Текст книги "Ответ римского друга: Книга стихов"

Киев в три часа ночи

 
Цель – это средство для поэта,
А мы, не думая про это,
Забыв про все – и то, и это,
Откроем двери на балкон,
Чтобы почувствовать безмолвье
Или присловье ни о ком,
Увидеть древнюю столицу,
Завернутую в снежный дым,
Чтобы вдохнуть, чтоб насладиться
Еще мгновением одним,
Где Днепр, как меч, из ножен вынут,
Где лунный щит звенящ и льдист,
И город спящими покинут,
Свободен, одинок и чист.
 

* * *

 
Как сладко время одурачить,
Школярской следуя привычке,
И вдруг свидание назначить
Любезной пушкинской калмычке.
Нестись, трястись, спешить куда-то
И, перепутавши эпоху,
Ждать у разменных автоматов
Хрестоматийную дуреху.
И сердца чувствовать биенье,
Честя любезную заглазно,
И на прохожих мельтешенье
Смотреть рассеянно и праздно.
Глядеть на них, прибитых цепом,
И знать, что среди многих сотен
На рандеву своем нелепом
Лишь я один так беззаботен.
Лишь я могу освободиться
И распрямиться, как пружина,
И волю чувствовать в столице
Тоталитарного режима.
Прощай, любезная бурятка,
Прощай до встречи предстоящей,
С тобою миловаться сладко,
А одурачить время – слаще.
 

* * *

 
Душа моя, дева немая,
Зачем я с тобой не молчу,
Дурацкий колпак надеваю,
Дурацкие шутки шучу.
Пока так нелепо и жалко
Треплю языком о пустом,
Танцует душа, как русалка,
С раздвоенным рыбьим хвостом.
 

* * *

 
Голицынская осень,
Одета в желтый пояс,
В семнадцать сорок восемь
Встречала дачный поезд.
Голицынская осень
Гуляет между линий
И над собою носит
Огромный зонтик синий.
Вагоны вдоль перрона
Бегут со страшным гулом —
Румяную гулену
Как будто ветром сдуло.
Ах, осень, что случилось,
Что вдруг с тобою сталось?
Ты в небе растворилась
Иль с поездом умчалась?
Метнулась к электричке,
Растаяла в толкучке…
Плывут, как три сестрички,
Три розовые тучки.
Три розовые рыбки
В аквариуме неба.
Охота встать на цыпки
И накрошить им хлеба.
 

Сосна

 
Сосна летящая,
Ты носишь на щите
Изображенье солнца.
Могучий ствол
Слегка изогнут
И напряжен
Подобно луку.
Уперлась в небо,
Пробила скорлупу
И рвешься дальше
Ввысь.
Галактики ветвей
И иглы звезд.
Гигантский выброс
Из маленького семечка.
Застывшая волна,
Несущаяся ввысь.
Мильоны лет
Стоящая на стенде
Модель Большого взрыва.
 

Христос и его ученики

 
– Почувствовать своей чужую боль —
Вот моего ученья смысл и соль.
Мы отвечали: – Что ж тут не понять?
Он нервничал. Он начал нам пенять:
– Почто тогда, – он говорил в сердцах, —
Сии слова не пишете в сердцах?
Любите ближнего, как самого себя,
Пусть боль его покажется нелепой, неправильной…
Мы отвечали: – Проще репы пареной
Такой завет. Записывать? Зачем?
Возлюбим ближнего. Нет никаких проблем!
Он нервничал, он начал нам пенять:
– Пять тысяч лет пройдет – вам не понять!
 

Песня скорбных душой

Что они делают со мною! Они льют мне на голову холодную воду! …с одной стороны море, с другой Италия; вон и русские избы виднеют.

Н. В.Гоголь

 
Нас свезли в Строгино или Мневники,
В типовые вселили дома,
И живут в тех домах шизофреники
И не знают, что сходят с ума.
 
 
Неизвестно, как это случается,
Вдруг случается, нас не спрося.
С тем случается, с этим случается,
И безумеет нация вся.
 
 
Колдуном наши души похищены,
Заморожены в первом кругу,
Может, все мы в России Поприщины,
Да о том никому ни гугу.
 
