Текст книги "Белый царь – Иван Грозный. Книга 2"

– Вот! – протянул Сильвестр. – Взыграла гордыня. Я всегда правду в глаза говорил. Или забыл нашу первую встречу? Тогда ты слушал меня, теперь и на порог не пускаешь. Насплетничали тебе людишки Скуратова, а ты и поверил. Им, кого и знать-то не знаешь, а мне – нет. Тогда скажи, зачем я тебе?

Иван поднялся.

– И то правда, зачем? Завтра с утра тебе и Алексею Адашеву быть здесь! А сейчас видеть тебя не хочу. Пошел вон!

Сильвестр побагровел и вышел из палаты.

Иван посмотрел на Ургина.

– Видал, Дмитрий? Это же насколько надобно уверовать в собственную значимость, чтобы ко мне в палаты как в лавку торговую являться, да еще и поучать, что я должен делать.

Ургин вздохнул.

– И видел, государь, и слышал. Не пойму только, что это на Сильвестра нашло?

– Теперь это не важно.

– Прости, Иван Васильевич, могу я знать, почему ты на завтра священнику и окольничему встречу назначил?

– Знаешь, что мне говорил Вассиан Топорков? Не слушай бояр, власть в своих руках держи, только тогда на троне крепко сидеть будешь. Еще он советовал никого, кто умнее меня, и близко не подпускать. Но тут я с ним не согласен. Мне, напротив, умные люди надобны. Льстецов да дураков хватает, а таких мало. Честных, не тщеславных и того меньше, по пальцам пересчитать можно.

– А вот здесь с тобой не соглашусь я. Умных, честных, неподкупных бояр да дворян много. Только не видно их. Они не лезут на глаза, не пытаются угодить, быть замеченными. Просто служат своей родине, царю, крепят нашу православную веру. Видят в этом свой долг и исполняют его незаметно. Но ты не ответил на мой вопрос.

– Надоел мне Сильвестр, а с ним и Алешка Адашев. Я их возвысил, я на них и опалу наложу! Не быть им ни в Кремле, ни на Москве. Так же, как и Избранной раде!

Князь Ургин покачал седой головой.

– Уверен ли, государь, что поступаешь верно?

– Они, Дмитрий, сами не оставили мне выбора.

– Но пред тем как подвергнуть опале, ты должен предъявить им обвинения.

– Они на суде предъявляются. Мне есть в чем обвинить их, но вряд ли и Сильвестр и Адашев захотят боярского суда. Да и мне он не нужен. Я не забываю плохого, Дмитрий, но и хорошее помню. Что ни говори, а и Сильвестр и Алексей Адашев для пользы Руси многое сделали. Их беда, как Шуйских и Глинских в свое время, состоит в том, что они решили служить выгоде, а не своей родине. В том их беда и, если хочешь, преступление пред народом. Выступай они открыто лично против меня, ничего, пережил бы. Поставил бы их на место, и все пошло бы по-прежнему. Но Сильвестр и Алексей, как это ни печально, стали теми же Шуйскими или Глинскими. Они начинали перемены, стремились уничтожить влияние на государя бояр, потерявших всякую совесть, но сами превратились в тех бояр. Я не снимаю своей вины в том, что наши пути, так славно начинавшиеся, разошлись, отвечу за все свои дела пред Господом. Но потакать своим советникам, теперь уже бывшим, не намерен. Их место займут другие люди, те самые, о которых говорил ты, князь Ургин. Кстати, что-то давно я не видел твоего сына Алексея.

– Он больше в Благом. На Москве бывает редко.

– Это в то время, когда у нас дети боярские дружинами командуют?

– Так ты обошел вниманием мою дружину. Отдал бы приказ, Алексей тут же возглавил бы ее и повел туда, куда надо. Мои воины хорошо вооружены, обеспечены всем необходимым, у каждого по два коня, обоз свой с порохом, провиантом. Люди имеют опыт войны, а молодежь прошла усиленную подготовку. Мы за тебя всегда готовы драться с любым врагом, внешним или внутренним.

Иван улыбнулся впервые за этот день.

– Да знаю, князь Ургин. Пока ты следствие учинял на севере, я знал, что твоя дружина в готовности на Москве стоит. Как и о том, что она собой представляет. Потому и оставил в городе ее, а также рать княжича Головина. Причины, объяснять, думаю, не стоит.

