с крейсера уйдут. Прикрепили подрывные патроны на сухопарниках, прошуровали напоследок топки, чтобы нагнать давление повыше, запалили шнуры, а сами стали тикать. Едва успели выскочить, – весело наперебой сообщали кочегары, стуча зубами от холода.

Между тем «Варяг» медленно опрокидывался на левый бок. Сотни глаз с затаённым дыханием следили за гибелью героического корабля. Эвакуированные на иностранные суда русские матросы с тоской и болью в сердце смотрели на родной «Варяг», которым они привыкли гордиться и на котором только что пережили трагические минуты неравного боя, ежесекундно рискуя своей жизнью.

– Всё одно что родного человека хороним, – высказал вслух думы и чувства товарищей боцман Горов.

Медленно погружавшийся корабль вдруг на мгновение замер и, вздрогнув всем своим огромным телом, быстро пошёл под воду. Все матросы сняли фуражки и закрестились. Многие плакали, не стыдясь своих слёз. Французы и итальянцы, из сочувствия к русским, тоже сняли фуражки, а судовые оркестры исполнили русский гимн.

Вернувшись после осмотра повреждённого русского крейсера, коммодор Бейли застал у себя в салоне капитана Тераучи.

Японец был перевязан и имел довольно плачевный вид, далеко не соответствующий его утренней самоуверенности. С трудом приподнявшись навстречу англичанину, он почтительно приветствовал коммодора.

– Я вижу, что и вас, мистер Тераучи, тоже основательно потрепали, хотя ваша эскадра из четырнадцати кораблей и сражалась всего лишь с одним русским крейсером, – иронически процедил Бейли, оглядывая своего гостя.

– Русские оказались необычайно храбрыми и настойчивыми. «Варяг» был весь изрешечён нашими снарядами, но продолжал вести бой. Наши корабли пострадали очень сильно, особенно «Асама». Его придётся немедленно ввести в док для починки. Мой «Чиода» потерял половину своих пушек и больше половины людей. Один миноносец потоплен. На всех остальных кораблях есть потери. Вероятно, мы потеряли вдвое больше людей, чем русские. Можно только преклоняться перед мужеством русских. А в каком состоянии, сэр, вы нашли «Варяг»? – справился японец.

– Ответ на этот вопрос стоит не меньше тысячи фунтов стерлингов, мистер Тераучи.

– Если русские не взорвут корабль, она вам обеспечена.

– В таком случае прошу немедленно вручить мне чек на эту сумму. Я уговорил Руднева не взрывать «Варяга», а затопить[57]57
  Я уговорил Руднева не взрывать «Варяга», а затопить…» – затопленный русскими крейсер «Варяг» был поднят японцами, отремонтирован и назван «Сойя». В 1916 году Россия купила его у Японии, и он получил прежнее название. По пути из Японии в Россию был захвачен в Англии, куда зашёл для ремонта. Погиб в Ирландском море в 1918 году.


[Закрыть] его там, где он стал на якорь. Корабль можно будет поднять без особых затруднений. Конечно, он потребует капитального ремонта, но это уж не моя забота.

– Вы настоящий друг Страны Восходящего Солнца! – воскликнул Тераучи и поспешил вручить чек англичанину.

– Сейчас сюда прибудет Руднев, и вам необходимо поторопиться с отъездом! – без церемонии выпроводил японца Бейли.

Как только он остался один, то немедленно направился к своему несгораемому шкафу и присоединил новый чек к недавно полученному.

– Итак, Русско-японская война уже принесла мне две тысячи фунтов от японского микадо. Будем надеяться, что и царь Николай тоже хорошо заплатит за приём, содержание и доставку в Шанхай своих матросов. Коммодор Бейли, вас можно поздравить с определённым успехом! – и англичанин, налив себе большой бокал виски, осушил его одним духом.

Прибыл Руднев с несколькими офицерами.

Появился и Беляев.

– Что прикажете делать с «Корейцем»? – справился он.

– Немедленно взорвать! Пароход «Сунгари» сжечь. Даю вам на это час времени. Затем потрудитесь написать подробный рапорт о ваших действиях в бою и сообщить о ваших потерях, – приказал Руднев.

– Есть, есть. Быть может, просто затопить лодку? Чемульпо – нейтральный порт, и японцы не посмеют её поднять во время войны. Потерь у нас нет.

– Следует лодку взорвать, и взорвать поосновательнее. Так будет надёжнее.

«Корейца» вывели на взморье, минировали, заложив пироксилиновые патроны в пороховой и бомбовые погреба.

Когда все покинули обречённое судно, были произведены взрывы. Огромный столб чёрного дыма высоко вскинулся вверх, и на воде не осталось ничего, кроме щепок и мусора.

