Текст книги "Женщина в Древней Руси"

Часть II. От Улиты до Ксении Годуновой

Улита, дочь боярина Кучки

Владимир Мономах в знаменитом Завещании написал:

«…Хвалите Бога! Любите также человечество. Не пост, не уединение, ни монашество спасет вас, но благодель.

…Будьте отцами сирот: судите вдовиц сами, не давайте сильным губить слабых.

…Любите жен своих, но не давайте им власти над собой»[10]10
  Карамзин Н.М. История государства Российского. Т. 1–4. С… 205–206.


[Закрыть].

В «Изборнике 1076 года» сказано:

И то уже не малая милость, если твои домашние без скорби и воздыхания и без плача пребудут, если же заслужили наказанье за какую вину – прости их[11]11
  Мудрое слово Древней Руси. XI–XVII вв. М., 1989. С. 47.


[Закрыть].

Тщательно размыслив в сердце своем, обдумай нравы всех, с тобой пребывающих, и всегда различишь ты тех, кто с любовью служит тебе, от тех, кто лишь пресмыкается льстиво[12]12
  Там же. С. 48.


[Закрыть].

Моление Даниила Заточника:

32…. Не муж в мужах тот, над кем жена его властвует, не жена в женах, что при муже своем гуляет, не работа в работах – под женами груз тягать.

33. Дивное диво, если кто в жены возьмет уродину имущества ради![13]13
  Там же. С. 146.


[Закрыть]

И еще много всего мудрого сказали русские мужчины уже в далекой старине о семье, о женщине, о женах. Некоторые мысли женщинам нравятся по сей день, некоторые не нравились никогда и никому, а есть такие суждения мужчин о женщинах, которые кому-то очень нравятся, а кому-то не нравятся совсем. Удивительное, сложное существо – женщина! Угодить ей не просто. Даже в мыслях. С мужчинами, видимо, дело обстоит гораздо проще. Это ясно хотя бы потому, что мужчины не нуждались и не нуждаются в мыслях женщин о семье, мужчине, муже. Во всяком случае, в истории русской, как, впрочем, и мировой литературы подобных женских попыток было очень мало, гораздо меньше, чем мужских. Во много-много крат. Что это? Женская скрытность в противовес мужской распахнутости? Либо нечто иное?

Видимо, все-таки нечто иное. А сказать прямо, ничего и никого не боясь, – дело тут все в женском экстремализме сокрыто. Да, женщина – существо, любящее экстрим. Именно поэтому ей всегда и во всех странах сложно было быть объективной по отношению к себе же самой, женщине, и в особенности по отношению к мужчине, в чем-то, весьма существенном, являющемся ее антиподом. Эта необъективность (а вовсе не скрытность и не скромность) и явились главной причиной того, что так мало зафиксировано в мировой литературе добротных женских мыслей о мужчинах, о мужах, о семье, в конце концов.

Но не будем отвлекаться от темы Улиты, дочери знаменитого на Москве боярина (а может быть, даже тысяцкого!) Степана Ивановича Кучки; женщины, которую незаслуженно обозвали «демоницей» XII века, а в Радзивиловской летописи XV века ее изобразили с левой рукой Андрея Боголюбского, отсеченной заговорщиками, в число коих входила Улита. Вот ведь какой «демоницей» может стать история в интерпретации некоторых людей! Рогнеду Рогволодовну никто плохим словом назвать не посмеет, а Улиту Кучковну – легко. Хотя приговор этот суровый нужно еще обосновать, а это можно сделать лишь после серьезнейшего исторического расследования, которым до XXI века, похоже, никто не занимался: во времена Рюриковичей по вполне понятным причинам, а в более поздние времена за недостатком времени, средств да и особого желания. Остается только надеяться на то, что история, терпеливая наука, все-таки проведет достойное себя самой и лучших своих «криминалистов» это расследование, а мы в данной работе лишь коротко перескажем сам сюжет и честно поставим пока безответные вопросы, самая суть которых не позволяет автору данных строк с легкостью окрестить Улиту «демоницей XII века».