 
Наша совесть снегами завалена,
На три метра промерзла во льду,
А квитанция в сейфе у Сталина,
А сам Сталин с тем сейфом в аду.
 
 
Нам надели халатики серые,
Завязали узлом рукава,
И мы сами не знаем, что делаем,
И не те повторяем слова.
 
 
А под окнами ходит униженно
Мать Россия с котомкой своей,
Чтоб на нас посмотреть, на остриженных,
На убогих своих сыновей.
 
 
Пожалей ты детей неутешенных!
Что ж они нам вздохнуть не дают!
И лапшу всё нам на уши вешают,
И всё воду на голову льют!
 
 
Где ж ты, где ж ты, полоска бетонная?
Где ж ты, линия взлетных огней?
Где ж ты, темная ночка бездомная?
Где ж ты, резвая тройка коней?
 
 
В небе снежное месиво месится
Над простором российских полян.
Черти прятки затеяли с месяцем.
Под ногами клубится туман.
 
 
Мы летим над родной аномалией,
Где магнитная скрыта руда.
Нам бы с этого света подалее,
Чтоб его не видать никогда!
 
 
Вот выносят нас кони заветные
Прямо к морю, и в блеске луны
Сосны темные, рыла ракетные
И Италия с той стороны.
 
 
Ходят по морю волны, как пленники,
Бьют о берег, и всюду одно:
И у нас, и в Италии – Мневники,
И с обеих сторон Строгино.
 

* * *

 
Водица пахнет тиною,
Землица пахнет серою,
А дни такие длинные,
Дожди такие серые.
 
 
Потеря равновесия
От полного безвкусия,
В душе моей – депрессия.
В мозгу моем – дискуссия.
 
 
И свесилась повинная
Башка моя дырявая,
Где с левой половиною
Упорно спорит правая.
 
 
Одна твердит: – Повесимся!
Другая: – Врешь, отравимся!
У Господа отметимся
И к дьяволу отправимся!
 
 
А левая – несмелая…
А правая – лукавая…
– Напьемся? – спросит левая.
– Согласна! – скажет правая.
 

* * *

 
Что там шумит, что там звенит,
Какая ждет нас несвобода,
Зачем луна бежит в зенит
По костровищу небосвода.
Зачем так страшно далеки,
Прикрыты серою золою,
Поблескивают угольки
В моей ночи перед зарею.
Зачем так душно на душе,
Что завтра утром с нами станет,
Зачем привязанный уже
Тяжелый камень шею тянет.
 

* * *

 
Пока цепляешься за сонм
Шутейных дел, пока блажится,
Реальность, драпируясь сном,
Бессовестно не обнажится.
И ты блажной, и все блажны,
И важен пьяный треп без связи,
И четко не обнажены
Несуществующие связи.
Но обнажатся в тот момент,
Когда в сердцах воскликнув – боже,
Не в силах удержать предмет,
Застынешь ты в нелепой позе.
И станет ясен твой расклад:
Быть сразу в роли истукана,
А также в роли со стола
На пол летящего стакана!
 

* * *

 
Лишь раз, переступивши грань,
Чтоб душу грешную спасти,
Ловить божественную длань,
Молить у Господа – прости!
А я переступал черту,
И оставался за чертой,
И был по эту и по ту,
И с этой стороны и с той.
 

* * *

 
Вдребезину пьяный
Ночью в поздний час
Для чего-то в ванной
Зажигаю газ.
На себя роняю
Банку первачу
И изображаю
Из себя свечу.
Вы слыхали, дети,
Что такое ад?
Врут, что на том свете
Раны не болят.
Обгорела рожа,
Обгорела грудь,
Приходи, Алеша,
На меня подуть.
 

* * *

 
Котенок, сбитый автомобилистом,
И я, решивший – больше не снесу,
Мы вниз сошли по тропам каменистым
И очутились в сумрачном лесу.
На все четыре припадая с маху,
Котенок полз, прерывисто дыша.
От смертного пережитого страха
Топорщилась звериная душа.
С любимым миром распростясь навеки,
Мы с ним не смели посмотреть назад.
Вокруг вздымались скалы, как в Нуреке
Или, точнее, как пред входом в ад.
И думал я: спасибо, Господин,
Что ты послал мне существо живое…
Живое не живое – не один,
Живые не живые – всё ж нас двое!
 

