Текст книги "Ненормальная война"

Соколовский бросил беглый взгляд назад. Хутор как на ладони. Да и вся прилегающая местность, в которой не было ничего дружелюбного.

Дальний лес ощетинился огнем. Каратели выбегали оттуда, беспорядочно стреляли.

А на окраине Покровского уже мелькали Винничук с Боевым! Они мчались вдоль забора к сараям-развалюхам. Добежали, молодцы! Значит, заведут машину и скоро подъедут.

По дороге навстречу бежали трое! Ну, слава богу! Женщина средних лет, вполне миловидная, двигалась самостоятельно, придерживая развевающиеся полы плаща. Волосы разметались, она тяжело дышала. Мужчина был чуть старше своей спутницы, бледный как привидение. Он хватался за сердце, подволакивал ногу.

Его подталкивал раскрасневшийся здоровяк Грубов, рычал в спину. Терпение его иссякло, он схватил мужчину за ворот, поволок как на буксире, обогнал запыхавшуюся женщину.

Ополченцы поспешили к ним. «Встреча на Эльбе» свершилась!

Павел подхватил женщину, остальные – мужчину. Оба задыхались, были по уши в грязи. Женщина повисла у Павла на руке, застонала. Он не стал делать ей поблажек, сжал до боли локоть, чтобы очнулась, погнал по дороге.

За их спинами хрипел мужчина. Его уже не гнали, тащили будто гроб на похоронах. Павел оглянулся на бегу: отмыть, приодеть, облачить в строгий костюм, чем не украшение дипломатического корпуса Украины?

– Вы Омельченко? Дипломат, сбежавший из Киева?

Мужчина что-то прохрипел, но явно не утвердительно.

– Это я, – простонала женщина. – Ольга Юрьевна Омельченко, перший заступник… тьфу!.. первый заместитель министра иностранных дел Украины по вопросам европейской интеграции. Я не очень часто появлялась в телевизоре. А это мой муж Алексей Куприянович. Да, он тоже Омельченко.

Было не весело, но все дружно рассмеялись. Право слово, ждали мужчину. Хотя никто и не сказал, что это будет не женщина! Как всегда, все впопыхах, никакой точной информации!

– Ну что ж, тогда примите наши верительные грамоты, Ольга Юрьевна. – Павел улыбнулся. – Представляю, чего вы там наинтегрировали!.. Не волнуйтесь, с вами и вашим мужем все будет в порядке. Самое страшное позади. Но потерпеть еще придется. Вы не обидитесь, если вас будут толкать, давить или, боже упаси, орать матом в лицо, если вдруг замешкаетесь?

– Нет, что вы, это так мило. – Женщина споткнулась, но повеселевший спецназовец держал ее крепко, поставил на ноги и повлек за собой с ускорением, от которого она стала обливаться пеной.

С пронзительным ревом им навстречу из Покровского мчался семиместный джип, обляпанный грязью. Боев подпрыгивал за рулем. За стеклом мельтешило его широкое, вечно небритое лицо. Подтянутый чубатый казачок Яша Винничук высовывался из раскрытой двери, опирался на подножку. Непонятно было, почему он не падал.

Взрыв прогремел по левому борту, повалил ограду из штакетника. Боев вывернул баранку в другую сторону, «Ниссан» ушел с дороги и запрыгал по буеракам.

Ополченцам стоило поспешить, пока вражеский гранатометчик не пристрелялся.

На холме продолжалась перестрелка. Но накал ее иссяк, раздавались лишь отдельные отрывистые хлопки.

Из леса что-то выкатилось и запрыгало вниз по дороге. Клубок из жил и нервов, то ли леший, то ли человек.

– Мужики, прикрывайте! – заорало это существо.

Ополченцы бросили своих подопечных. Павел крикнул женщине, чтобы она поддержала мужа и села с ним в машину.

Джип подъехал, сделал вираж и остановился. Возбужденный Винничук слетел с подножки.

Все вскинули автоматы и открыли огонь по северному лесу. Боеприпасов оставалось с гулькин нос, но не экономить же их в такой ситуации!