Эта история началась в 1147 году, в марте. Юрий Долгорукий, одержав несколько побед в междоусобице, решил отпраздновать удачу и, как написано в Никоновской летописи, послал к союзнику – Святославу приглашение: «Буди, брате, ко мне к Москве… Любезно целовастася в день Пятка на Похвалу Богородицы». Этот день – 28 марта 1147 года – когда встретились союзники на берегу Москвы-реки на Боровицком холме, считается днем рождения будущей столицы огромного государства.

Во время пира хозяин ободрил Святослава, обещал помогать ему во всем, щедро наградил бояр, как своих, так и гостей, не поскупился на добрые слова и богатые дары для Владимира, племянника Ростислава Рязанского, своего врага, теребившего налетами Суздальскую землю. Он был щедрым в тот день. Но почему именно в Москве организовал эту знаменательную встречу Юрий Долгорукий?!

Причин тому было много. Вот некоторые из них:

Во-первых, здесь было место тихое, почти дачное, если говорить языком XIX–XX веков. И только здесь можно было спокойно попировать в полной уверенности, что противник не нагрянет сюда внезапно и не испортит радость встречи боевых друзей.

Во-вторых, новгородцы! В 1135 году они, основав Волок Ламский, «прорубили» в Московское пространство дверь, и теперь за ними нужно было следить в оба! Тем более что новгородцы, и ранее не очень-то обращавшие внимание на указы великих князей киевских, в 1136 году объявили у себя Республику, и как они поведут себя дальше, не знал никто. Юрий Долгорукий, видимо, чувствовал великую опасность со стороны Новгорода для своих владений, особенно для Московского пространства. Именно поэтому он вынудил, а лучше сказать, сумел вынудить новгородцев взять к себе в князья сына своего Ростислава. Следить за республиканцами, протянувшими через Волок-Ламский руки к Московскому пространству, нужно было внимательно.

Встреча князей-союзников в Москве в 1147 году могла показать северянам, что эта земля находится под пристальным оком Суздальского князя.

В-третьих, эта встреча могла припугнуть обитателей местных сел Степана Ивановича Кучки, продемонстрировав мощь княжеских дружин. А что, разве потомкам бродников, основавших здесь когда-то колонию сел, обогативших своим потом местную землю, могло понравиться активное внедрение в их пространство княжеского городка на Боровицком холме? Думается, что жителям окрестных сел больше нравилось жить без крепостей, без жесткой княжеской опеки. Долгорукий это чувствовал. И встречу в Москве он устроил не по личной прихоти. То был обдуманный шаг.

Встреча в Москве для гостей закончилась. Но последовавшая за тем трагическая история схватки между боярином Кучкой и князем Долгоруким только начиналась.

Крепко повздорили эти два, по-своему влюбленных в местные дали человека. Историки приводят разные версии причин трагической ссоры. Кто-то считает, что во всем повинна женщина – жена Степана Ивановича, красавица писаная. Кто-то считает, что Юрия возмутила независимая натура Кучки. Кто-то говорит о том, что Кучка являлся гражданином Новгорода, кто-то – Суздаля, Киева.

Все эти и другие версии, конечно же, драматичны. Но не про Юрия Долгорукова сочинены. И не потому, что возраст его, почти шестидесятилетний, был давно не пылкий. Бес-то не дремлет. Он может броситься и на столетнего. Дело тут в самой натуре Юрия Владимировича, человека не воинственного, флегматичного, о чем свидетельствуют его военные подвиги и другие штрихи биографии. Однажды он ведь Киев сдал своему врагу «за понюх табака». Он в битвах столько раз проявлял мягкотелость! Такой человек убивать верного боярина из-за какой-то женщины вряд ли станет. Злодеем Юрий Долгорукий не был, что подтверждает и его портрет, написанный Татищевым: «Был он роста не малого, толстый, лицом белый, глаза не велики, великий нос, долгий и покривленный, брада малая, великий любитель жен, сладких пищ и пития, более о веселиях, нежели о расправе и воинстве, прилежал, но все оное состояло во власти и смотрении вельмож его и любимцев». Не мог погибнуть Кучка и из-за своей грубости. Мало ли грубили Долгорукому!

