Текст книги "Дневник хирурга"

Низкая облачность. Самолетов нет. Решили поехать ночевать в Путилове. В двух – трех домиках, которые здесь остались, расположили МСБ 132.

Прилетели два самолета и зажгли развалины домов, сбросив какую-то гадость – сначала был «холодный» с зеленоватым оттенком свет, затем разгорелось большое пламя. По-видимому, какая-то зажигательная смесь с фосфором. Загорелось еще в двух местах вдоль дороги. Самолеты подлетели, выключая мотор, обстреливали трассирующими пулями.

Остаток ночи прошел спокойно.

28 сентября

У меня опять сильнейшая невралгия, а нужно побывать еще в четырех МСБ.

Поехали на командный пункт армии, в лес. Кругом воронки: КП куда-то переехал. Возвращаемся через Путилове, невдалеке Ладожское озеро, дымки двух пароходов. Связь с Ленинградом теперь только самолетами и через Ладожское озеро. На той его стороне организован новый порт. Говорят, что руководит всем этим делом адмирал И. С. Исаков.

Неожиданно появились самолеты и начали бомбить; мы спрятались в кем-то вырытую щель. Один из неприятельских летчиков заметил нашу машину и начал ее бомбить. Все вокруг тряслось, дрожало, бомбы ложились вокруг машины, но она осталась невредимой. Другие самолеты зажгли соседнюю деревню и улетели. Переждав бомбежку, поехали дальше. Дома горят, на дороге стоит разбитая полуторка. К нам подбежал худой, оборванный, с белым, как полотно, лицом красноармеец-шофер: «Помогите раненым, надо отодвинуть машину, а то сгорят». Действительно, трое раненых в канаве прижались к земле, худые, измученные, грязные. Один из них ловит ртом воздух, лицо судорожно подергивается, видимо, агонирует. Мы всех подобрали и устроили на проходившую грузовую машину. Разбитый автомобиль оттащили, чтобы он не загорелся, и хотели уже ехать, но услышали крик. Из хаты выбежала старуха, просит помочь ей вытащить из огня хлеб. Я пошел и вынес в кадушечке килограммов пять ржи. Старуха была вне себя от радости, схватила зерно и кинулась бежать. Я кричу: «Куда побежала?» Отвечает: «В болото, сыночек, у нас все в болоте».

Совсем расхворался, приехал в госпиталь к Соколинскому и слег. Оперированный мною раненный в живот чувствует себя хорошо. Хирурги госпиталя просят разрешить им посмотреть, как я оперирую. Несмотря на недомогание, решил завтра показать операцию.

29 сентября

Говорят, что наши части соединились с ленинградской группировкой; по-видимому, это неверно. Такие слухи возникают ежедневно, уж очень всем этого хочется. Перевязал всех оперированных мною раненых. Сейчас мне готовят для операции двоих новых. Чувствую себя совсем плохо. Пришел врач из авиалазарета. Он мой ученик по Военно-медицинской академии, фамилия его Иванов. Сообщил, что наша авиация не бомбит Мгу, так как там у немцев очень сильная противовоздушная оборона. Нам бы такую… Оперировал. У первого раненого сильно разбита плечевая кость, но сосуды и нервы целы. Сделал футлярную блокаду и первичную хирургическую обработку раны. Вместо ампутации произвел почти реимплантацию конечности. У второго – ранение живота двухдневной давности, раненый без пульса. В брюшной полости полно серозной жидкости, перитонит. Я вывел из брюшной полости раненую в двух местах петлю тощей кишки и ввел тампоны с мазью. Приехал Гринберг, сообщил, что у нас меняют командующего и что Семека от нас уходит – назначен начсанармом.

30 сентября

Самочувствие плохое. Поехал в первый эшелон штаба армии. Здесь мне сообщили, что Кулик снят и к нам назначен новый командующий генерал-лейтенант Хозин. Сделано это якобы по настоянию Жданова и Жукова, которые утверждали, что Кулик топчется на месте, вместо того чтобы соединиться с частями Ленинградского фронта. Здесь находится Ворошилов.