– Не стоит, государь.

– Не обиделся на меня?

– Что ты, государь. Нет, конечно.

– Ну и славно. Ступай, Дмитрий, к семье своей, внукам. А я к Анастасии пройду, она, наверное, уже проснулась. Побуду с ней.

– Да, государь. Ей сейчас твоя поддержка и любовь нужны больше любых снадобий.

– Знаю, Дмитрий! А княжича Алексея, сына своего, как вернется из Благого, пришли ко мне. Пора и ему на должность определиться. Думаю сделать его главой дворцовой стражи.

– Пришлю.

– Иди и передай там прислуге, чтобы ко мне никого больше сегодня не пускали.

– Слушаюсь, государь. Желаю царице скорейшего выздоровления.

– Благодарю. До свидания.

– До встречи.

В 10 часов утра 14 ноября 1559 года в палату заседаний Избранной рады вошли священник Сильвестр и окольничий Алексей Адашев. Первый из них выглядел мрачно, второй – несколько растерянно.

Иван вопреки обычаю встретил своих ближних советников молчаливой холодностью. Он откинулся на спинку кресла, присесть им не предложил.

Царь дождался, пока оба советника поклонятся, и проговорил, глядя на Сильвестра:

– Что, советник, сегодня спеси поубавилось? Вчера ты смелее со мной разговаривал. Может, прощения решил попросить?

– Нет, государь. Я ни в чем не виноват, чтобы просить прощения.

– Значит, ты так ничего и не понял. Что ж, пусть так.

– Позволь, государь, удалиться в Кирилло-Белозерский монастырь.

– Грехи отмаливать?

– Повторяю, я ни в чем не виноват.

– Даже самый кровавый злодей редко признается в своей виновности. Хочешь в монастырь? Езжай! Откуда появился, туда и ступай.

Сильвестр, видимо, ожидавший сурового наказания, воспринял слова царя с явным облегчением.

– Я буду молиться за тебя, государь.

Иван усмехнулся.

– Ты о спасении собственной души беспокойся. Ступай с Богом!

Священник поклонился и вышел из палаты.

Иван перевел тяжелый взгляд на Адашева:

– Скажи, Алексей, не я ли верил тебе как самому себе? Кому я доверял важнейшие для страны дела? Кого возвышал и всячески поощрял?

– Все так, государь.

– Так? – Иван повысил голос. – Чего же ты, мой ближайший советник, пошел против меня?

– Я не понимаю тебя, государь.

– Напомню. Почему ты отошел в сторону и ни во что не вмешивался, когда некоторые бояре отказались принимать присягу покойному сыну Дмитрию, а я лежал на смертном одре без сил и способности защищаться?

– Ты не прав, государь, я…

– Молчи! Надежды на мое выздоровление не было. Вот вы с Сильвестром и решили побеспокоиться о себе, а не о младенце-наследнике. А вдруг на престол взойдет Владимир Старицкий? Вот вы и метались меж двух огней, беспокоились лишь о сохранении собственного положения. Только князь Владимир Воротынский да дьяк Иван Висковатый смогли переломить положение и привлечь к себе бояр. Вы же ни во что не вмешивались. Как расценить это, Алексей?

– Я был на твоей стороне.

– Да, ты всегда стоял на моей стороне. Особенно когда хлопотал о боярском чине для своего отца, который, если не забыл, в то время прямо высказывался в пользу Владимира Старицкого. Точно так же ты стоял на моей стороне, когда стал окольничим и получил вместе с другими тысячи четвертей лучшей земли. Или того не было, Алексей?

– Было, государь.

– Было! Тогда ответь на второй вопрос. Почему ты встал на сторону бояр, выступавших против войны с Ливонией, причем тогда, когда она уже началась? Молчишь? А я скажу. Ты пошел на поводу у московской знати, которая была недовольна отступлением от старых обычаев. Тебе, уже получившему все, что хотелось, как и этой знати, не нужны были беспокойства, связанные с войной. Ты прекрасно знал, что Крым не пойдет на Русь, но стоял вместе с другими на том, чтобы мы воевали с ним. Того же очень желали в Литве, Швеции, Польше и в Ливонском ордене. Пусть Русь завязнет в войне с татарами. И то, что вступление наших войск в Крым грозило обернуться большой бедой, ты тоже знал, но продолжал поддерживать московскую знать. Это как назвать? Что означают ваши с Сильвестром тайные встречи и весьма неплохие отношения с княгиней Ефросиньей Старицкой? Она ведь причастна к гибели моего сына Дмитрия. У меня есть тому доказательства, пусть и косвенные. Болезнь Анастасии тоже наверняка не случайна. Ты предал то, что мы начинали делать вместе, Алексей! И не унижай себя мольбами. Нет тебе оправданья.