Не грубость боярская и не красота женская насмерть перессорили князя суздальского с владельцем Красных сел, а их непримиримость во взглядах на стратегию развития Московского пространства. Кучка наверняка отстаивал прежний способ жития местных жителей: сосуществование на приличном расстоянии друг от друга крупных деревень, не нуждающихся в хорошо укрепленных городах, княжеских дружинах, ставил перед собой другие цели. Один из первых государственников на Руси, он мечтал о создании централизованного Русского государства.

Эти две, практически непересекающиеся доктрины не раз в истории доводили людей до суровых решений. Чтобы не убегать далеко во времени ото дня трагической развязки на Боровицком холме, можно вспомнить Тэмуджина и методы, которыми он проводил в жизнь свою Ясу. Суровые то были методы. Много людей погибло, целые племена были принесены в жертву, чтобы в Степи родилось величайшее, но слишком воинственное, чтобы быть воистину великим, государство. Яса повела людей по всей Евразии воевать. Но разве всем в Степи хотелось воевать? Далеко не всем. Но только – людям длинной воли! Людям, которым легче зарезать, убить, добыть, сграбить, чем вспахать, засеять, прополоть, вырастить, сжать. Воевать тяжело. Жить мирно – еще тяжелее. Можно надеяться, что когда-нибудь ученые подтвердят версию о том, что Кучка и Долгорукий разругались именно из-за идейных соображений.

Есть и еще одна версия причины ссоры, о ней мы подробно расскажем, когда речь пойдет о мести Кучковичей, детей Степана Ивановича.

Юрий Долгорукий в пылу гнева приказал казнить боярина Кучку, но останавливаться на этом ему было нельзя. Его бы никто не понял, его бы осудили Кучковичи, то есть дети и родственники погибшего, которых в селах Красных было немало, если учесть чрезвычайную плодовитость восточноевропейских жен тех веков (у Долгорукова, например, родилось от двух жен 13 детей). Конечно, князь мог пренебречь реакцией сыновей и дочерей боярина, пусть даже и тысяцкого, но он, как муж государственный, решил всех задобрить.

Откуда пошел город Зарайск

Город в Московской области, районный центр. Расположен в 162 километрах к юго-востоку от Москвы, в месте слияния рек Мерея и Осетр, правого притока Оки. Некоторые ученые считают, что он был основан в XII в. и назывался в те времена Новгородок-на-Осетре. Стоял он на высокой крутой горе, окруженный нетронутым лесом. Город быстро расширялся, поражая всех красотой и величием. За красоту его и назвали Красным (Красивым). В 1237 г. пошел на Русскую землю внук Чингисхана, ордынский хан Батый с огромным войском. Силища у Орды была огромная. Но все же он решил отправить послов в Рязань с требованием платить ему одну десятую часть доходов ежегодно.

Великий князь Рязанский Юрий Ингваревич отказался исполнить волю хана, пытался призвать на помощь других русских князей, они отказались выступить вместе против грозного врага. Рязанский князь послал сына Федора к Батыю, надеясь задобрить его богатыми дарами. Хан наверняка зная о распре русских князей, о том, что они не захотели объединиться, встретил посла надменно. Дары принял, но сказал: «Отдай мне твою жену, и я не буду воевать с Рязанью». Федор спокойно ответил: «Победишь нас в бою, будешь владеть нашими женами». Батый разозлился, приказал отрубить Федору голову, и наутро войско степняков отправилось на Рязань.

Красавица-жена убитого князя, Евпраксия, с младенцем-сыном жила в селе Красное. Она узнала о гибели мужа, увидела тяжелую пыль на горизонте от вражеского войска, взяла мальчика на руки, взошла на высокую башню, еще раз посмотрела на дорогу – татаро-монгольские всадники были уже совсем близко – и бросилась с сыном вниз, убилась, «заразилась». После этого, по версии некоторых специалистов, село стало называться Заразском, а позже – Зарайском. По другой версии, это название произошло от Николы Заразского. В XV в. город вошел в состав Русского государства, и в 1531 г. здесь был возведен каменный кремль, сохранившийся по сей день. В 1533, 1541 и 1570 годах Зарайск успешно отражал и громил орды степняков, что не давало врагу возможности безнаказанно ходить здешними дорогами на Москву. В 1608 г. польские интервенты захватили и разорили город. Но в 1610 г. назначенный в Зарайск воеводой князь Дмитрий Пожарский выбил отсюда захватчиков. В XVII в. Зарайск перестал играть роль пограничного города и превратился в крупный торговый и ремесленный центр. Позже здесь появились фабрики и заводы. В начале декабря 1941 г. несколько селений Зарайского района взяли фашисты, но кавалеристы генерала П.А. Белова отбросили их назад.