Вечером приехал в госпиталь. Оперировал раненного в живот, у которого было повреждение почки и толстой кишки (восходящей ее части). После операции поехал в МСБ в Воловщину. В темноте сбились с дороги. Остановились и стали прислушиваться. Вдалеке грохочет тяжелая артиллерия. Слышна пулеметная стрельба. Мимо прошел громадный подбитый танк КВ. Решили заночевать в стороне от дороги.

1 октября

Выспался плохо. Утром нашли МСБ 313. Хирург, которого я недавно сюда привез, выпивает и работу до сих пор не наладил. Я с ним поговорил, но будет ли из этого толк – не знаю. Поехали с Гринбергом в другой МСБ. Проезжаем деревню – здесь только что была бомбежка. Много убитых на улице: лежит убитая девочка лет пяти, обняв свою тоже убитую сестренку. Страшно смотреть. При выезде из деревни наша машина застряла. Строчат пулеметы, грохочет артиллерия, где-то рядом рвутся мины. Послали шофера в ближайший МСБ за машиной, чтобы вытащить нашу. На поле женщины копают руками картофель, дети плачут, просят хлеба. Через три часа подъехала машина, и мы с ее помощью добрались до медсанбата 3-й Гвардейской дивизии. Хирурги здесь в основном молодые, стараются, хорошо оперируют. У них отлично поставлена медицинская документация. Есть хороший хирург постарше – доктор Дридзе. Он бывал у нас, вспоминает мое выступление в Московском хирургическом обществе и бой, который мне дали тогда московские хирурги, возражая против новокаиновой блокады.

2 октября

На командном пункте встретили Соколова и вместе с ним поехали ночевать в Волховстрой. Противник бомбит железнодорожную станцию, мимо которой мы едем. Стоит летучка, железнодорожники ее разгрузили. Станция разрушена, разбиты стекла, а телефонистка сидит и работает. Какая молодчина! Что значит рабочая дисциплина! С врачами то же: стоит начать операцию – и я уже ничего не боюсь.

Вечером в санотделе вместе с Заком распределяли присланных нам хирургов. Пришла телеграмма из Москвы: Бурденко требует хирургического отчета. Кроме того, в Москве предстоит пленум Ученого медицинского совета, надо будет ехать. Потребовали отчеты из госпиталей.

Оперировал раненого санинструктора с выбитыми тремя четвертями плечевой кости. Вынул маленькие и свободные обломки кости и откусил острые обломки с двух сторон. Хорошо бы после войны произвести пересадку кости от трупа или сделать манжетку – тутор снаружи по принципу хитинового покрова у насекомых.

3 октября

Поехали обратно в госпиталь в Шум. Доктор Рагинская всю ночь работала. Она прооперировала под местной анестезией четырех раненных в живот, двух – с открытым пневмотораксом. Оперировала с сестрой, без помощника. Наши идеи начинают пробивать себе дорогу на фронте.

Приехал в МСБ 310. Командир батальона – тряпка; врачи его не слушаются, грубят. Я ему указываю на то, что кругом беспорядок, а он плачет, размахивает заряженным наганом прямо перед моим лицом и кричит, что сейчас застрелится. Я ему говорю, что уж если он решил это сделать, пусть стреляет в свою, а не в мою сторону. Кстати, такой никогда не застрелится, но заменить его необходимо и поскорее.

Поехали «домой», в госпиталь, пишу отчет о хирургической работе в армии. Просят посмотреть раненого, у которого каловый свищ на пояснице. Три дня назад ему сделали операцию – лапаротомию и ничего не нашли, зашили. А теперь из выходного отверстия на пояснице пошел кал. Очевидно, хирург просмотрел внебрюшинное ранение толстой кишки. Я рассек мышцы, промыл рану перекисью, сделал спиртовую аппликацию и положил мазевые тампоны. Привезли еще одного раненного в живот: резко анемизирован, без пульса, входное отверстие расположено в левом подреберье соответственно селезенке. Я все же выдержал характер и пошел по средней линии, и правильно сделал, так как, кроме селезенки, был поврежден илеоцекальный угол. Вот еще одно доказательство в пользу того, что при слепых ранениях живота лучше прибегать к срединной лапаротомии. Оперировал до трех часов ночи. Во время операции раненому перелили кровь, влили физиологический раствор.