Укропы преследовали Вдовенко, лезли из леса, злые, набегавшиеся. Огонь из четырех стволов погнал их обратно. Один остался, скорчился на косогоре, схватившись за живот. Ополченцы продолжали стрелять, не давая им выйти.

На пальбу с обратной стороны уже никто не обращал внимания. А пулемет на «Саксоне» периодически гавкал. Пули ложились то справа, то слева.

Колобок с матами и перематами катился по дороге, поднимая столбы пыли.

Он взлетел на бугре как на трамплине и ринулся на финиш с воплем:

– Мама родная, почему я до сих пор не Бэтмен?!

Товарищи схватили ошалевшего Вдовенко, который иначе точно промчался бы мимо. Он был не в себе, дергался, вибрировал, начал энергично себя ощупывать, словно искал незамеченное отверстие от пули. Невероятно, но все обошлось!

– Мужики, я, кажется, в порядке, – заявил он, испустил мощный вздох облегчения, расслабился и молитвенно уставился в небо.

– Ты прекрасен, как баба под вуалью, – подтвердил Павел, подталкивая отличившегося товарища к машине.

– Надо побыстрее уезжать отсюда. Здесь опасно, – выдохнула Ольга Юрьевна.

Она тоже недоверчиво озиралась, вздрагивала от каждой автоматной очереди. Женщина держала под мышки своего мужа, который приходил в себя, вяло улыбался, но пока еще плохо ориентировался в пространстве.

– Согласен. – Павел забил в автомат последний магазин, поставил оружие на предохранитель. – Вы абсолютно правы. Длительное пребывание на солнце весьма опасно. Всем в машину!

Боев нетерпеливо газовал, бросая любопытные взгляды на необычную пассажирку.

Спасенных беглецов грузили в машину, нисколько не церемонясь. Девятерым людям пришлось утрамбоваться в семиместном салоне. Трещали грудные клетки, стонал придавленный муж женщины-дипломата.

– Ольга Юрьевна, ну и что вы разлеглись на полкровати? – делано возмущался Грубов, тесня женщину.

Та сдавленно прыснула, давая понять, что чувство юмора при ней.

Шумскому со спутниковой станцией пришлось запрыгивать в машину уже на бегу.

– Ну и куда ты лезешь со своей бандурой? – ворчал Корвич, втаскивая товарища за шиворот.

Надрывно гоготал весельчак Яша Винничук.

Боев рванул с места, развернулся как на гоночном треке. Павел чуть не вывалился в открытую дверь, емко и справедливо прошелся по водительским способностям Рустама.

Украинский гранатометчик, так и не сумевший пристреляться, открыл беглый огонь. Он практически не целился. Дым от разрывов клубился перед лобовым стеклом.

Боев вертел баранку, возмущаясь, что ни черта не видно. Ольга Юрьевна крестилась.

«Ниссан» уходил из-под обстрела. Он катил вдоль северной околицы Покровского, взлетая на кочках.

Женщина обняла молчаливого супруга, у которого, похоже, пробудились рвотные рефлексы, другой рукой вцепилась в ручку над головой. Она судорожно сглатывала.

– Виноваты, мадам, – язвительно проговорил Винничук. – Это вам, конечно, не трасса Киев – Винница. Такие уж дороги в Донбассе, с ямочками.

– Ну, не все, – вступился за родную местность Корвич.

– Скоро будут все, – уверил его Винничук.

Тут вдруг пули застучали по заднему бамперу. Несколько украинских силовиков, воспользовавшись затишьем, вывалились из северного леса и стали стрелять вдогонку убегающему джипу.

Боев опять бросал машину в стороны, кричал, что еще немного и они уйдут из-под обстрела.

Грубов опустил заднее стекло, растолкал товарищей и принялся долбить по холму короткими очередями. Эффективность стрельбы была такой же, как и у украинцев. Пули веером уходили в землю.

– Кончай стрелять, Пумба! – прикрикнул Павел. – Побереги патроны!

– Покажи им лучше неприличную часть своего тела, – посоветовал Вдовенко. – Больше пользы будет.

– Это какую? – осведомился Грубов, покосившись на женщину. – У меня все части тела приличные.