Евдокия, жена Дмитрия Донского

В «Молении Даниила Заточника» важнейшее для мужчин понятие «хорошей жены» раскрывается достаточно глубоко.

«Хороша жена, если умеет дом вести. Искренняя жена – жизнь дому и спасение мужу… Хорошая жена любит труд и избегает всякого в доме зла… Смиренная жена – мужу честь… Добрая жена – сердце дома и добру спасение… Добрая жена в дому, что муравей…»[14]14
  Указ. соч. С. 170.


[Закрыть].

Автор XIII века, очертив портрет «хорошей жены», также и автор XII века, печально констатирует: «Добрую жену нелегко сыскать».

И конечно же, мудрые мужи во главе с митрополитом Алексием великолепно знали и о «Слове…», и о «Молении…», и о других подобных работах великих мыслителей прошлого. Ответственность они взяли на себя огромную. Женись, Дмитрий Иванович, на Евдокии Дмитриевне. Ко всему прочему, и отца ее успокоишь. Как-никак, а от вас теперь род великих князей пойдет.

Сговорились сватья свадьбу праздновать в Коломне, готовиться стали, уверенные, что и хороша жена будет Евдокия-красавица, и Дмитрий свет Иванович не подкачает.

Как вдруг в дело вмешался огонь! Вспыхнул в церкви Всех Святых очередной пожар на Москве, да разгорелся, разбуянился, быстро набрал силу, сорвался с обгоревшей колокольни вниз и пошел глотать дом за домом. Много бояр и купцов, не говоря уже о простолюдинах, потеряли в тот страшный день все: и дома, и родных, а некоторые – и веру в жизнь.

Свадьбу пришлось отложить, но не отменить.

Дмитрий Иванович, Владимир Андреевич и митрополит всея Руси Алексий созвали горожан на общий совет. Что делать? Как жить дальше? Много было предложений. Даже отчаянных. Мол, перенести надо град Москву в другое место, слишком огонь палит ее. Нехорошее, мол, для города место. Да, и такое бывало на Руси и в других царствах-государствах. Город Белоозеро, к примеру сказать, три раза место менял. Да и Рязань после Батыева огня перенесли.

Ну уж нет. Москву переносить нельзя, сказали мудрые люди на совете. И приняли всем миром предложение строить каменный кремль на Боровицком холме, чтобы хоть как-то огородиться от огня.

Смелое, однако, решение для небольшого города! Да после недавнего нашествия чумы-губительницы да после пожара. Смелое.

Люди мудрые говорят: «Красота спасет мир». Митрополит Алексий предложил москвичам несколько иной вариант спасения: великое (для той ситуации) дело. Стали москвичи и подмосковичи, дома строючи, камень белый заготавливать, к Боровицкому холму свозить, да свои дома рубить, к зиме готовиться. И всю зиму они камень готовили, делу радовались. Даже чума, вновь нагрянувшая, не испугала их. Кто кого? Дело или чума? Хоронили люди людей в общих могилах, хоронили, а о камне не забывали, о деле не забывали. Надо сделать дело. Надо построить каменный кремль. Кто кого?

Чума не сладилась с людьми дела, отступила. И в 1366 году в Коломне сыграли веселую свадьбу Дмитрия Ивановича и Евдокии Дмитриевны.

Все было на свадьбе чинно, да ладно, да весело и торжественно. Победила Москва? Победила. Но побежденные не смирились с поражением. Надеялись они на что-то.