4 октября

Оперированный раненый жив и чувствует себя хорошо. Рассказывает, что его ранили, когда вылезал из окопа, чтобы посмотреть, что делают немцы. Окопы один от другого в двухстах семидесяти метрах.

Поехал в медсанбат, который стоял раньше в Путилове и теперь передислоцировался. Врачи просили меня приехать и посмотреть, как они устроились… Расположился медсанбат в кустарнике, в нескольких больших землянках: для операционной, приемно-сортировочной и эвакоотделения. Настроение у всех хорошее.

Поехал во второй МСБ. Здесь переливали кровь раненому, но не столько переливали, сколько проливали. Наконец, бросили и решили влить физиологический раствор, утверждая, что вены спались и «старая» кровь свернулась. Я взялся сам, сделал пункцию локтевой вены, перелил 500 мл крови. Как будто произвело впечатление. Ночевать поехал опять в госпиталь в Шум, решил там обосноваться и оттуда ездить на различные этапы эвакуации, отсюда ближе, чем с Волховстроя, где расположен санотдел. Меня все время беспокоит, что в большинстве медсанбатов не оперируют раненых с проникающими ранениями живота, и мы концентрируем эти случаи именно в этом госпитале. Уверен, что это неправильно. Фронт стабилен, МСБ стоят на месте и нужно, чтобы они работали с полной нагрузкой и только в крайнем случае, если не успевают, передавали раненых в ППГ.

5 октября

С утра перевязал первого оперированного мною в этом госпитале раненного в живот. Он чувствует себя замечательно, ходит, сегодня уже 12-й день после операции и его эвакуируют в тыл. Отчет о хирургической работе написал.

6 октября

Утром оперировал раненного в живот. Спросил его, видел ли он немцев? Говорит, что не видел. «Нас привезли вчера ночью, поставили рядом с танками. Немцы начали стрелять снарядами. Меня как ударило в бок, – сначала думал, что обожгло, потом кровь пошла». Ранение со спины проникает в живот, в двух местах повреждена тощая кишка. Когда кончил ушивать, обнаружил замурованную сальником шрапнель, вынул ее и вспомнил, как в 1914–1915 гг. такую немецкую шрапнель вынимал у раненых мой отец и приносил мне домой… Тогда мне было девять лет. Коробка со шрапнелью и немецкими ружейными пулями сохранилась у меня до сих пор. В эту войну ранения шрапнелью встречаются не часто. Чаще попадаются осколки снарядов, бомб и пули из автоматов.

Получена телеграмма от Ф. А. Ходоркова[15]15
  Ф. А. Ходорков – зам. начальника Главного санитарного управления Советской Армии.


[Закрыть] «Ранен Гурвич, прострелено левое легкое, истекает кровью, правое и средостение целы». Это наш «домашний» шифр. Сообщение означает, что армия, расположенная на левом фланге Северо-Западного фронта, несет большие потери и что мы должны быть готовы к приему раненых оттуда. Поехал в санотдел в Волхов. Дорогой нас обстрелял самолет. Проезжая через одну деревню, видели маленькую девочку, убегающую от выстрелов с улицы в избу.

Ей столько же лет, сколько моей Машеньке. Стало как-то нехорошо на душе.

7 октября

Посетил эвакогоспиталь 2437. При осмотре раненых обратил внимание на одного пострадавшего с повреждением уретры. Он был оперирован несколько дней тому назад. Хирург произвел, как обычно принято в таких случаях, высокое сечение мочевого пузыря, но ввел в полость не одну, а две резиновые трубки: диаметр одной из трубок почти вдвое меньше, чем другой. Автор этого метода доктор Шолков отмечает, что наличие двух трубок весьма упрощает процедуру промывания пузыря: жидкость вливается через одну (толстую) трубку и сразу же выливается через другую.