– Закончил кампанию наш дедушка. Без малого четверть века честно он проплавал под Андреевским флагом, – задумчиво проговорил Левицкий.

Размещённые на нейтральных судах команды русских военных кораблей вскоре были доставлены в Шанхай и Сайгон, а затем в Россию.

Глава третья

Прошло несколько дней, пока в Порт-Артуре стали достоверно известны обстоятельства гибели «Варяга» и «Корейца». Хорошо зная Руднева и считая его больше дипломатом, чем боевым командиром, многие были удивлены его героическим образом действий. По его характеру можно было ожидать, что, получив японский ультиматум о выходе в море, он попросту затопит корабли на чемульпинском рейде, а команды судов переведёт на суда нейтральных стран, как это было сделано после сражения.

Хотя бой у Чемульпо и окончился поражением, но подвиг «Варяга» и «Корейца» сразу был по достоинству оценён офицерами и матросами порт-артурской эскадры и стал для них примером. О нём говорили везде, даже при встрече на улицах.

Иначе расценил действия Руднева наместник. Под первым впечатлением он решил предать Руднева суду за то, что тот не сумел использовать нейтралитет Кореи для защиты находящихся под его командой судов. Но скоро всем стало ясно, что никакого нейтралитета в Корее не существует. Когда же из Петербурга пришла директива гибель «Варяга» и «Корейца» считать подвигом, а не преступлением, наместник сразу изменил свою точку зрения и в специальном приказе поставил всей эскадре в пример подвиг «Варяга» и «Корейца».

Японцы перед Артуром не показывались, и город постепенно стал успокаиваться.

Тёплая ясная погода сменилась жестоким нордом со снегом и пургой. Жители города попрятались по дворам, а эскадра лишь слегка дымила, отстаиваясь на внутреннем рейде. Только миноносцы да лёгкие крейсеры рисковали в буран выходить на разведку в студёное зимнее море, да изредка ночью грохотали береговые батареи по воображаемым японским кораблям. Война на время ушла из Артура.

Даже нелепая гибель на своих же минах заграждения минного транспорта «Енисей» и лёгкого крейсера «Боярин» не произвела особого впечатления на Артур. Трагедия произошла далеко от крепости, никто её не видел и не переживал непосредственно.

В переполненных ресторанах по-прежнему гремела музыка, рекой лилось вино, и порт-артурские офицеры в пьяном угаре кричали о своей готовности победить врага или умереть во славу обожаемого монарха.

Почти всё мужское население города было призвано в армию. Солдатского обмундирования для всех не хватало. Ограничились тем, что на штатские пальто нашили красные погоны, а на котелки и фуражки нацепили солдатские кокарды.

Дукельский, с наступлением военных действий поселившийся со штабом на «Петропавловске», где раньше было лишь место его временного пребывании, не появлялся в городе. С утра до вечера он вместе с флаг-капитаном Эбергардом сидел за разработкой планов морских операций против японской эскадры. Все эти планы неизменно браковались то Старком, который находил их чересчур смелыми и рискованными, то наместником, считавшим их чересчур осторожными. Один только начальник морского отдела штаба наместника контр-адмирал Витгефт, добродушный малоподвижный толстяк, всегда соглашался с любыми планами, какие ему представляли на утверждение, искренне огорчаясь каждой новой неудачей Дукельского.

Занятый штабными неполадками, лейтенант совсем забыл о Риве.

Подруги Ривы подсмеивались над ней, называя её монашкой, и звали с собой в «Звёздочку» или «Варьете». Рива зевала, выдумывала предлоги для отказа и оставалась дома.

Однажды она узнала, что в «Звёздочке» моряки устраивают большой «проворот» и приглашают её. Надеясь встретиться там с Дукельским, Рива согласилась.

Уже за квартал от «Звёздочки» были слышны бравурная музыка и громкие крики. В большом зале ресторана с тщательно завешенными окнами собралось десятка два молодых моряков, которые, сидя за столом, громко пели скабрёзные куплеты. На хозяйском месте восседала пышная золотисто-рыжая блондинка Лола Хьюз, чистокровная немка, выдававшая себя за американку. В Артуре считали её и Риву первыми «звёздами» местного полусвета. Смуглая Рива была представительницей горячей южной красоты, а светловолосая, белотелая Лола олицетворяла красоту севера, более нежную, чем красота юга, но не уступающую ей в огне и страсти. Рива и Лола, несмотря на внешнее соперничество, были дружны между собой и охотно уступали друг другу своих кавалеров.

Появление Ривы в зале было немедленно замечено и вызвало аплодисменты.