Перед самыми торжествами в княжеском дворце бесследно исчез прекрасной работы пояс, украшенный драгоценными камнями. Его подменили поясом похуже. В некоторых источниках говорится о том, что подмену не заметили. Конечно же, такого быть не может! Наверняка князь примерял до торжеств свадебную одежду, и он, и его приближенные видели пояс.

История этого замечательного произведения искусства, очень дорогого пояса, драгоценными каменьями изукрашенного, напрямую с «женской темой» нашей книги вроде бы не связана, но знать ее нужно даже любителям «чисто женской истории» человечества и Русского государства, потому что она является яркой иллюстрацией того напряженного времени, в котором жили в единой семье хорошая жена Евдокия и хороший муж Дмитрий.

Попробуем рассказать суть этой истории покороче.

Свадьба от подмены не пострадала. Краденый пояс искать не стали, казалось, забыли о нем. Но не забыли! Он вновь «засветится» в русской истории через полвека и послужит поводом к последней распре русских князей, о чем мы еще поговорим в свое время.

После веселой свадьбы великий князь с помощью бояр и митрополита всея Руси Алексия вершил великие дела, стараясь править мирно. Вдруг в 1373 году после смерти тысяцкого Василия Васильевича Вельяминова Дмитрий Иванович упразднил должность тысяцкого на Москве. Это был точно выверенный серьезный ход, который, говоря аналогиями XX–XXI веков, можно назвать государственным переворотом сверху. Хорошо известно, что тысяцкие в Москве имели огромную власть: административную, хозяйственную и даже военную. Это уникальное для страны положение, по всей вероятности, корнями своими уходит в то далекое прошлое, когда в окрестностях Боровицкого холма главенствовал уже знакомый нам Степан Иванович Кучка, которого многие специалисты по истории Москвы не зря называют не просто боярином, но даже тысяцким.

Юрий Долгорукий, посланный во Владимиро-Суздальское княжество еще в мальчишеском возрасте, прибыл в Москву со своим старшим другом и помощником Георгием Симоновичем, сыном варяга Шимона, после крещения в Киеве принявшего имя Симон. От этого Георгия, если верить летописным источникам, берет свое начало знаменитый род новых московских тысяцких – Вельяминовых.

Кстати сказать, ссора в 1147 году между Кучкой и Долгоруким могла вспыхнуть еще и потому, что боярину, а может быть даже тысяцкому, да еще и владельцу Красных (Красивых и, надо думать, очень богатых) сел в окрестностях Боровицкого холма, могло не понравиться то, что Юрий Владимирович приехал на встречу с союзниками вместе с новым тысяцким, то есть с новым владельцем и повелителем города. Кому понравится такая перспектива иметь в своем доме над собой же начальника, да с такими огромными полномочиями и правами!

История Москвы с 1147 года и до начала правления Ивана Даниловича Калиты освещена летописцами крайне слабо. Но, например, в 1356 году, во время недолгого правления Ивана II Ивановича, в Москве был убит при невыясненных обстоятельствах тысяцкий Алексей Петрович Хвост, не из рода Шимона-Вельяминовых, на которых тут же пало подозрение, и они, боясь расправы от разгоряченной толпы (москвичи стояли горой за Хвоста!), ночью бежали в Рязань.

Ученые до последнего времени не могли точно ответить на вопрос, откуда исходит родословная Алексея Петровича (от Кучковичей или от какого-то иного корня), но сам факт существования этого клана тысяцких, выходцев, по всей видимости, из Москвы, в противовес другому клану – Вельяминовых, говорит о том, что сторонников старых порядков, вечевых, которые, скорее всего, и отстаивали Кучка и Хвост, в окрестностях Боровицкого холма было много.

После гибели Алексея Петровича (М.Н. Тихомиров называет этот акт своего рода этапом борьбы старого, вечевого мира с новым, единодержавным) позиции «вечевиков» ослабли, их время быстро уходило. Этим воспользовались потомки варяга Шимона. Кроткий Иван II Иванович выждал, пока страсти на Москве утихнут, и вернул Вельяминовым место тысяцкого. Им стал Василий Васильевич. Он получил огромные возможности богатеть, усиливать свои позиции, влиять на политику московского князя.