Ведь вот как интересно получается: я, профессор, главный хирург армии почти непрерывно изо дня в день разъезжаю по многим лечебным учреждениям, главным образом для того, чтобы учить. Однако практически выходит так, что я не только учу, но и учусь сам у работающих со мной хирургов, получая от них много весьма полезных сведений, которые передаю другим. Ясно, что от этого выигрывают все. Например, обязательно расскажу другим хирургам об этом способе дренирования мочевого пузыря. Волею судьбы я оказался в таком положении, что ежедневно и ежечасно знакомлюсь с огромным коллективным опытом очень многих хирургов. Такая ситуация возможна только в условиях войны.

Сейчас Ю. И. Зак наблюдал, как делали перевязку раненому с огнестрельным переломом плеча и при этом пытались произвести репозицию костных отломков. Раненый плакал от боли. Юлий Иосифович остановил врача и велел сделать анестезию раствором новокаина. После этого раненый замолчал, а потом вдруг опять заплакал. Когда его спросили, почему он плачет теперь, он сказал, что впервые за два дня ему стало не больно и он плачет от радости, что есть доктора-чародеи, которые победили боль. А сколько на разных «ученых обществах» в мирное время с нами вели диспутов по поводу «давно всем известной местной анестезии».

С ленинградцами мы так и не соединились. Говорят, что наши где-то отступили.

8 октября

В Москве созывается Пленум Ученого Совета при начальнике ГВМУ. От нас на пленум поедет Ю. И. Зак.

В газетах появилось новое Вяземское направление. Наши части тоже отступили в трех местах на два – три километра. Поехали в Шум. Идет дождь. Немецких самолетов нет. Проехал в Путилово, здесь только что была бомбежка. Не осталось ни одного дома. В огороде стоны, идем туда: там лежит беременная женщина с перебитыми ногами, вся засыпанная землей. Она бежала к своей девятилетней девочке, а девочка к ней. Упала бомба и убила девочку, второй бомбой ранило мать. Взял женщину к себе в машину и пошел искать девочку. У ворот лежало что-то, что еще так недавно было ребенком. Мы поехали, но женщина, увидав, что нет дочки, зарыдала, и вскоре у нее начались роды. Я отвез ее в ближайший медсанбат. Там мы сделали ей иммобилизацию нижней конечности и начали принимать роды. Все прошло хорошо. Родился мальчик.

Вспомнил дневник Вересаева времен японской войны. Хорошо написано, много правды и многое на теперешнее похоже, но есть и громадная разница. Во-первых, теперь мы все уверены, что непременно победим, во-вторых, мы, врачи, верим в медицину и хирургию, а я к тому же еще и в победу нашего собственного направления в ней. Вот и роды мы приняли, а ведь для Вересаева, когда он столкнулся с необходимостью принять роды, это была целая трагедия.

Поехал в Шум, в госпиталь. На обратном пути видели наш горящий самолет, а затем, как наш сбил немецкий. В последние дни раненых опять стало немного, несмотря на то что идут сильные бои. Значит, где-то отходят, не успевая выносить раненых. Сегодня привезли троих – голоса у всех усталые, грустные, мы же все сделали, что могли, и если не получилось, то нас не вините. А разве кто-нибудь имеет право думать, что они не все сделали, но вот почему все так получается – об этом всё думают.

Перевязал оперированных мною раненых, а потом стал перевязывать еще одного, у которого в промежутке между двумя ребрами торчит часть желудка и часть кишки. Вскрыл живот косым разрезом и обнаружил громадный дефект в диафрагме. Репонировал выпавшие в грудную полость внутренности и зашил диафрагму, попутно закрыв два отверстия в желудке и одно в тонких кишках. Зашил рану груди. Раненый хорошо перенес операцию и сразу почувствовал облегчение.

9 октября

Сегодня по радио передали о сдаче Орла.

Смотрел раненых, которым несколько часов тому назад припудрил раны белым стрептоцидом, выглядят они хорошо. Правда, поверхность раны несколько бледна и суховата.

Сегодня пошел первый снег, но быстро растаял. Ярко светит солнышко.