Спецназовцы хохотали как подорванные. Странно вздрагивал спасенный мужчина, хотя глаза его были закрыты. Беззвучно смеялась, зажав рот руками, Ольга Юрьевна.

Машина выскочила за пределы села, неслась по проселочной дороге. Приближался лес. Выстрелы стихли.

Лес оказался всего лишь небольшим осинником, на преодоление которого ушло три минуты. Заголубел просвет, показалось поле, заросшее ромашками и клевером.

В воздухе снова что-то засвистело, противно, на вибрирующей ноте. Рвануло где-то в поле, слева. Вторая мина разорвалась на опушке, третья – в лесу, недалеко от дороги.

Боев ругнулся и ударил по тормозам.

Минометный обстрел продолжался. Пока разрывы грохотали далеко от машины. Но стоит лишь выехать в поле, оказаться на виду!..

Ольга Юрьевна ахнула, заткнула уши.

– Из Кубового бьют, – прислушиваясь к разрывам, процедил Павел. – Оно в прямой видимости будет, когда выедем из леса. На южной окраине у хохлов батарея стодвадцатимиллиметровых минометов. Видать, получили сигнал, поняли, что мы здесь поедем. Ладно, уроды, будет вам война. Женька, заводи свою адскую машинку. Надо срочно связаться с капитаном Ласточкиным.

В ведении упомянутого офицера находилась батарея реактивных систем залпового огня БМ-21, более известных под названием «Град». Она дислоцировалась в Бахметьевском укрепрайоне, сразу за линией разграничения. Ласточкин получил приказ быть на связи с капитаном Соколовским и по первому требованию помочь ему огнем.

Переговоры были недолгими.

– Координаты ты понял, капитан, – сказал ему Павел, нацепив наушники. – Жахни по ним, чтобы прониклись. А то проехать не дают.

– Понял, коллега, сделаем, – жизнерадостно отозвался Ласточкин. – Точного попадания не обещаю. Там все-таки село. Жалко, если кого-нибудь зацепим. Но дымовую завесу мы тебе запросто сварганим.

Батарея нанесла удар через минуту. Пол машины затрясся под ногами людей. Покатилась серия упругих разрывов, задрожала земля.

Ольга Юрьевна в очередной раз побледнела и заткнула уши. Ее супруг, наоборот, пришел в себя, вытянул шею, нахмурился.

Боев переключил передачу. Машина ринулась вперед, вылетела из леса и помчалась по полевой дороге. В ста метрах слева видимость была уже нулевой. Клубился серый дым, в нем периодически что-то вздрагивало и вспыхивало. До леса напротив оставалось километра полтора.

Джип пронесся это расстояние, под восторженные крики въехал в лес, запрыгал по грунтовой дороге. Вскоре Боев врезал по тормозам, и машина встала. Водитель повернул небритую физиономию, озаренную неуверенной улыбкой, отыскал глазами капитана.

– Ну так что, командир, вроде все? – Машина стояла, но руки Боева вцепились в руль так, что побелели костяшки пальцев.

– Все, Рустам, отстрелялись. – Павел улыбнулся. – Аллес капут, как говорится. Иначе и не могло закончиться, верно? Это была последняя батарея укропов в этом районе. Дальше пустота, а через восемь верст стоят наши. Поехали, дружище. Но только не рви как больной на всю голову. Потихоньку езжай, ладно?

Рустам облизнул пересохшие губы. Переволновался боец, который волок на себе слишком большую ответственность.

Ополченцы приходили в себя, недоверчиво таращились друг на друга. Ни одного убитого и даже раненого, не считая ссадин на лице Вдовенко, обгорелого носа Винничука и защемленного указательного пальца Женьки Шумского. Он придавил его своей станцией. Палец безбожно распух и теперь вряд ли мог пролезть в спусковую скобу. Только ленивый не прошелся по этому поводу.

Смешнее всех пошутил сам Шумский. Он обозвал собственный палец головкой самонаведения, превосходящей по точности зарубежные аналоги, и как-то задумчиво покосился на женщину.

– Хорошо поработали, – резюмировал Винничук и засмеялся, выставив на всеобщее обозрение белоснежные зубы, смотрящиеся на войне как-то странно. – Я же говорил, что толпа придурков может решить все вопросы. А вы не верили.