Во время свадьбы Дмитрия Ивановича и Евдокии Дмитриевны именно Василий Васильевич Вельяминов (!) подменил драгоценный пояс князя и передал его своему сыну Николаю, человеку очень хитрому, женатому на старшей сестре великого князя. Была ли подмена пояса актом этакой мальчишеской тяги к мелкому хулиганству? Не-ет! Наверняка сильный тысяцкий мечтал о большем, о, если так можно сказать, карьерном росте своего рода. Но куда уже выше расти роду тысяцких? Только в князья, на вершину власти.

Дмитрий Иванович опередил их. Он отменил должность тысяцких, но только после смерти всевластного Василия Васильевича, который оставил двух сыновей: несдержанного и взрывного Ивана и спокойного хитрого Николая! Некоторые ученые считают, что Иван некоторое время мог занимать должность тысяцкого, но сколько дней, недель, месяцев – не уточняют. Так или иначе, но вдруг Иван Васильевич вместе с Некоматом Сурожамином, греком, торговавшим в Суроже и имеющим авторитет в Орде, бежит в Тверь, которая вела с Москвой жесткую борьбу за главенство над Русской землей.

Дальше – больше. В 1375 году Некомат привозит из Орды ярлык на великое княжение… князю Тверскому, Михаилу Александровичу! В народе говорят: не мытьем, так катаньем. Не удалось влиять на политику великого князя на должности тысяцкого, так будем делать это с помощью Орды. Не понравился нам Дмитрий, поставим Михаила. Разонравится Михаил, найдем другого князя. Они будут драться между собой, нам же и хорошо. Вдруг поймаем момент, да и сами власть возьмем. Хотя бы как Мамай в Орде. А там, глядишь, можно и о большем подумать.

Неплохая перспектива. Не такие уж и призрачные планы для сильных людей типа ордынского Мамая, но не для Ивана Васильевича Вельяминова с его подручным! Потому что на Москве правили Дмитрий Иванович и митрополит Алексий с боярами.

В 1379 году, в разгар подготовки к войне с ордынским темником Мамаем, Ивана Васильевича поймали в Серпухове, привезли его в Москву и приговорили к смерти, обвинив его в том, что он год назад послал своего попа в город на Боровицком холме с мешком «злых, лютых зелий» с целью отравить Дмитрия Ивановича. 30 августа того же года, в 4 часа дня, на Кучковом поле Ивана Васильевича Вельяминова при большом стечении народа «казнили мечом». Москвичи плакали. Это зафиксировано в летописях. И это странно. Чего бы плакать горожанам на казни государственного преступника, предателя, да вспоминать его благородство и величие?! Но – плакали!

А значит, не так уж крепко трон стоял великокняжеский за год до Куликовской битвы, о чем с пафосом говорят все слишком уж патриотически настроенные писатели, значит, в самый ответственный для страны момент за стосорокалетний период ордынского присутствия в Восточной Европе у Дмитрия Ивановича дела были не шибко хорошие. А значит, ошибись в тот момент он или митрополит Алексий, и полетело бы все вверх дном. Нет, с данной зависимостью от Орды Русская земля разобралась бы не сегодня, так завтра, и вряд ли страной в те века могли управлять не Рюриковичи – они были еще очень сильны. И Москва была очень сильна. Но назвать очень сильным семейство Дмитрия Ивановича (да и его самого!) в 1367–1380 годах язык не поворачивается, особенно если вспомнить противостояние великокняжеской московской власти с тысяцкими, с тверскими и другими князьями.

Каждый человек делает в истории себя самого. Дмитрий Иванович, оказавшийся в сложнейшей ситуации, делал то же: то есть самого себя. И следует признать, что сделал он это великолепно, не допустив ни одной серьезной ошибки. В этом самотворчестве ему, конечно же, помогали митрополит Алексий, двоюродный брат Владимир Андреевич (Храбрый), и другие люди мудрые, и судьба, и – главное для нашей темы! – хорошая жена Евдокия Дмитриевна.