Вчера ночью сделал ампутацию одному капитану, командиру батальона. В МСБ ему под наркозом произвели первичную хирургическую обработку раны голени, что привело к тяжелому шоку. К сожалению, многие, не только «малые», но и большие хирурги не хотят знать того, что наркоз ликвидирует не раздражение, вызывающее боль, а только ощущение боли. Усыпленный раненый лежит спокойно на операционном столе и хирург тоже спокойно оперирует его. Между тем поток импульсов поступает в отделы нервной системы, не затронутые наркозом, и рефлекторно нарушает жизненно важные функции организма. Отсюда наслоение операционной травмы на ранение, наслоение, которое нередко приводит к шоку. Этот порочный круг может быть разорван только с помощью местной анестезии, которая прерывает рефлекторную дугу. Даже в том случае, когда операция идет под наркозом, без шприца с новокаином обойтись невозможно. И вот мне вспомнился случай слепого пулевого ранения мягких тканей бедра, сопровождавшийся тяжелым шоком. Врачи перелили раненому много крови, вводили морфии, сердечные средства, но давление все время падало, ничто не помогало, раненый скончался. На вскрытии был обнаружен острый костный осколок, выбитый пулей из диафиза бедра и вонзившийся в седалищный нерв. Возник тяжелый рефлекторный шок. Совершенно очевидно, что в этом случае, в сущности легкого ранения, своевременно сделанная новокаиновая блокада могла спасти раненому жизнь.

10 октября

Ночевал в медсанбате. Ночью пришли из штаба дивизии. Взяли санитаров для пополнения полков. Ночью же привезли раненного в грудь молодого лейтенанта. Рассказывает, что две недели назад он закончил ускоренный выпуск курсов лейтенантов. Командовал батальоном. Лежали три дня на одном и том же месте, немцы рядом бьют из минометов; громадные потери. Он приказал поодиночке подползать к немецким окопам и забрасывать их гранатами. Несколько человек поползли, а затем спрятались. Тогда пополз сам, и вот – ранен…

11 октября

Утром вернулся в Шум в госпиталь. Оперировал раненного в промежность, оторвана часть прямой кишки. Ранена уретра. Обработал рану и наложил надлобковый свищ мочевого пузыря с двумя трубками. Раненый татарин, по-русски не говорит. Видел несколько кишечных свищей, образовавшихся у не оперированных раненных в живот. Протекают эти ранения очень тяжело из-за незатихшего еще перитонита.

Настроение у всех нас невеселое в связи с тем, что наши войска оставили Орел. В газетах появилось мелитопольское направление, это значит, что железная дорога на Крым перерезана противником.

12 октября

Ночью оперировал начальника железнодорожной станции Жихарево. У него внебрюшинное ранение мочевого пузыря. Сделал сечение пузыря и вставил в пузырь две трубки. Ранили его, когда ходил в разведку, вероятно, «кукушки».

Поехал в госпиталь, в Жихарево. Прекрасный госпиталь с отдельной палатой и перевязочной для больных с анаэробной инфекцией.

Вспомнил свои первые наблюдения, связанные с нашим методом лечения газовой гангрены, и замечание Ахутина, высказавшего опасение, «не замазывает» ли наша мазь анаэробную инфекцию? Наш опыт на Халхин-Голе в 1939 г. предположение это опроверг.

Во время осмотра госпиталя раздались выстрелы. Взглянув вверх, мы увидели, как один из наших «ястребков» окутался черным дымом. Но когда под ним в ту же секунду раскрылся белый парашют, все даже закричали от радости.

Сегодня мы вновь начали наступать. Солнце, заячьи следы на снегу; вспомнил охоту в лесах под Казанью и как-то грустно мне стало и в то же время хорошо. Все это еще будет, только бы немцев выгнать поскорее.

Поехали в МСБ 310. Живут в палатках, в хвойном лесу. Все напоминает Финляндию. В их дивизии не хватает бойцов. Из-за этого забрали из медсанбата санитаров и послали их воевать. Теперь эти санитары ранеными поступают в свой МСБ.