– Меня ждет смерть?

– Тебя ждет служба. Какая? Узнаешь в свое время. Пока находись в Москве, но запомни, в Кремль тебе дорога отныне закрыта. Ступай!

Бывший окольничий, ближайший советник и друг царя поклонился, опустил голову и покинул палату.

Дальнейшие события показали, что царь твердо решил отстранить Алексея Адашева и Сильвестра от управления государством. Сильвестр отправился в Кирилло-Белозерский монастырь, где принял пострижение под именем Спиридона.

Адашев в декабре 1559 – январе 1560 года еще участвовал в переговорах с литовским посланником. В мае 1560 года в Ливонию была послана большая рать. Вместе с ней покинул Москву и Адашев. Иван Васильевич назначил его на довольно высокую должность третьего воеводы большого полка. Однако учитывая то, что ранее Адашев постоянно находился при царе и в войска не отправлялся, это назначение было знаком немилости.

30 августа 1560 года русские овладели крупной ливонской крепостью Феллин. Царь назначил там воеводой Алексея Адашева. Но после конфликта с костромским боярином Осипом Полевым Иван приказал Адашеву убыть в город Юрьев без назначения на какую-либо должность. В конце концов Алексей Федорович был полностью отстранен от государственного и военного управления.

Болезнь Анастасии прогрессировала. Тайная делегация, высланная в Германию, обратно не вернулась. Пропали и верные люди наместника города Юрьева.

Иван каждый день проводил много времени у постели супруги. Он видел, что, несмотря на все усилия лекарей, состояние Анастасии ухудшается. Но однажды у царя появилась надежда.

В начале июля 1560 года Малюта Скуратов, теперь почти постоянно находившийся при царе, доложил ему о том, что его хочет видеть лекарь Курт Рингер.

– Пусть зайдет, – приказал Иван.

Лекарь вошел. Его волнение сразу бросалось в глаза. Так уж повелось, что Иван общался с Рингером на его родном языке.

Курт поклонился и сказал:

– Государь! У меня хорошие новости для тебя.

– Что? Объявилась делегация из Гамбурга?

– Не знаю. Но ко мне приехал старый друг Вольфанг Краузе.

– А мне до того какое дело?

– Так он в свое время был помощником у нашего учителя в Гамбурге.

– Ну и что?

– Он вместе с ним создавал препарат, которым я лечил немецкую баронессу.

Иван подошел к лекарю.

– Так ему известен рецепт?

– Да, государь. Для приготовления лекарства нам потребуется несколько дней. У знахарки Домны есть практически все, что нужно. Работать нам будет удобней в ее доме. С царицей же останется Шиллинг.

– Немедленно приступайте к приготовлению снадобья!

– Я и пришел затем, чтобы просить на то твое разрешение.

– Ты получил его. Коли что надо будет, обращайся напрямую ко мне. Днем или ночью. Всем необходимым тебя обеспечат.

– Думаю, ничего и не потребуется. Рецепт настолько прост, что я сначала не поверил Вольфу. Нам понадобятся растения, которых в избытке здесь, у Москвы. Все они есть у Домны.

– Поспешай, Курт! От тебя, твоего друга и знахарки сейчас зависит жизнь самого дорогого мне человека.

– Да, государь! Позволь удалиться?

– Иди и ежедневно докладывай мне о результатах работы.

– Слушаюсь, государь. – Немецкий лекарь поклонился и чуть ли не выбежал из палат.

Скуратов вошел, взглянул на царя и спросил:

– Чего это с немчином? Скачет по дворцу зайцем.

– Кто к нему приехал, знаешь?

– Лекарь из Гамбурга, Вольфанг… язык сломаешь с их именами, бежал из Литвы, где служил у какого-то вельможи. Он прослышал, что на Москве весьма ценят образованных людей, узнал, что Курт Рингер здесь, и подался к нам.