* * *

 
Живу, живу, тяну резину,
Лакаю спирт, потом жую
С похмелья мерзлую рябину.
Дней от ночей не отличаю,
Не мыслю и не ощущаю
И, превращая секс в наркотик,
Твержу: – Ложись скорее, котик!
И в том, что я живу грешно,
Бессмысленно, пустопорожне,
Просить прощения – смешно,
Исправить дело – невозможно.
 

Пророк

 
Там, где свалил меня запой,
На Трубной или Самотёчной,
Я, непотребный и тупой,
Лежал в канавке водосточной,
Шел от меня блевотный дух,
И мне явился некий дух,
И он в меня свой взор вперил,
И крылья огненны расправил
И полдуши он мне спалил,
А полдуши он мне оставил.
И было небо надо мной.
И в небе вился тучный рой,
Подобно рою тлей и мушек,
Душ, половинчатых душой,
И четверть душ, и душ-осьмушек,
И легионы душ, чью суть
Очерчивали лишь пунктиры,
Где от души осталось чуть,
Где вместо душ зияли дыры.
И плыли надо мной стада
Стыдящихся на треть стыда,
Познавших честь на четверть чести,
А я желал быть с ними вместе.
И ангел их хлестал бичом
И жег кипящим сургучом,
И пламень тек по этой моли,
Но пламень был им нипочем, —
Они не чувствовали боли.
И он сказал мне: – Воспари!
Ты – их певец. Они – твои, —
И разразился странным смехом.
Подобный грохоту громов
Тот смех гремел среди домов
И в стеклах отдавался эхом.
 

* * *

 
Душа моя от тела отлетела
И стала малым облачком печальным,
И грустно-грустно на землю глядела,
Вернувшись к тем кругам первоначальным.
Бесплотные к ней прижимались души,
Бессчетные, они сбивались в тучи,
Немотные, они точили слезы —
Три дня им оставалось видеть землю…
 

* * *

 
Какая всё же скука
Быть взрослыми людьми,
Давай любить друг друга,
Чтоб сделаться детьми.
Ты будешь жить на свете.
Хлебая киселя,
Безжалостный, как дети,
И женщин веселя.
А я, служа восторгу,
Что так нам по плечу,
К любимому Востоку,
Как тучка, полечу.
И став, как тучка, тучен,
Недвижим и нескор,
Увижу сверху кручи
Знакомых синих гор,
Скользя среди туманных
И странных наших душ,
Слагая беспрестанно
Божественную чушь.
Ты будешь жить на свете,
И жить, и поживать,
Я ж буду тучки эти
Встречать и провожать.
Бесформенные груды,
Туманные шары,
Летящие отсюда
В далекие миры.
Потом и я исчезну
Под самой верхотой,
Потом я стану бездной
И стану духотой,
И ты зайдешь в пивную
Укрыться от жары,
И там тебе шепну я,
Что всё хухры-мухры!
 

Двенадцать стихотворений об особенностях любовной страсти

* * *

 
Если ты душою болен,
Выходи на море смело
В час, когда луна свисает
Алычою переспелой.
Если ты душою болен,
В сердце след от раны рваной,
Осторожно ляг у моря,
И оно залижет рану.
Только это делать надо
Осторожно и умело
В час, когда луна свисает
Алычою переспелой
И зеленые деревья,
Утопая в синем дыме,
Начинают нам казаться
Почему-то голубыми.
И тогда не удивляйся,
Если из волны громады
Выйдет девушка на берег,
Чтобы сесть с тобою рядом.
Как земная плоть живая,
Лучше сказок и желаний.
Поглядит и скажет: «Милый,
Мне не надо обещаний,
Мне и слов твоих не надо,
Слово – лишний груз для зрячих.
А что думаешь, узнаю
Я из глаз твоих горячих・・.
И тогда замрут цикады,
И волна пойдет на убыль,
И увидишь близко, рядом
Очень ласковые губы…
Только это делать надо
Осторожно и умело
В час, когда луна свисает
Алычою переспелой.
И пускай друзья смеются,
Что тебе, мол, сладко спится,
Что во сне могли присниться
И похлеще небылицы…
Пусть смеются, пусть не верят,
Разве в мненье чьем-то дело
В час, когда луна свисает
Алычою переспелой.
 