– Все, мужики, успокоились! – сказал Павел. – Ольга Юрьевна, вы в порядке? Сочувствую вам и вашему мужу. Не самое женское дело вы затеяли.

– Согласна. Я до безумия устала. – Она закрыла глаза, облизнула губы. – Чувствую себя вдребезги разбитой, разобранной. Меня теперь надо складывать как кубик Рубика. Дайте, пожалуйста, воды попить. Есть у кого-нибудь?

Спецназовцы недоуменно переглянулись, пожали плечами. Воды ни у кого не было. К операции они не готовились, все произошло внезапно, в противном случае прихватили бы. Павел собрался поострить про необходимость экономии водных ресурсов, но прикусил язык.

– Вроде есть немного, – неуверенно сказал Грубов, отцепляя от пояса фляжку и как-то странно глянув на командира. – Возьмите, Ольга Юрьевна.

– Но это ведь не вода, – заявил непьющий Шумский.

– Разве? – Грубов поднес горлышко к губам, отпил.

Все его лицевые мышцы вдруг напряглись.

– И какая сволочь воду в вино превратила? – прокомментировал Яков.

– Это даже не вино, – проговорил Вдовенко, хорошо знакомый с вкусовыми пристрастиями приятеля. – Техническая жидкость для прочистки контактов в мозгу.

– Ой, ладно вам умничать. – Ольга Юрьевна отобрала у Грубова фляжку и стала жадно пить.

Она не изменилась в лице, лишь откинула голову, глубоко задышала. Пот стекал по лицу женщины, которое принимало человеческий и даже привлекательный вид. Муж шевельнулся, забрал у нее фляжку, сделал глоток и вернул емкость жене.

Ополченцы удрученно переглянулись.

– Ладно, – сказал Грубов и тяжело вздохнул. – Наши вредные привычки сегодня потерпят. Вы пейте на здоровье, Ольга Юрьевна, не обращайте на нас внимания.

– Сочувствую вам, командир, – проговорила женщина, повернула голову и устремила на Павла ироничный взгляд.

Спиртное явно пошло ей на пользу.

– В вашей команде собрались одни клоуны.

– Согласен, Ольга Юрьевна. – Павел сокрушенно вздохнул. – Тут уж не до жиру, как говорится. Приходится работать с тем, что есть. Знаете, как трудно в наше время найти грамотных специалистов?

Спецназовцы смеялись. Машина продиралась по лесной дороге, приближалась к позициям войск мятежной республики.

«И что бы это значило? – недоуменно думал Павел, озирая довольные физиономии своих людей. – В таком бою я мог потерять половину ребят. Но все живы. Ранения такие, что даже в медсанчасть идти стыдно. Может быть, высшие силы сберегли нас для чего-то большего?»

Глава 2

В подвальном вытянутом помещении было сыро и душно. Там властвовала тишина. Остро пахло канализацией, застарелыми нечистотами. Единственное оконце в дальнем торце подвала находилось высоко под потолком. Сквозь него просачивался мглистый лунный свет. Он скудно озарял стальные решетки, выщербленный каменный пол, навесные замки на решетчатых дверях.

Помещение было разбито на секции, крохотные клетушки, оборудованные нарами и отхожими местами. С трех сторон их ограничивали глухие стены, с четвертой – решетка, сваренная из толстых стальных прутьев.

К зданию подъехала машина. Захлопали двери, забубнили голоса. Через минуту заскрежетал замок в двери. Загорелся матовый плафон, мощности которого едва хватало, чтобы осветить небольшой участок прохода.

В подвал ввалились двое мужчин. Они волокли за шиворот арестанта. Ноги несчастного тащились по земле. Забренчали ключи, со скрежетом распахнулась третья по счету дверь справа.

– Отдыхай, ватная скотина, – хрипло проворчал один из надзирателей и толкнул узника в спину.

Его ноги заплелись. Он рухнул на пол рядом с отхожим местом и ударился головой о ножку шконки.

– Ты промазал, Грицько. Он вообще живой? – пробормотал второй надзиратель.

Мужчины прислушались.

Узник застонал, свернулся в клубок и обхватил голову руками.