– Ура, Ривочка! Да здравствует царица ночи! – кричали со всех сторон мужчины, посылая ей воздушные поцелуи. Рива огляделась. За столом сидели офицеры с разных кораблей, по большей части хорошо знакомые Риве. К своему удивлению, она заметила среди них и несколько человек женатых, до этого не решавшихся показываться в холостой компании молодёжи. Очевидно, проводив свои семьи из Артура, они поспешили зачислить себя в холостяки. Дукельского в зале не было. Зато Малеев уже издали махал рукой, обращая её внимание на себя. Рядом с ним сидел, как всегда, розовощёкий Андрюша Акинфиев. При виде Ривы он попытался было сделать серьёзную и строгую мину.

– Я сяду рядом с самым строгим и сердитым офицером Тихоокеанской эскадры Андрюшей Акинфиевым, – громко заявила Рива. – Разрешите сесть, господин строгий мичман? – шутила она, прикладывая руку к голове, как бы отдавая честь.

Мичман вспыхнул, но смолчал и, под общий весёлый шум и двусмысленные замечания, поспешил поставить рядом с собой стул для Ривы. Малеев чмокнул Ривину руку и, хитро подмигнув, вдруг громко закричал:

– Горько молодым!

Андрюша, весь пунцовый от смущения, хотел что-то возразить Малееву, но со всех сторон так громко заорали: «Горько, горько Андрюше!» – что его слова потонули в общем шуме.

Рива с лукавой улыбкой потянулась к своему соседу: «Поцелуемся?»

Андрюша растерялся, на его красном от смущения лице выразились детская беспомощность и ужас. Рива притянула к себе его голову и ласково поцеловала в лоб.

Пирушка пошла своим чередом. Все вокруг кричали, пели, спорили, смеялись, о войне забыли. Неожиданно общий шум был прерван зычным голосом из угла зала. Тогда только Рива заметила, что там разместилась небольшая компания сухопутных офицеров, преимущественно артиллеристов. Их стол был тесно уставлен бутылками, а возбуждённые лица показывали, что компания была уже сильно «на взводе».

Рива по опыту знала, что такие встречи в ресторанах моряков с сухопутными офицерами обычно кончались скандалами. Насторожившись, она ожидала возникновения очередного конфликта, сопровождаемого обычно битьём посуды и вызовом военной полиции. Всё это не сулило и ей ничего хорошего. Она собралась уже потихоньку уйти домой, но Малеев, заметив, удержал её за руку.

– Куда вы торопитесь? – проговорил он.

– Боюсь попасть в историю…

– Не думаю, это всё бакланы – береговые артиллеристы. Мы вместе с ними воюем с японской эскадрой на море, да и публика у них культурнее, чем у стрелков. Не беспокойтесь. Ежели что случится, я вас провожу домой. Ба, да среди артиллеристов мой приятель Борейко. Значит, всё будет гладко.

От столика артиллеристов отделилась огромная фигура Борейко, который со стаканом вина в руке двинулся к морякам. Все притихли, с интересом поглядывая на саженный рост и гигантские плечи поручика.

– Господа офицеры доблестной Тихоокеанской эскадры! – прогудел Борейко. – Позвольте мне приветствовать вас от лица гарнизона и артиллерии порт-артурской крепости.

За Борейко двинулись и остальные офицеры. Моряки встали с мест и встретили их с бокалами в руках. Подойдя к Малееву, поручик особенно дружески приветствовал его.

– Душевно рад видеть тебя, Ермий Александрович, в добром здравии и приятном соседстве, – расшаркался он перед Ривой. – Вашу лапку, мадемуазель. Я всегда был уверен, что у моего друга Ермия прекрасный вкус, а теперь с удовольствием убеждаюсь в этом.

Огромный, красный от выпитого вина, он всё же понравился Риве. Она приветливо улыбнулась ему, подставляя руку для поцелуя.

Когда наконец все перезнакомились, составили вместе столы и уселись, Борейко опять поднялся и предложил выбрать тамаду сегодняшней дружественной пирушки.

– Борейко! – выкрикнули все, знавшие его фамилию.

– С благодарностью принимаю это почётное звание от своих друзей и предлагаю тост за наших сегодняшних дам, – ответил Борейко.

Все бурно приветствовали Риву и Лолу.

– Разрешите мне, как тамаде, сказать два слова, – продолжал Борейко.

– Просим, просим! – раздалось со всех сторон.