1 9 4 9

* * *

 
Я все музу беспокою.
Я теперь хочу помочь ей
Написать тебя такою,
Как была ты прошлой ночью.
Я вписал бы без ошибки
С Леонардовым уменьем
От улыбки до улыбки
Всю тебя в стихотворенье.
А потом бы каждый вечер
(Разве это невозможно)
Из стихов тебя за плечи
Вынимал бы осторожно.
Чтоб строфа не развалилась,
Я вставлял бы многоточье.
И опять бы повторилось
То, что было прошлой ночью.
 

1 9 5 2

Домовой

 
Как старался домовой
Черных лестничных провалов,
Чтоб в парадной угловой
Ты меня не целовала.
По-собачьи подвывал
И считал ступени гулко,
Все подъезды закрывал
В Мерзляковском переулке.
И всегда он был готов
Сделать пакость нам любую:
Натравить на нас котов
И уборщицу рябую.
Мог мальчишек подучить, —
С домовыми в дружбе, черти, —
Быстро лампочку включить,
Напугав тебя до смерти.
Мы стоим рука в руке,
Мы прильнем к щеке щекою,
Он гремит на чердаке,
Не дает всю ночь покоя.
Милый, старый домовой,
Мне заняться нынче нечем…
Я в парадной угловой
С ним ищу сегодня встречи.
И как в тот далекий год
Вновь роняю по привычке
В черный лестничный пролет
Перекусанные спички.
Жду ответа с чердака
И прислушиваюсь чутко —
То ли нету старика,
То ли вышел на минутку.
 

1 9 5 9

* * *

 
С утра Лаура не одета.
В квартире у нее бедлам.
Она петрарковским сонетом
Петрарку хлещет по губам:
– Зачем ко мне, Петрарка, ходишь?
Зачем ты глаз с меня не сводишь?
Во мне нашел ты колорит!
А я живу с плешивым мужем,
А у меня треска на ужин,
И у детей моих колит.
И вот идет домой Петрарка.
От прозы мысли далеки.
Он думает о том, как ярко
Опишет взмах ее руки.
 

1 9 7 3

* * *

 
Относительно уюта —
Ожидается уют.
Одноместную каюту
Всем когда-нибудь дают.
Относительно покоя —
Обещается покой
Под тяжелою такою
Деревянною доской.
Относительно удачи —
Не предвидится удач.
Тут меня переиначить
Не сумеешь ты, хоть плачь!
Все, что в этой жизни нужно,
Нам судьба наворожит:
Половина жизни – служба,
Половина жизни – быт.
Что от этого осталось,
То и нам с тобой досталось,
Нам одним принадлежит.
 

1 9 7 3

* * *

 
Любимая, русская осень
Вступает в права, осмелев,
И круглые желтые осы
Кружат возле черных дерев.
Летают веселые осы,
Кружатся и падают ниц.
По листьям незримая осень
Проходит походкой цариц.
Деревья стоят в наслажденье,
И можно легко рассмотреть,
Что их занимает рожденье,
А вовсе не гибель и смерть.
 

1 9 7 4

Чтоб так могло случиться,

Так сделаться, так быть,

Ты будешь торопиться,

Спешить, спешить, спешить.