– Ты вот что, Малюта, обеспечь этого Вольфа всем необходимым. Жалованье ему такое же, как и Курту. Поселить с ним же. Смотреть за немцами!

– Смотреть, чтобы они сами чего не натворили или от кого обиды не понесли, это можно. А в лекарских как углядеть? Ни я, ни мои люди в них ничего не смыслят. Хотя Домна всегда с ними. Она не даст нанести вред царице, если немчины что-то худое задумают.

– Все равно смотри! Кто сейчас у Анастасии?

– Лекарка Шиллинг да прислуга.

– Ты занимайся своим делом, я буду у царицы. Коли кто пожалует, сообщишь мне. Без моего дозволения никого во дворец не пускать.

– Слушаюсь, государь. Я и кушанья лично проверю.

– Проверь.

Иван поспешил к жене, хотел обрадовать ее хорошей новостью, полученной от лекаря Курта Рингера. Шиллинг и прислуга тут же вышли из опочивальни.

Надежда словно вдохнула жизнь в ослабленное тело царицы.

Она улыбнулась, поднялась с кровати и сказала:

– Иван, мочи нет лежать. Хочу пройтись по улице.

– А не слаба для того?

– Нет. Да и твоя крепкая рука поддержит, если надо!

Царь решился.

– Хорошо. Пусть служанки оденут тебя. Выйдем, прогуляемся по Кремлю. Но недолго, Настя! Как скажу, так сразу же во дворец, без отговорок и просьб.

– Ивана и Федора возьмем с собой?

– Да. Жду вас.

– Мы быстро, Ваня.

Царская семья дошла до Успенского собора, как откуда-то потянуло дымом.

– Что это? – испуганно спросила Анастасия.

– Пожар где-то! Лето опять выдалось сухое, жаркое, леса давно горят. Может, оттуда и тянет дымом.

Но царь ошибся.

Подбежал Скуратов и доложил:

– Государь, беда! Арбат горит!

– Еще не легче. Силен пожар?

– Силен, государь!

– Тушат?

– Да.

В это время сильный порыв ветра бросил к ногам Ивана горящую головню.

– Нам еще ветра не хватало.

Анастасия прижала к себе младшего сына Федора, старший ухватился за ее подол.

Царица побледнела.

– Страшно мне, Ваня! И детки испугались.

Иван Васильевич приказал Скуратову:

– Семью во дворец, готовиться к отъезду.

– Позволь узнать, куда поедем?

– Выполняй, что сказано, Малюта. Я скажу, куда поедем.

Скуратов увел царицу с сыновьями во дворец.

Прибежали трое бояр.

– Государь, пожар все разгорается. Огонь на Кремль сносит.

Появился княжич Алексей Ургин.

– Государь, людей для тушения пожара в Кремле собрали, с Божьей помощью управимся. Но тебе надо бы уехать, покуда огонь не окружил Кремль.

– Что на Арбате?

– Улица полностью выгорела, но ветер не дал пойти огню на посад. Тушение ведется, привлечены посадские и служивые люди. Часть моей дружины там, остальные здесь, с ратниками Головина.

– Твоя забота, Алексей, не допустить распространения пожара по Кремлю. Я вывезу семью и вернусь.

– А надо ли тебе возвращаться, государь? Мы уж тут как-нибудь с огнем справимся.

– Не забывайся, княжич! Не тебе обсуждать мои решения.

– Прости, государь. Я же только о том и думаю, чтобы не рисковал ты собой понапрасну.

– Запомни, княжич Ургин, царь должен быть там, где он нужен, с народом. В празднестве и беде. Все, ступай!

Скуратов вышел из дворца и доложил:

– К отъезду все готово. Кони для тебя и стражи, возки для семьи и прислуги за дворцом стоят.

– Малюта, я провожу царицу с детьми в Коломенское и вернусь сюда. Здесь старшим остается княжич Ургин, у него свои дружинники и ратники Головина. Ты же делай то, что сказано, а помимо того проведи дознание, откуда и почему начался пожар. Что это? Обычная беспечность или злой умысел?

– Я все понял, государь.

– Как вернусь, пошлю за тобой.

Скуратов поклонился и бросился бежать к воротам.