– Живой. – Грицько облегченно вздохнул. – Да, я чуть промахнулся, с кем не бывает. Очухается эта зараза. Пойдем, Леха, у нас партия не доиграна.

– Какая партия? Офицер еще не уехал. С Рысько болтает во дворе. Подождем, пока уйдет.

Напарники закурили.

Узник не проявлял активности. Возможно, он догадывался, что если поднимется, то скучающим надзирателям придет идея позабавиться. Один из них перешел на другую сторону коридора, осветил фонарем груду рваных одеял на нарах, стоптанные, но качественные ботинки под лежанкой. Он поколебался и ударил кулаком по решетке. Задребезжала ржавая конструкция. Сонно застонал человек под одеялами.

Надзиратель хрипло засмеялся.

– Прикидывается спящим, падла. Хорошо, дрыхни, сволота. С тобой еще разберутся.

Надзиратели затоптали окурки и потащились к выходу. Заскрипела дверь, погасла тусклая лампочка, и помещение снова заполнил мрак.

Человек, лежащий на нарах, медленно поднялся. Он тяжелой поступью доволокся до решетки, обхватил ее руками, принялся всматриваться.

На другой стороне прохода в такой же камере зашевелился второй несчастливец, привстал, опираясь на нары. Он взгромоздился на шконку и начал яростно растирать виски ладонями, чтобы побыстрее избавиться от наваждения. Но оно не отпускало. Перед глазами человека плавал туман, в голову забирался пронзительный запах нечистот.

– Доброй ночи, уважаемый, – хрипло произнес арестант на другой стороне прохода. – Примите мое сочувствие.

Первый резко вскинул голову, покрутил ею и задумался, не почудилось ли.

– Вам крепко дали по затылку – посочувствовал собеседник. – Поэтому вы не можете соотнести себя с новой реальностью. Это не сон, не бред. Вы находитесь за решеткой. Не привыкли, уважаемый, к подобному обращению? Придется привыкать, лучше не будет. Наши оппоненты готовы скатиться в полную азиатчину, лишь бы их пустили в Европу.

– Кто вы? Где вы? – Новоприбывший арестант тщетно всматривался в темноту, его глаза отказывались видеть.

Он поднялся, на ощупь добрался до решетки, потряс ее.

– Что это? Я вас не вижу. Выпустите меня отсюда!..

– Не выпущу, любезный. Я нахожусь в такой же камере, точно так же хочу отсюда выйти, но не имею такой возможности. Разве что в компании надзирателей. А это, уверяю вас, редкие гаденыши.

Несколько минут мужчины помалкивали. Во мраке бледно очерчивались их фигуры, прилипшие к решеткам.

– Здесь еще кто-нибудь есть?

– Нет, только мы. До вашего появления я тосковал в одиночестве. Теперь мы будем делать это вместе. Не знаю, как сильно вас ударили по голове, но вы должны догадываться, что это не вытрезвитель.

– Черт, кровь на виске, – пробормотал арестант, ощупывая голову. – Крепко приложили, мерзавцы. Ноги не держат, извините. – Он отступил, плюхнулся на нары, откинул голову к скользкой стене. – Догадываюсь, что это не вытрезвитель. Я достаточно долго не брал в рот спиртного. И все же где мы находимся? Меня выкрали из Донецка, ударили по голове, когда я открывал дверь квартиры, видимо, протащили через подвал, сунули в заднем дворе в какой-то микроавтобус. На них была форма ополченцев, но…