Стараться непременно

В честь праздничного дня,

Чтоб сделать этот ценный

Подарок для меня…

 
О, как друг к другу нас тянуло,
Как жадно ждали встреч тела,
В те дни, когда я был Катуллом,
Когда ты Лесбией была.
В любое время дня и ночи,
Бывало, только заскочу,
Я говорил тебе: «Ты хочешь?» —
Ты отвечала мне: «Хочу!».
Как мы ласкались! Исполняли
Любую прихоть наших тел.
Веселый праздник Сатурналий
По Риму снежному хрустел.
Друг друга алчущие пьявки,
Как мы ласкались! Как мы ла…
В ту ночь в остерии по пьянке
Ты спать с Тиберием легла.
Я бил тебя, просил прощенья,
Мы оба настрадались всласть.
И вот в последнем воплощенье
Нас вновь с тобой столкнула страсть.
Был август, самый бабий месяц,
Был Третий Рим, была Москва,
Когда, на шею мне повесясь,
Ты прокричала те слова.
И мы упрямо и жестоко
Отрыли все, что погребли.
Все повторилось, как у Блока,
Как в пьесе той на выкрик – бри!
Опять и днем, и ночью темной
Я телефонный диск кручу,
Опять из трубки телефонной
Ты мне в ответ кричишь: «Хочу!»
И будет праздник Сатурналий,
И пьяный смех, и гвалт, и блажь.
Но стол еще не накрывали,
И цел С₂Н₅ОН.
Еще Тиберий бродит где-то,
Но он придет к исходу дня,
И ты придешь, чтоб сделать этот
Подарок ценный для меня.
 

1 9 7 8

* * *

 
Тебе я снюсь в тех белых штуках,
В гробу сосновом,
И ты уже сегодня, сука,
Гуляешь с новым.
И у тебя одно лишь в мыслях —
Накрылся, Вася!
А у меня двенадцать жизней
Еще в запасе.
Не поскользнусь тебе в забаву
На склизкой корке,
Хожу двуличный и лукавый,
Как Рихард Зорге.
Но если смерть меня забреет
К себе в солдаты,
И я умру от гонореи
И от простаты,
И ты придешь с лицом монашки
В своем платочке,
На гроб положишь мне ромашки
И василечки —
Я не прощу тебя, паскуду,
Убью, растрепу!
Во сне явлюсь тебе оттуда
И хвать за жопу!
 

1 9 7 8

* * *

 
Пред дождем томит и парит,
Нависает туч покров,
Ветерок сентябрьский дарит
Теплым запахом коров.
Леса кромка, строй осин.
Крикни громко:
«Осень! Синь!»
Отзывается рыданьем.
И как в детстве нету сил
Восхищаться увяданьем.
Что же раньше не была
Ты со мною так мила!
Под ногой травинка мнется,
Если рядышком ступлю —
На другую наступлю,
Что-то мне никак не мрется.
 

1 9 8 2

* * *

 
Любимая, отдайся мне,
Минут, так скажем, через десять.
А то картину на стене
Необходимо перевесить.
Подай скорее молоток
И ту коробочку с гвоздями…
Да не маячь же без порток
Ты у меня перед глазами.
Но не напяливай трусы,
Еще не время одеваться,
И гвозди на диван не сыпь,
Ведь колко будет отдаваться.
 

1 9 9 2

* * *

 
С деликатностью бомжа
Я живу как на вокзале.
В доме, где с душой душа,
Мы и слова не сказали.
Пятый месяц – ё-моё! —
Окружен я пустотою.
Вижу в зеркале мое
Отраженье испитое.
Вот и стал я странноват,
Тереблю седые патлы.
Одинок, как астронавт,
В космос выпавший из! Шаттла!.
Это я – любимец всех,
Знавший лучшие денечки.
Это я, даривший смех,
Плачу в кухне-одиночке.
Не осталось и следа
От тех дней. Дошел до ручки.
Как же вышло, что сюда
Мы вошли, держась за ручки?
1 9 9 5
 

* * *

 
Я умру и стану морем,
Ну а ты – повремени
И живи себе без горя
Годы долгие и дни.
Я ж, охвачен нежной целью,
Став стихией голубой,
У Армянского ущелья
Буду встречи ждать с тобой.
Слышишь моря рокотанье,
Волн гремящую гряду —
Это ропот ожиданья,
Это я тебя так жду!
Вот ты входишь постепенно
В мой ликующий прибой,
Чтоб омыл я страстью пенной
Ножку с узкою стопой.
Чтоб волной тебя взмывало
Вверх и вниз и вновь на круть,
Чтоб как прежде, как бывало —
Руки в руки, грудь на грудь.
Чтобы я ласкал прилежно
Губ родные уголки
И, покусывая нежно,
Целовал твои соски.
А уставши, со свиданья
Ты когда пойдешь домой,
Снова рокот ожиданья
Будет слышен за тобой.
 