Иван Васильевич проводил семью в село Коломенское. По дороге Анастасии стало плохо. Царицу пробил сухой, рвущий грудь кашель. Причиной тому мог быть дым. В Коломенском Анастасии стало легче.

Иван отправился обратно в Москву в сопровождении трех стражников. Он приехал в Кремль, когда ратники Головина тушили башню, взявшуюся огнем, и, не раздумывая, бросился им помогать. Пожар удалось потушить сравнительно быстро. Сказались меры, предпринятые после огненной стихии 1547 года.

К Ивану подбежал княжич Ургин.

– Не пострадал, государь?

– Нет! Прикажи воды и полотенце принести, я умоюсь, да пошли людей за Скуратовым.

– А что за ним посылать? Недавно видел его у храма. Наверное, тоже сейчас отмывается, переодевается, был черный как головня.

– Давай воды и Скуратова!

– Слушаюсь, государь!

Алексей Ургин бросился к дворцу.

Вскоре прислуга принесла ведро с теплой водой, полотенце. Иван Васильевич умылся.

Подошел и Скуратов.

– Прости, государь, задержался.

– Не за что мне прощать тебя. Докладывай, что с пожаром в городе.

– Тушат. Огонь остановить удалось, но кое-какие дома еще догорают. Тушить их уже без пользы.

– Людей погибло много?

– Сейчас посчитать невозможно. Но погибшие есть, обожженные, раненые при обрушении стен, перекрытий. Ратники дружины Ургина помогают им. Но странно другое, государь.

Иван почувствовал неладное и спросил:

– В чем дело, Малюта?

– Пожар полыхал на Арбате. Занялась огнем и Покровка. Но слегка, всего один дом и сгорел.

– Бывает такое, что в этом странного?

– Всякое случается, но вот только сгоревший дом принадлежал знахарке Домне. Ни соседний храм Святого Василия, ни ближние дворы особо не пострадали, а жилье Домны выгорело начисто.

– Домны? Так там же готовили лекарство! Что со знахаркой и с немцами? – вскричал Иван.

– Домна сгорела, один немец помер недавно от ожогов, второй выжил, успел выскочить из избы.

– Кто?

– Тот, что сначала к тебе приехал.

– Рингер?

– Он. Я в их именах путаюсь.

– Где немец?

– У меня.

– Пошли за ним, – приказал царь.

Скуратов подозвал одного из своих людей, передал приказ Ивана.

Царь спросил:

– Трупы знахарки и немца осматривал?

– Только Домны. Немец еще живой был, с ним лекари возились.

– Что увидел?

– Нашли ее в сенях, вернее, в том месте, где они были. Знахарка потеряла сознание от угара, да тут еще бревно, видно, по голове шарахнуло, вот она и сгорела.

– С чего ты взял, что на нее упало бревно?

– Так череп на затылке был проломлен, государь.

– А может, не бревно упало, а кто-то ее обухом топора или еще чем ударил?

– Да кто же? В избе посторонних не было. Если только кто из немцев? Но одного из горницы вытащили, да и второй оттуда же через оконце выбрался. Зачем им было убивать знахарку?

– Откуда тебе знать, что в доме не было посторонних?

– Так этот Рингер сказывал, я допрашивал его.

– В сени с улицы никто не мог зайти? Дверь открыта, лекари в горнице.

– Может, кто и зашел.

Стражник подвел к царю немецкого лекаря, подавленного случившимся.

Рингер поклонился и сказал на родном языке:

– Я не могу поверить в то, что произошло, государь.

– А что произошло, Курт? Рассказывай, как все было.

– Хорошо. Мы уже заканчивали приготовление снадобья. Осталось добавить в него чистотела. Вот Домна и пошла в сени, где у нее была развешана трава. Вольф смешивал отвар. Я присел на лавку. – Рингер протер платком вспотевший лоб. – Потом в комнате на миг будто потемнело. Я обернулся к оконцу, а за ним мелькнул чей-то силуэт. Может, мне это и показалось. После в сенях что-то упало. Мы с Вольфом переглянулись. Я пошел к дверям, но тут со всех сторон повалил дым. Не буду отрицать, мы испугались. Надо было сразу выскочить на улицу. Дом вспыхнул. Вольф бросился к двери, но споткнулся и упал. Я к нему, а тут сверху прямо на него упал сноп горящей соломы. За ним еще один, потом повалились доски. Вынести я его не мог. Сквозь дым увидел оконце, через него и выскочил во двор. Там уже были люди. Никогда бы не подумал, что такой крепкий дом может сгореть столь быстро. Он полыхал, объятый огнем со всех сторон. Однако нашлись смельчаки из ратников. Рискуя собой, они все-таки вынесли Вольфа. На него страшно было смотреть. А потом дом рухнул. Краузе куда-то увезли, а меня доставили во дворец. – Немецкий лекарь кивком указал на Скуратова. – Вот этот господин приказал привезти меня сюда.