– Диверсионная группа ВСУ, проникшая в Донецк. Уверяю вас, не первая и не последняя. Меня захватила такая же, когда я работал под Новоазовском, собирал материал о разгуле карательных батальонов в приморских селах. Мы находимся примерно в ста километрах от Донецка, северо-западнее райцентра Байдак. Территория контролируется украинскими военными. Забытое людьми село Родичи, ракетная часть бывшего СССР, заброшенная еще в девяностые годы, – это то, что находится вокруг нас. А мы с вами пребываем на территории бывшей лечебницы для людей с психическими отклонениями. Специализированное лечебное учреждение номер четыре. Может, слышали о таком? Оно когда-то находилось в подчинении Донецкого облздрава, курировалось местными партийными властями. Сюда помещали людей, не согласных с политикой партии и правительства, подавляли волю, залечивали до полного «согласия». Не поверите, здесь проходили курс принудительной терапии даже люди, приверженные идеям Степана Бандеры. Злая ирония, знаете ли. Вы же помните, в светлом прошлом это была обычная практика. Лично я здесь не бывал, поскольку годами не вышел, но весьма наслышан. С приходом незалежности финансирование прекратилось. Да и кого тут лечить, если потенциальные пациенты подобных богаделен встали у кормила власти? Учреждение забросили, вывезли персонал, разогнали больных, забрали ликвидное оборудование. Почти четверть века тут все зарастало быльем, пока однажды к объекту не проявила интерес СБУ. Насколько я понял из разговоров, они собираются сделать здесь тюрьму особого назначения. Кое-что перестроить, переоборудовать. Близость линии фронта очень тому способствует. Выкрадывать таких людей, как мы с вами, получать от них необходимые сведения. При этом вовсе не обязательно о каждом заключенном докладывать в Киев. Внутриведомственная конкуренция, понимаете?

– Вы хотите сказать, что мы находимся в психушке? Но это не похоже…

– Это подвалы, где держали буйных. Что-то вроде карцера. Разумеется, четверть века назад здесь было опрятнее. Основное здание над нами. Оно не лучше, тоже находится в ужасном состоянии, но его стены могут припомнить много интересного. Не удивлюсь, если в них до сих пор витают призраки загубленных людей, а таковых хватало даже в светлые советские времена.

Узники невольно замолчали. С невинно загубленными душами в этом подвале, похоже, все было нормально. Они смутными тенями ползали по стенам и потолку, принимали зловещие очертания. В головы людей забирался тихий вибрирующий звон, перемежаемый разноголосым шепотом.

– Вы давно здесь? – Новоприбывший арестант, похоже, потихоньку свыкался с новой ролью, уже не дрожал, не мотал головой.

– Два дня.

– Вас пытали?

– Надзиратели издевались. Они это любят. Официального допроса пока не было. Для его проведения нужно наличие официального лица, а такого я пока не наблюдал.

– Черт, вот так попали! – Арестант начал нервно вышагивать по крохотной камере. – Здесь хоть кормят?

– Насыпают иногда корм. – Старожил неопределенно пожал плечами. – Перловка, пшенка, тухлая картошка. Зачем нас кормить? Сколько террориста ни корми, знаете ли… В первый день я пошутил: хочу, мол, пожаловаться в Европейский суд по правам человека. Получил в челюсть. Решил, что хуже не будет, и стал хамить. Оказывается, хуже может быть всегда, просто у меня проблемы с воображением.

– Нас расстреляют? – со страхом спросил «новенький».

– Почему бы нет. – Его собеседник пожал плечами. – Нынешняя демократическая власть делает ставку исключительно на насилие. Людей убивают пачками. Изгнанному тирану и в голову не приходило делать подобные вещи. Согласитесь, самое простое решение сложной проблемы – расстрелять к едрене фене ее носителя, и все довольны. Хотя не думаю, что это случится завтра. Не для этого нас похищали и везли сюда. Мы должны отработать свой ресурс. Жизнь теперь выглядит иначе, правда, уважаемый? – Узник невесело рассмеялся. – То, что с нами произошло, придает нашему существованию особый вкус. Начинаешь ценить то, что раньше даже не замечал.

– А вы словоохотливы, милейший. Может, представимся?

– Поговорить люблю, работа такая. Згурский Алексей Денисович. Заместитель председателя правления журналистской ассоциации «Свободная пресса», директор информационного портала «Без маски». Месяц назад был вынужден бежать из Киева. Причина в том, что сделал ставку на обещанную, но не данную властями свободу слова.

– Кто же вас не знает? Люди удивлялись, почему прихлопнули Бузину, а вас не тронули, хотя ваша деятельность была куда опаснее для новой власти.