13 октября

Сегодня впервые за всю войну получил письмо из дома. Расстроился – дети захворали малярией. Поехали в МСБ 310. Тяжело ранен доктор Кулагин из Фрунзе. Ранение в грудь, открытый пневмоторакс. Три раны. Ранили его, когда оказывал помощь раненому впереди своего ПМП. Решил оперировать сам. Прооперировал, перелил кровь. Боюсь, не клапанный ли у него пневмоторакс, приготовил трубку. У него одышка, синюшность и громадная эмфизема. Взял его снова на стол, вставил трубку с резиновыми пальчиками в виде клапана. До этого у него голос был хриплый, после трубки стал чище.

Поступил раненый санитар, взятый из медсанбата на фронт. Весь комсостав перебили, и он командовал ротой. Сделал ему первичную обработку сложной раны, продемонстрировав хирургам технику операции при огнестрельном переломе костей голени.

Ночью поехали в Шум. По дороге стали с горя петь. Ни у меня, ни у Гринберга нет ни слуха, ни голоса, и, главное, не знаем ни одной песни до конца. И вдруг шофер, маленький, худощавый крымский татарин запел так трогательно и верно, что мы сразу же замолчали. Но тут почувствовали толчок, услышали скрежет и свалились в канаву.

Вот всякий раз, как начну веселиться, обязательно свалюсь! – воскликнул шофер. Делать было нечего, и мы пешком добрались до госпиталя.

Здесь скопилось много не оперированных раненных в живот. Начсанарм обещал прислать дополнительно трех врачей, а пока я включился в работу и начал оперировать.

14 октября

Из санотдела по моей просьбе прислали трех хирургов, но не тех, которых я просил. Точно не понимают, что на ответственную работу надо посылать не просто врачей, а специалистов.

Сейчас мне рассказали об одном случае, когда командир должен был корректировать огонь нашей артиллерии по центру поселка, где, как он знал, находится его семилетняя дочка с бабушкой. Можно представить себе, что он при этом пережил! Только через два дня ему сообщили, что они живы и ушли в лес.

Сам отвез в Жихарево группу врачей, которые должны усилить госпиталь.

Немцы сожгли Пулковскую обсерваторию со всей библиотекой.

15 октября

Хирург Дридзе из МСБ 3-й Гвардейской дивизии – молодец! Он оперировал под местной анестезией красноармейца В. И. Лобичева с ранением шейной части пищевода. У другого больного Дридзе обнаружил при лапаротомии поперечный разрыв нисходящей кишки, причем один ее отрезок выпал наружу в пулевую рану, а второй, сократившись, ушел внутрь. Хирург вывел оба отрезка кишки наружу, подшил их к коже, словом, с честью вышел из довольно трудного положения.

Вечером, воспользовавшись паузой, я взял Дридзе с собой и повез его в Жихарево, чтобы показать ему еще раз технику применения местной анестезии при операции по поводу проникающих ранений живота. Вскоре привезли раненного в правую поясничную область, собрал всех хирургов и при них стал оперировать. В брюшной полости оказалось все спокойно, зато имелась громадная забрюшинная гематома над мочевым пузырем. Зашил наглухо брюшную полость (кроме кожи!) и, опорожнив гематому, подвел забрюшинно к пузырю с двух сторон два мазевых тампона. Пока оперировал, привезли еще двух раненных в живот. Теперь, кроме госпиталя в Шуме, раненных в живот будут оперировать и в Жихареве.

По радио передали о калининском направлении.

16 октября

Гринберг написал прекрасную директиву по санитарной службе армии. Вообще он отличный работник – смелый, решительный, трудолюбивый.

С утра перевязывал раненых, которых оперировал несколько дней тому назад. Чувствуют они себя прекрасно.

Доктор Дридзе посмотрел мою операцию, затем оперировал сам, сделал все отлично.