2 0 0 0

1990–2010

* * *

 
Быть может, не во сне, а наяву
Я с поезда сойду напропалую
И в чистом поле упаду в траву,
И зареву, и землю поцелую.
Конечно же, ты прав, хоть на луну,
Хоть к черту на кулички, но не ближе —
Чем я сильней люблю свою страну,
Тем больше государство ненавижу.
 

* * *

 
Мир хрупок и звенит. Деревья
Впечатались в стеклянный воздух.
Поедем к дедушке в деревню.
И в монастырь. И примем постриг.
Картоху будем есть, соленья…
И будут медленные годы,
И будем ждать, когда моленья
Пройдут сквозь каменные своды.
 

* * *

 
Что-то завтра
С нами станет,
Тяжел камень
Шею тянет.
Чужих мыслей
Ходы лисьи.
В душе нищей
Бесы рыщут.
 

* * *

 
Дрязги, склоки и укоры
Не щадим и не прощаем.
Наших ссор собачьи своры
Оглушают душу лаем.
Ночью липнет к окнам морось,
Снег за окнами маячит,
Спит душа с душою порознь
И во сне тихонько плачет.
 

Свобода

Памяти В. Хлебникова

Кто сказал: «Рабы не мы?»

Подневольные фонемы

За решеткою тюрьмы —

Мы, рабы, как прежде, немы.

Вырви парус из снастей.

Развяжи несчастным руки.

Пусть бегут из крепостей

Словом скованные звуки.

Дай свободу звуку «У»!

И в неведенье счастливом

«У» умчится в синеву,

Отливая черносливом.

Отпусти на волю «И»!

В нежной хвое, пышных кронах

Пусть себе резвится «И»

Средь полей, полей зеленых.

Дай свободу звуку «И»!

Пусть звучит он, как зевота,

И златое «О» кати

В золоченые ворота.

Es war einmal ein Konig[2]2
  Жил однажды король (нем.).


[Закрыть]

 
Жил-был король однажды,
И королевский шут,
И менестрель, и стражник
Однажды жили тут.
Без смысла и без толку,
Однажды, только раз
И я здесь жил недолго —
Быстрей движенья глаз.
Es war einmal ein konig
Es war einmal и я…
Язык немецкий понял
Мгновенность бытия.
Ни столько, ни полстолька —
Всего лишь только миг.
А ты хотел бы долго?
Ну ты, однако, псих!
 

* * *

Ю. Норштейну

 
Гниют на старом кладбище кресты,
Над черным шаром небо пустоты,
Проходят ночи, иссякают дни.
Или, Или! лама савахфани?
Верни мне смуту и верни покой,
Сирени запах, вкус волны морской,
Верни мне слезы и восторг верни.
Или, Или! лама савахфани?
Верни мне край, где россыпь чабреца
На склонах гор, как бабочек пыльца,
А желчь обид во мне искорени.
Или, Или! лама савахфани?
Хочу войти в круговорот земной,
Отдать любовь, полученную мной,
Все, что я взял у тех, кем был любим,
Не задержать и передать другим.
Полет во сне, где предначертан путь,
Вначале слова сказанного суть,
И щедрость сердца, Господи, верни.
Или, Или! лама савахфани?
Нет, не о том прошу. Всего лиши,
Швырни на дно, где нищета и вши.
Водицы выпью, корочкой заем,
Оставил меня, Господи, зачем?
 

Время

Борису Владимирскому

Вот море темное, немое,

Урчит, немое, камни моя,

То срочно скалы огибая,

То прочь устало убегая.

 
Поговорим с тобой о времени,
Ему назначено, однако,
В физической системе не
Иметь минусового знака.
Латинским бесом нарисовано
И задано идеей вражьей.
Я видел, как оно спрессовано
Под глыбами в памирском кряже.
До времени, пока не ожило
Для управленья миром, мило
Хранится в ящичках, уложено
В них, как хозяйственное мыло.
С ужасным «бременем» рифмуется,
Имеет дьявольский эпитет,
Взорвавшись, снова не спрессуется
В уютный параллелепипед.
 