Во второй половине ХХ века автор данных строк неоднократно слышал от мужчин, занимающих на социальной лестнице ступени пониже, чем ту, на которую судьба вознесла победителя в Куликовской битве, такую фразу: «Чтобы много и продуктивно работать в любой сфере деятельности и отдаваться делу целиком, нужно иметь надежные тылы, то есть семью, жену, детей». Эта мысль верна для всех времен и стран. Она, естественно, не означает, что женщине «в тылу», то есть в семье, отводится роль домохозяйки (хотя многие мужчины нашего времени тихонько мечтают о подобном раскладе), нет. Она означает лишь то, что человек, работающий на пределе сил и возможностей в сфере своей деятельности, в семье, в «тылу», должен находить душевное отдохновение. Здесь, заметьте, сказано «человек», а не мужчина или женщина.

Сферу деятельности Дмитрия Ивановича мы ниже очертим. Но перед этим мы должны сказать о том, что у княгини Евдокии, кроме «тыла», «семьи», были и другие заботы. Хотелось ей того или нет, но и она, будучи супругой «человека государственного», являлась «человеком государственным», «женщиной государственной», да, кроме этого, еще и владелицей немалого имущества и организатором (!) огромного княжеского хозяйства. Это тоже нужно «держать» в уме, чтобы понять, как трудно ей было быть безукоризненной со всех точек зрения женой Дмитрия Ивановича, повелителем его «тыла». Нельзя забывать еще и о том, что дочь Дмитрия Константиновича была человеком религиозным в высоком смысле этого слова.

Как ей удавалось совмещать столь сложные функции в столь сложном жизненном поле?

Проследим хронологию дел мужа, чтобы понять и по достоинству оценить дело жены.

1371 год. Тверской князь Михаил получил от хана ярлык на великое княжение. Дмитрий Иванович не поехал во Владимир слушать грамоту хана, вступил с войском в Переяславль-Залесский. Жители Владимира тоже не признали тверичанина великим князем. Посол хана, передав ярлык Михаилу, приехал в Москву по приглашению Дмитрия. Хозяин щедро одарил гостя, пировал с ним (а значит, рядом была-пировала жена Дмитрия).

После этого сын Ивана Красного отправляется в Орду, получает ярлык на великое княжение (дипломатическая победа), заключает, вернувшись домой, договор с Новгородом (еще одна победа).

Московский воевода Дмитрий Михайлович Волынский разгромил при Скорошецеве войско рязанского князя Олега (началась подготовка войска к серьезным победам).

В 1373 году под Любутском состоялось примирение Дмитрия и литовского князя Ольгерда, не сумевшего одолеть Москву.

Много энергии тратит Дмитрий для организации, так сказать, «антитеррористической борьбы» против ушкуйников-новгородцев, продолжавших грабить селения вдоль побережий Волги и Камы.

В 1374 году, после избиения ордынцев в Нижнем Новгороде, князь Дмитрий «размирился» с Мамаем.

В 1375 году князь осадил Тверь, через месяц заключил с ней договор.

В 1376 году он, опасаясь нашествия Мамая, вывел войско к Оке, готовый драться с сильным врагом.

В 1377 году московско-нижегородское войско ходило в Поволжье – ханы Осана и Мухмат-Салтан покорились Дмитрию.

В том же году у русских произошла осечка на реке Пьяне, где их побили, и крепко, ордынцы. Этим хотела воспользоваться Мордва, пришла на Русь грабить, но нижегородский князь Дмитрий Константинович жестоко наказал их, в следующем году он сам ходил в Мордву. Грабил, взял много пленных, знатных из них казнили в Нижнем Новгороде. Татары напали на город, ограбили, сожгли, влились в войско мурзы Бегига. Русские разгромили их на реке Воже. Война с Мамаем, с Ордой уже шла вовсю.

В 1379 году князь Серпуховской Владимир Андреевич отбил у Литвы Стародуб и Трубчевск.

В 1380 году великий князь Дмитрий Иванович собрал, экипировал, оснастил, вооружил сильное войско и осуществил с ним крупнейший за предыдущие 150 лет в истории Русской земли поход, финалом которого была победа на Куликовом поле.

Здесь нужно сделать остановку.