– Всего несколько дней как началась война. Началась она неожиданно, неудачно для нас, для нашего флота. Многие обвиняют в этом моряков, моряки обвиняют крепость. Это порождает споры, ссоры и вражду. Всё это на руку только японцам, ибо только в единении сила. Виноваты же в наших неудачах не мы с вами, здесь присутствующие молодые офицеры армии и флота. Не виноваты и наши штаб-офицеры. Они ничего не знали о надвигающейся войне. Виноваты прежде всего и больше всего генералы и адмиралы. Больше всех виноват наместник, этот принц царской крови с левой стороны, который своевременно не сообщил о разрыве дипломатических отношений с Японией, не принял мер по мобилизации армии и флота на случай внезапного нападения на Порт-Артур. Виноват Старк, не разрешивший флоту принять предохранительные меры вроде постановки противоминных сетей на стоящих на внешнем рейде кораблях эскадры, виноват Стессель, у которого крепость до сих пор ещё далеко не достроена, виноват и наш генерал Белый, не поверивший своим офицерам, когда ему Страшников сообщил о совершённом на эскадру нападении. Теперь генералы и адмиралы грызутся между собой, сваливая вину друг на друга, строча доносы в Петербург, – Стессель и компания на моряков, а те на сухопутное начальство. Они натравливают армию на флот, солдат на матросов, нас, сухопутных офицеров, на вас – морских, и так далее. Поэтому я и хочу в дружеской беседе с вами за стаканом доброго вина обсудить это обстоятельство. Ни двадцать шестого, ни двадцать седьмого, ни двадцать девятого января не погиб и не был ранен ни один генерал или адмирал. Я лично видел, как Стессель трусливо прятался от японских снарядов в бетонные казематы на Электрическом Утёсе. Наместник сидел на Золотой горе тоже в крепком каземате. Ваши адмиралы едва ли проявили больше храбрости. Кто же больше всего пострадал от нашей неподготовленности? Прежде всего и больше всего «серая скотинка» – солдаты и матросы, которые, по мнению всякого начальства, только для того и существуют, чтобы всё выносить на своей шкуре. За все ошибки превосходительных дураков платятся матросы и солдаты. Так позвольте мне сегодня поднять первый свой бокал не за царя-батюшку, который в полной безопасности сидит в Питере, не за наших генералов и адмиралов, даже не за нас с вами, а за наших солдат и матросов. Я твёрдо убеждён, что мы, офицеры, будем успешно воевать тогда и только тогда, когда у нас будет тесное единение с нашими солдатами, когда офицеры и солдаты будут едины в бою. Сила офицеров – в их тесном единении с матросами и солдатами. Тот, кто этого не понимает, не может быть хорошим командиром и офицером. Итак, за наших солдат и матросов – ура!

Схема боя при Чемульпо

– Ура! – подхватили присутствующие.

Андрюша Акинфиев, растроганный до глубины души, смотрел влюблёнными глазами на Борейко.

– Ермий, расскажи мне подробнее, кто он такой, – упрашивал он Малеева.

– Борейко – пьяница, картёжник, большой скандалист. Сослан за какие-то художества из России в Артур. В то же время он один из лучших артиллеристов крепости. Живёт на Электрическом Утёсе. Он всегда в контрах со всяким начальством. Сажали его на губу, грозили уволить со службы, но это мало помогало. В конце концов его сослали на Утёс, благо оттуда не всегда выберешься в город.

Разговор их был прерван новым тостом, с которым выступил от имени стрелков поручик Енджеевский[58]58
  Енджеевский Евстахий Казимирович (?–1918) – лицо историческое. Позже служил в Красной Армии и в 1918 году умер от сыпного тифа.


[Закрыть], молоденький, безусый, с сильным и густым басом. Он горячо приветствовал моряков и повторил пожелание тесного единства. Ему тоже дружно аплодировали.

От моряков неожиданно выступил Андрюша. Путаясь от волнения в словах, он долго и не особенно вразумительно говорил о подлых японцах и обожаемом монархе и закончил тостом за царя. Тост его, как носящий официальный характер, приняли стоя, но без особого воодушевления.

– Андрюша, друг сердечный, – обратился к нему Малеев. – Негоже имя царское трепать в кабаках. Предоставь такие тосты произносить нашим генералам и адмиралам на парадах.

Мичман обиделся и, сильно покраснев, замолчал.

Общая беседа распалась. На разных концах стола завязались громкие споры, и только время от времени Борейко, перекрывая общий шум своим громким голосом, предлагал выпить за здоровье того или другого из присутствующих, после чего все чокались и вновь усаживались на свои места.

– Что ни говорите, «Енисей» погиб геройски, как и «Варяг», а «Боярин» позорно, – громко говорил Малеев своему соседу, лейтенанту с «Баяна» Сойманову.

– Ничего геройского не вижу в том, что Степанов посадил свой минный транспорт на свою же мину, – возражал Сойманов. – Что он, не знал, куда направлено течение в Талиенванском заливе в это время года?

– Признаю, что это ошибка Степанова. Но он сам погиб геройской смертью, отказавшись покинуть свой тонущий корабль. Так, по-моему, должен поступить каждый уважающий себя командир, – возражал Малеев.