У вчерашнего раненого живот вздут и твердый как доска, но губы розовые. При ревизии оказалось внутреннее кровотечение. Хорошо бы разработать более четко дифференциальную симптоматику ранений полых и паренхиматозных органов живота. Вечером где-то достали книгу Блока и Гринберг читал вслух «Скифов». Когда он дочитал до строки: «Виновны ль мы, что хрустнет Ваш скелет…», мы переглянулись. Получается у нас пока еще не по Блоку.

17 октября

С часу ночи до пяти утра оперировал раненного в живот. Раненый – начальник химической службы полка 3-й Гвардейской стрелковой дивизии. Он шел в батальон проводить занятия с красноармейцами и, судя по его рассказу, в него выстрелила «кукушка». Пуля попала в живот и в пулевое отверстие вылезли кишки. Ранен он был в три часа дня, а прибыл к нам в час ночи. При операции я обнаружил, что у него совершенно перебита в четырех местах тонкая кишка и в одном месте ранена брыжейка. Небольшой отрезок кишки с одного конца чуть держался на брыжейке. Другой конец этого отрезка проник в пулевой канал брюшной стенки и торчал наружу. Я сделал резекцию всего разбитого тонкого кишечника (около полуметра) и соединил тонкие кишки конец в конец. Рассек и иссек пулевой канал и через него дренировал рану. Разрез брюшной стенки по средней линии я зашил, а под кожу вставил тампон с мазью. Перелил оперированному 400 мл крови и 1000 мл физиологического раствора. Утром раненый чувствовал себя удовлетворительно.

18 октября

Радио принесло известие о сдаче Одессы и о том, что противника удалось остановить на дальних подступах к Москве.

Болит бок при кашле, трудно дышать, очень хочется как следует вымыться. Может быть, все это от настроения.

19 октября

Сообщают, что над Москвой сбито шестнадцать самолетов противника. Не на подступах, а именно над самим городом.

Посмотрел в Волхове два полевых госпиталя и эвакоприемник. Бохенек превратил приемники в прекрасное учреждение, а до него было черт знает что. Ночью получил телеграмму, что Семека, переведенный перед тем в соседнюю армию, «тяжело болен, опасаются за жизнь». Эта шифровка означает, что его армия в тяжелом положении.

20 октября

Смотрел, как врачи производят первичную хирургическую обработку огнестрельных ран, и еще раз убедился в том, что многие врачи не имеют ясного представления о том, как надо производить это важнейшее в условиях войны хирургическое вмешательство. У неопытных хирургов чрезмерный радикализм при обработке поверхностных слоев раны сменяется чрезмерным консерватизмом при обработке глубоких ее частей. В результате получается, что кожи иссекают слишком много, а поврежденных мышц не трогают. Я собрал врачей и разъяснил им, что хирургическая обработка раны должна заключаться в иссечении мертвых и умирающих тканей, в первую очередь мышечной ткани. Иссекать ткани надо под контролем зрения, а это очень часто оказывается возможным только после предварительного рассечения раны, таким образом debrdement («разнуздать» рану) является лишь предварительным этапом выполнения основной цели вмешательства epluchemant (вычистить рану).

К моему раненому с перебитыми петлями тонкого кишечника подбирается анаэробная инфекция, возникшая в области раны брюшной стенки, загрязненной кишечным содержимым эвентерированной кишечной петли.

Гринберг рассказывает, что красноармейцы выпили весь противохимический пакет: там смесь хлорамина со спиртом. Я не верил.

Только мы начали спорить, как появился мой шофер Брыксин и облизываясь, доверительно сообщил, что если такой «пузыречек» развести пополам с водой, «очень хорошо получается».

Поеду завтра на правый фланг в МСБ 3-й Гвардейской – там сгорела операционная палатка.

21 октября

В двенадцать часов ночи приехал в госпиталь в Шум. Пошел в операционную. Оперирует Рагинская. Судя по состоянию раненого, что-то тяжелое, а она с восторгом ушивает маленькие дефекты тонкой кишки. Затем начала резецировать сальник. Советую ей: «Ищи главную причину». Отвечает: «Вы меня не торопите!» – и продолжает свое дело. И тут увидела громадную забрюшинную гематому и сильное кровотечение через разрушенную стенку кишки. Начала ушивать гематому, из которой вместе с кровью пошел кал, и, наконец, попросила меня помочь ей, что я и сделал. После операции решили поесть, а на дворе уже утро.