– А снадобье, Рингер?

– Да, снадобье! Оно уже было готово. Отвар. Убегая из горящего дома, я схватил со стола пузырек.

Иван облегченно вздохнул.

– Слава Богу, хоть снадобье вынес.

– Вынес, государь, только это всего лишь часть лекарства. Снадобье должно помочь, но оно не имеет всех тех свойств, что настоящее, изготовленное по рецепту. Если бы не пожар, то уже сегодня вечером мы могли бы…

– Если бы!.. – прервал лекаря царь. – Если бы царица не заболела, то не было бы надобности ни в снадобье, ни в лекарях. Погоди.

Иван повернулся к Скуратову, передал ему суть рассказа Рингера и спросил:

– Тебе об этом лекарь докладывал?

– Нет. Это он сейчас вроде в себя пришел, а тогда трясся весь, плакал как дитя.

– Немец говорит, что когда Домна вышла в сени, там что-то упало. Что бы это могло быть? Или, может, кто?

– Думаю, упала сама знахарка. Кто-то зашел в сени и там прибил бабу!

– Кто знал, что в ее доме готовится снадобье для царицы?

Скуратов пожал плечами:

– Кроме надежных людей, за которых я в ответе, вроде никто.

Иван повернулся к Рингеру и задал тот же вопрос.

– Не могу знать, государь. Мы с Вольфом ни с кем из местных жителей не общались. А вот Домна? Напрямую она вроде тоже никому ничего не говорила, но к ней приходило много народу.

– Понятно! Как ты считаешь, отчего загорелась изба знахарки?

– Это же ясно как день. Дом подожгли.

Царь взглянул на Скуратова.

– Как по-твоему, дом знахарки мог загореться изнутри по небрежности Домны или немцев?

– Нет! – твердо ответил Малюта. – Избу подожгли, причем со всех сторон, возможно, обложив хворостом.

– И никто этого не видел?

– Дело в том, что изба Домны стоит не у городьбы, рядом с улицей, а в глубине сада. Трудно увидеть, что происходит во дворе. Не удивительно, что никто не заметил злодеев, поджигавших дом. Когда изба полыхала, у усадьбы собралось много зевак. Мои люди всех опрашивали, а те чего только не городили. Кто-то видел колдунью, входившую во двор с головой ребенка в руках. Кто-то каких-то человечков ростом с кошку, махавших окровавленными вениками. Только один мужик сказал, что заметил бородача с мешком, который перелазил с соседнего двора. Этого мужика допросили особо. Похоже, он и взаправду видел кого-то из злодеев. Один человек не мог поджечь избу одновременно со всех сторон. Но кроме бороды да обычной для посадских одежды мужик ничего не запомнил. Я, понятное дело, дознание не прекратил. Мои люди и сейчас ищут свидетелей, прежде всего допрашивают ребятню. Те видят гораздо больше взрослых. Возможно, мы что-то еще и узнаем.

– Дознанье продолжай, сколько потребуется. Что скажешь по причинам пожара на Арбате? Там тоже поджог?

– Я бы этого не сказал. Мы нашли место, откуда пошел огонь. Это сарай в одном из дворов. До пожара там видели все ту же ребятню. Хозяин дома пошел их прогнать, а сарай взялся огнем. Детишки разбежались. Сыну своему, который с ними был, мужик, понятное дело, потом допрос по всей строгости учинил. Малец и признался, что они добыли в торговых рядах пороха и в сарае мастерили самопал. Ну и доигрались. Порох взорвался, солома загорелась. Оттуда и пошел пожар. Не думаю, что это связано с бедой, приключившейся в доме знахарки. Государь, коли злодеи прознали, чем занимаются лекари и знахарка, то ее дом сгорел бы и без большого пожара. Только он один.