– У меня были хорошие адвокаты, – пошутил Згурский. – До определенного периода. Потом я, видимо, перегнул, опубликовал со всеми подробностями коррупционную схему государственных закупок угля, в которой наш братец Кролик, называющий себя премьер-министром, был замаран по самые гланды. Зря я это сделал. Довыеживался. – Згурский рассмеялся. – Меня обвинили в поддержке сепаратистов, в унижении достоинства чиновников высшего ранга, пекущихся о благе простого украинского народа. СБУ нагрянула на квартиру, на дачу в Кудринцах. Меня предупредили, я был уже далеко, но потом все равно попался. Ваша очередь, уважаемый. Ваш голос мне знаком, но могу и ошибаться.

– Да знаком, чего там. Просто раньше он был тверд как просроченный пряник, а сейчас стал вялый как… сами понимаете, что именно. Горчак Анатолий Петрович.

– Бывший депутат Верховной Рады от Партии регионов, заместитель председателя главы комитета по бюджету, – подхватил Згурский. – Проворовавшийся предатель украинского народа, объявленный в розыск за измену родине, спевшийся с пророссийски настроенными силами. Вы же входили в так называемый Комитет по спасению Украины. Кто-то даже предложил назначить вас президентом страны, освобожденной от хунты, но потом решили, что…

– Фигура мелковата? – Горчак усмехнулся. – Ладно, не обижаюсь, и впрямь маловата. Да и харизма прихрамывает. А воровал я не больше прочих. Вы, скандальный журналист, об этом прекрасно знаете. Назовите хоть одно коррупционное дело, в котором я фигурировал. Умрете, не припомните. Не мое, знаете ли. Да, бежал после Майдана на восток Украины, участвовал в ее расколе, был активным сторонником создания Новороссии, хотя еще недавно ратовал за единую и неделимую Украину. Все мы когда-нибудь меняем свои убеждения. Разочарован я в этой стране, Алексей Денисович, причем очень сильно. Здесь никому ничего не нужно. Моя хата с краю. Люди зарывают головы в песок как страусы. В это время натуральная фашистская нечисть забирает власть.

– И все хотят, чтобы их проблемы решал кто-нибудь другой, – поддержал его Згурский. – Я люблю эту страну, Анатолий Петрович, но мне чертовски стыдно за нее. Почему такая большая страна всегда надеется на кого-то, никогда не может сделать что-то сама? Почему она всю дорогу перед кем-то пресмыкается, под кого-то ложится – под Швецию, Польшу, Германию, Россию? Сейчас ее правители решили полежать под США. Что за гомосексуализм в национальном масштабе? Бери меня и делай со мной что хочешь! Может, эта пресловутая незалежность не так уж и нужна Украине? Чего же тогда ее правители горланят о ней на каждом углу?

– Сами наломали дров, а Россию представили исчадием ада, вероломно поправшим международное право, – проговорил бывший депутат. – Замурыжили мозги своей пропагандой. А ведь смешно, Алексей Денисович!.. Люди во всем мире категорически верят телевизору, какую бы чушь тот ни предлагал. В Украине, в Европе. Головы у людей набиты западной пропагандой. Подавляющее большинство европейцев искренне убеждено в том, что Россия – квинтэссенция мирового зла. А ведь все объясняется на пальцах. Майдан – пощечина России, у которой на Украине традиционно имеются свои интересы. Так уж сложилось исторически. У каждого сильного государства имеется своя зона интересов. Россию унизили, оскорбили. А за козла, как водится, надо отвечать. Вот вам и Крым. А как иначе? Пойди все своим чередом, и был бы аннулирован договор о флоте в Севастополе. Россия оттуда вынуждена была бы уйти, и освободившуюся базу занял американский флот. Вы можете представить военную базу США в Севастополе, городе русской воинской славы? Абсурд! Такое даже не представляется. Чтобы в Крыму хозяйничало НАТО, контролировало Черное море? Я не понимаю, чем они возмущаются. Неужто думают, что Россия снесет и эту пощечину? Какая странная беседа у нас, Алексей Денисович. Мы свое, похоже, отгуляли, повязали нас крепко, а сидим и рассуждаем, словно в гостиной за чашкой чая. Мы во всем правы, но не там и не в должное время. Отсюда мы не выйдем, это ясно как день.