22 октября

Вместе с начсандивом Сельским поехали на передовую – в полковые медицинские пункты. Они расположены в двух километрах от немцев, отсюда слышен треск немецких пулеметов, бьет артиллерия и все время рвутся мины. Один осколок попал в нашу санитарную машину, пришлось ее остановить, и, не взирая на грязь, дальше идти пешком. Подъехала «катюша», дала залп и быстро уехала.

Старший врач полка, по-видимому, очень толковый человек. Перевязочная в землянке хорошая, видно, что стараются поддерживать чистоту. Стоянки для машин и лошадей устроены в земле. Раненых сейчас нет.

Работники полкового медицинского пункта перевязывают раненых, если нужно, шинируют, впрыскивают морфин и камфару. Здесь я, к сожалению, вновь столкнулся с довольно широко распространенной ошибкой. Дело в том, что врачи ПМП, руководствуясь самыми благими намерениями, занимались при первой возможности поголовными перевязками всех поступающих раненых.

Я объяснил им, что хотя все раны первично инфицированы, тем не менее каждая перевязка в этих условиях увеличивает шансы вторичного инфицирования, поэтому каждая перевязка раненого на любом этапе эвакуации, в том числе на ПМП, должна быть строго обоснована. Пусть лучше в карточке передового района будет выставлен предположительный диагноз, но делать лишнюю перевязку, оправдывая это необходимостью обеспечить точную диагностику, – не следует.

Познакомился с командиром полка капитаном Фокиным из Москвы. Образованный человек, производит прекрасное впечатление.

Пришли сведения, что наши танки ворвались в Синявино и что ночью, может быть, соединимся с ленинградской группировкой… Это был бы успех, который очень бы окрылил ленинградцев. Наш «хозяин» молодец, если сумеет это осуществить. Ночью прямо из ПМП поехал в Жихарево. Установил, что 65–70 % раненных в живот после операций выживают. Значит, все в порядке. Отсюда поехал в Шум. Застал врачей за операциями. Оперировали трех немцев – раненых. Я стал с ними говорить по-немецки. Один сказал, что его в Германии называли коммунистом, второй утверждает, что знает меня по газетам. Оба врут, но их не трудно понять, в плену – не дома.

Вскоре привезли двух наших раненых в крайне тяжелом состоянии. Надо переливать кровь. Приносят четыре банки крови, вижу, что кровь старая, кажется, еще два – три часа и сроки ее хранения кончатся. Все сразу заметили, что кровь мне не нравится. Хотят пойти мне навстречу: «У нас доноры есть». «Ну, что же, – говорю, – зовите их».

Приходят доноры – молодая, почти девочка, медицинская сестра и санитар – бледные, худые, прямо страшно смотреть. Оказывается, Ленинградцы. Мне приходит мысль: сегодня перелить по одной банке крови раненым, а две оставшиеся – донорам, одновременно взяв у них столько же крови для переливания раненым на следующий день. Доноры при этом получат почти равноценное количество эквивалентных белков, а мы получим свежую высококачественную кровь, которую можно перелить раненым завтра или послезавтра.

Высказанные мною предложения были приняты и вскоре можно было видеть, как у обоих доноров из вены правой руки брали кровь, а в вену левой вливали. Признаться, я все время что-то волновался, но все прошло хорошо, даже реакции у них не было. Правда, мы в конце ввели обоим внутривенно капельным способом небольшое количество слабого раствора новокаина.

Может быть, действительно в тяжелых фронтовых условиях, когда сроки хранения крови кончаются, ее можно «пропускать» через организм донора и вновь получить высококачественную свежую кровь. Конечно, все это – мероприятия вынужденные, они не должны применяться как система.

23 октября

Наши медицинские сестры ходят злые и смотрят волчицами. Прислали новую сестру – польку, очень красивую и, оказывается, мы все с ней ласково разговариваем. Вот они и гневаются.