– Но кто эти злодеи?

– Люди, желающие смерти царице, затаившие на тебя злобу. Ты лишил их былого положения, благ, всего, чем они жили.

– Ты намекаешь на Сильвестра и Адашева?

– Я ни на кого не намекаю, государь. Но, судя по всему, нити зловещего заговора тянутся к ним. Они стояли высоко, у них на Москве осталось немало своих людей. Надо провести дознание.

Иван тряхнул головой.

– О Сильвестре ничего не скажу, Адашев же не мог пойти на такое злодеяние. Несмотря ни на что, он относился к Анастасии хорошо, не мог желать ей смерти. Адашев быстрей учинил бы заговор против меня. Тем более, как ты сам говорил, верных людей у него осталось немало.

– Государь, я думаю, что злодеи все верно рассчитали. Если заговорщикам удастся извести любимую тобой Анастасию, то это скажется и на тебе. Да оно и понятно. Вот тут для них наступит самое время поднять мятеж. Войска, верные тебе, находятся в Ливонии. Московские бояре недовольны возвышением Захарьиных-Юрьевых. Не мне, холопу безродному, давать тебе советы, но скажу, что необходимо действовать прямо сейчас. Надо нанести по ним удар, похоронить все их иудины планы, а лучше всего – вместе с ними.

– А где, Малюта, взять доказательства вины Сильвестра и Адашева? На пустом месте суд не вершится. А наказание без суда – тот же разбой. Не для того мы создавали судебную систему, чтобы потом плевать на нее. Так не будет.

– Верно все говоришь, государь. Только если заговорщикам закон не писан, то почему он должен их защищать? А насчет доказательств есть у меня одна мыслишка.

– Не тяни жилы, Малюта. Говори!

Скуратов погладил бороду.

– Адашев на своем подворье содержал польскую вдову Марию-Магдалину в качестве полюбовницы. Она и сейчас на Москве. У нее пятеро детей. Надо бы с ней поговорить. Магдалина скажет все, что знает. Ей просто деваться некуда. Куда она с детьми пойдет из Москвы, коли прогнать ее из подворья Адашева?

– Она может ничего не знать о делах полюбовника.

– А вдруг знает? Я бы допросил ее, да и детей.

– Хорошо, – согласился Иван. – Допроси, но предупреждаю, никакого насилия. За самоуправство карать буду строго.

– Слушаюсь, государь.

Иван повернулся к Рингеру, стоявшему рядом:

– То, что слышал, забудь. Иначе головы не сносить. Не думаю, что ты хочешь разделить судьбу своего товарища Вольфа.

– Да я и не слушал, государь!

– Тем лучше для тебя! Сейчас же, немедля поедешь в село Коломенское. Осмотришь царицу и начнешь лечить тем снадобьем, которое удалось сохранить. А ты, Малюта, проводишь лекаря в село, усилишь там охрану и только после этого займешься польской вдовой!

– Слушаюсь, государь!

– Ступайте, и да поможет нам всем Господь!

Прошло два дня. Иван не мог выехать из Москвы. Он занимался ликвидацией последствий пожара. Рингер из Коломенского докладывал ему о состоянии жены. Лекарь делал все возможное.

Малюта тоже не терял времени даром. Он явился к царю с утра 5 августа. По его довольному виду Иван понял, что Скуратову удалось узнать нечто важное по поводу заговора против Анастасии.

Малюта поклонился, приветствовал царя, передал ему лист бумаги и сказал:

– Все, государь, показания полюбовницы Адашева Марии-Магдалины. В них много чего интересного.

Царь начал читать. Из показаний женщины следовало, что Алексей Федорович, угодив в опалу, постоянно пребывал в ярости. Он много пил, ругался. Грозился, что Иван еще пожалеет о содеянном. Кричал, что Сильвестр говорил правду, когда утверждал, что болезнь Анастасии – это Божья кара царю, несправедливо обвинившему своих ближних советников. Ее смерть останется на совести Ивана, потому как только он будет виноват в этом. Он вызвал на подворье своих людей и о чем-то говорил с ними, потом собрался и уехал, не попрощавшись.

Вечером на подворье пришел какой-то бородатый мужик из простолюдинов и передал наказ Алексея Федоровича уезжать из Москвы в Дерпт. Чем быстрее, тем лучше. Потом он стал приставать к Марии, получил отказ, сказал, что она никуда от него не денется, и ушел.