– Остается только болтать, – сделал вывод Згурский. – Пока не начался день и нас не подвергли какому-нибудь прессингу. Для справки, Анатолий Петрович. Здание больницы по периметру окружено двумя рядами колючей проволоки. Между заграждениями полтора метра. Там зарыты противопехотные мины. Охрана внутрь ни ногой. Караул серьезный. Для охраны психушки выделен взвод из комендантской роты гарнизона Байдака. Все эти ребята – приверженцы праворадикальных идей. Начальник тюряги – майор СБУ Войт Леонид Васильевич. Он же просто Леня. Редкая мразь, удивляюсь, почему таких держат в службе безопасности. Любитель прогнуться перед начальством. Лучше не задирать этого парня, Анатолий Петрович. Его заместитель, начальник охраны, – капитан Рысько. Спокойнее первого, но того же поля ягодка. Надзиратели – звери, похоже, бывшие контролеры из исправительных учреждений, отобранные по принципу «чем злее, тем лучше».

– Увы, Алексей Денисович, озвученная вами информация для меня так же интересна, как, скажем, легализация однополых браков в Европе, – заявил народный избранник. – Мне плевать. Меня отсюда не выпустят, это ежу понятно, и обменивать ни на кого не будут. Пока я им нужен, буду жить. Как стану бесполезен… – Последовал очередной трагический вздох. – Вы моложе, изворотливее, можете рассчитывать на побег или какое-нибудь удачное стечение обстоятельств. Вы не настолько им нагадили, в отличие от меня. Мне уже шестьдесят два, Алексей Денисович. Кстати, откуда вы все это узнали? Почему вокруг бывшей психушки такая серьезная охрана?

– Ага, не угасла еще искра интереса, Анатолий Петрович, – с усмешкой проговорил журналист. – Правильно, голова человека всегда должна работать, иначе его тело угаснет. Меня выводили на прогулку, я слышал разговоры солдат. Войт лично отрекомендовался мне, отвесив затрещину. Я слышал, как он говорил по телефону с непосредственным начальством. А по поводу серьезной охраны я уже высказывал предположение. СБУ намерена устроить здесь тайную тюрьму, чтобы не тащить народ в Киев и не делиться добычей с конкурентами по ведомству и «смежниками». Пока нас здесь только двое. Думаю, это ненадолго.

Роль оракула-чревовещателя журналисту удалась. Какая-то ночная жизнь в этой тюрьме сохранялась. К зданию подъехала машина. Собеседники прервали разговор, притворились спящими. Их жалкие персоны в этот час никого не интересовали.

Прошло минуты две, и надзиратели втащили в подвал очередное безвольное тело. Загорелся плафон.

Это тоже был мужчина, причем весьма качественно избитый. Он тихо стонал, когда его волокли по проходу.

Несчастный был одет в рваную штатскую одежду, которой будто бы долго бороздили кустарник. Одна его нога была босая, на другой сохранился грязный ботинок.

Надзиратель пинал заключенного по ребрам, злобно шипел. Похоже, бедняга ранее сопротивлялся или, как говорится, оскорбил действием кого-то из охранников, за что и пребывал в таком плачевном состоянии. Его вволокли в камеру, следующую за депутатом, бросили на пол. Заключительный удар пришелся по бедру, и надзиратели потопали обратно. Заскрипела решетка, запираемая на замок.

Охранники прошли по коридору, один не удержался и треснул дубиной по решетке, за которой прикидывался спящим журналист Згурский. Надзиратель гнусно захохотал, но не стал продолжать свои ночные игрища, потопал дальше. Контролеры скрылись за дверью, погасла лампа.

– Спите, Анатолий Петрович? – прошептал журналист.

– Уснешь тут с вами, – проворчал Горчак и сел. – Вы оказались правы, Алексей Денисович, нас стало трое.

Згурский прилип к решетке. Заключенный в камере напротив не шевелился. Он лежал на полу, фактически под нарами, и не подавал признаков жизни. Згурский окликнул его, но никакой реакции на это не последовало.

Прошло еще несколько минут. Згурский всматривался в темноту. У него складывалось такое ощущение, что мужчина даже не дышал. Депутат поднялся, подошел к решетке.