 
Причина обгоняет следствие,
За хвост схватив его игриво.
Мы все здесь терпящие бедствие,
Последствия Большого взрыва.
Желтеют листики зеленые,
И вешняя вода спадает.
Мы мчимся, ветром унесенные,
Естественно спросить: куда я?
Где вы, где вы, буфетные слоники,
И в трусах по колено, борцы?
Вся эпоха как кадр кинохроники,
Где гуляют одни мертвецы.
 
 
Поговорим с тобой о времени,
Все, что ни скажем, будет мимо.
Ты лучше как-нибудь соври мне,
Что время, мол, неощутимо.
Предмет не взвесить, не пощупать,
На завтрак с булочкой не схрупать,
Нет запаха, нельзя измерить,
Попробуем в него не верить.
У синя-моря в Партените
На берег сядем в голом виде,
Стихи любимые читая,
Считая за волной волну
И постепенно забывая,
Что мы у времени в плену.
 

Фотоны

 
Им грусть полей магнитных родина,
Летят из рая или пекла,
Такая есть у них особенность – Они рождаются из бега.
Такая есть у них фантазия,
У тех двумерных летунов, – В наш мир земного безобразия
Являться вдруг из мира снов.
Из мира радужной абстракции,
Идей, основ, первопричин,
Где жизнь со смертью – не контрасты,
И их рубеж неразличим.
 
 
Какие там еще искания…
С годами беды ваши минутся,
Я ж в этом мире, как в Испании,
Словечком не с кем перекинуться.
Цветы девицам дарят мальчики,
В росе купаются бутоны,
А мне цветы теперь до лампочки,
Мне больше нравятся фотоны.
Я за фотонами, фотонами
Гляжу в гляделку из слюды
И мне не надо, как ученому,
Их обнаруживать следы.
 
 
Я верю в них как в воскресение,
Да так, что оторопь берет…
Отчаянное невезение
Ко мне на выручку идет.
Летят фотоны ранней ранью,
Как кони, мчащиеся вскачь,
А я давно уже за гранью
Всех невезений и удач!
 

1 9 6 1–1 9 9 5

Воскресение

М. Степановой

 
Смотрел я на восход малиновый
И голову назад закидывал,
Такого сине-сине-синего
Еще никто из вас не видывал.
Идет толпа многомильонная,
Идут себе и не толкаются,
И все до одного влюбленные,
И все друг другу улыбаются.
От встречного не надо пятиться,
Раз настроение весеннее.
Я говорю, сегодня пятница?
Мне отвечают – воскресение!
И вдруг я вижу, что у дверочки,
Ведущего в неясность входа
Стоят мои друзья и девочки
Из пятьдесят восьмого года.
Стоит Борис, и Танька с Дашею,
С кем целовались мы и пили,
От времени не пострадавшие,
Такие в точности, как были.
Они смеются, корчат рожицы
И делают глазами знаки.
Башка в жару, и мне неможется,
Я думаю – все бред и враки,
Но что-то мне сказать торопятся
Сюда пришедшие оттуда.
А сердце бьется и колотится
И все никак не верит чуду.
 

* * *

 
Что я любил на свете —
Окошко распахнуть,
Смотреть в ночи, как светел
Над миром Млечный Путь.
По хвойному по насту
Без цели, напролом,
Брести сквозь ельник частый
Под ситнечным дождем.
Любил осенней ночью,
Захоронясь в стогу,
Природы многоточье —
Кукушкино ку-ку.
Промерзшую рябину
Любил размять в руке,
Любил по серпантину
Кружить в грузовике.
Орать, стихи горланя
И не держась за борт,
Парить себе с орлами —
И никаких забот.
Чтобы хлестали ветки
Меня на вираже,
Чтоб запах моря едкий
Я чувствовал уже.
И значит, недалёко…
И выглянет сейчас
С туманной поволокой
Его огромный глаз.