Дело в том, что над Восточной Европой, как было сказано в начале нашей книги, издревле витал амазонский дух, подогреваемый известными легендами, а позже – былинами да сказками о женщинах-воительницах, и, естественно, такое событие, как Куликовская битва, не могло пройти мимо тех, кто не только искренно верит в реальность геродотов и послегеродотовых рассказов об амазонках и им подобных, но и так же искренно считает, что женщины просто обязаны были активно участвовать во всех без исключения войнах, походах, битвах. В XIX веке, например, один «историк-самоучка» из Ростова Великого нашел свидетельства, доказывающие участие двух его землячек, княжны Дарьи и княжны Феодоры, в битве на поле Куликовом, а современные исследовательницы женской истории Отечества предположили, используя в слегка урезанном виде метод математической индукции, что во всех полках русского воинства могли быть такие переодетые в мужскую одежду воячки. А если могли, значит, были.

Тем более что Куликово поле находится в зоне, когда-то контролируемой, «управляемой женщинами», куда, надо думать, воинственную часть женской половины человечества манит, притягивает какой-то генофондный магнит.

Как бы то ни было, а княжнам Дарье и Феодоре и всем, кто мог участвовать в черных кольчугах в Куликовской битве, надо сказать чистосердечное спасибо от лица всех потомков. В конце концов, черные кольчуги – это не «белые колготы».

В «Задонщине» же, созданной, по-видимому, в 80-х годах XIV века, роль женщины ограничивается плачем.

Жена Микулы Васильевича Марья рано поутру плакала на забралах стен московских, так причитала: «О Дон, Дон, быстрая река, прорыла ты каменные годы и течешь в землю Половецкую. Принеси на своих волнах моего господина Микулу Васильевича ко мне!» Погиб Микула Васильевич, он же Николай Васильевич Вельяминов, с виду хороший человек, храбрый, поддерживающий во всем великого князя, но пояс, украденный отцом, почему-то так и не вернувший владельцу. Почему? Светлая ему память, однако, за ратный подвиг.

«И жена Тимофея Волуевича Федосья тоже плакала, так причитая: “Вот уже веселие мое поникло в славном городе Москве, и уже не увижу я своего государя Тимофея Волуевича живым!”»

А Андреева жена Марья да Михайлова жена Аксинья на рассвете причитали: «Вот уже для нас обеих солнце померкло в славном городе Москве, домчались к нам с быстрого Дона горестные вести, неся великую печаль: повержены наши удальцы с борзых коней на суженом месте, на поле Куликовом, на речке Непрядве!»[15]15
  Литература Древней Руси: хрестоматия / пер. Л.А. Дмитриева. М., 1990. С. 223.


[Закрыть]

«Сказание о Мамаевом побоище» было написано чуть позже, но и там роль женщины ограничена и временем, и пространством, зато в нем есть важное для свидетельства поведения княгини Евдокии и речь ее.

В Кремле прощалась дружина Дмитрия Ивановича с соотечественниками, воины прощались с женами. Женщины не кричали, не плакали, вели себя с достоинством. Отдав «последнее целование», проводив мужей, которые выходили через Фроловские, Никольские и Константино-Еленинские ворота, они остались на площади. Княгиня Евдокия села на «урундуке» перед теремом, жены воинов окружили ее, и она, не сдержав слезы, но и не в крик и вой бабий, а сдержанно, насколько это было возможно, помолилась Богу, чтобы он не допустил второй Калки, второго такого позора для Русской земли и несчастья, после которого «до сих пор еще Русская земля уныла».

Вот и вся роль русских женщин по «Задонщине» и «Сказанию» в Куликовской битве. Опрометчивому в своих суждениях человеку эта роль может показаться маленькой и неубедительной, особенно человеку, не уходившему на фронт, на войну, на битву из семьи, из объятий любимой жены. «Жди меня, и я вернусь, только очень жди!» Это – вечные слова. Они будут жечь сердца воинов и их жен всегда, до тех пор, пока человек семейный не перестанет воевать. Кому легче? Воину, покидающему родной дом, жену, детей, или тем, кто остается? Кто остается в неизвестности, кто готов ждать всю жизнь, кто ждет всю жизнь – даже тогда, когда нет уже ни единого шанса дождаться? Кому легче?