После пожара Мария проведала о гибели Домны, которую хорошо знала, лечила у нее детей, а также какого-то иноземца, оказавшегося в доме знахарки. Полька подумала, что это дело рук того самого бородатого мужика. Кто он такой, где живет, чем занимается, она не знала, но подтвердила, что этот человек приходил вместе с другими к Алексею Федоровичу.

На вопрос о том, почему Мария не послушалась совета Адашева и не уехала в Юрьев, она сказала, что на это у нее просто нет средств. Вдова подтвердила частые встречи Адашева с Сильвестром. Они проявляли недовольство правлением царя, называли его Ванькой.

Прочитав показания вдовы, Иван надолго задумался.

– Что скажешь, государь? – спросил Малюта. – Призналась-таки Мария-Магдалина, что Адашев и Сильвестр стояли во главе заговора против царицы!

– Нет, лишь в том, что Адашев и Сильвестр проявляли недовольство моим правлением. Но они и не скрывали этого. Мария показала, что Адашев грозился мне. Так это объяснимо. Лишиться в одночасье высокого положения из-за собственной глупости – причина веская. Да и что ни наговоришь, напившись вина? Вдова призналась, что к ней приходил бородатый мужик, передал приказ Адашева ехать в Юрьев. Потом узнала, что и перед пожаром у избы Домны тоже видели бородатого мужика. Ну и что? Как доказать, что это был один и тот же человек, и являлся ли он одним из поджигателей? Может, вор хотел забраться в дом Домны, где наверняка было чем поживиться, увидел настоящих поджигателей и тут же сбежал?

Скуратов разочарованно вздохнул.

– Значит, все мои труды впустую?

– Отчего же? Показания Магдалины можно трактовать и как оправдание Адашева с Сильвестром, и как обвинение, причем в тяжком преступлении. Найти бы еще этого бородатого посланца Адашева!

– Уже ищем, государь. Мария кроме показаний мне кое-что о нем поведала.

– И что же?

– Она шла с сыном к той же Домне и видела, как этот бородач заходил в один из дворов на посаде. Сейчас мои люди ищут этот дом, потому как Мария-Магдалина описала его довольно смутно. То ли на той улице, то ли на другой. Где-то в середине посада, ближе к реке. Но шла-то она от подворья Адашева до Покровки. Вот по этой дороге и ищем. Обязательно найдем, государь.

– Так у нас все мужики бороды носят.

– Но не все косят на один глаз.

– Вот как? Человек Адашева косой?

– Едва заметно. Но это хорошая зацепка.

– Почему ты раньше не говорил об этом?

– А зачем, государь? Ты поручил мне следствие, я его и веду. К чему тебе такие мелочи? Вот приведу злодея, тогда спросишь с него со всей своей царской строгостью.

– Узнаешь, где обитает бородач, сразу хватай его и смотри, чтобы не сбежал! Продолжай поиск. Завтра до обеда я буду на Москве, потом поеду в Коломенское. Рингер сообщает, что состояние Анастасии нормальное, но на душе тревожно. Да и не видел я ее долго, два дня. Сейчас для нее это много. Так что, если что найдешь, до обеда заходи на доклад. Позже приезжай на село.

– Понял, государь! Позволь идти?

– Ступай!

Утром 6 августа Скуратов явился во дворец спозаранку. Ждал, пока царь приведет себя в порядок, помолится, позавтракает.

Иван увидел Малюту, нетерпеливо ходившего по коридору.

– Чего так рано пришел?

Скуратов поклонился.

– Долгих дней тебе, государь.

– И тебе того же. Зачем, спрашиваю, в такую рань пришел?

– Взяли мы бородача. Вечером выследили. Ночью повязали. Петром Большовым его кличут.

– Вот как? Где он сейчас?

– Где же ему быть? В темнице сидит.

– Ты допрашивал его?

– Нет. Решил сначала доложиться тебе.

– Идем!

Царь и Скуратов прошли в подвал, где содержались лихие люди разного рода.

Малюта указал на избитого, прикованного к стене бородача.

Тот поднял голову.

– Сам государь пожаловал! Неужто из-за какой знахарки, которых на Москве пруд пруди?

– Ты поджег избу Домны? – спросил царь.